Страница:
Я снова кивнул, хоть и не понимаю, зачем мне это, но все же лучше, чем бороться с писсуарами или помогать пьяному попу отбирать дом у предпринимателя.
– В России, – продолжал он с энтузиазмом, – на восьмидесяти процентах территории плюсовая температура удерживается чуть больше двух месяцев! Понятно, что из-за климата у нас во много раз больше тратится топлива, а сколько на одежду, обувь, шапки, которых в странах Европы вообще не знают? Стены приходится строить толще, дороги ремонтировать чаще, замерзающая на асфальте вода быстро все рушит. Я уж молчу, что сельское хозяйство неконкурентно из-за короткого лета.
Он посмотрел на меня в поисках поддержки, я обронил:
– Да, хреново.
– Вот-вот. Потому наши отрасли хозяйства неконкурентоспособны! Во слово какое длинное, но выговорил! Надо бы гнать иностранные слова, а то язык сломаешь… Неконкурентны… тьфу!.. тем, кто в Австралии, Южной Америке, молчу про Юго-Восточную Азию. Капитал туда убегает даже из России! На беду, квалифицированная… тьфу, еще одно чужое слово! Нет чтобы сказать просто «чернорабочие»… так вот эта белая рабочая сила тоже бежит из России, как крысы с тонущего корабля. А чернущщая… ну, в том же Китае хватает и чернорабочих. Все равно будет дешевле там.
Я кивнул, соглашаясь, убегание капиталов из России началось еще в начале девятнадцатого века, когда начали строить железные дороги и подключились к международной сети банков. Вывоз капиталов уже тогда достиг катастрофических размеров, не хватило средств на перевооружение армии и флота, а это привело Россию к поражению в Крымской, а затем в Русско-японской войне.
– Что-то слишком уж мрачно, – заметил я. – Как же другие на Западе живут?
– Да так и живут, – ответил он, погромыхивая голосом. – Возьми Канаду. Рядом богатейшие Штаты, Канада должна просто цвести, ведь соседи запросто могут вкладывать миллиарды и осваивать эту территорию… Ни хрена!.. В Канаде ненамного холоднее, чем на юге Украины, однако там пусто, как на Луне. Меньше, чем ноль и две десятых на квадратный километр! Это пустыня. Настоящая пустыня.
Он умолк на миг, но я и сам видел, к чему клонит. В перспективе Россия в ближайшие десять-пятнадцать лет превратится в безлюдное, заросшее лесом пространство, в какое превратилась Канада. Да, наиболее квалифицированная часть русских спешно покидает Россию, а остальные, лишившись естественных вожаков, спиваются, опускают руки. Сами по себе ничего не стоят, им обязательно нужны рядом сильные, умелые, на которых надо равняться.
– Как тебе такие выкладки? – спросил он.
– Лучше бы они были неправильные, – ответил я с досадой.
Он оживился.
– Считаешь, все верно?
– Если и не все, – ответил я хмуро, – то многое. Хреново нам придется, Иван Данилович. Вот о чем надо думать, а нас тут пытаются всякой мелочовкой нагрузить. Чтобы мы, слоны, занимались мышиной возней. Как будто партия русских националистов – это вроде кружка по ловле бабочек.
Он кивнул, но довольное выражение медленно сползало с широкого лица.
– Да, это так, но ты молодец!
– В чем?
– А не даешь партии сползать в мелочовку. Я же вижу, как многие просто не понимают… Однако, с другой стороны, что мы можем? Климат в России уж точно не изменим.
Я с сочувствием смотрел в его честное открытое лицо.
– Разве что политический климат, – сказал я.
Он спросил с надеждой в голосе:
– Ты над этим думаешь?
– Да кто над этим не думает, – ответил я. – Но почему-то самые большие думатели устроились парикмахерами да таксистами, а не членами правительства. Наверное, таксистами интереснее, как считаешь?
Его губы чуть раздвинулись в очень скупой усмешке.
– Но я в тебя верю, Борис Борисович. У тебя светлая голова. Ты не дашь утопить в текучке ни себя, ни нашу партию. Но я к тебе еще зашел и по одному деликатному делу…
Я не поверил глазам: он застеснялся, даже глаза потупил, бумага зашуршала в огромных ладонях, сложил вчетверо и сунул в широкий карман.
– Что-то случилось?
– Правнук родился, – сообщил он со сдержанной гордостью. – Первый! Семья настаивает, отметить жаждут… Словом, просят вас, Борис Борисович, поприсутствовать. Мы заказали три столика в ресторане. От нас недалеко, да и отсюда рукой подать. Ну, почти… После работы можно заехать, наши будут уже там. Посидим часок, моя семья потом всю жизнь будет хвастаться, что на крестинах правнука был сам профессор Зброяр, он же лидер партии РНИ! Это для нас великая честь, Борис Борисович.
Я смотрел в его честное открытое лицо, похожее на гранитную глыбу, иссеченную всеми ветрами, как южными, так и северными, вспомнил, как многие из моего университетского окружения прилагают титанические усилия, чтобы не попасться мне навстречу, не оказаться рядом, чтобы не дай бог кто-то не увидел нас беседующими, из-за чего репутация такого человека покатится под гору, а то и вовсе рухнет, как выпавший из самолета слон…
– Спасибо, – ответил я. – Только уговор, не спаивать!
На стене над головой Юлии картина в старинной рамке, что-то вроде «Утра в сосновом бору», только вместо медведицы с медвежатами – семья на пикнике. Очень милая и домашняя картина, подобное и должно висеть в офисах подобных организаций, как наша. Умеренно консервативная, проповедующая исконные ценности: семья, любовь к природе, уважение и понимание между поколениями.
Юлия просматривала что-то невидимое для меня на экране, иногда делала левой рукой движение, в котором я угадывал Control+A, а затем Control+C, этот жест распознать нетрудно, слишком характерен, к тому же я сам из той эпохи, когда Windows еще не существовал, но зато на смену голому DOSу пришла великолепнейшая и суперреволюционная оболочка Питера Нортона, разом отучившего нас писать команды вручную.
Она вскинула голову, улыбнулась поверх очков, очень милая и обаятельная.
– Уже уходите, Борис Борисович?
– Рано? – поинтересовался я. – Что-то голова совсем тупая… да и не смог отказаться, Андыбин пригласил отметить рождение его первого правнука.
– Дело хорошее, – сказала она. – Пусть хоть внуки борются против вырождения России.
– Да, конечно, – ответил я рассеянно.
Мы улыбнулись друг другу, я был уже у двери, когда неожиданная мысль ворвалась в серое вещество и осветила его радостным оранжевым светом. Обернулся, Юлия уже смотрит в экран, но заметила мое движение, обернулась.
– Что-то случилось, Борис Борисович?
– Да, – ответил я. – Юлия, я иду в ресторан, а как-то неловко без прикрытия. Вы не смогли бы пойти со мной?
Она вздернула брови.
– В качестве…
– Телохранителя, – объяснил я. – Там наверняка будут женщины, которые попытаются… Пусть видят, что объект уже захвачен.
Она засмеялась.
– Да, вы – политик!
– Приглашение принимаете?
Она задумалась, оглядела меня испытующе. В глазах промелькнуло сомнение.
– Вы мужчина видный, – заметила она. – С вами появиться не стыдно. Но не испортим ли прекрасные отношения шефа и очень исполнительного секретаря?
– Неужели мы такие придурки? – изумился я.
Она засмеялась.
– Но как насчет моего внешнего вида?
– А что не так? – спросил я с недоумением.
Она с укоризной покачала головой.
– Борис Борисович, какой же вы… Ну где видели женщину, чтобы отправилась в ресторан в том же платье, что и на работу?
– Вы эта женщина, – отрезал я. – Юлия, неужели я или Андыбин замечаем, во что вы одеты? Господи, Юлия, да хоть в дерюжном мешке явитесь или в платье из бриллиантов, Андыбин не обратит внимания. А вот вам он обрадуется.
Она несколько мгновений смотрела с явным сомнением, не зная, расценить ли как комплимент или как оскорбление, после долгой паузы вздохнула.
– Хорошо. Сейчас закрою все документы, поставлю на пароль и обесточу. Это займет времени меньше, чем подкрасить губы.
– Как здорово, – выдохнул я. – Вы просто идеальная женщина.
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
– В России, – продолжал он с энтузиазмом, – на восьмидесяти процентах территории плюсовая температура удерживается чуть больше двух месяцев! Понятно, что из-за климата у нас во много раз больше тратится топлива, а сколько на одежду, обувь, шапки, которых в странах Европы вообще не знают? Стены приходится строить толще, дороги ремонтировать чаще, замерзающая на асфальте вода быстро все рушит. Я уж молчу, что сельское хозяйство неконкурентно из-за короткого лета.
Он посмотрел на меня в поисках поддержки, я обронил:
– Да, хреново.
– Вот-вот. Потому наши отрасли хозяйства неконкурентоспособны! Во слово какое длинное, но выговорил! Надо бы гнать иностранные слова, а то язык сломаешь… Неконкурентны… тьфу!.. тем, кто в Австралии, Южной Америке, молчу про Юго-Восточную Азию. Капитал туда убегает даже из России! На беду, квалифицированная… тьфу, еще одно чужое слово! Нет чтобы сказать просто «чернорабочие»… так вот эта белая рабочая сила тоже бежит из России, как крысы с тонущего корабля. А чернущщая… ну, в том же Китае хватает и чернорабочих. Все равно будет дешевле там.
Я кивнул, соглашаясь, убегание капиталов из России началось еще в начале девятнадцатого века, когда начали строить железные дороги и подключились к международной сети банков. Вывоз капиталов уже тогда достиг катастрофических размеров, не хватило средств на перевооружение армии и флота, а это привело Россию к поражению в Крымской, а затем в Русско-японской войне.
– Что-то слишком уж мрачно, – заметил я. – Как же другие на Западе живут?
– Да так и живут, – ответил он, погромыхивая голосом. – Возьми Канаду. Рядом богатейшие Штаты, Канада должна просто цвести, ведь соседи запросто могут вкладывать миллиарды и осваивать эту территорию… Ни хрена!.. В Канаде ненамного холоднее, чем на юге Украины, однако там пусто, как на Луне. Меньше, чем ноль и две десятых на квадратный километр! Это пустыня. Настоящая пустыня.
Он умолк на миг, но я и сам видел, к чему клонит. В перспективе Россия в ближайшие десять-пятнадцать лет превратится в безлюдное, заросшее лесом пространство, в какое превратилась Канада. Да, наиболее квалифицированная часть русских спешно покидает Россию, а остальные, лишившись естественных вожаков, спиваются, опускают руки. Сами по себе ничего не стоят, им обязательно нужны рядом сильные, умелые, на которых надо равняться.
– Как тебе такие выкладки? – спросил он.
– Лучше бы они были неправильные, – ответил я с досадой.
Он оживился.
– Считаешь, все верно?
– Если и не все, – ответил я хмуро, – то многое. Хреново нам придется, Иван Данилович. Вот о чем надо думать, а нас тут пытаются всякой мелочовкой нагрузить. Чтобы мы, слоны, занимались мышиной возней. Как будто партия русских националистов – это вроде кружка по ловле бабочек.
Он кивнул, но довольное выражение медленно сползало с широкого лица.
– Да, это так, но ты молодец!
– В чем?
– А не даешь партии сползать в мелочовку. Я же вижу, как многие просто не понимают… Однако, с другой стороны, что мы можем? Климат в России уж точно не изменим.
Я с сочувствием смотрел в его честное открытое лицо.
– Разве что политический климат, – сказал я.
Он спросил с надеждой в голосе:
– Ты над этим думаешь?
– Да кто над этим не думает, – ответил я. – Но почему-то самые большие думатели устроились парикмахерами да таксистами, а не членами правительства. Наверное, таксистами интереснее, как считаешь?
Его губы чуть раздвинулись в очень скупой усмешке.
– Но я в тебя верю, Борис Борисович. У тебя светлая голова. Ты не дашь утопить в текучке ни себя, ни нашу партию. Но я к тебе еще зашел и по одному деликатному делу…
Я не поверил глазам: он застеснялся, даже глаза потупил, бумага зашуршала в огромных ладонях, сложил вчетверо и сунул в широкий карман.
– Что-то случилось?
– Правнук родился, – сообщил он со сдержанной гордостью. – Первый! Семья настаивает, отметить жаждут… Словом, просят вас, Борис Борисович, поприсутствовать. Мы заказали три столика в ресторане. От нас недалеко, да и отсюда рукой подать. Ну, почти… После работы можно заехать, наши будут уже там. Посидим часок, моя семья потом всю жизнь будет хвастаться, что на крестинах правнука был сам профессор Зброяр, он же лидер партии РНИ! Это для нас великая честь, Борис Борисович.
Я смотрел в его честное открытое лицо, похожее на гранитную глыбу, иссеченную всеми ветрами, как южными, так и северными, вспомнил, как многие из моего университетского окружения прилагают титанические усилия, чтобы не попасться мне навстречу, не оказаться рядом, чтобы не дай бог кто-то не увидел нас беседующими, из-за чего репутация такого человека покатится под гору, а то и вовсе рухнет, как выпавший из самолета слон…
– Спасибо, – ответил я. – Только уговор, не спаивать!
На стене над головой Юлии картина в старинной рамке, что-то вроде «Утра в сосновом бору», только вместо медведицы с медвежатами – семья на пикнике. Очень милая и домашняя картина, подобное и должно висеть в офисах подобных организаций, как наша. Умеренно консервативная, проповедующая исконные ценности: семья, любовь к природе, уважение и понимание между поколениями.
Юлия просматривала что-то невидимое для меня на экране, иногда делала левой рукой движение, в котором я угадывал Control+A, а затем Control+C, этот жест распознать нетрудно, слишком характерен, к тому же я сам из той эпохи, когда Windows еще не существовал, но зато на смену голому DOSу пришла великолепнейшая и суперреволюционная оболочка Питера Нортона, разом отучившего нас писать команды вручную.
Она вскинула голову, улыбнулась поверх очков, очень милая и обаятельная.
– Уже уходите, Борис Борисович?
– Рано? – поинтересовался я. – Что-то голова совсем тупая… да и не смог отказаться, Андыбин пригласил отметить рождение его первого правнука.
– Дело хорошее, – сказала она. – Пусть хоть внуки борются против вырождения России.
– Да, конечно, – ответил я рассеянно.
Мы улыбнулись друг другу, я был уже у двери, когда неожиданная мысль ворвалась в серое вещество и осветила его радостным оранжевым светом. Обернулся, Юлия уже смотрит в экран, но заметила мое движение, обернулась.
– Что-то случилось, Борис Борисович?
– Да, – ответил я. – Юлия, я иду в ресторан, а как-то неловко без прикрытия. Вы не смогли бы пойти со мной?
Она вздернула брови.
– В качестве…
– Телохранителя, – объяснил я. – Там наверняка будут женщины, которые попытаются… Пусть видят, что объект уже захвачен.
Она засмеялась.
– Да, вы – политик!
– Приглашение принимаете?
Она задумалась, оглядела меня испытующе. В глазах промелькнуло сомнение.
– Вы мужчина видный, – заметила она. – С вами появиться не стыдно. Но не испортим ли прекрасные отношения шефа и очень исполнительного секретаря?
– Неужели мы такие придурки? – изумился я.
Она засмеялась.
– Но как насчет моего внешнего вида?
– А что не так? – спросил я с недоумением.
Она с укоризной покачала головой.
– Борис Борисович, какой же вы… Ну где видели женщину, чтобы отправилась в ресторан в том же платье, что и на работу?
– Вы эта женщина, – отрезал я. – Юлия, неужели я или Андыбин замечаем, во что вы одеты? Господи, Юлия, да хоть в дерюжном мешке явитесь или в платье из бриллиантов, Андыбин не обратит внимания. А вот вам он обрадуется.
Она несколько мгновений смотрела с явным сомнением, не зная, расценить ли как комплимент или как оскорбление, после долгой паузы вздохнула.
– Хорошо. Сейчас закрою все документы, поставлю на пароль и обесточу. Это займет времени меньше, чем подкрасить губы.
– Как здорово, – выдохнул я. – Вы просто идеальная женщина.
ГЛАВА 6
И все-таки она не только подкрасила губы, но ухитрилась сменить очки. Вообще, как я заметил, очки перестали быть приспособлением, исправляющим зрение, а превратились в средство украшения.
Юлия смотрела через слегка розовые стекла таких же крупных очков, оправа оранжевого цвета, чувствуется работа умелого дизайнера, в этих очках она еще женственнее, элегантнее.
– Неужели в сумочке целый набор? – удивился я. – Юлия, я даже не думал, что очки могут быть… ну, красивыми…
Она засмеялась, блестя живыми яркими глазами.
– Отстаете, Борис Борисович!
– Отстаю, – согласился я.
В машине она восторгалась и спутниковой навигацией, и роскошным креслом, и стереозвучанием, я польщенно улыбался, когда хвалят машину – хвалят хозяина, без особой нужды играл в шахматку, демонстрируя привод на все четыре колеса и скоростные качества.
Дорога пошла на широченный мост, по обе стороны гирлянды цветных фонариков, такие зажигают перед Новым годом, но еще рано, неужели я забыл о каком-то важном празднике?
Все чаще обгоняем автомобили с кокетливо задранными задницами, они мне напоминают гомосеков, на другой стороне моста та же старая часть города, вся в невысоких кирпичных домиках. Низкие, очень неуютные, но снести эти серые двухэтажки нельзя: история! В каждом из них кто-то бывал, а то и жил.
Но все равно нет во мне, ну нет ожидаемого трепета почтительности! Даже в древнем Кремле, где Царь-колокол, который никогда не звонил, Царь-пушка, из которой выстрелить невозможно, даже там не чувствовал священного восторга. Какая древность, когда на расстоянии вытянутой руки и древние акрополи Эллады, и Колизей Рима, и египетские пирамиды, и стелы Хаммурапи, и гробница Тутанхамона!
Промелькнул огромный плакат, при виде которого я поморщился, словно прикусил на больной зуб: приглашает к себе какой-то «Строй-city», да, именно так и написано. Половина слова по-русски, другая – по-английски. Пока я рассматривал, нас обогнал «каблук» с надписью по всему борту «Chandler»: служба технической помощи…
Озлившись, я начал посматривать по сторонам внимательнее и только сейчас увидел то, что уже давно вкрадывается в нашу жизнь, но почему-то не замечаем: едва ли не треть реклам и вывесок на английском! И никто не спорит, не возмущается, все нашенское легко и без сопротивления уступает западному… и эти сраные россияне почему-то еще уверены, что сохранят и поднимут Россию? Именно как Россию, без всяких западных инвестиций, западных менеджеров, вообще чего-либо западного… Как? К а к?
Юлия искоса наблюдала за моим лицом, спросила мягко:
– Тучи враждебные злобно гнетут?
– Да, – ответил я. – Да.
– Какие?
– Дурость наша. Мы уже отдали Россию, но отдали молча. Отдали, но сами себе в этом не признаемся. Как страусы сунули головы в песок, ждем…
Она слегка раздвинула губы.
– Чего?
– Что пронесет, – ответил я. – Само пронесет. Вот что-то такое случится, Бог возьмет и спасет Россию. Просто так, ни за что. Он вроде бы дураков и убогих любит!..
– Вы в это не верите?
– А Дарвин на что? – огрызнулся я. – Я верю в закон выживания. И закон отсеивания слабых! Этот закон тоже Бог установил, Дарвин его только сформулировал.
Когда ехали через эту половинку центральной части, снова попался этот «Строй-city», видать, крупная фирма, а засмотрелся на табличку с надписью «Никитский бульвар», там зачем-то продублировано надписью «Nikitskiy boulevard»… так-так, вон и еще масса улиц! Это не говоря уже о многочисленных казино и развлекательных заведениях, где названия кричат сами за себя: «Ричард Львиное Сердце», «Монтесума», «Фараон», «Дюрандаль», «Эскалибур», «Kamelot»… Ну да ладно, можно еще вообразить, что владельцы настолько заинтересованы, чтобы заглянул кто-то из иностранцев, что плюют на соотечественников, но каким надо быть идиотом, чтобы на крохотную пивную забегаловку нацепить вывеску «Eldorado»?
А если не идиот, то кто?
Сердясь все сильнее, я увеличивал скорость, скоро и на крайней левой стало невмоготу, пошел по середине шоссе, играя в шахматку. Раньше, когда у меня был старенький опель, я сигналил, мигал фарами, чтобы уступили дорогу, а теперь проще обойти самому, чем ждать, пока сдвинутся с места.
По всей огромной Москве пока что не встретил ни «Илью Муромца», ни «Князя Владимира», или кого-то из прославленных князей, начиная от князя Кия и Рюрика, а вот Ричардов Львиное Сердце только на своих маршрутах насчитал одиннадцать, начиная от ресторанов и кончая пунктами для приема посуды.
– Мать вашу, – вырвалось у меня, – в такой стране… с таким населением?
Слева шарахнулся серебристый мерс, слишком напористо пру на высокой скорости, готов на столкновение, опытные автомобилисты на расстоянии чувствуют, от какого водилы чего ждать, а у меня сейчас давление, как у Гастелло или Матросова по делу, а я в ярости и недоумении: у тех был впереди враг, а за спиной – друзья, но что у меня? Справа и слева одни недоумки? Или я сам чего-то недопонимаю?
Юлия напомнила со строгостью в голосе:
– Борис Борисович, успокойтесь. Вы же не на драку собрались?
Я с шумом выдохнул воздух, запертый в груди.
– Извините, Юлия.
– Ничего, – ответила она легко, – я ваш телохранитель, не забыли?
– Спасибо, Юлия. Вы правы, уже скоро, а я весь на взводе.
Через полчаса скоростной езды впереди замаячило здание, настолько ярко освещенное, что хватило бы всему Владивостоку, где то и дело отключают электроэнергию, а на крыше еще и трехметровая фигура из лампочек, улыбающаяся девица в ковбойском костюме призывно делает ручкой, внизу надпись «Slots a fun», чуть ниже: «Coin castle».
Юлия поинтересовалась:
– Разве мы в казино?
– Вроде бы в ресторан, – ответил я, но без уверенности в голосе. – Хотя Андыбин может и не знать разницы.
Я припарковался, а когда вылез из машины, с той стороны дверцу уже открывал генеральского вида солидный швейцар.
– Изволите отдохнуть у нас? – поинтересовался он.
– Изволим, – ответил я и попытался припомнить, дают ли швейцарам на чай. Официантам дают всегда, гардеробщикам – время от времени, а вот швейцарам… гм. – У вас еще и казино?
– Только в холле, – ответил он поспешно. – У нас целый зал, но публика приличная.
Он забежал петушком-петушком вперед, распахнул двери. Я пропустил Юлию, вдвинулся следом, уже морщась от оглушающего рева музыки, жестяного звяканья одноруких бандитов, их здесь длинный ряд вдоль стен. С потолка не льется, а обрушивается яркий праздничный свет, стены в красных и желтых тонах, впечатление разлитой крови, обнаженной плоти, я против желания ощутил, что я тоже зверь, вообще скотина еще та, все это действует, возбуждает, подталкивает…
К нам подбежал один из местных менеджеров, я покачал головой и указал на распахнутую дверь на противоположной стороне зала:
– Мы туда.
Из дверей ресторана навстречу выкатываются незримые, но плотные волны ароматов и запахов жареного мяса, разваренной рыбы, острых приправ, кислейших вин, что красиво называются сухими, нас встретило и приняло в объятия чувство довольства и сытости. Такое бывает, наверное, у семьи львов, что задрали пару молодых сочных антилоп и теперь дремлют на солнышке, иногда лениво поглядывая на свежую добычу.
Народ степенно веселится за накрытыми столами, четырехугольные столы под белыми скатертями выстроились ровно, строго, как токарные станки. Холодно блестят ножи и вилки, кремовые вигвамы салфеток на блюдцах, половина столов еще или уже свободна, за остальными приличная публика: мужчины и женщины среднего возраста, что значит, устоявшиеся, солидные, мужчины в хороших костюмах и при галстуках, женщины кто в чем, я бы не назвал это даже платьями и костюмами, но смотрятся великолепно.
На эстраде пятеро музыкантов дудят, бьют в тарелки и барабаны, а ярко накрашенная певица со смутно знакомым лицом больше танцует, чем поет, уже мокрая, голые плечи и лицо блестят, в перерывах выкрикивает нечто вроде «фак ю, фак ол, фак год, фак сатан…», но все ритмично, танцевально, и хотя сейчас никто не танцует, но уже есть желание хотя бы притопывать, сидя за хорошо накрытым столом.
Андыбин и его семья устроились подальше от эстрады, под глухой стеной, там три сомкнутых стола, все мужчины крепкие, настоящей сталинской закалки. Я сразу признал кровную родню Андыбина по огромному росту и широким костям. С ними четверо женщин, тоже под стать мужчинам, Андыбин всерьез берется спасать Россию от вымирания, подбирая сыновьям в жены рослых и здоровых женщин.
Он поднялся навстречу, огромный, как медведь гризли, распахнул исполинские объятия:
– Борис Борисович!.. Мы уж отчаялись!.. Дорогие друзья, это наш дорогой Борис Борисович Зброяр, лидер нашего движения, действительно умный человек и, вы не поверите, – профессор! Это наша милая Юля, она у нас, вот клянусь всем на свете, несмотря на ее юность и красоту, мама всем нашим эрэнишникам. Обо всех все знает, обо всех заботится, для всех у нее есть подарок…
Потом представил своих сынов, те поднимались и щелкали каблуками, женщины протягивали руки, не вставая, только самая юная, Вероника, покраснела и вскочила, как школьница.
Нас усадили на оставленные нам стулья, официант тут же принес заранее заказанные салаты, наполнил фужеры и снова встал у стены, наблюдая за нашим столом. Сыновья и жены как раз заканчивали с холодными закусками, Андыбин встал и провозгласил тост за новоприбывших: руководителя РНИ Бориса Борисовича и прелестную Юлию. Я запротестовал, ведь собрались по случаю рождения правнука, Андыбин и даже его дети снисходительно заулыбались: для русского человека все праздники – это застолье, а любое застолье одинаково и отмечается прежде всего обильной выпивкой. Одинаковой в Новый год, Первомай, Женский день, дни рождений или поминки. А о причине застолья вспоминают изредка, когда больше не о чем вспомнить.
Андыбин – человек простых нравов, на горячее ему подали хорошо зажаренную крупную птицу, размером с гуся, даже не привычно оранжевую, а ярко-красную, почти багровую. Корочка потрескивала при каждом движении, из разломов вырывались струйки пара, как из кипящего котла под высоким давлением. Андыбин жадно втянул ноздрями аромат.
– Сейчас захлебнусь слюнями, – сказал он. – Что за птица?
– Индейка, – предположил Кирилл, его старший сын. – Батя, ты же сам заказывал!
– Я не заказывал, – ответил Андыбин. – Я только эта… помогал составлять меню, но в общем, в общем!
– Это мод, – сказал Влас, внук, он же сын Кирилла и отец новорожденного Василия. – Теперь генная инженерия каких только уродов не делает!
– Так это урод?
– Сейчас узнаем, – сказал Андыбин мудро. – Если невкусно, то урод, а все ученые – гады, что вредят природе-матушке. Если вкусно, то не совсем и гады…
В птицу вонзились ножи с двух сторон, корочка затрещала, распалась, обнажая нежнейшее мясо, истекающее сладким горячим соком. Запах ударил по лицу, как поезд-экспресс застрявшую на переезде козу. Мои ноздри затрепетали, улавливая ароматы чеснока, лука, перца, аджики – то ли повара так постарались, то ли в самом деле генетики, теперь не разберешь, да и неважно. Пусть каждый занимается своим делом.
Я смутно помнил, что мужчина должен ухаживать за женщиной, только они оказались и справа и слева, я поступил чисто по-русски: вспомнил, что у нас свобода и равенство, потащил себе на тарелку увесистый ломоть, а женщины позаботятся о себе сами, не стану же унижать их ухаживанием за столом, еще воспримут как намек на их неполноценность, по судам затаскают.
Вокруг измененного гуся, если это гусь, по кругу выложен заборчик из прекрасного зеленого горошка, натыканы ломтики овощей, все пропиталось соком, восхитительно пахнет, еще восхитительнее на вкус.
Тарелка моя быстро пустела, Юлия сказала заботливо:
– Борис Борисович, позвольте положу немного рыбки… Вы, я вижу, просто не дотягиваетесь.
– Да-да, – согласился я, – руки какие-то короткие. Словно и не политик. Спасибо, Юлия!
К гремящей музыке уже притерпелся, наконец-то ощутил покой, расслабление, и вообще все вокруг начало нравиться. В двух шагах от меня на отдельном столике из серебряного ведерка, наполненного колотым льдом, выглядывает большая бутылка из толстого зеленого стекла, белая салфетка на краешке. Передо мной два элегантных вытянутых кверху фужера с золотистым вином, где непрестанно, рождаясь у самого дна, бегут к поверхности блестящие радостные пузырьки.
– Спасибо, Юлия, – повторил я. – Вы и здесь обо мне заботитесь.
– Это ничего, – ответила она задорно. – Вам можно!
– Почему? – поинтересовался я.
– Мужчины вообще мало обращают внимания на правила этикета. А уж русским националистам так и вовсе зазорно.
Я попытался понять, комплимент это или не совсем, но тут поднялся разгоряченный водочкой Кирилл, провозгласил тост за величие русского народа, сокрушившего хребет немцам, что бы там юсовцы ни говорили о своей ведущей роли, закончил словами о неизбежной погибели врагов земли русской. Мы все встали и сдвинули бокалы.
Юлия улыбается, ей все нравится, хороша, самая яркая не только за столом, но и во всем зале. Как и всякий мужчина, я уже осмотрел и оценил женщин, это у нас инстинктивно, на подсознательном уровне. Как, впрочем, и мужчин, что тоже автоматически, вне зависимости от сознания. Среди мужчин в ресторане немало и покруче меня, надо быть объективным, но среди женщин Юлия – самая. Это тоже, скажем, точная оценка. Не зря же некоторые козлы, а они все козлы, начинают посматривать в нашу сторону, уже прикидывают, пора ли приглашать на танец, или же дать ей возможность осушить еще пару фужеров.
Влас, блестя глазами, похохатывал, втолковывал Кириллу:
– Пап, ну ты подумай: пустая комната, два титановых шарика… Он один сломал, другой потерял! Круто? Кто еще смог бы?
Кирилл усмехнулся, пробасил гордо:
– Нет вопросов. А ты слышал, ученые открыли, что Великая Китайская стена на самом деле построена не китайцами, а их соседями!
Влас хохотнул, сказал живо:
– А ты слышал, сейчас пессимист изучает китайский язык, оптимист – английский, а реалист – автомат Калашникова?
– Слыхал, старо. А ты знаешь, когда наступит всемирный голод? То-то!.. Когда китайцы начнут есть вилками.
Влас захохотал громче.
– Слыхал, китайцы взломали сайт Пентагона, каждый попробовал один пароль? Говорят, настоящий китайский мужчина должен в своей жизни построить тысячу домов, посадить сто тысяч деревьев… В общем, хоть как-то отвлечься.
С другой стороны раскрасневшийся Андыбин объяснял Глебу:
– Наших полно по всему миру! Еще до революции миллионами выезжали за границу!.. Вся Канада вон на треть из наших. Да и другие страны…
Глеб кивал, соглашался:
– Да, батя, да. Россия воспрянет ото сна и позовет домой своих разлетевшихся по миру сыновей… и загнется тогда американский балет, канадский хоккей и турецкая торговля…
Андыбин повернулся к хохочущим Кириллу и Власу.
– Ржете? А вот вам обоим случай покруче из нашего близкого будущего: штатовский президент ворочает киркой в каменоломне и ворчит на нашего, мол, просил же поддержать против Ирака! А наш отвечает: а я просил поддержать против Чечни! Третьим долбит киркой Шарон и бурчит на обоих: бараны, я же просил поддержать в Палестине!.. А сверху кричит араб с автоматом: кончай болтать, неверные!
Все похохатывали, я тоже засмеялся, но отметил для себя, что Андыбин уже не первый раз рассказывает подобные анекдоты. Вроде бы и насмешка над юсовцами, но и намек, что главная опасность-то в другом месте.
Кирилл закончил смеяться, сказал очень серьезно:
– Да, Христос Акбар!
– Воистину Акбар! – ответил Влас и, не выдержав, захохотал еще громче.
Андыбин с неодобрением покосился на почти полные бокалы передо мной и Юлией.
– А вы что не пьете?.. Сейчас ведь только август, самый благополучный месяц!
Юлия поинтересовалась:
– А какой неблагополучный?
– Январь, – сообщил Андыбин. – Проводы старого года, встреча Нового, Рождество, затем Новый год по старому стилю… Как – зачем старый Новый год? Это контрольный в печень!.. Глебушка, передай мне во-о-он то блюдо с той уродливой рыбиной. И крабов передвинь ближе…
Глеб послушно поставил перед отцом, сказал в мою сторону жалостливо:
– Ну, почему на мне все ездят?
– А ты седло сними, – посоветовал я.
– Ну да, – ответил он уныло, – без седла вовсе спину сотрут… Влас, что присматриваешься к салями? Это не твои флотские макароны! Тех не скоро увидишь!
– Почему?
– Теперь российские макароны экспортируются в Италию! В рамках санкций, наложенных на Италию Европарламентом.
Они захохотали, очень довольные, я тоже засмеялся, но что-то кольнуло, запоздало отметил, что все анекдоты и шуточки выставляют нас, русских, косорукими неумехами. Один сломал, второй потерял – в самом деле предмет для национальной гордости: ну кто еще в мире сможет быть таким разгильдяем?
Юлия смотрела через слегка розовые стекла таких же крупных очков, оправа оранжевого цвета, чувствуется работа умелого дизайнера, в этих очках она еще женственнее, элегантнее.
– Неужели в сумочке целый набор? – удивился я. – Юлия, я даже не думал, что очки могут быть… ну, красивыми…
Она засмеялась, блестя живыми яркими глазами.
– Отстаете, Борис Борисович!
– Отстаю, – согласился я.
В машине она восторгалась и спутниковой навигацией, и роскошным креслом, и стереозвучанием, я польщенно улыбался, когда хвалят машину – хвалят хозяина, без особой нужды играл в шахматку, демонстрируя привод на все четыре колеса и скоростные качества.
Дорога пошла на широченный мост, по обе стороны гирлянды цветных фонариков, такие зажигают перед Новым годом, но еще рано, неужели я забыл о каком-то важном празднике?
Все чаще обгоняем автомобили с кокетливо задранными задницами, они мне напоминают гомосеков, на другой стороне моста та же старая часть города, вся в невысоких кирпичных домиках. Низкие, очень неуютные, но снести эти серые двухэтажки нельзя: история! В каждом из них кто-то бывал, а то и жил.
Но все равно нет во мне, ну нет ожидаемого трепета почтительности! Даже в древнем Кремле, где Царь-колокол, который никогда не звонил, Царь-пушка, из которой выстрелить невозможно, даже там не чувствовал священного восторга. Какая древность, когда на расстоянии вытянутой руки и древние акрополи Эллады, и Колизей Рима, и египетские пирамиды, и стелы Хаммурапи, и гробница Тутанхамона!
Промелькнул огромный плакат, при виде которого я поморщился, словно прикусил на больной зуб: приглашает к себе какой-то «Строй-city», да, именно так и написано. Половина слова по-русски, другая – по-английски. Пока я рассматривал, нас обогнал «каблук» с надписью по всему борту «Chandler»: служба технической помощи…
Озлившись, я начал посматривать по сторонам внимательнее и только сейчас увидел то, что уже давно вкрадывается в нашу жизнь, но почему-то не замечаем: едва ли не треть реклам и вывесок на английском! И никто не спорит, не возмущается, все нашенское легко и без сопротивления уступает западному… и эти сраные россияне почему-то еще уверены, что сохранят и поднимут Россию? Именно как Россию, без всяких западных инвестиций, западных менеджеров, вообще чего-либо западного… Как? К а к?
Юлия искоса наблюдала за моим лицом, спросила мягко:
– Тучи враждебные злобно гнетут?
– Да, – ответил я. – Да.
– Какие?
– Дурость наша. Мы уже отдали Россию, но отдали молча. Отдали, но сами себе в этом не признаемся. Как страусы сунули головы в песок, ждем…
Она слегка раздвинула губы.
– Чего?
– Что пронесет, – ответил я. – Само пронесет. Вот что-то такое случится, Бог возьмет и спасет Россию. Просто так, ни за что. Он вроде бы дураков и убогих любит!..
– Вы в это не верите?
– А Дарвин на что? – огрызнулся я. – Я верю в закон выживания. И закон отсеивания слабых! Этот закон тоже Бог установил, Дарвин его только сформулировал.
Когда ехали через эту половинку центральной части, снова попался этот «Строй-city», видать, крупная фирма, а засмотрелся на табличку с надписью «Никитский бульвар», там зачем-то продублировано надписью «Nikitskiy boulevard»… так-так, вон и еще масса улиц! Это не говоря уже о многочисленных казино и развлекательных заведениях, где названия кричат сами за себя: «Ричард Львиное Сердце», «Монтесума», «Фараон», «Дюрандаль», «Эскалибур», «Kamelot»… Ну да ладно, можно еще вообразить, что владельцы настолько заинтересованы, чтобы заглянул кто-то из иностранцев, что плюют на соотечественников, но каким надо быть идиотом, чтобы на крохотную пивную забегаловку нацепить вывеску «Eldorado»?
А если не идиот, то кто?
Сердясь все сильнее, я увеличивал скорость, скоро и на крайней левой стало невмоготу, пошел по середине шоссе, играя в шахматку. Раньше, когда у меня был старенький опель, я сигналил, мигал фарами, чтобы уступили дорогу, а теперь проще обойти самому, чем ждать, пока сдвинутся с места.
По всей огромной Москве пока что не встретил ни «Илью Муромца», ни «Князя Владимира», или кого-то из прославленных князей, начиная от князя Кия и Рюрика, а вот Ричардов Львиное Сердце только на своих маршрутах насчитал одиннадцать, начиная от ресторанов и кончая пунктами для приема посуды.
– Мать вашу, – вырвалось у меня, – в такой стране… с таким населением?
Слева шарахнулся серебристый мерс, слишком напористо пру на высокой скорости, готов на столкновение, опытные автомобилисты на расстоянии чувствуют, от какого водилы чего ждать, а у меня сейчас давление, как у Гастелло или Матросова по делу, а я в ярости и недоумении: у тех был впереди враг, а за спиной – друзья, но что у меня? Справа и слева одни недоумки? Или я сам чего-то недопонимаю?
Юлия напомнила со строгостью в голосе:
– Борис Борисович, успокойтесь. Вы же не на драку собрались?
Я с шумом выдохнул воздух, запертый в груди.
– Извините, Юлия.
– Ничего, – ответила она легко, – я ваш телохранитель, не забыли?
– Спасибо, Юлия. Вы правы, уже скоро, а я весь на взводе.
Через полчаса скоростной езды впереди замаячило здание, настолько ярко освещенное, что хватило бы всему Владивостоку, где то и дело отключают электроэнергию, а на крыше еще и трехметровая фигура из лампочек, улыбающаяся девица в ковбойском костюме призывно делает ручкой, внизу надпись «Slots a fun», чуть ниже: «Coin castle».
Юлия поинтересовалась:
– Разве мы в казино?
– Вроде бы в ресторан, – ответил я, но без уверенности в голосе. – Хотя Андыбин может и не знать разницы.
Я припарковался, а когда вылез из машины, с той стороны дверцу уже открывал генеральского вида солидный швейцар.
– Изволите отдохнуть у нас? – поинтересовался он.
– Изволим, – ответил я и попытался припомнить, дают ли швейцарам на чай. Официантам дают всегда, гардеробщикам – время от времени, а вот швейцарам… гм. – У вас еще и казино?
– Только в холле, – ответил он поспешно. – У нас целый зал, но публика приличная.
Он забежал петушком-петушком вперед, распахнул двери. Я пропустил Юлию, вдвинулся следом, уже морщась от оглушающего рева музыки, жестяного звяканья одноруких бандитов, их здесь длинный ряд вдоль стен. С потолка не льется, а обрушивается яркий праздничный свет, стены в красных и желтых тонах, впечатление разлитой крови, обнаженной плоти, я против желания ощутил, что я тоже зверь, вообще скотина еще та, все это действует, возбуждает, подталкивает…
К нам подбежал один из местных менеджеров, я покачал головой и указал на распахнутую дверь на противоположной стороне зала:
– Мы туда.
Из дверей ресторана навстречу выкатываются незримые, но плотные волны ароматов и запахов жареного мяса, разваренной рыбы, острых приправ, кислейших вин, что красиво называются сухими, нас встретило и приняло в объятия чувство довольства и сытости. Такое бывает, наверное, у семьи львов, что задрали пару молодых сочных антилоп и теперь дремлют на солнышке, иногда лениво поглядывая на свежую добычу.
Народ степенно веселится за накрытыми столами, четырехугольные столы под белыми скатертями выстроились ровно, строго, как токарные станки. Холодно блестят ножи и вилки, кремовые вигвамы салфеток на блюдцах, половина столов еще или уже свободна, за остальными приличная публика: мужчины и женщины среднего возраста, что значит, устоявшиеся, солидные, мужчины в хороших костюмах и при галстуках, женщины кто в чем, я бы не назвал это даже платьями и костюмами, но смотрятся великолепно.
На эстраде пятеро музыкантов дудят, бьют в тарелки и барабаны, а ярко накрашенная певица со смутно знакомым лицом больше танцует, чем поет, уже мокрая, голые плечи и лицо блестят, в перерывах выкрикивает нечто вроде «фак ю, фак ол, фак год, фак сатан…», но все ритмично, танцевально, и хотя сейчас никто не танцует, но уже есть желание хотя бы притопывать, сидя за хорошо накрытым столом.
Андыбин и его семья устроились подальше от эстрады, под глухой стеной, там три сомкнутых стола, все мужчины крепкие, настоящей сталинской закалки. Я сразу признал кровную родню Андыбина по огромному росту и широким костям. С ними четверо женщин, тоже под стать мужчинам, Андыбин всерьез берется спасать Россию от вымирания, подбирая сыновьям в жены рослых и здоровых женщин.
Он поднялся навстречу, огромный, как медведь гризли, распахнул исполинские объятия:
– Борис Борисович!.. Мы уж отчаялись!.. Дорогие друзья, это наш дорогой Борис Борисович Зброяр, лидер нашего движения, действительно умный человек и, вы не поверите, – профессор! Это наша милая Юля, она у нас, вот клянусь всем на свете, несмотря на ее юность и красоту, мама всем нашим эрэнишникам. Обо всех все знает, обо всех заботится, для всех у нее есть подарок…
Потом представил своих сынов, те поднимались и щелкали каблуками, женщины протягивали руки, не вставая, только самая юная, Вероника, покраснела и вскочила, как школьница.
Нас усадили на оставленные нам стулья, официант тут же принес заранее заказанные салаты, наполнил фужеры и снова встал у стены, наблюдая за нашим столом. Сыновья и жены как раз заканчивали с холодными закусками, Андыбин встал и провозгласил тост за новоприбывших: руководителя РНИ Бориса Борисовича и прелестную Юлию. Я запротестовал, ведь собрались по случаю рождения правнука, Андыбин и даже его дети снисходительно заулыбались: для русского человека все праздники – это застолье, а любое застолье одинаково и отмечается прежде всего обильной выпивкой. Одинаковой в Новый год, Первомай, Женский день, дни рождений или поминки. А о причине застолья вспоминают изредка, когда больше не о чем вспомнить.
Андыбин – человек простых нравов, на горячее ему подали хорошо зажаренную крупную птицу, размером с гуся, даже не привычно оранжевую, а ярко-красную, почти багровую. Корочка потрескивала при каждом движении, из разломов вырывались струйки пара, как из кипящего котла под высоким давлением. Андыбин жадно втянул ноздрями аромат.
– Сейчас захлебнусь слюнями, – сказал он. – Что за птица?
– Индейка, – предположил Кирилл, его старший сын. – Батя, ты же сам заказывал!
– Я не заказывал, – ответил Андыбин. – Я только эта… помогал составлять меню, но в общем, в общем!
– Это мод, – сказал Влас, внук, он же сын Кирилла и отец новорожденного Василия. – Теперь генная инженерия каких только уродов не делает!
– Так это урод?
– Сейчас узнаем, – сказал Андыбин мудро. – Если невкусно, то урод, а все ученые – гады, что вредят природе-матушке. Если вкусно, то не совсем и гады…
В птицу вонзились ножи с двух сторон, корочка затрещала, распалась, обнажая нежнейшее мясо, истекающее сладким горячим соком. Запах ударил по лицу, как поезд-экспресс застрявшую на переезде козу. Мои ноздри затрепетали, улавливая ароматы чеснока, лука, перца, аджики – то ли повара так постарались, то ли в самом деле генетики, теперь не разберешь, да и неважно. Пусть каждый занимается своим делом.
Я смутно помнил, что мужчина должен ухаживать за женщиной, только они оказались и справа и слева, я поступил чисто по-русски: вспомнил, что у нас свобода и равенство, потащил себе на тарелку увесистый ломоть, а женщины позаботятся о себе сами, не стану же унижать их ухаживанием за столом, еще воспримут как намек на их неполноценность, по судам затаскают.
Вокруг измененного гуся, если это гусь, по кругу выложен заборчик из прекрасного зеленого горошка, натыканы ломтики овощей, все пропиталось соком, восхитительно пахнет, еще восхитительнее на вкус.
Тарелка моя быстро пустела, Юлия сказала заботливо:
– Борис Борисович, позвольте положу немного рыбки… Вы, я вижу, просто не дотягиваетесь.
– Да-да, – согласился я, – руки какие-то короткие. Словно и не политик. Спасибо, Юлия!
К гремящей музыке уже притерпелся, наконец-то ощутил покой, расслабление, и вообще все вокруг начало нравиться. В двух шагах от меня на отдельном столике из серебряного ведерка, наполненного колотым льдом, выглядывает большая бутылка из толстого зеленого стекла, белая салфетка на краешке. Передо мной два элегантных вытянутых кверху фужера с золотистым вином, где непрестанно, рождаясь у самого дна, бегут к поверхности блестящие радостные пузырьки.
– Спасибо, Юлия, – повторил я. – Вы и здесь обо мне заботитесь.
– Это ничего, – ответила она задорно. – Вам можно!
– Почему? – поинтересовался я.
– Мужчины вообще мало обращают внимания на правила этикета. А уж русским националистам так и вовсе зазорно.
Я попытался понять, комплимент это или не совсем, но тут поднялся разгоряченный водочкой Кирилл, провозгласил тост за величие русского народа, сокрушившего хребет немцам, что бы там юсовцы ни говорили о своей ведущей роли, закончил словами о неизбежной погибели врагов земли русской. Мы все встали и сдвинули бокалы.
Юлия улыбается, ей все нравится, хороша, самая яркая не только за столом, но и во всем зале. Как и всякий мужчина, я уже осмотрел и оценил женщин, это у нас инстинктивно, на подсознательном уровне. Как, впрочем, и мужчин, что тоже автоматически, вне зависимости от сознания. Среди мужчин в ресторане немало и покруче меня, надо быть объективным, но среди женщин Юлия – самая. Это тоже, скажем, точная оценка. Не зря же некоторые козлы, а они все козлы, начинают посматривать в нашу сторону, уже прикидывают, пора ли приглашать на танец, или же дать ей возможность осушить еще пару фужеров.
Влас, блестя глазами, похохатывал, втолковывал Кириллу:
– Пап, ну ты подумай: пустая комната, два титановых шарика… Он один сломал, другой потерял! Круто? Кто еще смог бы?
Кирилл усмехнулся, пробасил гордо:
– Нет вопросов. А ты слышал, ученые открыли, что Великая Китайская стена на самом деле построена не китайцами, а их соседями!
Влас хохотнул, сказал живо:
– А ты слышал, сейчас пессимист изучает китайский язык, оптимист – английский, а реалист – автомат Калашникова?
– Слыхал, старо. А ты знаешь, когда наступит всемирный голод? То-то!.. Когда китайцы начнут есть вилками.
Влас захохотал громче.
– Слыхал, китайцы взломали сайт Пентагона, каждый попробовал один пароль? Говорят, настоящий китайский мужчина должен в своей жизни построить тысячу домов, посадить сто тысяч деревьев… В общем, хоть как-то отвлечься.
С другой стороны раскрасневшийся Андыбин объяснял Глебу:
– Наших полно по всему миру! Еще до революции миллионами выезжали за границу!.. Вся Канада вон на треть из наших. Да и другие страны…
Глеб кивал, соглашался:
– Да, батя, да. Россия воспрянет ото сна и позовет домой своих разлетевшихся по миру сыновей… и загнется тогда американский балет, канадский хоккей и турецкая торговля…
Андыбин повернулся к хохочущим Кириллу и Власу.
– Ржете? А вот вам обоим случай покруче из нашего близкого будущего: штатовский президент ворочает киркой в каменоломне и ворчит на нашего, мол, просил же поддержать против Ирака! А наш отвечает: а я просил поддержать против Чечни! Третьим долбит киркой Шарон и бурчит на обоих: бараны, я же просил поддержать в Палестине!.. А сверху кричит араб с автоматом: кончай болтать, неверные!
Все похохатывали, я тоже засмеялся, но отметил для себя, что Андыбин уже не первый раз рассказывает подобные анекдоты. Вроде бы и насмешка над юсовцами, но и намек, что главная опасность-то в другом месте.
Кирилл закончил смеяться, сказал очень серьезно:
– Да, Христос Акбар!
– Воистину Акбар! – ответил Влас и, не выдержав, захохотал еще громче.
Андыбин с неодобрением покосился на почти полные бокалы передо мной и Юлией.
– А вы что не пьете?.. Сейчас ведь только август, самый благополучный месяц!
Юлия поинтересовалась:
– А какой неблагополучный?
– Январь, – сообщил Андыбин. – Проводы старого года, встреча Нового, Рождество, затем Новый год по старому стилю… Как – зачем старый Новый год? Это контрольный в печень!.. Глебушка, передай мне во-о-он то блюдо с той уродливой рыбиной. И крабов передвинь ближе…
Глеб послушно поставил перед отцом, сказал в мою сторону жалостливо:
– Ну, почему на мне все ездят?
– А ты седло сними, – посоветовал я.
– Ну да, – ответил он уныло, – без седла вовсе спину сотрут… Влас, что присматриваешься к салями? Это не твои флотские макароны! Тех не скоро увидишь!
– Почему?
– Теперь российские макароны экспортируются в Италию! В рамках санкций, наложенных на Италию Европарламентом.
Они захохотали, очень довольные, я тоже засмеялся, но что-то кольнуло, запоздало отметил, что все анекдоты и шуточки выставляют нас, русских, косорукими неумехами. Один сломал, второй потерял – в самом деле предмет для национальной гордости: ну кто еще в мире сможет быть таким разгильдяем?
ГЛАВА 7
Через стол, где чинно веселятся двое раскрасневшихся парней с двумя хохочущими женщинами, расположилась целая компания крепких мужчин явно уголовного склада. Все в свитерах грубой вязки, явно в комплекте у каждого еще и вязаные шапочки на лицо с прорезями для глаз. Впрочем, так выглядят и сотрудники налоговой полиции, но все-таки, несмотря на похожесть, отличие от тех, кто по ту сторону закона, есть, есть. Что в этих парнях уголовного, сказать сразу так вот в лоб сложно, наше время такое, что даже безобиднейшие молодые парни стараются походить на бандитов и загадочных киллеров, а не ученых и космонавтов, но эти, похоже, от мимикрии все же перешли к реалу. И ведут себя так, чтобы все сразу издали понимали: гуляют бандиты, настоящие бандиты.