Страница:
Так что положение дел не было блестящим. Что же делать? Начал так, как учили. Принцип такой: не знаешь, как поступить – делай как должен. Провел пару строевых смотров, привел в порядок сначала офицеров. Заставил их вспомнить об уставах, своих обязанностях. В принципе, они все ребята нормальные, но узду отпускать никогда нельзя. Заставил навести порядок в ротах. Часто вспоминал своего комбата в Германии, подполковника И.Р. Звицевичуса – вот кого бы сюда. Однако ничего, справились и сами.
Начальник штаба батальона – капитан Александр Турбанов, замполит капитан Багдасаров, парторг Василий Кравченко, командиры рот – мои ближайшие помощники в наведении воинского порядка.
Далеко не блестящими были дела и в самом разведотделении штаба дивизии. Я имею в виду деятельность предыдущего начальника разведки в отношении «канцелярщины». Как в любой штабной структуре, она занимает значительное место в работе. Всякие отчеты, статистика, планирование и т. д.
Боевая работа не снимает ответственности за штабную. Весь мой последующий опыт свидетельствует: недостаточно только вести разведку, но и необходимо убедительно преподнести результаты ее работы.
Любому должностному лицу, прибывшему для проверки (а проверяющих у нас было предостаточно), неизвестно, каким способом мы добываем разведывательные данные, какие при этом несем потери, какие подвиги при этом совершаются. Ему дай убедительный результат, грамотно оформленные выводы из оценки той или иной обстановки. Конечно, дело это не такое уже и сложное, но требует навыков и аккуратности.
Прежде всего, находясь в разведотделе армии, уточнил перечень необходимых документов, их формы, содержание. Далее, вместе с помощниками стали их отрабатывать.
Через несколько дней после своего прибытия поехал в Кундуз знакомиться с советниками всех мастей: партийными, хозяйственными, госбезопасности, МВД и прочими. Город на меня впечатления не произвел: обычный афганский провинциальный городишко, грязный, пыльный, скорее большой кишлак, только в центре несколько двухэтажных зданий из кирпича и кое-какие деревья.
Познакомился со старшим военным советником зоны – генерал-майором Воливач, множеством афганцев – начальников всех мастей. Никого из них я, конечно, не запомнил, так как они для меня все были на одно лицо, по крайней мере еще месяца три.
Все было как в нехитрой песенке, сложенной местными бардами из 201 мсд.
Командиры взводов старшие лейтенанты Александр Смирнов, Юрий Скроба, Владимир Дударь. Серьезные и толковые офицеры. К сожалению, все они погибли в боях через несколько месяцев. Об обстоятельствах их гибели я расскажу позднее. Остался я доволен и личным составом роты.
Надо сказать, что, на мой взгляд, лучшими разведподразделениями дивизии в смысле отбора личного состава были разведывательные роты мотострелковых полков (как я уже ранее говорил – танкового полка в нашей дивизии не было).
Это и неудивительно: из 2,2 тыс. личного состава полка всегда можно отобрать полсотни бывалых солдат и найти лучших офицеров.
С разведбатом тяжелее – он комплектуется практически на общих основаниях и люди туда приходили всякие, в том числе и офицеры.
Полковую разведроту и кормили лучше, и было у них по 2 комплекта обмундирования, и технику меняли почаще. Но и требовали от них намного больше. Разведчики на всех войнах и во всех армиях мира были на особом положении, и это не случайно.
Кстати сказать, то ли книги, то ли кино создали в нашем мышлении стандартный образ разведчика: такого лихого рубахи-парня, полублатного анархиста, с удовольствием играющего со смертью в прятки. На мой взгляд – это мнение глубоко ошибочно.
Разведка – это прежде всего ответственное и очень серьезное дело. Ведь данные, полученные от разведчиков, зачастую проверить невозможно. И командованию им приходится верить просто на слово.
Не зря оценка достоверности разведывательных данных слагается из двух показателей: достоверности канала информации и достоверности источника этих данных. Ошибки разведчиков практически всегда для частей и подразделений оборачивались высокими потерями. И это в лучшем случае. Поэтому в разведке всегда воевали самые надежные, самые ответственные и мужественные люди, способные выполнить самые сложные задачи.
Скажем так: хвастуны, позеры, ловкачи, блатняки в разведке не приживались. После первого же серьезного испытания, где каждый показывал свое истинное лицо, все становилось на свои места. Так было в Отечественную войну, так было и в Афганистане.
С полковой разведкой в гарнизонах Пули-Хумри (395 мсп) и Ташкурган (122 мсп) я познакомился в ходе своей поездки по гарнизонам и дорогам в зоне ответственности дивизии.
В Ташкургане я надеялся встретиться с начальником штаба полка майором Адамом Васильевичем Чикал – хорошим моим товарищем по службе еще в Кушке, уехавшим в Афганистан раньше меня на полгода, но, к сожалению, тогда встретиться нам не удалось.
Несколько дней назад, в бою, он был тяжело ранен, пуля попала в локтевой сустав, его эвакуировали на бронетранспортере прямо с места боя через госграницу в Термезский госпиталь. Там врачи сделали чудо и руку ему сохранили. Я преклоняюсь перед мужеством этого человека и искусством врачей. Адам Васильевич после излечения вернулся в свой полк и продолжил свою службу, хотя проблем со здоровьем после ранения было много.
Через год, в мае 1984 года, он был назначен командиром 682 мсп 108 мсд, которая вела боевые действия в Панджшере. Полк он принимал в ходе 7-й Панджшерской операции и самое главное, что после операции местом дислокации для полка был определен Панджшер!
Условия жизни этого полка в последующем были очень тяжелыми даже для Афганистана. На протяжении неполных четырех лет он будет дислоцироваться на небольшом плато на месте заброшенного кишлака Руха, окруженного со всех сторон горами в 3–4 тыс. метров.
Для того чтобы обезопасить себя от обстрела противника, практически 60 % подразделений полка были рассредоточены сторожевыми заставами и выносными постами в радиусе 2–3 километров от штаба полка. Казармы для личного состава полка, а также все объекты полка (штаб, столовые, клуб, лазарет, мастерские, склады и т. д.) будут представлять собой низкие укрепленные постройки наподобие землянок и блиндажей. В буквальном смысле слова «полк был вкопан в землю».
Фактически в темное время суток 682-й мсп каждый раз оказывался на осадном положении. Огневые контакты с противником на сторожевых постах происходили ежедневно. Также часто происходили обстрелы территории полка реактивными снарядами и минами.
В сущности, периметр военного городка полка являлся передовой линией обороны. Подобного неординарного прецедента в истории ВС СССР, когда полк фактически оборонял собственный пункт дислокации в состоянии непрекращающегося соприкосновения с противником столь длительное время – не имеется. Вот в таких условиях Адаму Васильевичу пришлось не только жить, но и воевать!
Далее замена в СССР, командование полком в Железной дивизии, начальник штаба 66 мсд в Черновцах, Академия Генерального штаба и опять служба на Украине: командиром дивизии в Бердичеве, начальником штаба 8АК в Житомире уже в составе ВС Украины.
В начале 90-х годов он продолжил свою деятельность в качестве политика, был избран депутатом Верховной Рады Украины. Отработал там 3 срока в Комитете по делам обороны. Генерал-полковник в отставке. Хочется пожелать ему здоровья и долгих лет жизни!
Тогда же, много лет назад, в свой первый приезд в Ташкурган я познакомился с начальником разведки полка майором Михайловым и командиром разведроты капитаном Николаем Хвостенко, произведшим на меня очень хорошее впечатление. Спокойный, вдумчивый командир, он очень толково мне рассказал о состоянии дел и проблемах полковой разведки.
К сожалению, это была наша первая и последняя встреча, так как через месяц он героически погибнет в бою у кишлака Муи-Моторак в районе города Мазари-Шариф и будет посмертно награжден орденом Ленина.
Кроме того, я побывал в гарнизонах Алиабад, всех трех Багланов (Северном, Центральном, Южном), Доши, Айбак. Там я ознакомился с состояним дел в вопросах разведки, особенно применения технических средств: радиолокационных станций наземной разведки СБР-3, ПСНР-5, приборов ночного видения, оборудования боевых разведывательных машин БРМ-1К.
Обнаружил множество, скажем так, слабых мест. Например, станция СБР-3, хотя и имеет неплохие возможности по разведке, снабжена серебряно-цинковыми аккумуляторами с очень малой емкостью, что позволяет ей работать в течение всего нескольких часов. Вызывали нарекания и приборы наблюдения, особенно ночного.
Боевая разведывательная машина БРМ-1К, наша основная разведывательная техника, вообще никуда не годилась. Она была создана в начале 70-х годов для ядерной войны, или, как сейчас говорят, конфликта высокой интенсивности. То есть вести разведку, не выходя из машины на зараженной радиацией местности.
В Афганистане это было ни к чему. А слабое 73-мм орудие с эффективной дальностью 1300 м и половинный боекомплект по сравнению с обычной БМП-1 в 20 выстрелов вообще ставил под сомнение целесообразность ее применения.
Не от хорошей жизни ставили мы на БРМ трофейные 12,7-мм пулеметы ДШК китайского производства. Снимок такого «чуда техники» приводится в книге.
Слабым местом в экипировке разведчиков было и отсутствие эффективных дымовых гранат, способных резко снизить результаты огня противника из стрелкового оружия. Имеющиеся дымовые гранаты РДГ-2 создавали небольшое дымовое облако, а более мощные дымовые шашки ДМ-11 были громоздкими и неудобными в применении. К тому же дальность броска такой гранаты 35–40 м, а из положения лежа еще в два раза меньше. Нужны были дымовые гранаты к подствольному гранатомету ГП-25 для создания дымовых завес на дальностях 200–300 м, но так за все годы войны мы их и не получили.
Ну не предусматривали наши уставы и наставления ведение боя подразделением без танков и БМП, на которых устанавливалась термодымовая аппаратура, создававшая непроницаемое облако.
Через пару недель, когда я уже полностью вошел в курс дел, то сделал для себя не совсем приятный вывод. Выжить в этих условиях 2 года практически невозможно!
За эти две недели я уже раза 4 попадал под обстрел на дороге, когда вокруг свистели пули, раз 6 вылетал на вертолете на БШУ (бомбоштурмовые удары), причем дважды мы попадали под огонь «духовских» зенитных пулеметов ДШК.
Под Северным Багланом впереди идущая БМП подорвалась на мине, никто не погиб, но 5 человек получили ранения и контузии. Все это наводило на мысли, что рано или поздно придет и мой черед.
Ну что же делать? Свою судьбу я выбрал сам и надо идти до конца. Скажу честно, что первый год я жил и воевал с мыслью: вы (то есть «духи») меня убьете, но и я вас положу немало. С этим было как-то веселее жить, и я вовсю внедрял в жизнь этот свой нехитрый принцип.
Забегая вперед, скажу, что даром мы свой хлеб не ели. За эти два года нами было уничтожено 10 главарей банд: Махмаджан Пахлаван, Арбоб Хайдар, Царанвол, Джайлани, Мулло Исхак, Гулям Сохи, Кучкар, Клыч, Гулям Ортабулаки, Араб Бача.
Взяли в плен четырех главарей: Мулло Саиджана, Гаюра, Вали, Амира. С тех пор прошло уже 30 лет, но их имена я помню, как будто это было вчера.
В феврале 1983 года произошла замена почти всего командования дивизии: вместо полковника М. Шатина прибыл из Калининграда командир 1-й Московской Пролетарской мсд полковник Анатолий Александрович Шаповалов.
Заместитель комдива полковник И.Е. Пузанов был назначен командиром дивизии в Сибирь, а начальник политотдела полковник Игнатов стал начальником Новосибирского ВВПУ, вместо него назначили его заместителя подполковника В.Г. Добровольского.
Новый командир дивизии Шаповалов был опытным служакой. Дивизией в Калининграде он командовал 4 года, а это была развернутая дивизия с интенсивной боевой подготовкой.
Было ему 47 лет, высокий, сухощавый, энергичный. Не знаю почему, но сначала я ему не «показался», и он начал меня потихоньку «прижимать». На военной службе, если командиру не понравился подчиненный, есть всегда возможность сделать его жизнь кислой. И способов для этого – море. Я уже начал подумывать, что моя служба с ним, а ведь приехали мы почти одновременно, будет долгой и нелегкой.
Однако мне внезапно повезло. В марте по плану командующего КТуркВО проводилась проверка дивизии, и командующий 40А генерал-лейтенант В.Ф. Ермаков решил провести со штабом дивизии командно-штабное учение на картах.
На этих учениях я отличился: мне, единственному в штабе, командующий поставил оценку «хорошо», остальные начальники получили «удовлетворительно» и «неудовлетворительно». В разборе и акте проверки это было отражено. Дело в том, что я, недавно прибывший из Союза, очень добросовестно отработал все документы учения и подготовил доклады.
Опыт у меня был, в Кушке такие мероприятия проводились постоянно, приходилось докладывать даже командующему войсками ТуркВО генерал-полковнику Ю.П. Максимову, поэтому я все доложил как надо и заслужил одобрение командующего армией.
Остальные мои коллеги посчитали командно-штабные учения в зоне боевых действий блажью начальства и подготовились кое-как. Отсюда и результат. Комдив мне не только объявил благодарность, но и зауважал. Я тоже старался быть этого достойным и мы с ним прослужили почти 21 месяц, как говорится, душа в душу.
Он меня наградил тремя орденами, поддержал мою инициативу представить к званию Героя Советского Союза командира разведывательной десантной роты 783 орб Игоря Плосконоса, шел всегда навстречу моим просьбам.
Далее, в очерке «Дарваза», более детально рассказывается о роли командира дивизии, когда армейское начальство меня захотело сделать «стрелочником», а он не дал. И ведь тогда моя жизнь, возможно, пошла бы совсем не по тому сценарию, что сейчас. Сколько судеб сломал Афган!
Самими важными качествами, которые вызывали у меня уважение к нему, были личная храбрость и умение слушать подчиненных.
Не боялся ничего, иногда лез туда, куда бы не то что генерал, но и командир батальона не полез. Позже я расскажу несколько таких примеров. Другое – решение принимал хоть и самостоятельно, но к дельным советам всегда прислушивался, это пресловутое армейское – «люминь» не признавал.
Заменился он в Союз через месяц после моей замены – в декабре 1984 года, и был назначен командиром 31 АК в Ашхабаде. Через год стал советником министра обороны Афганистана. После вывода наших войск – командующим армией в Баку. Далее – 1-й заместитель командующего войсками Приволжского округа.
Сейчас в отставке, живет в Самаре, является председателем областного комитета ветеранов. Недавно в Интернете прочитал, что ему в 2007 году было присвоено звание Героя Советского Союза, к которому он был представлен за операцию с Джумаханом, в которой участвовал и я, но по каким-то причинам его награждение тогда не состоялось. Я поздравляю его, этому искренне рад – он достойный человек, побольше было бы таких.
И начались боевые будни. Обычно мой день, если не было рано утром боевого выхода, начинался с центра боевого управления дивизии (ЦБУ), где я собирал информацию об обстановке в зоне ответственности: деятельности банд за ночь, результаты наших проведенных засад и других разведывательных действий.
Потом ехал в Кундуз на координационную встречу с представителями разведки других ведомств: МВД, КГБ, партийного, советнического аппарата. Там делились данными о бандах, намечали, где сосредоточить усилия и кого в первую очередь уничтожить. По возвращении готовил обобщенную справку, которую докладывал или комдиву, или начальнику штаба.
Часто мне вместе с переводчиком приходилось вылетать на бомбоштурмовые удары на вертолетах. Агентурщики привозили афганца-наводчика, мы садились в командирский вертолет, он показывал цели, вертолеты наносили удары. Я специально количество таких вылетов не считал, но думаю, что их было порядка 60–80.
Нередко в ходе БШУ вертолеты подвергались обстрелу с земли из пулеметов ДШК. Были случаи поражения вертолетов переносными зенитно-ракетными комплексами (ПЗРК). И если при поражении из пулемета был шанс совершить вынужденную посадку, то при попадании ракеты не помню случая, чтобы кому-либо удалось спастись.
Оно, может быть, и не было особой необходимости начальнику разведки дивизии летать на такие удары, но мой первый командир дивизии Шатин этого требовал, а при новом командире Шаповалове я это делал уже по собственной инициативе, так как было очень полезно поглядеть на зону ответственности дивизии сверху, оценить местность и обстановку. Вечер обычно был посвящен планированию разведки и организации взаимодействия на следующий день.
Часто приходилось выезжать на реализацию разведывательных данных (намного позже, уже в Чеченскую войну, это будут называть «зачистками»), которые были одной из основных форм боевых действий в Афганистане.
Мы выходили в 3–4 часа утра, в установленном месте брали на броню солдат Царандоя (войска МВД) и выдвигались к объекту нападения. Зачастую к этому объекту с вечера выходила пешая группа, которая выставляла засады на путях возможного отхода мятежников. Услышав рев двигателей БМП, душманы выскакивали из домов и уходили из кишлака. Тут они и нарывались на засаду. Далее мы окружали кишлак и «зеленые» (так мы звали афганцев) прочесывали его в поисках схронов и оружия.
Хорошо помню один из первых выходов на реализацию в район кишлака Муршех, что в 12 км южнее Кундуза. В ночь пешая группа под командованием И. Плосконоса вышла в район кишлака, к утру блокировала все подходы к нему. Получив по радио доклад о готовности, я с бронегруппой начали выдвижение из Кундуза, где мы взяли на броню человек 50 солдат Царандоя во главе с их командиром, старшим лейтенантом Абду-Халиком (наши его называли Аликом).
Гул боевых машин на рассвете слышен очень далеко, до 10 км. Едва мы приблизились на 5–7 км к району реализации, началась интенсивная стрельба, и по радио Плосконос докладывает, что из Муршеха, а также из ближних к нему кишлаков выскакивают конные и пешие люди, и удирают в сторону гор.
Увеличив скорость, мы вскоре прибыли на место, царандоевцы спешились, развернулись в цепь и начали прочесывание кишлака.
Через полчаса солдаты из разведывательной десантной роты подводят группу пленных, 6 человек молодых парней, перепуганных до смерти. Следом несут их оружие, документы.
Что же получилось? Эта конная группа в количестве 8 человек выскочила из кишлака и налетела прямо на нашу засаду. Засада открыла огонь, застрелила двоих, остальные остановились, стали бросать оружие и документы. При личном обыске у двоих нашли электродетонаторы, стало быть, подрывники. По захваченным личным документам установили и их принадлежность – Исламская партия Афганистана. Говорили они взахлеб, рассказывая все, что знали или слышали.
Это была местная «духовская» группа, их основная база была километрах в 10 в горах, там жили еще 10–12 человек. Сейчас они приехали проведать родителей, помыться и взять продукты.
Все дружно валили на главаря, который был утром нами убит. Говорили, что ничего они плохого властям не делали, просто прятались от призыва в армию.
Это были первые живые душманы, которых я увидел. Они дрожали от страха, понимая, что им, захваченным с оружием в руках, рассчитывать на снисхождение не приходится. Кроме того, они ожидали от нас пыток и издевательств, о которых им прожужжала уши их пропаганда. Допросив захваченных, я передал их Абду-Халику. Царандоевцы тоже задержали до полутора десятка подозрительных.
На следующий день, взяв одного из захваченных душманов, мы с переводчиком полетели на вертолетах на их базу и вдребезги ее разбомбили.
Как показывает этот пример, эффект был только тогда, когда была достигнута внезапность. Иногда для достижения этого применяли вертолетные десанты. Правда, начальство шло на это неохотно, так как была высока опасность поражения вертолета при посадке и на взлете. Такие случаи были не единичными.
28 апреля в день пятилетия Саурской (Апрельской) революции я с Намозом (переводчиком) был на мероприятиях в центре Кундуза на площади, которую все афганцы называли «Чавка» (Круг). Играла музыка, было много народу. Ждали прибытия руководителей провинции.
Мы стояли около БТР, я с интересом рассматривал толпу. До этого мне не приходилось видеть афганцев на празднике: как они поют, танцуют, играют на национальных инструментах. Естественно, что были одни мужчины, а женскую часть населения представляли ученицы женского лицея в длинных черных форменных платьях и белых колготках.
Вдруг раздался сильный хлопок, похожий на выстрел. Все схватились за оружие. Что, где? Смотрю, шагах в 20 от меня стоит прислоненный к стене велосипед, на багажнике которого привязан небольшой тюк. Тюк этот разорван и слегка дымится. Тут же подбежали афганцы из ХАД (госбезопасность), размотали этот тюк и нашли в нем килограмма 1,5 тротила, будильник, провода, батарейки, электродетонатор.
Все ясно – самодельное взрывное устройство. В назначенное время оно сработало, но детонатор не был вставлен в гнездо тротиловой шашки. Детонатор в нужное время выстрелил, но заряд не взорвался.
Одно из двух: либо незакрепленный детонатор выпал из заряда, пока его везли к месту диверсии, либо душманы, местные жители, решили таким образом попугать своих земляков. Вот, мол, мы какие – все можем, но убивать пока никого не будем, только предупреждаем.
Я мысленно представил, что бы тут стало, взорвись этот заряд. Скорее всего, моя афганская война на этом бы и закончилась, шансов остаться в живых не было. Заряд был прислонен к стене, и вся сила взрыва была направлена на нас. Настроение у меня от этого испортилось, и смотреть на праздник уже не хотелось. Мы сели на БТР и поехали в гарнизон. Народ потихоньку стал разбегаться.
Но не тут-то было. Солдаты Царандоя пошли по дворам и стали опять сгонять людей на стадион, где начинались основные мероприятия. Только собрали, душманы ударили по стадиону из миномета. Положили 5–6 мин прямо на футбольное поле. Убитые, раненые, паника, народ в страхе разбегается! Вот так мы встретили этот праздник.
А вообще эти минометные обстрелы были самым большим злом в диверсионно-террористической деятельности душманов. Во-первых – внезапность, во-вторых – высокая плотность огня, в-третьих – безнаказанность.
Делается это так. Днем по городу ходит, как правило, обычный крестьянин, иногда и довольно пожилой. Это душманский минометчик, определить его можно только подвергнув обыску. Блокнот, карандаш и компас – вот его улики.
Он определяет цели для обстрела и огневые позиции для миномета. Найдя цель (объекты администрации властей, казармы армии и милиции, промышленные предприятия, комендатура и т. д.), он выбирает позицию для миномета с удобными подходами и путями отхода.
Отмечает ее каким-то знаком (камень, кучка камней), от огневой позиции при помощи компаса снимает азимут на цель. Дальность до нее определяет на глаз, а иногда измеряет и шагами. Данные записывает в блокнот. Причем записи всегда кодированные, замаскированные под хозяйственные. И так 2–3 огневых позиции и 6–7 целей.
Ночью в город прибывает легковая машина, обычно типа ГАЗ-69 (грузовой вариант), там миномет, мины и группа из 4–5 человек: это минометчик и обслуга.
Развернув миномет, в течение нескольких минут производится 5—10 выстрелов по избранной цели, далее миномет сворачивается и машина переезжает на другую огневую позицию. Там то же самое. Иногда в течение ночи душманы выпускали 40–50 мин.
Точность стрельбы была, конечно, невысока, но потери были. Кроме того, психологический фактор постоянной угрозы минометного обстрела.
Надо сказать, что наши крупные гарнизоны минометным обстрелам практически не подвергались: боевое охранение не позволяло приблизиться к гарнизону, а небольшая дальность стрельбы 60—82-мм минометов – 1,5–3 км, позволяла обстреливать только мелкие наши гарнизоны или объекты в городе.
Как ни пытались мы бороться с этим злом – ничего не получалось. Технические приборы артиллерийской разведки местонахождение минометов малого калибра не могли установить, а засады в местах возможных позиций не приносили результатов. Каждого же крестьянина на улице не обыщешь.
Начиная с 1985 года у душманов появилось новое оружие, более эффективное – 107-мм неуправляемые реактивные снаряды китайского производства. Эти снаряды запускались прямо с земли, в качестве пусковой установки использовались мешки с песком, чтобы придать им нужный угол возвышения. Это оружие имело гораздо большую дальность стрельбы, чем минометы, примерно 7–8 км. Однако, имея большое рассеивание и неточную наводку, снаряды редко попадали в цель, а имели скорее психологическое, чем огневое воздействие.
Начальник штаба батальона – капитан Александр Турбанов, замполит капитан Багдасаров, парторг Василий Кравченко, командиры рот – мои ближайшие помощники в наведении воинского порядка.
Далеко не блестящими были дела и в самом разведотделении штаба дивизии. Я имею в виду деятельность предыдущего начальника разведки в отношении «канцелярщины». Как в любой штабной структуре, она занимает значительное место в работе. Всякие отчеты, статистика, планирование и т. д.
Боевая работа не снимает ответственности за штабную. Весь мой последующий опыт свидетельствует: недостаточно только вести разведку, но и необходимо убедительно преподнести результаты ее работы.
Любому должностному лицу, прибывшему для проверки (а проверяющих у нас было предостаточно), неизвестно, каким способом мы добываем разведывательные данные, какие при этом несем потери, какие подвиги при этом совершаются. Ему дай убедительный результат, грамотно оформленные выводы из оценки той или иной обстановки. Конечно, дело это не такое уже и сложное, но требует навыков и аккуратности.
Прежде всего, находясь в разведотделе армии, уточнил перечень необходимых документов, их формы, содержание. Далее, вместе с помощниками стали их отрабатывать.
Через несколько дней после своего прибытия поехал в Кундуз знакомиться с советниками всех мастей: партийными, хозяйственными, госбезопасности, МВД и прочими. Город на меня впечатления не произвел: обычный афганский провинциальный городишко, грязный, пыльный, скорее большой кишлак, только в центре несколько двухэтажных зданий из кирпича и кое-какие деревья.
Познакомился со старшим военным советником зоны – генерал-майором Воливач, множеством афганцев – начальников всех мастей. Никого из них я, конечно, не запомнил, так как они для меня все были на одно лицо, по крайней мере еще месяца три.
Все было как в нехитрой песенке, сложенной местными бардами из 201 мсд.
Познакомился с полковой разведкой в гарнизоне – 149 гв. мсп. Начальник разведки полка – капитан С.Н. Андрианов заканчивал свою службу в Афганистане, командир роты Михаил Пеньков тоже был опытным офицером, назначенным на роту три месяца назад вместо погибшего старшего лейтенанта Наметова, оба были награждены орденами Красной Звезды.
Кундуз, Кундуз – периферия.
Аллах тебя не видит свысока.
Капризная фортуна навек тебя забыла —
Ведь ты стоишь у черта на рогах.
Командиры взводов старшие лейтенанты Александр Смирнов, Юрий Скроба, Владимир Дударь. Серьезные и толковые офицеры. К сожалению, все они погибли в боях через несколько месяцев. Об обстоятельствах их гибели я расскажу позднее. Остался я доволен и личным составом роты.
Надо сказать, что, на мой взгляд, лучшими разведподразделениями дивизии в смысле отбора личного состава были разведывательные роты мотострелковых полков (как я уже ранее говорил – танкового полка в нашей дивизии не было).
Это и неудивительно: из 2,2 тыс. личного состава полка всегда можно отобрать полсотни бывалых солдат и найти лучших офицеров.
С разведбатом тяжелее – он комплектуется практически на общих основаниях и люди туда приходили всякие, в том числе и офицеры.
Полковую разведроту и кормили лучше, и было у них по 2 комплекта обмундирования, и технику меняли почаще. Но и требовали от них намного больше. Разведчики на всех войнах и во всех армиях мира были на особом положении, и это не случайно.
Кстати сказать, то ли книги, то ли кино создали в нашем мышлении стандартный образ разведчика: такого лихого рубахи-парня, полублатного анархиста, с удовольствием играющего со смертью в прятки. На мой взгляд – это мнение глубоко ошибочно.
Разведка – это прежде всего ответственное и очень серьезное дело. Ведь данные, полученные от разведчиков, зачастую проверить невозможно. И командованию им приходится верить просто на слово.
Не зря оценка достоверности разведывательных данных слагается из двух показателей: достоверности канала информации и достоверности источника этих данных. Ошибки разведчиков практически всегда для частей и подразделений оборачивались высокими потерями. И это в лучшем случае. Поэтому в разведке всегда воевали самые надежные, самые ответственные и мужественные люди, способные выполнить самые сложные задачи.
Скажем так: хвастуны, позеры, ловкачи, блатняки в разведке не приживались. После первого же серьезного испытания, где каждый показывал свое истинное лицо, все становилось на свои места. Так было в Отечественную войну, так было и в Афганистане.
С полковой разведкой в гарнизонах Пули-Хумри (395 мсп) и Ташкурган (122 мсп) я познакомился в ходе своей поездки по гарнизонам и дорогам в зоне ответственности дивизии.
В Ташкургане я надеялся встретиться с начальником штаба полка майором Адамом Васильевичем Чикал – хорошим моим товарищем по службе еще в Кушке, уехавшим в Афганистан раньше меня на полгода, но, к сожалению, тогда встретиться нам не удалось.
Несколько дней назад, в бою, он был тяжело ранен, пуля попала в локтевой сустав, его эвакуировали на бронетранспортере прямо с места боя через госграницу в Термезский госпиталь. Там врачи сделали чудо и руку ему сохранили. Я преклоняюсь перед мужеством этого человека и искусством врачей. Адам Васильевич после излечения вернулся в свой полк и продолжил свою службу, хотя проблем со здоровьем после ранения было много.
Через год, в мае 1984 года, он был назначен командиром 682 мсп 108 мсд, которая вела боевые действия в Панджшере. Полк он принимал в ходе 7-й Панджшерской операции и самое главное, что после операции местом дислокации для полка был определен Панджшер!
Условия жизни этого полка в последующем были очень тяжелыми даже для Афганистана. На протяжении неполных четырех лет он будет дислоцироваться на небольшом плато на месте заброшенного кишлака Руха, окруженного со всех сторон горами в 3–4 тыс. метров.
Для того чтобы обезопасить себя от обстрела противника, практически 60 % подразделений полка были рассредоточены сторожевыми заставами и выносными постами в радиусе 2–3 километров от штаба полка. Казармы для личного состава полка, а также все объекты полка (штаб, столовые, клуб, лазарет, мастерские, склады и т. д.) будут представлять собой низкие укрепленные постройки наподобие землянок и блиндажей. В буквальном смысле слова «полк был вкопан в землю».
Фактически в темное время суток 682-й мсп каждый раз оказывался на осадном положении. Огневые контакты с противником на сторожевых постах происходили ежедневно. Также часто происходили обстрелы территории полка реактивными снарядами и минами.
В сущности, периметр военного городка полка являлся передовой линией обороны. Подобного неординарного прецедента в истории ВС СССР, когда полк фактически оборонял собственный пункт дислокации в состоянии непрекращающегося соприкосновения с противником столь длительное время – не имеется. Вот в таких условиях Адаму Васильевичу пришлось не только жить, но и воевать!
Далее замена в СССР, командование полком в Железной дивизии, начальник штаба 66 мсд в Черновцах, Академия Генерального штаба и опять служба на Украине: командиром дивизии в Бердичеве, начальником штаба 8АК в Житомире уже в составе ВС Украины.
В начале 90-х годов он продолжил свою деятельность в качестве политика, был избран депутатом Верховной Рады Украины. Отработал там 3 срока в Комитете по делам обороны. Генерал-полковник в отставке. Хочется пожелать ему здоровья и долгих лет жизни!
Тогда же, много лет назад, в свой первый приезд в Ташкурган я познакомился с начальником разведки полка майором Михайловым и командиром разведроты капитаном Николаем Хвостенко, произведшим на меня очень хорошее впечатление. Спокойный, вдумчивый командир, он очень толково мне рассказал о состоянии дел и проблемах полковой разведки.
К сожалению, это была наша первая и последняя встреча, так как через месяц он героически погибнет в бою у кишлака Муи-Моторак в районе города Мазари-Шариф и будет посмертно награжден орденом Ленина.
Кроме того, я побывал в гарнизонах Алиабад, всех трех Багланов (Северном, Центральном, Южном), Доши, Айбак. Там я ознакомился с состояним дел в вопросах разведки, особенно применения технических средств: радиолокационных станций наземной разведки СБР-3, ПСНР-5, приборов ночного видения, оборудования боевых разведывательных машин БРМ-1К.
Обнаружил множество, скажем так, слабых мест. Например, станция СБР-3, хотя и имеет неплохие возможности по разведке, снабжена серебряно-цинковыми аккумуляторами с очень малой емкостью, что позволяет ей работать в течение всего нескольких часов. Вызывали нарекания и приборы наблюдения, особенно ночного.
Боевая разведывательная машина БРМ-1К, наша основная разведывательная техника, вообще никуда не годилась. Она была создана в начале 70-х годов для ядерной войны, или, как сейчас говорят, конфликта высокой интенсивности. То есть вести разведку, не выходя из машины на зараженной радиацией местности.
В Афганистане это было ни к чему. А слабое 73-мм орудие с эффективной дальностью 1300 м и половинный боекомплект по сравнению с обычной БМП-1 в 20 выстрелов вообще ставил под сомнение целесообразность ее применения.
Не от хорошей жизни ставили мы на БРМ трофейные 12,7-мм пулеметы ДШК китайского производства. Снимок такого «чуда техники» приводится в книге.
Слабым местом в экипировке разведчиков было и отсутствие эффективных дымовых гранат, способных резко снизить результаты огня противника из стрелкового оружия. Имеющиеся дымовые гранаты РДГ-2 создавали небольшое дымовое облако, а более мощные дымовые шашки ДМ-11 были громоздкими и неудобными в применении. К тому же дальность броска такой гранаты 35–40 м, а из положения лежа еще в два раза меньше. Нужны были дымовые гранаты к подствольному гранатомету ГП-25 для создания дымовых завес на дальностях 200–300 м, но так за все годы войны мы их и не получили.
Ну не предусматривали наши уставы и наставления ведение боя подразделением без танков и БМП, на которых устанавливалась термодымовая аппаратура, создававшая непроницаемое облако.
Через пару недель, когда я уже полностью вошел в курс дел, то сделал для себя не совсем приятный вывод. Выжить в этих условиях 2 года практически невозможно!
За эти две недели я уже раза 4 попадал под обстрел на дороге, когда вокруг свистели пули, раз 6 вылетал на вертолете на БШУ (бомбоштурмовые удары), причем дважды мы попадали под огонь «духовских» зенитных пулеметов ДШК.
Под Северным Багланом впереди идущая БМП подорвалась на мине, никто не погиб, но 5 человек получили ранения и контузии. Все это наводило на мысли, что рано или поздно придет и мой черед.
Ну что же делать? Свою судьбу я выбрал сам и надо идти до конца. Скажу честно, что первый год я жил и воевал с мыслью: вы (то есть «духи») меня убьете, но и я вас положу немало. С этим было как-то веселее жить, и я вовсю внедрял в жизнь этот свой нехитрый принцип.
Забегая вперед, скажу, что даром мы свой хлеб не ели. За эти два года нами было уничтожено 10 главарей банд: Махмаджан Пахлаван, Арбоб Хайдар, Царанвол, Джайлани, Мулло Исхак, Гулям Сохи, Кучкар, Клыч, Гулям Ортабулаки, Араб Бача.
Взяли в плен четырех главарей: Мулло Саиджана, Гаюра, Вали, Амира. С тех пор прошло уже 30 лет, но их имена я помню, как будто это было вчера.
В феврале 1983 года произошла замена почти всего командования дивизии: вместо полковника М. Шатина прибыл из Калининграда командир 1-й Московской Пролетарской мсд полковник Анатолий Александрович Шаповалов.
Заместитель комдива полковник И.Е. Пузанов был назначен командиром дивизии в Сибирь, а начальник политотдела полковник Игнатов стал начальником Новосибирского ВВПУ, вместо него назначили его заместителя подполковника В.Г. Добровольского.
Новый командир дивизии Шаповалов был опытным служакой. Дивизией в Калининграде он командовал 4 года, а это была развернутая дивизия с интенсивной боевой подготовкой.
Было ему 47 лет, высокий, сухощавый, энергичный. Не знаю почему, но сначала я ему не «показался», и он начал меня потихоньку «прижимать». На военной службе, если командиру не понравился подчиненный, есть всегда возможность сделать его жизнь кислой. И способов для этого – море. Я уже начал подумывать, что моя служба с ним, а ведь приехали мы почти одновременно, будет долгой и нелегкой.
Однако мне внезапно повезло. В марте по плану командующего КТуркВО проводилась проверка дивизии, и командующий 40А генерал-лейтенант В.Ф. Ермаков решил провести со штабом дивизии командно-штабное учение на картах.
На этих учениях я отличился: мне, единственному в штабе, командующий поставил оценку «хорошо», остальные начальники получили «удовлетворительно» и «неудовлетворительно». В разборе и акте проверки это было отражено. Дело в том, что я, недавно прибывший из Союза, очень добросовестно отработал все документы учения и подготовил доклады.
Опыт у меня был, в Кушке такие мероприятия проводились постоянно, приходилось докладывать даже командующему войсками ТуркВО генерал-полковнику Ю.П. Максимову, поэтому я все доложил как надо и заслужил одобрение командующего армией.
Остальные мои коллеги посчитали командно-штабные учения в зоне боевых действий блажью начальства и подготовились кое-как. Отсюда и результат. Комдив мне не только объявил благодарность, но и зауважал. Я тоже старался быть этого достойным и мы с ним прослужили почти 21 месяц, как говорится, душа в душу.
Он меня наградил тремя орденами, поддержал мою инициативу представить к званию Героя Советского Союза командира разведывательной десантной роты 783 орб Игоря Плосконоса, шел всегда навстречу моим просьбам.
Далее, в очерке «Дарваза», более детально рассказывается о роли командира дивизии, когда армейское начальство меня захотело сделать «стрелочником», а он не дал. И ведь тогда моя жизнь, возможно, пошла бы совсем не по тому сценарию, что сейчас. Сколько судеб сломал Афган!
Самими важными качествами, которые вызывали у меня уважение к нему, были личная храбрость и умение слушать подчиненных.
Не боялся ничего, иногда лез туда, куда бы не то что генерал, но и командир батальона не полез. Позже я расскажу несколько таких примеров. Другое – решение принимал хоть и самостоятельно, но к дельным советам всегда прислушивался, это пресловутое армейское – «люминь» не признавал.
Заменился он в Союз через месяц после моей замены – в декабре 1984 года, и был назначен командиром 31 АК в Ашхабаде. Через год стал советником министра обороны Афганистана. После вывода наших войск – командующим армией в Баку. Далее – 1-й заместитель командующего войсками Приволжского округа.
Сейчас в отставке, живет в Самаре, является председателем областного комитета ветеранов. Недавно в Интернете прочитал, что ему в 2007 году было присвоено звание Героя Советского Союза, к которому он был представлен за операцию с Джумаханом, в которой участвовал и я, но по каким-то причинам его награждение тогда не состоялось. Я поздравляю его, этому искренне рад – он достойный человек, побольше было бы таких.
И начались боевые будни. Обычно мой день, если не было рано утром боевого выхода, начинался с центра боевого управления дивизии (ЦБУ), где я собирал информацию об обстановке в зоне ответственности: деятельности банд за ночь, результаты наших проведенных засад и других разведывательных действий.
Потом ехал в Кундуз на координационную встречу с представителями разведки других ведомств: МВД, КГБ, партийного, советнического аппарата. Там делились данными о бандах, намечали, где сосредоточить усилия и кого в первую очередь уничтожить. По возвращении готовил обобщенную справку, которую докладывал или комдиву, или начальнику штаба.
Часто мне вместе с переводчиком приходилось вылетать на бомбоштурмовые удары на вертолетах. Агентурщики привозили афганца-наводчика, мы садились в командирский вертолет, он показывал цели, вертолеты наносили удары. Я специально количество таких вылетов не считал, но думаю, что их было порядка 60–80.
Нередко в ходе БШУ вертолеты подвергались обстрелу с земли из пулеметов ДШК. Были случаи поражения вертолетов переносными зенитно-ракетными комплексами (ПЗРК). И если при поражении из пулемета был шанс совершить вынужденную посадку, то при попадании ракеты не помню случая, чтобы кому-либо удалось спастись.
Оно, может быть, и не было особой необходимости начальнику разведки дивизии летать на такие удары, но мой первый командир дивизии Шатин этого требовал, а при новом командире Шаповалове я это делал уже по собственной инициативе, так как было очень полезно поглядеть на зону ответственности дивизии сверху, оценить местность и обстановку. Вечер обычно был посвящен планированию разведки и организации взаимодействия на следующий день.
Часто приходилось выезжать на реализацию разведывательных данных (намного позже, уже в Чеченскую войну, это будут называть «зачистками»), которые были одной из основных форм боевых действий в Афганистане.
Мы выходили в 3–4 часа утра, в установленном месте брали на броню солдат Царандоя (войска МВД) и выдвигались к объекту нападения. Зачастую к этому объекту с вечера выходила пешая группа, которая выставляла засады на путях возможного отхода мятежников. Услышав рев двигателей БМП, душманы выскакивали из домов и уходили из кишлака. Тут они и нарывались на засаду. Далее мы окружали кишлак и «зеленые» (так мы звали афганцев) прочесывали его в поисках схронов и оружия.
Хорошо помню один из первых выходов на реализацию в район кишлака Муршех, что в 12 км южнее Кундуза. В ночь пешая группа под командованием И. Плосконоса вышла в район кишлака, к утру блокировала все подходы к нему. Получив по радио доклад о готовности, я с бронегруппой начали выдвижение из Кундуза, где мы взяли на броню человек 50 солдат Царандоя во главе с их командиром, старшим лейтенантом Абду-Халиком (наши его называли Аликом).
Гул боевых машин на рассвете слышен очень далеко, до 10 км. Едва мы приблизились на 5–7 км к району реализации, началась интенсивная стрельба, и по радио Плосконос докладывает, что из Муршеха, а также из ближних к нему кишлаков выскакивают конные и пешие люди, и удирают в сторону гор.
Увеличив скорость, мы вскоре прибыли на место, царандоевцы спешились, развернулись в цепь и начали прочесывание кишлака.
Через полчаса солдаты из разведывательной десантной роты подводят группу пленных, 6 человек молодых парней, перепуганных до смерти. Следом несут их оружие, документы.
Что же получилось? Эта конная группа в количестве 8 человек выскочила из кишлака и налетела прямо на нашу засаду. Засада открыла огонь, застрелила двоих, остальные остановились, стали бросать оружие и документы. При личном обыске у двоих нашли электродетонаторы, стало быть, подрывники. По захваченным личным документам установили и их принадлежность – Исламская партия Афганистана. Говорили они взахлеб, рассказывая все, что знали или слышали.
Это была местная «духовская» группа, их основная база была километрах в 10 в горах, там жили еще 10–12 человек. Сейчас они приехали проведать родителей, помыться и взять продукты.
Все дружно валили на главаря, который был утром нами убит. Говорили, что ничего они плохого властям не делали, просто прятались от призыва в армию.
Это были первые живые душманы, которых я увидел. Они дрожали от страха, понимая, что им, захваченным с оружием в руках, рассчитывать на снисхождение не приходится. Кроме того, они ожидали от нас пыток и издевательств, о которых им прожужжала уши их пропаганда. Допросив захваченных, я передал их Абду-Халику. Царандоевцы тоже задержали до полутора десятка подозрительных.
На следующий день, взяв одного из захваченных душманов, мы с переводчиком полетели на вертолетах на их базу и вдребезги ее разбомбили.
Как показывает этот пример, эффект был только тогда, когда была достигнута внезапность. Иногда для достижения этого применяли вертолетные десанты. Правда, начальство шло на это неохотно, так как была высока опасность поражения вертолета при посадке и на взлете. Такие случаи были не единичными.
28 апреля в день пятилетия Саурской (Апрельской) революции я с Намозом (переводчиком) был на мероприятиях в центре Кундуза на площади, которую все афганцы называли «Чавка» (Круг). Играла музыка, было много народу. Ждали прибытия руководителей провинции.
Мы стояли около БТР, я с интересом рассматривал толпу. До этого мне не приходилось видеть афганцев на празднике: как они поют, танцуют, играют на национальных инструментах. Естественно, что были одни мужчины, а женскую часть населения представляли ученицы женского лицея в длинных черных форменных платьях и белых колготках.
Вдруг раздался сильный хлопок, похожий на выстрел. Все схватились за оружие. Что, где? Смотрю, шагах в 20 от меня стоит прислоненный к стене велосипед, на багажнике которого привязан небольшой тюк. Тюк этот разорван и слегка дымится. Тут же подбежали афганцы из ХАД (госбезопасность), размотали этот тюк и нашли в нем килограмма 1,5 тротила, будильник, провода, батарейки, электродетонатор.
Все ясно – самодельное взрывное устройство. В назначенное время оно сработало, но детонатор не был вставлен в гнездо тротиловой шашки. Детонатор в нужное время выстрелил, но заряд не взорвался.
Одно из двух: либо незакрепленный детонатор выпал из заряда, пока его везли к месту диверсии, либо душманы, местные жители, решили таким образом попугать своих земляков. Вот, мол, мы какие – все можем, но убивать пока никого не будем, только предупреждаем.
Я мысленно представил, что бы тут стало, взорвись этот заряд. Скорее всего, моя афганская война на этом бы и закончилась, шансов остаться в живых не было. Заряд был прислонен к стене, и вся сила взрыва была направлена на нас. Настроение у меня от этого испортилось, и смотреть на праздник уже не хотелось. Мы сели на БТР и поехали в гарнизон. Народ потихоньку стал разбегаться.
Но не тут-то было. Солдаты Царандоя пошли по дворам и стали опять сгонять людей на стадион, где начинались основные мероприятия. Только собрали, душманы ударили по стадиону из миномета. Положили 5–6 мин прямо на футбольное поле. Убитые, раненые, паника, народ в страхе разбегается! Вот так мы встретили этот праздник.
А вообще эти минометные обстрелы были самым большим злом в диверсионно-террористической деятельности душманов. Во-первых – внезапность, во-вторых – высокая плотность огня, в-третьих – безнаказанность.
Делается это так. Днем по городу ходит, как правило, обычный крестьянин, иногда и довольно пожилой. Это душманский минометчик, определить его можно только подвергнув обыску. Блокнот, карандаш и компас – вот его улики.
Он определяет цели для обстрела и огневые позиции для миномета. Найдя цель (объекты администрации властей, казармы армии и милиции, промышленные предприятия, комендатура и т. д.), он выбирает позицию для миномета с удобными подходами и путями отхода.
Отмечает ее каким-то знаком (камень, кучка камней), от огневой позиции при помощи компаса снимает азимут на цель. Дальность до нее определяет на глаз, а иногда измеряет и шагами. Данные записывает в блокнот. Причем записи всегда кодированные, замаскированные под хозяйственные. И так 2–3 огневых позиции и 6–7 целей.
Ночью в город прибывает легковая машина, обычно типа ГАЗ-69 (грузовой вариант), там миномет, мины и группа из 4–5 человек: это минометчик и обслуга.
Развернув миномет, в течение нескольких минут производится 5—10 выстрелов по избранной цели, далее миномет сворачивается и машина переезжает на другую огневую позицию. Там то же самое. Иногда в течение ночи душманы выпускали 40–50 мин.
Точность стрельбы была, конечно, невысока, но потери были. Кроме того, психологический фактор постоянной угрозы минометного обстрела.
Надо сказать, что наши крупные гарнизоны минометным обстрелам практически не подвергались: боевое охранение не позволяло приблизиться к гарнизону, а небольшая дальность стрельбы 60—82-мм минометов – 1,5–3 км, позволяла обстреливать только мелкие наши гарнизоны или объекты в городе.
Как ни пытались мы бороться с этим злом – ничего не получалось. Технические приборы артиллерийской разведки местонахождение минометов малого калибра не могли установить, а засады в местах возможных позиций не приносили результатов. Каждого же крестьянина на улице не обыщешь.
Начиная с 1985 года у душманов появилось новое оружие, более эффективное – 107-мм неуправляемые реактивные снаряды китайского производства. Эти снаряды запускались прямо с земли, в качестве пусковой установки использовались мешки с песком, чтобы придать им нужный угол возвышения. Это оружие имело гораздо большую дальность стрельбы, чем минометы, примерно 7–8 км. Однако, имея большое рассеивание и неточную наводку, снаряды редко попадали в цель, а имели скорее психологическое, чем огневое воздействие.