Страница:
Алексей Никитин
Истеми
2004
Мой адрес istemi@ukr.net. Если приходится диктовать его по телефону, собеседник обязательно переспрашивает: «из чего, из чего?». «Истеми – это имя», – отвечаю я и читаю по буквам: «Ай, эс, ти, и… Истеми». Адреса davidov@ukr.net или adavidov@ukr.net подошли бы больше – меня зовут Александр Давыдов. Но когда я регистрировал почтовый ящик, они уже были заняты, а упражняться с цифрами и выдумывать что-то вроде davidov04 мне не хотелось. Имя есть имя… Тогда я вспомнил об Истеми.
Истеми – последний полновластный правитель Запорожского каганата. Он остановил войну с Исламскими халифатами, а во время Таманского кризиса отправил в отставку вице-гетмана Багратуни и лично вылетел в Тверь улаживать разногласия со Словеноруссией. Истеми не побоялся потерять лицо перед президентом Бетанкуром и в результате выиграл – нет, не войну – Истеми выиграл мир. Он был требователен к правительству и жесток с парламентом. Я и сам иногда опасался его.
Сегодня о нем уже никто не помнит. В энциклопедиях можно прочесть о другом Истеми – младшем брате Бумына. Пятнадцать веков назад, при поддержке пятидесяти тысяч огузских всадников, племя братьев атаковало каганат жужуней. Жужунский каганат с готовностью пал, словно только и ждал появления каких-нибудь братьев… и тут же возродился под другим именем. Новым каганом стал Бумын. Через год Бумын умер. Его сменили сперва один сын, потом другой. Дети Бумына расширяли новую империю на восток. Они подчинили кыргызов на Енисее, заставили платить дань Северное Ци и Северное Чжоу, дошли до Желтого моря. Но коренные земли племени по степному праву остались за младшим братом Бумына – Истеми. Истеми не ссорился с племянниками, не воевал с ними за власть. Он пошел на запад, подбирая попутно племена и государства, как перезревшие сливы с земли. Заключив союз с шахом Ирана Хосровом Ануширваном, Истеми напал на державу эфталитов и разгромил ее. Кое-какие подробности этой войны можно найти в «Шахнаме». Дочь Истеми стала женой Хосрова и матерью наследного принца Хормизда. Титул царя эфталитов «ябгу» до наших дней остается частью титула потомков Истеми. В союзе с Византией Истеми напал на Иран, а затем, уже без всяких союзников, атаковал византийские владения в Причерноморье. Истеми дошел до Боспора Киммерийского, вторгся в Крым, осадил Херсонес.
Херсонес ябгу-каган не взял и из Крыма вскоре ушел. Но его наследники навсегда остались в Восточной Европе. Каганат то расширялся, достигая на западе берегов Адриатики, а на севере – балтийских болот, то ужимался под натиском соседей до едва различимой полосы вдоль берегов Черного моря. Несколько раз попадала в руки врагов, а пять веков назад была потеряна историческая святыня – древняя столица каганов в устье реки Итиль. Менялось и название каганата: Хазарский, Киммерийский, Запорожский. Возможно, я смешиваю Истеми Запорожского с его тезкой из энциклопедии – в истории Запорожского каганата до сих пор полно темных мест, которые называют белыми пятнами. Их уже никто и никогда не заполнит.
Последний правитель каганата, Истеми, исчез ровно двадцать лет назад. Тогда же пропали архивы каганата. Обстоятельства исчезновения Истеми были печальны для меня и еще четырех человек. Для троих из нас они обернулись серьезными переменами в жизни, для четвертого – неизлечимой болезнью, а пятый, по-видимому, погиб. Почтовый ящик istemi@ukr.net открыт на имя Истеми. Но пользуюсь им только я.
Почту я смотрю дважды в день. Рано утром и вечером. В этом нет системы. Просто мне так удобно. Утром я ем, вполуха слушаю телевизионные новости и сгребаю все, что за ночь скопилось на почтовом сервере. Обычно это спам и письма от друзей, которые сейчас живут в Америке. По почте приходит много спама. Не понимаю, куда мне столько. А писем приходит мало. Спам я выбрасываю не глядя, письма быстро читаю и еду на работу. Возвращаюсь поздно и перед сном еще раз смотрю почту. Вечерняя почта – это письма от здешних друзей и опять спам. Я не спеша читаю вечерние письма, потом еще раз просматриваю утренние и вскоре засыпаю. Потому что вечером, после работы, я могу только спать. Больше ничего не могу. А на письма я отвечаю по воскресеньям. На все сразу. Мне так удобно.
Работа пожирает все мое время. Я занимаюсь продвижением американской сладкой воды на наши рынки. Утомительное и малоинтересное занятие. Не могу представить себе человека, которому бы оно нравилось. Может быть, дело в том, что я старше всех в здешнем филиале. Молодежь азартна, для них карьера – игра. Бонусы, призовые очки, служебный рост… Механический заяц.
Лет пять они поиграют, погоняются за ним, а потом, как и я, начнут чесать репу: на что уходит жизнь? На то, чтобы помочь каким-то неизвестным дядькам продать как можно больше пластиковых бутылок, заполненных приторной коричневой жижей – разведенным в воде концентратом с добавленными стабилизаторами, ароматизаторами и красителями? На это? Чесать-то начнут многие, но результат у каждого окажется свой. Большинство так и будут всю жизнь торговать сладкой водой. За это, кстати, платят неплохие деньги.
С последней почтой пришло письмо, адресованное Истеми. Не мне, но лично ему: вниманию Его Величества, Кагана Запорожского каганата. Письмо пришло утром с адреса на hotmail.com. Адрес – набор букв и цифр, который имел, должно быть, какой-то смысл для его владельца, но ничего не значил для меня. Я спешил на работу и отложил чтение письма на вечер. А потом весь день жалел об этом и гадал, кто же прислал письмо, и что предлагается вниманию Его Величества.
Вечером я прочитал:
Рим, 9 марта 2004 г.
Ваше Величество, дорогой Брат!
Дружески препровождаю Вам при сем текст моего ультиматума Словеноруссии.
Благоволите принять и пр.,
Карл
Текст ультиматума содержался в приложенном файле. В изумлении я глядел на него и не мог поверить, что снова вижу этот текст.
«Императорское и Королевское правительство было вынуждено в понедельник, десятого сего месяца, адресовать Словенорусскому правительству через посредство императорского и королевского Министра в Твери следующую ноту:
История последних лет доказала существование в Словеноруссии революционного движения, имеющего целью отторгнуть от Священной Римской империи некоторые части ее территории.
Движение это, зародившееся на глазах у Словенорусского правительства, в конце концов дошло до того, что стало проявляться за пределами конфедерации в актах терроризма, в серии покушений и в убийствах. Правительство Словенорусской конфедерации не приняло никаких мер, чтобы подавить это движение.
Оно допускало преступную деятельность различных обществ и организаций, направленную против империи, распущенный тон в печати, участие офицеров и чиновников в революционных выступлениях, вредную пропаганду в учебных заведениях, наконец, оно допускает все манифестации, которые способны возбудить в населении Словеноруссии ненависть к империи и презрение к ее установлениям.
Указанные обстоятельства не позволяют правительству Священной Римской империи сохранять далее то выжидательное и терпеливое положение, которое оно занимало в течение ряда лет по отношению к действиям, намечавшимся в Твери и пропагандировавшимся оттуда в пределах территории империи.
Эти обстоятельства, напротив, возлагают на него обязанность положить конец всем действиям, угрожающим спокойствию империи. Для достижения этой цели правительство Священной Римской империи находится вынужденным просить Словенорусское правительство официально заявить, что оно осуждает пропаганду, направленную против Священной Римской империи, и, в подтверждение искренности такого заявления, отвести все свои вооруженные силы от границы империи до линии Марбург, Лейбах, Триест и возвратить указанные города, а также полуостров Истрия в законное владение Императора Священной Римской империи.
Правительство Священной Римской империи ожидает ответа правительства Словенорусской конфедерации до 6 часов вечера в четверг 11 марта текущего года».
Я отлично знал этот текст. Когда-то я перечитывал его много раз и помнил наизусть. Желтоватые листы писчей бумаги, на которых он был отпечатан, прежде хранились у меня на даче. Между сорок четвертой и сорок пятой страницами пыльного номера журнала «Юность» многолетней давности. У журнала была оторвана обложка.
Письмо с приложением пролежали в журнале без малого семь лет. Все это время я опасался и того, что оно будет найдено кем-то, специально разыскивающим этот ультиматум, и того, что густыми летними сумерками последний документ, имеющий отношение к Истеми, Кагану Запорожья, будет случайно использован для растопки небольшого семейного костерка: водочка, картошечка, «черный ворон, что ты вьешься» и сопутствующие в теплое время года в наших широтах комарики.
Но на даче с ультиматумом ничего не случилось. В начале девяностых я привез его домой – документ уже не был опасен. Дома я его и потерял. Рассказывать, как и где я его искал – бессмысленно. Этого не передать. Вскоре я сменил квартиру, потом сменил и следующую. Ультиматум, который был направлен Карлом XX, Императором Священной Римской империи Президенту Словенорусской конфедерации Стефану Бетанкуру, копии: Президенту Объединенных Исламских халифатов Халифу Аль-Али, Ламе Монголии Ундур Гэгэну и Кагану Запорожского каганата – Истеми, последний и единственный сохранившийся у меня документ, относящийся к истории этих государств, пропал.
Но у кого-то, видимо, сохранилась копия. У кого? Я набрал номер Курочкина. Курочкин не отвечал.
Истеми – последний полновластный правитель Запорожского каганата. Он остановил войну с Исламскими халифатами, а во время Таманского кризиса отправил в отставку вице-гетмана Багратуни и лично вылетел в Тверь улаживать разногласия со Словеноруссией. Истеми не побоялся потерять лицо перед президентом Бетанкуром и в результате выиграл – нет, не войну – Истеми выиграл мир. Он был требователен к правительству и жесток с парламентом. Я и сам иногда опасался его.
Сегодня о нем уже никто не помнит. В энциклопедиях можно прочесть о другом Истеми – младшем брате Бумына. Пятнадцать веков назад, при поддержке пятидесяти тысяч огузских всадников, племя братьев атаковало каганат жужуней. Жужунский каганат с готовностью пал, словно только и ждал появления каких-нибудь братьев… и тут же возродился под другим именем. Новым каганом стал Бумын. Через год Бумын умер. Его сменили сперва один сын, потом другой. Дети Бумына расширяли новую империю на восток. Они подчинили кыргызов на Енисее, заставили платить дань Северное Ци и Северное Чжоу, дошли до Желтого моря. Но коренные земли племени по степному праву остались за младшим братом Бумына – Истеми. Истеми не ссорился с племянниками, не воевал с ними за власть. Он пошел на запад, подбирая попутно племена и государства, как перезревшие сливы с земли. Заключив союз с шахом Ирана Хосровом Ануширваном, Истеми напал на державу эфталитов и разгромил ее. Кое-какие подробности этой войны можно найти в «Шахнаме». Дочь Истеми стала женой Хосрова и матерью наследного принца Хормизда. Титул царя эфталитов «ябгу» до наших дней остается частью титула потомков Истеми. В союзе с Византией Истеми напал на Иран, а затем, уже без всяких союзников, атаковал византийские владения в Причерноморье. Истеми дошел до Боспора Киммерийского, вторгся в Крым, осадил Херсонес.
Херсонес ябгу-каган не взял и из Крыма вскоре ушел. Но его наследники навсегда остались в Восточной Европе. Каганат то расширялся, достигая на западе берегов Адриатики, а на севере – балтийских болот, то ужимался под натиском соседей до едва различимой полосы вдоль берегов Черного моря. Несколько раз попадала в руки врагов, а пять веков назад была потеряна историческая святыня – древняя столица каганов в устье реки Итиль. Менялось и название каганата: Хазарский, Киммерийский, Запорожский. Возможно, я смешиваю Истеми Запорожского с его тезкой из энциклопедии – в истории Запорожского каганата до сих пор полно темных мест, которые называют белыми пятнами. Их уже никто и никогда не заполнит.
Последний правитель каганата, Истеми, исчез ровно двадцать лет назад. Тогда же пропали архивы каганата. Обстоятельства исчезновения Истеми были печальны для меня и еще четырех человек. Для троих из нас они обернулись серьезными переменами в жизни, для четвертого – неизлечимой болезнью, а пятый, по-видимому, погиб. Почтовый ящик istemi@ukr.net открыт на имя Истеми. Но пользуюсь им только я.
Почту я смотрю дважды в день. Рано утром и вечером. В этом нет системы. Просто мне так удобно. Утром я ем, вполуха слушаю телевизионные новости и сгребаю все, что за ночь скопилось на почтовом сервере. Обычно это спам и письма от друзей, которые сейчас живут в Америке. По почте приходит много спама. Не понимаю, куда мне столько. А писем приходит мало. Спам я выбрасываю не глядя, письма быстро читаю и еду на работу. Возвращаюсь поздно и перед сном еще раз смотрю почту. Вечерняя почта – это письма от здешних друзей и опять спам. Я не спеша читаю вечерние письма, потом еще раз просматриваю утренние и вскоре засыпаю. Потому что вечером, после работы, я могу только спать. Больше ничего не могу. А на письма я отвечаю по воскресеньям. На все сразу. Мне так удобно.
Работа пожирает все мое время. Я занимаюсь продвижением американской сладкой воды на наши рынки. Утомительное и малоинтересное занятие. Не могу представить себе человека, которому бы оно нравилось. Может быть, дело в том, что я старше всех в здешнем филиале. Молодежь азартна, для них карьера – игра. Бонусы, призовые очки, служебный рост… Механический заяц.
Лет пять они поиграют, погоняются за ним, а потом, как и я, начнут чесать репу: на что уходит жизнь? На то, чтобы помочь каким-то неизвестным дядькам продать как можно больше пластиковых бутылок, заполненных приторной коричневой жижей – разведенным в воде концентратом с добавленными стабилизаторами, ароматизаторами и красителями? На это? Чесать-то начнут многие, но результат у каждого окажется свой. Большинство так и будут всю жизнь торговать сладкой водой. За это, кстати, платят неплохие деньги.
С последней почтой пришло письмо, адресованное Истеми. Не мне, но лично ему: вниманию Его Величества, Кагана Запорожского каганата. Письмо пришло утром с адреса на hotmail.com. Адрес – набор букв и цифр, который имел, должно быть, какой-то смысл для его владельца, но ничего не значил для меня. Я спешил на работу и отложил чтение письма на вечер. А потом весь день жалел об этом и гадал, кто же прислал письмо, и что предлагается вниманию Его Величества.
Вечером я прочитал:
Рим, 9 марта 2004 г.
Ваше Величество, дорогой Брат!
Дружески препровождаю Вам при сем текст моего ультиматума Словеноруссии.
Благоволите принять и пр.,
Карл
Текст ультиматума содержался в приложенном файле. В изумлении я глядел на него и не мог поверить, что снова вижу этот текст.
«Императорское и Королевское правительство было вынуждено в понедельник, десятого сего месяца, адресовать Словенорусскому правительству через посредство императорского и королевского Министра в Твери следующую ноту:
История последних лет доказала существование в Словеноруссии революционного движения, имеющего целью отторгнуть от Священной Римской империи некоторые части ее территории.
Движение это, зародившееся на глазах у Словенорусского правительства, в конце концов дошло до того, что стало проявляться за пределами конфедерации в актах терроризма, в серии покушений и в убийствах. Правительство Словенорусской конфедерации не приняло никаких мер, чтобы подавить это движение.
Оно допускало преступную деятельность различных обществ и организаций, направленную против империи, распущенный тон в печати, участие офицеров и чиновников в революционных выступлениях, вредную пропаганду в учебных заведениях, наконец, оно допускает все манифестации, которые способны возбудить в населении Словеноруссии ненависть к империи и презрение к ее установлениям.
Указанные обстоятельства не позволяют правительству Священной Римской империи сохранять далее то выжидательное и терпеливое положение, которое оно занимало в течение ряда лет по отношению к действиям, намечавшимся в Твери и пропагандировавшимся оттуда в пределах территории империи.
Эти обстоятельства, напротив, возлагают на него обязанность положить конец всем действиям, угрожающим спокойствию империи. Для достижения этой цели правительство Священной Римской империи находится вынужденным просить Словенорусское правительство официально заявить, что оно осуждает пропаганду, направленную против Священной Римской империи, и, в подтверждение искренности такого заявления, отвести все свои вооруженные силы от границы империи до линии Марбург, Лейбах, Триест и возвратить указанные города, а также полуостров Истрия в законное владение Императора Священной Римской империи.
Правительство Священной Римской империи ожидает ответа правительства Словенорусской конфедерации до 6 часов вечера в четверг 11 марта текущего года».
Я отлично знал этот текст. Когда-то я перечитывал его много раз и помнил наизусть. Желтоватые листы писчей бумаги, на которых он был отпечатан, прежде хранились у меня на даче. Между сорок четвертой и сорок пятой страницами пыльного номера журнала «Юность» многолетней давности. У журнала была оторвана обложка.
Письмо с приложением пролежали в журнале без малого семь лет. Все это время я опасался и того, что оно будет найдено кем-то, специально разыскивающим этот ультиматум, и того, что густыми летними сумерками последний документ, имеющий отношение к Истеми, Кагану Запорожья, будет случайно использован для растопки небольшого семейного костерка: водочка, картошечка, «черный ворон, что ты вьешься» и сопутствующие в теплое время года в наших широтах комарики.
Но на даче с ультиматумом ничего не случилось. В начале девяностых я привез его домой – документ уже не был опасен. Дома я его и потерял. Рассказывать, как и где я его искал – бессмысленно. Этого не передать. Вскоре я сменил квартиру, потом сменил и следующую. Ультиматум, который был направлен Карлом XX, Императором Священной Римской империи Президенту Словенорусской конфедерации Стефану Бетанкуру, копии: Президенту Объединенных Исламских халифатов Халифу Аль-Али, Ламе Монголии Ундур Гэгэну и Кагану Запорожского каганата – Истеми, последний и единственный сохранившийся у меня документ, относящийся к истории этих государств, пропал.
Но у кого-то, видимо, сохранилась копия. У кого? Я набрал номер Курочкина. Курочкин не отвечал.
1984
Оказалось, арест – вещь довольно забавная. Поначалу. Пока серьезные, удивительно похожие друг на друга лица, окружившие меня вдруг, были еще внове, пока понимание абсурдности происходящего не сменилось тоскливым ощущением реальности, каменной и неотменимой, пока я мог свободно чувствовать и думать – это было забавно.
Они начали с обыска. Обыск занял двадцать часов, хотя все, что они искали – документы Каганата: дипломатическая переписка, донесения разведки, выдержки из годовых отчетов правительства – было свалено тремя расползающимися стопками на подоконнике. Еще одна папка лежала на моем письменном столе. Бумаги можно было собрать, аккуратно связать и упаковать в специальные брезентовые мешки, а потом мешки опечатать. На это ушло бы тридцать минут. То есть, полчаса. А остальные девятнадцать с половиной часов они могли бы пить пиво, например, а могли бы и водку. Мама сварила бы им картошки, нарезала колбасы и достала баночку соленых огурчиков. У меня мама удивительно готовила соленые огурчики: с чесноком, с укропом, иногда с вишневым листом, а иногда – со смородиновым. И вместо того чтобы возиться в пыли под диваном, простукивать стены и пол, двигать шкафы, снимать и не вешать на место книжные полки, перетряхивать мои книги, белье и старые тетради, они могли хрустеть огурчиками, обжигаться горячей картошкой, пить пиво и добродушно шутить друг над другом. А потом бы вздремнули немного. И все это время мешки с документами Каганата лежали бы спокойно опломбированными в углу комнаты.
А потом бы они проснулись и довольные ушли к себе на службу. И меня бы с собой забрали.
Они и так забрали меня с собой. Но ушли голодные, злые и невыспавшиеся. И я с ними ушел – голодный, злой и растерянный. Я ничего не понимал.
Допросы начались несколько дней спустя. Майор Синевусов, круглый, изжелта-розовый человек, сочившийся то маслом, то ядом, покончив с формальностями, попросил меня нарисовать карту Запорожского каганата. Он положил передо мной бледно-голубую школьную контурную карту и красный фломастер, яркий и сочный.
– Примерно так, – я вернул ему карту через несколько минут.
Красная черта, отделявшая земли Каганата от сопредельных государств, прошла по южной и западной границам Болгарии, рассекла Румынию и Украину, чуть севернее небольшого пограничного городка Киев свернула к востоку. От места впадения в Дон речки Воронеж она пошла по руслу Дона и вместе с ним уткнулась в Азовское море.
– Примерно вот так, значит… Значит, примерно вот так… – Поры Синевусова выделили порцию масла. Он протер платком лоб, щеки и шею. – Значит, это – Запорожский каганат?
Я кивнул.
– А где же столица? Почему вы не отметили столицу?
– Умань.
– Умань?
– Два миллиона двести тысяч жителей. По переписи 1980 года. Умань.
– Угу, – хмыкнул майор. – Можно отметить?
– Конечно, – пожал плечами я.
– Умань. Два миллиона двести… Ну, расскажите подробнее. Представьте, что я никогда об этом государстве ничего не слышал… Да оно так и есть на самом деле. Расскажите мне подробнее, – попросил майор.
– Что же вам рассказать? – растерялся я. – Вот так, вдруг, о целом государстве…
– А мы не торопимся. Куда нам спешить? Верно? Обстоятельно, в деталях. Начните со строя. Какой там общественно-политический строй?
– Конституционная монархия.
– Отлично. Значит, конституционная монархия? Как в Англии?
– Не совсем. Английская королева, как известно, царствует, но не правит. А каган обладает реальной властью, и его власть передается по наследству.
– Такая, значит, устаревшая форма правления у вас в каганате, – не то спросил меня, не то сделал вывод майор Синевусов.
Я не стал с ним спорить, но уточнил:
– Каган назначает премьер-министра, но утверждает кандидата парламент. Законы же принимает парламент, но утверждает их каган.
– Вот я и говорю, – кивнул Синевусов, – устаревшая форма правления. XIX век. Кто же защищает интересы рабочего класса? Трудового крестьянства? А? Ну, ладно, об этом – после. Продолжайте. Численность населения? Ключевые отрасли промышленности.
– Население – 118 млн. человек…
– По переписи 1980 года?
– Да.
– Прекрасно. Ну-ну..
– Территория – один миллион сто тысяч квадратных километров. Государственный язык – запорожский…
– Даже так…
– Денежная единица – гривна, государственная религия – иудаизм.
– Евреи что ли у вас там живут?
– Нет, запорожцы.
– А религия – иудаизм?
– Да.
Майор тяжело вздохнул и смахнул со лба проступившее масло.
– Ну, ладно… Итак, ваши запорожцы ходят в синагоги и рассчитываются гривнами…
– Вообще-то, церковь в Каганате отделена от государства, но исторически сложилось именно так, как вы сказали. Большинство запорожцев – иудеи. Историю ведь не перепишешь.
– Правда? – удивился майор куда заметнее, чем ему следовало бы по должности. – Это вы говорите мне?
– А что, – оглянулся я, – здесь еще кто-то есть?
– Не будем отвлекаться, – ушел от ответа майор. – Вернемся к запорожцам. Как много нового можно иногда узнать во время обычного допроса. Теперь об армии каганата. И о его международной политике.
– Запорожский каганат – государство экономически и промышленно развитое. Доход на душу населения чуть больше тридцати тысяч гривен… Я не помню точной цифры, но в бумагах она есть.
– Есть, – майор кивнул, подтверждая. – Сколько это в рублях?
– Не знаю, – я пожал плечами. – В рублях мы не считали.
– А в какой валюте вы считали? – В его вопросе глухо звякнул металл, а поры на шее и лбу вместе с маслом выделили яд. – В долларах? В марках? В израильских шекелях?
– Запорожская гривна – твердая валюта. Пусть другие в ней пересчитывают свои доходы и бюджеты. Вы меня очень часто перебиваете…
– Продолжайте, – сухо кивнул Синевусов.
– Запорожский каганат – государство с крепкой экономикой и надежной промышленностью, – назло ему повторил я. – Развиты машиностроение, приборостроение, химия, сельское хозяйство. Армия – один миллион человек.
– Один процент населения, – уточнил майор.
– Примерно. В арсенале есть ядерное оружие, средства доставки любой дальности. Но в целом каганат – государство мирное и давно уже ни с кем не воюет.
– Однако территориальные проблемы есть…
Он знал, о чем спрашивал. Итиль, древняя столица Запорожского каганата, пятьсот лет назад была захвачена словеноруссами. Но воевать каганат не собирался.
Первые допросы были похожи один на другой. Как-то я проводил консультации для школьников. Им предстоял экзамен, и я их консультировал. Школьники задавали вопросы, я отвечал на эти вопросы, а они записывали мои ответы и снова спрашивали. Вот и первые допросы были почти такими же, как те консультации. Я словно консультировал моего следователя, майора Синевусова. И ждал, когда же он перейдет к главному.
Они начали с обыска. Обыск занял двадцать часов, хотя все, что они искали – документы Каганата: дипломатическая переписка, донесения разведки, выдержки из годовых отчетов правительства – было свалено тремя расползающимися стопками на подоконнике. Еще одна папка лежала на моем письменном столе. Бумаги можно было собрать, аккуратно связать и упаковать в специальные брезентовые мешки, а потом мешки опечатать. На это ушло бы тридцать минут. То есть, полчаса. А остальные девятнадцать с половиной часов они могли бы пить пиво, например, а могли бы и водку. Мама сварила бы им картошки, нарезала колбасы и достала баночку соленых огурчиков. У меня мама удивительно готовила соленые огурчики: с чесноком, с укропом, иногда с вишневым листом, а иногда – со смородиновым. И вместо того чтобы возиться в пыли под диваном, простукивать стены и пол, двигать шкафы, снимать и не вешать на место книжные полки, перетряхивать мои книги, белье и старые тетради, они могли хрустеть огурчиками, обжигаться горячей картошкой, пить пиво и добродушно шутить друг над другом. А потом бы вздремнули немного. И все это время мешки с документами Каганата лежали бы спокойно опломбированными в углу комнаты.
А потом бы они проснулись и довольные ушли к себе на службу. И меня бы с собой забрали.
Они и так забрали меня с собой. Но ушли голодные, злые и невыспавшиеся. И я с ними ушел – голодный, злой и растерянный. Я ничего не понимал.
Допросы начались несколько дней спустя. Майор Синевусов, круглый, изжелта-розовый человек, сочившийся то маслом, то ядом, покончив с формальностями, попросил меня нарисовать карту Запорожского каганата. Он положил передо мной бледно-голубую школьную контурную карту и красный фломастер, яркий и сочный.
– Примерно так, – я вернул ему карту через несколько минут.
Красная черта, отделявшая земли Каганата от сопредельных государств, прошла по южной и западной границам Болгарии, рассекла Румынию и Украину, чуть севернее небольшого пограничного городка Киев свернула к востоку. От места впадения в Дон речки Воронеж она пошла по руслу Дона и вместе с ним уткнулась в Азовское море.
– Примерно вот так, значит… Значит, примерно вот так… – Поры Синевусова выделили порцию масла. Он протер платком лоб, щеки и шею. – Значит, это – Запорожский каганат?
Я кивнул.
– А где же столица? Почему вы не отметили столицу?
– Умань.
– Умань?
– Два миллиона двести тысяч жителей. По переписи 1980 года. Умань.
– Угу, – хмыкнул майор. – Можно отметить?
– Конечно, – пожал плечами я.
– Умань. Два миллиона двести… Ну, расскажите подробнее. Представьте, что я никогда об этом государстве ничего не слышал… Да оно так и есть на самом деле. Расскажите мне подробнее, – попросил майор.
– Что же вам рассказать? – растерялся я. – Вот так, вдруг, о целом государстве…
– А мы не торопимся. Куда нам спешить? Верно? Обстоятельно, в деталях. Начните со строя. Какой там общественно-политический строй?
– Конституционная монархия.
– Отлично. Значит, конституционная монархия? Как в Англии?
– Не совсем. Английская королева, как известно, царствует, но не правит. А каган обладает реальной властью, и его власть передается по наследству.
– Такая, значит, устаревшая форма правления у вас в каганате, – не то спросил меня, не то сделал вывод майор Синевусов.
Я не стал с ним спорить, но уточнил:
– Каган назначает премьер-министра, но утверждает кандидата парламент. Законы же принимает парламент, но утверждает их каган.
– Вот я и говорю, – кивнул Синевусов, – устаревшая форма правления. XIX век. Кто же защищает интересы рабочего класса? Трудового крестьянства? А? Ну, ладно, об этом – после. Продолжайте. Численность населения? Ключевые отрасли промышленности.
– Население – 118 млн. человек…
– По переписи 1980 года?
– Да.
– Прекрасно. Ну-ну..
– Территория – один миллион сто тысяч квадратных километров. Государственный язык – запорожский…
– Даже так…
– Денежная единица – гривна, государственная религия – иудаизм.
– Евреи что ли у вас там живут?
– Нет, запорожцы.
– А религия – иудаизм?
– Да.
Майор тяжело вздохнул и смахнул со лба проступившее масло.
– Ну, ладно… Итак, ваши запорожцы ходят в синагоги и рассчитываются гривнами…
– Вообще-то, церковь в Каганате отделена от государства, но исторически сложилось именно так, как вы сказали. Большинство запорожцев – иудеи. Историю ведь не перепишешь.
– Правда? – удивился майор куда заметнее, чем ему следовало бы по должности. – Это вы говорите мне?
– А что, – оглянулся я, – здесь еще кто-то есть?
– Не будем отвлекаться, – ушел от ответа майор. – Вернемся к запорожцам. Как много нового можно иногда узнать во время обычного допроса. Теперь об армии каганата. И о его международной политике.
– Запорожский каганат – государство экономически и промышленно развитое. Доход на душу населения чуть больше тридцати тысяч гривен… Я не помню точной цифры, но в бумагах она есть.
– Есть, – майор кивнул, подтверждая. – Сколько это в рублях?
– Не знаю, – я пожал плечами. – В рублях мы не считали.
– А в какой валюте вы считали? – В его вопросе глухо звякнул металл, а поры на шее и лбу вместе с маслом выделили яд. – В долларах? В марках? В израильских шекелях?
– Запорожская гривна – твердая валюта. Пусть другие в ней пересчитывают свои доходы и бюджеты. Вы меня очень часто перебиваете…
– Продолжайте, – сухо кивнул Синевусов.
– Запорожский каганат – государство с крепкой экономикой и надежной промышленностью, – назло ему повторил я. – Развиты машиностроение, приборостроение, химия, сельское хозяйство. Армия – один миллион человек.
– Один процент населения, – уточнил майор.
– Примерно. В арсенале есть ядерное оружие, средства доставки любой дальности. Но в целом каганат – государство мирное и давно уже ни с кем не воюет.
– Однако территориальные проблемы есть…
Он знал, о чем спрашивал. Итиль, древняя столица Запорожского каганата, пятьсот лет назад была захвачена словеноруссами. Но воевать каганат не собирался.
Первые допросы были похожи один на другой. Как-то я проводил консультации для школьников. Им предстоял экзамен, и я их консультировал. Школьники задавали вопросы, я отвечал на эти вопросы, а они записывали мои ответы и снова спрашивали. Вот и первые допросы были почти такими же, как те консультации. Я словно консультировал моего следователя, майора Синевусова. И ждал, когда же он перейдет к главному.
2004
С Курочкиным я смог поговорить только через день. Курочкин – большой человек в наших небольших масштабах. Теперь он депутат, и лет пять назад был депутатом, а в промежутке – первым вице-премьером. Прошу прощения, нынче они пишут себя так: Первый Вице-Премьер-Министр. Этот роскошный титул – предмет тайной посмертной зависти всех вице-королей Индии. Сейчас у Курочкина доля в приличном банке, а на кормление ему дан какой-то фонд, через который в ветшающую украинскую промышленность закачивают дутые американские деньги.
Мне пришлось звонить ему из офиса. Это плохо. Раз в месяц наши боссы получают с узла связи полный перечень номеров, по которым звонили сотрудники. То же и с мобильными. Если заметят, что я два дня подряд набирал Верховную Раду, мне начнут задавать разные глупые вопросы. Но только если заметят. Вероятность не так велика.
А между прочим, я неплохо помню время, когда мне не требовалось сутками дозваниваться до Курочкина, когда я наизусть знал все телефоны, по которым мог его найти, а он так же твердо знал мои телефоны. Мы могли встретиться в любое время по любому поводу, а повод найти было несложно. Да мы его и не искали. Мы учились в одной группе, сидели за одной партой, сдавали экзамены по одним учебникам. Я звал его Куркин, а чаще просто Кур. Мы были влюблены в Наташу Белокриницкую, и шансы наши были равны. Нулю. И обыски прошли у нас одновременно, и арестовали нас в один день.
– Курочкин, – спросил я, когда нас наконец соединили, – ты письмо получил?
Он не спросил меня, что за письмо. Капризным голосом он сказал: «Так и знал, что это твои дурацкие шутки». И устало вздохнул. Такова, дескать, его нелегкая доля – всю жизнь терпеть меня и мои шутки. Труженик. Борец за благо народное. Жертва Давыдова.
Но письмо, значит, он тоже получил.
– Нет, Курочкин, это не мои шутки. Это кто-то другой пошутил. Я думал, ты что-то знаешь.
– Давыдов, – он убрал из голоса усталость, но капризные интонации сохранил, – ты, вообще, можешь представить, как я занят? У меня только на сегодня… – тут он шумно зевнул и привычно зашелестел своими депутатскими бумажками. Так, словно собирался огласить с трибуны полный перечень дел, назначенных на день.
– Все, все! Хватит! Верю! – перебил я, чтобы он и в самом деле не вздумал перечислять свои дела.
– А ты тут со своим письмом, – довольно закончил Курочкин.
– Письмо не мое, Юра. И текст – слово в слово…
– Ну да…
– Один в один. Я же его на память помню. Только дата изменена.
– Дату я заметил. Так это – не ты?
– Говорю тебе – не я!
Наконец и он задумался, а тут, и правда, было о чем подумать.
– Скажи, Юра, а на какой адрес тебе пришло письмо?
– На мой ящик в Верховной Раде. А что?
– Посторонний человек при желании мог узнать этот адрес?
– Довольно легко. Это открытая информация.
– Так, может, ты ответишь ему? – спросил я Курочкина так просто и между делом, словно вовсе не за этим звонил.
– Я? Отвечу? Ты издеваешься, Давыдов?!
– Ну, представь себе, что это письмо от твоего избирателя. У тебя же есть избиратели? Одному пенсию неправильно насчитали, другому льгот не додали…
– А третий присылает ультиматум…
– Кстати, уже четыре часа дня.
– Ну и что?
– Ты должен ответить ему до шести. У тебя два часа осталось.
– А третий, – взревел вдруг Курочкин, – присылает ультиматум, подписывается императором Карлом и требует до шести вечера отвести войска… откуда он требует войска отвести?
– От Лейбаха…
– От Любляны, значит. И вернуть ему Истрию! Хорош я буду, если с моего адреса в Верховной Раде уйдет ответ на эту… это… Вот слов нет, честное слово.
– Отправь с другого адреса, если все дело в этом…
– Не в адресе! Что ты дурака валяешь! – уже спокойнее буркнул Курочкин. – Ты же знаешь, что не в адресе дело!
– Ну, хорошо. Давай подумаем несколько дней. Да? А потом свяжемся.
– Давай. Хотя… Ну, ты сам найдешь меня.
Видно, он хотел еще раз сказать, что ему это не интересно. Но не сказал. И хорошо, что не сказал. Я ведь знал, что интересно и важно. По-прежнему важно, хоть с тех пор, как все началось, прошло двадцать лет.
Мне пришлось звонить ему из офиса. Это плохо. Раз в месяц наши боссы получают с узла связи полный перечень номеров, по которым звонили сотрудники. То же и с мобильными. Если заметят, что я два дня подряд набирал Верховную Раду, мне начнут задавать разные глупые вопросы. Но только если заметят. Вероятность не так велика.
А между прочим, я неплохо помню время, когда мне не требовалось сутками дозваниваться до Курочкина, когда я наизусть знал все телефоны, по которым мог его найти, а он так же твердо знал мои телефоны. Мы могли встретиться в любое время по любому поводу, а повод найти было несложно. Да мы его и не искали. Мы учились в одной группе, сидели за одной партой, сдавали экзамены по одним учебникам. Я звал его Куркин, а чаще просто Кур. Мы были влюблены в Наташу Белокриницкую, и шансы наши были равны. Нулю. И обыски прошли у нас одновременно, и арестовали нас в один день.
– Курочкин, – спросил я, когда нас наконец соединили, – ты письмо получил?
Он не спросил меня, что за письмо. Капризным голосом он сказал: «Так и знал, что это твои дурацкие шутки». И устало вздохнул. Такова, дескать, его нелегкая доля – всю жизнь терпеть меня и мои шутки. Труженик. Борец за благо народное. Жертва Давыдова.
Но письмо, значит, он тоже получил.
– Нет, Курочкин, это не мои шутки. Это кто-то другой пошутил. Я думал, ты что-то знаешь.
– Давыдов, – он убрал из голоса усталость, но капризные интонации сохранил, – ты, вообще, можешь представить, как я занят? У меня только на сегодня… – тут он шумно зевнул и привычно зашелестел своими депутатскими бумажками. Так, словно собирался огласить с трибуны полный перечень дел, назначенных на день.
– Все, все! Хватит! Верю! – перебил я, чтобы он и в самом деле не вздумал перечислять свои дела.
– А ты тут со своим письмом, – довольно закончил Курочкин.
– Письмо не мое, Юра. И текст – слово в слово…
– Ну да…
– Один в один. Я же его на память помню. Только дата изменена.
– Дату я заметил. Так это – не ты?
– Говорю тебе – не я!
Наконец и он задумался, а тут, и правда, было о чем подумать.
– Скажи, Юра, а на какой адрес тебе пришло письмо?
– На мой ящик в Верховной Раде. А что?
– Посторонний человек при желании мог узнать этот адрес?
– Довольно легко. Это открытая информация.
– Так, может, ты ответишь ему? – спросил я Курочкина так просто и между делом, словно вовсе не за этим звонил.
– Я? Отвечу? Ты издеваешься, Давыдов?!
– Ну, представь себе, что это письмо от твоего избирателя. У тебя же есть избиратели? Одному пенсию неправильно насчитали, другому льгот не додали…
– А третий присылает ультиматум…
– Кстати, уже четыре часа дня.
– Ну и что?
– Ты должен ответить ему до шести. У тебя два часа осталось.
– А третий, – взревел вдруг Курочкин, – присылает ультиматум, подписывается императором Карлом и требует до шести вечера отвести войска… откуда он требует войска отвести?
– От Лейбаха…
– От Любляны, значит. И вернуть ему Истрию! Хорош я буду, если с моего адреса в Верховной Раде уйдет ответ на эту… это… Вот слов нет, честное слово.
– Отправь с другого адреса, если все дело в этом…
– Не в адресе! Что ты дурака валяешь! – уже спокойнее буркнул Курочкин. – Ты же знаешь, что не в адресе дело!
– Ну, хорошо. Давай подумаем несколько дней. Да? А потом свяжемся.
– Давай. Хотя… Ну, ты сам найдешь меня.
Видно, он хотел еще раз сказать, что ему это не интересно. Но не сказал. И хорошо, что не сказал. Я ведь знал, что интересно и важно. По-прежнему важно, хоть с тех пор, как все началось, прошло двадцать лет.
1984
Я давно себе не верю. Не верю тому, что помню. Я знаю точно: все было не так… Но как? Я был бы рад, да, я хотел бы увидеть сейчас (только со стороны, невидимым соглядатаем из дальнего угла), что же происходило на самом деле. Еще раз услышать, о чем меня спрашивали, и что я отвечал. Кабинет Синевусова с окном, выходящим во внутренний двор, и безжизненный свет люминисцентной лампы в камере… Десятки раз я видел их во сне, сотни раз вспоминал. И всегда по-новому, всегда иначе. А ведь каждая минута допроса, каждый день, проведенный в стылом пространстве, вычлененном из остального мира бетонными панелями камеры внутренней тюрьмы, отличались от других минут и дней. И эти различия, иногда едва заметные, иногда громадные, давно затерты и закрашены вымыслом и снами. Слой за слоем ложились мысли о том, чего не было, но быть могло, на воспоминания о том, что было, но чего могло не быть. И каждый новый слой в своем правдоподобии не уступал предыдущему, но превосходил его. Так что же я теперь могу и должен вспомнить? О чем меня спрашивали? Что я отвечал? Да был ли я там вообще? И был ли Синевусов?.. Ну, он-то, положим, был.
Как были и другие. Во время допросов они заходили в кабинет Синевусова. Иногда, приветствуя вошедшего, майор вскакивал, стоял, дожидаясь позволения вновь умостить свой зад на мягкой коже кресла и вернуться к работе. Но чаще просто вскидывал руку в дружеском приветствии, ласково и тепло улыбаясь. И так он вел себя не только с равными ему по званию, но и с теми, кто уступал размерами звездочек на умозрительных погонах (я никогда не видел Синевусова в форме), и с теми, у кого этих звездочек вовсе не было. Да и со мной он всегда держал себя корректно, даже дружелюбно. И неизменно сочился маслом.
Он подробно расспрашивал об Истеми, об отношениях, которые сложились у императора Карла с президентом Бетанкуром, об истории войн между каганатом и халифатами. Он расспрашивал о многом, а интересовало его все. Его вопросы часто удивляли меня. Удивляясь, я старался не подавать виду. Он же, напротив, живо реагировал на мои ответы, переспрашивал и уточнял одно и то же по два, по три раза. И всегда очень внимательно слушал. Он любил смотреть, как на школьных контурных картах я рисовал границы наших стран, как ползла жирная красная линия – след новенького польского фломастера, который он доставал из ящика стола специально для меня, – то совпадая с бледно-синим пунктиром европейских границ, то отклоняясь от него, рассекая по живому территории суверенных государств. Как-то за этим занятием застал нас генерал, начальник Синевусова. Мягким жестом он усадил вскочившего майора и велел продолжать допрос.
К тому моменту я уже протянул красный барьер по границе Болгарии с Грецией и двигался на север вдоль болгарско-югославской границы. Соблюдая ее изгибы, я не спеша добрался до Дуная. Тут генерал остановил меня.
– Вы сразу подписывайте, а то не все понятно. Это что? – он постучал пальцем по четырехпалой кисти Пелопоннеса.
– Это халифаты, – я написал «ОИХ» между Патрами и Дельфами.
– А это? – генеральский палец уперся в Болгарию.
– Каганат.
Я заметил опасливый взгляд Синевусова, брошенный на генерала. Синевусовский лоб заблестел мелкими каплями масла.
– Подписывайте, ну! – потребовал генерал.
За годы службы он неплохо выучился этой фразе. Я вывел «ЗК» над болгарско-румынской границей, потом, не дожидаясь новых вопросов, на территории Югославии написал «СРК». И объяснил: «Словенорусская конфедерация».
– Буржуазная республика. Территория 9,5 миллионов квадратных километров, население 210 миллионов человек. Армия – 2 миллиона человек, есть ядерное оружие, – тут же дал справку Синевусов.
Я ему этого не рассказывал, а он меня не спрашивал. Значит, сам нашел в документах. Или Курочкин… Его ведь тоже где-то допрашивали. Может, рядом, за стеной, в соседнем кабинете. Тогда я не знал наверняка, что кроме меня арестован еще кто-то из наших. Но догадаться было несложно.
Генерал стоял, тяжело опираясь на синевусовский стол, и внимательно рассматривал карту.
– Ну, дальше, – потребовал он.
От Дуная граница каганата пошла на северо-восток, рассекла пополам Румынию, оставила Украину без девяти западных областей и уткнулась в синюю ограничительную линию. Карта закончилась.
Не дожидаясь генеральских напоминаний, я отыскал нужное место, поставил жирную точку, большими буквами написал «Умань» и подчеркнул.
– Столица, – объяснил я.
– Так, а на юге? Вот это чье? – он постучал по Мраморному морю.
– Ага! – спохватился я. – Конечно, наше! – и отделил от Турции ее северо-запад. Красная полоса соединила устья Гедриза, Парсука и Сакарьи.
Как были и другие. Во время допросов они заходили в кабинет Синевусова. Иногда, приветствуя вошедшего, майор вскакивал, стоял, дожидаясь позволения вновь умостить свой зад на мягкой коже кресла и вернуться к работе. Но чаще просто вскидывал руку в дружеском приветствии, ласково и тепло улыбаясь. И так он вел себя не только с равными ему по званию, но и с теми, кто уступал размерами звездочек на умозрительных погонах (я никогда не видел Синевусова в форме), и с теми, у кого этих звездочек вовсе не было. Да и со мной он всегда держал себя корректно, даже дружелюбно. И неизменно сочился маслом.
Он подробно расспрашивал об Истеми, об отношениях, которые сложились у императора Карла с президентом Бетанкуром, об истории войн между каганатом и халифатами. Он расспрашивал о многом, а интересовало его все. Его вопросы часто удивляли меня. Удивляясь, я старался не подавать виду. Он же, напротив, живо реагировал на мои ответы, переспрашивал и уточнял одно и то же по два, по три раза. И всегда очень внимательно слушал. Он любил смотреть, как на школьных контурных картах я рисовал границы наших стран, как ползла жирная красная линия – след новенького польского фломастера, который он доставал из ящика стола специально для меня, – то совпадая с бледно-синим пунктиром европейских границ, то отклоняясь от него, рассекая по живому территории суверенных государств. Как-то за этим занятием застал нас генерал, начальник Синевусова. Мягким жестом он усадил вскочившего майора и велел продолжать допрос.
К тому моменту я уже протянул красный барьер по границе Болгарии с Грецией и двигался на север вдоль болгарско-югославской границы. Соблюдая ее изгибы, я не спеша добрался до Дуная. Тут генерал остановил меня.
– Вы сразу подписывайте, а то не все понятно. Это что? – он постучал пальцем по четырехпалой кисти Пелопоннеса.
– Это халифаты, – я написал «ОИХ» между Патрами и Дельфами.
– А это? – генеральский палец уперся в Болгарию.
– Каганат.
Я заметил опасливый взгляд Синевусова, брошенный на генерала. Синевусовский лоб заблестел мелкими каплями масла.
– Подписывайте, ну! – потребовал генерал.
За годы службы он неплохо выучился этой фразе. Я вывел «ЗК» над болгарско-румынской границей, потом, не дожидаясь новых вопросов, на территории Югославии написал «СРК». И объяснил: «Словенорусская конфедерация».
– Буржуазная республика. Территория 9,5 миллионов квадратных километров, население 210 миллионов человек. Армия – 2 миллиона человек, есть ядерное оружие, – тут же дал справку Синевусов.
Я ему этого не рассказывал, а он меня не спрашивал. Значит, сам нашел в документах. Или Курочкин… Его ведь тоже где-то допрашивали. Может, рядом, за стеной, в соседнем кабинете. Тогда я не знал наверняка, что кроме меня арестован еще кто-то из наших. Но догадаться было несложно.
Генерал стоял, тяжело опираясь на синевусовский стол, и внимательно рассматривал карту.
– Ну, дальше, – потребовал он.
От Дуная граница каганата пошла на северо-восток, рассекла пополам Румынию, оставила Украину без девяти западных областей и уткнулась в синюю ограничительную линию. Карта закончилась.
Не дожидаясь генеральских напоминаний, я отыскал нужное место, поставил жирную точку, большими буквами написал «Умань» и подчеркнул.
– Столица, – объяснил я.
– Так, а на юге? Вот это чье? – он постучал по Мраморному морю.
– Ага! – спохватился я. – Конечно, наше! – и отделил от Турции ее северо-запад. Красная полоса соединила устья Гедриза, Парсука и Сакарьи.