Николай Чадович. Хозяева Острога

   В стороне, переводя дух, стояла парочка уцелевших боешников, лица которых были выбелены, как у театральных Пьеро.
   Одержав сегодня свою десятую победу, эти двое собирались расстаться, чтобы вновь повторить весь положенный цикл схваток, но уже в составе других, вновь набранных пятерок. Возможно, они уже мнили себя принятыми в небесные чертоги Хозяев.
   Однако этим мечтам не суждено было сбыться. По крайней мере дело шло к тому.
   Новые враги возникли перед победителями, словно неизбывный кошмар, преследующий грешника в дурном сне. Многоголовое чудовище, только что изрубленное на части, возродилось снова и почти в том же самом облике. Всё надо было начинать сначала.
   У кого-то другого, возможно, в подобной ситуации опустились бы руки, но, как известно, старая гвардия не сдается.
   Хвататься за щиты, оставленные в сторону, было уже поздно, и ветераны приняли бой – возможно, последний в их жизни – стоя спиной к спине.
   На стороне «черных» было не только численное преимущество, но и внезапность, однако ни один из этих факторов не сработал вследствие вынужденной медлительности Свиста и природной нерасторопности Бадюга. Все атаки были отбиты, к счастью, без серьёзного урона для нападавших.
   Видя, какой оборот принимает дело, ещё минуту назад казавшееся почти решенным, Темняк взялся за свой безотказный лук, но Свист издали крикнул ему:
   – Не вмешивайся, сами справимся!
   Победу стае принёс Тюха, сумевший-таки ткнуть своего противника «кишкоправом» в брюхо. Пока тот умирал, харкая вперемежку кровью, желчью и желудочным соком, на последнего «беляка» насело сразу трое.
   Ветеран защищался так хладнокровно и умело, как будто бы ставкой в этой схватке являлась не его собственная жизнь, а горшок свежего киселя, но, как говорится, сила солому ломит. Нарвавшись в конце концов на встречный удар спирали, он рухнул к ногам врагов и взмолился:
   – Подождите чуток! Дайте напоследок подышать вволю. Всё равно меня Смотритель скоро приберёт.
   – Подыши, подыши, – милостиво разрешил Тюха. – Мы ведь не душегубы какие-то… Может, тебе воды подать?
   – Обойдусь. Недолго осталось… И откуда вы только взялись на наши головы! – впервые в его словах прозвучала горечь.
   – Мы здесь ни при чем. Такой порядок Смотритель завел. Если он на кого-то зло затаил, то сразу три стаи вместе стравливает. Чтобы, значит, наверняка.
   – И кто же так досадил Смотрителю? Неужели мы?
   – Нет, скорее всего мы. Хотя, кто знает… У Смотрителя не спросишь… Ты полежи пока здесь, а мы себе пойдем, – Тюха засунул за пояс свой «кишкоправ», который до этого всё время держал наготове. – Прощай.
   – Прощайте, – раненый через силу улыбнулся. – Если окажетесь на нашем участке, занимайте центральную нору с правой стороны. Там кое-какое оружие осталось. Зачем вам лишний раз в мусоре рыться.
   Уже приближаясь к тому месту, где в самое ближайшее время должна была возникнуть разделительная стена, стая разминулась со Смотрителем, вихрем промчавшимся мимо. На Темняка и его товарищей он не обратил ровным счетом никакого внимания.
   – Вот ведь понимаю, что бездушную тварь нельзя ненавидеть, – сказал Темняк. – А всё равно ненавижу.
   – Ничего странного, – заметил Бадюг. – Я, например, ненавижу верёвки. Особенно те, которые сделаны моими руками.
 
   Когда со всеми дневными работами было покончено, а Свист, только что принявший снадобье, ещё не впал в наркотический сон, между боешниками завязалась беседа на тему, которой они прежде старательно избегали. Короче, говорили о видах на будущее.
   А началось все с завистливой реплики Бадюга:
   – Тебе, Тюха, всего шесть схваток осталось. В сравнении с тем, что ты уже пережил – сущая малость. Даже оглянуться не успеешь, как окажешься где-то высоко-высоко, прямо в хозяйской обители.
   – Рано ещё об этом думать, – как Тюха ни старался, а некоторую толику волнения скрыть не смог. – Тем более что возможности есть разные… Даже если кому-то и повезет, переселяться к Хозяевам вовсе не обязательно. Никто тебя неволить не будет. Дело добровольное. Любой человек, успешно выдержавший испытания на Бойле, может вернуться на свою улицу. Я, наверное, так и сделаю. У меня старики беспомощные на руках и жена вот-вот должна родить.
   – А я, если выпадет удача, обязательно переберусь к Хозяевам, – мечтательно произнес Бадюг. – Надоело мне целый день напролет верёвки вить. От них мозоли на руках такие, что пальцы не гнутся. А там, говорят, красота… Делать ничего не надо. Или пляши забавы ради, или стой столбом вместо домашнего украшения. Кормёжка от пуза, хотя и не весьма вкусная. Некоторые, случается, даже спят в обнимку с Хозяевами. Своим телом их, так сказать, согревают. А если там, кроме всего прочего, ещё и девка наша прижилась, то вообще благодать. Размножайся себе в покое и сытости.
   – Так ведь есть слух, что всех человеческих младенцев Хозяева выбрасывают вон, – заметил Тюха. – Чтобы они своим писком не докучали.
   – Подумаешь! – фыркнул Бадюг. – Мне эти младенцы самому опостылели. Один другого вредоносней. Обормоты и неслухи. Старшие колодцы роют, а младшие к Ворам подались. Слыханное ли это дело, чтобы урожденный Веревка колодцы рыл!
   – Я бы, наверное, тоже остался у Хозяев, – сказал Свист, как бы вслушиваясь во что-то свое. – Но не ради сытости и покоя, а чтобы хорошенько присмотреться к той жизни. Научиться общаться. Выведать причину их силы. Найти слабые месте, если таковые существуют. Войти в доверие.
   – Как ты вообще относишься к Хозяевам? – поинтересовался Тюха. – Хорошо или плохо? Я это потому спрашиваю, что у вас, Свечей, относительно Хозяев существуют самые разные суждения.
   – У меня какого-либо определенного мнения пока нет. Если я в чем-то и уверен, так это только в своем хорошем отношении к людям. Это для меня будет мерилом всего. Если выяснится, что Хозяева не желают людям зла – у меня сложится одно отношение. А если они собираются в самое ближайшее время истребить нас – совсем другое.
   – В каком смысле другое? – переспросил Бадюг.
   – В том смысле, что подобным планам надо будет как-то помешать.
   – Не много ли ты на себя берешь? В одиночку такое дело не потянешь, а единомышленников там, – Бадюг ткнул пальцем вверх, – не найдешь. Все приручены да прикормлены.
   – На сей счет у меня есть свои собственные соображения, делиться которыми я пока не собираюсь, – чтобы произнести эту в общем-то несложную фразу, Свисту пришлось сделать над собой усилие. Его, как говорится, уже развезло.
   – А вы слышали про лестницу в небо? – поинтересовался Тюха.
   Ответы боешников были или отрицательные, или уклончивые, и Тюха поспешил просветить их:
   – Давным-давно один Хозяин влюбился в женщину человеческого племени и повадился ходить к ней в гости, для чего и устроил лестницу, соединяющую верхотуру с нашим обиталищем. По одним сведениям, лестница находится на улице Иголок, но по другим – на улице Ножиков.
   – Сто раз там ходил, а ничего похожего не заметил, – буркнул Бадюг.
   – Дело в том, что эта лестница заметна только влюбленным, – уточнил Тюха.
   – Можно подумать, что я никогда не влюблялся!
   – Имеется в виду не похоть, а истинная любовь, ради которой не жалко рискнуть жизнью.
   – Врешь ты всё! Если такая любовь навалится, ты не прозреешь, а наоборот, ослепнешь. Будешь какую-нибудь кривобокую уродку принимать за писаную красавицу.
   Тюха спорить с ним не стал, а обратился к Темняку, до сей поры помалкивавшему:
   – А как ты поведешь себя, если окажешься у Хозяев?
   – Да никак, – беспечно ответил тот. – Мне у них попросту делать нечего. Я ни в Остроге, ни тем более на Бойле задерживаться не собираюсь. Покину вас при первой же возможности.
   Такой ответ, похоже, не понравился Бадюгу, обидевшемуся за свой родной город.
   – С Бойлом, допустим, всё понятно, – сказал он. – Местечко, прямо скажем, малоприятное. А чем тебе, спрашивается, не понравился наш Острог?
   – Я этого не говорил. Городок очень даже приличный, и люди в нем замечательные. Но, к сожалению, долгое пребывание здесь не входит в мои планы.
   – Тогда зачем ты вообще сюда заявился?
   – так уж вышло. Представился случай пообщаться с людьми, и я не преминул им воспользоваться. В моей бродячей жизни это большая редкость.
   – Случай, надо полагать, был с крыльями?
   – Вроде того. Почему ты так решил?
   – Иным путем в Острог попасть невозможно. В его стенах нет ворот.
   – Впервые слышу про такое. Город без ворот – то же самое, что человек безо рта… Или без дырки в заднице.
   – Тем не менее такой город существует, – вмешался Тюха, умевший в двух словах изложить то, на что Бадюгу потребовалось бы как минимум дюжина косноязычных фраз. – Хозяевам ворота не нужны, поскольку нигде, кроме Острога, они жить не могут. А интересы людей здесь в расчет никогда не принимались. Мы ведь случайные жильцы. Тоже, наверное, когда-то прилетели сюда по воздуху.
   – И с тех пор судьба крепко повязала вас с Хозяевами, – с сочувствием произнес Темняк. – Хотя принято считать, что две разумные, но совершенно разные расы вместе никогда не уживутся.
   – Не уживутся, если между ними есть спорные вопросы, – сказал Тюха. – Допустим, мы будем претендовать на их самок, а они – на нашу пищу. Но в Остроге нет никакого соперничества. Мы слишком разные. Хозяевам не нужно то, что имеет ценность для нас. А про их ценности мы вообще не имеем представления.
   – И всё же кое в чем вы постоянно пересекаетесь. Доказательством тому – Бойло, – Темняк с трудом подавил зевок.
   – Никакое это не доказательство. Бойло – случайная прихоть Хозяев, превратившаяся в традицию. И потери, которые несут здесь люди, не так уж велики. Даже если Бадюга и прикончат здесь, пятеро его сынов дадут Острогу обширное потомство. Таким способом Хозяева людей не изведут.
   – Скорее мы их изведём, – заплетающимся языком пробормотал Свист и тут же захрапел.
   В наступившей тишине раздался зловещий голос Бадюга:
   – Прочему ты сказал, что меня прикончат?
   – Да так, просто к слову пришлось, – Тюха уже и так понял, что сказал глупость. – Ты лучше спи. Поздно уже.
   – Как же, заснёшь тут с тобой! Всю душу разбередил… Тебе хорошо! Шесть схваток только и осталось. А мне все шестнадцать! Как подумаю про это, так дурно становится.
   – Не убивайся зря, – Тюха всячески старался загладить свою невольную бестактность. – Пока командир жив и здоров, нашей стае ничего не грозит. С ним не пропадешь.
   Темняк никак не отреагировал на эти хвалебные слова, впрочем, не имеющие никакого отношения к лести. Льстецов на Бойле не бывает.
   Темняк уже спал. Но сон его не был спокоен.
 
   Они проснулись все разом, и причиной тому был синий мертвенный свет, заливавший нору. Создавалось впечатление, что кто-то изнутри светит в неё прожектором.
   Растерянные, ещё не отошедшие ото сна боешники казались в этом зловещем свете вурдалаками, уже тронутыми тлением, чему в немалой степени способствовала чёрная раскраска, покрывавшая их лица.
   – Что это ещё за светопредставление? – свистящим шепотом осведомился Темняк, никогда не забывавший о своих обязанностях командира.
   – Приглашение на ночную схватку, – пояснил Тюха (тоже почему-то шепотом). – Со мной такой уже случалось однажды.
   – И кому это только нужно! Неужели им дня мало?
   – Ночью всё бывает совсем иначе. Драться приходится вслепую. Невозможно даже отличить своего от чужого. А хуже всего то, что твой лук в темноте окажется бесполезным.
   – Давай тогда притворимся спящими и наплюем на это приглашение, – предложил Темняк. – Вдруг мы все глуховатые?
   – Смотритель найдет способ изгнать нас из норы. Будет лучше, если мы выйдем сами.
   – Тогда пошли, – согласился Темняк. – Как там Свист?
   После минутной заминки Тюха доложил:
   – Похоже, он немного не в себе. Бормочет что-то… Действие снадобья ещё не закончилось.
   – Значит, на него надежды мало, – с досадой молвил Темняк. – К хромой ноге да ещё и голова набекрень.
   – Ничего, на свежем воздухе оклемается…
   Толкая впереди себя осоловевшего Свиста, стая выбралась из норы. Оказалось, что жутковатое сияние испускает Смотритель, висящий над улицей, словно огромный пузырь, наполненный фосфоресцирующим газом.
   В дальнем коне улицы уже показалось несколько человеческих силуэтов, многометровые тени которых убегали во мрак. И хотя с такого расстояния и при таком освещении рассмотреть какие-либо подробности было невероятно трудно, создавалось впечатление, что в арсенале у врагов отсутствуют щиты.
   Когда Темняк в предположительной форме сообщил об этом Тюхе, тот ответил, что ночью от щитов толку мало, одна обуза. Сразу и грудь, и спину не прикроешь.
   Удостоверившись, что стая Темняка не собирается уклоняться от схватки, Смотритель погасил свою зловещую иллюминацию, и огромное облако света мгновенно превратилось в тусклую искру, мигом взлетевшую на головокружительную высоту.
   Наступила полная темнота, представление о которой имеют лишь шахтёры, спелеологи и узники штрафных изоляторов. Боешники, словно желая убедиться в реальности собственного существования, стали ощупывать свои тела, а потом и друг друга, причем Тюха угодил пальцем в глаз Бадюга, а Темняк порезал ладонь о край щита, служившего подпоркой Свисту.
   – Вот это да, – сказал Тюха. – Даже собственного носа не видно.
   – Черней, чем в колодце, – подтвердил Бадюг. – Шаг сделаешь – и сразу споткнёшься.
   – Если я сплю, то помолчите, а если уже проснулся, помогите открыть глаза, – пробормотал Свист.
   – В такой темноте могут сражаться только ненормальные, – сказал Темняк. – Не лучше ли будет дождаться дня?
   – Ни в коем случае! – горячо возразил Тюха. – Если победа одной из сторон не определится до рассвета, Смотритель уничтожит обе стаи. Сейчас он пристально наблюдает за нами со стены. Обратите внимание вон та ту светящуюся точку.
   Внимание, конечно, обратили (Бадюг даже шею едва не свернул), но так ничего толком и не разглядел. То ли Тюха приобрёл на Бойле необычайную зоркость, то ли, мягко говоря, выдавал желаемое за действительное.
   – А если костер разжечь? – идеи, как всегда, переполняли Темняка. – Хоть какой-то, да огонь.
   – Не успеем. Чтобы поджечь свежий мусор, надо время.
   – Тогда расскажи, как происходила ночная схватка, в которой ты участвовал. Если мы сами ничего придумать не можем, будем учиться на чужом примере.
   – Как происходила… – Тюха задумался. – Сразу и не вспомнить… Сначала мы долго стояли в темноте, поджидая врагов. В точности, как мы сейчас. Потом не выдержали и сами пошли вперед. Столкнулись с чужаками совершенно неожиданно. Прямо грудь в грудь. И давай драться! Спиралями, кулаками, зубами, чем придётся… Орали, конечно. Только по крикам друг друга и распознавали. Когда куча распалась, стали гоняться один за другим, спотыкались, падали… Когда рассвело, оказалось, что в нашей стае погиб только один боешник, а во вражьей трое из четырех. Но раны всем достались. Причем половина – от оружия сотоварищей. Последнего чужака мы даже не трогали, а только разоружили. Его Смотритель прямо на наших глазах прикончил. Вот и всё.
   – Лихо, – сказал Темняк. – Но нам такой метод не подходит. Нельзя пускать дело на самотёк. Той ночью вашей стае просто повезло, а нам надеяться на удачу не приходится. Поэтому внимательно слушайте мой план.
   – Надо бы Свиста в чувство привести, – напомнил Бадюг.
   – Повременим. Проку от него сейчас всё равно никакого. Что касается моего плана, то он связан с немалым риском. Тут уж, как говорится, выбирать не приходится. Впрочем, весь этот риск возьмет на себя один-единственный человек, который, держа наготове оружие, отправится навстречу врагам.
   – В одиночку? – уточнил Тюха.
   – Вот именно. Столкнувшись с врагами, он должен наделать как можно больше шуму, дабы те поверили, что имеют дело со всей нашей стаей. В суматохе они начнут раздавать удары налево и направо, калеча, а то и убивая друг друга. Я же тем временем подберусь поближе и открою стрельбу на звук. Когда-то у меня это неплохо получалось… Ну как, нравится вам мой план?
   – Другого-то всё равно нет, – сказал Тюха без особого восторга. – А кого ты собираешься послать навстречу врагам?
   – Мне без разницы. Но всем вам следует уяснить, что передовой боец не жертвует собой, а только рискует. Сразу после начала заварухи он должен упасть на землю и отползти в сторону. Тогда мои стрелы не заденут его. Без выдержки и сноровки тут не обойтись… Уж если говорить начистоту, то я бы послал вперед тебя. Больше, сам понимаешь, некого.
   – Как это некого! – возмутился Бадюг. – Меня вы, похоже, уже и за человека не считаете. Вперед пойду я! И даже не пытайтесь меня отговорить.
   Ещё даже не закончив последней фразы, он сорвался с места, о чем можно было судить по быстро удаляющемуся топоту его ножищ.
   – Вот те на! – удивился Темняк. – С чего бы это он вдруг?
   – Бывают в жизни такие моменты, когда чувство собственного достоинства превозмогает и страх, и алчность, и скудоумие, – сказал Тюха, которому, похоже, эта нравственная проблема тоже была близка.
   – Как бы он нам только всё дело не испортил, – с сомнением произнес Темняк. – Хотя шума он наделает не за одну, а сразу за несколько стай.
   – Ночная схватка имеет то свойство, что её итоги проясняются только с первыми лучами света. Но о её ходе мы так ничего и не узнаем, даже если останемся живы. Тьма скрывает от человеческих глаз как геройство, так и трусость.
   – Да успокоитесь вы когда-нибудь или нет! – взмолился Свист, всё ещё пребывавший в счастливом состоянии отрешенности. – Дайте хоть ночью отдохнуть!
   – Всё, больше ни звука, – заранее вложив в лук стрелу, Темняк поспешил вслед за Бадюгом.
 
   Суматоха во вражеской стае началась гораздо раньше, чем это предполагал Темняк. Оставалось предположить, что Бадюг передвигался в темноте столь же уверенно, как и на свету.
   Впрочем, шум, возникший впереди, напоминал скорее драку каких-то фантастических зверей, чем конфликт человека с человеком. Мрак ночи сотрясали и грозное рычание, и злобный вой, и бешенное ржание.
   Только сейчас Темняк вспомнил, что Веревки были лучшими певцами во всем Остроге, чем в немалой степени способствовал их нудный, однообразный труд. Но песни Веревок состояли не из слов, как у других народов, а из сплошных звукоподражаний.
   Едва эти дикие звуки утихли – оставалось надеяться, что Бадюг успел отползти в сторону, – как раздались характерные щелчки спиралей, разящих цель со стремительностью атакующей кобры. Схватка завязалась даже несмотря на то, что одна из сторон в ней практически не участвовала. Плохо, если мрак застилает глаза, но ещё хуже, если горячность туманит разум.
   Ориентируясь на звук, Темняк истратил изрядное количество стрел, а последний десяток выпустил веером, что называется, наудачу. Схватка (даже не с тенью, а с пустотой) тем временем продолжалась, и на судьбе вражеской стаи, похоже, можно было поставить жирный крест, в Остроге, кстати говоря, означавший совсем другое, а именно – сексуальную силу.
   Впрочем, кровавый пир вскоре закончился и наступило отрезвление – состояние столь же мерзкое, как и муки совести. Недаром в мусульманском раю праведникам обещаны пиршества без запоров, половые сношения без нарушения девственности и пьянство без похмелья. Тот, кто составлял Коран, понимал толк в красивой жизни.
   – Есть здесь кто-нибудь живой? – раздался поблизости чей-то растерянный голос. – Если есть, отзовись.
   – Уже отозвался, – сказал Темняк, натягивая тетиву. – И что дальше?
   – Это ты, Дряк? – обрадовался неизвестный. – Цел, значит?
   – Я то цел, но я не Дряк, – ответил Темняк, пуская на голос стрелу, а вслед за ней, для верности, другую.
   – Чем это ты в меня бросил? – удивился неизвестный. – Палкой какой-то… Да ты, оказывается, не наш! Вот я тебе сейчас задам!
   Спираль пошла кромсать воздух во всех направлениях, и Темняк поспешил убраться прочь. Если честно сказать, он не очень-то доверял своему оружию – яд, утративший свежесть, мог утратить и эффективность, хотя Тюха утверждал обратное.
   Впрочем, бессмысленные выпады вскоре прекратились – то ли боешник затаился, то ли скоропостижно испустил дух. На Бойле наступило затишье, только кто-то глухо стонал в сторонке, да булькала кровь, изливаясь из крупной артерии.
   Темняк двинулся было назад, но скоро сбился с пути и уперся с стену. Здесь он и решил дожидаться рассвета. В безопасности Тюхи и Свиста сомневаться не приходилось, но надо было выяснить, что сталось с Бадюгом, которого вдруг ни с того ни с сего потянуло на подвиги. Уж лучше бы держался за чужими спинами и не высовывался. Человек, совершивший не свойственный ему прежде поступок, заслуживает не только одобрения, но и вполне законного подозрения: а почему это ты скрывал свои способности раньше?
   Размышляя о странностях человеческой натуры, одинаково способной и на восхитительные взлеты, и на позорные падения, Темняк незаметно уснул, поскольку ощущение выполненного долга – лучшее успокоительное.
 
   Однако спал он всегда очень чутко и, заслышав поблизости подозрительный шорох, сразу встрепенулся.
   Мрак не то чтобы рассеялся, но дал легкую слабинку, позволявшую с расстояния в десять шагов отличить человеческую фигуру от груды уличного мусора.
   Прежде чем ночной скиталец заговорил, Темняк узнал его по запаху горшечной массы, пропитавшей не только одежду, но и всё естество Тюхи.
   – Как дела? – шепотом спросил Темняк (окружающий сумрак почему-то не располагал к разговору в полный голос).
   – Всё в порядке. Свист уже пришел в себя. Мы о тебе беспокоились.
   – Где Бадюг?
   – Сам его ищу.
   – Давай покричим. Авось и отозвется.
   – Опасно. Вдруг какой-нибудь из вражеских боешников уцелел? Ещё набросится на нас врасплох.
   – Полагаю, что такой сюрприз вряд ли возможен, – сказал Темняк, однако на всякий случай вложил в лук стрелу, одну из последних.
   Вдвоём они осторожно двинулись вдоль по улице и вскоре наткнулись на того самого боешника, который ещё совсем недавно безуспешно искал своего приятеля Дряка – судя по имени, типичного Колодца.
   Перед тем как впасть в кому, он успел переломить одну из стрел, но вторая благополучно вернулась сейчас к хозяину.
   Дальше лежали ещё двое. Всё говорило о том, что они по ошибке изрубили друг друга спиралями. Отсутствие какой-либо раскраски (если, конечно, не принимать во внимание засохшую кровь) выдавало в мертвецах новичков. А ежели так, то где-то поблизости должны были находиться и другие члены стаи, имевшей перед схваткой полный состав.
   Эти нашлись за кучей свежего мусора – даже не двое, а трое. Снизу лежал Бадюг, а на нём мертвецким сном почивали враги, сраженные стрелами (всё вокруг было утыкано ими).
   – Неужели я его всё-таки зацепил! – расстроился Темняк. – Вот горе-то будет!
   Вдвоем они быстро растащили бездыханные тела и убедились, что Бадюг жив, хотя и основательно помят. Видимо, следуя советам Темняка, он в самом начале боя бросился на землю, но далеко уползти не смог.
   Враги, случайно наткнувшиеся на Бадюга, принялись топтать его ногами, поскольку от длинной, но хрупкой спирали в ближнем бою толку было мало – это то же самое, что кочергой ковырять в носу.
   Тут бы, наверное, и конец пришел Бадюгу Веревке, но выручили отравленные стрелы, пущенные Темняком.
   – Был у нас один калека, а стало два, – с горечью молвил Тюха.
   – Вместо того чтобы хаять героя, вполне возможно, спасшего тебя от смерти, ты бы лучше поискал для него воды, – сказал Темняк.
   – Зачем? Ведь Веревки боятся воды хуже клопов. Если ты заметил, они по утрам даже не умываются. А в чувство мы его приведем другим способом.
   Покопавшись в мусоре, Тюха нашел что-то похожее на скукожившийся соленый огурец и, надломив его, сунул Бадюгу под нос.
   Того сразу передернуло, как от удара электрического тока, и глазки, заплывшие от побоев, раскрылись, можно даже было сказать, вылупились. Сразу после этого раскрылся и рот с заметно поредевшими зубами. Голосом, в котором не было и намека на жизнь, Бадюг произнес:
   – Убили.
   – Конечно, убили, – охотно подтвердил Темняк. – Всех пятерых.
   – Меня убили, – еле ворочая языком, вымолвил Бадюг.
   – Ну-ну, успокойся… Ты преувеличиваешь.
   – А почему тогда я слышу пение небесных дев?
   Прислушавшись, Темняк и в самом деле уловил какие-то странные звуки, разносившиеся над сонным Бойлом. Казалось, что в полумраке чирикают воробьи, но воробьи здоровенные, словно страусы.
   Впрочем, в такую рань боешники никогда ещё не просыпались, а посему не могли судить о порядках, царивших на Бойле по утрам. Возможно, этот чирикающий звук производил оседающий мусор или просто у Смотрителей происходила перекличка.
   Поманив к себе Тюху, Темняк шепнул ему на ухо:
   – Кто такие небесные девы?
   – Веревки верят, что это волшебные существа, встречающие их на небесах после смерти. Они обязаны петь сладостные песни, варить крепкий кисель и удовлетворять любые другие прихоти своих подопечных, включая и похоть.
   – И всех Веревок ожидает такая завидная участь?