– Его видовые признаки неизбежно передадутся части потомства, – подтвердил старик, – пусть не обязательно в первом поколении, а во втором или третьем. Но превращение проависа в археоптерикса, можно сказать, началось.
Путник почесал летуну шею, там, где жесткие перья немного смягчались и больше напоминали пух, и Перышко неожиданно не зашипел, хотя и не считал себя домашним котом. Пайк осторожно подхватил первоптицу снизу, под крепкий живот, и сверху, не трогая крыльев, и усадил ее к отцу, все это время настороженно следившему за действиями пришельца. Тельце Перышка неожиданно оказалось немного теплее, чем у Хромика.
Несколько дней спустя Пайка разбудил встревоженный Тима. Он наклонился над путешественником и потряс его за плечо, и тот с трудом поднял веки, отчаянно зевая.
– Вставай, Пайк, – зашипел Тима, – Перышко пропал.
Сон слетел со странника, он поспешно поднялся и понял, что рассвет уже наступил – мрак над миром наполовину рассеялся, обещая такого же сумрачный, как всегда день.
– Что случилось? Он же был привязан!
– Он перегрыз веревку, – огрызнулся Тима, – а Хромик спал как бревно, он и сейчас дрыхнет. Откуда мне было знать, что эта недоделанная птица ночью убежать вздумает!
Собеседники при этом старались не поднимать шум, но Саша все-таки проснулась и каким-то образом расслышала, о чем они говорят.
– Нужно его искать, – убежденно заявила она, тотчас оказавшись рядом с ними. – В темноте он не стал бы никуда бежать, не совсем же он глупый.
Пайк подхватил свое копье, а Тима сорвал со стены тонкую сеть около десяти квадратных метров размером, с помощью которой они с отцом порой ловили мелких животных, чтобы рассмотреть их как следует. Все трое поспешно выбрались сквозь посветлевшее отверстие жилища, и Пайк уже поставил ногу на первую ступеньку, как заметил темное пятно метров на десять ниже карниза, несколько левее от лестницы.
– Тима, посмотри-ка сюда, – сказал он, придерживая мальчика за пояс, пока он наклонялся и рассматривал некий объект, притулившийся в каменной щели. Он время от времени шевелился и менял положение.
– Что, Перышко? – взволновалась Саша, становясь на колени, чтобы ненароком не свалиться с карниза, и заглядывая за край.
Пайк стал спускаться, пытаясь разглядеть в зыбком утреннем свете, действительно ли птица оказалась в расщелине на высоте десяти метров.
– Как же он мог туда забраться? – бормотал Тима, двигавшийся вниз почти сразу за странником, не в силах дождаться, когда тот достигнет почвы. Перышко пристроился на маленьком козырьке, торчавшем из камня, и с независимым видом вертел головой, но все же было видно, что он не решается с него спрыгнуть. Возможно, ему удалось слезть с площадки перед пещерой, цепляясь за неровности коготками, но, скорее всего, храбрый археоптерикс сиганул вниз, однако сразу опомнился и пытался на неокрепших крыльях повернуть обратно, в итоге угнездившись на первом попавшемся клочке отвесной скалы. Не оставалось ничего иного, как попытаться чем-то сбросить ее оттуда и поймать снизу.
Пайк выкорчевал из болота хвощ, достаточно длинный для того, чтобы дотянуться им до Перышка, и передал его сразу все сообразившему Тиме, а взамен получил сеть.
– Попытайся подвести эту палку ему под лапы, может, он на нее влезет, – посоветовал путешественник мальчику и остался внизу, чтобы подобрать незадачливую первоптицу.
Тима протянул хвощ к летуну подвел его прямо тому под лапки, но Перышко не спешил перебраться на палку. Он внимательно изучил ее, попробовал на зуб, но не продемонстрировал ни тени намерения воспользоваться ею для собственного спасения. Пришлось Тиме сперва легко, затем более чувствительно пошевелить птицу, чтобы заставить ее слететь со своего уступа. Археоптерикс недовольно шипел, но все же вскоре был вынужден подчиниться грубой силе и захлопал крыльями, неровно снижаясь по направлению к болоту.
– Назад! – взревел Пайк, прыгая на прогнившие стволы и по щиколотку увязая в зловонной жиже. Тучи гнуса, дремавшего в траве, взвились в небо и заметались жужжащими тенями на фоне рассветного неба. Птица словно услышала путешественника и повернула обратно, быстро снижаясь и упав неподалеку от норы триконодона. Выпутываясь из тины и отбиваясь от кровососов, Пайк краем глаза увидел, как маленький рыжий зверек выскочил из темной щели, где жила Муха с тремя своими крысятами, и скрылся за камнем, там, где приземлился Перышко. Вслед за этим оттуда раздался короткий резкий писк, тотчас прервавшийся. Не помня себя от злобы, странник оттолкнул Тиму и перемахнул через камень, выдернув из-за плеча свое копье. Мелкий, всего сантиметров пятнадцать длиной, детеныш триконодона крепко сжимал шею Перышка, уставясь на Пайка круглыми бусинками глаз. Маленькая голова археоптерикса свисала набок словно тряпичная. Странник отвел руку с копьем немного назад, прицеливаясь в шерстистое тельце, зверек выпустил задушенную птицу и с писком отскочил к скале, сжавшись в комочек и прижав к голове острые ушки. Рука Пайка замерла, как будто он был не в силах завершить начатое движение, и как только он остановился, массивная полуметровая туша Мухи метнулась к нему сбоку, вытянутая морда протянулась к его горлу, и влажные зубы тисками сомкнулись на нем. Падая, в последний момент странник успел услышать испуганный возглас Тимы и отдаляющийся от него, быстро замирающий крик Саши.
Соматоагнозия и человеческий конструктор
1
– Неудивительно, что у него такая острая форма психоза, – произнес высокий, с нотками истеричности женский голос рядом с Пайком, лежавшим на чем-то жестком, с привязанными к ложу руками и ногами. – Вы только взгляните на эти раны на горле: я почти уверена, что спинной мозг поврежден.
– Полностью согласен с вами, коллега, – вальяжно ответил некто, – но пациент демонстрирует удивительное спокойствие, нехарактерное для больных, страдающих инфекционным психозом.
Пайк приподнял веки, чтобы взглянуть на говоривших, на всякий случай решив не выдавать того, что он подслушал беседу двух эксцентричных медиков. Возвышаясь над ним, по разные стороны от жестковатого ложа, стояли и обменивались фразами два совершенно разных, но крайне необычных человека. Одна из них, судя по форме лица, голосу и тембру речи, была женщиной, но все тело ее при этом было абсолютно мужским, начиная от плеч и кончая поясом, все остальное скрывалось от взгляда путешественника кожаным краем каталки, к которой он был приторочен. Ее худое, желчное лицо кривилось в жутковатой гримасе, а грубые ладони нервно сжимались и разжимались, как будто существовали независимо от хозяйки.
– Никто и не говорил, что в раны попала инфекция. И если бы вам вколоть аминазин, доктор Мумм, вы бы тоже вполне успокоились, – со слегка визгливыми нотками высказалась женщина.
– Но-но, коллега, не забывайтесь, в моем арсенале тоже имеются действенные средства для успокоения буйных.
Стоявший напротив нее человек, на лицо стопроцентный мужчина, хотя и несколько полноватый, отвечавший ей приятным баритоном, несомненно, имел женское тело – вторичные половые признаки буквально выпирали из разреза его белого халата, мягкие белые руки, сцепившись пухлыми пальцами, возлежали на круглом животе. Его широкое лицо, розовое и гладкое, как у младенца, излучало добродушие.
Исподтишка рассмотрев внешний вид оппонентов, Пайк почувствовал себя дурно и поспешно опустил веки. Во всех мышцах он чувствовал жесткую, вяжущую тяжесть, по всей видимости, вызванную упомянутым уколом, при этом саднила шея, подвергшаяся нападению триконодона. Пайку еще повезло, что зубы у твари оказались не такими острыми, как можно было ожидать.
– Он шевельнулся! – взвизгнула дама, наклоняясь к Пайку и хватая его твердой ладонью за подбородок. Пайк невольно открыл глаза и встретился со взглядом безумных желто-зеленых глаз, в упор изучавших его физиономию. – Небритый, как свинья, – брезгливо сказала она, отталкивая голову Пайка и выпрямляясь.
– Когда бы он успел побриться, доктор Хлоя? – резонно заметил Мумм. – Человек едва успел прибыть Оттуда, как вы спеленали его и вкатили дозу аминазина.
– На всех мужиках постоянно растут волосы! – капризно заявила женщина в белом халате, левой рукой ощупывая собственную скулу. Мумм тем временем склонился над Пайком и опустил большим пальцем руки ему нижнее веко, строго заглядывая в зрачок.
– Говорить можешь? – спросил он. – Или нужна терапия?
– Гы-гы-гы-мы, – промычал странник, искренне пытаясь выдавить из себя что-нибудь членораздельное.
– Терапия, – удовлетворенно заключил Мумм и вскричал: – Парамон, поди сюда, братец, нужна твоя помощь!
В поле зрения беспомощного Пайка показался могучий детина, обладавший настолько поразительной внешностью, что у путешественника окончательно отнялся язык. На небольшом торсе крепились мощные борцовские ручищи, едва не волочившиеся по полу, толстые корявые ноги крепко печатали шаг. На физиономии урода читалось осознание собственной незаменимости. Он ухватил Пайка за бессильно повисшую ладонь и потянул ее на себя, но Мумм остановил его повелительным жестом и снял с запястья путешественника кожаный зажим. После этого Парамон резко крутанул руку Пайка вокруг ее оси, в плечевом суставе, при этом одновременно дергая ее на себя, и короткая резкая боль пронзила тело пациента.
– А-а-а! – истошно заверещал тот. – Что ты сделал, черт побери?
Пораженный, Пайк с изумлением посмотрел на плечо, ожидая увидеть фонтан крови, но на гладкой поверхности тела – там, откуда только что росла его рука – виднелся лишь бугорок кости, покрытый нежной кожицей.
– Доктор, вы прирожденный диагност, – воздев брови, промолвила Хлоя. – У пациента действительно соматоагнозия. Преклоняюсь перед вашим талантом.
– Всего лишь опыт, коллега, – благодушно ответил Мумм, отобрав у Парамона Пайкову руку и рассеянно рассматривая мозоли на ее ладонях.
Пайк в это время испытывал настоящий психологический шок, видя, как его родная конечность перекочевывает в пластиковый мешок, откуда-то выхваченный санитаром. Вопросительно взглянув на докторов, тот покинул помещение, в котором происходил консилиум.
– А Вы уверены, уважаемый коллега, что удалили именно ту конечность, которая влияла на поведение пациента?
– Нужно продолжать наблюдение, – признался доктор Мумм, – пока существует хотя бы незначительная вероятность обострения психоза.
– И все же это выдающийся успех психиатрической науки. И как я только не заметила, что у пациента лишняя рука?
– Вы мне льстите, коллега.
Обсуждая таким образом свой безобразный поступок, люди в белых халатах покинули Пайка, а он остался в палате, по-прежнему привязанный к постели. Странник попытался высвободить оставшиеся конечности из зажимов, но у него ничего не получилось – санитар сработал добросовестно. Пайк обвел взглядом тесную палату и пришел к выводу, что предпочел бы остаться в пещере Серхи. Совершенно голые стены не украшала ни одна самая завалящая картинка, даже календарь, мебель полностью отсутствовала, и только две кровати стояли вдоль одной стены. Вывернув голову назад, путешественник попытался рассмотреть, не лежит ли на второй койке еще один «пациент», но широкое полотенце помешало ему. Сквозь окно, забранное толстой решеткой, он увидел только синее небо и облупленный, в потеках край соседнего дома.
Хлопнула дверь, и в палату вошла веселая женщина средних лет, судя по спецодежде, медсестра.
– Как вы себя чувствуете, дорогой? – участливо осведомилась она, присаживаясь на край кровати и раскрывая пухлый журнал, заложенный карандашом. – Не правда ли, доктора Хлоя и Мумм замечательно помогают в трудные минуты жизни? Я сестра Фяльбе, а вас теперь будут звать… ну хотя бы Спиро – у Вас такая симпатичная спиралька на маечке!
– Меня зовут Пайк, – устало ответил странник. – Вы не могли бы отцепить мне руку и ноги?
– Пол пока мужской, рост примерно метр восемьдесят, – бормотала сестра, делая пометки в своем журнале. Закончив с этим, она с улыбкой подняла на Пайка заинтересованные добрые глаза. – Но у тебя две руки, дорогой Спиро, и одна из них свободна. Неужели ты так беспомощен, что не можешь пошевелить ей?
– Что вы несете? – возмутился он. – Отцепите меня, говорю вам! Я же сказал вам, что меня зовут не Спиро, а Пайк.
Сестра встала и строго покачала головой.
– Как только ты успокоишься, псих, сразу поймешь, что не прав, вот тогда и снимешь зажимы. И не вздумай поднять крик, живо пропишу тебе коматозную терапию. – Ее морщинистое лицо злобно скривилось, и она быстро покинула помещение, заперев за собой дверь.
– Да, попал ты в историю, приятель, – раздался чей-то скрипучий голос за его спиной, и путник резко обернулся. Над спинкой соседней кровати торчала седая голова второго обитателя палаты, как-то едко ухмылявшегося. Его худое лицо покрывал слой многодневной седой щетины, волосы были всклокочены, но темные глаза сохранили живость. – Если ты не освободишься, они будут считать тебя безнадежно больным.
– Я ничего не понимаю, – признался тот, тщетно пытаясь понять логику происходящего. – Почему она совсем не слушала меня?
– Но ведь это просто. Все врачи и сестры здесь сумасшедшие, а пациенты нормальные, как ты или я. Вот и все объяснение, другого не придумаешь. Они оторвали у тебя третью, как им кажется, руку и оставили две. Мумм ведь поставил тебе диагноз – соматоагнозия! А с именем ты загнул, приятель, разве у новорожденных бывают имена? Ничего не скажешь, звучит неплохо, не то что Спиро, но тут уж ничего не поделаешь, как она написала в книге, так и будет.
Мысли у Пайка разбегались, но все же он собрался и смог сформулировать то, что поразило его больше всего:
– Но ведь нельзя же просто взять и оторвать у человека руку, пусть даже он «новорожденный»! Я должен был умереть от потери крови или болевого шока.
Новый знакомый дико посмотрел на него и даже, кажется, невольно отпрянул.
– Да ты что, и правда сошел с ума? Они могли отнять у тебя не только одну жалкую руку, но и все тело, и валялась бы твоя голова на каталке и глазами вращала. Будь доволен, что они не сразу сделали это. Похоже, ты совсем безнадежен.
Пайк понял, что если он не прекратит воспринимать все увиденное с точки зрения жителя Земли, то обязательно лишится рассудка.
– Хорошо, пусть так, – сказал он. – Но ты ведь видишь, что у меня только одна рука!
– Я-то вижу, – с сомнением произнес сосед. – Да только кто его знает, может, я и ошибаюсь. Все-таки доктор Мумм – светило.
Пайк заставил себя расслабиться и беззаботно сказал:
– Ты уже знаешь оба моих имени, назови теперь свое.
– Бублем меня зовут, – улыбнулся пациент. Его голова вновь скрылась за спинкой кровати, раздалось кряхтение, скрип и скрежет несмазанных деталей, и к Пайку на маленькой четырехколесной тележке подкатилось тщедушное безногое существо, одетое в нечто, напоминавшее полосатую распашонку, отталкиваясь от пола единственной, но очень длинной рукой. Инвалид протянул ее к ремню и ловкими пальцами отстегнул зажим, стягивавший Пайково запястье. Не показывая своего облегчения, странник освободил себе ноги и потянулся, распрямляя затекшие члены.
– А что, из фабрики теперь в одежде выпускают? – рассматривая дырявую майку пришельца, промолвил инвалид и в раздумье пощупал зеленую «ткань».
– Не представляю, как она на мне оказалась, – нимало не кривя душой, ответил путешественник. Он решил пока воздержаться от вопросов и переварить имеющуюся информацию.
В этот момент кто-то вставил ключ в дверной замок, и Бубль одним махом перекинул тело через край своей каталки. Лучезарно улыбаясь, в палату вошла сестра Фяльбе в сопровождении незнакомого Пайку санитара, сжимавшего огромный стеклянный пистолет.
– Витамины! – воскликнула сестра, и санитар, не особо прицеливаясь, с бедра всадил оживившемуся Бублю в живот и повернул ствол в сторону лежавшего Пайка.
Тот заставил себя приподняться на локте и получил свою дозу: ощущение, что его ткнули иголкой, возникло и тотчас исчезло. Когда гости ушли, он изучил предполагаемое место попадания заряда, но осмотр ничего не дал, и Пайк сделал вывод, что его защитила непробиваемая майка. Но уже через минуту его голова стала тяжелеть, непонятные, но яркие и волнующие образы стали формироваться из воздуха прямо перед его глазами, и он бессильно упал на койку, теряя сознание.
Он очнулся внезапно, в темноте, с неприятным ощущением, будто вместо мозга у него в черепе кисель, и тяжестью в теле. Окно совершенно не светилось – по всей вероятности, наступил местный вариант ночного времени суток. Ничего из своих красочных снов путешественник вспомнить не смог, однако он твердо знал, что они вызваны галлюциногеном.
«Если я не хочу превратиться в нечто подобное Бублю, то должен бежать, – так сквозь муть в сознании размышлял он. – Может, они сами меня выпишут? Все-таки я смог отцепить свои зажимы».
Тут он сообразил, что на самом деле ему помог однорукий сосед, и эта мысль стала последней каплей, заставившей его собраться и бесшумно встать с каталки. Извне не доносилось ни единого звука, и странник, стараясь не зашуметь, поставил голые ноги на прохладный пол. Бубль сопел на соседней кровати, время от времени негромко вскрикивая и что-то бормоча.
Пайк несколько секунд поразмышлял над еще одним феноменом, с которым он здесь столкнулся – его организму совершенно ничего не требовалось. Он даже заподозрил, что если бы ему не впрыснули «витамины», он бы и не подумал заснуть.
Впрочем, его видения скорее можно было бы назвать сном наяву, и все же сейчас он чувствовал себя вполне сносно. И еще одна мысль посетила тяжелую голову Пайка – а именно, что и дышит он также, видимо, только по привычке, и вполне мог бы завязать с ней, но он решил отложить этот опыт на будущее. Осмотревшись в полумраке и не обнаружив чего-либо необычного, странник поднялся и доковылял до двери. Взявшись за ручку имеющейся в наличии рукой, он попытался распахнуть дверь, но, разумеется, она была заперта на ключ. Пайк изо всех сил нажал на нее, надеясь на хрупкость преграды, но добился лишь того, что ручка с громким треском сломалась.
– Эй, ты чем это там занимаешься? – спросил его Бубль, причем почти что бодрым голосом, и путник увидел на фоне полутемного оконного проема его кудлатую голову.
– Не шуми, пациентов разбудишь, – прошептал перепуганный Пайк, подходя к постели соседа. – Скажи лучше, как мне отсюда выбраться.
– Зачем? – поразился Бубль. – Чего ты там, снаружи, не видел?
– Вот именно, что ничего, – придав голосу искренность, сказал путешественник, – совсем ничего я в жизни не видел, и ждет меня погибель, а потому помоги мне избежать ее.
– Ты ничего не понимаешь! – едва не закричал Бубль, но вовремя перешел на шепот. – У тебя нет документов, а без них тебя схватит первый же патруль, разберет на части и отвезет обратно на фабрику. И там тебя, такого, какой ты есть сейчас, просто не станет. Отсюда часто выходят в город, но такие ряженые, в майках, почти никогда, да и то потеряв свое тело.
Человечек затих и откинулся на подушку, утомленный своей речью.
– Меня и так разберут, я это чувствую, тем более я дверную ручку сломал, – хмуро заметил Пайк, вставая на колени перед его кроватью. – Или я окончательно сойду с ума от наркотиков.
– О чем ты говоришь, Спиро, какие еще наркотики? – разозлился Бубль. – Впервые слышу это слово. Сказали же, что это витамины!
Пайк выдохнул и подпер голову единственной рукой. Кряхтя, сосед лег на живот и свесился с каталки, длинной конечностью вынимая из-под нее подставку на колесиках. Пошарив ладонью под днищем, он с хрустом оторвал что-то от него и протянул Пайку, отвернулся и лег лицом к стене. Это был ключ.
– Когда-то, несколько лет назад, я тоже вышел из фабрики, и меня одолевало желание выбраться на улицу. Я видел в окно только часть внешнего мира, совсем неинтересную, но мне казалось, что за углом дома что-то необыкновенное. Я украл у Хлои из кармана ключ, но не успел им воспользоваться. Я почему-то не понравился докторам, и мне быстро оборвали все ноги.
Пайк молчал, ожидая продолжения, но Бубль сделал вид, что спит.
– Дай мне совет, как можно покинуть лечебницу, – сказал наконец странник, сжимая заветный ключик.
– Я бы попробовал для начала укрыться на складе, – ответил инвалид после некоторого молчания. – Он находится на первом этаже, а мы сейчас на седьмом. Чтобы выжить снаружи, тебе потребуется по меньшей мере удостоверение санитара. Иначе, сам понимаешь… Больше я ничем не могу тебе помочь.
2
Пайк медленно поднялся и направился к двери.
– Спасибо, – сказал он на ходу, не рассчитывая услышать ответ, затем кое-как приладил обломок ручки на место и вставил ключ в скважину. Откуда-то доносились едва слышные однообразные звуки, возможно, голосов, поэтому путешественник, приоткрыв дверь, первым делом осмотрел коридор в обе стороны. Он освещался лампами, крепившимися к потолку и закрытыми мелкоячеистыми металлическими сетками. Они светили слабо, но все же света было достаточно для того, чтобы весь коридор отлично просматривался. Оказывается, шум возникал от работающего неподалеку вентилятора, встроенного в стену и также спрятанного под плотную решетку.
Стоять на месте не было ни малейшего смысла, и Пайк, стараясь не шлепать по полу босыми ногами, пошел направо, поскольку в этом направлении коридор простирался всего на двадцать-тридцать метров, тогда как в противоположном – на все пятьдесят. «Легкие пути не приводят к успеху», – почему-то подумалось ему, но он сдержался и не повернул обратно.
По обе стороны уныло-белого, узкого прохода тянулись одинаковые пластиковые двери, различавшиеся лишь номерами, краской выведенными на них. В воздухе висел характерный для больницы, но чрезвычайно слабый запах – вентиляция работала отменно. В самом конце долгого пути, как он и ожидал, находилась лестница, по всей видимости используемая нечасто, поскольку на ней валялись какие-то пыльные тампоны, обрывки бумаги и даже пистолет со сломанной пластиковой рукояткой. Стараясь не наступить на что-нибудь хрустящее, путник споро спустился на несколько этажей и на первом услышал отчетливые голоса.
Из того места, где он оказался, вело два пути – один внутрь здания, где, за прикрытой дверью, общался персонал «клиники», другой наружу, он был распахнут и из него тянуло ночной свежестью. Пайк не стал понапрасну рисковать и выскользнул через второй ход. Он очутился в темном открытом тоннеле шириной около двух метров, продолжавшемся на неопределенное расстояние – его конец тонул во мраке. Прямо перед собой странник заметил широкие створки ворот, ведущих в примыкающий к больнице или объединенный с ней огромный ангар. На всякий случай Пайк подергал эти ворота за едва выступающий край и убедился, что внутрь ему не попасть, да не очень-то ему этого и хотелось. Не оборачиваясь, он заспешил в проходе между зданиями, почти не надеясь, что ему удастся так просто покинуть территорию больницы.
Так оно и оказалось – дорогу перекрывали такие же высокие и прочные ворота, как и в ангаре. Но на этот раз Пайк более тщательно их рассмотрел и пришел к выводу, что если они и открываются, то или снаружи или дистанционно. Но найти спрятанный во тьме пульт не успел – из-за ворот послышалось гудение и характерные для оснащенных моторами механизмов, звуки, после чего створки ворот стали медленно разъезжаться в стороны. В лицо ударил сноп света, и путешественник упал на пыльную дорогу и вжался в тень, отползая в ней подальше от увеличивающегося проема, лелея надежду остаться незамеченным и проскочить между машиной и стеной.
Увы, въехавшая в тоннель гигантская коробка на маленьких колесиках, с низкими бортами, занимала почти всю его ширину. Кошка и та бы не проскочила там, где вознамерился пролезть Пайк. Не успел он осознать всю тяжесть своей неудачи, как створки съехались, и воцарилась прежняя тьма. Внезапно хлопнула больничная дверь, и раздраженный голос произнес:
– Иди прямо, болван! Я не буду держать тебя, если ты вздумаешь свалиться.
– Не злись, Блох, – примирительно просипел другой. – Сегодня твое дежурство.
Над входом в ангар зажглась белая лампа, и на ее фоне странник увидел две фигуры в халатах, приближающихся к нему. Один из этих людей нес фонарик и светил себе под ноги.
– Почему-то как мое дежурство, так контейнер приходит! – разорялся Блох. – И я должен распихивать детали по складу, пока ты болтаешь с Мирандой, а, Хольц?
– Но ведь я тоже занимался этим вчера ночью, – заметил тот, опираясь о стену.
– Это еще проверить надо, чем ты там занимался, – заявил Блох.
Не дожидаясь, пока санитар подойдет и увидит распластавшегося вдоль стены беглеца, Пайк ухватился рукой за гладкий край контейнера и перекинул ноги через борт, упав на что-то податливое и неподвижно-мягкое. Быстро двигая телом и конечностями, он закопался как мог в содержимое тележки и затаился.
Подошедший Блох провел лучом света, рассматривая груз, и смачно выругался.
– Чем дальше, тем больше! – в сердцах воскликнул он. – Что, наш город совсем закрывается? Я каждый раз боюсь, что увижу какой-нибудь кусок Куры.
– Ты ведь запретил ей показываться на улицах.
– Ты думаешь, эта потаскуха меня слушает?