На городской площади посредине высилась огромная глыба обтесанного гранита. На ней блистала бронзой фигура грузного человека в доспехе, с длинным мечом в руке, лицо дышало грозой, нижняя челюсть воинственно выпячивалась вперед.
– Кто это? – спросил Мрак невольно. – Местный бог?
– Дурень, – буркнул один из невольников, – это тцар Додон, правитель всей Куявии!
– А почему он в такой странной позе?
Невольник сказал шепотом:
– Его хотели отлить на коне, а потом то ли бронзы не хватило, то ли умельца переманили проклятые артанцы, но так и пришлось поставить без коня…
Резкий хлопок бича прервал его на полуслове. Их провели по узкой улочке к огромному зданию. Кузнецы под охраной стражников сняли общую цепь, а когда невольников провели по тесным коридорам и запихнули в большую комнату, сняли и остальные цепи.
Мрак с наслаждением размял руки. Непривычная легкость – почти две недели носит проклятый металл. Если бы удалось как-то сбросить железный ошейник! Он слишком поздно понял, что металлическая полоса, которую заклепали на его шее, не из меди или бронзы.
Надсмотрщик гаркнул:
– Обживайтесь!.. Отныне здесь ваше жилье. Скоро дадут жрать. Кому надо погадить, жди до вечера.
Стены были из толстых глыб, подогнанных так плотно, что прокладки из сухого мха были ни к чему. Потолок низкий, единственное окошко под потолком. Крохотное, не пролезть. Да и то с решеткой.
Пока Мрак осматривался, принесли мясо. То ли не успели приготовить, то ли еще почему, но мясо было сырое, еще теплое.
– Начнем, – проворчал он и ухватил самый крупный ломоть. Зубы вонзились с жадностью в сочную плоть: он не ел досыта уже две недели. – Хор-рошо…
Невольники косились на дикого варвара. Страшен, свиреп, в нем рвется наружу необузданная сила. Голые плечи и спина в кровавых полосах: ему досталось больше других, но зверь есть зверь – этот лесной человек с таким рычанием глотал истекающее кровью мясо, предостерегающе рычал на тех, кто приближался чересчур близко, что каждый в испуге отодвигался. Верхняя губа у него слегка приподнималась, показывая белые клыки, скорее волчьи, чем человечьи.
– Эй, – сказал кто-то негромко, – ты умеешь говорить?
Мрак ел быстро и жадно, чувствуя, как жизнь вливается в тело. На глупый вопрос отвечать не стал, а среди невольников пошел шепот:
– Совсем зверь…
– Дык в лесу живут!
– Он разве что по-зверячьему…
Мрак проглотил последний кус, дождался, когда тот провалился глубже, прорычал:
– Дурачье… Где вас таких наловили?
Среди невольников послышались вздохи облегчения. Один сказал торопливо:
– Кого где… Ты ведь тоже не сам сунул голову в петлю?
– Ладно, как выбираться думаете?
– Да что тут думать. Хитрее нас пробовали! Вон какие стены… И решетки. А дверь – бревном не вышибить… Ты в самом деле из Леса?
– Из самого дремучего, – усмехнулся Мрак. Поев, он чувствовал, как гнев и ярость, одолевавшие попеременно, чуть отступили, а сытость позволила думать медленнее, мысли пошли связные, не изорванные в окрашенные красным и багровым клочья. – Меня зовут Мрак. Не знаю, что в ваших краях говорится о славах, артанцах, куявах, я – гиперборей. И если я сдуру попался в такую западню, то это не значит, что мне здесь нравится.
Он оглядел их, скривился. Что в лохмотьях и с побитыми спинами, то ничего. Спины заживут, а одежду сменить еще легче. Но глаза пугливые, собачьи. Больно быстро выбили из них человечье. Ведь человек – всегда боец. С себе подобными, Ящером и даже богами. А эти уже только наполовину люди.
– Эт куда нас теперь? – прорычал он.
– Мы в стольном граде, – ответили ему. – Все богатые куявы живут здесь… Нас либо продадут, либо… Назад не поплывут, это точно. С нами не поплывут.
Глава 3
Тяжелый топот в коридоре и лязг засовов прервал все разговоры. Дверь отворилась, из багрового от света факелов коридора пахнуло свежим воздухом, а вместе с ним странной смесью аромата благовоний и крепкого мужского пота. Кровавые отблески прыгали по бронзе щитов, обнаженным мечам, остриям копий.
На пороге возник человек в пышной одежде. За его спиной блистали медные шлемы воинов, щиты, острые искры прыгали по лезвиям обнаженных мечей и наконечникам копий. Запах благовоний стал мощнее, но сзади наваливался и подминал запах немытых тел стражей.
Пышно одетый хмуро всматривался в полумрак подземелья. Холеное лицо брезгливо кривилось:
– Эй, твари… Перестаньте копошиться, как черви!
Из-за его спины вышел громадный надсмотрщик, без нужды щелкнул бичом. Невольники затихли. Человек с лестницы ткнул пальцем:
– Этого!.. Ну и вон того.
Надсмотрщик, недобро улыбаясь, спустился вниз, упер кнутовище в грудь Мрака:
– Для тебя нашлась работа получше!.. Выходи.
Мрак видел, как пальцы сжались на кнутовище, готовые при первом признаке неповиновения стегнуть бичом. Втянув голову, он пошел к выходу. Мелькнула мысль – схватить жирного, удавить одним движением, смерть не страшна, но тут же, заслоняя все, выплыл образ той неземной женщины, которая лежала на жертвенном камне…
Сгорбив спину, он покорно прошел мимо жирного. Тот опасливо посторонился. Надсмотрщик все равно не утерпел, с наслаждением стегнул вдогонку:
– Быстрее, черепаха!
Кончик бича вырвал клок кожи, Мрак ощутил, как выступила кровь, побежала тонкой струйкой. Он втянул голову в плечи, тихо вышел в коридор. Там, в окружении блистающих жал копий, что кололи в бока, ему надели колодку на шею, пинками выгнали во двор.
Яркое солнце больно стегнуло по глазам. После душного подземелья воздух казался чистым и свежим, как вымытая рубашка. Посреди двора стояли четверо невольников. Все в колодках, и все, как заметил Мрак, самые крепкие и злые из гребцов. Они и раньше огрызались на каждый окрик. Мрак спросил шепотом:
– Куда это нас?
– Не знаешь? – буркнул ближайший.
Другие молчали, смотрели по сторонам налитыми кровью глазами. Один не утерпел, пнул ногой ближайшего стража. Его тут же нещадно избили древками копий. Остальные лишь смотрели ненавидяще на людей с оружием, сопели, стискивали связанные за спиной руки.
Старший страж заорал:
– К воротам – быстро!
Подгоняемые пинками и остриями копий, невольники сдвинулись с места. Тяжелые колодки задевали соседей, слышался сухой стук. Один упал, стражи подняли пинками. Мрак удерживался на ногах, хотя его толкали и задевали со всех сторон, в бессильной злобе рычал, дергал связанными руками.
Зал с низкими сводами, куда их пригнали, был пропитан запахами пота, страха и ненависти. У Мрака шерсть поднялась на загривке, из глубины горла вырвалось глухое рычание. Рядом шарахнулись, на него поглядывали со страхом.
Здесь были широкие скамьи. Под стеной по широкому желобу струился поток воды. Не чистый, из него как будто уже пили свиньи, но невольники жадно зачерпывали горстями, плескали в лицо, лакали быстро, часто.
Прямо на полу – Мрак сперва не поверил глазам – лежали топоры, копья, дротики, палицы, мечи, длинные ножи!.. Подошел осторожно, принюхался к бодрящему запаху крови. На лезвиях со свежими зазубринами темнели пятна крови, кое-где прилипли волосы.
Секира будто сама прыгнула в руки. И приросла. Он с наслаждением сжал рукоять, мышцы сразу наполнились ярой мощью. В горле заклокотало рычание. На бронзовом лезвии тоже темнели знакомые пятна. Скоро прибавится крови, крови врагов…
Люди разбирали оружие, и вскоре на полу остались только ножи, дротики, два лука с колчанами стрел, несколько мечей и две палицы. Одна была целиком из черной бронзы, с увесистым кулаком на вершине, острые шипы блестели зло. Мрак невольно взял в левую руку, взмахнул пару раз, положил секиру и взялся за палицу двумя руками. Похоже, удары меча и топора можно парировать даже держаком, металл выдержит, зато шипы проломят любой доспех…
Кто-то засмеялся:
– Еще не понял?
На него смотрел немыслимо широкий в плечах мужчина с чисто выбритой головой, где оставался только небольшой клок на макушке, и голым подбородком. Мрак угрюмо смотрел, как он небрежно разгреб груду, выбрал длинный кривой меч с зазубринами на тыльной стороне. Взмахнул, проверяя вес, подмигнул Мраку. Руки его были на редкость толстыми и пугающе длинными, кончиками пальцев касался коленей. Левый рукав полотняной рубахи был оторван, и Мрак изумился могучим жилам. Те так туго стягивали руку, что та казалась выкованной из темной меди.
– Что я должен понять? – спросил Мрак.
– Зачем нас сюда загнали, – ответил бритоголовый. Он резко выделялся среди других, бородатых и длинноволосых. – Меня зовут Зализняк.
– Мрак. Так что насчет оружия?
– Разве это оружие, – сказал Зализняк с презрением. – Мне бы лук…
В его желтых глазах промелькнуло мечтательное выражение. Пальцы собрались в щепотку, будто накладывал стрелу на тетиву.
– Лук? Что можно с луком здесь?
– Тесновато, – согласился Зализняк, – но кое-что смог бы. Слушай, медведь, ты бы лучше взял секиру!
– Почему?
– Для палицы мало силы медведя, – отозвался Зализняк, и Мрак уловил насмешку в голосе невольника, – а еще и умение надобно.
– Умение? Для простой дубины?
Зализняк насмешливо оскалил рот. Мрак, который и сам собирался отложить палицу и вернуться к секире, невольно ощетинился. Неповоротливы те, кто дерется в тяжелом доспехе. А кто встречает врага голой грудью, тот быстрее.
– Она мне нравится, – сказал он угрюмо. Примерил в руке, повертел. – Умеет не меньше, чем секира.
Но Зализняк уже присматривался к черному провалу в каменной стене. Ноздри Мрака уловили идущий оттуда запах горячей пыли, возбуждающий аромат крови, вина, женских притираний. Еще со стороны дыры доносился далекий гул голосов.
Мрак снова взвесил в ладони палицу, недобрая мощь переливалась в его тело, рыкнул и пошел, распихивая невольников. Дыра превратилась в прорубленный в камне подземный ход. Пришлось пригнуться, от стен несло нечистотами, ноги скользили по грязи, испражнениям.
Шагов через десяток ход свернул. Навстречу блеснул яркий свет. Мрак застонал от бессильной ярости. Выход перекрывала решетка из толстых бронзовых прутьев толщиной в человеческую руку. Впервые встретил землю, где столько металла!
Из-за прутьев был виден широкий ток, обнесенный стеной из глыб. Вернее, это ток был вырыт в каменистой земле, вымощен неотесанными плитами. Такие же плиты укрепляли и земляные стены. Сквозь щели кое-где пробивалась трава. Это было с небольшой двор, обнесенный со всех сторон высоким забором, но Мрак понял, что они находятся на дне широкого неглубокого колодца.
Стены уходили вверх на высоту в два человеческих роста. От самого края поднимались дубовые лавки, каждый ряд выше предыдущего. Передние ряды заняты богато одетым народом. Все смотрели, как во дворе бегают звери, плевали и бросали огрызки яблок, в то время как те, кто сидел за их спинами, похоже, могли только свистеть и орать.
Мрака потеснили, решетку открыли на миг, во дворик выскользнул невысокий, крепко сбитый человек в набедренной повязке, с кривым мечом в одной руке и щитом в другой. Звякнуло, надсмотрщики тут же закрыли на засов и, даже не остановившись взглянуть на схватку, поспешили обратно.
А на току единственный уцелевший зверь увидел человека, на миг припал к земле, хвост яростно бил по бокам, затем взвился в воздух и немыслимо длинным прыжком ринулся на жертву.
Мрак стиснул зубы. Схватка проиграна, ибо человек попытался драться так, как дрался бы с человеком. А зверь обрушился как лавина и, не обращая внимания на легкую рану, подмял, схватил за плечо. Послышался хруст, человек отчаянно закричал. На скамьях заорали от восторга. Зверь вырвал руку, кровь хлестала струями, ухватил человека за голову и потащил наискось через дворик, заливая плиты кровью, к противоположной решетке.
В толпе обеспокоенно заорали, но решетку не подняли, и зверь, к восторгу собравшихся, принялся поедать еще живого человека у всех на глазах. Тот кричал и отбивался, зверь распорол ему живот, сизые внутренности с шипением выползали наружу, теснясь и вздуваясь огромными пузырями. Человек пытался затолкать их обратно оставшейся рукой, но зверь опять ухватил его за голову, стиснул челюсти. Послышался отвратительный хруст. Кровь брызнула тонкими горячими струйками, и жертва перестала двигаться.
Когда зверь насытился, решетку подняли. Зверь ухватил остатки добычи и стремглав ринулся в темноту. Едва за ним с лязгом упала решетка, выбежали слуги с ведрами воды, быстро полили, смыли кровь, разбросали золотистый песок, прикрывая кровь там, где впиталась в землю.
Наверху лениво переговаривались. Большинство тянулись к единственной скамье, над которой устроили навес от солнца и дождя. Там расположились самые богато одетые люди, среди них Мрак рассмотрел немало женщин. Они хуже мужчин, подумал он с отвращением. Нет гаже зрелища, чем пьяная женщина, нет страшнее человека, чем озверевшая женщина. А здесь они орут, верещат, прыгают, срывают платки и рвут на себе одежду.
Послышались шаги. Подошли еще двое, смотрели сквозь решетку с ужасом и отвращением. Тот, которого звали Зализняком, сплюнул через прутья:
– Богато живут, сволочи.
Второй промолчал, и Мрак угрюмо согласился:
– Богато.
– Не на одежку смотри, – заметил Зализняк наставительно. – Это что… А вот что тратятся на развлечения! Жизнь везде нелегкая, но где-то человек так напашется, что падает замертво до утра, а на рассвете снова копает, рубит, пашет, и так до поздней ночи, только бы прокормить семью. А здесь успевают и отдохнуть.
– Это отдых? – ощетинился Мрак.
Зализняк засмеялся:
– А ты посмотри их глазами. Волхвы могут получать удовольствие в спорах, а простой народ? Он везде одинаков. Всяк любит смотреть, как бьют другого, а не его. А за то, что бьют насмерть, за кровь и отрубленные головы, можно еще и заплатить… Потому и говорю, что живут неплохо. Даже веселятся.
Другой невольник сказал безнадежно:
– Я драться не буду. Зачем? Отсюда не выйти. Мы будем убивать друг друга в этой яме, а они будут плевать на нас.
– И дашь себе перерезать горло, как овца?
Тот огрызнулся:
– А что? Лучше умереть, забавляя этих скотов? По крайней мере, не доставлю им радости.
Зализняк покачал головой:
– А я буду.
– На потеху врагу?
– Да нет, не потому… Помню, дед мне рассказывал старую притчу. Две лягушки как-то упали в кувшин с молоком. Края высоко, поплавали-поплавали, устали, выбраться не удается. Одна, измученная, говорит: «Все равно выбраться невозможно. Чего зря барахтаться?» Сложила лапки и утонула. А вторая, то ли дурнее, то ли упорнее, все плавала, плавала от края к краю, измучилась так, что уже не соображала, что делает, но заставляла себя через силу плавать, плавать… И когда уже силы полностью покинули ее, она начала тонуть, вдруг ее лапы наткнулись на что-то твердое!
– Э-э-э, – сказал Мрак предостерегающе. – Где-то соврал. Почему ж первая лягушка не наткнулась?
– А потому, что тогда этого комка масла еще не было. Его сбила лапками вторая лягушка, когда без устали месила молоко. А теперь она взобралась на этот комок перевести дух, масло ведь всегда плавает наверху, отпихнулась лапами и – выпрыгнула!
Невольник отмахнулся с безнадежностью:
– Мы не лягухи…
Шаркая ногами, он потащился обратно. Не жилец, подумал Мрак без сочувствия.
– А ты? – спросил Зализняк.
– Мне на роду написано не дожить до первого снега, – отозвался Мрак. – Так что мне все одно. Но, конечно, горло под нож не подставлю. Не смогу.
Сзади послышался топот множества ног. Из темного туннеля появился полуобнаженный человек, за ним шли, выставив копья, стражи. Оттеснив Мрака и Зализняка, быстро подняли решетку и вытолкнули невольника на ток. Пока тот щурился, ослепленный солнцем, ему вслед швырнули деревянный щит и палицу. Решетку тут же с грохотом опустили.
Мрак и Зализняк снова прильнули к бронзовым прутьям. С той стороны тока, где скрылся зверь, медленно разгибал спину широкий в плечах мужчина. По тому, как держал сильно изогнутый меч в левой руке, а щит в правой, Мрак понял, что до плена наверняка был воином.
– Ставлю на этого, – сказал Зализняк быстро, – который с мечом. Два к одному.
Мрак невольно усмехнулся. До вечера они все, и Зализняк в том числе, будут убиты. Но Зализняк, похоже, так далеко не заглядывает.
– Не бойцы, – сказал он.
– Да? – возразил Зализняк. – А этот выглядит… Впрочем, ты прав, хоть и лохматый.
Ни поединщик с палицей, ни второй с мечом драться не хотели. На скамьях поднялся разочарованный гул, простой народ вопил, топал ногами, а со скамей для знати вниз полетели огрызки яблок, кости. Кто-то швырнул кувшин. Тот разлетелся с треском, редкие капли вина блеснули на солнце.
Когда те драться так и не стали, Кажан властным взмахом указал вниз. Тут же из заднего ряда поднялся с десяток лучников. Звонко ударили тетивы. Стрелы мелькнули белыми перьями, и внизу оба несчастных зашатались, утыканные стрелами. У каждого в щите торчало по три, но остальные поразили грудь, голову, плечи.
Решетка поднялась, выскочили рабы, вогнали крюки в еще живые тела, спешно потащили в туннель под крики и вопли на скамьях. Следом выскочили мальчишки, засыпали песком кровь, что вызвало новый вопль недовольства.
– Лучники, – ругнулся Зализняк, – я уж надеялся, что нам бы только цепи стряхнуть!
Крики, шум, стук рукоятями мечей по щитам заставили умолкнуть на полуслове. Во дворик опустили лестницу, по ней, не спеша, сходил высокий воин. Мрак по восторженным крикам понял, что это не раб, не пленный, а один из свободных, более того – богатых и знатных. Потому и спускается по лестнице прямо из рядов, а не прошел из тюрьмы.
Когда он повернулся лицом к решетке, Мрак ощутил, как шерсть на загривке зашевелилась, а вдоль спины пробежал холодок. Воин стоял высокий и могучий в плечах, шея и руки вздуты мышцами, а грудь настолько широка и выпукла, что колец на его кольчугу ушло вдвое больше, чем для обычного человека.
Лицо крупное, нижняя челюсть тяжелая, как у коня, и выдвинута вперед, белые шрамы ясно выступают под короткой черной бородкой. Пара маленьких глаз под низким лбом смотрит с бешенством, хотя улыбается и вскидывает в ответном приветствии руки, толстые, как стволы деревьев. Нос сломан, по крайней мере трижды, рот широк, как у жабы, но губы странно бледные и настолько тонкие, что рот вообще выглядит безгубым.
Сзади послышались шлепающие шаги. Мрак раздраженно оглянулся. Не выносил, когда кто-то подходил сзади, руки готовы метнуться к горлу неосторожного. Это был Зализняк. Он кивнул, желтые глаза с интересом и цепкостью вора обежали весь двор.
– Кто этот? – спросил Мрак.
– Волк, – ответил Зализняк. Мрак смотрел непонимающе, и Зализняк добавил: – Горный Волк, так его зовут.
– Ух ты… А кто он?
– Вождь одного из племен. Горных! Говорят, не знает равных в поединках. Но когда войны нет, а подраться хочется… Сам понимаешь, с таким зверем ссор избегают. Вот и слезает иногда сюда, потому что здесь уклониться от схватки не могут.
Мрак смотрел с отвращением. Мир не может держаться без убийств, хотя Таргитай и Олег, каждый по-своему, ищут, как обойтись, но когда человек убивает не ради благородного грабежа, не ради полона, не ради захвата земель для расплода своих детей… Когда убивает ради убийства, то это уже не человек, а зверь.
Против Волка выпустили двух бойцов могучего сложения, оба с топорами. Им дали щиты, на головах были настоящие бронзовые шапки, но Мрак увидел в глазах обоих тень смерти. Даже вдвоем не надеются выстоять против вождя горцев!
Волк вскинул вверх руки, потряс мечом и щитом, заодно показывая могучие мышцы, повернулся во все стороны. Ему весело орали, и Мрак понял, что вождь Горный Волк уже не первый раз выходит на поединок с осужденными.
– Волк! – неслись вопли. – Разорви им глотки!
– Волк! Яви свой удар снизу!..
– Волк, второй с топором опасен… Он левша!
Волк все еще потряхивал оружием, улыбался. Солнце красиво обтекало его крутые плечи, похожие на глыбы, округленные ливнями, ветрами и снегопадами. Видимо, его не волновали двое угрюмых с топорами за спиной, а те не пытались напасть сзади, хотя если бы двигались быстро и разом…
Наконец Волк повернулся и сделал противникам приглашающий жест. Те переглянулись, пошли навстречу, медленно расходясь в стороны. Волк улыбнулся, Мрак жалел обреченных. Их маневр настолько очевиден и предсказуем, что любой на месте Волка не вышел бы на ток, если бы не знал, что делать в таких случаях.
За шаг до того, как оставалось скрестить оружие, Волк метнулся в сторону, сильным ударом отбросил одного, быстро повернулся, принял лезвие топора на щит, засмеялся, взмахнул мечом… но лишь сильно ударил ногой.
Несчастный упал на спину, будто получил в грудь тараном. Глаза были вытаращены. Он хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Волк повернулся к первому:
– Готов?
Тот молча бросился с поднятым топором. Волк отступил и повернулся так, чтобы видеть и второго, тот ворочался в песке, как раздавленный червяк, а топор первого всякий раз со звоном наталкивался на подставленный меч Волка. Тот щитом не пользовался, держал лениво, только меч блистал как молния, успевая встретить любой неожиданный удар.
На скамьях стоял сплошной рев. Визжали женщины, в их глазах была звериная похоть, и Мрак понимал их по-своему, по-волчьи. Любая самка стремится заполучить потомство от самого сильного и выносливого, в этом залог выживаемости. Потому олениха стоит и внимательно смотрит, как остервенело бьются за нее два оленя. Только победитель имеет право…
Второй поднялся, но не кинулся сразу, а, увидев, что Волк не стремится к быстрой победе, уверен в себе, сперва пришел в себя, затем быстрыми шагами пошел наискось к Волку. Теперь в глазах покорность судьбе сменилась яростью. Он был унижен на глазах людей, пусть чужих, на глазах женщин, пусть никогда не коснется их, но унижен как мужчина, а мужчина – это, прежде всего, боец, и теперь Волку Ущелий победа не достанется так просто и красиво…
Набросился он с яростью, но успевал следить за руками Волка, который теперь отражал удары с двух сторон. Волка спасали длинные руки и звериная скорость, он все время двигался, ускользал из-под ударов, его щит и меч непрерывно звенели. На лавках рев стал еще восторженнее, и Мрак не сразу понял, что Волк все еще избегает наносить решающие удары, все еще играет, только отражая два блистающих лезвия, что жаждут его крови.
Наконец он отпрыгнул, на миг вскинул руки:
– Маржель!!!
Страшный крик потряс ток, будто мощный порыв ветра пронесся над собравшимися. Мрак ощутил, что Волк перестал играть, сейчас явит кровь. Но для него уже было неважно, кто кого убьет. Он в третий раз услышал это имя. Значит, он уже на месте. Именно здесь принесли в жертву этому богу ту золотоволосую девушку!
Двое, уже усталые, снова бросились с двух сторон. На этот раз Волк неожиданно бросился вперед, проскользнул так стремительно, что оба едва не ударились лбами. В рядах обидно захохотали, заорали славу Волку. Тот, хищно оскалившись, покачивал в руке меч, держа его острием вперед.
Снова двое пошли разом, Волк отбил удар, другому подставил щит, быстро провел перед собой кончиком лезвия. Так показалось Мраку, ему заслоняла спина второго воина. В рядах заорали, а воин вдруг остановился, выронил меч, обеими руками ухватился за распоротый живот. Из широкой раны хлынула кровь, следом с шипением полезли сизые внутренности, раздувались на воздухе. Несчастный закричал, начал запихивать кишки обратно в распоротый живот.
В рядах творилось невообразимое. Вскрикивали, орали, прыгали, визжали до хрипоты. Волк, улыбаясь от уха до уха, отступил на два шага, вскинул окровавленный меч. Красные капли падали на обнаженную руку. Одна упала на лицо, Волк слизнул ее, язык был красный и влажный, как у зверя.
Несчастный, потеряв мужество при виде ужасной раны, побежал через весь ток к чернеющему входу. Кишки при беге выпали, волочились за ним. Наконец он наступил, поскользнулся, упал вниз лицом, вызвав новый взрыв ликования, смеха, восторженных воплей.
Второй побелел, но, даже оставшись один, не отступил, бросился на Волка. Он отшвырнул щит, мечом размахивал как безумный, уже не заботясь о защите.
Впервые Волк вынужден был отступить под градом ударов. Ликующие вопли стали затихать, в рядах наступило затишье. Волк ощутил, что теряет симпатии, выругался, остановился, приняв ряд ударов на щит, затем коротко и страшно ударил наискось.
По рядам пронесся вздох, что перешел в вопль. Вопль восторга и отвращения разом. Меч Волка срубил левое ухо и половину лица противника. Она отвалилась, обнажив неимоверно длинные зубы, ибо десны тоже были срезаны лезвием, но не упала, а повисла на нижней челюсти, колыхаясь и разбрызгивая кровь.
Оглушенный ударом и болью, воин выронил меч, слепо сделал два шага. Волк, хохоча, взмахнул мечом и под крики срубил второе ухо, а лезвие точно так же срезало щеку, что повисла кровоточащим ломтем шириной с ладонь взрослого мужчины. Белые зубы сразу залило кровью, ее алые струи заливали шею, грудь, стекали по ногам и забрызгивали золотой песок.
Волк вскинул руки, взревел:
– Маржель!!! Прими от меня.
Ему опустили лестницу, он неспешно поднялся и сел рядом с белесым человеком, в котором Мрак узнал хозяина лодки Кажана. Лестницу убрали, народ шалел на рядах, вскакивал, орал, ибо на току ползали двое: за одним волочились сизые внутренности, а другой казался уродливым до смешного – щеки висели по бокам, как два ярко-красных языка, а из-за обнажившихся зубов казалось, что несчастный смеется. Это доводило толпу до неистовства: орали, падали от смеха под скамьи, сучили ногами, хватались за животы, от хохота не могли выговорить ни слова.