Страница:
* * *
В конце 50-х годов в обстановке подлинного экономического «бума» в стране, Хрущев назначает Алексея Николаевича Косыгина Председателем Госплана СССР, а затем, в 1960 г., – своим первым заместителем в Совете Министров СССР. При этом, как было известно всем, особых симпатий Хрущев к Алексею Николаевичу не питал, ревниво относился и к его популярности.В этом выборе решающую роль сыграл огромный опыт Косыгина-хозяйственника, еще с предвоенных лет и на протяжении почти двух десятилетий бывшего заместителем председателя Совнаркома, его знание экономики – он был и министром финансов, и первым заместителем председателя Госэкономкомиссии в совнархозовский период. Не менее важным в этот период накануне реформы оказался его талант энергичного, умелого организатора. Талант этот видел в Косыгине не только Хрущев. И. Сталин в самый суровый момент истории нашей страны, в 1941 г., назначил Алексея Николаевича Косыгина, не достигшего тогда и сорокалетнего возраста, заместителем председателя Совета по эвакуации.
Внедрялась косыгинская реформа уже при Л.И. Брежневе. Она, вероятно, прошла бы и вопреки его воле, если бы он рискнул остановить маховик преобразований, запущенный Хрущевым. Насущные требования экономики отменить разом, конечно же, не мог никакой «дворцовый переворот», смена партийных лидеров.
Поэтому и Брежневу потребовался Косыгин, к которому тянулись в момент «октябрьского переворота» все нити управления экономикой страны. С 1964 г. и уже до конца жизни Алексей Николаевич Косыгин работал Председателем Совета Министров СССР. Был ли Косыгин своеобразной «реформаторской ширмой» для Брежнева, как считают многие? Вряд ли это заботило Леонида Ильича. Авторитет Генерального секретаря утверждался тогда иными средствами – всей системой государственной безопасности и монолитными традициями общества, густо настоянными на казенной идеологии и страхе. Сталин, надо отдать ему должное, напугал нас на много лет вперед.
Скорее всего, Брежнев просто «свалил хозяйство» на Косыгина и занялся иными делами, в том числе составлением фантастической коллекции наград, переносом центра действий Великой Отечественной войны на Малую землю и политикой возрождения культа уже собственной личности. Словом, реформе он поначалу субъективно не мешал, она шла своим чередом.
Реформа вобрала в себя многое из тех экспериментов, о которых уже упомянуто. Вообще она имела ту общую тенденцию, которая должна была наконец сменить военно-штабную систему с ее главным лозунгом «План любой ценой». Ставить реформу на одну доску с другими экспериментами, даже с таким модным, как щекинский, просто несерьезно. Уже хотя бы потому, что реформа охватила не только предприятия и отрасли народного хозяйства, но и почти все сферы жизни общества.
Сентябрьский (1965 г.) Пленум ЦК КПСС обозначил резкий поворот в самой структуре управления – от совнархозов, территориального управления страна вновь вернулась к отраслевой – министерствам, хотя на несколько ином уровне, чем прежде. Характер и функции новых министерств в ходе реформы довольно быстро трансформировались: прежние территориальные главки были заменены функциональными, экономическими.
Самые серьезные изменения произошли, пожалуй, в планировании – наконец был подвергнут сомнению всесильный показатель валовой продукции. Тот пресловутый «вал», что безнадежно запутал многократным повторным счетом весь учет в народном хозяйстве, изуродовал саму сущность планирования. Лучшей характеристикой его «действия» может служить забавная деталь или, скорее, любопытное обстоятельство: «досрочно и сверх плана» были завершены по «валу» все наши знаменитые пятилетки, но ни разу ни одна из них и близко не была выполнена в натуральных показателях – реальных изделиях и продуктах.
Одновременно реформа сократила и количество плановых показателей, «спускаемых» предприятиям «сверху». Их было более 30, регламентировавших до мелочи каждый шаг коллектива, блокировавших любую возможность хозяйственного маневра. Таких показателей осталось всего девять: объем реализации продукции; основная номенклатура продукции; фонд заработной платы; сумма прибыли; рентабельность; платежи в бюджет и ассигнования из бюджета; объем капиталовложений и ввод в действие мощностей; основные задания по новой технике; показатели материально-технического снабжения.
Большая часть этих показателей особых комментариев не требует, тем более что некоторые из них планировались и прежде. О новых же сказать необходимо – в них суть преобразований. Объем реализации продукции (заменивший «вал») исключал из учета незавершенку, ставил преграду выпуску продукции, которую нельзя было продать.
Прибыль и рентабельность поворачивали предприятия к хозяйственному расчету, экономному расходованию материальных и трудовых ресурсов. Однако показатели эти зависели не только от собственных затрат предприятий, но и от цены, назначенной на их продукцию. А это потребовало вскоре приведения в порядок оптовых цен, реформы ценообразования. Оптовые цены, как тогда осторожно выражались экономисты, были пересмотрены в сторону их приближения к уровню общественно необходимых затрат на данные виды продукции.
Важную роль в развитии хозрасчета сыграло и введение платы за основные и оборотные фонды – предприятия побуждали таким образом освобождаться от лишних запасов оборудования, сырья, материалов, которые раньше просто «давали» и потому все старались завышенными заявками набрать их «про запас». Теперь оказывалось, что мертвый капитал держать невыгодно.
В то же время резко возросла и роль государственных кредитов, которые стали широко применяться предприятиями для приобретения действительно необходимого оборудования и сырья и, что было введено впервые, для оплаты труда и социального развития.
Если кратко охарактеризовать цель и смысл этих преобразований, то они давали значительную самостоятельность предприятиям, возможность хозяйственного маневра. И в то же время поднимали ответственность коллективов за результаты работы, заставляли более рационально распоряжаться материальными ресурсами и средствами. Повышение эффективности производства, достижение максимальных результатов с минимальными затратами – такими были установки экономической реформы.
* * *
С точки зрения государства, общества польза преобразований очевидна. Но что получало предприятие, что побуждало коллективы взять на себя дополнительную ответственность, интенсивнее трудиться? Реформа предусматривала создание трех специальных фондов: фонда материального поощрения, фонда социально-культурных мероприятий и жилищного строительства, фонда развития производства, которые хозяйственники и экономисты называли «пусковым импульсом реформы». Много места потребовало бы изложение сложной системы формирования средств этих фондов – они определялись для каждого предприятия с учетом напряженности его плана, динамики развития производства и его уровня. Но в дальнейшем все предприятия получали определенную долю средств за каждый процент увеличения объема реализации, роста прибыли и рентабельности, предусмотренные в годовом плане, по сравнению с предыдущим. Это последнее обстоятельство – предусмотренное в плане – следует подчеркнуть особо: предприятия становились заинтересованными в разработке собственных напряженных планов, включении в них всех резервов, поскольку за перевыполнение планов отчисления в фонды резко сокращались. Предприятия как бы штрафовались за перевыполнение и попытку припрятать резервы «на черный день».И надо сказать, что принцип этот реально действовал – никто не желал терять средства премиальных фондов, позволявших многое сделать и для совершенствования самого производства, и для строительства жилья своим работникам. А главное – для их премирования, которое, во всяком случае на первых 43 предприятиях, успешно использовалось как стимул для дальнейшего повышения прибыли и рентабельности. Сошлюсь на пример того же Воскресенского химического комбината.
В те годы экономистам были хорошо знакомы извечные жалобы хозяйственников на так называемый воздушный вал – безноменклатурную валовую продукцию, которую ведомства впихивали в план предприятий, не обеспечивая ее материалами и ресурсами. И вот воскресенцы в плане на 1967 г. сами попросили себе дополнительно этого «воздушного вала», не обеспеченного ни мощностями, ни материальными фондами, на целый миллиард рублей. Как, за счет чего они собирались выпустить столько продукции?
В момент составления плана ответ на этот вопрос воскресенцы дать не могли. Это был хитрый трюк того же Мирона Владимировича Фельдмана – своеобразный вексель под будущую инициативу, хозяйственную сметку и творчество. За год химики нашли возможности освоить новую продукцию и, главное, отыскать для нее потребителей. Отчисления в премиальный фонд получили солидные, а их опять же пустили на то, чтобы стимулировать поиск и творчество, расшивать «узкие» места производства.
Разумеется, для такой работы требовались люди энергичные, инициативные, как сегодня говорят, «с новым мышлением». И удивительная по тем временам вещь: Фельдман, сам уже пожилой человек, пенсионного возраста, добился резкого омоложения кадров управления практически на всех уровнях: в бригадах, на участках и в цехах редко можно было отыскать руководителя старше тридцати лет, а в самом аппарате управления комбината – старше сорока. Дело неслыханное в стране, где десятилетиями на всех уровнях руководили партийные выдвиженцы довоенных годов, которых так и не смог сдвинуть с насиженных мест Хрущев, пытавшийся, как известно, отправлять по закону на пенсию шестидесятипятилетних.
Но вернемся к поощрительным фондам. Они были одним из основных положений экономической реформы – объединить интересы государства, предприятия и отдельного рабочего. Солидные тома написаны в те годы многими экономистами по различным методам и экспериментам в области эффективного использования премиальных фондов. Пожалуй, наиболее яркой и известной тогда всей стране его формой стали социальные планы развития коллективов – движение, родившееся в ленинградском объединении «Светлана» и быстро охватившее всю страну.
* * *
Многое можно было бы вспомнить сегодня о реформе 60-х годов, несомненно, ощутимо встряхнувшей нашу экономику, да и не только экономику, поскольку ее поступательное движение не могло не отразиться на всей общественной жизни. Конечно, тогда говорили о сталинизме, критиковали положение в экономике, ссылались на опыт Запада и, разумеется, высказывались откровеннее, резче, чем в дохрущевские времена. Однако критиковали ошибки (и даже преступления!) отдельных партийных лидеров, пороки местничества или ведомственности. Но при этом никто не смел посягать на социалистический строй, на авангардную роль партии, на коммунистические идеалы. А если бы и рискнул в статье намекнуть на что-либо подобное – все равно не получилось бы. Журналистам отлично известно, что и в те годы цензура не зря ела свой хлеб. Да и просто говорить вслух что-нибудь подобное мало находилось смельчаков – Комитет госбезопасности к тому времени вполне оправился от изживания «бериевщины» и исподволь копил «компромат» на новых диссидентов, время которых стремительно приближалось.Даже экономистам, упорно боровшимся за показатель прибыли, приходилось многие страницы текста отводить доказательствам ее социалистического характера – в нашей стране она, конечно же, не могла быть целью, а лишь средством для укрепления советской экономики; сама же реформа неизменно характеризовалась как этап нашего неуклонного движения к светлому будущему – коммунизму. Робкие предложения взять часть опыта рыночных отношений Запада были подвергнуты достаточно резкой отповеди даже в докладе А.Н. Косыгина на том же сентябрьском (1965 г.) Пленуме ЦК КПСС. Разумеется, никакой речи о демократии, гласности, многопартийности и – упаси боже – частной собственности и быть не могло. Напомню, сама реформа декларировалась от имени партии исключительно на пленумах и съездах ЦК КПСС. А неразрывность идеологии и экономики («бомба» замедленного действия, изначально заложенная в реформе) неизменно утверждалась во всех партийных документах.
Это я хорошо усвоил по личному опыту. В команде А.Н. Косыгина была такая традиция: над докладом, который предполагалось ему делать на съезде или пленуме, на самом последнем этапе подготовки работал только один журналист и помощник Косыгина – А.Г. Карпов. (У Брежнева, наоборот, текст всегда правила солидная компания маститых газетчиков.) Алексей Николаевич считал, что так лучше обеспечивается стилистическое единство документа, четкость его логического построения. Волею судьбы, а вернее тогдашнего известинского начальства, доклад Косыгина на сентябрьском пленуме «причесывать» пришлось мне. До последнего дня шла скрупулезная правка текста, которому Алексей Николаевич придавал очень большое значение. Словом, работу я закончил поздним вечером, а на следующее утро доклад уже слушали пленум ЦК и вся страна по радио и телевидению. Так что изменить что-либо в тексте казалось немыслимым.
Теперь напомню одно из ключевых положений реформы, о котором я уже говорил, – стимулах заинтересованности предприятий в напряженном плане и фактических штрафах за их перевыполнение. Дотошный читатель может убедиться в том, что и в докладе Косыгина отведено ему достаточно места – Алексей Николаевич, несомненно, понимал важность этого принципа.
У себя дома по телевизору я слушал текст, который знал наизусть. И вот буквально через несколько абзацев после слов о разработке предприятиями напряженных планов слух резанула незнакомая фраза о… развертывании социалистического соревнования, которой еще вчера вечером не было в тексте:
«Успешное осуществление мероприятий по совершенствованию управления промышленностью требует от партийных и профсоюзных организаций и руководителей предприятий коренного улучшения организации социалистического соревнования трудящихся. Совершенствование методов хозяйствования подводит прочную экономическую базу под социалистическое соревнование…» И далее, по привычным штампам – рекомендации, как организовать это соревнование за досрочное и сверхплановое достижение показателей, причем даже тех, которые по условиям реформы вообще уже не планировались предприятиями…
Да какой же руководитель станет после этого включать все резервы в план, если будет заранее знать, что обкомы и горкомы вновь займутся выколачиванием досрочной и сверхплановой «показухи»! Абсурдность ситуации просто немыслимая. Я бросился к телефону, звоню помощнику Косыгина А. Карпову – откуда могла взяться нелепая вставка?
– Доклад вчера в десять вечера обсуждало Политбюро. Думаю, предложение Агитпропа (Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС. – Авт.) – соревнование его епархия…
Теперь можно только строить догадки о том, пробовал ли Косыгин хотя бы возражать против бессмысленной вставки, разрушающей логику реформы. Все же, думаю, просто промолчал. Партийные указания в те времена еще не полагалось опровергать логикой и здравым смыслом. И это очень хорошо знал Алексей Николаевич, прошедший суровую сталинскую школу партийной дисциплины.
* * *
Эпизод этот достаточно ясно показывает, что реформа никак не затрагивала святую неприкосновенность партийной команды, уже с самого начала строго очерчивая ее рамки очередным косметическим ремонтом системы.Тем не менее невозможно отрицать серьезное благотворное влияние реформы на развитие народного хозяйства, рост эффективности производства. Не буду ссылаться на тогдашние радужные данные статистики – их цена теперь всем хорошо известна.
Однако в 1966 г., когда пятилетка лишь стартовала, на условиях реформы, как уже говорилось, работали лишь 43 предприятия, а к ее концу – сотни и тысячи коллективов во всех отраслях промышленности. И каждый из них – практически без исключений – неизменно улучшал работу, получив «допинг» в виде самостоятельности и заинтересованности.
На XXIV съезде партии особо подчеркивалось, что в стране теперь трудно найти предприятие, которое бы не работало по новым условиям. Следуя широко известной партийной традиции, съезду торжественно рапортовали о «досрочном завершении реформы» районы, области, целые министерства, что означало: все их предприятия переведены на условия экономической реформы.
О механизме действия косыгинской реформы можно было бы рассказывать еще многое. Но вот проводить прямую параллель между теми преобразованиями и нынешними рыночными подходами к экономической реформе вряд ли правомерно. Конечно же, она была важным, а возможно, и необходимым этапом поисков и подготовки общества к нынешним взглядам на многие проблемы управления хозяйством. Но если общие цели часто и совпадали (повышение эффективности производства, хозяйственная самостоятельность, рост благосостояния и усиление роли материальных стимулов и т. д.), то принципиально иными были способы и методы решения проблем. Достаточно сравнить несколько ключевых моментов двух реформ. Скажем, нынешнее освобождение цен и тот прежний пересмотр оптовых цен «с приближением их к уровню необходимых общественных затрат». Отказ от плана, госзаказа, системы распределения ресурсов и – сложнейший механизм стимулов, побуждающих коллективы к напряженным планам; чуть ли не важнейшая задача того времени – совершенствование планирования и материального обеспечения производства. А если о главном, то важнейший нынешний инструмент и регулятор экономики – рынок, изменения отношений собственности против прежнего совершенствования методов и форм партийно-государственного руководства хозяйством.
И все же нельзя не видеть, хоть и зачаточных, первых шагов к нормальной цивилизованной экономике, заложенных в косыгинской реформе: самостоятельная разработка заводскими специалистами реальных, напряженных планов производства (пусть и по отправным контрольным цифрам министерств); право (и обязанность! если соответствующие органы не обеспечат нарядов на продажу) самим реализовывать сверхплановую продукцию и находить для нее потребителя (зарождение, переход от рынка производителя к рынку потребителя!). Наконец, возможность самим устанавливать штатные расписания и сметы, реально через фонды стимулирования поднять заинтересованность людей в разумном хозяйствовании и многое другое, что невольно обращало коллективы к нормальной экономике, заставляло уже в то время создавать экономические и коммерческие службы практически на всех предприятиях.
Вместе с тем впервые именно тогда, на рубеже 70-х, серьезные экономисты начали отмечать определенную «пробуксовку» реформы и скрытые пока для большинства признаки противодействия некоторым важным ее принципам. Даже в Директивах XXIV съезда можно было заметить, что часть этих принципов, провозглашенных на сентябрьском (1965 г.) Пленуме, так и остались общей декларацией и вновь повторялись как задача ближайшего будущего. Это касалось, например, внедрения стабильных нормативов длительного действия, перехода к оптовой торговле средствами производства, разработки стабильных планов производства на пятилетку с разбивкой по годам и т. д.
Жизненную важность реализации этих принципов, вероятно, не надо особенно доказывать даже малосведущим в экономике. Они избавляли коллективы предприятий от «милостей» родного министерства, которое могло выделить, а могло и не выделить материальные или финансовые ресурсы в необходимом количестве, изменить по своей прихоти строптивому коллективу нормативы отчислений в поощрительные фонды. Наконец, это должно было освободить предприятия от планирования по достигнутому уровню, которое всем мешало работать в полную силу, во всяком случае, отбило к тому охоту.
* * *
Прежде, да и теперь, многие исследователи связывают свертывание, торможение реформы с работой Межведомственной комиссии. По итогам эксперимента на 43 предприятиях она разрабатывала и «совершенствовала» общие условия перевода на принципы реформы всех отраслей народного хозяйства. Дополнения, инструкции и разъяснения, в обилии исходившие из недр этой комиссии, несомненно, имели одну общую тенденцию – ограничить изначально заложенную реформой самостоятельность предприятий в пользу быстро крепнущих министерств, а также изымать финансовые «излишки» у предприятий в государственную казну. Словом, проводилась политика, которую можно определить давно известной формулой – «резать курицу, несущую золотые яйца». Так, в 1971 г. было восстановлено планирование показателя производительности труда, темпы роста которой обязательно должны были опережать темпы роста заработной платы. В бюджет стали изыматься «свободные остатки прибыли».Конечно, не в «кознях» Межведомственной комиссии лежали истинные причины усечения экономической реформы. Деятельность комиссии просто еще раз доказала, что и те, безусловно прогрессивные по сравнению с прошлыми, новые принципы развития хозяйства были лишь очередной моделью экономики социализма. Моделью, детали которой легко мог менять по своим идеологическим соображениям партийно-государственный административно-командный аппарат. Комиссия только выполняла руководящие указания, в меру своего политического чутья улавливая главные общие тенденции.
Суть тогдашнего отхода от новых принципов реформы была в том, что экономические методы управления неизбежно отводили на второй план партийное руководство на всех его уровнях, а в будущем означали и вовсе неприятие партийных команд. А это, конечно же, сразу ощутили райкомы и обкомы в своих взаимоотношениях уже с первыми экспериментальными коллективами.
Второе, не менее важное обстоятельство, – быстро и резко усиливалась власть восстановленных министерств и ведомств, начинавших жить по собственным законам, становящихся своеобразными государствами в государстве. Разумеется, возглавлялись они все той же партийной номенклатурой. Так что интересы партии и ведомств и субъективно и объективно смыкались. Уже в девятой пятилетке с министерствами оказался бессильным бороться и Председатель Совета Министров А.Н. Косыгин. Очень ярко характеризует эту сложившуюся ситуацию широко известный «бунт» сорока министров.
Суть дела заключалась в том, что реформа резко увеличила цену срыва договорных обязательств. Предприятие, скажем, из-за недопоставки чепуховой, копеечной детали могло задержать выпуск дорогостоящей продукции, сорвать задание по объему ее реализации, а значит, потерять значительную сумму отчислений в поощрительные фонды. По новым условиям в таких случаях можно было через Госарбитраж взыскать с недобросовестного партнера не только штраф за недопоставленную продукцию, но и потребовать возмещения всех потерь и убытков, которые понесло предприятие. Госарбитраж получил право решать такие споры, даже если они возникли у коллектива с собственным министерством. Однако охотников обращаться в Госарбитраж с подобными жалобами находилось очень мало – получалось себе дороже. Ведь с поставщиком, не говоря уже о собственном министерстве, работать предстояло многие годы, и портить с ним отношения было просто опасно.
Чтобы поднять дисциплину взаимных поставок, Косыгин пошел на такую меру: было принято постановление, по которому выполнение плана засчитывалось лишь после удовлетворения всех заказов потребителей. Против этого и восстали дружно Госплан и наиболее сильные министерства и авторитетные министры, утверждавшие, что в таком случае все их предприятия останутся не только без премий, но и без зарплаты. В итоге победа осталась за министрами. И хотя распоряжение Косыгина официально отменено не было, оно практически никогда так и не вступило в действие.
Лишь этот инцидент, благодаря его скандальному характеру, стал широко известен общественности. С гласностью тогда, что бы сейчас ни утверждали, был все-таки полный «порядок» – народ знал только то, что ему полагалось.
Во второй половине 70-х годов ходили глухие слухи о том, что в связи с подобными инцидентами и общей тенденцией свертывания экономической реформы А. Косыгин несколько раз просил об отставке. О том, что Алексей Николаевич действительно ставил этот вопрос, я слышал и сам от его помощников. Но о причинах можно было лишь гадать. Спрашивать же об этом было неудобно, тем более что Косыгину перевалило за семьдесят и выглядел он очень неважно.