Страница:
В Гарварде издавалась студенческая газета «Кримсон». С осени 1900 года он стал сотрудничать в ней и очень быстро выделился из шестидесяти восьми студентов, пробовавших отдаться древнейшему ремеслу. Стал почти профессионалом. Неписаная этика «Кримсона» строжайшим образом запрещала обращение к ректору университета за интервью. Перед президентскими выборами 1900 года Франклин добился невозможного. В 1913 году Ф.Рузвельт подробно рассказал репортеру, как это произошло:
– Кто вы? – спросил ректор.
Я ответил и без проволочек задал вопрос.
– Я пришел спросить вас, господин ректор, за кого вы собираетесь голосовать: за Маккинли или Брайана?
Только тогда я понял, в какое положение попал, и вознес пламенную молитву, чтобы дверь открылась сама собой и укрыла меня в спасительной темноте. Но я пришел за ответом и остался в кабинете, а г-н Элиот снова и снова пристально разглядывал меня.
– Зачем вам это нужно? – наконец промолвил он.
– Мне нужно ваше сообщение для «Кримсона», – ответил я.
Элиот сдался, сообщив сенсационную новость: он собирается голосовать за республиканцев – У. Маккинли в президенты и Т. Рузвельта в вице-президенты. «Нью-Йорк телеграф» напечатала интервью ФДР 30 ноября 1913 г. Шли годы. Когда в 1945 году увидело свет популярное прекрасно иллюстрированное издание «Истинный ФДР», то этот эпизод нашел место в разделе «Редактор-крестоносец», где было сказано: «Еще первокурсником он пробился к ректору Гарварда Элиоту и спросил его, как же он будет голосовать за Маккинли и империализм»2.
Однако в 1931 году в частном письме Ф.Рузвельт писал: «Каким-то образом случилось так, что мне в течение ряда лет приписывают честь получения интервью у ректора Элиота, как он будет голосовать осенью 1900 года. В действительности интервью добился Альберт У. Деруд, ныне юрист, работающий в Нью-Йорке, и по праву честь должна принадлежать ему, а не мне»3. Поразительные курьезы памяти. В 1931 году Ф.Рузвельт лучше помнил события 1900 года, чем в 1913 году! Но наверняка он всегда помнил – в те годы Франклин жил в тени Теодора Рузвельта, гордился этим и неизменно приглашал других разделить радость по поводу того, что сам происходит из прославленной в США семьи.
Начало журналистской известности Франклина положило именно его умение обращаться с вице-президентом, а затем президентом Теодором Рузвельтом. Весной 1901 года, вспоминал как-то Ф. Рузвельт, «я позвонил дяде, чтобы узнать, когда я могу повидать его. «Не приезжай, – ответил он. – Я встречусь с тобой, когда буду у вас с лекцией по курсу государственного права профессора Лоуэлла». Дядя по-родственному сообщил племяннику точный день и час лекции. Об этом Франклин первым в университете оповестил со страниц «Кримсона». Летом 1901 года он был избран одним из пяти редакторов газеты.
Весной 1902 года в Гарварде побывали двое буров – Англия тогда вела войну в Южной Африке. Они рассказали о страданиях женщин и детей своего народа. Франклин с двумя товарищами поспешили на помощь далеким борцам. Они учредили «Фонд помощи бурам» и в мае 1902 года отослали в Кейптаун 336 долл. Бостонские газеты с большой теплотой описали отзывчивое сердце одного из редакторов «Кримсона».
В 1903 году Франклин на круглые тройки окончил университет и торжественно прошествовал в шапочке и мантии вместе с другими выпускниками в Сандерс-театр, где состоялась церемония вручения дипломов. Итак, бакалавр. Куда идти учиться дальше? Аспирантура или юридическая школа? Франклин предпочел первую, хотя всерьез никогда не рассчитывал получить ученую степень магистра искусств. Выбор решили привходящие обстоятельства: летом 1903 года его избрали главным редактором «Кримсона» и он остался еще на год при университете.
Из-под пера главного редактора вышли все передовицы. ФДР объяснял первокурсникам: нужно серьезно относиться «к обязанностям, университету, своей группе и самому себе. Чтобы быть на высоте, нужно быть всегда активным. Возможности почти не ограничены: спорт – дюжина видов его – и руководство спортом, литературная работа в газете университета и прессе вообще, филантропическая и религиозная деятельность и многое, многое другое». Об учебе в пространном перечне ни слова.
Возможно, близость Л. Брауна, теперь капитана футбольной команды Гарварда, а быть может, точный учет интересов известной Франклину группы студентов придали газете сезонно-спортивный характер с футбольным уклоном. После одного из матчей «Кримсон» сокрушался – болельщики из университета «не поддерживали надлежащими криками свою команду». На следующем состязании главный редактор сам подавал пример, отметив в письме матери: «Я чувствовал себя круглым идиотом, размахивал руками и ногами на глазах тысяч хохочущих зрителей».
Франклин знал, чего добиваться. По доброй воле он проходил школу конформизма. Дядя Тедди подавал пример. Став президентом после убийства Маккинли, Теодор Рузвельт в 1903 году наставлял выпускников Гротона: «Мы даем вам много и поэтому имеем право многого требовать от вас». Эти мысли были созвучны настроениям молодого Франклина. Размышляя об истории своей семьи, он открыл в курсовой работе: «Основная причина жизнеспособности Рузвельтов – их демократический дух. Они никогда не думали, что, родившись в состоятельной семье, могут засунуть руки в карманы и наслаждаться жизнью. Напротив, они считали, что, появившись на свет в обеспеченной семье, они не имели никаких оправданий не выполнить свой долг перед обществом. Эта мысль внушалась им с раннего детства, и Рузвельты оказывались хорошими гражданами». Хотя нельзя не признать своеобразной трактовку понятия «демократия», идеи Франклина ясны: он не собирался сидеть сложа руки, а был полон решимости добиться места под солнцем. Какого?
Рексфорд Тагвелл многие годы работал под руководством президента Ф. Рузвельта, его имя для Тагвелла свято. В обстоятельной биографии ФДР, увидевшей свет в 1957 году, Тагвелл отмечает: «Нельзя не заключить о Франклине уже во время пребывания в Гарварде, что еще более верно в отношении президента Рузвельта: он никому не позволял проникать в свою внутреннюю жизнь. Это относилось к его матери – Саре Делано, Элеоноре, равно как и к другим – Латроггу Брауну, приятелю еще с Гротона, жившему вместе с ним в Гарварде и оставшемуся другом в Вашингтоне. Часто говорят, что скрытность – характерная черта скромного англичанина. Обучение Франклина в детские и юношеские годы, в котором принимали участие отец, наставники, Пибоди и его друзья, вело именно к этому. Нельзя проявлять эмоции, могущие выдать душевное волнение. Он выносил боль, трудности и неудачи с завидным стоицизмом, рано научился не преисполняться энтузиазмом, но и не впадать в отчаяние. Однако его скрытность далеко превосходила ту, которая является результатом воспитания… К моменту окончания Гарварда его скрытность стала поистине безграничной»4.
Давно замечено, что наиболее искусно маскируют свои истинные устремления те, кто внешне безгранично откровенен, покладист. Американский исследователь внешней политики президента Ф. Рузвельта поражался его ловкости, качествам изощренного дипломата не в похвальном смысле. Доискиваясь причин, как и почему сложились такие черты у ФДР, он дошел до лет ученичества – Гарварда, о которых написал: «Ясно, что за маской доброжелательности и конформизма, которые проявлялись на важнейших этапах его карьеры, крылся импульс несогласного, стремящегося порвать с принятыми нормами, что проявилось в экспериментах нового курса»5.
Стране это еще предстояло познать, а первой испытала качества Франклина мать. Хотя Франклин как-то избегал следовать советам матери в отношении учебы и она это заметила, Сара Делано безгранично верила, что знает душу нежного и любящего мальчика и заранее будет знать имя его избранницы. Властная мать полагала, что будет не только присутствовать, но и принимать участие в выборе сына. Она серьезно заблуждалась.
III
IV
В политических ползунках
I
– Кто вы? – спросил ректор.
Я ответил и без проволочек задал вопрос.
– Я пришел спросить вас, господин ректор, за кого вы собираетесь голосовать: за Маккинли или Брайана?
Только тогда я понял, в какое положение попал, и вознес пламенную молитву, чтобы дверь открылась сама собой и укрыла меня в спасительной темноте. Но я пришел за ответом и остался в кабинете, а г-н Элиот снова и снова пристально разглядывал меня.
– Зачем вам это нужно? – наконец промолвил он.
– Мне нужно ваше сообщение для «Кримсона», – ответил я.
Элиот сдался, сообщив сенсационную новость: он собирается голосовать за республиканцев – У. Маккинли в президенты и Т. Рузвельта в вице-президенты. «Нью-Йорк телеграф» напечатала интервью ФДР 30 ноября 1913 г. Шли годы. Когда в 1945 году увидело свет популярное прекрасно иллюстрированное издание «Истинный ФДР», то этот эпизод нашел место в разделе «Редактор-крестоносец», где было сказано: «Еще первокурсником он пробился к ректору Гарварда Элиоту и спросил его, как же он будет голосовать за Маккинли и империализм»2.
Однако в 1931 году в частном письме Ф.Рузвельт писал: «Каким-то образом случилось так, что мне в течение ряда лет приписывают честь получения интервью у ректора Элиота, как он будет голосовать осенью 1900 года. В действительности интервью добился Альберт У. Деруд, ныне юрист, работающий в Нью-Йорке, и по праву честь должна принадлежать ему, а не мне»3. Поразительные курьезы памяти. В 1931 году Ф.Рузвельт лучше помнил события 1900 года, чем в 1913 году! Но наверняка он всегда помнил – в те годы Франклин жил в тени Теодора Рузвельта, гордился этим и неизменно приглашал других разделить радость по поводу того, что сам происходит из прославленной в США семьи.
Начало журналистской известности Франклина положило именно его умение обращаться с вице-президентом, а затем президентом Теодором Рузвельтом. Весной 1901 года, вспоминал как-то Ф. Рузвельт, «я позвонил дяде, чтобы узнать, когда я могу повидать его. «Не приезжай, – ответил он. – Я встречусь с тобой, когда буду у вас с лекцией по курсу государственного права профессора Лоуэлла». Дядя по-родственному сообщил племяннику точный день и час лекции. Об этом Франклин первым в университете оповестил со страниц «Кримсона». Летом 1901 года он был избран одним из пяти редакторов газеты.
Весной 1902 года в Гарварде побывали двое буров – Англия тогда вела войну в Южной Африке. Они рассказали о страданиях женщин и детей своего народа. Франклин с двумя товарищами поспешили на помощь далеким борцам. Они учредили «Фонд помощи бурам» и в мае 1902 года отослали в Кейптаун 336 долл. Бостонские газеты с большой теплотой описали отзывчивое сердце одного из редакторов «Кримсона».
В 1903 году Франклин на круглые тройки окончил университет и торжественно прошествовал в шапочке и мантии вместе с другими выпускниками в Сандерс-театр, где состоялась церемония вручения дипломов. Итак, бакалавр. Куда идти учиться дальше? Аспирантура или юридическая школа? Франклин предпочел первую, хотя всерьез никогда не рассчитывал получить ученую степень магистра искусств. Выбор решили привходящие обстоятельства: летом 1903 года его избрали главным редактором «Кримсона» и он остался еще на год при университете.
Из-под пера главного редактора вышли все передовицы. ФДР объяснял первокурсникам: нужно серьезно относиться «к обязанностям, университету, своей группе и самому себе. Чтобы быть на высоте, нужно быть всегда активным. Возможности почти не ограничены: спорт – дюжина видов его – и руководство спортом, литературная работа в газете университета и прессе вообще, филантропическая и религиозная деятельность и многое, многое другое». Об учебе в пространном перечне ни слова.
Возможно, близость Л. Брауна, теперь капитана футбольной команды Гарварда, а быть может, точный учет интересов известной Франклину группы студентов придали газете сезонно-спортивный характер с футбольным уклоном. После одного из матчей «Кримсон» сокрушался – болельщики из университета «не поддерживали надлежащими криками свою команду». На следующем состязании главный редактор сам подавал пример, отметив в письме матери: «Я чувствовал себя круглым идиотом, размахивал руками и ногами на глазах тысяч хохочущих зрителей».
Франклин знал, чего добиваться. По доброй воле он проходил школу конформизма. Дядя Тедди подавал пример. Став президентом после убийства Маккинли, Теодор Рузвельт в 1903 году наставлял выпускников Гротона: «Мы даем вам много и поэтому имеем право многого требовать от вас». Эти мысли были созвучны настроениям молодого Франклина. Размышляя об истории своей семьи, он открыл в курсовой работе: «Основная причина жизнеспособности Рузвельтов – их демократический дух. Они никогда не думали, что, родившись в состоятельной семье, могут засунуть руки в карманы и наслаждаться жизнью. Напротив, они считали, что, появившись на свет в обеспеченной семье, они не имели никаких оправданий не выполнить свой долг перед обществом. Эта мысль внушалась им с раннего детства, и Рузвельты оказывались хорошими гражданами». Хотя нельзя не признать своеобразной трактовку понятия «демократия», идеи Франклина ясны: он не собирался сидеть сложа руки, а был полон решимости добиться места под солнцем. Какого?
Рексфорд Тагвелл многие годы работал под руководством президента Ф. Рузвельта, его имя для Тагвелла свято. В обстоятельной биографии ФДР, увидевшей свет в 1957 году, Тагвелл отмечает: «Нельзя не заключить о Франклине уже во время пребывания в Гарварде, что еще более верно в отношении президента Рузвельта: он никому не позволял проникать в свою внутреннюю жизнь. Это относилось к его матери – Саре Делано, Элеоноре, равно как и к другим – Латроггу Брауну, приятелю еще с Гротона, жившему вместе с ним в Гарварде и оставшемуся другом в Вашингтоне. Часто говорят, что скрытность – характерная черта скромного англичанина. Обучение Франклина в детские и юношеские годы, в котором принимали участие отец, наставники, Пибоди и его друзья, вело именно к этому. Нельзя проявлять эмоции, могущие выдать душевное волнение. Он выносил боль, трудности и неудачи с завидным стоицизмом, рано научился не преисполняться энтузиазмом, но и не впадать в отчаяние. Однако его скрытность далеко превосходила ту, которая является результатом воспитания… К моменту окончания Гарварда его скрытность стала поистине безграничной»4.
Давно замечено, что наиболее искусно маскируют свои истинные устремления те, кто внешне безгранично откровенен, покладист. Американский исследователь внешней политики президента Ф. Рузвельта поражался его ловкости, качествам изощренного дипломата не в похвальном смысле. Доискиваясь причин, как и почему сложились такие черты у ФДР, он дошел до лет ученичества – Гарварда, о которых написал: «Ясно, что за маской доброжелательности и конформизма, которые проявлялись на важнейших этапах его карьеры, крылся импульс несогласного, стремящегося порвать с принятыми нормами, что проявилось в экспериментах нового курса»5.
Стране это еще предстояло познать, а первой испытала качества Франклина мать. Хотя Франклин как-то избегал следовать советам матери в отношении учебы и она это заметила, Сара Делано безгранично верила, что знает душу нежного и любящего мальчика и заранее будет знать имя его избранницы. Властная мать полагала, что будет не только присутствовать, но и принимать участие в выборе сына. Она серьезно заблуждалась.
III
Франклин давно знал Элеонору. Двухлетняя Элеонора получала неизъяснимое удовольствие, разъезжая на спине пятилетнего Франклина по детской в Гайд-парке. По-видимому, то был момент наибольшей близости за все годы, предшествовавшие брачному союзу двух отдаленных родственников рода Рузвельтов – она приходилась ему кузиной в пятом колене. Детство Элеоноры, дочери Эллиота, младшего брата Теодора Рузвельта, было прямой противоположностью безмятежным юным годам Франклина. Мальчик царствовал в семье, девочка была парией.
Отец без памяти любил дочь, но когда Элеоноре было всего шесть лет, он перестал жить с семьей. Очень красивый мужчина, спортсмен, Эллиот был горьким пьяницей. Люди, знавшие семью, полагали, что догадывались о причине, по которой Эллиот погряз в отвратительном пороке, – характер жены. Анна Холл, внешне прелестная женщина, была нелегким человеком. Она на свой лад воспитывала дочь. Элеонора в раннем детстве была отправлена в школу при монастыре. Там она как-то невинно солгала и была с позором изгнана. В глазах матери крошечная девочка была закоренелой преступницей.
Мать изощрялась в выдумывании прозвищ Элеоноре, наконец, закрепилось «бабуся». «Какой смешной ребенок, – показывала мать гостям на дочь, – она так старообразна». Анна сурово наказывала Элеонору за малейший проступок, внушая девочке, что она постоянно позорит мать. Это подрывало уверенность в себе и без того застенчивого ребенка. Элеонора твердо была убеждена, что она, как и каждая нехорошая девочка, дурнушка.
В этой обстановке образ существующего, но незримого отца вырос до гигантских размеров. При редчайших встречах с дочерью, своей «маленькой, златокудрой Нелл», он весь светился радостью и счастьем. Девочка страстно, болезненно тянулась к отцу. Он властвовал над всеми ее помыслами. «Когда бы я ни мечтала, – говорила на склоне лет Элеонора, – случалось как-то так, что мы были вместе. Я жаждала остаться в мире грез, в котором я была героиней, а он героем».
В восемь лет Элеонора потеряла мать, умершую от дифтерии. Но она не очень скорбела: «Все затмевало одно – вернется отец, и очень скоро я буду с ним». Анна предусмотрела такую возможность: перед смертью она распорядилась, чтобы дочь и сын были отданы на попечение бабушки. Спустя два года Элеонора узнала, что отец умер. Она осталась сиротой в жизни, но в мечтах отец был по-прежнему рядом. Только взрослой перед ней открылась истина – отец был разнузданным кутилой. Открылась и роль Т. Рузвельта, который в хлопотах о будущем Элеоноры пригрозил по суду признать его невменяемость и заставил перевести состояние на ее имя. Понятно, что мать не слишком любила дочь такого человека…
Пятнадцати лет ее отправили учиться в Англию в школу под руководством француженки мадемуазель Сувестр. Три года пролетели, как один день, диковатая американка превратилась в веселую европейскую девушку. По возвращении в Соединенные Штаты Милая Элеонора попала в дом родственников своей матери. Имение семьи Холлов Тиволи было расположено, как и подобает, в бассейне Гудзона, чуть выше по реке от Гайд-парка. Обитавшая в нем семейка вызывала, несомненно, патологический интерес, но жизнь в ней была невероятно тяжела для молодой девушки.
Развеселый дядюшка Вэли был пьян до изумления днем и ночью, проявляя склонность к буйству во хмелю. Другой дядя – Эдди был немногим лучше. В нью-йоркском доме Холлов жила тетушка Пусси, дама зрелого возраста, все еще имевшая бесчисленных любовников. Она не замедлила заверить Элеонору, что девушка – первая дурнушка среди женщин в роде Холлов – несомненно останется старой девой, и бурно переживала при племяннице удачи и неудачи своих многочисленных любовных связей. Холлы были блестящими светскими людьми, жившими далеко не по средствам, все поведение которых вызывало у Элеоноры жгучий страх перед будущим.
Обстановка в доме, призналась много лет спустя Элеонора, «закалила меня, как закаливают сталь». Она определила младшего брата в Гротон, а сама зачастила в филантропические общества, коими изобиловал Нью-Йорк.
Весной 1902 года Франклин встретил ее в поезде. Они ехали в свои загородные дома. Франклин нашел, что Элеонора прекрасная собеседница, а люди, знавшие ее в юности, считали, что ни одна фотография не дает настоящего представления о прелестной девушке. Они начали регулярно встречаться.
Франклин влюбился в Элеонору, она ответила взаимностью. В нем и его семье, объясняла Элеонора, «я обрела такое чувство уверенности, какого никогда у меня не было раньше». Он предложил ей руку, она с благодарностью приняла. Осенью 1903 года Франклин рассказал матери все.
Она была потрясена. Впрочем, сопоставив факты, Сара поняла, что все произошло на ее глазах. Оставалось лишь поражаться коварству двадцатидвухлетнего Франклина и девятнадцатилетней Элеоноры. Мать все же пыталась расстроить брак Она напомнила сыну, что его отец женился первый раз тридцати трех лет, когда он «стал человеком, сделавшим имя и добившимся положения, и мог кое-что предложить женщине».
Письмо сына матери проливает свет на некоторые особенности его характера: «Любимая мамочка, – писал он, – я понимаю, какую боль я причинил тебе, и ты знаешь, что я никогда бы не сделал этого, если бы мог поступить иначе!.. Я знаю себя, знаю давно, и я знаю, что не могу иначе думать. Результат: сейчас я самый счастливый и удачливый человек в мире. Дорогая мамочка, знай, что ничто и никогда не может изменить то, чем мы всегда были друг для друга. Только теперь у тебя двое любимых и любящих детей»6. Мать сначала не поддалась рассчитанному красноречию сына, однако «по этому важнейшему вопросу ее послушный сын, который в течение многих лет делал все, чтобы удовлетворить ее желания, выставил свой подбородок из рода Делано и проявил больше упорства, чем она»7. После длительной борьбы Сара признала себя побежденной.
Растущая привязанность к Элеоноре, в дополнение ко многим другим обязанностям, подвела черту под занятиями в Гарварде. Франклин не получил степени магистра искусств и осенью 1904 года, распрощавшись с Гарвардом, поступил в юридическую школу Колумбийского университета в Нью-Йорке. Повторилась знакомая история. В среднем тройки, пара провалов на экзаменах на первом году обучения. Он не испытывал ни малейшего увлечения правовыми науками. Куда интереснее было слушать дядю Тедди, теперь президента США, в Белом доме. Франклин при каждом удобном случае наносил родственные визиты, почтительно набираясь мудрости у говорливого президента.
17 марта 1905 г. Теодор Рузвельт приехал в Нью-Йорк, чтобы принять парад в день св. Патрика и выдать замуж племянницу Элеонору. Влюбленная пара выбрала для бракосочетания удобный для президента день. Величественный Теодор доминировал на церемонии, хотя невеста была на голову выше своего дяди. Семьдесят пять полицейских, охранявших президента, внушительно дополняли толпу приглашенных.
Глядя на Теодора Рузвельта, торжественно шествовавшего под руку с Элеонорой, один из родственников не мог не съязвить: «Когда он идет на свадьбу, то он хочет быть невестой, а когда он присутствует на похоронах, то он хочет быть трупом». Да, казалось, что гости собрались для встречи с президентом, а не на бракосочетание, мастерски проведенное Э. Пибоди, приехавшим из Гротона. Приданое невесты составило 100 тыс. долл.8.
Отблеск величия президента лег на молодую пару, и во время трехмесячной поездки по Европе они буквально купались в отраженных лучах его славы. В явном расчете, что его слова дойдут до ушей дяди, Франклин пишет матери: «Все только и говорят о дяде Теодоре как о самом выдающемся деятеле современной истории, в результате относятся к США очень уважительно и почти с любовью».
В Англии их познакомили с Сиднеем и Беатрисой Уэббами; Франклин обсуждал с Сиднеем методы обучения в Гарварде, а Элеонора рассмотрела с Беатрисой проблему слуг. Молодоженов поразила Венеция. Она нашла, что юбки дамских купальников коротковаты. Он телеграфировал матери: «Между прочим, можно купить примерно за 60 тыс. долл. обстановку, деревянную отделку и мозаичные полы старого дворца. Если хочешь приобрести, телеграфируй». Он надеялся найти применение мозаике и старому дереву при перестройке дома в Гайд-парке. Сара высмеяла идею.
Осенью они вернулись в Нью-Йорк. Через два года, когда Сара закончила постройку двух домов, стоявших рядом на 65-й улице, молодые супруги въехали в свой дом. Пошли дети: первой родилась Анна в мае 1906 года, в последующие десять лет пять сыновей, один из них умер грудным. Семейную традицию восстановили – первенца назвали Джеймсом. Наверное, вздохнули, что имя отца Франклин, а не Исаак. Сара занялась домом сына, рассматривая детей как своих, а потом уже Элеоноры. Попытки молодой матери поднять бунт против свекрови-самодержицы успеха не имели. Франклин, проводивший мало времени дома, не видел в этом ничего странного.
Элеонора пыталась, как умела, быть ближе к мужу. Она взялась учиться управлять маленьким «фордом» и разбила машину о столб. Не лучше пошли дела и с верховой ездой. Много времени молодая женщина употребила на обучение игре в гольф. Наконец она решилась выйти на зеленую лужайку с мужем. Франклин, понаблюдав за ней несколько минут, тепло посоветовал навсегда бросить праздное занятие. Она послушалась.
Элеонора была образцом тогдашнего воспитания дочерей богатых родителей. Ей никогда не пришлось нянчить своих детей или готовить пищу. Она не представляла дома по крайней мере без пяти слуг, не умела одеться без горничной, а без повара молодые супруги, наверное, умерли бы с голоду. При всем том она была ужасающе невежественна. Даже через сорок лет Элеонора испытывала чувство неловкости, припоминая, как во время медового месяца она не смогла объяснить любознательному англичанину разницу между федеральными и местными властями в США.
Однажды Элеонора сидела перед туалетом, выбранным для нее Сарой, и горько рыдала. «Мой пораженный молодой муж спросил, что же случилось со мной. Я ответила, что мне не нравится жить в доме, который не был частью меня, для которого я ничего не сделала и который не такой, как я себе его представляла»9. Франклин пожал плечами. Он просто не понимал. Дома он оказался душевно близоруким и не проявил острой наблюдательности, какую показал в политике. Франклин просто разграничил семейную жизнь и игру в покер в клубе, где обычно пропадал до глубокой ночи. Всему свое время.
Отец без памяти любил дочь, но когда Элеоноре было всего шесть лет, он перестал жить с семьей. Очень красивый мужчина, спортсмен, Эллиот был горьким пьяницей. Люди, знавшие семью, полагали, что догадывались о причине, по которой Эллиот погряз в отвратительном пороке, – характер жены. Анна Холл, внешне прелестная женщина, была нелегким человеком. Она на свой лад воспитывала дочь. Элеонора в раннем детстве была отправлена в школу при монастыре. Там она как-то невинно солгала и была с позором изгнана. В глазах матери крошечная девочка была закоренелой преступницей.
Мать изощрялась в выдумывании прозвищ Элеоноре, наконец, закрепилось «бабуся». «Какой смешной ребенок, – показывала мать гостям на дочь, – она так старообразна». Анна сурово наказывала Элеонору за малейший проступок, внушая девочке, что она постоянно позорит мать. Это подрывало уверенность в себе и без того застенчивого ребенка. Элеонора твердо была убеждена, что она, как и каждая нехорошая девочка, дурнушка.
В этой обстановке образ существующего, но незримого отца вырос до гигантских размеров. При редчайших встречах с дочерью, своей «маленькой, златокудрой Нелл», он весь светился радостью и счастьем. Девочка страстно, болезненно тянулась к отцу. Он властвовал над всеми ее помыслами. «Когда бы я ни мечтала, – говорила на склоне лет Элеонора, – случалось как-то так, что мы были вместе. Я жаждала остаться в мире грез, в котором я была героиней, а он героем».
В восемь лет Элеонора потеряла мать, умершую от дифтерии. Но она не очень скорбела: «Все затмевало одно – вернется отец, и очень скоро я буду с ним». Анна предусмотрела такую возможность: перед смертью она распорядилась, чтобы дочь и сын были отданы на попечение бабушки. Спустя два года Элеонора узнала, что отец умер. Она осталась сиротой в жизни, но в мечтах отец был по-прежнему рядом. Только взрослой перед ней открылась истина – отец был разнузданным кутилой. Открылась и роль Т. Рузвельта, который в хлопотах о будущем Элеоноры пригрозил по суду признать его невменяемость и заставил перевести состояние на ее имя. Понятно, что мать не слишком любила дочь такого человека…
Пятнадцати лет ее отправили учиться в Англию в школу под руководством француженки мадемуазель Сувестр. Три года пролетели, как один день, диковатая американка превратилась в веселую европейскую девушку. По возвращении в Соединенные Штаты Милая Элеонора попала в дом родственников своей матери. Имение семьи Холлов Тиволи было расположено, как и подобает, в бассейне Гудзона, чуть выше по реке от Гайд-парка. Обитавшая в нем семейка вызывала, несомненно, патологический интерес, но жизнь в ней была невероятно тяжела для молодой девушки.
Развеселый дядюшка Вэли был пьян до изумления днем и ночью, проявляя склонность к буйству во хмелю. Другой дядя – Эдди был немногим лучше. В нью-йоркском доме Холлов жила тетушка Пусси, дама зрелого возраста, все еще имевшая бесчисленных любовников. Она не замедлила заверить Элеонору, что девушка – первая дурнушка среди женщин в роде Холлов – несомненно останется старой девой, и бурно переживала при племяннице удачи и неудачи своих многочисленных любовных связей. Холлы были блестящими светскими людьми, жившими далеко не по средствам, все поведение которых вызывало у Элеоноры жгучий страх перед будущим.
Обстановка в доме, призналась много лет спустя Элеонора, «закалила меня, как закаливают сталь». Она определила младшего брата в Гротон, а сама зачастила в филантропические общества, коими изобиловал Нью-Йорк.
Весной 1902 года Франклин встретил ее в поезде. Они ехали в свои загородные дома. Франклин нашел, что Элеонора прекрасная собеседница, а люди, знавшие ее в юности, считали, что ни одна фотография не дает настоящего представления о прелестной девушке. Они начали регулярно встречаться.
Франклин влюбился в Элеонору, она ответила взаимностью. В нем и его семье, объясняла Элеонора, «я обрела такое чувство уверенности, какого никогда у меня не было раньше». Он предложил ей руку, она с благодарностью приняла. Осенью 1903 года Франклин рассказал матери все.
Она была потрясена. Впрочем, сопоставив факты, Сара поняла, что все произошло на ее глазах. Оставалось лишь поражаться коварству двадцатидвухлетнего Франклина и девятнадцатилетней Элеоноры. Мать все же пыталась расстроить брак Она напомнила сыну, что его отец женился первый раз тридцати трех лет, когда он «стал человеком, сделавшим имя и добившимся положения, и мог кое-что предложить женщине».
Письмо сына матери проливает свет на некоторые особенности его характера: «Любимая мамочка, – писал он, – я понимаю, какую боль я причинил тебе, и ты знаешь, что я никогда бы не сделал этого, если бы мог поступить иначе!.. Я знаю себя, знаю давно, и я знаю, что не могу иначе думать. Результат: сейчас я самый счастливый и удачливый человек в мире. Дорогая мамочка, знай, что ничто и никогда не может изменить то, чем мы всегда были друг для друга. Только теперь у тебя двое любимых и любящих детей»6. Мать сначала не поддалась рассчитанному красноречию сына, однако «по этому важнейшему вопросу ее послушный сын, который в течение многих лет делал все, чтобы удовлетворить ее желания, выставил свой подбородок из рода Делано и проявил больше упорства, чем она»7. После длительной борьбы Сара признала себя побежденной.
Растущая привязанность к Элеоноре, в дополнение ко многим другим обязанностям, подвела черту под занятиями в Гарварде. Франклин не получил степени магистра искусств и осенью 1904 года, распрощавшись с Гарвардом, поступил в юридическую школу Колумбийского университета в Нью-Йорке. Повторилась знакомая история. В среднем тройки, пара провалов на экзаменах на первом году обучения. Он не испытывал ни малейшего увлечения правовыми науками. Куда интереснее было слушать дядю Тедди, теперь президента США, в Белом доме. Франклин при каждом удобном случае наносил родственные визиты, почтительно набираясь мудрости у говорливого президента.
17 марта 1905 г. Теодор Рузвельт приехал в Нью-Йорк, чтобы принять парад в день св. Патрика и выдать замуж племянницу Элеонору. Влюбленная пара выбрала для бракосочетания удобный для президента день. Величественный Теодор доминировал на церемонии, хотя невеста была на голову выше своего дяди. Семьдесят пять полицейских, охранявших президента, внушительно дополняли толпу приглашенных.
Глядя на Теодора Рузвельта, торжественно шествовавшего под руку с Элеонорой, один из родственников не мог не съязвить: «Когда он идет на свадьбу, то он хочет быть невестой, а когда он присутствует на похоронах, то он хочет быть трупом». Да, казалось, что гости собрались для встречи с президентом, а не на бракосочетание, мастерски проведенное Э. Пибоди, приехавшим из Гротона. Приданое невесты составило 100 тыс. долл.8.
Отблеск величия президента лег на молодую пару, и во время трехмесячной поездки по Европе они буквально купались в отраженных лучах его славы. В явном расчете, что его слова дойдут до ушей дяди, Франклин пишет матери: «Все только и говорят о дяде Теодоре как о самом выдающемся деятеле современной истории, в результате относятся к США очень уважительно и почти с любовью».
В Англии их познакомили с Сиднеем и Беатрисой Уэббами; Франклин обсуждал с Сиднеем методы обучения в Гарварде, а Элеонора рассмотрела с Беатрисой проблему слуг. Молодоженов поразила Венеция. Она нашла, что юбки дамских купальников коротковаты. Он телеграфировал матери: «Между прочим, можно купить примерно за 60 тыс. долл. обстановку, деревянную отделку и мозаичные полы старого дворца. Если хочешь приобрести, телеграфируй». Он надеялся найти применение мозаике и старому дереву при перестройке дома в Гайд-парке. Сара высмеяла идею.
Осенью они вернулись в Нью-Йорк. Через два года, когда Сара закончила постройку двух домов, стоявших рядом на 65-й улице, молодые супруги въехали в свой дом. Пошли дети: первой родилась Анна в мае 1906 года, в последующие десять лет пять сыновей, один из них умер грудным. Семейную традицию восстановили – первенца назвали Джеймсом. Наверное, вздохнули, что имя отца Франклин, а не Исаак. Сара занялась домом сына, рассматривая детей как своих, а потом уже Элеоноры. Попытки молодой матери поднять бунт против свекрови-самодержицы успеха не имели. Франклин, проводивший мало времени дома, не видел в этом ничего странного.
Элеонора пыталась, как умела, быть ближе к мужу. Она взялась учиться управлять маленьким «фордом» и разбила машину о столб. Не лучше пошли дела и с верховой ездой. Много времени молодая женщина употребила на обучение игре в гольф. Наконец она решилась выйти на зеленую лужайку с мужем. Франклин, понаблюдав за ней несколько минут, тепло посоветовал навсегда бросить праздное занятие. Она послушалась.
Элеонора была образцом тогдашнего воспитания дочерей богатых родителей. Ей никогда не пришлось нянчить своих детей или готовить пищу. Она не представляла дома по крайней мере без пяти слуг, не умела одеться без горничной, а без повара молодые супруги, наверное, умерли бы с голоду. При всем том она была ужасающе невежественна. Даже через сорок лет Элеонора испытывала чувство неловкости, припоминая, как во время медового месяца она не смогла объяснить любознательному англичанину разницу между федеральными и местными властями в США.
Однажды Элеонора сидела перед туалетом, выбранным для нее Сарой, и горько рыдала. «Мой пораженный молодой муж спросил, что же случилось со мной. Я ответила, что мне не нравится жить в доме, который не был частью меня, для которого я ничего не сделала и который не такой, как я себе его представляла»9. Франклин пожал плечами. Он просто не понимал. Дома он оказался душевно близоруким и не проявил острой наблюдательности, какую показал в политике. Франклин просто разграничил семейную жизнь и игру в покер в клубе, где обычно пропадал до глубокой ночи. Всему свое время.
IV
В 1907 году Ф. Рузвельт завершил учебу в юридической школе. Он так и не получил диплома юриста – просто решил не держать экзаменов, ограничившись испытаниями в нью-йоркской коллегии юристов. Он поступил младшим клерком-практикантом в почтенную юридическую фирму «Картер, Ледиард и Мелбурн», помещавшуюся в Нью-Йорке, Уолл-стрит, 54. Условия были обычными: в первый год практикант не получал жалованья, со второго года ему положили очень скромное содержание. Франклин спокойно относился к тому, что не получил диплома юриста. Ректор Колумбийского университета много лет спустя взялся дразнить Рузвельта: «Вы никогда не сможете назвать себя интеллигентом, если не вернетесь в Колумбийский университет и не сдадите экзаменов по праву». На это Рузвельт ответил со смехом: «Мой пример показывает, что юриспруденция, в сущности, не имеет значения»10.
Гражданское право при ближайшем знакомстве оказалось крайне скучным делом, имевшим мало общего с великими юридическими принципами, о которых Франклин наслышался в университете. Абстрактные схемы не будили мысль. ФДР положительно возненавидел работу за письменным столом в конторе, но очень охотно вел дела в суде, встречался с истцами, ответчиками, свидетелями. Хотя юридическая фирма «Картер, Ледиард и Мелбурн» обслуживала крупнейшие корпорации, младшему клерку Рузвельту давались дела по силам. Он сталкивался с людьми, которых просто не могло быть ни в Гайд-парке, ни в Гротоне, ни в Гарварде, вплотную увидел нужду и бедность.
Ему часто приходилось вести дела по искам отдельных лиц к крупным корпорациям. Однажды в зале суда его противником оказался коллега по юридической школе. Он взялся вести дело женщины, вчинившей иск о возмещении ущерба на 300 долл. крупной корпорации. Иск был плохо обоснован, действительный ущерб едва ли превышал 18 долл., но адвокат вел дело из расчета того, что 50 процентов выигранной суммы будет передано ему в качестве гонорара. В связи с ведением дела Рузвельт отправился на квартиру адвоката. Его не было дома, бедность смотрела из углов, а жена адвоката высказала Франклину все, что думала о нем. Он ушел, оставив предложение поладить на 35 долл. и чек на 150 долл. в долг. Юридические познания Ф. Рузвельта не увеличивались, но он глубже познавал собственную страну.
Хотя адвокат Ф. Рузвельт и не снискал особых лавров, некоторые дела он выиграл остроумно. Дело было так. Противник Франклина, необычайно опытный адвокат, славился редким умением убеждать присяжных заседателей. Рузвельт, слушавший его речь, увидел, что собственные шансы на успех равны нулю. Но он заметил тактическую ошибку противника – речь затянулась более чем на час. Присяжные поглядывали на часы. Ведь им предстояло еще выслушать речь Рузвельта. Он встал и произнес: «Господа! Вы знаете материалы дела. Вы также выслушали моего коллегу, выдающегося адвоката. Если вы верите ему и не верите материалам дела, тогда вы должны решить в его пользу. Больше мне нечего сказать». Присяжные удалились и через пять минут вынесли вердикт в пользу клиента Рузвельта. Франклин выиграл, сосредоточив внимание на форме и полностью игнорируя существо. Прием небесполезный в политике.
Он жил, как в тумане, скорее автоматически выполнял работу, постоянно думая о другом. О чем? Как-то он открылся клеркам в конторе – уйду в политику: сначала член легислатуры штата, затем заместитель морского министра, оттуда в губернаторы штата Нью-Йорк. «Любой, кто занимает этот пост, – наставительно произнес Франклин, – если ему повезет, имеет хорошие шансы стать президентом». Эта крутая дорога в свое время привела Теодора Рузвельта в Белый дом. Тогда ФДР подражал ему во всем.
Гражданское право при ближайшем знакомстве оказалось крайне скучным делом, имевшим мало общего с великими юридическими принципами, о которых Франклин наслышался в университете. Абстрактные схемы не будили мысль. ФДР положительно возненавидел работу за письменным столом в конторе, но очень охотно вел дела в суде, встречался с истцами, ответчиками, свидетелями. Хотя юридическая фирма «Картер, Ледиард и Мелбурн» обслуживала крупнейшие корпорации, младшему клерку Рузвельту давались дела по силам. Он сталкивался с людьми, которых просто не могло быть ни в Гайд-парке, ни в Гротоне, ни в Гарварде, вплотную увидел нужду и бедность.
Ему часто приходилось вести дела по искам отдельных лиц к крупным корпорациям. Однажды в зале суда его противником оказался коллега по юридической школе. Он взялся вести дело женщины, вчинившей иск о возмещении ущерба на 300 долл. крупной корпорации. Иск был плохо обоснован, действительный ущерб едва ли превышал 18 долл., но адвокат вел дело из расчета того, что 50 процентов выигранной суммы будет передано ему в качестве гонорара. В связи с ведением дела Рузвельт отправился на квартиру адвоката. Его не было дома, бедность смотрела из углов, а жена адвоката высказала Франклину все, что думала о нем. Он ушел, оставив предложение поладить на 35 долл. и чек на 150 долл. в долг. Юридические познания Ф. Рузвельта не увеличивались, но он глубже познавал собственную страну.
Хотя адвокат Ф. Рузвельт и не снискал особых лавров, некоторые дела он выиграл остроумно. Дело было так. Противник Франклина, необычайно опытный адвокат, славился редким умением убеждать присяжных заседателей. Рузвельт, слушавший его речь, увидел, что собственные шансы на успех равны нулю. Но он заметил тактическую ошибку противника – речь затянулась более чем на час. Присяжные поглядывали на часы. Ведь им предстояло еще выслушать речь Рузвельта. Он встал и произнес: «Господа! Вы знаете материалы дела. Вы также выслушали моего коллегу, выдающегося адвоката. Если вы верите ему и не верите материалам дела, тогда вы должны решить в его пользу. Больше мне нечего сказать». Присяжные удалились и через пять минут вынесли вердикт в пользу клиента Рузвельта. Франклин выиграл, сосредоточив внимание на форме и полностью игнорируя существо. Прием небесполезный в политике.
Он жил, как в тумане, скорее автоматически выполнял работу, постоянно думая о другом. О чем? Как-то он открылся клеркам в конторе – уйду в политику: сначала член легислатуры штата, затем заместитель морского министра, оттуда в губернаторы штата Нью-Йорк. «Любой, кто занимает этот пост, – наставительно произнес Франклин, – если ему повезет, имеет хорошие шансы стать президентом». Эта крутая дорога в свое время привела Теодора Рузвельта в Белый дом. Тогда ФДР подражал ему во всем.
В политических ползунках
I
В начале 1910 года Дж Мак, прокурор округа Датчес, штат Нью-Йорк, заехал в контору «Картер, Ледиард и Мелбурн» подписать бумаги. Между ним и Франклином завязалась беседа. Горячий приверженец демократической партии, Мак предложил юному юристу выставить свою кандидатуру на выборах в легислатуру штата Нью-Йорк. Ф. Рузвельт, не раздумывая, согласился. Через несколько дней он съездил в город Пугкипси, где был представлен местным лидерам демократов. ФДР в общем понравился: политические дельцы учли обаяние фамилии Рузвельтов, а также сообразили, что у Франклина можно выудить в партийный фонд изрядную по масштабам провинциальной организации сумму.
Партийная принадлежность для Франклина в то время была, в сущности, безразличной. В 1898 году, когда республиканец Т. Рузвельт был избран губернатором штата Нью-Йорк, Франклин писал из Гротона домой: «Мы дико обрадовались, узнав об избрании Тедди». В 1900 году Франклин – член гарвардского клуба республиканцев, активный участник факельного шествия в поддержку кандидатур республиканской партии на президентских выборах – Маккинли и Рузвельта. В 1904 году, первый раз принимая участие в выборах, Франклин отдал голос за дядю Тедди. Не высокие мотивы, а порядок поступления предложений – первой оказалась демократическая партия – определил партийное лицо Ф. Рузвельта. Он стал демократом.
Приготовления к кампании не были сложными, разве что пришлось сначала умиротворить дядюшку Тедди. Отныне безработный государственный деятель Т. Рузвельт мог одной неуместной фразой уничтожить политическое будущее Франклина. Теодор обещал промолчать о племяннике в политических выступлениях, хотя и не одобрил выбора им партии. Когда в округе стала известна кандидатура демократов, местная газета «Пугкипси игл» 11 октября 1910 г. заметила: «Демократы сделали новое и ценное открытие – они сыскали Франклина Д. Рузвельта… Мистер Рузвельт окончил Гарвардский университет и делает первый шаг в политике. Полагают, что его вклад в избирательную кампанию значительно превышает четырехзначную цифру, отсюда ценность открытия… Мы уверены, что сенатор Шлоссер не будет обеспокоен выдвижением мистера Рузвельта». Ф. Рузвельт передал в избирательный фонд 2500 долл.
Он всегда ассоциировал себя с силами прогресса. В кампании 1910 года прогресс олицетворял единственный в округе ядовито-красный автомобиль фирмы «Максвелл» без ветрового стекла, с исполинскими медными фарами. Франклин взял его напрокат. Ретрограды, лишь взглянув на машину, уверенно предсказали жалкий конец всего предприятия: автомобиль перепугает лошадей, и фермеры, а они составляли большинство избирателей, в отместку провалят Рузвельта на выборах. Франклин, однако, верил в прогресс.
Он украсил автомобиль флагами, сел в него и отважно двинулся навстречу судьбе. С какой скоростью? Биографы расходятся в показаниях по этому важному для потомства пункту. А. Шлезингер консервативно считает, что автомобиль «передвигался со скоростью двадцать миль в час». Ф. Фрейдль, как и надлежит глубокому знатоку жизни ФДР, придерживается золотой середины: «Они могли покрывать двадцать две мили в час». А Барнс в своей книге, признанной в США лучшей политической биографией Рузвельта, утверждает: машина «ехала со скоростью двадцать пять миль в час и привлекала большое внимание»1.
Партийная принадлежность для Франклина в то время была, в сущности, безразличной. В 1898 году, когда республиканец Т. Рузвельт был избран губернатором штата Нью-Йорк, Франклин писал из Гротона домой: «Мы дико обрадовались, узнав об избрании Тедди». В 1900 году Франклин – член гарвардского клуба республиканцев, активный участник факельного шествия в поддержку кандидатур республиканской партии на президентских выборах – Маккинли и Рузвельта. В 1904 году, первый раз принимая участие в выборах, Франклин отдал голос за дядю Тедди. Не высокие мотивы, а порядок поступления предложений – первой оказалась демократическая партия – определил партийное лицо Ф. Рузвельта. Он стал демократом.
Приготовления к кампании не были сложными, разве что пришлось сначала умиротворить дядюшку Тедди. Отныне безработный государственный деятель Т. Рузвельт мог одной неуместной фразой уничтожить политическое будущее Франклина. Теодор обещал промолчать о племяннике в политических выступлениях, хотя и не одобрил выбора им партии. Когда в округе стала известна кандидатура демократов, местная газета «Пугкипси игл» 11 октября 1910 г. заметила: «Демократы сделали новое и ценное открытие – они сыскали Франклина Д. Рузвельта… Мистер Рузвельт окончил Гарвардский университет и делает первый шаг в политике. Полагают, что его вклад в избирательную кампанию значительно превышает четырехзначную цифру, отсюда ценность открытия… Мы уверены, что сенатор Шлоссер не будет обеспокоен выдвижением мистера Рузвельта». Ф. Рузвельт передал в избирательный фонд 2500 долл.
Он всегда ассоциировал себя с силами прогресса. В кампании 1910 года прогресс олицетворял единственный в округе ядовито-красный автомобиль фирмы «Максвелл» без ветрового стекла, с исполинскими медными фарами. Франклин взял его напрокат. Ретрограды, лишь взглянув на машину, уверенно предсказали жалкий конец всего предприятия: автомобиль перепугает лошадей, и фермеры, а они составляли большинство избирателей, в отместку провалят Рузвельта на выборах. Франклин, однако, верил в прогресс.
Он украсил автомобиль флагами, сел в него и отважно двинулся навстречу судьбе. С какой скоростью? Биографы расходятся в показаниях по этому важному для потомства пункту. А. Шлезингер консервативно считает, что автомобиль «передвигался со скоростью двадцать миль в час». Ф. Фрейдль, как и надлежит глубокому знатоку жизни ФДР, придерживается золотой середины: «Они могли покрывать двадцать две мили в час». А Барнс в своей книге, признанной в США лучшей политической биографией Рузвельта, утверждает: машина «ехала со скоростью двадцать пять миль в час и привлекала большое внимание»1.