Незнанский Фридрих Евсеевич. Страшный зверь

   А прокурору, подумал Нарышкин, эта версия может определенно понравиться. Провинциальная, понимаешь, трагикомедия, и никакой тебе политики. А то ведь расследование дела о покушении, а затем и убийстве Неделина, в котором подозревается участие Краева, активно стимулирует Москва. Но в нем, по-видимому, никак не заинтересованы ни губернатор, ни начальник ГУВД области, ибо там может оказаться немало неприятных намеков, а то и компрометирующих фактов для областного руководства. Прокурор, конечно, как всегда, в курсе, и сумеет ненавязчиво перенести акцент с дела о новом покушении теперь уже на москвича не в связи с его служебной деятельностью, а по причине всяких любовных интриг и проказ известной телевизионной ведущей, несущей с экрана в массы одно, а на деле занимающейся всяким непотребством. А для провинции — так и модно, и остро, и даже пикантно. И пусть, в конце концов, версия о какой-то причастности Молчановой к покушению на ее родственника не оправдает себя, там видно будет: время-то, в данном случае, на кого работает? Так почему же не попробовать?..
   Вот на этой версии, отправляясь на доклад к прокурору области, Нарышкин, умевший, как он сам считал, держать нос по ветру, и решил настаивать, имея ее при себе в качестве основной.

Глава вторая Есть только миг…

   Заверещал дверной звонок, и младший юрист Алевтина Григорьевна Дудкина, исполнявшая должности секретаря директора ЧОП «Глория» Всеволода Михайловича Голованова, а также, чем особенно гордилась, личного помощника Александра Борисовича Турецкого, встала из-за стола и пошла к двери.
   Было еще рано для посетителей, но ведь никогда заранее не угадаешь, зачем пришел в частное охранно-розыскное агентство утренний проситель. Именно проситель, ибо другие практически не ходят, если только они — не налоговые агенты, не пожарные, не санэпидстанция и не милиция. Последним трем организациям всегда до всего есть дело, даже если оно напрямую их не касается. Но опыт показывает, что любая из этих «контор» наверняка обнаружит какую-нибудь мелочовку, за которую можно наложить «санкции». А можно и не накладывать, — по обоюдному соглашению. Этот бюрократический пережиток социализма свободно и легко перекочевал и в новую общественную формацию, ибо он — по-прежнему живее всех живых. Аля знала об этом и покорно молчала, слушая назойливые и нудные нотации очередного «представителя», обходящего подведомственный район ни свет ни заря чтобы застать на месте ранних руководителей. Позже они обычно бывают слишком заняты и не принимают либо в отъезде.
   Высокая и красивая молодая женщина, стоявшая за стеклянной дверью, сразу вызвала у Алевтины… нет, не неприязнь и не отчуждение, а, скорее, серьезное подозрение. Вот уж такие женщины определенно приходят задолго до начала рабочего дня, полагая, что застанут понравившегося им сыщика пребывающим в гордом одиночестве. И верно, кому охота «гореть» на работе, если он не «трудоголик» или не тайный агент конкурирующей организации?..
   И первый же вопрос этой бледной отчего-то, но все же, несомненно, очень привлекательной женщины лет тридцати пяти — самый опасный возраст у возможных конкуренток Алевтины Григорьевны — подтвердил худшие опасения девушки. Бывшей, правда, девушки, но до сих пор незамужней, ибо предметом ее исканий и был как раз тот человек, которым интересовалась эта «фигуристая», по мнению Али, и явно темпераментная посетительница. Она с ходу спросила низким, грудным голосом, так, будто была уверена, что частные сыщики прямо здесь же, в агентстве, и ночуют:
   — Александр Борисович Турецкий, простите, на месте?
   «Ну, почему обязательно Александр Борисович? — сдерживаясь, занервничала, однако, Аля. — Зачем им всем обязательно необходим Александр Борисович? Что, разве других сыщиков нету?»
   — Вы уверены, — не то, чтобы враждебно, но с явным недоброжелательством в голосе, спросила в свою очередь Аля, — что вам нужен именно он?
   — Увы, уверена, — с печальным вызовом ответила женщина. — Я — жена Геры Ванюшина. Если Саша уже пришел, доложите ему обо мне. Я звонила ему домой, но Ира ответила, что он уехал на службу.
   «Саша?! Ира?! Это что-то новое», — совсем занервничала Алевтина и наморщила свой гладкий, очаровательный, как у всех двадцатипятилетних женщин, которых еще долго будут называть девушками, лобик. Ну, конечно, про эту дамочку так уже не скажешь. Никакого Ванюшина среди близких знакомых Турецкого Аля не числила, а она знала многих, если не всех, за два-то года совместной («И очень близкой», — добавила бы она) работы с шефом. Ведь он сам же фактически и переманил ее сюда из военной прокуратуры. Ну, правда, по совести говоря, Аля могла признаться себе, что из военной прокуратуры она попросту сбежала бы и так, поскольку прежний ее шеф и сам оставил свою должность старшего следователя ради адвокатуры. Но оставались его не менее пожилые и уважаемые коллеги, которые не прочь были забрать «под себя» прекрасную помощницу. «А вот фиг вам!» — мысленно ответила на все призывные комплименты Алевтина и, не раздумывая, приняла предложение Турецкого.
   Впрочем, сам Александр Борисович в скором времени сознался, что уже изначально совершил несколько опрометчивый поступок, не рассчитав своих сил, и в дальнейшем прямо-таки захлебываясь и утопая в стремительных ласках решительной Алевтины. Хорошо, что коллеги относились к их «игривым» внешне ухаживаниям друг за другом с мужским, сдержанным пониманием. Лихой характер бывшего уже теперь первого помощника генерального прокурора и следователя, что называется, от Бога, был им достаточно хорошо известен. Как и его приверженность немногим, но жестким принципам, среди которых имелся и такой, немного, может быть, необычный для мужчин, имеющих семью: «Если женщина нуждается в твоей помощи, не раздумывай, а немедленно помогай, — ибо она — женщина, и этим все сказано». Хороший принцип, сугубо мужской.
   А его помощь, знала Аля, могла быть весьма разнообразной, поскольку и таланты еще недавнего «важняка» были многообразны, но, что еще важнее, убедительны. Вот и нужен был глаз да глаз.
   Нет, там, где дело касалось Ирины Генриховны, никакого вмешательства ревнивой помощницы не требовалось, — там действовали иные законы. А в остальных случаях Але приходилось быть постоянно начеку, иначе все эти очаровательные — надо говорить правду — «посетительницы» запросто могли бы «свести», что называется, «нашего бычка» со двора. Вот и эта, вероятно, из тех же. Естественно, отсюда и соответствующая Алина реакция. И нечего смотреть на нее, как на «врагиню»: каждый защищает свое добро как может.
   — Александр Борисович, — сухо заявила она, пропуская даму в дверь, — уже на месте, но он вряд ли сможет в ближайшие часы вас принять. Не желаете ли вы изложить ваше дело мне, а я подскажу, кто из наших сотрудников сможет сегодня оказать вам необходимую помощь?
   — Я бы сделала это с удовольствием, но только не сейчас. А вы, пожалуйста, передайте Александру Борисовичу, — уже официальным тоном сказала она, — что совершено покушение на хорошо известного ему Германа Ванюшина, и он находится в краснопольском областном госпитале, в коматозном состоянии. Саша знает, что это такое, ему объяснять не надо. И пусть уж он сам решит, кто сможет оказать мне помощь, хорошо?
   Вопрос прозвучал хоть и наивно, но достаточно твердо, — спорить с дамой не приходилось. И Аля, усадив ее на стул у своего стола, отправилась в кабинет директора, где за временным отсутствием Голованова обосновался Турецкий.
   Аля вошла без стука, как в собственную комнату. Кабы не посетительница, она и так вошла бы туда, чтобы напомнить «неверному» Сашеньке о его обязанностях перед нею, — пока никого из сотрудников нет. Подобное случалось не часто, однако все же происходило, — к вящему удовольствию обоих: пусть и «на скоростях», зато сколько упоения от ощущения того, что их прекрасное уединение в любой момент может оказаться вмиг грубо нарушенным! Она прекрасно знала, о чем постоянно слышала от него же самого, про свои умопомрачительные ножки, про изящную, гибкую талию, ради которых он готов был, не часто, правда, как хотелось бы, но тем не менее сотворить чудо, — пусть даже и на бегу. Но как же обжигало Алю его учащенное дыхание! Какая оторопь охватывала ее тело от его сильных и жадных объятий! Кто бы понимал… Нет, Сашенька умел показать себя молодцом, не заставляя сомневаться «озабоченную девушку» в его неверности. Это ведь — как тест, как лакмусовая бумажка, — все его похождения стали бы сразу заметны. Но все-таки он — умничка, ни разу пока не подвел Алю в ее постоянных ночных ожиданиях, после которых она просыпалась с воспаленными от страсти глазами, чем вызывала озабоченность родителей, давно мечтавших выдать дочь замуж за приличного человека и поскорее начать нянчить внуков. Аля знала, насколько тщетны их ожидания, а разводить Сашеньку с его женой не взялась бы и под страхом смертной казни. «Вот такие уж мы — женщины…», — горько повторяла она про себя, глотая невидимые миру слезы вместе с утренней простоквашей.
   — Александр Борисович, — сказала она, видя Турецкого, склонившегося над папкой с выписками из уголовного дела, — извините за беспокойство. К вам по личному делу гражданка Ванюшина с известием, что на ее мужа Германа было совершено в Краснополе покушение, и сейчас он в коме. Вы примете ее?
   — Кто, Валя?! — с откровенной радостью, так показалось Але, воскликнул он.
   — Извините, я не спросила, как ее зовут… — Аля нахмурилась.
   — Неважно! — он вскочил и ринулся к дверям, а Алевтина прижалась к дверному косяку — пусть хоть так заденет ее: ведь каждое его прикосновение, даже случайное, доставляло девушке острое наслаждение. Обычно он замечал это, но сейчас едва не оттолкнул ее. — Валенька, милая! — с ходу закричал он. — Что случилось?! Что с Геркой?
   Мрачно высунувшись в холл, Аля с внезапной горечью отметила, как эта, вызывающе выглядевшая дамочка тоже вскочила со стула, кинулась к «ее» Сашеньке, обхватила его, как свою собственность, и буквально зарыдала у него на груди. А он, этот негодяй, прижимал ее изо всех сил к своей груди и гладил, гладил по спине, жадно целовал ее в щеки а она…
   Нет, наблюдать этот свой позор было просто невыносимо. Душила ревность. Ах, если бы он вот так «свою Аленьку», ну, хоть разок! Какая бессовестная!..
   Однако служебный долг вернул опечаленную Алевтину за секретарский стол, она села и стала с сухим и независимым выражением лица ожидать «руководящих» указаний.
   Мадам Ванюшина, как немедленно окрестила ее Аля, продолжала громко рыдать, а Турецкий мягко и настойчиво утешать ее — и, что обидно, все больше руками. Уж это он тоже умел, хорошо знала Аля. И ее колотила дрожь, возбужденно раздувались ноздри. Но тут случилось просто невероятное: Турецкий повернул к Але лицо, которое было совершенно спокойно, и сказал ровным голосом:
   — Аленька, приготовь нам, пожалуйста, по чашечке кофе.
   И так произнес, что у Алевтины вмиг рассеялись все ее опасения, ну надо же! А он отодвинулся от женщины и, обняв ее рукой за плечи и прижимая к себе, заботливо повел в кабинет. И когда Аля вошла в кабинет с подносом, на котором стояли исходившие паром чашки, золотистая турка, сахарница и вазочка с песочным печеньем, за столом уже шел деловой разговор. Глаза у Ванюшиной были заплаканными, но говорила она четко.
   — Понимаешь, Саша, чего я боюсь? Мне Катька звонила, ну, моя сестра младшая, у которой он жил последние полтора месяца, чтобы, как я понимаю, избавиться от навязчивых «глаз и ушей». Так вот она мне сегодня ночью звонила и сказала, что расследование, скорее всего, поручат какому-то их мелкому дегенерату, который готов свести все возможные версии только к одной: интимным отношениям ее с Герой и, соответственно мести какого-то неизвестного ей, отверженного претендента на роль любовника. Во всяком случае, идиотские вопросы звучали в таком ключе, что у нее никакого сомнения в его кретинизме не осталось. И ее нежелание отвечать на эти вопросы ужасно того разозлило. Он повысил на нее голос, это на Катьку-то, и сразу схлопотал по физиономии, представляешь? А я-то уж знаю, за Катькой не задержится! Так что теперь и она уже ждет репрессий от этих местных кретинов. Это ее слова! Саша, ну что ж это творится в нашем долбанном государстве?! — и она опять зарыдала, а потом вдруг сказала самое важное в данный момент: — Катька мне заявила, что не собирается дожидаться, когда у них там начнут таскать ее на допросы, донимать подписками о невыезде и позорить перед всем городом. У нее все откладывался отпуск, но теперь она собирается немедленно улететь в Таиланд. Буквально со дня на день.
   — Она не через Москву полетит?
   — Если тебе надо с ней встретиться, я попрошу.
   — Хорошо, попроси, но только имей в виду, что у этих провинциалов, как я вижу, с осознанием законности не все в порядке, могут и подслушать. И крепко нагадить, просто ради собственного удовольствия.
   — Ты думаешь? — испугалась Валя.
   — Думать никогда не вредно, — дипломатично ушел от прямого ответа Александр Борисович, полагая, что его «предупреждения» хоть и очень красивой, но еще и умной женщине вполне достаточно. — А вот как тебе помочь, об этом я обязательно сегодня подумаю, можешь быть уверена…
   Турецкий озабоченно посмотрел Але в глаза и едва заметно подмигнул: вот, мол, чего на свете делается!.. И его теплый взгляд сразу все поставил на свои места в горючем сердце девушки. «Мой! — радостно повторяла про себя она. — Мой, только мой!». Про Ирину Генриховну, законную супругу Александра Борисовича, она в этот освежающий душу момент как-то и не подумала…
   — Что будем делать, Сашенька? — негромко спросила Аля, когда Ванюшина, немного, видно, успокоенная и провожаемая Александром Борисовичем до дверей, ушла. А уж как он умел успокаивать женщин, это Аля по себе знала. И снова в ней вспыхнула ревность.
   — Пока понятия не имею, — задумчиво ответил он. — Сделай-ка еще кофе! — И, возвращаясь вслед за нею в кабинет, куда она пошла за пустыми чашками и подносом, продолжил: — Я ее очень хорошо понимаю. И Ирку — тоже. Не дай бог женам переживать подобное.
   Он вспомнил о своей коме, в которой провалялся долгое время после взрыва во время теракта в детском доме, в котором сильно пострадал сам и потерял друга — бывшего теперь уже директора «Глории» Дениса Грязнова.
   — Я тоже понимаю тебя, — мимоходом бросила Аля. — А эта женщина?.. Она тебе… близка? — спросила уже от двери, не оборачиваясь.
   Турецкий рассмеялся.
   — Алька, ты просто ненормальная! Слушай, а ведь нас с тобой однажды засекут, и позорища мы тогда не оберемся! Поди доказывай, что это был чисто служебный поцелуй!.. Ты хоть иногда думай, пожалуйста, о чем-нибудь другом, а? Между нами, девочками, у меня тоже иногда так свербит, что сил нет никаких, но я же терплю, не выдаю своих… устремлений к тебе, скажем так. Следи за собой, милая, а то у тебя прямо на лице все прочитать можно!
   — Тебе легко говорить, — огрызнулась Аля. — Ты — мужчина. И ничего святого…
   И вот тут он расхохотался просто по-наглому! Как она удержалась?!
   — Алька, тебе действительно надо врачу показаться! Пусть поглядит, что у тебя там, внутри, творится… Ну нельзя же быть такой бессовестно ревнивой! Я разве даю тебе хоть малый повод?
   — Пока — нет! — гордо ответила она. — Но — смотри у меня! — и вышла, вызывающе покачивая бедрами, такая зараза!
   — М-да… — озабоченно уже произнес Александр Борисович, с восхищением глядя на нее. И, словно нарочно, память подбросила:
   «А Валька стала просто чудо, как хороша! Даже беда ее не портит. Вот что счастливый брак с женщиной делает…»
   И еще он вспомнил свой естественный вопрос и ее ответ.
   «А что, эта твоя сестрица так же хороша, как ты, и по этой причине на нее могут упасть подозрения?»
   Даже в горе женщина ею же и остается, она благодарно улыбнулась ему сквозь слезы:
   «Куда уж мне до Катьки!.. Но я Геру своего знаю, вот в чем дело. Можешь мне поверить… А Катюшка — фигура в городе известная, диктором работает на краснопольском телевидении, хвосты поклонников. Понимаешь? И ей такая слава совершенно ни к чему, тут она права…»
   Она это таким тоном сказала, что у Турецкого исподволь возникло желание немедленно познакомиться с тем провинциальным чудом. Наверняка ведь — преувеличение, однако, чем черт ни шутит? А размотать такое дело и защитить красавицу — ну, разве не в этом и заключается высший долг мужчины?!
   Нехорошо в данном деле было то, что расследование, как он понял из далеко не полного рассказа Вали, поручено следственному управлению Следственного комитета при российской Прокуратуре по Краснопольской области, и появление любого сыщика из Москвы будет встречено местными деятелями с откровенной неприязнью. Отсюда вытекает, что и помогать ему никто не станет, а вот мешать — решительно все. Да и статус у него теперь уже не тот, что прежде. Частное охранно-разыскное агентство, что оно для «гордых» краснопольских «следаков»? Вот так он и сказал Вале, а та — снова в слезы. «Ну, хотя бы в частном порядке! Вы же были друзьями!». Были… И не утешишь ведь…
   Валя, видел он, заметно изменилась в лучшую сторону. Похорошела, стала статной, достоинство появилось. Обожал подобных женщин Турецкий. Когда-то, еще на заре капитализма, во второй половине девяностых годов, работая уже в Генпрокуратуре под рукой у Меркулова, он даже попробовал приударить за Валюшкой, с которой, как со своей будущей невестой, его познакомил начинающий тогда следователь Герка Ванюшин. Способный был парень. В рот смотрел опытному уже к тому времени Турецкому. А Валя была не то, чтобы очень уж хороша, но в ней виделась ему большая скрытая страсть. И потом она еще называлась «будущей» невестой, а это не одно и то же, что уже состоявшаяся… Рука, помнится, вздрогнула, когда знакомился с ней. Но вовремя одумался. Во-первых, нельзя обижать «маленьких», то есть младших по званию и положению, а во-вторых, он заметил, как ее ищущий взгляд метнулся вслед Гере, который зачем-то выходил из комнаты, и четко обозначилась мысль о том, что ради собственной мгновенной прихоти разбивать чужое возможное счастье все-таки негоже, и остановился. И правильно сделал. Говорили знающие коллеги, что у Ванюшиных в семье царит такое согласие, какого никогда не видывали. И слава богу…
   Потом встречались, и Турецкий, видя Валин проникновенный взгляд, устремленный на него, уже не тешил себя иллюзиями на сей счет: она, конечно, «умела» так смотреть, что в мужчине просыпался бес, однако ни разу не дала повода кому-нибудь из окружающих ее Геркиных коллег заподозрить ее в неверности своему муже. Такая вот семья образовалась, детей только почему-то не было, но и это не препятствие для «простого, человеческого», как говорили тогда, счастья. А они, и в самом деле, наверное, были счастливы вдвоем. Потому, наверное, и компания их безболезненно распалась…
   Но, как известно, счастье не имеет, к сожалению, способности длиться вечно. Не сам человек, так обстоятельства обязательно нарушат его спокойное течение. Именно обстоятельства теперь и обрушились на Ванюшиных. Как не так уж давно — и на семью Турецких. И в этом сходстве судеб Александр Борисович вдруг обнаружил, что просьба Вали, почти мольба ее о помощи пала на «взрыхленную почву», и он уже готов был бежать по зову трубы прежнего его служебного долга, когда подобные вопросы: спасать или нет, — вообще не стояли. Только спасать! А как же иначе?
   И еще одна мысль «проклюнулась»: «А почему бы, и в самом деле, не взглянуть на ту Катю, до которой Вале, по ее словам, далеко?» Действительно, что мешает? Или Алька с ее неуемной подозрительностью? Но когда-то ж все равно придется начинать потихоньку отучать девушку от неразумных страстей. Пока не совсем получалось, видимо, он слишком много эмоций вкладывал в свои одномоментные вспышки страсти к ней, а она верила и ждала чего-то основательного, что ли? Хуже нет обманутых надежд. Хотя Алька, по ее утверждениям, не претендовала на «всего» Турецкого, оставляя что-то и для Ирины Генриховны, — благородство проявляла. Зато уж сама «отрывалась» так, что Александр Борисович временами полагал, будто возвратился-таки в свою невозвратную молодость, с ее поэтическим очарованием и массой верных подружек. Все они тогда были ему верны, он думал, что и он им — так же. Время рассудило по-своему. Но осталось убеждение, что все в том далеком прошлом были верны друг другу, никто никого не обижал. И нарочитые, с сегодняшней позиции, страсти были искренними…
   Он давно обратил внимание, что Алька постоянно смотрит на него умирающими от вожделения глазами Дездемоны, которую через минуту должен будет по действию пьесы «Вильяма нашего, Шекспира» задушить ее любимый негр, причем не торжественно, не театрально, а всерьез.
   Нет, ну, почему, в самом деле, девушка страдает? Ведь, кажется, Александр Борисович еще ни разу без серьезной причины не отказал ей в ласках. Правда, когда это бывало удобно. Но такие ситуации не могут складываться постоянно, надо же понимать, что люди в «Глории» еще и делами занимаются, и важными делами. Однако заводить разговор на эту тему опасно. Как и молчать, ничего якобы не понимая. Найденный выход «убивал» сразу двух зайцев:
   — Аленька, милая, — максимально проникновенным голосом попросил он, — позвони в приемную Меркулова и спроси, не может ли Костя взять трубку? Дело-то сложнее, чем я думал.
   И Алевтина с готовностью откликнулась, твердо зная, что тон Сашеньки говорит ей о его полной готовности молча покориться ее страсти. И самодовольно подумала: «А куда он от меня денется?! Хоть миг, а мой! Правильно поют: „есть только миг, за него и держись!“. Уж Аля-то знала, за что держаться…
   Константин Дмитриевич, заместитель генерального прокурора, был тоже на своем «рабочем» месте и свободен от назойливых посетителей.
   — А чего ему от меня надо, не сказал? — шутливо спросил он у Алевтины, которую, естественно, знал и относился как к дочке. «Глория»-то была отчасти и его детищем, помогал ее организатору и первому директору, своему другу Вячеславу Грязнову, дяде покойного Дениса, создавать это частное агентство. Вот с тех пор и все его сотрудники были ему словно родными, к которым всегда можно обратиться за помощью в разыскной работе, особенно, когда твое неофициальное расследование нельзя выносить на суд общественности.
   — Не знаю, Константин Дмитриевич, — вежливо ответила она. — Так я вас соединяю?
   — Давай. А ты все расцветаешь? Ох, завидую я твоему будущему супругу!
   — Спасибо на ласковом слове… Александр Борисович, возьмите трубочку…
   А сама подумала, что дорого бы отдала за то, чтобы пожелание Меркулова сбылось. Уж она ничего бы не пожалела ради любимого Сашеньки… Да только кто ее подвиг оценит?..
   — Костя, здравствуй, — услышала она голос Турецкого, и аккуратно прикрыла дверь кабинета.
   — Привет-привет, какие проблемы?
   — Геркина жена ушла от нас только что. Сам он — в коме.
   — То есть как?! Где?
   — В Краснополе, надо полагать. Ночью стреляли. Две пули. Одна — полегче, в голову, но, к счастью, по касательной, а вторая, говорит, — плохая, в грудь. Звонила сестрица Валина, она и рассказала ей. А что, у тебя разве еще нет известий об этом происшествии? Неужели стесняются? — в голосе Александра Борисовича прозвучал явный сарказм.
   — Перестань, чего ты, в самом деле? Наверное, просто не успели доложить.
   — А ты спроси, — Турецкий усмехнулся. — Я смотрю, годы идут, а служба не меняется. Но у меня другой вопрос, могу спросить?
   — Конечно, раз уж позвонил… Погоди минутку, я сейчас… — Турецкий услышал, как он отдал сердитым голосом распоряжение помощнику. — Давай, слушаю.
   — Понимаешь, Костя, Валя настоятельно просит, умоляет, чтобы именно я взялся за срочное расследование. Местные деятели пытаются выстроить свои хамские версии и постараются преуспеть в них, — чтоб потянуть время. Это известный ход. Потом они от своих пустопорожних версий откажутся и начнут все заново, что для тебя тоже давно не новость. А вот я сейчас, мягко говоря, на распутье. С одной стороны — частный сыщик, пошлют подальше, и не возразишь. Какие, мол, имею основания для вмешательства в официальное расследование? Каким бы оно ни было дилетантским, или, что хуже, заказным. А с другой, — я ведь ничего не знаю о том, чем там занимался последние недели Герка и за что на него могли взъесться местные «заказчики». Два выстрела, из которых один — в голову, это известный нам с тобой стиль работы. Знакомый почерк. Оружие не найдено, правда, но, возможно, плохо искали. Словом, кроме эмоциональных восклицаний и минимума информации, я ничем толком не обладаю, а потому не уверен, что могу чем-то Вале помочь всерьез. В конце концов, он — твой сотрудник, тебе, думаю, и принимать решение. Но я ведь неплохо знаю Геру, как-никак немало вложил в него, будучи… сам понимаешь. Не советуешь, не стану соваться со своим уставом, поговори с Валей, она обязательно придет к тебе — к кому же еще?