– А в том Великом русском халифате… это ж, помимо штатовской территории, еще и земли Канады, Мексики…
Лицо Кречета стало темнее грозовой тучи. Глаза метнули молнию, а голос прогремел, как раскаты грома:
– И так день хреновее некуда, так ты решил отравить нам и сон! Теперь будут ходить как лунатики, мечтать о потерянном… А до какого времени просчитал?
Мирошниченко помялся, сказал совсем несчастным голосом:
– До сегодняшнего дня.
В зале наступило гробовое молчание. После паузы Коломиец сказал осторожно:
– И что же?.. Где мы?
– Заседаем, – ответил Мирошниченко совсем убитым голосом. – Все так же заседаем. Только не здесь, а в Царьграде. Военный министр недавно вернулся с Марса, там строят обсерваторию, по дороге проинспектировал базу на Луне, где в условиях вакуума готовят межзвездные корабли для первого пробного полета хотя бы к ближайшей звездной системе… Дело в том, что исламский мир един. Все мозги работают не на разработку оружия, а на прогресс культуры, науки, техники…
Все смотрели то на Кречета, то снова на экран, где русское знамя родного, исконно-посконного ислама победно реяло над двумя третями земного шара, а также над Луной и почти всем Марсом.
И уже совсем неуместно прозвучал громкий голос Когана:
– Прекрасненько, прекрасненько! Но если бы князь Владимир выбрал, скажем, христианство по католическому образцу?
Все посмотрели с ненавистью, словно министр финансов был виноват в неверном выборе князя Владимира. А может, и виноват, уже тогда проклятые иудеи закольцевали великого князя, он сам иудей по матери… а Мирошниченко развел руками:
– Конечно, мы просчитали и этот вариант.
– И что же?
Мирошниченко вздохнул с такой болью в голосе, словно у него рвалось сердце:
– Все то же. Все то же!.. Наш военный министр вернулся бы с технической базы. Только не с Марса, а со спутника Юпитера. Там идет подготовка к запуску двенадцатой звездной экспедиции. Дело в том, что католицизм несколько больше, чем ислам, направлен на экспансию… Мир един, католицизм победил всех и вся, ислам и православие влачат жалкое существование. Как сейчас, к примеру, пятидесятники или староверы. Столица Московской империи в Царьграде, земли за океаном поделены с Европой в той же пропорции: северная – Великое Русское королевство, а южная часть – Испанское, Франкское, Англское…
Кречет с грохотом обрушил пудовый кулак на стол. Подпрыгнули чашки, блокноты, Коган едва успел подхватить ноутбук. Лицо президента было белым от ярости:
– Эта сраная Русь!.. Какие возможности были! Какие возможности… И так обгадиться…
Коломиец сказал торопливо:
– Да запрягаем, запрягаем.
– Только вот понять бы, – пробормотал Сказбуш, – где вожжи, где сопли…
Кречет крякнул, потер ладонями лицо, отряхнулся, словно выскочивший из воды пес, приходя в себя:
– Ладно, за работу. Теперь понятно, почему все прут в наши земли, как депутаты в буфет? От России всегда зависела судьба мира. И сейчас зависит!
В рабочий кабинет Кречета сходились уже привычно, хотя у каждого вроде бы свой роскошный кабинет, да не только кабинет, а целые здания с клерками, референтами, помощниками, что заносят хозяину хвост на поворотах, но Кречет есть Кречет: под его жестким взором надсмотрщика прямо в его кабинете горбатятся даже те, кто в своем пьянствовал бы с заместителями да ставил бы секретарш креветками.
Кречет не перестраивал свой кабинет, доставшийся от предыдущего президента, а тот в таком же виде получил от генсеков, а те, в свою очередь, мало что меняли по сути в обстановке, доставшейся от русских царей и императоров. Сами кабинеты больше походили по размерам на стадионы, до безобразия плотно заставленные мебелью из Эрмитажа, так мне показалось. Все в золотых рамах, кресла с золотыми спинками, дверные ручки и даже гвозди из чистого золота… Может быть, даже и не так, но у меня создалось такое впечатление, а я человек скептический, повидавший мир. На другого это вот все произведет впечатление, как говорится, вообще неизгладимое.
Ко мне притерпелись, хотя все еще не считают полноправным членом кабинета. Одно дело специалист по углю или безопасности, другое – нечто странное, «футуролог». Мои жалкие попытки объяснить, что философская бомба может нанести ущерба больше, чем атомная, вызывали ухмылки и многозначительное переглядывание. Идиоты, хотя бы вспомнили, как шарахнул по нашей стране философский снаряд коммунизма! До сих пор страна в развалинах.
Кречет чуть задержался, раздавая указания Марине и Мирошниченко, а мы в кабинете Кречета стояли группками, беседовали важно и степенно, не решаясь рассесться в отсутствие хозяина. Все, что в руках, положили каждый на своем месте: допотопные пухлые папки из крокодиловой кожи, новейшие ноутбуки, блокноты с вензелями и двухголовыми уродами…
Коломиец в паре со Сказбушем прохаживались взад-вперед под стеной, откуда строго смотрели великие предки, почему-то начиная с Дмитрия Донского, поджарого и мускулистого, хотя из любой летописи известно, что князь был зело дороден и даже на коня взбирался с помощью трех дюжих гридней, и кончая генералом Громовым, тоже поджарым, мускулистым и с воинственно выдвинутой вперед нижней челюстью.
Глава 3
Появился Черногоров, министр МВД, низкорослый, живой, быстроглазый, но очень осторожный в словах и движениях. На каблуках, которые с каждой неделей становятся все выше, постоянно вытянутый, даже волосы зачесывает, как у Элвиса Пресли, чтобы казаться выше ростом. Бросил на стол папку с бумагами, хлопнула так, словно взорвалась граната.
Все оглянулись в полной готовности броситься на пол, избегая осколков. Один Коган независимо уселся за стол, но и он вскочил, когда дверь открылась, вошел Кречет, высокий и широкий, не по-президентски стремительный, полный силы, что противниками охотно трактуется как недостаток государственной мудрости.
– Еще раз всем доброе утро, – сказал он отрывисто своим неприятным металлическим голосом. – Прошу садиться… Что вы, в самом деле, как школьники? Вон даже наглый Коган…
Правительство осторожно рассаживалось, каждый на свое место, на Кречета поглядывали с опаской. Хоть и шутнул, но, кто знает, не попасть бы под горячую руку. После неудавшегося переворота вернулся еще злее, по армии и в верхах прокатилась волна чистки. Неофициальной, но многие уволены, другие ушли сами, а кое-кто и вовсе исчез бесследно.
Кречет кивнул Краснохареву:
– Как продвигается бюджет?.. Хотя бы вчерне?.. А, Виктор Александрович! Давненько вас не видели. Чем порадуете в это хмурое утро?
Я развел руками. Видел меня Кречет позавчера, но при нашем темпе это в самом деле давно. Краснохарев бросил на меня просительный взгляд: займи пока этого зверя, а я подготовлю бумаги, у меня их тут целый чемодан, разберусь. Я начал негромко:
– Закон об оружии… даже не закон, а пока только ваш указ… уже действует! Я утром видел, как сегодня один мужик чуть не застрелил другого. Тот раньше его пытался пролезть к прилавку.
Кречет зыркнул из-под тяжелых надбровных дуг, больше приличествующих неандертальцу, чем президенту:
– Да вы же ратовали горячее всех за свободу продажи оружия!.. Вот такая у нас интеллигенция: чуть своего добьется, тут же поворачивает оглобли. Но меня вы ж убедили? Хотя во все времена правители были против вооружения народца. Понятно, безоружных грабить проще. Даже те, кто к власти рвался под лозунгом разрешить свободную продажу хоть пулеметов, тут же запрещали продажу даже детских рогаток, едва опускали жирный зад в царское кресло.
Коган оглянулся на кресло Кречета:
– Но вы вроде бы уже опустили…
– Черт… – сказал Кречет уже спокойнее, – наверное, я все еще чувствую себя в оппозиции к власти. А интересы страны пока что… пока что!.. перевешивают личные. Да и хорошо знаю, что как только в какой-либо стране – примеров сотни! – принимали закон о свободной продаже оружия, то количество преступлений сразу падало в три-четыре раза.
Сказбуш усмехнулся саркастически:
– Я часто бывал по работе в Штатах. Вся их хваленая вежливость и предупредительность, все их улыбки – это следствие того, что у каждого в кармане может оказаться заряженный пистолет. Никто никого не толкнет, не нахамит, не облает. Улыбаются издали!.. А я прошел вчера вечером по Тверской: ни одного улыбающегося лица! Одни угрюмые рожи, даже у красивых женщин. Да какие они красивые, если угрюмые?
Коган сказал мечтательно:
– Да, ради этого стоит… Так и запишем: вооружим народ, чтобы разугрюмить наших женщин.
Сказбуш буркнул:
– Не надо умничать, Сруль Израилевич. Когда у женщины в дамской сумочке пистолет, она сможет носить юбки еще короче, а декольте глубже. И никакая пьяная тварь не рискнет свистнуть вслед. А уж протянуть лапы… Такие быстро протянут ноги.
Кречет сказал:
– А суд присяжных ее тут же оправдает.
Коломиец воскликнул в ужасе:
– Как вы можете… Как вы можете говорить такие ужасные вещи?
– Вслух, – вставил Коган ехидненько.
– Нужно только, – продолжал Сказбуш невозмутимо, – подбирать присяжных из мужчин. Ну, не слишком в преклонном… чтобы реагировали.
Справа от него словно взорвалась граната, это мощно кашлянул Краснохарев. Все умолкли, уставились на премьера, а глава правительства оглядел всех правительственным взором и сказал внушительно:
– Так вот, о подготовке бюджета на следующий год. Работа проделана следующая…
Я некоторое время слушал, но вскоре тягучий монотонный голос начал действовать усыпляюще, я смотрел то поверх головы Краснохарева, то рассматривал членов кабинета. Мысль тоже блуждала вроде бы бесцельно, подбирая какие-то незримые крохи, что-то вынюхивая, перепрыгивая через обломки очевидных фактов, яростно роясь на пустом месте, земля летит из-под задних лап, как из трубы земснаряда, снова длиннющий прыжок через темное место, пусть Краснохарев продвигается шажок за шажком…
Черногоров с раздражением перебирал бумаги, вдруг сказал среди тишины:
– В Штатах нет преступлений, потому что там всяк страшится за жизнь. Они покупают оружие, хранят в особых несгораемых шкафах… а стреляют на пикнике только по бутылкам из-под пепси-колы!.. А если оружие пойдет так же широко у нас, то… не знаю – не знаю! Русские не станут тратить патроны на пустые бутылки.
Сказбуш выпрямился, и без того прямой, как телеграфный столб, светло возразил:
– А Чечня? Там жизнь не ставят и в грош, но все равно никто не шмаляет друг в друга. Я бывал там, бывал. Никто не стреляет в другого только за то, что тот наступил на ногу или посмотрел косо.
Черногоров огрызнулся еще злее:
– Не знаю! Может быть, страшатся кровной мести. Но у русских нет сдерживающего страха за свою жизнь, нет мести со стороны родни убитого. У нас такое начнется!
– Чечня нам не указ, – сказал Краснохарев раздраженно. – В такой крохотульке даже коммунизм можно было отгрохать за пару недель!.. А нашу махину попробуй раскачай!.. А когда указы из Москвы дойдут до, скажем, Сибири, то во что они превратятся?
Коган сказал задумчиво:
– Вот бы научиться и расстреливать по факсу…
Сказбуш холодно посмотрел на чересчур умного министра финансов:
– Что-что?
– По сотовому телефону, – поспешно поправился Коган. – Говорят, у билайновцев связь лучше.
Сказбуш потыкал пальцем в клавиши ноутбука, бормоча:
– Так… проверить правительственных чиновников… независимо от ранга… ага… на предмет скрытой рекламы богатеньких фирм…
Клавиши щелкали, словно затвор именного «нагана». Коган втянул голову в плечи, уменьшился, а стул, на котором он только что сидел, опустел.
Кречет молча поставил на бумаге размашистый росчерк, передал Мирошниченко:
– Закон вступает в силу с момента подписания. Раз оружейные магазины оказались не готовы… или кто-то тормозит нарочито, то вот это дает право военным продавать оружие прямо со складов. Разумеется, устаревшее. И только пистолеты и винтовки. Конечно, при наличии всех справок о здравомыслии и несудимости.
Я видел, что против этого резкого решения Кречета рвется возразить не только Черногоров, ему, как министру МВД, расхлебывать все случаи незаконного применения оружия, но и такой голубь, как Коломиец, хитрая ворона Коган и даже откровенный ястреб Сказбуш.
Один Краснохарев пропустил мимо ушей указ президента с полнейшим равнодушием. Глаза в набрякших веках просматривали бумаги с гербовыми печатями, мясистое лицо выражало откровенное неодобрение. Перехватив мой взгляд, сказал суховато:
– Я, простите, экономист. А законы экономики одинаковы для всех стран и народов. Меня не убеждает ваша гипотеза… ладно, ваша теория о чести и нечести для подъема благосостояния. Сейчас, когда освободились от ига коммунизма, можем соревноваться с американцами на равных. Не привлекая такие понятия, которые нельзя просчитать с помощью логарифмической линейки. Ладно, пусть на ваших чертовых компах! А если учесть, что у нас намного больше нефти, газа, золота…
Он говорил чуть ли не просительно, уже замечая меня, хотя в предыдущие дни осторожно игнорировал. То ли, как опытный политик, сперва прощупал, насколько мое положение в правительстве прочно, то ли в самом деле начинал со мной считаться.
Сердце мое тревожно и радостно екнуло. Склонить Краснохарева или хотя бы качнуть слегка на свою сторону – за это стоит побороться. Я ответил тихо, стараясь не привлекать внимания других:
– Иллюзию, что можно соревноваться с американцами на их поле и по их правилам, распространяют сами американцы. И даже что их можно побить на их поле. Конечно же, это брехня.
– Почему?
– Потому, что на наших ногах всегда будут висеть остатки цепей нравственности, чести и других понятий, что в Старом Свете существовали тысячелетиями, а в Новом Свете их не было изначально! А бизнес не терпит нравственности. Потому мы в бизнесе всегда окажемся в проигрыше, если будем играть с американцами. Они всегда смогут поступить подлее, бесчестнее, гаже… что мы все-таки не сможем, несмотря на приобщение к их ценностям. У нас все-таки во все века существовало правило: не бить лежачего, не бить в спину, не бить ниже пояса… А американцы сразу приняли все эти штуки вроде карате, где бьют и в спину, и ниже пояса, а лежачего даже ногами, а то и вовсе впятером одного! Понятно, на чьей стороне будет победа, когда один соблюдает какие-то правила, а второй – нет!
Он сказал, защищаясь:
– Но можем и мы…
Я покачал головой:
– Не сможем. Даже если будем придерживаться всех этих правил… все же при ударе в спину рука русского чуть дрогнет или влупит не в полную силу, как ударил бы американец. Выгляните в окно! Вон по улице идут старики, что в войну стеснялись кланяться пулям. Они и в атаку шли во весь рост! Прямо на пулеметный огонь. Глупо или не глупо – это другой вопрос. Но нас от этих стариков отделяет слишком мало времени, чтобы сразу вот так забыть все и начинать жить по-американски. Наши солдаты и в Чечне гибли нередко потому, что стеснялись чересчур тщательно прятаться, маскироваться. Мол, как бы не подумали, что трусят.
– Зря, – сказал он убежденно.
– Зря, – согласился я.
– Зато вернулись бы живыми!
– Точно, – согласился я снова. – Но они и в бизнесе будут гибнуть так же, массами! Степан Викторович, мы с вами на одной стороне баррикады. Оба хотим процветания своему народу. Но сказочку про одинаковые законы бизнеса для всех народов придумали и запустили по свету сами американцы. Чтобы все начали играть в игру, где они заведомо сильнее. Если законы одинаковы, то почему не столь богаты остальные мексики, гватемалы? Все возникли чуть ли не в один день с США. И капитализм тот же…
Он отодвинулся, смотрел подозрительно:
– И почему же, позвольте узнать?
– А вы не слышали, бывая там, в США, ихнюю поговорку: «Горд, как мексиканец»? В ту часть континента понаехало слишком много знатнейших идальго, отпрысков высших фамилий, там кабальеро сидел на кабальере и кабальерой погонял. А когда колонии отделились от метрополий, то лесорубы и скотоводы северной части быстрее приспособились, чем аристократы южной. Слишком уж там помнили о чести, о достоинстве. Не то что простые мужики, создавшие США, которые не стеснялись по плечо сунуть руку в дерьмо за оброненной монетой, да еще и пошарить на случай, если кто обронил пару монет раньше.
К нашему разговору уже прислушивались, что неудивительно: глава правительства изволит советоваться с нанятым футурологом. А футуролог – это нечто экзотичное, вроде гадающей цыганки или очередного мессии, который видит насквозь статую Свободы, но не зрит фигу в кармане.
Коломиец поморщился:
– Что за язык у футурологов…
Краснохарев воспользовался случаем, чтобы сделать вид, будто все его внимание приковано к бумагам, но я видел по его щеке, что премьер все слышит и замечает.
– То, – сказал я, – что противниками преподносится как тупость, на самом деле неосознанная защита здорового организма против инфекции… Но все же, как говорит тот же министр обороны, не зная, как сосчитать пальцы на правой руке и не умея сосчитать на левой, надо найти в себе смелость держаться! Надо выстоять. Как стоит на своем тот же Восток.
Краснохарев в тишине пошуршал бумагами, он-де занят важными государственными делами. Дверь отворилась, Забайкалов вошел царственно, словно к подданным, ни дать ни взять император или министр иностранных дел Сообщества Галактических миров, Кречет тут же поманил его к себе, уединились в дальнем конце кабинета, беседовали вполголоса, а здесь только Коломиец пробормотал в настороженном молчании:
– Ну, у Востока десять тысяч лет цивилизации, восемь тысяч лет письменности…
Я удивился:
– А кто вчера в коридоре доказывал, что мы не то древние арийцы, не то египтяне… нет, это мы египтян грамоте учили, каналы им рыли, пирамиды строили… Мы гиксосы, да? Вот и гиксосьте дальше. С нашей древней культурой гиксосов да поддаться какому-то Западу, который еще на деревьях сидел, когда мы уже египтян грамоте учили?
Коломиец сказал нерешительно:
– Восток будет очень удивлен…
– Тем более, – вставил Коган очень серьезно, – что гиксосами были, судя по нынешним учебникам Украины, хохлы из Запорожья.
– Восток мудр, – возразил я. – Он видел, видел… Улыбнется детской выходке, вполне понятной, и… смолчит. Ведь это для поддержания духа нашего народа! На общемировые факты не влияет, древней истории ни тепло ни холодно. А вот современную изменить можно. Если надо, можно организовать пару могучих рецензий за подписью академиков, что, мол, Велесовы книги – подлинные, как в свое время доказали, что «Слово о полку Игореве» тоже подлинное…
Коломиец ахнул:
– Вы что же это? Да как вы можете? И Велесовы книги – подлинные, и «Слово» самое расподлинное!
Задыхаясь от возмущения, он обратил горящий взор к отцу нации. Кречет, оставив министра иностранных дел просматривать бумаги, уже прохаживался, по своему обыкновению, совсем не строевым шагом, мыслил, по крайней мере двигал жесткими, как ребра бронетранспортера, складками на лбу. На вопль министра культуры глубокомысленно буркнул:
– Что верно, то верно.
– А что… что верно?
– Важен результат, – изрек он. – А подлинник или не подлинник… Да какая разница? Главное, свое дело делают. О них говорят, пишут, спорят. А это лучше, чем когда наши дурни бьют друг другу морды из-за загадок письменности майя или ацтеков!
Коломиец ахнул громче:
– Как вы можете такие слова… Да это же кощунство! Так о нашей святыне? Мы наконец-то получили подтверждение… неоспоримое подтверждение!..
Коган громко молчал. На его хитрой жидовской харе было крупными буквами написано о кумранских летописях, о Библии и фараонах, о походах и битвах древнего Израиля, подлинность которого не надо доказывать подозрительными деревянными дощечками.
Забайкалов с того конца стола пророкотал неспешно:
– С точки зрения политика… гм… древние песни Оссиана способствовали подъему и даже сохранению ирландской нации. А песни древних чехов сохранили их как народ. А когда лет через двести обнаружилось, что все то подделки, то дело было сделано.
– Вот видите, – сказал Кречет довольно.
Коломиец с отвращением оглянулся на циничного министра иностранных дел:
– Как вы можете… От этого человека веет таким прагматизмом, таким отсутствием культуры и культурных ценностей!
Забайкалов буркнул:
– Брехня. Только вчера жена притащила японский торшер за полтыщи баксов! Чуть не прибил, а она: надо, мол, культуру в дом… Не объяснишь дуре, что министру иностранных дел не нужна чужая культура!
– Да и своя ни к чему, – невинно добавил Коган. – Главное, чтобы костюмчик сидел. Теперь это зовется имиджем.
Глава 4
Мирошниченко неслышно раскладывал бумаги перед Кречетом, исчезал, снова приносил целые ворохи. Глаза его покраснели, словно после бессонной ночи, кончик носа распух и побагровел, как перезрелая редиска.
– Кречет замучил? – пророкотал Забайкалов сочувствующе.
– Да нет, все нормально.
Коломиец кивнул в мою сторону:
– Это все Виктор Александрович виноват.
– Верно, – согласился Коломиец. – Ислам из кого угодно душу вымотает.
– Да нет, это не ислам. Просто пристрастился к Интернету, как к наркотику.
Забайкалов кивнул понимающе:
– Понятно. Голых баб смотришь. Там этих порносайтов видимо-невидимо! В какой баннер ни ткнешь…
Мирошниченко отрезал:
– Все, что угодно, только не голых баб.
Забайкалов удивился с неспешностью сползающего с гор Скандинавии айсберга:
– Что так?
– Да так, – отрезал Мирошниченко.
Когда он отошел на другой конец стола, раздавая листки с гербовыми печатями с легкостью опытного картежника, Коломиец наклонился к уху Забайкалова, сказал укоризненно:
– Вы уж проявите деликатность, пожалуйста! Это у него больное место.
Забайкалов удивился:
– Голые бабы? Никогда за ним не замечал…
– Да он и не был замечен… Но вот на той неделе он подзадержался на работе, то да се, потом какой-то важный материал через Интернет скачивал… А в конце там была антивирусная программа, он ее запустил, на свою голову, проверил, вздохнул с облегчением, все в порядке, вирусов нет… А в конце, когда обычно дают рекламу и предлагают купить новые программы, появилась надпись: если, мол, хотите посмотреть Ким Бессинджер обнаженной, то нажмите десять клавиш по вашему выбору и держите. Ну, у него как раз десять пальцев, нажал, держит… В самом деле, появилась блистательная Ким, говорит: если, мол, отпустишь хоть одну клавишу, то начинаю формат всего диска, а затем – перезагрузка…
Забайкалов присвистнул:
– И что же он, всю ночь на нее глядел?
– Когда утром пришли на работу, видели, как он ногой пытается вытащить шнур из розетки. Нос распух, видать, пробовал резетнуть, но вы ж знаете, какая там крохотная кнопка! Сейчас даже на женщин-депутатов смотрит зверем.
Он вздрогнул от могучего голоса Кречета:
– Степан Бандерович, все сплетничаете? Уже сообщили прессе о переменах в вашем министерстве? Русскую интеллигенцию надо ублажать, она и так всегда и всем недовольна.
– Нет еще, – ответил Коломиец виновато.
Взгляд Кречета скользнул по наручным часам:
– Странно, вы хоть строем и не ходите, но человек с виду умный и быстрый…
Коломиец сказал еще удрученнее:
– Моя вина. Я попросил другого телеинтервьиста!.. Они было направили ко мне этого… ну, который свои морды на все заставки всобачивает. То с мудрым видом очки снимает, то мыслит, то устало лоб морщит над государственными проблемами, будто это он решает, а мы под ногами зачем-то путаемся… А когда берет интервью, то всегда видно, что вот он, великий и мудрейший, о чем-то снисходительно разговаривает с каким-то министришкой культуры…
Кречет зло хохотнул:
– Или президентишкой. Знаю-знаю. Эти холопы так пользуются самостоятельностью прессы.
– Вот я и попросил заменить, – заспешил Коломиец. – Но там уперлись, мол, у них своя специфика. Я тоже не могу, это ж урон нашему кабинету. Вот и торгуемся.
Кречет побагровел:
– Торгуетесь? Разве не вы – министр культуры? А значит – и телевидения, газет, типографий, мать вашу… Мне что, батальон спецназа с вами послать?
Коломиец отшатнулся:
– Нет-нет, зачем же? Мы же все-таки культурные люди, хоть уже и наполовину американцы. Я их так, словцом, словцом…
Но по роже было видно, что даже министру культуры всякий вопрос хочется решить быстро и проще. А что может быть проще, если взять с собой этих крутых парней в краповых беретах?
Сказбуш оторвал взгляд от экрана ноутбука, лицо стало злым и жестким. Громко постучал карандашом по столу, привлекая внимание:
– Господин президент, прошу внимания. Только что получено сообщение… Четверть часа тому в сенате США заявили, что в сферу их интересов входит отныне и озеро Байкал. В силу его уникальности, естественно, ценности для всего земного шара. Как вы помните, на Урал для проверки реакции России уже съездила жена президента США…
Краснохарев буркнул:
– Куда черт не сумеет, туда бабу пошлет. А потом уже и морскую пехоту.
Сказбуш строго постучал карандашом:
– Я еще не закончил, дело серьезное. А минуту назад и государственный секретарь США сделал сенсационное заявление, что президент разрешает своим разведывательным самолетам проходить, при необходимости, над территорией России. Заявление снабжено целой кучей оговорок: самолеты-де не будут военными, оружия при себе нести не будут, угрозы никакой… Ну, обычные слова, чтобы успокоить тех, кого встревожит, помимо России. Как видим, сперва добились полетов над территорией Ирака, теперь пришла очередь России…