На перекрестке еще раз потерся о валуны, от которых несло муравьями особенно сильно. Сами муравьи проносились на расстоянии вытянутой руки, загадочные и нереальные, словно существа из другой вселенной. Дмитрий не верил, что муравьи их не замечают, старался отбежать подальше, поражался безумной храбрости мирмеколога.
Камни шелестели под когтистыми лапами. Муравьи все чаще пропарывали воздух совсем рядом. Наконец однажды Дмитрий только успел вспикнуть:
– Мура…
Он подпрыгнул, повис на высоте в три своих роста. Енисеев начал поворачиваться, отыскивая взглядом этого «мура…», как ураган налетел черный муравей. Прочный панцирь победно блестел, серповидные жвалы изготовились перехватить чужака в поясе.
Дмитрий обреченно разжал пальцы, изготовившись еще в воздухе к смертельному бою с чудовищем.
Мохнатые усики едва не сбили Енисеева с ног. Енисеев торопливо ответил жестом голода. Муравей энергично махал сяжками, передавая массу информации, объясняя местоположение богатой добычи, но Енисеев упрямо повторял: голоден, голоден, голоден…
Муравей привстал, раздвинул жвалы. Дмитрий приземлился в двух шагах. Там и замер, сжимая Дюрандаль. В пасти муравья заблестела золотая капелька, раздулась, заиграла на солнце. Блеск стал нестерпимым, а мирмеколог вдруг сунул голову между страшными жвалами! Руками он все еще поглаживал гибкие метелки.
Дмитрий застыл в страхе. Наконец Енисеев мучительно медленно вытащил голову, муравей шлепнул его мохнатой шваброй по голове и убежал, только камни полетели из-под ног.
Дмитрий ухватил Енисеева за плечи. Глаза десантника были круглые, как у паука, а голос сорвался на визг:
– Что ты делаешь? Он же мог… мог тебя…
– Мог и… не мог, – ответил Енисеев. Он перевел дыхание, его бледное лицо снова порозовело. – Я попросил есть. Риск, конечно, но у муравьев закон – накормить голодного. Кормящий сам чувствует удовольствие, передавая корм.
– Это я заметил, – завизжал Дмитрий. – Он аж выгибался! Но ты-то… ты!
– Меня для того и позвали, – ответил Енисеев, – потому что я учил мирмекологию, а не автомат Калашникова.
Он продолжил бег, сильно наклонившись, словно ломился к берегу по горло в воде, Дмитрий ошарашенно понесся следом. Крикнул вдогонку:
– Что у него в пасти за гадость? Какой-нибудь яд?
Енисеев ответил на ходу равнодушно:
– Дело вкуса. Муравей нес чистейший мед.
Дмитрий бросил на него острый взгляд. Насчет еды предупредили, но мед… еда и не еда. Не переваривается, вроде бы всасывается сразу. Мирмеколог ставит опыт на себе?
Второго муравья тоже первым заметил Дмитрий.
– Удерем?
Енисеев не успел и рта раскрыть, как испытатель уже сидел высоко на стебле. Муравей набежал, потребовал пароль «свой – чужой». Енисеев погладил усики, дал ощупать и обнюхать. На солнце блеснула янтарным цветом новая медовая капля. Енисеев, уже не перемазываясь, потянул в себя сладкий прохладный сок.
Когда муравей умчался, Дмитрий спрыгнул, спросил:
– Ладно, а вот если встретишь зверя, который нажрался дохлых мух?
– Дохлых волокут в муравейник. Впрочем, объедаться сладким тоже ни к чему…
Муравьи стали попадаться чаще, пришлось с тропки сойти. Крадучись вдоль дороги, добрались до пересечения трасс. Здесь лазиусы сталкивались, быстро-быстро трогали один другого сяжками, разбегались.
– Все запомнил? – спросил Енисеев.
– Как две мурахи метелили друг друга швабрами?
– Да. Каким именно способом метелили?
Дмитрий ответил уклончиво:
– Не абсолютно точно… Но все же память у нас, профессионалов, тренированная…
– Вот и хорошо. Сейчас от твоей памяти зависит твоя жизнь. Возможно, и жизнь твоего пропавшего друга.
– Господи! На Марсе было бы проще.
Когда вышли на дорогу, Дмитрий выставил перед собой Дюрандаль. Никогда не чувствовал себя таким слабым и беззащитным. Муравьи, что мчатся к муравейнику, понабирались меда так, что темные бронированные сегменты брюшка раздвинулись, мед светится сквозь пленку. Единственно уязвимое место! А что толку? Муравей даже с напрочь отстриженным брюшком – не муравей, полмуравья! – еще сражается, спасает личинок, даже тащит добычу…
Тропа раздалась, превратилась в хорошую дорогу. Навстречу целеустремленно бежали цепочкой муравьи, черные лазиусы. Брюшки поджарые, пластинки наезжают одна на другую, как кольца подзорной трубы. Их с Енисеевым не трогали, не останавливали: от обоих пахнет по-муравьиному. Не просто по-муравьиному, а по лазиусфулигинозьи, черт бы побрал латинистов, что за типуны у них на языках?
Енисеев заступил муравью дорогу. Тот быстро-быстро махал антеннами, мирмеколог отпихнул Дмитрия и тоже что-то сигналил. Его руки мелькали, как недоразвитые сяжки.
Муравей убежал, а Дмитрий сказал неуверенно:
– Честно говоря, пароль я не запомнил… У тебя память получше.
– Не память, мозги. Я тоже не знаю пароль.
– Но… как же?
– Вопрос «свой – чужой» проще, – объяснил Енисеев. – Я первым задал его муравью.
Дмитрий с уважением посматривал на бледного худощавого мирмеколога. Отваги у этого мужика хватит на полк профессионалов. Или эти интеллигенты не соображают, что такое отвага?
– Ну ты и гад, – сказал он с восхищением. – Им же еще и орешь «Смирна!»?
Енисеев поморщился:
– Просто муравьи… вежливые. Задан вопрос – они обязательно ответят. А всякие там теории о простоте и примитивности таких биомеханизмов я считаю лженаукой.
Дмитрий похлопал глазами, мирмеколог все переворачивает пятой точкой кверху, спросил дрогнувшим голосом:
– Прем в мурашник?
Он расправил плечи и старался смотреть соколом, но в глазах десантника Енисеев видел откровенный страх. Это понравилось, значит – не совсем тупая скотина. Человек должен знать страх. А вот одолеет его, или же страх одолеет человека – разные вещи.
– Прем, но не сразу, – ответил Енисеев сожалеюще. – Чем ближе, тем проверки строже. На входе бдят самые подозрительные. Фуксом не пройдешь. Я запомнил три движения… Придется заучивать по частям.
Дмитрий в беспокойстве посмотрел по сторонам:
– Тебе виднее. Но все же… Прошло десять часов после исчезновения Сашки… Это суток трое при здешнем метаболизме.
Некоторое время, сойдя с тропы, наблюдали за этими странными зверями. Иногда муравьи сталкивались лоб в лоб, сухо трещал хитин. Всякий раз они ожесточенно метелили друг друга по головам сяжками, и нужно отделить жесты узаконенного пароля от сообщения, что, например, за большим желтым листом, поворотя на тридцать два градуса к югу, лежит огромная мертвая стрекоза…
Енисеев успокаивающе прошептал, что в муравейнике обитает множество мирмекофилов: жучки Ломехузы, паучки, многоножки. Научились языку жестов и, пользуясь им, живут за счет трудолюбивых хозяев, выпрашивая еду, зимуя в теплых муравейниках, пользуясь защитой от врагов. Дмитрий почему-то не обрадовался, запаниковал. Если муравьев, этих зверюг считать рубахами-парнями, то каковы мирмекофилы?
По дороге к муравейнику он часто рассекал руками воздух, отрабатывая муравьиный пароль как можно точнее. Его жесты напоминали Енисееву приемы каратеки, а биолог не жаловал людей, которые вместо мозгов развивают мускулы.
Дмитрий вдруг спросил:
– Что-то случилось? От тебя вдруг пошел иной запах.
– В самом деле? – пробормотал Енисеев. – Какой?
– Трудно сказать… Но ощущение такое, что ты собираешься стукнуть меня палкой по голове.
– Не обращай внимания, – сказал Енисеев торопливо, – сейчас пройдет.
– А нельзя обойтись с муравьями только запахом? А то ненароком такое покажешь с этими жестами! Доказывай потом, что не так поняли. От меня несет, как от девицы горизонтального промысла с Тверской.
– Внутри муравейник охраняется особенно строго. Запах запахом, но козырять надо строго по правилам.
– Понятненько! Разные системы допусков. Это нам знакомо.
Дмитрий чуть ободрился, найдя в жизни муравьев нечто общее с учреждением, в котором работал. Енисеев напряженно думал о странности Малого Мира, где даже у человека меняется запах при раздражении, гневе. Если так, то здесь немалые возможности… Дальняя связь, например. Бабочки засекают друг друга с расстояния в два-три километра. Надо будет в свободное время обдумать.
ГЛАВА 7
В воздухе начали возникать маленькие поблескивающие горошины. Прикоснувшись к коже, исчезали, оставив крохотное мокрое пятнышко. Влага испарялась, всасывалась в кожу, но этих безобидных капель сконденсированной влаги многовато, не защищенное хитином тело будет в опасности…
– В такую погоду всегда драки, – сказал Енисеев с беспокойством. – А нам надо спешить… Попасть в пограничные схватки совсем ни к чему.
Дмитрий подобрался, мускулы вздулись. Двигался уже не такими размашистыми прыжками, осматривался чаще. Енисеев бежал рядом короткими блошиными скачками.
Вдруг Дмитрий придержал Енисеева, замер. Его квадратная челюсть выдвинулась по крайней мере на метр. Дюрандаль он держал наготове. Енисеев потихоньку заглянул за лист, загораживающий им путь.
На светло-серой земле катались, сцепившись по трое– четверо, черные блестящие муравьи. Все поле было покрыто сражающимися. Они яростно грызли друг друга, отпиливали сяжки, лапы, головы. Здесь муравьи собрались только крупные, широкоголовые, жвалы у каждого вдвое длиннее, чем у фуражиров.
Дмитрий прошептал:
– Лютые бойцы! Но как отличают, кто свой, кто чужой? Одинаковые!
– Один купец считал, что все китайцы на одно лицо… Эти муравьи еще год назад могли жить на одном муравейнике. Племя разрослось, разделилось.
– Как хохлы и кацапы?
– Я мирмеколог, не историк.
– Запах у них, – рассуждал Дмитрий напряженно, – вроде идеологии? Изменился запах, ты уже не наш чело… муравей?
– Эту глубокую мысль обязательно перескажу коллегам. Худо, что побоище продлится долго. Они дерутся сутками! Даже по неделе, если погода позволяет. Да-да, это обычная пограничная схватка. Регулярное кровопускание. Вообще-то это мирные муравьи.
– Ого! Какие тогда не мирные?
– Ну тетрамориум не такие флегматы…
Дмитрий жадно рассматривал бойцов. Удары в Малом Мире неэффективны, вместо мечей и копий работают пилы, клещи. Главное – зажать противника, чтобы не вырвался. Сцепившихся бойцов, в свою очередь, раскусывают и распиливают другие. По всему полю дергаются расчлененные туловища, головы с щелкающими жвалами, сяжки, лапы…
На краю поляны близко к людям сражался колченогий ветеран. Весь во вмятинах, грудь и голова со следами старых шрамов, с половинкой левого усика, он умело и быстро перекусывал тонкий стебелек, отделяющий голову противника от груди, бросался на другого. В то же время чувствовал врага, не давал ухватить себя сзади. По мнению Дмитрия, шрамы он получил в боях с более серьезными противниками, чем от подобных салаг первого призыва.
Справа и слева от поля битвы сплошные заросли. Ступишь шаг, тут же жвалы сомкнутся на шее. Все разъярены, засадные полки рвутся в бой…
– Надо спешить, – напомнил Енисеев.
Дмитрий обогнал его, пробираясь по широким, как крыши домов, листьям. Меч держал наготове, тот цеплялся зазубринами за шипы, наросты и белесые волоски, торчащие из листа.
Под ногами шевелилось, подрагивало. Ветра не было, но Енисеев часто падал, Дмитрий с хищным видом скользил рядом. Перепрыгивая с листа на лист, часто натыкался на божьих коровок. Эти живые танки медленно утюжили зеленое поле. Енисеев торопил, потому Дмитрий лишь пронесся, прыгая с одного разноцветного панциря на другой, да пару раз с наслаждением врезал одной хищной коровке Дюрандалем по жестким рогам-щеточкам.
Дважды перед ним внезапно распахивали крылья ярчайшие бабочки. Со сложенными крыльями – серые засохшие листья, покрытые мертвой пылью, а едва распахнет – свалишься от неожиданности… Дмитрий шарахался, зло ругался.
Как-то Енисеев услышал вопль, оглянулся – белый как мел Дмитрий почему-то сидел на зеленой стене. Добежав, Енисеев уперся ладонями в прохладное тело гусеницы бражника. Сытая, раскормленная, роскошно зеленая, размером с железнодорожный вагон, а прожилки на ее зеленой коже волшебно точно имитируют лист, на котором пасется. Только вот на боку приклеены блестящие яички: белые, чуть поменьше кулака. Заботливая муха-тахина позаботилась о потомстве, и гусенице уже не стать бабочкой.
– Слезай! – крикнул Енисеев. – Вон тот стебель уже на другой стороне ристалища!
Дмитрий спрыгнул с гусеницы, что все еще притворялась мертвой, со злостью ударил в бок жалом-мечом. Упругая кожа спружинила, и сам он едва не сорвался в самую гущу сражения.
При спуске по стволу Енисеев обнаружил, что может бежать вниз головой. Никакого прилива крови к голове, гравитация вовсе не стремится оторвать руки от ствола и швырнуть вниз на камни.
Дмитрий тоже встал на четыре точки, обогнал, возбужденный, взвинченный, что-то выкрикивая на бегу, не то пел, не то читал Устав.
Внизу по трассе в обе стороны мчались безразличные к сражениям фуражиры. Огромной семье нужен корм, голодные личинки орут, а глупые драки – дело солдат. Те закованные в литой хитин чудовища не способны к строительству, работе с расплодом, не умеют даже добывать пищу, они рождаются именно для драк. Пусть гибнут, защищая гнездо. Меньше потребуется корма.
Муравьиная дорога незаметно превратилась в магистраль. Муравьев было много. Енисеев прозевал налетевшего муравья, Дмитрий увидел только, как мирмеколога отшвырнуло, с силой бросило через голову.
– Что ты делаешь? – закричал он, размахивая Дюрандалем. – Смотри в оба! Не все толчки безопасны…
– Спасибо за подсказку.
– Да я завсегда готов помочь! – ответил Дмитрий счастливо.
– Придется лезть в муравейник, – сказал Енисеев. – Эх, надо было твоему другу притвориться мертвым… Или прыгнуть вверх, как ты практикуешь.
– Не знаю… Играть мертвого не в нашей натуре. Да и в инструкции не было. А Сашка всегда рвется подраться! Но с этими разве подерешься?
Он умело уворачивался от муравьев, словно лихой пешеход на улице Горького, вздумавший в час пик перейти над подземным переходом. Енисеева отшвыривало, по нему пробегали жесткие лапы… Но, как ни парадоксально, все– таки здесь безопаснее: сюда боятся подходить хищные жуки, богомолы, кивсяки, пауки…
Из зеленого тумана выступила и начала разрастаться коричневая стена. Словно горное плато вдруг вздыбилось на ребро, другим краем упираясь в небо! В воздухе повис терпкий муравьиный запах. Не плато, напомнил себе Енисеев настойчиво. Не плато, а простое дерево! Ущелья – трещины коры, а кратеры потухших вулканов – всего лишь наплывы колец.
Муравьи несли и волокли к дереву насекомых, тащили былинки, семена, бежали с раздутыми от меда брюшками. Некоторые доставляли в жвалах образцы пищи. Дескать, унести не сумели, добыча велика, шлите бригаду… Навстречу выбегали фуражиры, рабочие выносили землю, строительный мусор, клочья хитина, шарики фекалий.
Вдоль дерева-стены тянулся земляной вал, сложенный из плотных шаров спрессованной земли. В добротном муравейнике муравьи расширяют подземные залы, одновременно ограждают тоннели от затопления дождем.
Неожиданно сверху начала опускаться огромная темная масса. Когда она достигла верхушек травянистых деревьев, расплывающееся изображение превратилось в заостренный книзу металлический столб. Столб опустился ниже, Енисеев разглядел огромные, как облака, кончики пальцев, что держали уже знакомую пипетку. На кончике начало поблескивать, раздуваться.
Енисеев закричал:
– Нет! Ни в коем случае!.. Дмитрий, запрети им!
Дмитрий послушно поднял руки, просемафорил. На кончике иглы вздулся резервуар воды. Муравьи начали поднимать сяжки. Енисеев с ужасом видел по их сигналам, что они рисуют образ врага, готовятся к отражению нападения.
– Обеззараживающее, – объяснил Дмитрий. – Должны были окатить нас раза три по дороге…
– Запрети!
Резервуар воды перестал увеличиваться, но все еще висел над их головами. В тучах гремело. Дмитрий еще раз помахал руками.
– Передай, – велел Енисеев, – что это нас убьет. Мы потеряем муравьиный запах, нас тут же растерзают!
Дмитрий снова просигналил. Полая колонна медленно пошла в сторону. Капля сорвалась, пошла вниз, расплескавшись о плотный воздух до формы НЛО, с шумом обрушилась в заросли.
Дмитрий стоял побелевший, губы его дрогнули:
– С ума они там посходили, что ли?
– Они ведь не специалисты, – бросил Енисеев с презрением.
– Да, конечно… но так ошибаться? Это чересчур. Все невпопад, все наоборот.
Их часто останавливали, требовали пароль. Вверху над растениями снова появилась туча, оттуда высунулся цельный металлический прут. Дмитрий покосился на Енисеева, просемафорил, что справятся сами. Жвалы десантника грозно разведены, брюшко маленькое, грудная клетка разбухла от твердых мускулов.
Близко к главному входу поднимался подмаренник. Оттуда тянуло сладким, как сироп, нектаром. Подмаренника в этих местах нет, значит, муравьи принесли семечко издали. А это значит еще, что на сочных листьях пасутся стада муравьиных коров… Вон бегут по стволу фуражиры. Вверх – с пустыми брюшками, вниз – с раздутыми. На зеленых полях идет дойка, сбор падевого меда.
От земляного вала молоденький, весь блестящий солдат, дрожа от усердия, тащил за лапу колченогого старого муравья. Тот не сопротивлялся, медленно поводил уцелевшим усиком. Его крючковатые лапы цеплялись за кристаллы кварца, выворачивали блестящие глыбы. Молоденький солдат сверкал на солнце, как только что сошедший с конвейера гоночный автомобиль, зато ветеран был во вмятинах, с погнутыми пластинами, без правой передней лапы…
– Что они делают? – шепнул Дмитрий удивленно. – Это же мураш, который сражался в пограничном инциденте! Я его запомнил.
– В схватке подцепил чужой запах. Бывает.
– Бывает, – согласился Дмитрий. – На войне чего только не подцепишь. Хотя случается и в мирное время… Поживет среди своих, отойдет от западной заразы.
– Тут муравейник, не человечник. Подозрительного удаляют сразу.
– Гады, чистку проводят? – ахнул Дмитрий возмущенно. – Он за них сражался, кровь проливал! А чистюля его вон? Нашивки зарабатывает, не выходя из отдела?
– Выгоняют не навсегда, – ответил Енисеев с неохотой. – Пока чужое не выветрится.
– Понятно! Жди амнистии, потом реабилитации… Думаешь, я не знаю, что он ночью замерзнет? А то с голоду помрет, птица склюет, богомол или паук сожрет! Я думал, только люди додумались до такой подлости!
Он прыгнул без разбега, упал на молоденького муравья. Орудуя Дюрандалем как рычагом, попытался разжать жвалы, сомкнутые на изувеченной лапе ветерана. Изумленный муравей заколотил сяжками, требуя пароль, но Дмитрий в ответ едва не вывернул службисту челюсти. Ветеран высвободил лапу, устало заковылял обратно к муравейнику.
Дмитрий напоследок звучно трахнул стража по башке, гигантским скачком долетел до Енисеева.
– Здорово я его, а? – спросил он с истерическим весельем.
Его трясло, губы прыгали. Он не знал, куда девать руки, пальцы то нежно гладили страшное оружие, то ощупывал себя, не веря, что вышел живым из страшного боя.
– Здорово, – согласился Енисеев с неловкостью. Колченогого все равно выбросят из муравейника, это закон сообщества, но Дмитрий пусть верит, что справедливость восстановить легко. Хотя бы здесь, в муравейнике. – Ты поступил… гм… благородно.
– Ты видишь, я не трус, – сказал Дмитрий осевшим голосом, – но неужели придется лезть в эти темные норы? Лучше бы оказаться в джунглях Венеры.
Из черного зева показался несомый по воздуху скрюченный муравей. Сяжки висели, лапы сплел в клубок, брюшко и голову подогнул. Нес его строительный рабочий. За ним показался второй, третий… Все держали в жвалах мертвых. Одни словно только что заснули, других тронула плесень, у третьих отваливались пересохшие лапы.
Муравьи выбегали один за другим, похоронная процессия не обрывалась. Дмитрий помрачнел, даже перестал шлепать на себе микробов.
– Чумка у них, что ли? Как бы к Сашке не пристало… К интеллигентам любой грипп прилипает!
Енисеев прикинул на глаз размеры муравейника:
– В сутки здесь рождается тысячи три… Столько же и умирает.
– Понятненько, – обрадовался Дмитрий. – Так чего мы сели, как вороны возле падали? Поищем другой ход!
Из второго туннеля тоже выносили трупы. Из третьего – трупы и мусор. Енисеев торопливо объяснил, что у муравьев есть специальные кладбища. Чтобы не разносить заразу в доме, додумались относить мертвых подальше. Одни закапывают, другие виды оставляют трупы на чистых полянах под жарким солнцем.
– Как эти… зороастрийцы?
Енисеев посмотрел на бравого героя с удивлением. Проще было услышать такое от проползшей по листу гусеницы.
– Почти… Муравей мал, солнечные лучи тут же прожаривают его насквозь. Микроб не уцелеет, любая плесень гибнет.
Из последнего туннеля рабочие выносили комочки земли. Все муравьи протискивались, как туда, так и обратно, через коридор ощупывающих усиков бдительной стражи. Дмитрий обеспокоенно поглядел на Енисеева. Здесь тоже не пройти, вон какие жвалы! Хватанет, второй раз не сунешься.
– Надо явиться с добычей, – предложил Енисеев, – как обыкновенные фуражиры.
ГЛАВА 8
В два прыжка они оказались на обломке толстого сухого стебля. Под ногами шелестело, шуршало. Внизу поблескивали огромные тела уховерток, панцири жуков, в самом стебле мощно скреблись их личинки. На земле – оторванные крылышки, обломки лапок, неопрятные куски высохшего хитина, похожего на проржавленные остовы легковых автомобилей.
– Давай забьем вон того жука, – предложил Дмитрий торопливо.
– Не спеши. Муравьи не свиньи и не… люди. Едят далеко не все.
В трех шагах на обломок опустился вихрь энергии размером с двухэтажный дом, промчался легкими балетными шагами, непрестанно постукивая по древесине длинными усиками с белыми колечками. Енисеев приподнялся на руках, Дмитрий остался в той позе, в какой свалила волна от крыльев наездницы-риссы, страшного врага личинок жуков-дровосеков.
Рисса металась по пеньку, яростно колотила по дереву длинными усиками. Дмитрий хмуро сопел, угнетенный свирепой мощью хищного насекомого. Танцующий башенный кран на тропе войны!
Вдруг рисса забегала взад-вперед на крохотном пространстве. Енисеев буквально увидел, как в ее крохотном мозгу, мощности которого позавидовали бы творцы компьютеров, за сотую долю секунды были закончены сложнейшие вычисления. Да, именно вот здесь толстая жирнющая личинка дровосека неторопливо точит мощными челюстями древесину и чуть ли не поет от сознания абсолютной безопасности…
Усики риссы пошли вверх, брюшко поднялось, длинная иголочка яйцеклада направилась к древесине. Компьютер в голове риссы высчитал угол, направление, усилие. Рисса замерла, от иголочки яйцеклада отошел в сторону и согнулся другой футляр. Тоненькое сверло на глазах погрузилось в прочное дерево… Остановилось оно в момент, когда рисса почти коснулась брюшком дерева. По яйцекладу прошло крохотное утолщение, через мгновение рисса вытащила яйцеклад, подпрыгнула и пропала в небе.
– Фу, – выдохнул Дмитрий. Он машинально вытер несуществующий пот. – Летающий дракон!
Енисеев спрыгнул на землю, поднял длинное легкое копье:
– Если оружие само идет в руки, его надо выбросить… Но сейчас случай особый.
Дмитрий спрыгнул следом, осмотрел оружие как знаток:
– Гибрид копья и шпаги! Как у того дракона?
– Помельче.
– Стоп-стоп!.. Это шприц?
Енисеев ответить не успел, Дмитрий вскрикнул, перегнулся в поясе. Перед Енисеевым мелькнуло блестящее, пахнуло острым запахом. Он инстинктивно ударил шпагой. Острие с хрустом вонзилось в головогрудь напавшего на Дмитрия жучка. Дмитрий пыхтел, ругался, пытался оторвать от себя врага. Енисеев вцепился свободной рукой в зазор между головой и переднеспинкой хищника, глубже всадил шпагу в нервный узел.
С перекошенным от боли лицом Дмитрий кое-как разжал челюсти жука, вцепившегося в его шорты:
– Ты прямо тореадор! С одного удара. С какой стати эта тварь набросилась?
Енисеев с трудом выдернул оружие из плотной ткани. Между зазубринами белели волоконца нерва. По-снайперски, в спинной ганглий! Сумеет ли так хоть раз в жизни еще?
– Ваши умельцы не могли выбрать другой цвет?
– Это не умельцы, а химики, – ответил Дмитрий, морщась от боли. – Маскирующая окраска!
– Вашим химикам работать мешают погоны. Иначе знали бы разницу между маскировкой и мимикрией. Если у тебя маскирующая окраска, сиди неподвижно, даже тень прячь! Маскируются самые слабые, самые лакомые. Почему не сделать шорты ярко-красными? Как мухоморы, божьи коровки? Любой бы видел издали: ядовито! Даже по ошибке не схватят.
Дмитрий сделал первый шаг, все еще перегибаясь в поясе. Лицо было белым, мускулы дергались.
– Как клещами хватанул! Нашел же куда кусать, паразит… А какой-то умник еще говорил: зачем шорты, зачем шорты? Вернусь, морды набью.
На широком, как стадион, листе Енисеев обнаружил голую, как сосиска, гусеницу, всадил шпагу хирургически точно. Гусеница свернулась кольцом, замерла. Дмитрий прыгнул рядом, держа Дюрандаль над головой. У гусеницы было две головы, на каждом конце туловища, причем самая крупная, как объяснил Енисеев, ложная. Ударит глупая птица, а гусеница скатится с листа, клюнутая не в голову, а в…