Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Юрий НИКИТИН
СКИФЫ
Предисловие
В этом романе многие старожилы Корчмы (http://nikitin.wm.ru/cgi/forum/read.pl?forum=nikitin) узнают знакомых персонажей. Я не стал им тогда менять ники, так и вошли в роман, как партийные клички.
Все персы, активно участвующие или недавно участвовавшие, – завсегдатаи виртуальной Корчмы, размещенной в Интернете. Ее основала Лилия, она же неизменная хозяйка сайта и модератор на протяжении всех семи лет. Разместили сайт на своем сервере ребята из relis.ru, которым отдельная благодарность за ресурсы, за их бескорыстную помощь.
В Корчму за семь лет заходило немало народу (на счетчике Рамблера уже далеко за полмиллиона), часть стала постоянными посетителями, передружились, перессорились, ходили друг другу бить морды уже вживую, назначали стрелки, снова дрались и мирились, в конце концов образовалось странное сословие (или создалась нация) корчмовцев.
Более того, разрастаясь, Корчма выпускала отводки: корчмовцы создавали свои тематические сайты. У кого с уклоном в философию, у кого – в религию, у кого – в чистое искусство, у кого – в русское язычество, в боевое фехтование, а после выхода первого тиража этой книги появился сайт скифов по адресу: www.skyfia.ru с зеркалом на http://www.skyfia.iphosting.ru.
П.С. Приношу извинения друзьям из Корчмы, не все поместились, а у тех, кто вошел, перекручены характеры. Но ведь там, за книгой, всего лишь жизнь, а здесь – художественное произведение! Сами понимаете, что в книге правильнее. Смешно слышать детские возражения типа: у вас неверно, в жизни не так! С каких это пор искусство идет за жизнью? Козе понятно, что реальность именно в художественных произведениях, а жизнь… это так, бледные тени искусства.
ЮРИЙ НИКИТИН
Все персы, активно участвующие или недавно участвовавшие, – завсегдатаи виртуальной Корчмы, размещенной в Интернете. Ее основала Лилия, она же неизменная хозяйка сайта и модератор на протяжении всех семи лет. Разместили сайт на своем сервере ребята из relis.ru, которым отдельная благодарность за ресурсы, за их бескорыстную помощь.
В Корчму за семь лет заходило немало народу (на счетчике Рамблера уже далеко за полмиллиона), часть стала постоянными посетителями, передружились, перессорились, ходили друг другу бить морды уже вживую, назначали стрелки, снова дрались и мирились, в конце концов образовалось странное сословие (или создалась нация) корчмовцев.
Более того, разрастаясь, Корчма выпускала отводки: корчмовцы создавали свои тематические сайты. У кого с уклоном в философию, у кого – в религию, у кого – в чистое искусство, у кого – в русское язычество, в боевое фехтование, а после выхода первого тиража этой книги появился сайт скифов по адресу: www.skyfia.ru с зеркалом на http://www.skyfia.iphosting.ru.
П.С. Приношу извинения друзьям из Корчмы, не все поместились, а у тех, кто вошел, перекручены характеры. Но ведь там, за книгой, всего лишь жизнь, а здесь – художественное произведение! Сами понимаете, что в книге правильнее. Смешно слышать детские возражения типа: у вас неверно, в жизни не так! С каких это пор искусство идет за жизнью? Козе понятно, что реальность именно в художественных произведениях, а жизнь… это так, бледные тени искусства.
ЮРИЙ НИКИТИН
Посвящается ребятам из Корчмы,
а также ее прекрасной хозяйке – Лилии!
Часть I
Глава 1
Вторую неделю на московском небе ни облачка. Прокаленный воздух обжигает глотку, на солнечной стороне асфальт прогибается под ногами, от каменных стен пышет, как от доменных печей.
Глазам больно смотреть на оранжевые дома, ослепительное небо. Солнце ухитряется отражаться даже от земли, предательски бьет снизу под опущенные веки. Крылов выбрел из подъезда, сощурившись, как китаец, злился, что в очках пляшут разноцветные зайчики.
От троллейбусной остановки навстречу двигалась легкой пританцовывающей походкой дочь знакомой из третьего подъезда. Четырнадцатилетняя малявка, но уже вполне, вполне… Маечка на одной лямке, правая грудь обнажена, при каждом шаге задорно подпрыгивает – округлая, загорелая. Это называлось почему-то амазонить, хотя, если не изменяет память, амазонки грудь прижигали еще в детстве, чтобы та не мешала натягивать тетиву.
Обнажение – демонстрация вечных ценностей, сказал себе Крылов. Во дворе на малявку оглядываются, выворачивая шеи. Сзади так же хороша: на приподнятых ягодицах провокационные вырезы, мелькает белая кожа, но Крылов отвел взор и попер дальше, в Центр. Мозг, который у него не мог не работать, ухватился за словосочетание «изменяет память», начал раскручивать: а с кем изменяет, зараза, а ради каких выгод изменяет… Нередко мозговая работа в таких странных направлениях давала поразительные результаты, что выливались в статьи: в солидных академических журналах поддерживали статус современного философа, а в популярных изданиях давали неплохие гонорары…
Судя по отсутствию народа на остановке, троллейбус только что ушел, Крылов вздохнул еще обреченнее, двинулся пешком, стараясь держаться в тени разновысоких зданий.
Дальше дорога пошла вниз, он ускорил шаг. Ветерок погнал по асфальту обрывок грязной газеты. В скверике дети гонялись за котенком. Двое бомжей сидят прямо на бордюре, а чуть дальше пьяная баба скатилась прямо на проезжую часть. Машины с осторожностью проезжали подальше от тротуара.
Редкие прохожие тоже сторонились, проходили под самой стеной дома. Навстречу Крылову шла молодая женщина, тоже начала еще издали загибать дугу, чтобы не вступить в зловонную лужу на асфальте. Лет под тридцать, маечку спустила до широкого пояса шортиков. Обнаженные полные груди сыто и неспешно покачиваются, налитые, женские. Крылов улыбнулся одобрительно, поощряюще. Молодец, мол, ты красивая, ходи так всегда, не обращай внимания на придурков, бомжей. А есть еще ублюдки, что свистнут или крикнут что-то в спину, тоже не реагируй, ты ж красивая. Женщина показала ровные белые зубы, выпрямила спину.
Глаза ее не то чтобы сильно накрашены, но татуаж в палец шириной на бровях, на губах, на веках, даже на сосках, если рассмотрел верно, мелкие морщинки у глаз, но грудь в самом деле хороша, сохранилась, грех не попользоваться, не добавить себе обаяния, выставляя напоказ…
На той стороне улицы возле «Валентины» переминается с ноги на ногу долговязый Гаврилов. Главный язычник Корчмы, блестящий знаток арийского прошлого, уверенный, что если Россия сбросит православие и вернется к истокам, то есть к капищам и волхвам, то сразу все современные проблемы будут решены. Увидев Крылова, благовоспитанно помахал белой нежной ладонью.
На зеленый Крылов опоздал, на желтый не рискнул, а лавина машин сорвалась с места, понеслась с такой злобной решительностью, что он отступил на бровку тротуара. Они мчались, как тысячи гигантских блестящих жуков. Он терпеливо ждал, эти металлические чудища проскакивали «зебру» на большой скорости, к нему повернуты правым боком, так что видел либо пустое кресло, либо пассажира. Самцов он игнорировал, обнаженных женщин провожал глазами. В машинах их гораздо больше, чем на улице, что и понятно. На улице можно нарваться на сексуально озабоченного, на старого коммуниста или фашиста. Правда, в центре города, вообще в пределах Садового кольца новая мода уже взяла верх, женщины начинают появляться обнаженными до пояса, а то и полностью, но на окраинах бродят еще чуть ли не в паранджах, там обычно селятся выходцы из Среднего Востока.
В стеклах проскакивающих машин он видел себя: плотного… говорят, толстого, это враки, у него просто конституция такая, крепкая, настоящая. Видел, как его коротко стриженные рыжие волосы как пламя вспыхивают в окнах вымытых до яростного блеска «Мерседесов» и «Опелей».
Едва зажегся желтый, он привычно поправил массивные очки, ноги понесли через проезжую часть. При нынешнем уровне медицины поправить зрение – раз плюнуть, утром явился – днем уже вышел с нормальным, но для некурящего очки то же самое, что для иного сигарета: можно снять, тем самым прерывая разговор в нужном месте, протереть, одновременно лихорадочно подыскивая убийственные доводы… или же сладострастно растягивая победную паузу, как артист перед коронной фразой.
Гаврилов шагнул навстречу, они пожали друг другу руки. Выше Крылова на полголовы, зато на пудик полегче, он мягко и как-то вкрадчиво-интеллигентно пожал пальцы, хотя чувствовалась сильная широкая ладонь. Иконописные глаза на строгом бледном лице были серьезными и даже трагическими.
– Тор уже там, – сообщил он как-то грустно. – Изучает меню. Там перемены, перемены…
– Нам нужны не такие перемены, – сказал Крылов значительно.
– Это не скажешь Тору, – ответил мягко Гаврилов. – Он теперь не просто любит пожрать и выпить…
– А что еще?
– Обожает пожрать и выпить!.. Во все другие перемены, кроме перемены блюд, уже не верит.
– Как там с местами?
– Похоже, у нашей кафешки трудные дни. Во всем зале только одна парочка…
– Да черт с ними, чужими кризисами! Нам же лучше, не будет тесно.
Короткий коридор вывел мимо туалета в полуподвальный зал. За дальним столом молодой парень боксеристо-братковского вида и девушка беседовали серьезно и приглушенно, словно затевали убийство. Парень в ветхой рубашке, спина протерта до дыр, торчат нити, шорты тоже как будто вытащил из мусорного ящика. Девушка так и вовсе непривычно опрятная и пристойная. По крайней мере ее крупная грудь прикрыта. А шортики все-таки шортики, а не постельные трусики.
Крылов остановился на ступеньках, плотоядно потер ладони.
– Не пришлось отстегивать за предварительный заказ!.. Валя, нам пивка. Лучше светлого. Да-да, для начала светлого.
За огромным столом с тремя кружками пива расположился крупный шкаф с огненно-рыжей головой, широкий в плечах, а волосатые, как у гориллы, руки лежали на столе, ревниво охватив кольцом кружки с пивом.
Заслышав шаги, повернулся, встал, раскидывая лапы, что в размахе выглядели еще длиннее и толще. На толстых губах лопались пузырьки пивной пены.
– Сколько зим! – проревел он так, что зябко зазвенели стекла.
– Всего одна, – ответил Крылов.
Пришлось дать себя обнять, только дыхание задержал, у Тора сила медвежья, спросил:
– А где остальные? В конце пути одни герои с пощербленными мечами?
– И окровавленными, – согласился Тор. – Сладкой плотью врага.
– Просто опаздывают, – объяснил Гаврилов серьезно. – Там пара новичков, что не знают дорогу. Договорились встретиться у вокзала. Ласьков приведет, как гусей.
Тор широким жестом двинул по столу в их сторону две кружки. Пена еще на три пальца, плотная, тяжелая, сползает по стенкам медленнее, чем движется ледник. Крылов жадно ухватил сразу два тяжелых запотевших от холода драгоценных сосуда, вот она, живая вода, припал, как конь после долгой скачки. Тор поверх голов Крылова и Гаврилова делал Валентине, молоденькой хозяйке кафе, отчаянные знаки: мол, ты же видишь, эти варвары отобрали, восполни потерю, а то кончусь…
Гаврилов заказал лимонад, пил интеллигентно, мелкими глотками. Его лицо оставалось таким же серьезным, а глаза – вопрошающими.
В раскалившейся глотке Крылова шипело, оттуда вырывались клубы пара, но он заливал и заливал холодное восхитительное пиво, пока кружка не задралась донышком, а на губы не сползли волны пены.
Кружки они с Тором опустили одновременно, синхронно повернули головы в сторону кухни, почему так медленно несут, где заказанное пиво, и тут за спиной раздались быстрые шаги.
Черный Принц шел в их сторону злой, как кобра. Даже галстук сдвинулся, что для него большее нарушение, чем для некоторых явиться голым в церковь. Но сейчас галстук сдвинулся, хотя во всем остальном Принц как принц: единственный из всех корчмовцев является в костюме, носки всегда в цвет галстуку, всегда только что от парикмахера, холоден и вежлив, настоящий светловолосый и голубоглазый ариец…
– Ублюдки! – процедил он с ненавистью вместо «здравствуйте». – В Большом Кремлевском дворце!!! Надо же, а? В Большом Кремлевском!
Крылов указал на стул рядом, но Черный Принц обошел стол и сел напротив.
– Да что случилось? – спросил Крылов.
– Сегодня рекламу видел, – бросил Принц с горечью. – «Девятого и десятого мая в Большом Кремлевском дворце состоится большое шоу сексменьшинств…» Не запомнил, то ли мазохистов, то ли эксгибиционистов… Это в День Победы, а? И после этого наши политики, что такое позволяют, еще хотят, чтобы к Кремлю относились с таким же почтением, как к Букингемскому дворцу?.. Мать-перемать! Как в этот краткий миг понимаю этих сволочей, что стонут: «Угораздило же меня с моим умом и талантом родиться в России»! Хоть и таланта нет, но уже стыдно быть русским. Не хочу быть русским!
– Давай сделаем обрезание, – предложил Крылов.
– И евреем не хочу, – отрезал Принц.
– Я имел в виду ислам…
– И мусульманином. И негром или японцем не хочу. Как и немцем или всякими прочими шведами. Сам не знаю, кем хочу, но зато точно знаю, кем не хочу. Русским быть не хочу!!!
Все трое промолчали, уже не зная, что сказать. Это ж надо так страну довести, чтобы даже Черный Принц, который за русскость готов глотки рвать, вдруг так заговорил…
Валентина вышла из-за стойки неспешно, милая и чистенькая, работящая такая неизбалованная провинциалочка.
– Что-то еще заказывать будете?
Глаза Крылова стали маслеными. Потер ладони, сказал вкрадчиво:
– Валюша, ты нам, пожалуйста, принеси, как было в прошлую годовщину Корчмы… Ну, таких же крупных раков. Мы тогда раззвонили о таких раках по всему Интернету. Странно, что здесь нет давки… Правда, Интернет пока что не у каждого любителя пива. А пиво… с пивом проще. Мне – темное, а остальным разрешаю заказать самим. К нам еще подойдут, так что тебе сегодня будет весело.
Она посмотрела с сомнением. Хорошенькая, но одетая скромно, явно побаивалась тех, кому слишком весело. В кафе-мороженых и прочих безалкогольных местах официантки все чаще рискуют ходить обнаженными до пояса, а то и вовсе, вовсе. Но здесь опасное и коварное пиво, иные от него хмелеют так, что даже в монашеском одеянии не спастись от назойливого внимания.
Через полуподвальное окно хорошо видно залитую солнцем широкую улицу. По той стороне идет группа молодых парней, ни одной женщины. Постепенно сдвигаются к бровке, заранее высматривают щель в потоке машин. Во главе как авианосец двигается Журавлев. Когда он ступил на бордюр, бетонный блок заметно вмялся в расплавленный асфальт.
Крылов сказал довольно:
– Казацкому роду нет переводу… Кто-то ушел в буддизьм, кто-то вовсе женился, но вон трое новеньких. Интересно, кто из них Откин.
– Наверное, рыжий, – предположил Тор. – Морда ехидная. И шустрый больно. Весь как мессаги…
Крылов промолчал, потому что, когда первый раз собирались на невиртуальную встречу, тоже все поражались несовпадению. Его, к примеру, все почему-то представляли чернявым остроносым субъектом, злым и раздражительным, с желтым нервным лицом, ядовитым, суетливым, а встретили накачанного бодрого толстячка, с румянцем во всю щеку, рыжего, веселого, хохочущего, любителя пива и женщин: любых, только побольше, побольше. Тор, напротив, настоящий Тор, как все и представляли: рыжий, огромный и могучий, бог грома и молнии, воинских забав, старший сын Одина. При взгляде на него, еще не услышав его ника, невольно ищешь взглядом знаменитый летающий молот, а когда услышишь, что этого гиганта зовут Тор, снова смотришь, где же все-таки этот чертов молот.
Поток машин оборвался, но Журавлев с высоты бордюра увидел спешащих в сторону кафе с другой стороны Lordwolf’а, Янковского и блистательную Лилию. Рослый Журавлев как ледокол раскалывает толпу… нет, с его седеющей головой он больше похож на айсберг. Янковский быстро-быстро объясняет что-то, жестикулирует с такой скоростью, словно руки работают пропеллером, а Лилия несет себя горделиво и вызывающе, на нее оглядываются как мужчины, так и женщины, лбы в гармошках: где раньше видели эту фотомодель или голливудскую киноактрису? Никто из корчмовцев не решается спросить, сколько ей лет, уж очень блистательно красивая молодая женщина, но, сколько в Корчме помнили, она всегда хозяйка сайта, как и хозяйка крохотного издательства, где она же и дизайнер, и грузчик, и продавец. И все встречи устраивает и организовывает тоже она, словно у нее в сутках часов по семьдесят…
Через окно видно, как эти две группы, соприкоснувшись, исполняют ритуал приветствий: кто обнимается, кто щупает друг другу ладони, кто залихватски шлепает по влажным спинам. За это время снова вспыхнул зеленый огонек, Лилия толкнула зазевавшегося Журавлева на проезжую часть. Остальные потянулись послушно и аккуратно следом – это на обратном пути уже сами автомобили будут шарахаться от этого веселого галдящего сброда!
Из кухни накатывали запахи жареного мяса. Валентина знала, что если встреча затянется, то молодым здоровым желудкам потребуется нечто посущественнее, чем креветки.
В двери как тараном вломился бодрый гвалт. По дороге все перезнакомились, новички теперь с любопытством смотрели на ранее прибывших, стараясь угадать, кто из них кто. Крылов пошел по всем с протянутой рукой, ритуал ощупывания ладони, что поделать: живем в этом мире, называл себя, слушал имена, тут же забывал, улыбался, краем глаза посматривал, чтобы никто не сел на его любимое место у окна.
Рассаживались тоже шумно, двенадцать человек, самые отборные, самые интересные, показавшие себя в виртуальных спорах. Большинство продолжали бесконечные дискуссии, что начались еще в виртуальной Корчме и кипели по дороге.
Во главе стола посадили Журавлева и Лилию. Крылов посматривал на них с удовольствием. Журавлев, высокий, что редкость для людей его возраста, тогда акселерация еще не проснулась, крепкий как дуб, и, что самое удивительное опять же для людей его возраста: дружит с компом, знает программы, сразу же освоил Интернет и с удовольствием следит за всеми новинками, тут же апгрейдивает, знает характеристики плат, что еще только готовятся к выпуску, сам инсталлирует программы, а то даже и вносит в них кое-какие изменения.
Ходит он обычно, как и сейчас вон сел за стол, с расстегнутой на груди рубашкой, откуда выбивается густая седая шерсть, длинная и с толстыми волосами, пуля запутается, рукава закатаны по самые предплечья, все такой же, как и сорок лет назад, не замечая, что его бывшие однокашники-хулиганы стареют, седеют, начинают ходить мелкими шажками, одеваются потеплее, потеплее…
К Крылову подсел Яшка, застенчивый, вечно горбился, что с его ростом вообще-то понятно.
– Чего Черный Принц такой злой?
– Наши гомосеки, – ответил Крылов, – или не гомосеки… не помню, какие-то сексменьшинства показ устроят в Большом Кремлевском дворце. Не то публичное совокупление с животными, не то только друг с другом и желающими из публики. Ну, наш патриот желчью брызжет…
Его один корчмовец, злой и непримиримый большевик Матросов, прорычал:
– Что значит «наши»? Если гомосек – уже не наш. К стенке гадов!
А добрый Яшка встревожился:
– В самом деле гомосеки?
– Не знаю, – ответил Крылов. – Да разве важно? Все они гомосеки.
Яшка отпрянул вместе со стулом:
– Ну ты даешь! Как это?
– Должны быть места, – ответил Крылов значительно, – которые… э-э… святы. Куды низзя с барабаном и в шортах. Букингемский дворец, Тадж-Махал, Кремль… Это последние твердыни. Если в Кремле пройдет шоу юсовских клоунов, то, считай, последняя крепость России взята. А что у нашей армии все еще есть атомные бомбы, то это все фигня. Если в Кремле позволят ходить голым девкам, то, считай, Россия рухнула… И атомные бомбы не спасут.
Яшка возразил с неудовольствием:
– Ну почему же так? Голые девки – это хорошо. Прогрессивно. Ты вон каждую провожаешь взглядом.
– Это не я провожаю. Это обезьяна во мне провожает, – объяснил Крылов. – Большая, толстая и рыжая обезьяна. Гнусная. Я с ней борюсь… с переменным успехом, правда. Но борюсь. Чаще она меня, конечно, но борюсь же!.. Это очень здоровенная обезьяна. Когда она совсем меня одолевает, я иду на трюк: быстро поддаюсь ей, затем тут же… пока она еще ничего не хочет, беру верх!
Он захохотал – как приятно обескураживать собеседника, взгляд его неспешно скользил по лицам, уши вбирали слова, мозг привычно расчленял на паузы, интонации, тембр, ни на миг не оставляя работу, как не прекращал даже в те редкие, надо сказать, моменты, когда бывал в полной отключке, будь это глубокий сон или перепой. Во всяком случае, нередко после пьянки он обнаруживал, что мозг сам по себе закончил заказанные ему еще неделю назад расчеты, за которые никак не мог взяться из-за нехватки времени или же потому, что постоянно отвлекают… эта гнусная обезьяна или что-то еще. Тоже обезьянье.
– Для меня стало понятно, что страна обречена, – сказал он размеренно, – когда я увидел, как правительство в полном составе ринулось… в больницу навещать инфарктнувшего клоуна Юрия Никулина. Страна в разрухе, все горит, ломается, взрывается, а президент страны грозно требует от врачей, чтобы сделали все возможное, чтобы спасти жизнь его любимому клоуну. Мол, первоочередная задача России! И глава правительства Черномырдин мчится в больницу и трясет врачей, чтобы сделали все возможное, нельзя же умереть клоуну от какого-то инфаркта… Для меня дело не в том, что страна рушилась, что у правительства должны быть задачи поважнее, но… одновременно с клоуном в другой больнице, не такой престижной, умирал сам Святослав Рихтер! Рихтер – олицетворение культуры, искусства, перед которым весь мир почтительно снимал шляпы… но что такое для нашего правительства Рихтер? Кто его навестил? А вот клоун – это да. Да еще рассказывавший по Центральному… подумать только – Центральному телевидению пошлейшие анекдоты! В самое что и есть смотрибельное время, когда все вернулись с работы, поели и сели перед телевизорами. Да, это и есть та Россия, с которой противно… даже не подберу достаточно крепкое слово! Но мне противно. И потому я больше не русский.
Матросов сказал угрюмо:
– Ты будешь смеяться, но сейчас этому клоуну ставят в Москве памятник. Его именем назван новый автомобиль, две улицы в районе Бульварного кольца, учреждена премия для Академии искусств и ежегодный всероссийский конкурс: кто громче перднет!.. С трансляцией по всероссийскому телевидению. Это тебе не передачи из Большого театра, не международные конкурсы скрипачей, не какой-то Рихтер! Сам президент страны обещал присутствовать.
Черный Принц заявил люто:
– Все, хана, баста!.. Снимаю с себя латы русского националиста. Сбрасываю!
Яшка сказал ехидно:
– Можно подумать, ты долго усидишь без лат и копья в жаждущей драки длани.
А Черный Принц все не мог успокоиться, его руки тряслись, вилкой никак не мог наколоть ломтик рыбы, а когда попытался запить пивом, зубы стучали о край кружки, как будто барабанщик выбивал зловещую дробь перед казнью.
– Вот почему я и не хочу быть русским!.. И даже не хочу жить в этой гребаной России!.. Это же и от моего имени, позоря меня… мордой по стеклу, втаптывая в дерьмо по уши, президент страны… подумать, президент страны!.. посылает премьер-министра, посылает директора Кардиологического центра и его лучших хирургов с наказом: бросьте вы все свои гребаные эксперименты, бросьте всех своих больных, пусть дохнут к такой-то матери, но мчитесь в эту лучшую из больниц и спасите именно этого человека!.. Как на меня посмотрят вот те девушки, перед которыми я стараюсь выглядеть человеком умным и образованным?.. Это же и от моего имени президент страны, игнорируя умирающего Святослава Рихтера, велит спасать клоуна, клоуна… мать ее, клоунскую Россию, для которой скоморох всегда был важнее священника!
Он поперхнулся, Яшка деликатно постучал его по спине.
– Не хочешь жить в России?.. – переспросил он участливо. – Но эмигрировать нам некуда…
Крылов горько засмеялся.
– Да, Гусев еще не объявил Марс областью России. Но если России, считай, уже нет… а то дерьмо, в котором стоим по уши, уже не Россия… то все-таки есть мы.
– Мы? Но мы же русские?
– Гм…
– Что не так?
– Просто вспомнил, что совсем недавно мы были не русскими, а советскими.
Глазам больно смотреть на оранжевые дома, ослепительное небо. Солнце ухитряется отражаться даже от земли, предательски бьет снизу под опущенные веки. Крылов выбрел из подъезда, сощурившись, как китаец, злился, что в очках пляшут разноцветные зайчики.
От троллейбусной остановки навстречу двигалась легкой пританцовывающей походкой дочь знакомой из третьего подъезда. Четырнадцатилетняя малявка, но уже вполне, вполне… Маечка на одной лямке, правая грудь обнажена, при каждом шаге задорно подпрыгивает – округлая, загорелая. Это называлось почему-то амазонить, хотя, если не изменяет память, амазонки грудь прижигали еще в детстве, чтобы та не мешала натягивать тетиву.
Обнажение – демонстрация вечных ценностей, сказал себе Крылов. Во дворе на малявку оглядываются, выворачивая шеи. Сзади так же хороша: на приподнятых ягодицах провокационные вырезы, мелькает белая кожа, но Крылов отвел взор и попер дальше, в Центр. Мозг, который у него не мог не работать, ухватился за словосочетание «изменяет память», начал раскручивать: а с кем изменяет, зараза, а ради каких выгод изменяет… Нередко мозговая работа в таких странных направлениях давала поразительные результаты, что выливались в статьи: в солидных академических журналах поддерживали статус современного философа, а в популярных изданиях давали неплохие гонорары…
Судя по отсутствию народа на остановке, троллейбус только что ушел, Крылов вздохнул еще обреченнее, двинулся пешком, стараясь держаться в тени разновысоких зданий.
Дальше дорога пошла вниз, он ускорил шаг. Ветерок погнал по асфальту обрывок грязной газеты. В скверике дети гонялись за котенком. Двое бомжей сидят прямо на бордюре, а чуть дальше пьяная баба скатилась прямо на проезжую часть. Машины с осторожностью проезжали подальше от тротуара.
Редкие прохожие тоже сторонились, проходили под самой стеной дома. Навстречу Крылову шла молодая женщина, тоже начала еще издали загибать дугу, чтобы не вступить в зловонную лужу на асфальте. Лет под тридцать, маечку спустила до широкого пояса шортиков. Обнаженные полные груди сыто и неспешно покачиваются, налитые, женские. Крылов улыбнулся одобрительно, поощряюще. Молодец, мол, ты красивая, ходи так всегда, не обращай внимания на придурков, бомжей. А есть еще ублюдки, что свистнут или крикнут что-то в спину, тоже не реагируй, ты ж красивая. Женщина показала ровные белые зубы, выпрямила спину.
Глаза ее не то чтобы сильно накрашены, но татуаж в палец шириной на бровях, на губах, на веках, даже на сосках, если рассмотрел верно, мелкие морщинки у глаз, но грудь в самом деле хороша, сохранилась, грех не попользоваться, не добавить себе обаяния, выставляя напоказ…
На той стороне улицы возле «Валентины» переминается с ноги на ногу долговязый Гаврилов. Главный язычник Корчмы, блестящий знаток арийского прошлого, уверенный, что если Россия сбросит православие и вернется к истокам, то есть к капищам и волхвам, то сразу все современные проблемы будут решены. Увидев Крылова, благовоспитанно помахал белой нежной ладонью.
На зеленый Крылов опоздал, на желтый не рискнул, а лавина машин сорвалась с места, понеслась с такой злобной решительностью, что он отступил на бровку тротуара. Они мчались, как тысячи гигантских блестящих жуков. Он терпеливо ждал, эти металлические чудища проскакивали «зебру» на большой скорости, к нему повернуты правым боком, так что видел либо пустое кресло, либо пассажира. Самцов он игнорировал, обнаженных женщин провожал глазами. В машинах их гораздо больше, чем на улице, что и понятно. На улице можно нарваться на сексуально озабоченного, на старого коммуниста или фашиста. Правда, в центре города, вообще в пределах Садового кольца новая мода уже взяла верх, женщины начинают появляться обнаженными до пояса, а то и полностью, но на окраинах бродят еще чуть ли не в паранджах, там обычно селятся выходцы из Среднего Востока.
В стеклах проскакивающих машин он видел себя: плотного… говорят, толстого, это враки, у него просто конституция такая, крепкая, настоящая. Видел, как его коротко стриженные рыжие волосы как пламя вспыхивают в окнах вымытых до яростного блеска «Мерседесов» и «Опелей».
Едва зажегся желтый, он привычно поправил массивные очки, ноги понесли через проезжую часть. При нынешнем уровне медицины поправить зрение – раз плюнуть, утром явился – днем уже вышел с нормальным, но для некурящего очки то же самое, что для иного сигарета: можно снять, тем самым прерывая разговор в нужном месте, протереть, одновременно лихорадочно подыскивая убийственные доводы… или же сладострастно растягивая победную паузу, как артист перед коронной фразой.
Гаврилов шагнул навстречу, они пожали друг другу руки. Выше Крылова на полголовы, зато на пудик полегче, он мягко и как-то вкрадчиво-интеллигентно пожал пальцы, хотя чувствовалась сильная широкая ладонь. Иконописные глаза на строгом бледном лице были серьезными и даже трагическими.
– Тор уже там, – сообщил он как-то грустно. – Изучает меню. Там перемены, перемены…
– Нам нужны не такие перемены, – сказал Крылов значительно.
– Это не скажешь Тору, – ответил мягко Гаврилов. – Он теперь не просто любит пожрать и выпить…
– А что еще?
– Обожает пожрать и выпить!.. Во все другие перемены, кроме перемены блюд, уже не верит.
– Как там с местами?
– Похоже, у нашей кафешки трудные дни. Во всем зале только одна парочка…
– Да черт с ними, чужими кризисами! Нам же лучше, не будет тесно.
Короткий коридор вывел мимо туалета в полуподвальный зал. За дальним столом молодой парень боксеристо-братковского вида и девушка беседовали серьезно и приглушенно, словно затевали убийство. Парень в ветхой рубашке, спина протерта до дыр, торчат нити, шорты тоже как будто вытащил из мусорного ящика. Девушка так и вовсе непривычно опрятная и пристойная. По крайней мере ее крупная грудь прикрыта. А шортики все-таки шортики, а не постельные трусики.
Крылов остановился на ступеньках, плотоядно потер ладони.
– Не пришлось отстегивать за предварительный заказ!.. Валя, нам пивка. Лучше светлого. Да-да, для начала светлого.
За огромным столом с тремя кружками пива расположился крупный шкаф с огненно-рыжей головой, широкий в плечах, а волосатые, как у гориллы, руки лежали на столе, ревниво охватив кольцом кружки с пивом.
Заслышав шаги, повернулся, встал, раскидывая лапы, что в размахе выглядели еще длиннее и толще. На толстых губах лопались пузырьки пивной пены.
– Сколько зим! – проревел он так, что зябко зазвенели стекла.
– Всего одна, – ответил Крылов.
Пришлось дать себя обнять, только дыхание задержал, у Тора сила медвежья, спросил:
– А где остальные? В конце пути одни герои с пощербленными мечами?
– И окровавленными, – согласился Тор. – Сладкой плотью врага.
– Просто опаздывают, – объяснил Гаврилов серьезно. – Там пара новичков, что не знают дорогу. Договорились встретиться у вокзала. Ласьков приведет, как гусей.
Тор широким жестом двинул по столу в их сторону две кружки. Пена еще на три пальца, плотная, тяжелая, сползает по стенкам медленнее, чем движется ледник. Крылов жадно ухватил сразу два тяжелых запотевших от холода драгоценных сосуда, вот она, живая вода, припал, как конь после долгой скачки. Тор поверх голов Крылова и Гаврилова делал Валентине, молоденькой хозяйке кафе, отчаянные знаки: мол, ты же видишь, эти варвары отобрали, восполни потерю, а то кончусь…
Гаврилов заказал лимонад, пил интеллигентно, мелкими глотками. Его лицо оставалось таким же серьезным, а глаза – вопрошающими.
В раскалившейся глотке Крылова шипело, оттуда вырывались клубы пара, но он заливал и заливал холодное восхитительное пиво, пока кружка не задралась донышком, а на губы не сползли волны пены.
Кружки они с Тором опустили одновременно, синхронно повернули головы в сторону кухни, почему так медленно несут, где заказанное пиво, и тут за спиной раздались быстрые шаги.
Черный Принц шел в их сторону злой, как кобра. Даже галстук сдвинулся, что для него большее нарушение, чем для некоторых явиться голым в церковь. Но сейчас галстук сдвинулся, хотя во всем остальном Принц как принц: единственный из всех корчмовцев является в костюме, носки всегда в цвет галстуку, всегда только что от парикмахера, холоден и вежлив, настоящий светловолосый и голубоглазый ариец…
– Ублюдки! – процедил он с ненавистью вместо «здравствуйте». – В Большом Кремлевском дворце!!! Надо же, а? В Большом Кремлевском!
Крылов указал на стул рядом, но Черный Принц обошел стол и сел напротив.
– Да что случилось? – спросил Крылов.
– Сегодня рекламу видел, – бросил Принц с горечью. – «Девятого и десятого мая в Большом Кремлевском дворце состоится большое шоу сексменьшинств…» Не запомнил, то ли мазохистов, то ли эксгибиционистов… Это в День Победы, а? И после этого наши политики, что такое позволяют, еще хотят, чтобы к Кремлю относились с таким же почтением, как к Букингемскому дворцу?.. Мать-перемать! Как в этот краткий миг понимаю этих сволочей, что стонут: «Угораздило же меня с моим умом и талантом родиться в России»! Хоть и таланта нет, но уже стыдно быть русским. Не хочу быть русским!
– Давай сделаем обрезание, – предложил Крылов.
– И евреем не хочу, – отрезал Принц.
– Я имел в виду ислам…
– И мусульманином. И негром или японцем не хочу. Как и немцем или всякими прочими шведами. Сам не знаю, кем хочу, но зато точно знаю, кем не хочу. Русским быть не хочу!!!
Все трое промолчали, уже не зная, что сказать. Это ж надо так страну довести, чтобы даже Черный Принц, который за русскость готов глотки рвать, вдруг так заговорил…
Валентина вышла из-за стойки неспешно, милая и чистенькая, работящая такая неизбалованная провинциалочка.
– Что-то еще заказывать будете?
Глаза Крылова стали маслеными. Потер ладони, сказал вкрадчиво:
– Валюша, ты нам, пожалуйста, принеси, как было в прошлую годовщину Корчмы… Ну, таких же крупных раков. Мы тогда раззвонили о таких раках по всему Интернету. Странно, что здесь нет давки… Правда, Интернет пока что не у каждого любителя пива. А пиво… с пивом проще. Мне – темное, а остальным разрешаю заказать самим. К нам еще подойдут, так что тебе сегодня будет весело.
Она посмотрела с сомнением. Хорошенькая, но одетая скромно, явно побаивалась тех, кому слишком весело. В кафе-мороженых и прочих безалкогольных местах официантки все чаще рискуют ходить обнаженными до пояса, а то и вовсе, вовсе. Но здесь опасное и коварное пиво, иные от него хмелеют так, что даже в монашеском одеянии не спастись от назойливого внимания.
Через полуподвальное окно хорошо видно залитую солнцем широкую улицу. По той стороне идет группа молодых парней, ни одной женщины. Постепенно сдвигаются к бровке, заранее высматривают щель в потоке машин. Во главе как авианосец двигается Журавлев. Когда он ступил на бордюр, бетонный блок заметно вмялся в расплавленный асфальт.
Крылов сказал довольно:
– Казацкому роду нет переводу… Кто-то ушел в буддизьм, кто-то вовсе женился, но вон трое новеньких. Интересно, кто из них Откин.
– Наверное, рыжий, – предположил Тор. – Морда ехидная. И шустрый больно. Весь как мессаги…
Крылов промолчал, потому что, когда первый раз собирались на невиртуальную встречу, тоже все поражались несовпадению. Его, к примеру, все почему-то представляли чернявым остроносым субъектом, злым и раздражительным, с желтым нервным лицом, ядовитым, суетливым, а встретили накачанного бодрого толстячка, с румянцем во всю щеку, рыжего, веселого, хохочущего, любителя пива и женщин: любых, только побольше, побольше. Тор, напротив, настоящий Тор, как все и представляли: рыжий, огромный и могучий, бог грома и молнии, воинских забав, старший сын Одина. При взгляде на него, еще не услышав его ника, невольно ищешь взглядом знаменитый летающий молот, а когда услышишь, что этого гиганта зовут Тор, снова смотришь, где же все-таки этот чертов молот.
Поток машин оборвался, но Журавлев с высоты бордюра увидел спешащих в сторону кафе с другой стороны Lordwolf’а, Янковского и блистательную Лилию. Рослый Журавлев как ледокол раскалывает толпу… нет, с его седеющей головой он больше похож на айсберг. Янковский быстро-быстро объясняет что-то, жестикулирует с такой скоростью, словно руки работают пропеллером, а Лилия несет себя горделиво и вызывающе, на нее оглядываются как мужчины, так и женщины, лбы в гармошках: где раньше видели эту фотомодель или голливудскую киноактрису? Никто из корчмовцев не решается спросить, сколько ей лет, уж очень блистательно красивая молодая женщина, но, сколько в Корчме помнили, она всегда хозяйка сайта, как и хозяйка крохотного издательства, где она же и дизайнер, и грузчик, и продавец. И все встречи устраивает и организовывает тоже она, словно у нее в сутках часов по семьдесят…
Через окно видно, как эти две группы, соприкоснувшись, исполняют ритуал приветствий: кто обнимается, кто щупает друг другу ладони, кто залихватски шлепает по влажным спинам. За это время снова вспыхнул зеленый огонек, Лилия толкнула зазевавшегося Журавлева на проезжую часть. Остальные потянулись послушно и аккуратно следом – это на обратном пути уже сами автомобили будут шарахаться от этого веселого галдящего сброда!
Из кухни накатывали запахи жареного мяса. Валентина знала, что если встреча затянется, то молодым здоровым желудкам потребуется нечто посущественнее, чем креветки.
В двери как тараном вломился бодрый гвалт. По дороге все перезнакомились, новички теперь с любопытством смотрели на ранее прибывших, стараясь угадать, кто из них кто. Крылов пошел по всем с протянутой рукой, ритуал ощупывания ладони, что поделать: живем в этом мире, называл себя, слушал имена, тут же забывал, улыбался, краем глаза посматривал, чтобы никто не сел на его любимое место у окна.
Рассаживались тоже шумно, двенадцать человек, самые отборные, самые интересные, показавшие себя в виртуальных спорах. Большинство продолжали бесконечные дискуссии, что начались еще в виртуальной Корчме и кипели по дороге.
Во главе стола посадили Журавлева и Лилию. Крылов посматривал на них с удовольствием. Журавлев, высокий, что редкость для людей его возраста, тогда акселерация еще не проснулась, крепкий как дуб, и, что самое удивительное опять же для людей его возраста: дружит с компом, знает программы, сразу же освоил Интернет и с удовольствием следит за всеми новинками, тут же апгрейдивает, знает характеристики плат, что еще только готовятся к выпуску, сам инсталлирует программы, а то даже и вносит в них кое-какие изменения.
Ходит он обычно, как и сейчас вон сел за стол, с расстегнутой на груди рубашкой, откуда выбивается густая седая шерсть, длинная и с толстыми волосами, пуля запутается, рукава закатаны по самые предплечья, все такой же, как и сорок лет назад, не замечая, что его бывшие однокашники-хулиганы стареют, седеют, начинают ходить мелкими шажками, одеваются потеплее, потеплее…
К Крылову подсел Яшка, застенчивый, вечно горбился, что с его ростом вообще-то понятно.
– Чего Черный Принц такой злой?
– Наши гомосеки, – ответил Крылов, – или не гомосеки… не помню, какие-то сексменьшинства показ устроят в Большом Кремлевском дворце. Не то публичное совокупление с животными, не то только друг с другом и желающими из публики. Ну, наш патриот желчью брызжет…
Его один корчмовец, злой и непримиримый большевик Матросов, прорычал:
– Что значит «наши»? Если гомосек – уже не наш. К стенке гадов!
А добрый Яшка встревожился:
– В самом деле гомосеки?
– Не знаю, – ответил Крылов. – Да разве важно? Все они гомосеки.
Яшка отпрянул вместе со стулом:
– Ну ты даешь! Как это?
– Должны быть места, – ответил Крылов значительно, – которые… э-э… святы. Куды низзя с барабаном и в шортах. Букингемский дворец, Тадж-Махал, Кремль… Это последние твердыни. Если в Кремле пройдет шоу юсовских клоунов, то, считай, последняя крепость России взята. А что у нашей армии все еще есть атомные бомбы, то это все фигня. Если в Кремле позволят ходить голым девкам, то, считай, Россия рухнула… И атомные бомбы не спасут.
Яшка возразил с неудовольствием:
– Ну почему же так? Голые девки – это хорошо. Прогрессивно. Ты вон каждую провожаешь взглядом.
– Это не я провожаю. Это обезьяна во мне провожает, – объяснил Крылов. – Большая, толстая и рыжая обезьяна. Гнусная. Я с ней борюсь… с переменным успехом, правда. Но борюсь. Чаще она меня, конечно, но борюсь же!.. Это очень здоровенная обезьяна. Когда она совсем меня одолевает, я иду на трюк: быстро поддаюсь ей, затем тут же… пока она еще ничего не хочет, беру верх!
Он захохотал – как приятно обескураживать собеседника, взгляд его неспешно скользил по лицам, уши вбирали слова, мозг привычно расчленял на паузы, интонации, тембр, ни на миг не оставляя работу, как не прекращал даже в те редкие, надо сказать, моменты, когда бывал в полной отключке, будь это глубокий сон или перепой. Во всяком случае, нередко после пьянки он обнаруживал, что мозг сам по себе закончил заказанные ему еще неделю назад расчеты, за которые никак не мог взяться из-за нехватки времени или же потому, что постоянно отвлекают… эта гнусная обезьяна или что-то еще. Тоже обезьянье.
– Для меня стало понятно, что страна обречена, – сказал он размеренно, – когда я увидел, как правительство в полном составе ринулось… в больницу навещать инфарктнувшего клоуна Юрия Никулина. Страна в разрухе, все горит, ломается, взрывается, а президент страны грозно требует от врачей, чтобы сделали все возможное, чтобы спасти жизнь его любимому клоуну. Мол, первоочередная задача России! И глава правительства Черномырдин мчится в больницу и трясет врачей, чтобы сделали все возможное, нельзя же умереть клоуну от какого-то инфаркта… Для меня дело не в том, что страна рушилась, что у правительства должны быть задачи поважнее, но… одновременно с клоуном в другой больнице, не такой престижной, умирал сам Святослав Рихтер! Рихтер – олицетворение культуры, искусства, перед которым весь мир почтительно снимал шляпы… но что такое для нашего правительства Рихтер? Кто его навестил? А вот клоун – это да. Да еще рассказывавший по Центральному… подумать только – Центральному телевидению пошлейшие анекдоты! В самое что и есть смотрибельное время, когда все вернулись с работы, поели и сели перед телевизорами. Да, это и есть та Россия, с которой противно… даже не подберу достаточно крепкое слово! Но мне противно. И потому я больше не русский.
Матросов сказал угрюмо:
– Ты будешь смеяться, но сейчас этому клоуну ставят в Москве памятник. Его именем назван новый автомобиль, две улицы в районе Бульварного кольца, учреждена премия для Академии искусств и ежегодный всероссийский конкурс: кто громче перднет!.. С трансляцией по всероссийскому телевидению. Это тебе не передачи из Большого театра, не международные конкурсы скрипачей, не какой-то Рихтер! Сам президент страны обещал присутствовать.
Черный Принц заявил люто:
– Все, хана, баста!.. Снимаю с себя латы русского националиста. Сбрасываю!
Яшка сказал ехидно:
– Можно подумать, ты долго усидишь без лат и копья в жаждущей драки длани.
А Черный Принц все не мог успокоиться, его руки тряслись, вилкой никак не мог наколоть ломтик рыбы, а когда попытался запить пивом, зубы стучали о край кружки, как будто барабанщик выбивал зловещую дробь перед казнью.
– Вот почему я и не хочу быть русским!.. И даже не хочу жить в этой гребаной России!.. Это же и от моего имени, позоря меня… мордой по стеклу, втаптывая в дерьмо по уши, президент страны… подумать, президент страны!.. посылает премьер-министра, посылает директора Кардиологического центра и его лучших хирургов с наказом: бросьте вы все свои гребаные эксперименты, бросьте всех своих больных, пусть дохнут к такой-то матери, но мчитесь в эту лучшую из больниц и спасите именно этого человека!.. Как на меня посмотрят вот те девушки, перед которыми я стараюсь выглядеть человеком умным и образованным?.. Это же и от моего имени президент страны, игнорируя умирающего Святослава Рихтера, велит спасать клоуна, клоуна… мать ее, клоунскую Россию, для которой скоморох всегда был важнее священника!
Он поперхнулся, Яшка деликатно постучал его по спине.
– Не хочешь жить в России?.. – переспросил он участливо. – Но эмигрировать нам некуда…
Крылов горько засмеялся.
– Да, Гусев еще не объявил Марс областью России. Но если России, считай, уже нет… а то дерьмо, в котором стоим по уши, уже не Россия… то все-таки есть мы.
– Мы? Но мы же русские?
– Гм…
– Что не так?
– Просто вспомнил, что совсем недавно мы были не русскими, а советскими.
Глава 2
Напротив за столом деликатно смакует пиво, словно французское вино, Klm – подтянутый, с прямой спиной, интеллигентный, но с непривычно накачанными для интеллигента плечами. Грудь всегда вперед, спина прямая, словно, как кавалергард, по часу каждый день стоит у стены, касаясь ее всей спиной, ягодицами, затылком и локтями, вырабатывая осанку.
Если он сейчас заговорит о слезе невинного ребенка, промелькнула слабая мыслишка, я его стукну пивной кружкой. Вообще-то давно уже не встречал таких интеллигентных мальчиков, что за дверью своей квартиры, попав в более жесткую среду улицы, не прятались как улитки в свою раковину, а старались отстоять свой пятачок: накачивали мускулатуру, учились бить не только доводами, как учили интеллигентные родители, но и кулаками. Такие иногда даже не косили от армии, а сами просились в ВДВ. У таких на всю жизнь остается амбивалентность: несвойственная интеллигентам выправка и молодцеватость, желание защищать ставшую в чем-то родной армию, которую вообще во время службы ненавидели и презирали, но в то же время сохранили и возлелеяли весь мертвый набор гниющей на корню этой интеллигенции: а кто решать будет, слезинка невинного ребенка, сила – не аргумент, сперва все просчитать надо… из-за чего на таких непримкнувших смотрели, как на чужих, и «армейцы», и гнилоинтели.
Справа от Klm чистит креветок, как он представился, Раб Божий. Может быть, даже назвал настоящее имя, но кто их запоминает, уже с полгода его знают в виртуальной Корчме именно как Раба Божьего, так он подписывается в Корчме. Все привыкли представлять худого старика-аскета в монашеском одеянии, длинноволосого и с козлиной бородкой, но на очной встрече узрели хоть и худого, но не хилого молодого парня. На сайте православие защищал, как сразу все поняли, скорее из упрямства, из чувства малограмотного патриотизма, явно считая Иисуса Христа соратником не то Невского, не то Донского. Лицо светлое, истовое, нечеловечески праведное, всегда словно бы чуть приподнятое в направлении к небу, пусть Господь зрит его, верного слугу, что исполняет Его Волю.
Крылов ненавидел тупое православие, но Раба Божьего любил, как любят человека абсолютно чистого и праведного, пусть даже не наших взглядов. Мы все, подумал он, любим и жалеем противников непрактичных, чересчур честных и щепетильных, которые, в отличие от нас, не ударят в спину, не дадут подножку, из-за чего мы их всегда… едва только возжелаем, но оттого и не повергаем, что можем это сделать в любой момент.
Если он сейчас заговорит о слезе невинного ребенка, промелькнула слабая мыслишка, я его стукну пивной кружкой. Вообще-то давно уже не встречал таких интеллигентных мальчиков, что за дверью своей квартиры, попав в более жесткую среду улицы, не прятались как улитки в свою раковину, а старались отстоять свой пятачок: накачивали мускулатуру, учились бить не только доводами, как учили интеллигентные родители, но и кулаками. Такие иногда даже не косили от армии, а сами просились в ВДВ. У таких на всю жизнь остается амбивалентность: несвойственная интеллигентам выправка и молодцеватость, желание защищать ставшую в чем-то родной армию, которую вообще во время службы ненавидели и презирали, но в то же время сохранили и возлелеяли весь мертвый набор гниющей на корню этой интеллигенции: а кто решать будет, слезинка невинного ребенка, сила – не аргумент, сперва все просчитать надо… из-за чего на таких непримкнувших смотрели, как на чужих, и «армейцы», и гнилоинтели.
Справа от Klm чистит креветок, как он представился, Раб Божий. Может быть, даже назвал настоящее имя, но кто их запоминает, уже с полгода его знают в виртуальной Корчме именно как Раба Божьего, так он подписывается в Корчме. Все привыкли представлять худого старика-аскета в монашеском одеянии, длинноволосого и с козлиной бородкой, но на очной встрече узрели хоть и худого, но не хилого молодого парня. На сайте православие защищал, как сразу все поняли, скорее из упрямства, из чувства малограмотного патриотизма, явно считая Иисуса Христа соратником не то Невского, не то Донского. Лицо светлое, истовое, нечеловечески праведное, всегда словно бы чуть приподнятое в направлении к небу, пусть Господь зрит его, верного слугу, что исполняет Его Волю.
Крылов ненавидел тупое православие, но Раба Божьего любил, как любят человека абсолютно чистого и праведного, пусть даже не наших взглядов. Мы все, подумал он, любим и жалеем противников непрактичных, чересчур честных и щепетильных, которые, в отличие от нас, не ударят в спину, не дадут подножку, из-за чего мы их всегда… едва только возжелаем, но оттого и не повергаем, что можем это сделать в любой момент.