В начале 60-х годов на Президиуме ЦК решался вопрос о реконструкции Московского автозавода имени Ленинского комсомола и увеличении выпуска «Москвичей». Секретарь ЦК КПСС Фрол Романович Козлов, который был тогда на положении второго лица в партии, заявил, что если бы у нас был тонкий стальной лист, то мы стали бы выпускать больше комбайнов, а вот москвичи предлагают заниматься несерьезными делами. По этому поводу разгорелся жаркий спор между членами Президиума. А.Н. Косыгин и А.И. Микоян решительно возразили Козлову: народу надо давать не только водку, но и легковые автомобили, холодильники, радиоаппаратуру и другую сложную технику; потребности людей быстро растут, и в их удовлетворении наша страна все более отстает от Запада. В конце концов было принято положительное решение, что дало «второе дыхание» АЗЛК.
Именно благодаря настойчивости А.Н. Косыгина во второй половине 60-х годов менее чем за пять лет было осуществлено строительство Волжского автомобильного завода в Тольятти, который и поныне является главным производителем малолитражных машин. К сожалению, дело ограничилось лишь сооружением ВАЗа, переводом машиностроительного завода в Ижевске на выпуск «Москвичей» да реконструкцией старых производств легковых автомобилей, хотя для нашей страны следовало бы иметь несколько новых крупных заводов. Тогда бы удалось предотвратить острейший дефицит автомобилей, который принял хронический характер.
В народном хозяйстве были нарушены разумные экономические пропорции использования национального дохода в ущерб удовлетворению насущных потребностей народа, допущены серьезные просчеты в развитии мощностей военно-промышленного комплекса и вовлечении их в производство гражданской продукции.
Думается, в этих принципиальных вопросах экономической политики А. Н. Косыгин оказался бессильным что-либо изменить. Сила была на стороне Брежнева. Более десяти лет, вплоть до избрания Генеральным секретарем ЦК, он возглавлял военную комиссию Президиума ЦК КПСС. Эта комиссия постоянно требовала все новых и новых крупных ассигнований на разработку и производство военной техники. Конечно, забота об обороне страны весьма похвальна, но государство не имело возможности удовлетворить эти требования во все возрастающих масштабах. Когда же Леонид Ильич стал лидером, он взвалил на плечи советской экономики непосильные расходы на развитие оборонных отраслей в ущерб гражданским, в ущерб провозглашенной партией главной цели социализма – заботе о благе человека.
Огромный потенциал оборонной промышленности был явно недостаточно задействован в производстве товаров широкого потребления, а технические достижения военных отраслей держались «за семью печатями», что тормозило научно-технический прогресс. Все это отбросило нас в разряд наиболее бедных стран мира по уровню удовлетворения насущных потребностей человека, а техническое состояние гражданских отраслей производства не идет ни в какое сравнение с соответствующими отраслями развитых капиталистических государств.
Гипертрофированное внимание к обеспечению безопасности страны обернулось тяжелыми последствиями как для оборонных отраслей, оказавшихся в кризисном состоянии, так и для всего народа. Иными словами, Брежнев и его сторонники долгое время упорно рубили тот мощный «сук» экономики, на котором покоилась оборона нашей страны.
Несет ли А.Н. Косыгин ответственность за все это? По-видимому, нельзя снять ответственность с главы правительства за допущенные деформации в народном хозяйстве, за недопустимо низкое удовлетворение насущных потребностей людей. Да, вероятно, Алексей Николаевич должен был более решительно противиться проведению подобной пагубной политики. Но в этом случае его бы просто убрали, а положение могло стать еще хуже. Несомненно, Косыгин прекрасно понимал сложность ситуации и всеми имеющимися в его распоряжении средствами стремился хоть как-то уменьшить вред от неразумных решений. Именно поэтому практически вся его конкретная деятельность на посту Председателя Совета Министров СССР была рациональна и оценивалась положительно в стране, в том числе и москвичами.
А.Н. Косыгин проявлял постоянный интерес к положению дел в столице, помогая в решении как больших, так и малых проблем многомиллионного города. Он именно решал вопросы, а не топил их в бесконечных согласованиях, совещаниях, что характерно для бюрократического аппарата, когда месяцами, а то и годами приходится ходить по разным ведомствам, где начальники и не отказывают, но и не решают, да еще и показное сочувствие проявляют. Все отработано.
Алексей Николаевич был не таким. При его феноменальной памяти в сочетании с огромным опытом государственной деятельности он блестяще знал положение в стране, в том числе и в Москве. Приходилось удивляться тому, что он всегда был готов со знанием дела обсуждать любую проблему города. Как правило, он четко излагал свою позицию, поэтому сразу становилось ясно, как будет решена проблема. Если положительное решение он принять не мог, то честно и прямо говорил об этом, объясняя причины отказа. Не надо было попусту тратить время, а – сразу искать другие пути решения. И еще одна примечательная черта его характера. Если его оппонент хорошо знал вопрос, он мог смело отстаивать свою точку зрения, не соглашаться, спорить, выставлять контраргументы. Это было в порядке вещей. Но когда кто-то вступал с ним в спор, не зная толком существа дела, или же допустил крупные просчеты в работе, то тут Алексей Николаевич был непримирим, не стеснялся уличить в некомпетентности руководителя любого ранга, будь то министр или его собственный заместитель.
Как-то, кажется году в 1965-м, в январе долго стояли сильные морозы. Тепловые станции Москвы оказались фактически без топлива. Давление газа упало, запасов мазута оставалось на полтора дня, да и использовать его было почти невозможно, так как он загустел при низкой температуре. Эшелоны со смерзшимся в монолит углем стояли на подступах к ТЭЦ, их можно было разгружать только вручную, разбивая уголь ломами или отбойными молотками. Тысячи солдат были заняты круглосуточно на этой работе. Министерство энергетики и электрификации СССР оказалось не готовым к подобной ситуации. Положение казалось безнадежным, однако рядовые москвичи даже не догадывались об этом, так как теплоснабжение города обеспечивалось нормально. На экстренном заседании Совмина А.Н. Косыгин был беспощаден в оценке действий министерства, а его предупреждение министру было сделано хотя и в корректной форме, но могло стать для того последним, повторись подобная ситуация.
А.Н. Косыгин, видимо под влиянием критики в печати, на представительном совещании в Совете Министров весьма нелестно отозвался о работе автозаводцев. Во время одной из ближайших встреч я ему прямо изложил нашу позицию, ведь затрагивались интересы не только многотысячного коллектива, но и Московского совнархоза, столичной парторганизации. Реконструкция ЗИЛа была общемосковским делом, а для меня, инженера-автомобилиста, проблема была особенно чувствительной, ибо, наблюдая за ходом реконструкции, я всегда старался всячески помогать коллективу. Выслушав меня, Алексей Николаевич признался, что глубоко в этот вопрос не вникал, передоверившись специалистам, и обещал внимательно разобраться. Слово свое он сдержал и вскоре на очередном совещании открыто сказал, что был несправедлив по отношению к зиловцам в оценке проделанной ими работы. А между прочим, раскритикованный ЗИЛ-130 выпускался более 30 лет и неплохо зарекомендовал себя.
В 60-е годы вопрос о власти или о статусе столицы не возникал. Отношения города с Совмином СССР были спокойными и деловыми. А. Н. Косыгин всегда с пониманием рассматривал наши обращения, старался помочь Москве. В свою очередь, и город готов был поддержать правительство, когда оно нуждалось в этом. Можно припомнить немало примеров такой работы, ведь проблемы в таком гигантском городе, как Москва, возникают постоянно.
Так, в 1964 г. Госплан и Госстрой СССР очень противились утверждению технико-экономических обоснований (ТЭО) нового Генерального плана развития Москвы. Он был рассчитан примерно на 20 лет и требовал значительных средств. Рассматривался даже вариант, который бы не фиксировал жестко сроки выполнения всего намеченного. Важно было определить основные направления развития города на перспективу. Аппаратное торможение грозило тем, что на долгие годы Москва могла остаться без генплана, и тогда начались бы бесконечные баталии, где и когда строить, например, новые линии метро, как вести реконструкцию промышленности, жилищное строительство, решать сотни других проблем. А.Н. Косыгин только что был утвержден Председателем Совета Министров СССР. На первой же встрече я подробно изложил ему существо вопроса и был приятно удивлен тем, как доброжелательно он отнесся к нашим заботам. После этого утверждение Генплана развития Москвы прошло по «зеленой улице».
В то же примерно время мы переходили от строительства пятиэтажных домов к многоэтажным. С деньгами было туго, но хотелось строить и более благоустроенные квартиры. А тут подвернулся случай создать новые производства, в частности по выпуску столярных изделий и качественного линолеума на западном оборудовании. Кое-как наскребли валюту, но дополнительно требовалось более 60 миллионов рублей так называемых строймонтажных капвложений, т. е. денег, обеспеченных соответствующими фондами на строительные материалы. Попросили помощи у правительства. Госплан, Госстрой и другие организации нас не поддержали. На заседании Совмина А.Н. Косыгин поначалу тоже склонялся к тому, чтобы просьбу нашу не удовлетворять. Тогда в своем выступлении я прямо заявил, что заместители Председателя Совмина товарищи Н.К. Байбаков, И.Т. Новиков, министр финансов В.Ф. Гарбузов (а все они сидели за столом президиума) и другие не вникли сами в существо вопроса, доверились своим помощникам, а те их подвели. Поэтому я попросил Косыгина решения не принимать, а лично разобраться в наших проблемах. Так и было сделано.
Буквально на следующий день утром Алексей Николаевич позвонил мне и попросил познакомить с предприятиями стройиндустрии. Целый день мы с ним ездили по заводам. Он остался очень доволен и твердо обещал поддержать нашу просьбу о выделении дополнительных капитальных вложений. Я же в свою очередь извинился за свое резкое поведение на заседании Совмина, сказал, что пошел на это сознательно, чтобы спасти дело.
Несколько позднее мы пригласили Алексея Николаевича посмотреть на строительство новых домов. А затем изложили соображения, каким путем можно повысить качество квартир. Для этого прежде всего надо было поднять стоимость квадратного метра на 25–30 %. Таких средств у правительства не было. Косыгин так об этом и сказал, правда, пообещал в следующем году все же добавить процентов 10–12. И помог.
Мне не довелось видеть его в работе в сталинские времена. А вот при Хрущеве, Брежневе я не знаю ни одного случая, чтобы Алексей Николаевич хотя бы в самой незначительной мере поступился своим достоинством. Я не знаю ни одного случая, чтобы он кого-то унизил, оскорбил. Он мог быть строгим, требовательным, совершенно не терпел некомпетентности, но всегда уважал человеческое достоинство. Я также не знаю ни одного случая, чтобы Алексей Николаевич, прямо или косвенно, был замешан в каких-либо нарушениях законности в сталинские времена либо позднее. Кто-то, возможно, упрекнет его в том, что он не занимал активной позиции в борьбе с беззаконием, жестокостью, всяческими перекосами тех лет. Но «при всякой погоде» он оставался честным человеком, никогда в своем поведении не допускал непорядочности, двойной морали. Не красивыми речами, а делами своими он завоевал прочный авторитет и оставил о себе добрую память.
Анна Гриненко
Именно благодаря настойчивости А.Н. Косыгина во второй половине 60-х годов менее чем за пять лет было осуществлено строительство Волжского автомобильного завода в Тольятти, который и поныне является главным производителем малолитражных машин. К сожалению, дело ограничилось лишь сооружением ВАЗа, переводом машиностроительного завода в Ижевске на выпуск «Москвичей» да реконструкцией старых производств легковых автомобилей, хотя для нашей страны следовало бы иметь несколько новых крупных заводов. Тогда бы удалось предотвратить острейший дефицит автомобилей, который принял хронический характер.
* * *
Небывалое вздорожание нефти на мировом рынке в начале 70-х годов стало для нас далеко не лучшим, но все же выходом из трудной экономической ситуации. Страна за валюту и золото стала закупать, кроме зерна, большое количество потребительских товаров. В конечном счете это привело к застою в легкой и пищевой промышленности, в сельском хозяйстве. И уж совсем катастрофические последствия имела попытка свести концы с концами за счет наращивания производства водки.В народном хозяйстве были нарушены разумные экономические пропорции использования национального дохода в ущерб удовлетворению насущных потребностей народа, допущены серьезные просчеты в развитии мощностей военно-промышленного комплекса и вовлечении их в производство гражданской продукции.
Думается, в этих принципиальных вопросах экономической политики А. Н. Косыгин оказался бессильным что-либо изменить. Сила была на стороне Брежнева. Более десяти лет, вплоть до избрания Генеральным секретарем ЦК, он возглавлял военную комиссию Президиума ЦК КПСС. Эта комиссия постоянно требовала все новых и новых крупных ассигнований на разработку и производство военной техники. Конечно, забота об обороне страны весьма похвальна, но государство не имело возможности удовлетворить эти требования во все возрастающих масштабах. Когда же Леонид Ильич стал лидером, он взвалил на плечи советской экономики непосильные расходы на развитие оборонных отраслей в ущерб гражданским, в ущерб провозглашенной партией главной цели социализма – заботе о благе человека.
Огромный потенциал оборонной промышленности был явно недостаточно задействован в производстве товаров широкого потребления, а технические достижения военных отраслей держались «за семью печатями», что тормозило научно-технический прогресс. Все это отбросило нас в разряд наиболее бедных стран мира по уровню удовлетворения насущных потребностей человека, а техническое состояние гражданских отраслей производства не идет ни в какое сравнение с соответствующими отраслями развитых капиталистических государств.
Гипертрофированное внимание к обеспечению безопасности страны обернулось тяжелыми последствиями как для оборонных отраслей, оказавшихся в кризисном состоянии, так и для всего народа. Иными словами, Брежнев и его сторонники долгое время упорно рубили тот мощный «сук» экономики, на котором покоилась оборона нашей страны.
Несет ли А.Н. Косыгин ответственность за все это? По-видимому, нельзя снять ответственность с главы правительства за допущенные деформации в народном хозяйстве, за недопустимо низкое удовлетворение насущных потребностей людей. Да, вероятно, Алексей Николаевич должен был более решительно противиться проведению подобной пагубной политики. Но в этом случае его бы просто убрали, а положение могло стать еще хуже. Несомненно, Косыгин прекрасно понимал сложность ситуации и всеми имеющимися в его распоряжении средствами стремился хоть как-то уменьшить вред от неразумных решений. Именно поэтому практически вся его конкретная деятельность на посту Председателя Совета Министров СССР была рациональна и оценивалась положительно в стране, в том числе и москвичами.
А.Н. Косыгин проявлял постоянный интерес к положению дел в столице, помогая в решении как больших, так и малых проблем многомиллионного города. Он именно решал вопросы, а не топил их в бесконечных согласованиях, совещаниях, что характерно для бюрократического аппарата, когда месяцами, а то и годами приходится ходить по разным ведомствам, где начальники и не отказывают, но и не решают, да еще и показное сочувствие проявляют. Все отработано.
Алексей Николаевич был не таким. При его феноменальной памяти в сочетании с огромным опытом государственной деятельности он блестяще знал положение в стране, в том числе и в Москве. Приходилось удивляться тому, что он всегда был готов со знанием дела обсуждать любую проблему города. Как правило, он четко излагал свою позицию, поэтому сразу становилось ясно, как будет решена проблема. Если положительное решение он принять не мог, то честно и прямо говорил об этом, объясняя причины отказа. Не надо было попусту тратить время, а – сразу искать другие пути решения. И еще одна примечательная черта его характера. Если его оппонент хорошо знал вопрос, он мог смело отстаивать свою точку зрения, не соглашаться, спорить, выставлять контраргументы. Это было в порядке вещей. Но когда кто-то вступал с ним в спор, не зная толком существа дела, или же допустил крупные просчеты в работе, то тут Алексей Николаевич был непримирим, не стеснялся уличить в некомпетентности руководителя любого ранга, будь то министр или его собственный заместитель.
Как-то, кажется году в 1965-м, в январе долго стояли сильные морозы. Тепловые станции Москвы оказались фактически без топлива. Давление газа упало, запасов мазута оставалось на полтора дня, да и использовать его было почти невозможно, так как он загустел при низкой температуре. Эшелоны со смерзшимся в монолит углем стояли на подступах к ТЭЦ, их можно было разгружать только вручную, разбивая уголь ломами или отбойными молотками. Тысячи солдат были заняты круглосуточно на этой работе. Министерство энергетики и электрификации СССР оказалось не готовым к подобной ситуации. Положение казалось безнадежным, однако рядовые москвичи даже не догадывались об этом, так как теплоснабжение города обеспечивалось нормально. На экстренном заседании Совмина А.Н. Косыгин был беспощаден в оценке действий министерства, а его предупреждение министру было сделано хотя и в корректной форме, но могло стать для того последним, повторись подобная ситуация.
* * *
В отличие от большинства руководителей высокого ранга, Алексей Николаевич не боялся отказаться от неверных представлений, признать свою неправоту. Вспоминается такой эпизод. В начале 60-х годов на заводе имени Лихачева закончилась серьезная работа по реконструкции предприятия и переходу к массовому выпуску нового поколения грузовиков. По тем временам технология производства была близка к мировому уровню. Но, как это у нас бывает, в печати развернулась острая дискуссия по конструкции машины. Дескать, и грузоподъемность мала, и бензиновый двигатель неэкономичен, и вес автомобиля велик. При этом критикующие, особенно ученые-теоретики, не учитывали, что отечественное дизельное топливо было безобразно низкого качества; грузоподъемность вполне отвечала потребностям народного хозяйства, а вес определяло наше бездорожье: требовалась высокая прочность ходовой части, что достигалось в значительной мере за счет большого веса машины.А.Н. Косыгин, видимо под влиянием критики в печати, на представительном совещании в Совете Министров весьма нелестно отозвался о работе автозаводцев. Во время одной из ближайших встреч я ему прямо изложил нашу позицию, ведь затрагивались интересы не только многотысячного коллектива, но и Московского совнархоза, столичной парторганизации. Реконструкция ЗИЛа была общемосковским делом, а для меня, инженера-автомобилиста, проблема была особенно чувствительной, ибо, наблюдая за ходом реконструкции, я всегда старался всячески помогать коллективу. Выслушав меня, Алексей Николаевич признался, что глубоко в этот вопрос не вникал, передоверившись специалистам, и обещал внимательно разобраться. Слово свое он сдержал и вскоре на очередном совещании открыто сказал, что был несправедлив по отношению к зиловцам в оценке проделанной ими работы. А между прочим, раскритикованный ЗИЛ-130 выпускался более 30 лет и неплохо зарекомендовал себя.
В 60-е годы вопрос о власти или о статусе столицы не возникал. Отношения города с Совмином СССР были спокойными и деловыми. А. Н. Косыгин всегда с пониманием рассматривал наши обращения, старался помочь Москве. В свою очередь, и город готов был поддержать правительство, когда оно нуждалось в этом. Можно припомнить немало примеров такой работы, ведь проблемы в таком гигантском городе, как Москва, возникают постоянно.
Так, в 1964 г. Госплан и Госстрой СССР очень противились утверждению технико-экономических обоснований (ТЭО) нового Генерального плана развития Москвы. Он был рассчитан примерно на 20 лет и требовал значительных средств. Рассматривался даже вариант, который бы не фиксировал жестко сроки выполнения всего намеченного. Важно было определить основные направления развития города на перспективу. Аппаратное торможение грозило тем, что на долгие годы Москва могла остаться без генплана, и тогда начались бы бесконечные баталии, где и когда строить, например, новые линии метро, как вести реконструкцию промышленности, жилищное строительство, решать сотни других проблем. А.Н. Косыгин только что был утвержден Председателем Совета Министров СССР. На первой же встрече я подробно изложил ему существо вопроса и был приятно удивлен тем, как доброжелательно он отнесся к нашим заботам. После этого утверждение Генплана развития Москвы прошло по «зеленой улице».
В то же примерно время мы переходили от строительства пятиэтажных домов к многоэтажным. С деньгами было туго, но хотелось строить и более благоустроенные квартиры. А тут подвернулся случай создать новые производства, в частности по выпуску столярных изделий и качественного линолеума на западном оборудовании. Кое-как наскребли валюту, но дополнительно требовалось более 60 миллионов рублей так называемых строймонтажных капвложений, т. е. денег, обеспеченных соответствующими фондами на строительные материалы. Попросили помощи у правительства. Госплан, Госстрой и другие организации нас не поддержали. На заседании Совмина А.Н. Косыгин поначалу тоже склонялся к тому, чтобы просьбу нашу не удовлетворять. Тогда в своем выступлении я прямо заявил, что заместители Председателя Совмина товарищи Н.К. Байбаков, И.Т. Новиков, министр финансов В.Ф. Гарбузов (а все они сидели за столом президиума) и другие не вникли сами в существо вопроса, доверились своим помощникам, а те их подвели. Поэтому я попросил Косыгина решения не принимать, а лично разобраться в наших проблемах. Так и было сделано.
Буквально на следующий день утром Алексей Николаевич позвонил мне и попросил познакомить с предприятиями стройиндустрии. Целый день мы с ним ездили по заводам. Он остался очень доволен и твердо обещал поддержать нашу просьбу о выделении дополнительных капитальных вложений. Я же в свою очередь извинился за свое резкое поведение на заседании Совмина, сказал, что пошел на это сознательно, чтобы спасти дело.
Несколько позднее мы пригласили Алексея Николаевича посмотреть на строительство новых домов. А затем изложили соображения, каким путем можно повысить качество квартир. Для этого прежде всего надо было поднять стоимость квадратного метра на 25–30 %. Таких средств у правительства не было. Косыгин так об этом и сказал, правда, пообещал в следующем году все же добавить процентов 10–12. И помог.
* * *
Долгие сорок лет А. Н. Косыгин входил в состав высшего руководства партии и государства. Годы культа личности Сталина, волюнтаризма Хрущева, застоя при Брежневе – мало кто смог вынести все испытания тех трудных лет, не сломаться, держаться с достоинством, сохраняя при этом высочайшую интеллигентность, человеческую простоту и доступность. Невольно задаешься вопросом, как удалось ему так честно и с такой пользой для страны пройти свой нелегкий жизненный путь?Мне не довелось видеть его в работе в сталинские времена. А вот при Хрущеве, Брежневе я не знаю ни одного случая, чтобы Алексей Николаевич хотя бы в самой незначительной мере поступился своим достоинством. Я не знаю ни одного случая, чтобы он кого-то унизил, оскорбил. Он мог быть строгим, требовательным, совершенно не терпел некомпетентности, но всегда уважал человеческое достоинство. Я также не знаю ни одного случая, чтобы Алексей Николаевич, прямо или косвенно, был замешан в каких-либо нарушениях законности в сталинские времена либо позднее. Кто-то, возможно, упрекнет его в том, что он не занимал активной позиции в борьбе с беззаконием, жестокостью, всяческими перекосами тех лет. Но «при всякой погоде» он оставался честным человеком, никогда в своем поведении не допускал непорядочности, двойной морали. Не красивыми речами, а делами своими он завоевал прочный авторитет и оставил о себе добрую память.
Анна Гриненко
У истоков экономических преобразований
Гриненко Анна Андреевна почти 29 лет, с 1953 по 1981 г., руководила крупнейшей в стране кондитерской фабрикой «Красный октябрь». Герой Социалистического Труда
В 1953 г. министром легкой и пищевой промышленности назначили Алексея Николаевича Косыгина. Вскоре он поехал по московским хлебозаводам, увидел, какие там творятся безобразия, и сразу снял с работы нескольких директоров. Это действительно надо было сделать. Самые невероятные слухи и подробности о его поездках сразу разнеслись среди нас, пищевиков.
И вот как-то сижу я в кабинете. Вдруг раздается звонок и мне говорят: «К вам едет Алексей Николаевич». Представляете мое состояние?! Как сейчас помню, у меня сразу испарина на лбу выступила.
«Едет, значит, – думаю обреченно. – Ну, все: фабрика колоссальная, а он, говорят, такой строгий, придирчивый, суровый. Словом – пиши пропало».
Прибыл он с большой свитой. Вошел в мой кабинет, бывший эйнемовский. (С 1867 по 1917 г. нынешняя кондитерская фабрика «Красный Октябрь» принадлежала Федору Карловичу Эйнему.) А надо сказать, у нас помещение дирекции было в очень хорошем состоянии, мы его всячески поддерживали: солидный банковский стиль – зеркальные стекла, хрустальные люстры, все отделано деревом, массивная, еще дореволюционная, мебель.
Он огляделся и говорит:
– Куда это ты меня, Зотов, привез, на такое старье? (Зотов Василий Петрович был министром продовольствия СССР, заместителем председателя Госплана СССР. – Авт.)
Тут уж я совсем растерялась:
– Да, Алексей Николаевич, сейчас ведь все увлеклись модной мебелью, сидят-то почти на полу, а у меня сохранилось прежнее…
Тут он рассмеялся:
– Ну и молодец! Наши-то дураки все выбрасывают, а западные дипломаты скупают и увозят к себе целыми эшелонами.
Потом сказал:
– Иду смотреть фабрику. Давай мне в провожатые главного механика или главного инженера и главного технолога. Вернемся, будем разговаривать.
Пошли. Вы знаете, на моей памяти это был единственный гость, который так внимательно и тщательно все осмотрел. Он останавливался у каждой машины, следил за ее работой, расспрашивал об устройстве. Потом просил дать анализы смывных вод, интересовался, много ли в них остается сахара. В общем, ходил по фабрике половину рабочего дня. Это был настоящий полный осмотр производства.
Пришли в шоколадный цех.
– Посмотрите, Алексей Николаевич, на потолок. Видите, он весь в шоколадных пятнах. Вот эти автоматы, которые еще при Эйнеме были установлены, выжимают какао-масло для приготовления шоколада. Их пружины, работающие при давлении до десяти атмосфер, совсем износились, и поэтому часто масса выбрасывается вверх.
– Что надо? – быстро спросил он.
– Я знаю, что на Урале есть завод, который выпускает пушки, а на них ставят пружины, которые и нам подходят.
– Сколько требуется?
Ну, тут я, как говорится, «хватанула» – потом мы всю кондитерскую промышленность этими пружинами снабдили. Вот какой он был конкретный и деловой человек.
Вернулись мы в кабинет.
– Садись и рассказывай, что тебе необходимо.
– Алексей Николаевич, нам надо бы подремонтироваться: столько-то и столько-то белил, столько-то кровельного железа – фабрика в войну горела, зажигалки попадали.
– Хорошо.
– А потом еще…
Он прервал меня:
– А теперь – хватит.
Затем Косыгин высказал ряд замечаний, дал советы. На том мы и расстались. Но, видимо, общее впечатление от фабрики у него осталось хорошее.
Когда Алексей Николаевич стал Председателем Совета Министров СССР, наш «Красный Октябрь» попал в число 48 предприятий страны, работавших на условиях эксперимента.
Началась подготовка к реформе. Конечно, Алексей Николаевич по моему глубокому убеждению прежде всего сам, в себе выстрадал эту реформу. Он приглашал нас, директоров предприятий, советоваться, и мы обращались к нему по любым вопросам. Собирались, скажем, у него в кабинете. По одну сторону садились директора московских предприятий – Гриненко, Громов, Бородин, Сергучев и другие. Рядом были наши главные экономисты. По другую сторону – ученые. Скрывать нечего, были среди них и такие теоретики, которые в жизни ни одной накладной в руках не держали. Начинался разговор. Они свое, мы – свое. Алексей Николаевич всегда говорил «науке»:
– Подождите, вы потом будете подводить теоретическую базу, давайте сейчас послушаем тех, кому осуществлять реформу, они лучше знают все подробности производства.
Как известно, экономической реформе предшествовал широкий эксперимент, проводившийся в различных отраслях. Я считаю, что это было сделано очень разумно: предварительно, в течение года, заместитель председателя Госплана СССР А.В. Бачурин проводил с нами, директорами предприятий, специальные совещания-семинары. Причем нам было дано право вносить изменения в те или иные положения, документы предстоящей реформы. Через четыре недели мы снова собирались в Госплане и обсуждали принятое в прошлый раз решение, которое в течение месяца проходило проверку на предприятиях, и что-то в нем меняли, что-то усиливали. Например, основным вопросом был переход от показателя валовой продукции к показателю реализации. Но чтобы продукцию реализовать, она должна быть высокого качества; а в то время товаров еще было достаточно. Кроме того, необходимо было, чтобы деньги на расчетный счет приходили вовремя, потому что и тогда обязательность в отношении соблюдения сроков были у нас, мягко говоря, не на высоком уровне.
Как-то однажды на таком семинаре я выступила и сказала: предстоящая реформа касается всех – и легкой промышленности, и пищевиков, и отраслей промышленности группы «А». Но ведь это разные производства. Вот, допустим, на заводе имени Орджоникидзе сделали поточную линию за миллион рублей. На рынок или в магазин ее не понесешь, и ее отдают на ЗИЛ. Директор звонит Павлу Дмитриевичу Бородину и говорит: «Слушай, я тебе выставлю авизо, а ты мне заплати». Сегодня авизо, а завтра деньги уже на расчетном счету. А ведь мы, пищевики, свою продукцию должны всем людям продать. Так, у нас на «Красном Октябре» месячный план 15–16 миллионов рублей. И деньги эти мы должны со всей страны собрать.
Помню, Бачурин меня тогда спросил:
– А как быть?
– Очень просто, – ответила я. – Наши счета, счета пищевиков, делайте с отличительными признаками, хотя бы с какой-нибудь полосой. И если такой счет придет, к примеру, в хабаровский банк, чтобы там сразу поняли: он поступил от предприятия, которое работает в условиях эксперимента, и его счет надо сразу оплатить.
У себя на фабрике мы досконально изучили географию всего Союза и вместе с районным отделением Госбанка проанализировали сроки документооборота по стране. Например, мы точно знали, что если Москве мы отгрузили товар сегодня, то завтра получим деньги, из Смоленска оплаченный счет придет через три дня и так далее. Мы знали все: откуда деньги придут через неделю, откуда – через десять дней. Наши специалисты придумали очень удобную и наглядную схему-график, которую разбили по дням и месяцам, обозначив всех наших получателей. По ней смотрим: 1-го числа, допустим, Москве отгрузили продукции на 1 миллион рублей. Записываем на 2-е число: «Москва – 1 миллион». Из Владивостока поступление придет через пятнадцать дней. Пишем на 15-е – такой-то счет, такая-то сумма. И бухгалтер, когда идет в банк получать счета, выписки, знает, что 2-го числа мы должны получить из Москвы миллион, 4-го – из Смоленска сто тысяч. Но поступлений нет. Сразу звонки в местные банки – в чем дело? Получили ли счета? Ведь товар поступил, так почему его не оплатили? Знаете, мы потом, благодаря этой схеме, получали все деньги буквально день в день и имели четкую картину финансового состояния фабрики.
В 1953 г. министром легкой и пищевой промышленности назначили Алексея Николаевича Косыгина. Вскоре он поехал по московским хлебозаводам, увидел, какие там творятся безобразия, и сразу снял с работы нескольких директоров. Это действительно надо было сделать. Самые невероятные слухи и подробности о его поездках сразу разнеслись среди нас, пищевиков.
И вот как-то сижу я в кабинете. Вдруг раздается звонок и мне говорят: «К вам едет Алексей Николаевич». Представляете мое состояние?! Как сейчас помню, у меня сразу испарина на лбу выступила.
«Едет, значит, – думаю обреченно. – Ну, все: фабрика колоссальная, а он, говорят, такой строгий, придирчивый, суровый. Словом – пиши пропало».
Прибыл он с большой свитой. Вошел в мой кабинет, бывший эйнемовский. (С 1867 по 1917 г. нынешняя кондитерская фабрика «Красный Октябрь» принадлежала Федору Карловичу Эйнему.) А надо сказать, у нас помещение дирекции было в очень хорошем состоянии, мы его всячески поддерживали: солидный банковский стиль – зеркальные стекла, хрустальные люстры, все отделано деревом, массивная, еще дореволюционная, мебель.
Он огляделся и говорит:
– Куда это ты меня, Зотов, привез, на такое старье? (Зотов Василий Петрович был министром продовольствия СССР, заместителем председателя Госплана СССР. – Авт.)
Тут уж я совсем растерялась:
– Да, Алексей Николаевич, сейчас ведь все увлеклись модной мебелью, сидят-то почти на полу, а у меня сохранилось прежнее…
Тут он рассмеялся:
– Ну и молодец! Наши-то дураки все выбрасывают, а западные дипломаты скупают и увозят к себе целыми эшелонами.
Потом сказал:
– Иду смотреть фабрику. Давай мне в провожатые главного механика или главного инженера и главного технолога. Вернемся, будем разговаривать.
Пошли. Вы знаете, на моей памяти это был единственный гость, который так внимательно и тщательно все осмотрел. Он останавливался у каждой машины, следил за ее работой, расспрашивал об устройстве. Потом просил дать анализы смывных вод, интересовался, много ли в них остается сахара. В общем, ходил по фабрике половину рабочего дня. Это был настоящий полный осмотр производства.
Пришли в шоколадный цех.
– Посмотрите, Алексей Николаевич, на потолок. Видите, он весь в шоколадных пятнах. Вот эти автоматы, которые еще при Эйнеме были установлены, выжимают какао-масло для приготовления шоколада. Их пружины, работающие при давлении до десяти атмосфер, совсем износились, и поэтому часто масса выбрасывается вверх.
– Что надо? – быстро спросил он.
– Я знаю, что на Урале есть завод, который выпускает пушки, а на них ставят пружины, которые и нам подходят.
– Сколько требуется?
Ну, тут я, как говорится, «хватанула» – потом мы всю кондитерскую промышленность этими пружинами снабдили. Вот какой он был конкретный и деловой человек.
Вернулись мы в кабинет.
– Садись и рассказывай, что тебе необходимо.
– Алексей Николаевич, нам надо бы подремонтироваться: столько-то и столько-то белил, столько-то кровельного железа – фабрика в войну горела, зажигалки попадали.
– Хорошо.
– А потом еще…
Он прервал меня:
– А теперь – хватит.
Затем Косыгин высказал ряд замечаний, дал советы. На том мы и расстались. Но, видимо, общее впечатление от фабрики у него осталось хорошее.
Когда Алексей Николаевич стал Председателем Совета Министров СССР, наш «Красный Октябрь» попал в число 48 предприятий страны, работавших на условиях эксперимента.
* * *
Здесь я хочу сделать небольшое отступление и упомянуть об одном факте собственной биографии. Меня назначили директором кондитерской фабрики «Ударница» (фабрика небольшая, но все равно столичное предприятие, мармеладно-пастильное – единственное в стране). И вот ко мне первый раз пришел главный бухгалтер, принес баланс и пухлой, холеной рукой начал показывать, где мне нужно расписываться. «Ну, – думаю, – ничего себе директор, если я баланс прочесть не могу. Да как же так? Он будет мне приносить, а я лишь расписываться? А что дальше? Нет, нужно учиться». И я пошла на городские платные высшие счетно-экономические курсы. На Трубной они тогда размещались. Сидела там с молоденькими девчонками-бухгалтерами я, директор фабрики. Мне, признаться, было стыдно, и я никому не говорила об этом, ни на фабрике, ни на курсах. Три года училась, и, когда мы приступили к реформе, я уж любой баланс читала, как музыкант ноты. Мне, конечно, было приятно сознавать, что я правильно тогда поступила.Началась подготовка к реформе. Конечно, Алексей Николаевич по моему глубокому убеждению прежде всего сам, в себе выстрадал эту реформу. Он приглашал нас, директоров предприятий, советоваться, и мы обращались к нему по любым вопросам. Собирались, скажем, у него в кабинете. По одну сторону садились директора московских предприятий – Гриненко, Громов, Бородин, Сергучев и другие. Рядом были наши главные экономисты. По другую сторону – ученые. Скрывать нечего, были среди них и такие теоретики, которые в жизни ни одной накладной в руках не держали. Начинался разговор. Они свое, мы – свое. Алексей Николаевич всегда говорил «науке»:
– Подождите, вы потом будете подводить теоретическую базу, давайте сейчас послушаем тех, кому осуществлять реформу, они лучше знают все подробности производства.
Как известно, экономической реформе предшествовал широкий эксперимент, проводившийся в различных отраслях. Я считаю, что это было сделано очень разумно: предварительно, в течение года, заместитель председателя Госплана СССР А.В. Бачурин проводил с нами, директорами предприятий, специальные совещания-семинары. Причем нам было дано право вносить изменения в те или иные положения, документы предстоящей реформы. Через четыре недели мы снова собирались в Госплане и обсуждали принятое в прошлый раз решение, которое в течение месяца проходило проверку на предприятиях, и что-то в нем меняли, что-то усиливали. Например, основным вопросом был переход от показателя валовой продукции к показателю реализации. Но чтобы продукцию реализовать, она должна быть высокого качества; а в то время товаров еще было достаточно. Кроме того, необходимо было, чтобы деньги на расчетный счет приходили вовремя, потому что и тогда обязательность в отношении соблюдения сроков были у нас, мягко говоря, не на высоком уровне.
Как-то однажды на таком семинаре я выступила и сказала: предстоящая реформа касается всех – и легкой промышленности, и пищевиков, и отраслей промышленности группы «А». Но ведь это разные производства. Вот, допустим, на заводе имени Орджоникидзе сделали поточную линию за миллион рублей. На рынок или в магазин ее не понесешь, и ее отдают на ЗИЛ. Директор звонит Павлу Дмитриевичу Бородину и говорит: «Слушай, я тебе выставлю авизо, а ты мне заплати». Сегодня авизо, а завтра деньги уже на расчетном счету. А ведь мы, пищевики, свою продукцию должны всем людям продать. Так, у нас на «Красном Октябре» месячный план 15–16 миллионов рублей. И деньги эти мы должны со всей страны собрать.
Помню, Бачурин меня тогда спросил:
– А как быть?
– Очень просто, – ответила я. – Наши счета, счета пищевиков, делайте с отличительными признаками, хотя бы с какой-нибудь полосой. И если такой счет придет, к примеру, в хабаровский банк, чтобы там сразу поняли: он поступил от предприятия, которое работает в условиях эксперимента, и его счет надо сразу оплатить.
У себя на фабрике мы досконально изучили географию всего Союза и вместе с районным отделением Госбанка проанализировали сроки документооборота по стране. Например, мы точно знали, что если Москве мы отгрузили товар сегодня, то завтра получим деньги, из Смоленска оплаченный счет придет через три дня и так далее. Мы знали все: откуда деньги придут через неделю, откуда – через десять дней. Наши специалисты придумали очень удобную и наглядную схему-график, которую разбили по дням и месяцам, обозначив всех наших получателей. По ней смотрим: 1-го числа, допустим, Москве отгрузили продукции на 1 миллион рублей. Записываем на 2-е число: «Москва – 1 миллион». Из Владивостока поступление придет через пятнадцать дней. Пишем на 15-е – такой-то счет, такая-то сумма. И бухгалтер, когда идет в банк получать счета, выписки, знает, что 2-го числа мы должны получить из Москвы миллион, 4-го – из Смоленска сто тысяч. Но поступлений нет. Сразу звонки в местные банки – в чем дело? Получили ли счета? Ведь товар поступил, так почему его не оплатили? Знаете, мы потом, благодаря этой схеме, получали все деньги буквально день в день и имели четкую картину финансового состояния фабрики.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента