Николай Надеждин. Эдит Пиаф

   – А мне хочется именно вина. И потом, оно совсем не крепкое. В этой забегаловке вино разбавляют водой…
   – Что значит – хочется? Мало ли чего хочется мне!
   – Ты, милый, понятия не имеешь, что такое «хочется» по-настоящему.
   – Да ну? – кисло улыбнулся Луи. – И почему же? Чем я хуже тебя, что не могу знать такой ерунды?
   – Ты не женщина, милый. Вот забеременеешь сам, узнаешь, – засмеялась Эдит.
   – Что? – Луи от неожиданности потерял дар речи.
   – Ничего особенного: я беременна… Почему ты побледнел?
   – Я побледнел? Ничего подобного… Просто думаю, как нам быть дальше.

   Эдит в 1936 году.
 
   – Никак. Что это меняет? – Эдит допила вино и потянулась за сигаретой.
   Луи отодвинул мятую пачку. Но потом нерешительно придвинул обратно.
   – Что за фокусы? – нахмурилась Эдит.
   – Тебе вредно курить, – ответил Луи и неуверенно добавил: – Наверное.
   – Я сама знаю, что мне вредно, а что нет. И вообще, Луи, в чем проблема? Да, я беременна. И это вполне объяснимо – после того, как мы с тобой шесть недель занимались любовью трижды в день… Что действительно вредно, так это видеть твое испуганное лицо…
   В тот день Луи ушел на работу и не появлялся много дней. Он решил сбежать от Эдит, еще не подозревая, что оставить ее – выше человеческих сил…

18. Я стала… мамой?

   Говорят, что великих людей нельзя судить обычным человеческим судом. Им судья – только Бог…
   Хорошей ли матерью была молодая Эдит Гасьон? Вряд ли. Она оставляла девочку на попечение мужа и отправлялась на улицу – петь свои песни на пару с Симоной. Если Луи упрямился, дочь брали с собой на улицу.
   И тут появился первый ангажемент – Эдит пригласили в дешевое кабаре «Жуан-ле-Пен». Это была ее первая настоящая сцена. Как она могла отказаться?
   И Луи вспылил. Девочке нужна мать, а не вульгарная певица! Или он, Луи, или это уличное… шутовство!
   Эдит выбрала свое ремесло. И Луи была дана решительная отставка. Он собрал нехитрые пожитки и обиженно удалился. Сестры снова стали жить вдвоем. Точнее, втроем – с ними была маленькая Сесель (так девочку называла сама Эдит).
   Они часто оставляли малышку одну. А когда возвращались, находили ее безмятежно спящей.
   Однажды девочка пропала. Эдит поняла – ее забрал Луи. И поняла, зачем – чтобы вернуть Эдит. Но… надо было знать характер этой юной женщины. Вернуть утраченную любовь? Ты шутишь, малыш? Это невозможно.
   Молодой отец отправил девочку к своим родителям, полагая, что там ей будет лучше, чем в гостиничном номере. А материнский инстинкт не подведет – Эдит обязательно вернется к дочери. Значит, и к нему.
   Но он ошибался.

   Эдит с дочерью.
 

19. Первая утрата

   Катастрофа разразилась в самый неожиданный момент. Да, маленькой Сесель было очень хорошо дома у Дюпонов. Да, о ней заботились, ее обожали. Но… девочка заболела менингитом. И спасения от этого тяжкого недуга не было.
   Когда Эдит бросилась к дочери, было поздно. Девочка умирала. Опасную инфекцию подхватила и сама Эдит. Но молодая мать выкарабкалась, а маленькая Сесель – нет…
   Будучи уже прославленной певицей, Эдит Пиаф редко вспоминала покойную дочь. Она не считала, что потеряла шанс на семейное счастье. Все же Луи Дюпона она к тому времени уже не любила… Но дочь, ее маленькая дочь умерла… Может, Эдит сама еще была девочкой, не готовой стать настоящей матерью? Но как же велика цена.
   Говорят, что единственной простительной ошибкой является ошибка молодости. Эту ошибку Эдит себе не прощала никогда. Но осознание истинных масштабов постигшей ее трагедии пришло значительно позже – когда жизнь уже клонилась к раннему, но неизбежному закату…

   Эдит Пиаф выходит на большую сцену.
 

20. Прощание с Сесель

   Моросил бесконечный, холодный дождь. Эдит стояла у самого края свежевырытой могилы Сесель…
   Глаза Эдит оставались сухими. Неожиданно она поймала себя на мысли, что думает совершенно о другом. Ее занимала эта идиотская вчерашняя проблема – что надеть, чтобы соответствовать трагическому моменту похорон? Строгого черного платья у нее не было, как не было вообще ничего, кроме пестренького платьица, в котором она пела на улице, и смешных стоптанных туфелек. В этом она сюда и пришла, накинув на плечи темно-синюю шаль, которую она на скорую руку соорудила из гостиничной портьеры.
   Марго Дюпон, мать Луи и бабушка покойной Сесель, по-своему истолковала поведение Эдит. Она обняла ее, всхлипнула и произнесла:
   – Не убивайся, не надо… Поплачь, и тебе станет легче. Боже, какое горе…
   Эдит отстранилась. Ее совершенно не трогали слезы этой женщины.
   – Мы виноваты, – причитала Марго. – Мы все виноваты – не уберегли…

   Кадр из фильма «Жизнь в розовом цвете» об Эдит Пиаф. 2007 год.
 
   Забормотал священник. Двое рабочих взялись за крышку гроба.
   Эдит вздрогнула и… отвернулась.
   Гроб опустили в могилу и засыпали землей. Сверху установили простой деревянный крест.
   «Как все нелепо, – горестно подумала Эдит. – Ужасно и нелепо».
   – Луи скоро подойдет, – сказала Марго Дюпон. – Он где-то задержался, но обязательно подойдет…
   – Мне плевать на вашего Луи, – сказала Эдит. – Я вообще не знаю, кто такой Луи. Так ему и скажите.
   И она побрела прочь…

21. Я не могу без мужчины!

   Сколько же всего в ней было намешано – и равнодушия, и страсти, и сердечности, и черствости, и эгоизма, и сострадания. Эдит, Эдит, кем же ты была? Ангелом или чудовищем? Богиней или ведьмой? Легендой или… земной женщиной?
   Не важно – кем. Важно, что была. Рядом с нами. И вместе с нами…
   Спустя всего несколько дней после похорон, Эдит уже веселилась в кругу друзей. И это была тоже она. Глубина чувств, осознание непоправимости утраты придет к ней позже – вместе с большой любовью. А пока – пой, пой, волшебница Эдит! У тебя это здорово получается.
   Оглядываясь на прошлое, под конец своей бурной жизни Пиаф сама удивлялась собственной непредсказуемости, легкомыслию и непостоянству. Она меняла мужчин с такой легкостью, словно надеялась познать любовь всех, с кем сводила ее судьба. Однажды она сказала сестре Симоне:
   – Момон, я просто не могу, когда в доме нет мужчины. Это даже хуже, чем день без солнечного света. Без солнца, в конце концов, можно и обойтись – есть электричество. Но вот дом, в котором не висит где-нибудь мужская рубашка и не разбросаны повсюду грязные носки… это как дом какой-нибудь вдовы – он тебя просто убивает!

   В кабаре.
 

22. Его Величество Шанс

   В один из пасмурных октябрьских дней 1935 года по парижской улице Труайон шел хорошо одетый человек, с виду богач или видный чиновник. На перекрестке с авеню Мак-Магона собрались люди. Они слушали уличных артистов. Какая-то девчонка пела под аккордеон. Человек намеревался пройти мимо, но… остановился. Девчонка пела:

 
«Она родилась, как воробышек,
Она прожила, как воробышек,
Она и помрет, как воробышек!»
 

   Его поразил голос. Сильный, низкий, проникновенный. Перед ним была уличная певичка с голосом, которого он прежде не слышал.
   Нахмурившись и сложив руки на груди, он стоял, опустив голову, и – слушал.
   Певичка обратила на него внимание. А когда закончила песню и ее подруга отправилась по кругу, собирая со слушателей мелочь, подошла к нему.