Страница:
Общего согласия в толковании понятия «офшор» так и не достигнуто. По правде говоря, сама дефиниция ошибочная, поскольку офшоры не только предлагают уход от налогообложения, но и обеспечивают сохранение конфиденциальности, возможность уклонения от финансового регулирования, законов и правил, действующих в юрисдикциях других стран, в которых проживает большинство населения мира. В своей книге я предложу довольно размытую дефиницию: налоговая гавань – это «место, стремящееся привлекать бизнес, предлагая физическим и юридическим лицам политически стабильные возможности обходить правила, законы и нормы, действующие в других юрисдикциях»5. Суть в том, что, помогая уклоняться от налогов, ответственного финансового регулирования, уголовных законов, правил наследования и многих других обязанностей, которыми так или иначе опутана социальная жизнь человека, офшоры предоставляют возможность получать от общества исключительно одни выгоды. В этом смысл офшорного бизнеса. Именно этим офшоры и занимаются.
Выявить налоговые гавани нам помогут некоторые особенности таких зон. Прежде всего, как выяснили мои коллеги в ходе кропотливых исследований, все эти зоны предлагают секретность, дающую себя знать в разной форме и различной степени и так или иначе проявляющуюся в отказе от сотрудничества с другими юрисдикциями в деле обмена информацией. В США в конце 1990-х годов возникло понятие «секретная юрисдикция», в своей книге я буду пользоваться этим термином как синонимом понятия «налоговая гавань», иногда заменяя одно другим в зависимости от аспекта, который хочу подчеркнуть.
Другим общим показателем, разумеется, являются очень низкие или нулевые налоги. Офшорные зоны привлекают деньги, позволяя людям, законно или незаконно, уклоняться от налогов.
Кроме того, как правило, чтобы защититься от собственных офшорных уловок, секретные юрисдикции ограждают свою экономику от тех услуг, которые они предоставляют иностранцам. По существу, офшор – это зона уклонения, находящаяся в другом месте, и рассчитывать на офшорные услуги могут только нерезиденты. Собственно говоря, налоговая гавань, предлагая нулевую ставку налогообложения всем, проживающим вне пределов ее юрисдикции, в полной мере облагает налогами своих жителей. Подобное отделение резидентов от нерезидентов служит молчаливым признанием факта, что все, совершаемое в офшорах, может оказывать пагубное воздействие.
Другой способ обнаружить секретные юрисдикции – выяснить, не является ли индустрия финансовых услуг непропорционально большой по сравнению с масштабами экономики конкретной зоны. МВФ использовал этот метод, когда в 2007 году совершенно правильно указал на Великобританию как офшорную юрисдикцию 6.
Еще один, даже более яркий и красноречивый признак секретных юрисдикций – это периодические заявления представителей такой зоны: «Мы – не налоговая гавань»; они энергично и упорно трудятся над дискредитацией своих критиков, утверждая, что используются «устаревшие, взятые из СМИ стереотипы», не соответствующие «объективной реальности».
Офшорные территории, защищенные от внутренних угроз и изолированные от альтернативных мнений, погрязли в извращенной, вывернутой наизнанку морали: закрываются глаза на явные нарушения; коррупция считается лучшей практикой деловых отношений; любое поползновение обратить внимание закона и порядка на злоупотребления воспринимается как преступление, подлежащее наказанию. Грубый индивидуализм выродился в пренебрежение и даже презрение к демократическим принципам и к обществу в целом.
«Налоги – это для мелких людишек», – столь лихая сентенция принадлежит нью-йоркской миллионерше Леоне Хемсли. И она была права, хотя сама тюрьмы не избежала – видимо, оказалась не совсем крупной. Не таков медиамагнат Руперт Мердок. Его корпорация News, владеющая телеканалом Fox News, социальной сетью MySpace, газетой Sun и еще множеством других средств массовой информации – мастер офшорной гимнастики и использует все доступные юридические средства, позволяющие избежать уплаты налогов. Репортер Нил Ченовет, заглянув в счета News Corporation, обнаружил, что прибыли этой корпорации в австралийских долларах составили: в 1987-м – 364,364 миллиона, в 1988-м – 464,464 миллиона, в 1989-м – 496,496 миллиона и в 1990-м. – 282,282 миллиона. Очевидная закономерность в этих показателях не может быть случайной. Как писал в London Review of Books обозреватель Джон Ланчестер, «…это тонкое мелодическое украшение, этот изысканный арифметический форшлаг означает лишь незатейливое бухгалтерское: “Да пошли вы все на…!”». Обыкновенному налогоплательщику, столкнувшимуся с таковым уровнем финансовых колдовских наук, остается только крикнуть: «Браво, маэстро!»7.
Во французском и испанском языках налоговая гавань носит замысловатое название: paradis fiscal и paraiso fiscal («налоговый рай»). Некоторые утверждают, что английское paradise («рай») произошло в результате неверного перевода слова haven («убежище, гавань») как heaven («рай, царствие небесное»). Персонажи секретных юрисдикций обожают такие обороты. Слову «рай» надлежит особо оттенять свою противоположность: адские бездны нормальных юрисдикций – а их любят расписывать именно в таких красках – с их деспотизмом и гнетуще высокими налогами. Напротив, офшоры представляют собой гостеприимные гавани, желанные оазисы, в которых можно укрыться от налогов. И они действительно – спасения и убежища, но только не для обыкновенных людей. Это проект избранных, которые придумали офшоры для самих себя, богатых и могущественных, чтобы беспрепятственно выжимать из общества материальные блага, ничего за них не платя.
Представьте, вы приходите в местный супермаркет и видите, что торговый зал перегорожен от вас, покупателей, красным бархатным шнуром, а за ним хорошо одетые люди энергично движутся мимо привилегированной кассы. В своем чеке вы находите пункт, обозначенный как «дополнительные расходы», получается довольно крупная сумма, которой вы субсидируете покупки, сделанные очень важными клиентами. Простите, – говорит менеджер супермаркета, – но у нас нет иного выбора: если вы не заплатите половину счета этих господ, они будут делать покупки в других супермаркетах. Итак, оплачивайте.
В сущности, офшорный бизнес основан на искусстве заметать следы денег, проходящих через границы. Чтобы составить представление, насколько изощренным может быть это искусство, поговорим, например, о бананах. Каждая гроздь бананов, прежде чем оказаться в корзине покупателя, должна проделать два маршрута.
Первый начинается со сбора бананов гондурасским сельскохозяйственным рабочим, нанятым многонациональной корпорацией. Затем фрукты упаковывают и отправляют в Великобританию. Там многонациональная корпорация продает бананы через большую сеть супермаркетов, где вы их и покупаете.
Предположим, дочернее предприятие этой корпорации, занимающееся финансовыми операциями и находящееся в Люксембурге, выдает кредит такому же дочернему предприятию, находящемуся в Гондурасе, и взимает по этому кредиту проценты, равные 20 миллионам долларов в год. Гондурасское предприятие вычитает эту сумму из своих местных прибылей, сокращая или даже списывая 20 миллионов долларов (и из своей декларируемой прибыли). Предприятие в Люксембурге получает 20 миллионов долларов дополнительного дохода, но эта сумма облагается налогом по крайне низкой ставке, типичной для налоговых гаваней. Бухгалтер взмахивает волшебной палочкой – и весомый налоговый платеж исчезает. А капитал уходит в офшор.
Компания Big Banana совершает обычный для офшорных компаний фокус, известный как трансфертное, или внутрикорпоративное ценообразование, а точнее – внутрикорпоративное искаженное ценообразование. Сенатор США Карл Левин называет такое трансфертное ценообразование «корпоративным эквивалентом тайных офшорных счетов физических лиц, уклоняющихся от уплаты налогов». Устанавливая искусственные цены при внутрикорпоративном ценообразовании, многонациональные корпорации могут перемещать прибыли в зоны с низким уровнем налогообложения, а в страны с высокими налогами – затраты, где их можно будет вычесть из суммы налогов. В нашем примере с бананами налоговые поступления выкачивают из бедной страны и направляют в богатую. А низкооплачиваемые служащие налоговых ведомств бедных стран всегда проигрывают агрессивным, хорошо оплачиваемым бухгалтерам многонациональных корпораций.
Кто скажет, что кредит в 20 миллионов долларов, предоставленный дочерней компанией многонациональной корпорации в Люксембурге дочерней компании той же многонациональной корпорации в Гондурасе, сделан по реальным рыночным ставкам? Зачастую такое утверждать трудно. Иногда ценами при внутрикорпоративных сделках манипулируют настолько агрессивно, что такие сделки утрачивают всякую связь с реальностью: килограмм туалетной бумаги из Китая продают за 4,121 доллара, литр апельсинового сока из Израиля – за 2,052 доллара, шариковые ручки из Тринидада – по 8,500 доллара за штуку. Большинство примеров не настолько откровенно вопиющие, но совокупная сумма этих надувательств огромна. Около двух третей объема мировой трансграничной торговли вершится в рамках многонациональных корпораций. По оценкам, из-за такого внутрикорпоративного ценообразования развивающиеся страны ежегодно теряют 160 миллиардов долларов. По мнению благотворительного общества «Христианская помощь», если столько было бы потрачено на здравоохранение этих стран, то ежедневно удавалось бы спасти жизнь тысяче детей в возрасте до пяти лет8.
Какой-нибудь искушенный читатель пожмет плечами и скажет, что это всего лишь часть отвратительной изнанки жизни в богатой стране. Если даже человек скрепя сердце придерживается такой циничной точки зрения, то все равно его можно назвать полным простаком, ибо он также страдает от практики многонациональных корпораций. Сумма налогов сокращается не только в Гондурасе, но и в Великобритании и США. По расследованию газеты Guardian, три крупнейшие банановые компании мира (Del Monte, Dole и Chiquita), совершив в 2006 году в Великобритании сделки на общую сумму почти 750 миллионов долларов, заплатили налоги лишь на сумму 235 тысяч долларов9, что меньше заработка футболиста высшего класса10. В ежегодном отчете реальной банановой компании, зарегистрированной на Нью-Йоркской бирже, отмечается: «В настоящее время компания не генерирует доходы, облагаемые федеральными налогами США. Налогооблагаемые доходы компании в значительной мере являются результатами операций, совершаемых ею за рубежом. Эти доходы облагаются налогами в других юрисдикциях по фактическим ставкам, которые ниже, чем ставки, установленные законами США». Переведем сказанное на язык грубой действительности: в настоящее время мы не платим налоги в США, потому что занимаемся внутрикорпоративным ценообразованием в налоговых гаванях.
Поскольку правительства принимают контрмеры, то многонациональным корпорациям довольно трудно использовать офшоры для снижения налогов до нуля. Но в этой битве правительства терпят поражение. Национальное финансово-ревизионное управление Великобритании констатировало в 2007 году, что треть из 700 крупнейших компаний Англии вообще не заплатила никаких налогов в стране за 2006 год, считавшийся годом подъема11. Когда в 1999 году аналогичное расследование проводилось в журнале The Economist, выяснилось, что News Corporation – разрастающаяся империя Руперта Мердока – уплачивала налоги по ставке, равной всего лишь 6 %12. Способность прибегать к злоупотреблениям в процессе внутрикорпоративного ценообразования – одна из важнейших причин, по которой многонациональные корпорации являются таковыми и почему они обычно развиваются быстрее, чем их более мелкие конкуренты. На это обстоятельство следует обратить внимание всем, кто обеспокоен могуществом мировых многонациональных корпораций.
Налоговые гавани, как утверждается, повышают «эффективность» глобальных рынков. Но офшорная система, которую я описываю в своей книге, в корне неэффективна. В этой системе никто не производит лучших или более дешевых бананов. На самом деле происходит лишь перераспределение богатства. Неадресные субсидии, предоставляемые правительствами многонациональным корпорациям, оказывают на реальную производительность такое же влияние, какое оказывают все неадресные субсидии, то есть снижают эффективность. Усилия, сосредоточенные исключительно на уклонении от уплаты налогов, приводят лишь к уменьшению стимулов, побуждающих капиталистов делать то, что они теоретически делают лучше всего: производить новые, более дешевые товары и услуги лучшего качества. Когда, например, на Каймановых островах открывается новый, хитроумно организованный офшор, США принимают контрмеры, и, чтобы обойти их, на Каймановых островах изобретают новые лазейки – еще более хитроумные. Битва продолжается, и налоговое законодательство США становится все более сложным. Это, в свою очередь, создает новые возможности для богачей и их изобретательных консультантов, прокладывающих тропинки через усложняющиеся юридические чащобы. Чтобы обслуживать деятельность по уходу от налогов, возникают огромные вспомогательные отрасли, которые увеличивают и без того гигантскую неэффективность мировой экономики.
Теперь обратимся к секретности. В современной экономической теории транспарентность служит фундаментальным структурным элементом: лучше всего рынки работают, когда оба участника процесса имеют равный доступ к одним и тем же данным. В своей книге я рассматриваю систему, действующую вызывающе откровенно против прозрачности. Из-за царящей в офшорах секретности контроль над самой информацией и могущество, вытекающее из владения ею, решительно смещаются в пользу инсайдеров. Именно «посвященные» снимают сливки, а издержки они перекладывают на остальную часть общества. В своей изящной теории сравнительных преимуществ Давид Рикардо описывает законы, по которым различные юрисдикции специализируются на определенных видах деятельности: Франция – на производстве марочных вин, Китай – на производстве дешевых тканей, а США – на производстве компьютеров. Но когда обнаруживаешь, что Британские Виргинские острова, где проживает менее 25 тысяч человек, стали пристанищем для более 800 тысяч компаний, теория Рикардо утрачивает смысл. Компании и капиталы мигрируют не туда, где они будут максимально производительны, а туда, где можно получить максимальные налоговые льготы. Это перемещение не имеет никакого отношения к эффективности.
В мире насчитывается около 60 секретных юрисдикций. Условно их делят на четыре группы. Во-первых, это европейские налоговые гавани. Во-вторых, британская зона, центр которой находится в лондонском Сити, и ее офшоры охватывают весь мир, а ее граница приблизительно соответствует границам бывшей Британской империи. В-третьих, офшоры, входящие в зону влияния США. В-четвертых, территории, не поддающиеся классификации и представляющие собой такие странные явления, как, например, Сомали и Уругвай, – им пока не удалось преуспеть, и я не рассматриваю их в своей книге.
Другая крупная налоговая гавань в Европе – Нидерланды. Через ее офшорные компании в 2008 году прошло около 18 триллионов долларов, что в двадцать раз превышает ВВП самой страны15. В целях минимизации налогов ирландский рок-музыкант Боно в 2006 году перенес финансовую империю своей группы в Нидерланды, в тоже время продолжая фактически выколачивать из западных налогоплательщиков все новые деньги на помощь африканским странам.
Остановимся на трех важнейших слоях офшорной сети лондонского Сити. К двум внутренним пластам относятся: Джерси, Гернси и остров Мэн, то есть коронные владения [2]; и заморские территории Великобритании [3], по существу ей подконтрольные (например, Каймановы острова), где тесно соседствуют средневековая политическая жизнь и самая смелая система налогового планирования. Третий, наружный, пласт составляет довольно пестрое сборище налоговых гаваней (вроде Гонконга), которые не находятся под непосредственным британским управлением, тем не менее имеют сильные – как исторические, так и ныне действующие – связи с Великобританией и лондонским Сити. Более трети всех международных банковских активов, по оценкам, приведенным в авторитетном исследовании, приходится на эту группу британских офшоров. Добавьте к этому активы лондонского Сити – и общая сумма составит почти половину банковских активов17.
Широко раскинувшаяся сеть офшоров-сателлитов выполняет несколько задач. Во-первых, открывает лондонскому Сити доступ в любую точку земного шара и обеспечивает поистине вселенский размах его деятельности. Рассеянные по всему миру британские налоговые гавани выслеживают и привлекают международный капитал, потоком текущий в соседние юрисдикции или из них, подобно пауку, заманивающему при помощи своей паутины пролетающую мимо добычу. Значительная часть привлеченных денег и бизнеса, связанного с управлением ими, затем попадают в воронку, ведущую в Лондон. Во-вторых, британская паутина позволяет Сити, с одной стороны, участвовать в сделках, скорее всего запрещенных в самой Великобритании, а с другой – обеспечивает лондонским финансистам ту самую дистанцию, которая необходима, чтобы правдоподобно отрицать любую причастность к злоупотреблениям. Недаром в лондонском Сити так популярна старая поговорка: «Джерси или тюрьма», что означает: если хочешь заниматься грязным бизнесом, но не желаешь попасться, то прямиком влезай в паутину и делай там все свои дела. Зачастую условия во внешних слоях британской паутины еще менее гигиеничны, чем во внутренних. Джон Кристенсен, в прошлом имевший отношение к финансовому сектору Джерси, вспоминает, что любимой офшорной зоной Джерси считалась заморская территория Гибралтар. «Мы все, работавшие на острове, относились к Гибралтару как к совершенно грязной дыре», – рассказывал Кристенсен. – Но именно там были осуществимы настоящие фокусы». Позднее некий господин с Каймановых островов, представившийся как Дьявол, помог мне наглядно понять, насколько такой бизнес бывает нечистоплотным. Итак, офшорная паутина представляет собой еще и сеть по отмыванию денег. К моменту, когда эти деньги попадают в Лондон (зачастую миновав несколько промежуточных юрисдикций), то они уже добела отмыты. Кроме того, паутина служит своеобразным хранилищем. Если все офшорные активы текли бы сразу непосредственно в Лондон и оставались там, то такой приток средств привел бы обменный курс британской валюты к полному хаосу18.
Каждый из слоев этой паутины заслуживает хотя бы краткого рассмотрения. Внутренний первый пласт британской офшорной паутины составляют три коронных владения. По сути дела управляются они Великобританией и получают от нее поддержку, однако пользуются достаточной независимостью, позволяющей Великобритании, когда другие страны жалуются на злоупотребления, чинимые этими офшорами, говорить: «Мы ничего не можем с ними поделать». Между тем в лондонский Сити перекачиваются очень крупные суммы денег: только за второй квартал 2009 года Великобритания получила из коронных земель чистое финансирование в размере 332,5 миллиарда долларов19. В литературе, рекламирующей финансовую систему Джерси, об этом сказано вполне откровенно: «Джерси – это продолжение лондонского Сити»20.
Помогая уклоняться от налогов и многих других обязанностей, офшоры предоставляют возможность получать от общества одни выгодыДанное мной определение, конечно, несколько размыто, но я остановился на нем по двум главным причинам. Во-первых, мне хотелось бросить вызов распространенному представлению, что допустимо обогащаться в одном месте и ем самым подрывать законы других мест. Во-вторых, думаю, оно послужит своего рода линзой, через которую мы рассмотрим историю современного мира. Используя свою дефиницию, я смогу показать, что система офшоров вовсе не красочный выверт глобальной экономики, а скорее – нерв всей современной экономики.
Выявить налоговые гавани нам помогут некоторые особенности таких зон. Прежде всего, как выяснили мои коллеги в ходе кропотливых исследований, все эти зоны предлагают секретность, дающую себя знать в разной форме и различной степени и так или иначе проявляющуюся в отказе от сотрудничества с другими юрисдикциями в деле обмена информацией. В США в конце 1990-х годов возникло понятие «секретная юрисдикция», в своей книге я буду пользоваться этим термином как синонимом понятия «налоговая гавань», иногда заменяя одно другим в зависимости от аспекта, который хочу подчеркнуть.
Другим общим показателем, разумеется, являются очень низкие или нулевые налоги. Офшорные зоны привлекают деньги, позволяя людям, законно или незаконно, уклоняться от налогов.
Кроме того, как правило, чтобы защититься от собственных офшорных уловок, секретные юрисдикции ограждают свою экономику от тех услуг, которые они предоставляют иностранцам. По существу, офшор – это зона уклонения, находящаяся в другом месте, и рассчитывать на офшорные услуги могут только нерезиденты. Собственно говоря, налоговая гавань, предлагая нулевую ставку налогообложения всем, проживающим вне пределов ее юрисдикции, в полной мере облагает налогами своих жителей. Подобное отделение резидентов от нерезидентов служит молчаливым признанием факта, что все, совершаемое в офшорах, может оказывать пагубное воздействие.
Другой способ обнаружить секретные юрисдикции – выяснить, не является ли индустрия финансовых услуг непропорционально большой по сравнению с масштабами экономики конкретной зоны. МВФ использовал этот метод, когда в 2007 году совершенно правильно указал на Великобританию как офшорную юрисдикцию 6.
Еще один, даже более яркий и красноречивый признак секретных юрисдикций – это периодические заявления представителей такой зоны: «Мы – не налоговая гавань»; они энергично и упорно трудятся над дискредитацией своих критиков, утверждая, что используются «устаревшие, взятые из СМИ стереотипы», не соответствующие «объективной реальности».
Налоговая гавань, предлагая нулевую ставку налогообложения иностранцам, в полной мере облагает налогами местных жителейСуществует самая важная и самая определяющая особенность секретных юрисдикций. Местная политика находится в полном подчинении у сектора финансовых услуг, иногда она оказывается на службе у криминала, а порой – обслуживает и преступные и финансовые интересы. Это говорит об одном: уничтожается всякое сопротивление, мешающее офшорной бизнес-модели. Вот почему я включаю понятие «политическая стабильность» в свое определение. Опасность вмешательства каких-либо норм демократической политики становится минимальной; можно сказать, офшоры вообще свободны от этого риска, ничто не нарушит и не прервет бизнес создания (или улова) денег. Такой политический захват порождает один из восхитительных парадоксов, которыми щеголяют офшоры: зоны запредельной свободы часто оборачиваются местами, где процветают репрессивные меры и нетерпимость к критике.
Офшорные территории, защищенные от внутренних угроз и изолированные от альтернативных мнений, погрязли в извращенной, вывернутой наизнанку морали: закрываются глаза на явные нарушения; коррупция считается лучшей практикой деловых отношений; любое поползновение обратить внимание закона и порядка на злоупотребления воспринимается как преступление, подлежащее наказанию. Грубый индивидуализм выродился в пренебрежение и даже презрение к демократическим принципам и к обществу в целом.
«Налоги – это для мелких людишек», – столь лихая сентенция принадлежит нью-йоркской миллионерше Леоне Хемсли. И она была права, хотя сама тюрьмы не избежала – видимо, оказалась не совсем крупной. Не таков медиамагнат Руперт Мердок. Его корпорация News, владеющая телеканалом Fox News, социальной сетью MySpace, газетой Sun и еще множеством других средств массовой информации – мастер офшорной гимнастики и использует все доступные юридические средства, позволяющие избежать уплаты налогов. Репортер Нил Ченовет, заглянув в счета News Corporation, обнаружил, что прибыли этой корпорации в австралийских долларах составили: в 1987-м – 364,364 миллиона, в 1988-м – 464,464 миллиона, в 1989-м – 496,496 миллиона и в 1990-м. – 282,282 миллиона. Очевидная закономерность в этих показателях не может быть случайной. Как писал в London Review of Books обозреватель Джон Ланчестер, «…это тонкое мелодическое украшение, этот изысканный арифметический форшлаг означает лишь незатейливое бухгалтерское: “Да пошли вы все на…!”». Обыкновенному налогоплательщику, столкнувшимуся с таковым уровнем финансовых колдовских наук, остается только крикнуть: «Браво, маэстро!»7.
Во французском и испанском языках налоговая гавань носит замысловатое название: paradis fiscal и paraiso fiscal («налоговый рай»). Некоторые утверждают, что английское paradise («рай») произошло в результате неверного перевода слова haven («убежище, гавань») как heaven («рай, царствие небесное»). Персонажи секретных юрисдикций обожают такие обороты. Слову «рай» надлежит особо оттенять свою противоположность: адские бездны нормальных юрисдикций – а их любят расписывать именно в таких красках – с их деспотизмом и гнетуще высокими налогами. Напротив, офшоры представляют собой гостеприимные гавани, желанные оазисы, в которых можно укрыться от налогов. И они действительно – спасения и убежища, но только не для обыкновенных людей. Это проект избранных, которые придумали офшоры для самих себя, богатых и могущественных, чтобы беспрепятственно выжимать из общества материальные блага, ничего за них не платя.
Представьте, вы приходите в местный супермаркет и видите, что торговый зал перегорожен от вас, покупателей, красным бархатным шнуром, а за ним хорошо одетые люди энергично движутся мимо привилегированной кассы. В своем чеке вы находите пункт, обозначенный как «дополнительные расходы», получается довольно крупная сумма, которой вы субсидируете покупки, сделанные очень важными клиентами. Простите, – говорит менеджер супермаркета, – но у нас нет иного выбора: если вы не заплатите половину счета этих господ, они будут делать покупки в других супермаркетах. Итак, оплачивайте.
В сущности, офшорный бизнес основан на искусстве заметать следы денег, проходящих через границы. Чтобы составить представление, насколько изощренным может быть это искусство, поговорим, например, о бананах. Каждая гроздь бананов, прежде чем оказаться в корзине покупателя, должна проделать два маршрута.
Первый начинается со сбора бананов гондурасским сельскохозяйственным рабочим, нанятым многонациональной корпорацией. Затем фрукты упаковывают и отправляют в Великобританию. Там многонациональная корпорация продает бананы через большую сеть супермаркетов, где вы их и покупаете.
Офшорный бизнес основан на искусстве заметать следы денег, проходящих через границыНо есть и второй маршрут – более окольный. Это путь бухгалтерской документации. Когда гондурасские бананы продают в Великобритании, где, с точки зрения налогового законодательства, производится конечная прибыль? В Гондурасе? В британском супермаркете? В американской штаб-квартире многонациональной корпорации? Какие доли прибыли и затрат приходятся на опыт управленцев, бренд или страхование? Точного ответа вам не даст никто. Именно здесь открывается простор для бухгалтерского произвола. Например, бухгалтеры могут посоветовать компании, занимающейся выращиванием бананов, управлять своей сетью закупок с Каймановых островов, а финансовым отделом – из Люксембурга. Многонациональная корпорация может локализовать свой бренд в Ирландии, торговый флот – на острове Мэн, «экспертный отдел» разместить на острове Джерси, а свое дочернее предприятие, занимающееся страхованием, – на Бермудах.
Предположим, дочернее предприятие этой корпорации, занимающееся финансовыми операциями и находящееся в Люксембурге, выдает кредит такому же дочернему предприятию, находящемуся в Гондурасе, и взимает по этому кредиту проценты, равные 20 миллионам долларов в год. Гондурасское предприятие вычитает эту сумму из своих местных прибылей, сокращая или даже списывая 20 миллионов долларов (и из своей декларируемой прибыли). Предприятие в Люксембурге получает 20 миллионов долларов дополнительного дохода, но эта сумма облагается налогом по крайне низкой ставке, типичной для налоговых гаваней. Бухгалтер взмахивает волшебной палочкой – и весомый налоговый платеж исчезает. А капитал уходит в офшор.
Компания Big Banana совершает обычный для офшорных компаний фокус, известный как трансфертное, или внутрикорпоративное ценообразование, а точнее – внутрикорпоративное искаженное ценообразование. Сенатор США Карл Левин называет такое трансфертное ценообразование «корпоративным эквивалентом тайных офшорных счетов физических лиц, уклоняющихся от уплаты налогов». Устанавливая искусственные цены при внутрикорпоративном ценообразовании, многонациональные корпорации могут перемещать прибыли в зоны с низким уровнем налогообложения, а в страны с высокими налогами – затраты, где их можно будет вычесть из суммы налогов. В нашем примере с бананами налоговые поступления выкачивают из бедной страны и направляют в богатую. А низкооплачиваемые служащие налоговых ведомств бедных стран всегда проигрывают агрессивным, хорошо оплачиваемым бухгалтерам многонациональных корпораций.
Кто скажет, что кредит в 20 миллионов долларов, предоставленный дочерней компанией многонациональной корпорации в Люксембурге дочерней компании той же многонациональной корпорации в Гондурасе, сделан по реальным рыночным ставкам? Зачастую такое утверждать трудно. Иногда ценами при внутрикорпоративных сделках манипулируют настолько агрессивно, что такие сделки утрачивают всякую связь с реальностью: килограмм туалетной бумаги из Китая продают за 4,121 доллара, литр апельсинового сока из Израиля – за 2,052 доллара, шариковые ручки из Тринидада – по 8,500 доллара за штуку. Большинство примеров не настолько откровенно вопиющие, но совокупная сумма этих надувательств огромна. Около двух третей объема мировой трансграничной торговли вершится в рамках многонациональных корпораций. По оценкам, из-за такого внутрикорпоративного ценообразования развивающиеся страны ежегодно теряют 160 миллиардов долларов. По мнению благотворительного общества «Христианская помощь», если столько было бы потрачено на здравоохранение этих стран, то ежедневно удавалось бы спасти жизнь тысяче детей в возрасте до пяти лет8.
Какой-нибудь искушенный читатель пожмет плечами и скажет, что это всего лишь часть отвратительной изнанки жизни в богатой стране. Если даже человек скрепя сердце придерживается такой циничной точки зрения, то все равно его можно назвать полным простаком, ибо он также страдает от практики многонациональных корпораций. Сумма налогов сокращается не только в Гондурасе, но и в Великобритании и США. По расследованию газеты Guardian, три крупнейшие банановые компании мира (Del Monte, Dole и Chiquita), совершив в 2006 году в Великобритании сделки на общую сумму почти 750 миллионов долларов, заплатили налоги лишь на сумму 235 тысяч долларов9, что меньше заработка футболиста высшего класса10. В ежегодном отчете реальной банановой компании, зарегистрированной на Нью-Йоркской бирже, отмечается: «В настоящее время компания не генерирует доходы, облагаемые федеральными налогами США. Налогооблагаемые доходы компании в значительной мере являются результатами операций, совершаемых ею за рубежом. Эти доходы облагаются налогами в других юрисдикциях по фактическим ставкам, которые ниже, чем ставки, установленные законами США». Переведем сказанное на язык грубой действительности: в настоящее время мы не платим налоги в США, потому что занимаемся внутрикорпоративным ценообразованием в налоговых гаванях.
Поскольку правительства принимают контрмеры, то многонациональным корпорациям довольно трудно использовать офшоры для снижения налогов до нуля. Но в этой битве правительства терпят поражение. Национальное финансово-ревизионное управление Великобритании констатировало в 2007 году, что треть из 700 крупнейших компаний Англии вообще не заплатила никаких налогов в стране за 2006 год, считавшийся годом подъема11. Когда в 1999 году аналогичное расследование проводилось в журнале The Economist, выяснилось, что News Corporation – разрастающаяся империя Руперта Мердока – уплачивала налоги по ставке, равной всего лишь 6 %12. Способность прибегать к злоупотреблениям в процессе внутрикорпоративного ценообразования – одна из важнейших причин, по которой многонациональные корпорации являются таковыми и почему они обычно развиваются быстрее, чем их более мелкие конкуренты. На это обстоятельство следует обратить внимание всем, кто обеспокоен могуществом мировых многонациональных корпораций.
Налоговые гавани, как утверждается, повышают «эффективность» глобальных рынков. Но офшорная система, которую я описываю в своей книге, в корне неэффективна. В этой системе никто не производит лучших или более дешевых бананов. На самом деле происходит лишь перераспределение богатства. Неадресные субсидии, предоставляемые правительствами многонациональным корпорациям, оказывают на реальную производительность такое же влияние, какое оказывают все неадресные субсидии, то есть снижают эффективность. Усилия, сосредоточенные исключительно на уклонении от уплаты налогов, приводят лишь к уменьшению стимулов, побуждающих капиталистов делать то, что они теоретически делают лучше всего: производить новые, более дешевые товары и услуги лучшего качества. Когда, например, на Каймановых островах открывается новый, хитроумно организованный офшор, США принимают контрмеры, и, чтобы обойти их, на Каймановых островах изобретают новые лазейки – еще более хитроумные. Битва продолжается, и налоговое законодательство США становится все более сложным. Это, в свою очередь, создает новые возможности для богачей и их изобретательных консультантов, прокладывающих тропинки через усложняющиеся юридические чащобы. Чтобы обслуживать деятельность по уходу от налогов, возникают огромные вспомогательные отрасли, которые увеличивают и без того гигантскую неэффективность мировой экономики.
Теперь обратимся к секретности. В современной экономической теории транспарентность служит фундаментальным структурным элементом: лучше всего рынки работают, когда оба участника процесса имеют равный доступ к одним и тем же данным. В своей книге я рассматриваю систему, действующую вызывающе откровенно против прозрачности. Из-за царящей в офшорах секретности контроль над самой информацией и могущество, вытекающее из владения ею, решительно смещаются в пользу инсайдеров. Именно «посвященные» снимают сливки, а издержки они перекладывают на остальную часть общества. В своей изящной теории сравнительных преимуществ Давид Рикардо описывает законы, по которым различные юрисдикции специализируются на определенных видах деятельности: Франция – на производстве марочных вин, Китай – на производстве дешевых тканей, а США – на производстве компьютеров. Но когда обнаруживаешь, что Британские Виргинские острова, где проживает менее 25 тысяч человек, стали пристанищем для более 800 тысяч компаний, теория Рикардо утрачивает смысл. Компании и капиталы мигрируют не туда, где они будут максимально производительны, а туда, где можно получить максимальные налоговые льготы. Это перемещение не имеет никакого отношения к эффективности.
Компании и капиталы мигрируют не туда, где они будут максимально производительны, а туда, где можно получить максимальные налоговые льготыРазумеется, речь идет не только о бананах. Большая часть продуктов питания, мебели и одежды оказываются в вашем доме благодаря столь же извилистому маршруту. Даже вода, льющаяся из крана, может попадать туда призрачным офшорным путем; и ваш телевизор, и компоненты, из которых он собран, несомненно, оставили похожий и причудливый бумажный след, как, впрочем, и многие программы, транслируемые по телевидению. Мы все находимся в оцеплении офшоров.
В мире насчитывается около 60 секретных юрисдикций. Условно их делят на четыре группы. Во-первых, это европейские налоговые гавани. Во-вторых, британская зона, центр которой находится в лондонском Сити, и ее офшоры охватывают весь мир, а ее граница приблизительно соответствует границам бывшей Британской империи. В-третьих, офшоры, входящие в зону влияния США. В-четвертых, территории, не поддающиеся классификации и представляющие собой такие странные явления, как, например, Сомали и Уругвай, – им пока не удалось преуспеть, и я не рассматриваю их в своей книге.
* * *
Первая группа офшоров – европейские налоговые гавани – стала возникать в годы Первой мировой войны, когда правительства воюющих стран резко повысили налоги, чтобы оплачивать военные расходы. Знаменитый швейцарский закон о банковской тайне, делающий первое же нарушение конфиденциальности уголовным преступлением, вступил в силу в 1934 году, хотя женевские банкиры тайно хранили деньги европейских элит по меньшей мере с XVIII века. Малоизвестный Люксембург, специализирующийся с 1929 года на определенных типах офшорных корпораций 13, является сегодня одной из самых больших налоговых гаваней мира. В марте 2010 года представители южнокорейской разведки дали понять, что Ким Чен Ир – «любимый руководитель» Северной Кореи – припрятал в Европе приблизительно четыре миллиарда долларов, вырученных от продажи ядерных технологий и наркотиков, страховых мошенничеств, подделок денег и применения принудительного труда. По словам южнокорейских разведывательных служб, живописный маленький Люксембург – излюбленное место хранения денег северокорейского вождя14.Другая крупная налоговая гавань в Европе – Нидерланды. Через ее офшорные компании в 2008 году прошло около 18 триллионов долларов, что в двадцать раз превышает ВВП самой страны15. В целях минимизации налогов ирландский рок-музыкант Боно в 2006 году перенес финансовую империю своей группы в Нидерланды, в тоже время продолжая фактически выколачивать из западных налогоплательщиков все новые деньги на помощь африканским странам.
Ким Чен Ир – «Любимый руководитель» Северной Кореи – припрятал в Европе приблизительно четыре миллиарда долларовАвстрия и Бельгия тоже являются важными зонами банковской тайны в Европе, хотя Бельгия в 2009 году смягчила законодательство о банковской тайне. Активно играют роль налоговых гаваней «карликовые» европейские государства (самые известные среди них – Лихтенштейн и Монако), но время от времени ярко заявляют о себе странные места вроде Андорры или португальского острова Мадейры, который недавно оказался замешанным в скандал о взятках, выплачиваемых крупными американскими нефтяными компаниями в Нигерии.
* * *
Вторая группа офшоров, включающая почти половину всех секретных юрисдикций мира, считается самой значительной. Эта многослойная сеть сплетена из множества налоговых гаваней, и все нити ее сходятся в одной точке – лондонском Сити. Как увидим, неслучайно Лондон, столица некогда величайшей империи, стал центром самого важного звена глобальной системы офшоров16.Остановимся на трех важнейших слоях офшорной сети лондонского Сити. К двум внутренним пластам относятся: Джерси, Гернси и остров Мэн, то есть коронные владения [2]; и заморские территории Великобритании [3], по существу ей подконтрольные (например, Каймановы острова), где тесно соседствуют средневековая политическая жизнь и самая смелая система налогового планирования. Третий, наружный, пласт составляет довольно пестрое сборище налоговых гаваней (вроде Гонконга), которые не находятся под непосредственным британским управлением, тем не менее имеют сильные – как исторические, так и ныне действующие – связи с Великобританией и лондонским Сити. Более трети всех международных банковских активов, по оценкам, приведенным в авторитетном исследовании, приходится на эту группу британских офшоров. Добавьте к этому активы лондонского Сити – и общая сумма составит почти половину банковских активов17.
Широко раскинувшаяся сеть офшоров-сателлитов выполняет несколько задач. Во-первых, открывает лондонскому Сити доступ в любую точку земного шара и обеспечивает поистине вселенский размах его деятельности. Рассеянные по всему миру британские налоговые гавани выслеживают и привлекают международный капитал, потоком текущий в соседние юрисдикции или из них, подобно пауку, заманивающему при помощи своей паутины пролетающую мимо добычу. Значительная часть привлеченных денег и бизнеса, связанного с управлением ими, затем попадают в воронку, ведущую в Лондон. Во-вторых, британская паутина позволяет Сити, с одной стороны, участвовать в сделках, скорее всего запрещенных в самой Великобритании, а с другой – обеспечивает лондонским финансистам ту самую дистанцию, которая необходима, чтобы правдоподобно отрицать любую причастность к злоупотреблениям. Недаром в лондонском Сити так популярна старая поговорка: «Джерси или тюрьма», что означает: если хочешь заниматься грязным бизнесом, но не желаешь попасться, то прямиком влезай в паутину и делай там все свои дела. Зачастую условия во внешних слоях британской паутины еще менее гигиеничны, чем во внутренних. Джон Кристенсен, в прошлом имевший отношение к финансовому сектору Джерси, вспоминает, что любимой офшорной зоной Джерси считалась заморская территория Гибралтар. «Мы все, работавшие на острове, относились к Гибралтару как к совершенно грязной дыре», – рассказывал Кристенсен. – Но именно там были осуществимы настоящие фокусы». Позднее некий господин с Каймановых островов, представившийся как Дьявол, помог мне наглядно понять, насколько такой бизнес бывает нечистоплотным. Итак, офшорная паутина представляет собой еще и сеть по отмыванию денег. К моменту, когда эти деньги попадают в Лондон (зачастую миновав несколько промежуточных юрисдикций), то они уже добела отмыты. Кроме того, паутина служит своеобразным хранилищем. Если все офшорные активы текли бы сразу непосредственно в Лондон и оставались там, то такой приток средств привел бы обменный курс британской валюты к полному хаосу18.
Каждый из слоев этой паутины заслуживает хотя бы краткого рассмотрения. Внутренний первый пласт британской офшорной паутины составляют три коронных владения. По сути дела управляются они Великобританией и получают от нее поддержку, однако пользуются достаточной независимостью, позволяющей Великобритании, когда другие страны жалуются на злоупотребления, чинимые этими офшорами, говорить: «Мы ничего не можем с ними поделать». Между тем в лондонский Сити перекачиваются очень крупные суммы денег: только за второй квартал 2009 года Великобритания получила из коронных земель чистое финансирование в размере 332,5 миллиарда долларов19. В литературе, рекламирующей финансовую систему Джерси, об этом сказано вполне откровенно: «Джерси – это продолжение лондонского Сити»20.