Николай Чадович. Хозяева Острога

   За этими хлопотами они как-то прозевали хлопок, приглашавший к знакомству с соседней стаей.
   Те явились без промедления – полная пятерка новичков, в поведении которых бравада мешалась со страхом. На всю стаю у них имелось только два щита, да и наступательное оружие заслуживало сожаления.
   Убивать таких было грехом, но куда денешься – законы Бойла не допускали мирных соглашений.
   – Куда вы так спешите, ребята? – поинтересовался Темняк. – Денёк ведь ещё только начинается. Любуйтесь этим миром, дышите грудью. Не хмурьтесь.
   – Ты нам зубы не заговаривай, – послышалось со стороны новичков. – Денек хоть и начинается, но кое для кого он скоро закончится.
   – Ваша правда, – согласился Темняк. – А встретились бы мы с вами в другом месте, так пошли бы сейчас кисель вместе пить.
   – Да, не повезло, – вздохнули новички. – Кровь лить – не кисель пить. Даже поговорка такая есть.
   – Нет ли среди вас кого-нибудь из Бальзамов? – Этот вопрос ныне интересовал Темняка больше всего.
   – Ну есть, а что? – отозвался один из новичков, по виду совсем ещё юнец.
   – Мой товарищ ранен в ногу. – Темняк постарался придать своему голосу самые проникновенные интонации. – Полечил бы ты его.
   – Вот ещё новость! – возмутился юнец. – Ему, может, и жить-то остается всего ничего, а ты говоришь: лечи.
   – Про то, кому сколько жить осталось, судить не нам с тобой, – многозначительно произнес Темняк. – Но зачем же человеку зря мучиться? Пусть даже и перед смертью.
   – Да не обязан я его лечить!
   – Конечно, не обязан. Просто я тебя очень прошу. Как человека. А взамен вы получите недостающие щиты. Боешник без щита то же самое, что баба без одежек – каждый норовит под себя подмять.
   – Не обманешь?
   – Клянусь.
   – Тогда подожди…
   Юный Бальзам вернулся к своей стае, и у них завязался оживленный спор. Особенно усердствовали боешники, не имеющие щитов.
   Когда решение было достигнуто, Бальзам вновь обратился к Темняку, не без основания полагая его за старшего:
   – Тогда вы все отойдите подальше. Оставьте лишь раненого да три щита.
   – Отступаем, ребята, – велел своим боешникам Темняк, а шепотом добавил: – Оставляйте только самые маленькие щиты.
   Понукаемые подозрительным Бальзамом, они отошли на расстояние, позволяющее наблюдать за манипуляциями, которые он собирался проводить над почти беспомощным Свистом.
   – Мне он доверия не внушает, – сказал Бадюг. – Очень уж молод. Настоящий Бальзам должен быть с бородой.
   – Другого всё равно нет, – отрезал Темняк. – В любом деле важна не борода, а наметанный глаз и ловкие руки… Ты не молчи там, а рассказывай, что делаешь. Нам твоя наука на потом пригодится, – это относилось уже к Бальзаму.
   – Нашему ремеслу надо полжизни учиться, – отозвался тот. – А ты захотел с первого раза, на глазок усвоить.
   – Я способный.
   – А кто ему рану зашивал? – спросил Бальзам, уже уложивший Свиста на щит.
   – Я сам.
   – В общем-то неплохо… А промывал чем?
   – Сам догадайся, чем на Бойле можно раны промывать. Не водой же из лужи…
   – А вот «хозяйской желчью» не надо было пользоваться. Она только от царапин помогает, а глубокие раны, наоборот, раздражает.
   – Кабы я знал! Поверил одному болтуну на слово, – Темняк покосился на Тюху. – Теперь сам каюсь…
   В это время к Бальзаму подошел его товарищ по стае и передал несколько кульков, судя по всему, наполненных разными образцами мусора.
   – Теперь слушай внимательно и запоминай, – сказал Бальзам, обращаясь к Темняку (а тот в свою очередь шепнул на ухо Тюхе: «Запоминай ты, я ведь в ваших снадобьях не силен»), – первым делом нужно смешать в равных долях «хозяйское дерьмо» и желтое вязкое вещество, которое мы между собой называем «живучкой».
   – Подожди, – перебил его Темняк. – Но ведь говорят, что «хозяйское дерьмо» опаснее любого яда.
   – Любой яд в соединении с другими веществами может стать лекарством, – пояснил Бальзам. – Только никогда не бери его больше одной горсти сразу.
   – Понял, – сказал Темняк и незаметно лягнул Тюху: мотай, мол, на ус.
   – В получившуюся смесь хорошо бы добавить толченой «румянки», но её здесь нет. На худой конец сгодится и капелька «хозяйского молока», – продолжал Бальзам. – Эту мазь следует накладывать на рану два раза в сутки. Перед сном и в начале следующего дня. Для перевязки лучше применять не обрывки одежды, а куски «хозяйской шкуры». Но перед этим рану полагается освободить от гноя. Проще говоря, промыть. Используется то же самое средство, что и прежде, если, конечно, не страдаешь срамной болезнью. Ещё бы ему очень помогло вот это снадобье, – он издали показал маленький сосудик, предмет гордости всех Горшков, производивших подобные штучки в ограниченном количестве и только на заказ. – Мы, Бальзамы, всегда имеем его при себе.
   – Будь так добр, поделись с нами, – попросил Темняк.
   – Нет, – Бальзам спрятал сосудик под одежду. – Пусть он достанется тому из нас, кто победит… Все, я свое дело сделал.
   – Благодарю от души. Но у меня к тебе есть ещё одна просьба. Только не сочти её за бестактность. Видишь, в чем я хожу? – Темняк тряхнул лохмотьями, которые сейчас заменяли ему верхнюю одежду. – Оставь мне свою накидочку. А взамен я дам тебе целую горсть боевых спиралей. Посмотри, какие они длинные. Не в пример вашим.
   – Зачем тебе сейчас моя накидка? Если убьешь меня, тогда возьмешь без спроса. И главное, задаром.
   – Раздевать мертвого уж больно хлопотно, – пояснил Темняк с самым невинным видом. – Да и боюсь я покойников. Пусть она пока полежит в сторонке, подождет хозяина… Тюха, выдай ему две… нет, лучше три спирали!
   – Подломать их? – негромко спросил Тюха.
   – И думать не смей! Давай как есть, – столь же тихо ответил Темняк.
   – Что вы там шепчетесь? – насторожился Бальзам. – Не пойду я к вам. Бросайте спирали сюда.
   – Нельзя их бросать, – возрахил Темняк. – Раньше времени развернутся. Лучше я их тебе сам принесу.
   Подойдя к Бальзаму, готовому в любой момент задать стрекоча, почти вплотную и передав обещанное из рук в руки, Темняк сказал:
   – Ещё раз благодарю. Жаль, что мы встретились в столь поганом месте… Бой будет честным, обещаю. Хотя оружие, которые мы собираемся применить, для вас незнакомо. Атакуйте нас со всей возможной скоростью и ни на мгновение не опускайте щиты. Только тогда у вас появится хоть какая-то возможность уравнять силы.
   – Но мы и так превосходим вас числом, – Бальзам покосился на Свиста, безуспешно пытавшегося встать на ноги.
   – Числом воюют только клопы и вши. А человеку надлежит воевать умением… Возвращайся к своим. Схватка начнётся сразу после того, как ты возьмешь в руки щит. Других напоминаний не будет.
 
   Бальзам вернулся к своей стае, уже разобравшей халявные щиты, а Бадюг, Тюха и Темняк заняли прежнюю позицию рядом со Свистом, который совместными усилиями был вновь поставлен на ноги.
   Прикрываясь щитами – совет Темняка не пропал даром – новички рысью бросились в атаку. Ветеран, возглавлявший стаю (Тюха сразу опознал его по повадкам и свежим шрамам на лице), держался в самом центре. Его надо было опасаться больше других.
   Темняк, накануне тщательно промеривший расстояние до всех более или менее заметных ориентиров, уже держал наготове самодельный лук. Наконечники всех стрел были заранее смазаны «вечной росой».
   Первая – пристрелочная – стрела пролетела над головами атакующих, и те проводили её недоуменными взглядами. Как-то не верилось, что эта тонкая палочка может нанести человеку серьёзный вред.
   Вторая отскочила от щита вожака, зато третья, пробив одежду, застряла в его плече. Злобно выругавшись, вожак выдернул её, отстав от стаи всего на пару шагов.
   – А ты не преувеличиваешь опасность, которую представляет для человека «вечная роса»? – осведомился Темняк, посылая в набегающих врагов стрелу за стрелой.
   – Вовсе нет. Только действует она не сразу. Особенно в малых дозах, – пояснил Тюха, потихоньку готовившийся к рукопашной схватке.
   – Не занимайтесь ерундой, – пробормотал Свист, синюшная бледность которого сменилась сейчас багровым румянцем. – Давай подпустим их поближе и изрубим спиралями.
   – Толковый совет, – сказал Темняк, расстрелявший уже половину своего боезапаса. – И боюсь, что нам придётся ему последовать.
   Каждый из вражеских боешников, кроме Бальзама, которого Темняк пока щадил, был уже задет стрелой, а некоторые даже по два раза, но это ничуть не смирило их боевой пыл, ну разве что сбило с темпа.
   «Вечная роса» начала действовать лишь в самый последний момент, когда расстояние между двумя противоборствующими стаями сократилось до десяти шагов. Сначала у боешников подкосились ноги, потом из рук вывалилось оружие, а вслед за тем на них напал сон, мало чем отличимый от глубокого обморока.
   До линии обороны, которую держала стая Темняка, добежал один лишь Бальзам.
   – Привет, – сказал Темняк. – Давно не виделись.
   Бальзам в полной растерянности обратился к Свисту:
   – Ну как, тебе лучше?
   – Ещё бы! – ответил тот, пытаясь достать своего спасителя спиралью.
   – Прекратить! – приказал Темняк и для пущей убедительности заслонил Бальзама щитом. – Бой закончен. Кто обидит пленного, будет иметь дело со мной.
   – На Бойле пленных не берут, – осмелился возразить Тюха.
   – Раньше не брали. А теперь… – Темняк хотел сказать «возьмем», но вовремя поправился: – Попробуем.
   Оспаривать неординарное решение командира не стал даже щепетильный Свист – видно оно соответствовало его личным интересам.
   – Победа за вами. Бери, – Бальзам протянул Темняку горшочек со снадобьем. – Все как договаривались…
   – Ты не маячь на виду, а становись с нами в одну шеренгу, – посоветовал Темняк. – Авось Смотритель не отличит четверку от пятерки.
   – Зато черное от белого отличит обязательно, – вмешался Тюха. – Надо бы ему мордашку чем-то измазать.
   Кинулись на поиски соответствующей краски, но ничего подходящего не нашли. Даже золу, оставшуюся от костра, ночью завалило свежим мусором. Пришлось довольствоваться обыкновенной грязью, благо, что в каждой норе её хватало с избытком.
   Теперь все зависело только от Смотрителя, и он не замедлил явиться, упав с небес, словно плевок, оброненный демоном зла.
   Первым делом он, естественно, занялся побежденными – споро и деловито, будто бы в собственных апартаментах прибирался, превратил их в несколько щепоток праха.
   Бальзам, которому грозила аналогичная участь, всхлипнул, а Темняк внятно произнес:
   – Сволочь кровожадная!
   Теперь, когда расправа совершилась, Смотрителю полагалось бы сматываться – на Бойле кипело сейчас множество других схваток, и ему нужно было везде поспеть. Однако призрачная тварь почему-то медлила, порождая в людях дурные предчувствия.
   – К нам присматривается, – упавшим голосом молвил Бадюг. – Накликали беду на свою голову…
   Эти слова, высказанные совершенно безотчетно, как бы подстегнули Смотрителя, и он бросился на боешников, немедленно вскинувших свои жалкие щиты.
   Все произошло в мгновение ока. По улице словно скорый поезд пронесся. Свиста и Темняка отшвырнул в одну сторону, Тюху и Бадюга в другую, а Бальзам исчез, точно его здесь вообще никогда не было. Сгинул и Смотритель, только где-то вверху раздался стремительный шорох, будто бы по стене мазнули огромной метлой.
   – Жаль мальчишку, – сказал Тюха, потирая ушибленный бок. – Мог бы нам пригодиться.
   – Жаль, конечно, – согласился Темняк. – Хорошо хоть, что на нас нет его крови…
 
   На новое место перебирались не спеша, обременённые не только обезножившим Свистом, но и многочисленными трофеями. Темняк даже умудрился собрать все свои стрелы, так и не утратившие губительных свойств.
   Когда плотно поели и уложили спать Свиста, на которого снадобье покойного Бальзама подействовало словно морфий, Бадюг, поглаживая лук, со значением произнес:
   – Как я понимаю, отныне мы стали непобедимыми.
   – Судить об этом пока рановато, – ответил Темняк. – Но мне кажется, что наши мытарства только начинаются. А какого мнения придерживается наш старожил?
   – Скорее всего, ты прав, – сказал Тюха. – Нас, наверное, уже взяли на заметку. А потому и врагов в следующий раз подберут посильнее. На Бойле расслабляться не приходится.
   – Что ты имеешь в виду, говоря о сильных врагах? – осведомился Бадюг. – Ветеранов мы уже били. Новичков тоже. Ну, допустим, в следующий раз против нас выйдут боешники с белыми рожами. Так ведь они, наверное, сплошь израненные и от усталости еле ноги тягают. Мы их всех издали перещелкаем. Верно, командир?
   – Не знаю, не знаю… – покачал головой Темняк. – В бою все бывает. Или «хозяйская жила» опять лопнет, или стрелы не вовремя кончатся. Да мало ли что ещё… Судьба боешника зависит не только от его сноровки и его оружия, но и от воли случая.
   – А ты сделай побольше таких штуковин и научи нас обращаться с ними, – Бадюг вел себя с луком так, словно это было живое существо, хоть и опасное, но отзывчивое на ласку. – Тогда мы врагам и лишнего шага ступить не дадим.
   – Сделать-то нетрудно. Лишь бы дерево подходящее нашлось. Только боюсь, дело это зряшное. Моё оружие сродни вашим спиралям. С ним нужно всю жизнь упражняться, чуть ли не с самого рождения. Это одна из причин, по которой на моей родине лук давно вышел из употребления. Хотя для забавы ещё применяется.
   – Лук… – повторил Бадюг. – Но ведь сам ты пользуешься им весьма успешно.
   – Перед тем как отправиться в странствия, я специально упражнялся с оружием, которое легко изготовить на месте, – с луком, с дубиной, с большим ножом, называемым у нас мечом или саблей.
   – С рогаткой, – добавил Тюха.
   – Нет, рогатка – моё детское увлечение. Предполагается, что в мирах, подобных вашему, для неё нет подходящих материалов. «Хозяйская жила» подвернулась мне совершенно случайно.
   – А существует на свете оружие, способное одолеть Хозяев? – понизив голос, спросил Бадюг.
   – На свете существует самое разное оружие, но, чтобы ответить на твой вопрос, надо сначала иметь представление об оружии, которым располагают сами Хозяева. Просвети меня, если можешь.
   – Куда уж мне, – Бадюг сразу приуныл. – Хозяева умеют превращать камень в пар, а пустое место – в непроницаемую преграду. Им подвластны все земные и небесные стихии. А с людьми они расправляются самыми простыми средствами. Насылают на них мор или поджигают уличный мусор.
   – Даже не верится, что весь этот хлам способен гореть, – Темняк оглянулся по сторонам.
   – Горит, – подтвердил Тюха. – Да ещё как. Но люди сразу прячутся в норы. Это здесь на Бойле они такие тесные. А на других улицах каждая нора имеет по несколько входов. Кто-нибудь всегда сумеет отсидеться. Но, с другой стороны, никто ещё не уличил Хозяев в поджогах. Скорее всего это только оговоры. Где чаще всего случаются пожары? У вечно пьяных Киселей. Или у Свечей, которые постоянно работают с огнем.
   – Скажи ещё, что Хозяева и к мору непричастны! – возмутился Бадюг.
   – Конечно, скажу! Надо чаще мыться. И с насекомыми бороться. Возьми, к примеру, Воров. Они за чистотой усердней других следят и потому почти не болеют.
   Слово за слово – и Бадюг с Тюхой заспорили, с каком районе города живется лучше всего.
   Каждый, конечно, хвалил свою улицу, но в конце концов оба согласились, что самое завидное житьё-бытьё у Воров. У них и мусора выпадает гораздо меньше, чем у других, и в каждой норе имеется свое отхожее место, не говоря уже о колодце, и лишними заботами они себя не утруждают, похищая все необходимое у соседей, причем так ловко, что никто их ещё за руку не поймал.
   Разговор продолжался в том же духе, и скоро выяснилось, что Тюха и Бадюг придерживаются сходной точки зрения ещё по одному вопросу. Оба с антипатией относились к Свечам (кроме Свиста, конечно, хаять которого сейчас было как-то не с руки).
   Причины этой неприязни крылись в далеком прошлом, когда Свечи, ссылаясь на мало кому известные изустные предания, провозгласили себя благородным сословием, имевшим власть над душами и телами всех остальных жителей Острога.
   И хотя эти пустые, ничем не подкрепленные амбиции в свое время вылезли Свечам боком, они и сейчас продолжают драть перед соседями нос. Даже девок своих в чужие семьи не отдавали, сознательно обрекая их на участь вековух. Недаром ведь говорят, что гордыня хуже уродства.
   В упрек Свечам ставилось и многое другое. Это именно они ввели когда-то культ поклонения Хозяевам, но потом, неизвестно почему разочаровавшиеся в своих кумирах, объявили их существами того же порядка, что и люди.
   Так к межобщинным противоречиям добавилась ещё и религиозная рознь. Если некоторые улицы последовали примеру Свечей, то другие, в пику им, сохранили веру в божественную сущность Хозяев.
   Впрочем, согласия не было и среди верующих. Гробы, например почитали Хозяев за олицетворение мирового зла и вымаливали себе право на жизнь посредством пышных человеческих жертвоприношений, в ходе которых жертву – чаще всего преступника – не убивали, а живьём скармливали голодным клопам.
   Веревки, наоборот, видели в Хозяевах добрых духов-хранителей, посылавших на улицы не только благодатный мусор, но и все прочее, включая воздух, свет и воду. В честь небесных покровителей устраивались красочные мистерии, сопровождаемые хоровым пением, до которого Веревки были большими охотниками.
   Происки Свечей усматривались во всем, даже в ухудшении качества колодезной воды и повсеместном падении нравов.
   Одни обвиняли самозваных аристократов в пособничестве Хозяевам, решившим наконец-то положить конец человеческому роду, другие, наоборот, подозревали их в тайном заговоре, направленном на свержение милосердных кормильцев и поильцев.
   Ничего не поделаешь – на каждой улице имелись свои умники, которые во сто крат опаснее дураков.
   Бурную и бесплодную дискуссию прервал Темняк, напомнивший приятелям, что завтра стаю ожидает тяжелый день, чреватый, кроме всего прочего, ещё и малоприятными сюрпризами, на которые, по слухам, был так горазд Смотритель. Кроме того, в соответствии с рецептом покойного Бальзама Тюхе предстояло изготовить для Свиста лечебную мазь.
   Сам Темняк браться за это дело не решался в силу своего незнания местных традиций. Трудно соблюсти соотношение нужных ингридиентов, если ты, к примеру, не отличаешь «румянку» от «небесной пыли».
 
   Свист к утру не выздоровел, как на это наивно надеялся Темняк, но зато и хуже ему не стало. Даже по улице он теперь ковылял самостоятельно, опираясь на щит или какую-нибудь палку. Вот только «бинты» его продолжали мокнуть от крови.
   На сей раз стая подготовилась к бою, как никогда. К луку, стрелам и спиралям добавился ещё и пресловутый «кишкоправ», подобранный Тюхой уже после окончания вчерашнего боя. Однако покоя на душе все равно не было. Дурные предчувствия одолевали всех без исключения, а в особенности и без того мнительного Бадюга.
   Он не говорил, а мрачно вещал:
   – Слыхал я, что есть такие боешники, которые вместо всяких щитов используют огромные горшки. Забираются внутрь и катят их на врага. Внутри этого горшка они неуязвимы для самого опасного оружия. А как подкатят вплотную, опрометью выскакивают и начинают крушить всех подряд. Тут уж спасения не жди. Лучше сразу ложись да помирай.
   – Будь я командиром, то паникёрам спуска не давал бы, – сказал Свист. – Язык надо резать подобным пророкам…
   – А ты думаешь, ему это так просто обойдется? – немедленно отозвался Темняк. – Как бы не так! Если враги действительно прикатят в огромном горшке, о котором здесь говорилось, я заставлю Бадюга лечь под него. Такую тушу не объедешь, не переедешь.
   – Смейтесь, смейтесь, – буркнул разобиженный Бадюг. – Как бы скоро плакать не пришлось… Во! Хлопок слышали? Уже и стеночка пропала. Будем дожидаться дорогих гостей, – он сделал руками что-то похожее на призывный жест.
   – Кому это ты, интересно, машешь? – удивился Тюха. – Хлопок-то был с противоположной стороны. Туда надо поворачиваться!
   – Как же туда, если не туда, – упорствовал Бадюг. – Я отчетливо слышал.
   – Да и я не глухой!
   – Уши надо почаще мыть!
   – Нет, надо слушать ухом, а не брюхом!
   – Не спорьте! – Свист топнуть ногой не мог, зато щитом брякнул изо всей силы. – На нашу беду, правы вы оба. Хлопков было два. И с той, и с другой стороны.
   – Мне так тоже показалось, – подтвердил Темняк не очень-то доверявший своему слуху, однажды пострадавшему в отчаянной драке… – А разве бывает, что исчезают сразу две стены?
   – На Бойле все бывает, – похоже, что Тюха пребывал в полной растерянности.
   – И нам придётся сражаться одновременно с двумя стаями?
   – Придётся…
   – Надо без промедления покончить с одной, а затем напасть на другую, – предложил Свист.
   – Как же, побегаешь с тобой… – буркнул Темняк и тут же спохватился, словно озаренный какой-то идеей. – Да что это мы все языком треплем! Решение ведь напрашивается само собой. Ни одна из стай не посвящена в замысел Смотрителя. Пусть они без всякого противодействия вступают на нашу территорию и сражаются друг с другом. Мы на это время спрячемся в норе. А уж потом, когда определится победитель, скажем свое веское слово.
   Боешники, привыкшие действовать по освященному веками шаблону, слегка опешили. Повторялась история с засадой, едва не рассорившая стаю. Пришлось Темняку повысить голос и для отстрастки даже вложить в лук отравленную стрелу.
   Стая, обуреваемая целым букетом страстей, главными из которых были страх неопределенности и недоверие к своему командиру, вернулась в нору, покинутую совсем недавно (даже едкий запах мази из неё ещё не выветрился).
   Так уж получалось, что место у выхода досталось Бадюгу. Теперь он стал глазами и ушами стаи – правда, глазами не самыми зоркими и ушами не очень чуткими.
   – Нагреби с улицы побольше мусора и оставь для себя маленькую щелочку, – посоветовал Темняк.
   – Сейчас, сейчас, – Бадюг старательно засопел и завозился у выхода. В норе потемнело.
   Потянулось ожидание, тягостное, словно погребальная церемония. Снаружи пока не доносилось ни единого звука.
   – Видишь что-нибудь? – осведомился нетерпеливый Свист, оказавшийся от выхода дальше всех.
   – Ничего… Нет, вижу! – воскликнул Бадюг. – Вижу!
   – Кого?
   – Ноги!
   – Чьи?
   – Боешников.
   – Сколько?
   – Ног-то? Одна пара, другая, третья, четвертая… Сначала шли. Теперь встали.
   – Ты дырку-то в мусоре расширь! Виднее будет.
   – Ага, а если заметят!.. Забегали ноги, забегали! Сначала вперед, а потом назад. Отступают, надо полагать… Один уже готов. Лежит возле самой норы.
   – Рожа у него какая? Черная, желтая, белая или обыкновенная?
   – Нет у него рожи!
   – Как это нет?
   – А очень просто. Ему голову снесли… Остервенело бьются. Аж мороз по коже продирает.
   Шум схватки, кипевшей почти рядом, проник в нору – топот, ругань, стоны, визг разящих спиралей, лязг щитов, какие-то странные звуки, похожие на автомобильные гудки.
   Пыль, поднятая сражающимися, затмила и без того тусклый свет, а запах свежей крови перебил даже сомнительный аромат «хозяйского дерьма».
   Бадюг от греха подальше покинул свой наблюдательный пост и втиснулся между Темняком и Тюхой.
   – Все равно ничегошеньки не видно, – оправдывался он. – Человек пять уже замертво лежат, а остальные их топчут.
   – Пора бы уже и вмешаться, – сказал Свист. – Или будем дожидаться Смотрителя? Уж он-то нас встретит с распростертыми объятиями.
   – Пора так пора, – согласился Темняк, внимательно вслушивавшийся в утихающие звуки боя. – Выходим! Веди стаю, Тюха. И ты, Бадюг не задерживайся. Надеюсь, сегодня вы управитесь и без моей помощи.
   – Обязательно, – пообещал Свист. – Но выбраться наружу ты мне все же пособи.
 
   Человек – существо загадочное. Особенно в крайних своих проявлениях, вроде любви и смерти. Двойственность нашей натуры, в которой духовное поневоле должно уживаться с плотским, неминуемо приводит к шизофрении, нередко явной, но чаще всего скрытой, завуалированной.
   Вот вам один такой пример. Наряду с известной поговоркой о своей рубахе, которая всегда ближе к телу, бытует и широко распространенное мнение, гласящее, что чужая супруга лучше собственной.
   Где же тут логика? С одной стороны – своё ближе. С другой – чужое лучше. Таким образом, трагический дуализм заложен в самой человеческой природе.
   Не потому ли созерцание чужой страсти иногда притягательней, чем удовлетворение своей собственной, а мертвецы, павшие не от твоей руки, кажутся особенно отталкивающими.
   Последний вопрос (о мертвецах, а не о страсти) напрямую касался стаи Темняка, покинувшей своё убежище.
   То, что они увидели снаружи, ужаснуло всех, не исключая Тюху, для которого Бойло стало чуть ли не домом родным.
   Искалеченные тела громоздились огромной кучей, и нельзя было даже понять – сколько их там всего. Иногда казалось, что голова одного мертвеца произрастает из подмышки другого, а третий уступил четвёртому свои ноги, взамен получив лишнюю пару рук.
   В довершение всего трупы были обильно политы кровью и сдобрены вывороченными внутренностями – ну прямо праздничный торт, предназначенный для орды людоедов.
   Нет, истинным апофеозом войны должна была служить не аккуратная пирамида выбеленных дождем и солнцем черепов, оставленная в пустыне неведомым завоевателям, а вот такая груда дымящегося, кровоточащего, зловонного человеческого мяса, сваленного посреди огромной помойки.