Страница:
На первый взгляд, Рузвельты были очень богаты – годовой доход Франклина и Элеоноры достигал 27 тыс. долл. Из них 5 тыс. долл. – жалованье заместителя морского министра и 7,5 тыс. долл. – доход от выгодно размещенного приданого Элеоноры. Для большого дома – они жили на широкую ногу – 27 тыс. едва хватало. Приходилось поддерживать реноме семьи в светском обществе Вашингтона и держать иногда до десяти слуг. Франклин знал, где и что тратить, к этому времени Сара научила сына бережливости, и он экономил на себе. Он предпочитал обедать дома, так выходило дешевле, по нескольку лет носил один и тот же костюм, ездил на трамваях – расходы на такси представлялись ему излишними. Семья приобретала только подержанные автомобили. И это была не показная скромность – Рузвельты действительно едва сводили концы с концами.
Многие в Вашингтоне, знавшие Франклина, предрекали, что его карьера в морском министерстве долго не продлится. Дж Дэниелс был человеком совершенно иного склада: ровно на двадцать лет старше Франклина, он был его полной противоположностью. За плечами Дэниелса было трудное восхождение по политической лестнице. Он начал с редактора газеты в маленьком провинциальном городке. Внешне бесхитростный, старомодно одетый, Дэниелс имел славу пацифиста, сторонника «сухого закона» и горячего поклонника аграрного радикала Дж Брайана, ставшего в правительстве Вильсона государственным секретарем. Адмиралы с первого взгляда невзлюбили унылого пуританина-министра.
Франклин нашел его «самым забавным деревенским парнем» и на первых порах обращался к Дэниелсу с изумительно бестактными записками. Дэниелс прекрасно видел все, что проделывал заместитель. Но Франклин был его любовью с первого взгляда, и старый политик, отлично знавший людей, смотрел в будущее: Дэниелс умел ладить с конгрессом, ФДР понимал флот. Что до честолюбивых надежд заместителя, то министр всегда сумеет направить их в нужную сторону. И хотя Франклин бывал иной раз чрезмерно инициативен, они отлично сработались с Дэниелсом, На протяжении семи с половиной лет совместной работы в морском министерстве между ними не было серьезных конфликтов.
Дэниелс мягко подшучивал над честолюбием заместителя, а Франклин с годами привязался к старику. Как-то раз они сфотографировались вместе на балконе здания морского министерства, выходившего фасадом к Белому дому. Когда принесли карточки, Дэниелс спросил:
– Франклин, почему вы улыбаетесь от уха до уха, выглядите столь удовлетворенным, как будто весь мир принадлежит вам, в то время как я стою спокойный и счастливый, но на моем лице нет такой улыбки?
Франклин ответил, что он не видит особой причины, ему хотелось пристойно выглядеть перед объективом.
– Тогда я скажу, – лукаво закончил Дэниелс. – Мы оба смотрим на Белый дом, и вы, происходя из Нью-Йорка, говорите себе: «Когда-нибудь и я буду жить в этом доме», а мне, южанину, приходится довольствоваться тем, что есть1.
Расхохотались и разошлись. С годами их отношения стали напоминать те, которые существуют между отцом и сыном. До смерти Ф. Рузвельта (Дж Дэниелс пережил его на три года) они оставались друзьями, часто встречались и вели оживленную переписку.
Оказавшись в морском министерстве, ФДР был безмерно счастлив. С детства он любил море и флот, вся его предшествующая жизнь оказалась подготовкой к теперешней работе. В свое время он с головой окунулся в политические дела в сенате штата Нью-Йорк, однако штат не располагал флотом. Теперь под его началом практически оказались военно-морские силы США, а тогда флот и морская пехота доминировали над небольшой армией. Ф. Рузвельт выступал за еще больший флот. Он был воспитан на теории морской мощи Мэхэна и в практической деятельности призывал пойти дальше, чем рекомендовал сам теоретик.
В январе 1914 года Ф. Рузвельт поучал соотечественников: «Наша национальная оборона должна охватывать все Западное полушарие, ее зона должна выходить на тысячу миль в открытое море, включать Филиппины и все моря, где только бывают американские торговые суда. Для удержания Панамского канала, Аляски, американского Самоа, Гуама, Пуэрто-Рико, морской базы Гуантанамо и Филиппинских островов мы должны располагать линкорами. Флот нам нужен не только для защиты собственных берегов и владений, но для охраны наших торговых судов в случае войны, где бы они ни находились»2. Между тем в США ужасались размерами флота и морской пехоты. Они насчитывали 65 тыс. личного состава и обходились налогоплательщикам в 144 млн. долл. в год. Даже Дэниелс, не говоря уже о Брайане, считал, что флот чудовищно раздут.
Наиболее влиятельная организация, ратовавшая за большой флот, – Морская лига США – горячо приветствовала молодого заместителя морского министра. Лига, собственно, представляла интересы магнатов стали и судостроительной промышленности, королей финансов, ибо флот был тогда крупнейшей кормушкой государственных заказов. С ними у Рузвельта наладились сердечные отношения. Его пригласили председательствовать на ежегодном собрании лиги, а ее планы обсуждались в кабинете заместителя морского министра.
В 1914 году Соединенные Штаты напали на Мексику, американские войска высадились в Веракрусе. Ф. Рузвельт счел возможным публично заявить: «Я не хочу войны, но я не знаю, как избежать ее. Рано или поздно Соединенным Штатам придется вмешаться и разобраться в политической неразберихе в Мексике. Я считаю, что нужно сделать это немедленно». Такие заявления могли бы звучать в устах главнокомандующего, каковым по конституции является президент. Тем не менее ни В. Вильсон, ни Дж Дэниелс не сочли необходимым одернуть заместителя морского министра, предлагавшего пойти столь далеко. Почему?
Р. Тагвелл объясняет: «Трудно сказать – то ли этого буйного Рузвельта, использовавшего любую возможность для письменных и устных выступлений в целях всестороннего развития полной империалистической доктрины, для осуществления которой был необходим «флот, не имеющий равных», просто выслушивала небольшая аудитория, разделявшая его взгляды (а в этом случае он едва ли создавал серьезные затруднения для вышестоящих), или ему сознательно давалась воля, ибо Вильсон не возражал, чтобы и эта точка зрения выражалась свободно наряду с более пацифистскими взглядами Дэниелса. Президенты часто прибегают к таким приемам. Сам заместитель морского министра, когда он стал президентом, вне всякого сомнения, не имел соперников в искусстве запускать чужими руками пробные шары»3. Если так, а Р. Тагвеллу нельзя отказать ни в любви к Ф. Рузвельту, ни в знании его, тогда оппозиция заместителя морского министра к ведению дел администрацией Вильсона предстает в ином свете. Скорее, он был не только дисциплинированным, но и понятливым служакой.
Ф. Рузвельт столкнулся с проблемой, которой не знал раньше, – организованным рабочим движением. Он вел дела военной судостроительной и судоремонтной промышленности, насчитывавшей перед первой мировой войной 50 тыс. рабочих, многие из которых входили в цеховые профсоюзы АФТ. Рузвельт очень быстро научился ладить с лидерами профсоюзов и добился того, что за время его пребывания в министерстве на верфях не случилось ни одной серьезной забастовки.
Споры с поставщиками не могли не укрепить репутацию Ф. Рузвельта как прогрессивного деятеля, причем она возрастала прямо пропорционально его усилиям в пользу большого флота. Он хотел больше кораблей, но рамки расходов определялись ассигнованиями конгресса. Необходимость получить наибольшую отдачу с каждого доллара приводила к тому, что заместитель морского министра яростно сопротивлялся монополистической практике взвинчивания цен. Политически это было нетрудно объяснить иными мотивами – якобы врожденной неприязнью ФДР к трестам. Добытую славу не приходилось делить ни с кем: в отличие от других министерств, в морском был только один заместитель министра.
В Вашингтоне вплоть до Второй мировой войны вспоминали, что, используя свой пост, Рузвельт заставил флот покупать очень плохой уголь из шахт, в которых имели денежные интересы его родственники. Он объяснял расширение круга поставщиков, которое действительно имело место, необходимостью сбить абсурдные монопольные цены на уголь. Биографы Рузвельта с негодованием отрицают эти инсинуации, ссылаясь на то, что, как только Рузвельту доложили о плохом качестве угля, он немедленно приостановил действие соответствующих контрактов.
Рузвельт назначил Хоу помощником и все семь с половиной лет получал от него квалифицированную помощь и здравые советы, в первую очередь в вопросах труда. Он оказался просто неоценимым в политическом лабиринте Вашингтона. Хоу учил способного администратора искусству возможного, а главное – умению выжидать и не связывать себя участием в непопулярных мероприятиях.
Пуританин Дж Дэниелс усердно служил богу своему и посему, а также в интересах укрепления воинской дисциплины запретил употреблять спиртные напитки даже в офицерских кают-компаниях на кораблях. Моряки расценивали это как неслыханное покушение на святые традиции флота, иные даже утверждали, что выбита сама основа морского боевого духа. Когда был отдан приказ, Рузвельт оказался в уместной командировке. Язвительный Хоу сообщал ему из Вашингтона: «Я знаю, как вы сожалеете о том, что не находитесь на месте и не можете разделить славу (приказа). Конечно, я сообщу корреспондентам только следующее: вы не в Вашингтоне и, естественно, ничего не знаете».
Адмиралы предпочитали иметь дело с заместителем, а не с самим министром. Рузвельт тешил себя иллюзией, что он с большей легкостью нашел с ними общий язык, чем Дэниелс, лукавые царедворцы поддерживали его в счастливом заблуждении – обычно они задерживали представление различного рода раздутых требований, пока Дэниелс был в Вашингтоне. Стоило ему уехать, как толпа просителей осаждала исполняющего обязанности министра – ф. Рузвельта. Он же серьезно считал себя флотоводцем. Когда выяснилось, что заместитель морского министра не имел флага (президент и министр имели), Ф. Рузвельт немедленно приказал по собственному рисунку изготовить таковой. Отныне, стоило ему ступить на палубу военного корабля, гремел салют из 17 орудийных залпов, а на мачте взвивался личный флаг. И все же заместитель морского министра не был всесилен, ему так и не удалось заставить моряков принимать приказы от Хоу.
«Знаете, что случится, если Хоу появится на корабле? – заявил Рузвельту какой-то капитан, которому он сообщил о намерении послать Хоу с инспекционной поездкой. – Как только он ступит на борт, его схватят, разденут и отмоют с песком и мылом». Хоу был равнодушен к оценке моряков: военные не имели голоса на выборах, между тем организованное рабочее движение – сила в политике. С его лидерами Хоу считался.
Рузвельт вызывал профессиональное уважение. Он неоднократно брал командование военными кораблями и показал умение проводить быстроходные эсминцы в тяжелых водах. Молодой ФДР хорошо узнал на флоте молодых офицеров – Уильяма Д. Леги, Уильяма Ф. Хэлси, Гарольда Р. Старка и Хасбенда Э. Киммеля; все они (за исключением Киммеля, опозорившего свои седины в Перл-Харборе) вели в бой американский флот в годы Второй мировой войны.
Наконец, Рузвельт хорошо понял значение флота во внутренней политике как средства рекламы. С 1913 года в день национального праздника 4 июля военный корабль ежегодно бросал якорь на Гудзоне, около Гайд-парка и города Пугкипси. В том же 1913 году новый линкор «Норе Дакота» получил приказ отметить день 4 июля у города Истпорт, штат Мэн. Офицеры корабля проклинали мудрецов, оторвавших их от семей в праздник, – они обычно оставались в этот день на базе. Однако поблизости от Истпорта на островке Кампобелло находился заместитель морского министра.
В палящий летний зной офицер с линкора в парадном мундире с эполетами, придерживая палаш, шел по улице Истпорта. Он должен был доложить ФДР о прибытии линкора. Навстречу бежал парень в открытой рубашке и широких фланелевых брюках. Искренне позавидовав ему, офицер закричал: «Эй, ты, как найти этого типа Рузвельта?» Парень оказался ФДР. Он просил передать капитану, что поднимется на борт и произведет смотр экипажа. И хотя он не одет должным образом, следует произвести салют в честь заместителя морского министра. Обывателей порадует грохот орудий.
Когда на корабле вспыхнули молнии холостых орудийных выстрелов, они убедились в мощи флота США и всемогуществе заместителя морского министра.
II
III
Многие в Вашингтоне, знавшие Франклина, предрекали, что его карьера в морском министерстве долго не продлится. Дж Дэниелс был человеком совершенно иного склада: ровно на двадцать лет старше Франклина, он был его полной противоположностью. За плечами Дэниелса было трудное восхождение по политической лестнице. Он начал с редактора газеты в маленьком провинциальном городке. Внешне бесхитростный, старомодно одетый, Дэниелс имел славу пацифиста, сторонника «сухого закона» и горячего поклонника аграрного радикала Дж Брайана, ставшего в правительстве Вильсона государственным секретарем. Адмиралы с первого взгляда невзлюбили унылого пуританина-министра.
Франклин нашел его «самым забавным деревенским парнем» и на первых порах обращался к Дэниелсу с изумительно бестактными записками. Дэниелс прекрасно видел все, что проделывал заместитель. Но Франклин был его любовью с первого взгляда, и старый политик, отлично знавший людей, смотрел в будущее: Дэниелс умел ладить с конгрессом, ФДР понимал флот. Что до честолюбивых надежд заместителя, то министр всегда сумеет направить их в нужную сторону. И хотя Франклин бывал иной раз чрезмерно инициативен, они отлично сработались с Дэниелсом, На протяжении семи с половиной лет совместной работы в морском министерстве между ними не было серьезных конфликтов.
Дэниелс мягко подшучивал над честолюбием заместителя, а Франклин с годами привязался к старику. Как-то раз они сфотографировались вместе на балконе здания морского министерства, выходившего фасадом к Белому дому. Когда принесли карточки, Дэниелс спросил:
– Франклин, почему вы улыбаетесь от уха до уха, выглядите столь удовлетворенным, как будто весь мир принадлежит вам, в то время как я стою спокойный и счастливый, но на моем лице нет такой улыбки?
Франклин ответил, что он не видит особой причины, ему хотелось пристойно выглядеть перед объективом.
– Тогда я скажу, – лукаво закончил Дэниелс. – Мы оба смотрим на Белый дом, и вы, происходя из Нью-Йорка, говорите себе: «Когда-нибудь и я буду жить в этом доме», а мне, южанину, приходится довольствоваться тем, что есть1.
Расхохотались и разошлись. С годами их отношения стали напоминать те, которые существуют между отцом и сыном. До смерти Ф. Рузвельта (Дж Дэниелс пережил его на три года) они оставались друзьями, часто встречались и вели оживленную переписку.
Оказавшись в морском министерстве, ФДР был безмерно счастлив. С детства он любил море и флот, вся его предшествующая жизнь оказалась подготовкой к теперешней работе. В свое время он с головой окунулся в политические дела в сенате штата Нью-Йорк, однако штат не располагал флотом. Теперь под его началом практически оказались военно-морские силы США, а тогда флот и морская пехота доминировали над небольшой армией. Ф. Рузвельт выступал за еще больший флот. Он был воспитан на теории морской мощи Мэхэна и в практической деятельности призывал пойти дальше, чем рекомендовал сам теоретик.
В январе 1914 года Ф. Рузвельт поучал соотечественников: «Наша национальная оборона должна охватывать все Западное полушарие, ее зона должна выходить на тысячу миль в открытое море, включать Филиппины и все моря, где только бывают американские торговые суда. Для удержания Панамского канала, Аляски, американского Самоа, Гуама, Пуэрто-Рико, морской базы Гуантанамо и Филиппинских островов мы должны располагать линкорами. Флот нам нужен не только для защиты собственных берегов и владений, но для охраны наших торговых судов в случае войны, где бы они ни находились»2. Между тем в США ужасались размерами флота и морской пехоты. Они насчитывали 65 тыс. личного состава и обходились налогоплательщикам в 144 млн. долл. в год. Даже Дэниелс, не говоря уже о Брайане, считал, что флот чудовищно раздут.
Наиболее влиятельная организация, ратовавшая за большой флот, – Морская лига США – горячо приветствовала молодого заместителя морского министра. Лига, собственно, представляла интересы магнатов стали и судостроительной промышленности, королей финансов, ибо флот был тогда крупнейшей кормушкой государственных заказов. С ними у Рузвельта наладились сердечные отношения. Его пригласили председательствовать на ежегодном собрании лиги, а ее планы обсуждались в кабинете заместителя морского министра.
В 1914 году Соединенные Штаты напали на Мексику, американские войска высадились в Веракрусе. Ф. Рузвельт счел возможным публично заявить: «Я не хочу войны, но я не знаю, как избежать ее. Рано или поздно Соединенным Штатам придется вмешаться и разобраться в политической неразберихе в Мексике. Я считаю, что нужно сделать это немедленно». Такие заявления могли бы звучать в устах главнокомандующего, каковым по конституции является президент. Тем не менее ни В. Вильсон, ни Дж Дэниелс не сочли необходимым одернуть заместителя морского министра, предлагавшего пойти столь далеко. Почему?
Р. Тагвелл объясняет: «Трудно сказать – то ли этого буйного Рузвельта, использовавшего любую возможность для письменных и устных выступлений в целях всестороннего развития полной империалистической доктрины, для осуществления которой был необходим «флот, не имеющий равных», просто выслушивала небольшая аудитория, разделявшая его взгляды (а в этом случае он едва ли создавал серьезные затруднения для вышестоящих), или ему сознательно давалась воля, ибо Вильсон не возражал, чтобы и эта точка зрения выражалась свободно наряду с более пацифистскими взглядами Дэниелса. Президенты часто прибегают к таким приемам. Сам заместитель морского министра, когда он стал президентом, вне всякого сомнения, не имел соперников в искусстве запускать чужими руками пробные шары»3. Если так, а Р. Тагвеллу нельзя отказать ни в любви к Ф. Рузвельту, ни в знании его, тогда оппозиция заместителя морского министра к ведению дел администрацией Вильсона предстает в ином свете. Скорее, он был не только дисциплинированным, но и понятливым служакой.
Ф. Рузвельт столкнулся с проблемой, которой не знал раньше, – организованным рабочим движением. Он вел дела военной судостроительной и судоремонтной промышленности, насчитывавшей перед первой мировой войной 50 тыс. рабочих, многие из которых входили в цеховые профсоюзы АФТ. Рузвельт очень быстро научился ладить с лидерами профсоюзов и добился того, что за время его пребывания в министерстве на верфях не случилось ни одной серьезной забастовки.
Споры с поставщиками не могли не укрепить репутацию Ф. Рузвельта как прогрессивного деятеля, причем она возрастала прямо пропорционально его усилиям в пользу большого флота. Он хотел больше кораблей, но рамки расходов определялись ассигнованиями конгресса. Необходимость получить наибольшую отдачу с каждого доллара приводила к тому, что заместитель морского министра яростно сопротивлялся монополистической практике взвинчивания цен. Политически это было нетрудно объяснить иными мотивами – якобы врожденной неприязнью ФДР к трестам. Добытую славу не приходилось делить ни с кем: в отличие от других министерств, в морском был только один заместитель министра.
В Вашингтоне вплоть до Второй мировой войны вспоминали, что, используя свой пост, Рузвельт заставил флот покупать очень плохой уголь из шахт, в которых имели денежные интересы его родственники. Он объяснял расширение круга поставщиков, которое действительно имело место, необходимостью сбить абсурдные монопольные цены на уголь. Биографы Рузвельта с негодованием отрицают эти инсинуации, ссылаясь на то, что, как только Рузвельту доложили о плохом качестве угля, он немедленно приостановил действие соответствующих контрактов.
Рузвельт назначил Хоу помощником и все семь с половиной лет получал от него квалифицированную помощь и здравые советы, в первую очередь в вопросах труда. Он оказался просто неоценимым в политическом лабиринте Вашингтона. Хоу учил способного администратора искусству возможного, а главное – умению выжидать и не связывать себя участием в непопулярных мероприятиях.
Пуританин Дж Дэниелс усердно служил богу своему и посему, а также в интересах укрепления воинской дисциплины запретил употреблять спиртные напитки даже в офицерских кают-компаниях на кораблях. Моряки расценивали это как неслыханное покушение на святые традиции флота, иные даже утверждали, что выбита сама основа морского боевого духа. Когда был отдан приказ, Рузвельт оказался в уместной командировке. Язвительный Хоу сообщал ему из Вашингтона: «Я знаю, как вы сожалеете о том, что не находитесь на месте и не можете разделить славу (приказа). Конечно, я сообщу корреспондентам только следующее: вы не в Вашингтоне и, естественно, ничего не знаете».
Адмиралы предпочитали иметь дело с заместителем, а не с самим министром. Рузвельт тешил себя иллюзией, что он с большей легкостью нашел с ними общий язык, чем Дэниелс, лукавые царедворцы поддерживали его в счастливом заблуждении – обычно они задерживали представление различного рода раздутых требований, пока Дэниелс был в Вашингтоне. Стоило ему уехать, как толпа просителей осаждала исполняющего обязанности министра – ф. Рузвельта. Он же серьезно считал себя флотоводцем. Когда выяснилось, что заместитель морского министра не имел флага (президент и министр имели), Ф. Рузвельт немедленно приказал по собственному рисунку изготовить таковой. Отныне, стоило ему ступить на палубу военного корабля, гремел салют из 17 орудийных залпов, а на мачте взвивался личный флаг. И все же заместитель морского министра не был всесилен, ему так и не удалось заставить моряков принимать приказы от Хоу.
«Знаете, что случится, если Хоу появится на корабле? – заявил Рузвельту какой-то капитан, которому он сообщил о намерении послать Хоу с инспекционной поездкой. – Как только он ступит на борт, его схватят, разденут и отмоют с песком и мылом». Хоу был равнодушен к оценке моряков: военные не имели голоса на выборах, между тем организованное рабочее движение – сила в политике. С его лидерами Хоу считался.
Рузвельт вызывал профессиональное уважение. Он неоднократно брал командование военными кораблями и показал умение проводить быстроходные эсминцы в тяжелых водах. Молодой ФДР хорошо узнал на флоте молодых офицеров – Уильяма Д. Леги, Уильяма Ф. Хэлси, Гарольда Р. Старка и Хасбенда Э. Киммеля; все они (за исключением Киммеля, опозорившего свои седины в Перл-Харборе) вели в бой американский флот в годы Второй мировой войны.
Наконец, Рузвельт хорошо понял значение флота во внутренней политике как средства рекламы. С 1913 года в день национального праздника 4 июля военный корабль ежегодно бросал якорь на Гудзоне, около Гайд-парка и города Пугкипси. В том же 1913 году новый линкор «Норе Дакота» получил приказ отметить день 4 июля у города Истпорт, штат Мэн. Офицеры корабля проклинали мудрецов, оторвавших их от семей в праздник, – они обычно оставались в этот день на базе. Однако поблизости от Истпорта на островке Кампобелло находился заместитель морского министра.
В палящий летний зной офицер с линкора в парадном мундире с эполетами, придерживая палаш, шел по улице Истпорта. Он должен был доложить ФДР о прибытии линкора. Навстречу бежал парень в открытой рубашке и широких фланелевых брюках. Искренне позавидовав ему, офицер закричал: «Эй, ты, как найти этого типа Рузвельта?» Парень оказался ФДР. Он просил передать капитану, что поднимется на борт и произведет смотр экипажа. И хотя он не одет должным образом, следует произвести салют в честь заместителя морского министра. Обывателей порадует грохот орудий.
Когда на корабле вспыхнули молнии холостых орудийных выстрелов, они убедились в мощи флота США и всемогуществе заместителя морского министра.
II
Среди благ, которые несет с собой в Соединенных Штатах занятие крупного поста в системе федерального правительства, участие в руководстве «разделом добычи» дает возможность вознаградить за верность старых единомышленников и приобрести новых друзей. Победившая партия проводит раздачу постов в системе федеральных властей.
Просителей из родного штата оказалось великое множество, и их обуревал такой завистливый голод власти, что Рузвельту пришлось использовать хорошие отношения и с министром почт А. Бюрлсоном, и с министром финансов У. Мак-Аду. Боссы Таммани очень быстро разглядели за готовностью Рузвельта хлопотать по таким делам отнюдь не наивное желание прослыть благодетелем, а хорошо рассчитанный план – выдвигать своих людей, готовить почву для себя. Таммани заподозрила недоброе – возникновение соперничающей политической организации под контролем Рузвельта.
Тут в штате разразился скандал, весьма заурядный для американской политической жизни. «Простачок Билли» – У. Сульцер, проведенный Таммани в губернаторы, взбунтовался. Еще недавно послушное орудие в борьбе против сенатора Рузвельта, «простачок Билли», переименовав здание ратуши в «народный дом», обрушился на Ч. Мэрфи и его присных. Рузвельт из-за кулис поощрял свободомыслящего губернатора, но Сульцер переоценил силы. Таммани без большого труда доказала, что губернатор пустил средства из избирательного фонда в спекуляции на бирже. Дело обернулось худо для Сульцера, и он бросился за защитой к Рузвельту, прося, чтобы тот ходатайствовал перед Вильсоном о заступничестве. Хоу стоял на страже интересов ФДР, и «простачок Билли» получил от заместителя морского министра изящный и бессодержательный ответ (a nice pussy-footed answer). Сульцер был отстранен от должности и привлечен к уголовной ответственности.
Конечный результат скандала оказался неожиданным. Добрые граждане штата преисполнились отвращения к грязным махинациям не только Таммани, но и демократов вообще. Падение Мэрфи и торжество республиканцев представлялись неизбежными.
Рузвельт решил, что пробил его час, и попросил Вильсона поручить ему восстановить пошатнувшийся престиж демократической партии в штате. Вильсону было нетрудно понять, куда метил не по годам бойкий ФДР – стать губернатором ключевого штата.
Ободренный кажущейся поддержкой президента, ФДР инспирировал слухи о том, что он будет выдвинут губернатором штата Нью-Йорк Скоро об этом заговорили газеты. Рузвельт надеялся достичь губернаторского кресла на волне негодования по поводу продажности клики Мэрфи. Таммани, однако, собрала силы. 23 июля 1914 г. председатель важнейшего комитета по ассигнованиям палаты представителей Дж Фицджеральд, выступая по поручению двадцати конгрессменов, представлявших город Нью-Йорк, негодовал: «Клеветники, заявляющие, что они говорят от имени администрации, изображают нас как наймитов жуликов, грабителей и авантюристов». Вильсон, давно простивший Таммани Балтимор, отчетливо усмотрел дилемму – двадцать голосов в палате представителей или один честолюбивый заместитель морского министра.
На следующий день американцы прочли в «Нью-Йорк таймс» заявление Вильсона: «Я питаю самые добрые чувства к мистеру Фицджеральду и никогда не одобрял характеристики конгрессменов от Таммани как наймитов жуликов, грабителей и авантюристов». С надеждами на пост губернатора пришлось расстаться. ФДР сделал мину при плохой игре, опубликовав негодующее опровержение распространившихся слухов о том, что собирался когда-либо баллотироваться на эту должность.
Несмотря на уроки Хоу, Ф. Рузвельт все еще был зеленым политиком. Воспользовавшись отъездом в отпуск своего наставника, Франклин по горячим следам за опровержением выступил с заявлением, что намеревается выставить свою кандидатуру в качестве сенатора от штата Нью-Йорк. Луи он послал телеграмму. Извиняясь, Франклин сослался на то, что «еще не научился владеть собой», а также сообщил, что этого требуют «важные политические соображения». Под ними он вновь имел в виду поддержку Вильсона, который пообещал исправиться и на этот раз быть за Рузвельта.
Хотя Хоу томили тяжкие предчувствия, ФДР удержу не знал: он открыл энергичную кампанию в демократической организации штата. Боссы Таммани сохранили каменное спокойствие и, поразмыслив, выдвинули свою кандидатуру – посла США в Германии Дж Герарда. Защита им интересов американских граждан в Европе в связи с начавшейся Первой мировой войной получила самую широкую известность в Соединенных Штатах. Герард, естественно, не мог покинуть Берлин и через государственный департамент справился у президента, стоит ли ему соглашаться. Из Вашингтона ответили утвердительно.
Франклин так и не разобрался в создавшемся положении. Он с азартом задавал своему сопернику риторические вопросы: если Герарда изберут, будет ли он подчиняться Мэрфи, или, если война затянется, где сенатор сочтет необходимым исполнять свои обязанности – в Вашингтоне или в Берлине. Посольство США в Германии отмалчивалось. «Трудно вести кампанию против кротов», – жаловался Франклин на митингах. По совету Мэрфи его кандидаты «отказываются вылезти из нор и изложить свои принципы в соответствии с духом открытой избирательной кампании». ФДР пытался изобразить себя кандидатом, одобренным администрацией. Он прибегал к бесстыдной лести в адрес правительства. «Между мэрфизированным Олбани и вильсонизированным Вашингтоном разница столь же велика, как между долиной и горными пиками»4, – сообщал он. Все напрасно.
Он проиграл. Герард получил на первичных выборах в октябре 210 765 голосов, Рузвельт – 76 888 голосов. Все идет своей чередой, на выборах в сенат в ноябре республиканец нанес поражение Герарду.
Руководство партии проучило Ф. Рузвельта, ему указали на его место. Урок пошел впрок. Он понял, что без Таммани далеко не уйти, боссы Таммани, в свою очередь, пригляделись к ФДР в действии. Ставка на него не сулила крупного проигрыша. В кампании против Герарда, проведенной в одиночку, он выглядел совсем неплохо.
Просителей из родного штата оказалось великое множество, и их обуревал такой завистливый голод власти, что Рузвельту пришлось использовать хорошие отношения и с министром почт А. Бюрлсоном, и с министром финансов У. Мак-Аду. Боссы Таммани очень быстро разглядели за готовностью Рузвельта хлопотать по таким делам отнюдь не наивное желание прослыть благодетелем, а хорошо рассчитанный план – выдвигать своих людей, готовить почву для себя. Таммани заподозрила недоброе – возникновение соперничающей политической организации под контролем Рузвельта.
Тут в штате разразился скандал, весьма заурядный для американской политической жизни. «Простачок Билли» – У. Сульцер, проведенный Таммани в губернаторы, взбунтовался. Еще недавно послушное орудие в борьбе против сенатора Рузвельта, «простачок Билли», переименовав здание ратуши в «народный дом», обрушился на Ч. Мэрфи и его присных. Рузвельт из-за кулис поощрял свободомыслящего губернатора, но Сульцер переоценил силы. Таммани без большого труда доказала, что губернатор пустил средства из избирательного фонда в спекуляции на бирже. Дело обернулось худо для Сульцера, и он бросился за защитой к Рузвельту, прося, чтобы тот ходатайствовал перед Вильсоном о заступничестве. Хоу стоял на страже интересов ФДР, и «простачок Билли» получил от заместителя морского министра изящный и бессодержательный ответ (a nice pussy-footed answer). Сульцер был отстранен от должности и привлечен к уголовной ответственности.
Конечный результат скандала оказался неожиданным. Добрые граждане штата преисполнились отвращения к грязным махинациям не только Таммани, но и демократов вообще. Падение Мэрфи и торжество республиканцев представлялись неизбежными.
Рузвельт решил, что пробил его час, и попросил Вильсона поручить ему восстановить пошатнувшийся престиж демократической партии в штате. Вильсону было нетрудно понять, куда метил не по годам бойкий ФДР – стать губернатором ключевого штата.
Ободренный кажущейся поддержкой президента, ФДР инспирировал слухи о том, что он будет выдвинут губернатором штата Нью-Йорк Скоро об этом заговорили газеты. Рузвельт надеялся достичь губернаторского кресла на волне негодования по поводу продажности клики Мэрфи. Таммани, однако, собрала силы. 23 июля 1914 г. председатель важнейшего комитета по ассигнованиям палаты представителей Дж Фицджеральд, выступая по поручению двадцати конгрессменов, представлявших город Нью-Йорк, негодовал: «Клеветники, заявляющие, что они говорят от имени администрации, изображают нас как наймитов жуликов, грабителей и авантюристов». Вильсон, давно простивший Таммани Балтимор, отчетливо усмотрел дилемму – двадцать голосов в палате представителей или один честолюбивый заместитель морского министра.
На следующий день американцы прочли в «Нью-Йорк таймс» заявление Вильсона: «Я питаю самые добрые чувства к мистеру Фицджеральду и никогда не одобрял характеристики конгрессменов от Таммани как наймитов жуликов, грабителей и авантюристов». С надеждами на пост губернатора пришлось расстаться. ФДР сделал мину при плохой игре, опубликовав негодующее опровержение распространившихся слухов о том, что собирался когда-либо баллотироваться на эту должность.
Несмотря на уроки Хоу, Ф. Рузвельт все еще был зеленым политиком. Воспользовавшись отъездом в отпуск своего наставника, Франклин по горячим следам за опровержением выступил с заявлением, что намеревается выставить свою кандидатуру в качестве сенатора от штата Нью-Йорк. Луи он послал телеграмму. Извиняясь, Франклин сослался на то, что «еще не научился владеть собой», а также сообщил, что этого требуют «важные политические соображения». Под ними он вновь имел в виду поддержку Вильсона, который пообещал исправиться и на этот раз быть за Рузвельта.
Хотя Хоу томили тяжкие предчувствия, ФДР удержу не знал: он открыл энергичную кампанию в демократической организации штата. Боссы Таммани сохранили каменное спокойствие и, поразмыслив, выдвинули свою кандидатуру – посла США в Германии Дж Герарда. Защита им интересов американских граждан в Европе в связи с начавшейся Первой мировой войной получила самую широкую известность в Соединенных Штатах. Герард, естественно, не мог покинуть Берлин и через государственный департамент справился у президента, стоит ли ему соглашаться. Из Вашингтона ответили утвердительно.
Франклин так и не разобрался в создавшемся положении. Он с азартом задавал своему сопернику риторические вопросы: если Герарда изберут, будет ли он подчиняться Мэрфи, или, если война затянется, где сенатор сочтет необходимым исполнять свои обязанности – в Вашингтоне или в Берлине. Посольство США в Германии отмалчивалось. «Трудно вести кампанию против кротов», – жаловался Франклин на митингах. По совету Мэрфи его кандидаты «отказываются вылезти из нор и изложить свои принципы в соответствии с духом открытой избирательной кампании». ФДР пытался изобразить себя кандидатом, одобренным администрацией. Он прибегал к бесстыдной лести в адрес правительства. «Между мэрфизированным Олбани и вильсонизированным Вашингтоном разница столь же велика, как между долиной и горными пиками»4, – сообщал он. Все напрасно.
Он проиграл. Герард получил на первичных выборах в октябре 210 765 голосов, Рузвельт – 76 888 голосов. Все идет своей чередой, на выборах в сенат в ноябре республиканец нанес поражение Герарду.
Руководство партии проучило Ф. Рузвельта, ему указали на его место. Урок пошел впрок. Он понял, что без Таммани далеко не уйти, боссы Таммани, в свою очередь, пригляделись к ФДР в действии. Ставка на него не сулила крупного проигрыша. В кампании против Герарда, проведенной в одиночку, он выглядел совсем неплохо.
III
В канун той мировой войны правители Соединенных Штатов не уставали напоминать Старому Свету, что заокеанская республика достигла статуса великой державы.
Теодор Рузвельт в бытность президентом постарался пробудить мир к пониманию вновь обретенной мощи США. В 1907–1909 годах американский флот по его приказу совершил кругосветное плавание. Шестнадцать линкоров в громе орудийных салютов показали звездное знамя на всех океанах земного шара. Демонстрацией «белого флота» – линкоры сияли белой эмалевой краской – Т. Рузвельт гордился до конца своих дней. Администрация Вильсона, хотя и в меньших масштабах, продолжала его дело.
25 октября 1913 г. Ф. Рузвельт напутствовал участников очередной воинственной вылазки американцев – девять линкоров отправлялись в шестинедельное плавание по Средиземному морю: «Посылая вас представителями нынешнего флота США, мы надеемся показать Старому Свету, что достижения и традиции прошлого сохраняются и развиваются в интересах блестящего будущего». Отправка эскадры сопровождалась оглушительной риторикой самолюбования. Лишь немногие газеты высмеивали самодовольных организаторов плавания. Как заметила газета «Ньюс» (город Галвстон), «если эти линкоры и символизируют что-нибудь мыслящему человеку, то ему ясно одно: мы, как и большинство других наций, придерживаемся средневековых убеждений – необходимыми средствами решения международных споров являются все еще убийство и разрушение. На наш взгляд, просто издевательство демонстрировать линкоры перед другими народами как доказательство нашей доброй воли». Столичный житель Франклин Д. Рузвельт не мог разделять мнение редактора провинциальной газеты.
День начала войны в Европе – 1 августа 1914 г. – застиг ФДР за обычным занятием – пропагандой большого флота, хотя и в несколько необычных обстоятельствах. Конгрессмен Дж Ротермел раздобыл для своего городка Ридинга старый якорь с линкора «Мэн». Местные патриоты водрузили якорь на площади как символ мощи американского флота. Тут подоспели выборы, и его противник нагло заявил, что якорь вовсе не с линкора, а привезен бог знает откуда. Оскорбленный в лучших чувствах (переизбрание повисло на волоске) конгрессмен вызвал на помощь Ф. Рузвельта. Заместитель морского министра откликнулся на зов и в горячей речи заверил жителей городка в подлинности якоря: «Как вы могли подумать, что правительство славных Соединенных Штатов способно передать вам поддельный якорь», – и подчеркнул необходимость крепить морскую мощь США.
Исполнив свой патриотический долг (правда, конгрессмена так и не переизбрали), ФДР отправился в обратный путь в Вашингтон. В поезде он и узнал о гигантском пожаре в Европе. Горя желанием действовать, он прибыл в морское министерство, погруженное в сонную дремоту, – было время летних отпусков. Он с отвращением пишет Элеоноре: «Эти добряки, подобные У. Дж Б. (Брайану. – Н. Я.) и Д. Д. (Дэниелсу. – Н.Я), понимают столько же, что означает всеобщая война в Европе, сколько Эллиот (сын Рузвельта четырех лет. – Н. Я.) разбирается в высшей математике». И далее: «Мистер Дэниелс опечален главным образом потому, что его вере в человеческую натуру, цивилизацию и прочему идеалистическому вздору нанесен ужасающий удар. Поэтому мне приходится в одиночку браться за дело и готовить планы, что надлежит делать флоту»5.
По мнению американских историков, с первых дней войны в Европе Ф. Рузвельт творил просто чудеса в Вашингтоне, в то время как Дэниелс и другие пребывали в прострации. Два дела способному человеку не помеха: с середины августа до самого конца сентября он был занят известной нам кампанией по выборам себя в сенат США и неотлучно находился в штате Нью-Йорк. Биографы, однако, так и не объяснили, почему он был готов пожертвовать любимым флотом ради места в сенате.
Лишь Р. Тагвелл, на правах старого соратника, берет на себя смелость предположить: «Он витал в облаках и просто не мог отказаться от борьбы за место в сенате. Даже его любовь к флоту не была помехой. Он оставил бы его без сожаления ради того, что считал политическим повышением – шагом вверх»6. Поражение в штате Нью-Йорк побудило ФДР глубокой осенью 1914 года заняться своими прямыми обязанностями в министерстве.
Симпатии Рузвельта всецело были на стороне держав Антанты. В самом начале войны он сообщил Дэниелсу свой прогноз: «Вместо длительной борьбы, я надеюсь, Англия примет в ней участие и вместе с Францией и Россией продиктует мир в Берлине!» Ошибся не один Рузвельт, конца войне не было видно. Хотя Соединенные Штаты объявили о своем нейтралитете, он рано стал ратовать за усиленную военную подготовку страны. Между тем Вильсон требовал от соотечественников быть нейтральными не только в действиях, но и в мыслях. Публично было трудно отстаивать дело Антанты – американская плутократия была преисполнена решимости пока набивать карманы, ожидая истощения сторон; что же касается вступления США в войну – будущее покажет.
Возможности Рузвельта не шли далее его функций заместителя морского министра. Он мог вносить предложения Вильсону – создать совет национальной обороны, ввести всеобщую воинскую повинность, Дэниелсу – немедленно приступить к строительству большого флота. Его не слушали. Вначале 1915 года Франклин жаловался жене: «Я точно знаю, что совершу ужасно антинейтральный поступок». Он стал афишировать связи с английским послом Спринг-Рисом и атташе французского посольства Ла Буле. Заместитель морского министра пошел на рискованный шаг: злоупотребляя служебным положением, передал секретную информацию о состоянии американского флота сенатору Г. Лоджу и другим республиканцам, яростным критикам администрации Вильсона. Так он надеялся продвинуть морскую программу.
Германская подводная лодка 7 мая 1915 г. потопила «Лузитанию». Погибли 1200 человек, в том числе 124 американца. Инцидент решительно укрепил позиции Рузвельта. Государственный секретарь Брайан ушел в отставку. Шовинистическая пропаганда в США набрала силу. Предложение об увеличении флота и создании совета национальной обороны стало теперь исходить от Белого дома. Когда этот орган в августе 1916 года был учрежден, Рузвельт имел основание считать, что он внес свою лепту.
Теодор Рузвельт в бытность президентом постарался пробудить мир к пониманию вновь обретенной мощи США. В 1907–1909 годах американский флот по его приказу совершил кругосветное плавание. Шестнадцать линкоров в громе орудийных салютов показали звездное знамя на всех океанах земного шара. Демонстрацией «белого флота» – линкоры сияли белой эмалевой краской – Т. Рузвельт гордился до конца своих дней. Администрация Вильсона, хотя и в меньших масштабах, продолжала его дело.
25 октября 1913 г. Ф. Рузвельт напутствовал участников очередной воинственной вылазки американцев – девять линкоров отправлялись в шестинедельное плавание по Средиземному морю: «Посылая вас представителями нынешнего флота США, мы надеемся показать Старому Свету, что достижения и традиции прошлого сохраняются и развиваются в интересах блестящего будущего». Отправка эскадры сопровождалась оглушительной риторикой самолюбования. Лишь немногие газеты высмеивали самодовольных организаторов плавания. Как заметила газета «Ньюс» (город Галвстон), «если эти линкоры и символизируют что-нибудь мыслящему человеку, то ему ясно одно: мы, как и большинство других наций, придерживаемся средневековых убеждений – необходимыми средствами решения международных споров являются все еще убийство и разрушение. На наш взгляд, просто издевательство демонстрировать линкоры перед другими народами как доказательство нашей доброй воли». Столичный житель Франклин Д. Рузвельт не мог разделять мнение редактора провинциальной газеты.
День начала войны в Европе – 1 августа 1914 г. – застиг ФДР за обычным занятием – пропагандой большого флота, хотя и в несколько необычных обстоятельствах. Конгрессмен Дж Ротермел раздобыл для своего городка Ридинга старый якорь с линкора «Мэн». Местные патриоты водрузили якорь на площади как символ мощи американского флота. Тут подоспели выборы, и его противник нагло заявил, что якорь вовсе не с линкора, а привезен бог знает откуда. Оскорбленный в лучших чувствах (переизбрание повисло на волоске) конгрессмен вызвал на помощь Ф. Рузвельта. Заместитель морского министра откликнулся на зов и в горячей речи заверил жителей городка в подлинности якоря: «Как вы могли подумать, что правительство славных Соединенных Штатов способно передать вам поддельный якорь», – и подчеркнул необходимость крепить морскую мощь США.
Исполнив свой патриотический долг (правда, конгрессмена так и не переизбрали), ФДР отправился в обратный путь в Вашингтон. В поезде он и узнал о гигантском пожаре в Европе. Горя желанием действовать, он прибыл в морское министерство, погруженное в сонную дремоту, – было время летних отпусков. Он с отвращением пишет Элеоноре: «Эти добряки, подобные У. Дж Б. (Брайану. – Н. Я.) и Д. Д. (Дэниелсу. – Н.Я), понимают столько же, что означает всеобщая война в Европе, сколько Эллиот (сын Рузвельта четырех лет. – Н. Я.) разбирается в высшей математике». И далее: «Мистер Дэниелс опечален главным образом потому, что его вере в человеческую натуру, цивилизацию и прочему идеалистическому вздору нанесен ужасающий удар. Поэтому мне приходится в одиночку браться за дело и готовить планы, что надлежит делать флоту»5.
По мнению американских историков, с первых дней войны в Европе Ф. Рузвельт творил просто чудеса в Вашингтоне, в то время как Дэниелс и другие пребывали в прострации. Два дела способному человеку не помеха: с середины августа до самого конца сентября он был занят известной нам кампанией по выборам себя в сенат США и неотлучно находился в штате Нью-Йорк. Биографы, однако, так и не объяснили, почему он был готов пожертвовать любимым флотом ради места в сенате.
Лишь Р. Тагвелл, на правах старого соратника, берет на себя смелость предположить: «Он витал в облаках и просто не мог отказаться от борьбы за место в сенате. Даже его любовь к флоту не была помехой. Он оставил бы его без сожаления ради того, что считал политическим повышением – шагом вверх»6. Поражение в штате Нью-Йорк побудило ФДР глубокой осенью 1914 года заняться своими прямыми обязанностями в министерстве.
Симпатии Рузвельта всецело были на стороне держав Антанты. В самом начале войны он сообщил Дэниелсу свой прогноз: «Вместо длительной борьбы, я надеюсь, Англия примет в ней участие и вместе с Францией и Россией продиктует мир в Берлине!» Ошибся не один Рузвельт, конца войне не было видно. Хотя Соединенные Штаты объявили о своем нейтралитете, он рано стал ратовать за усиленную военную подготовку страны. Между тем Вильсон требовал от соотечественников быть нейтральными не только в действиях, но и в мыслях. Публично было трудно отстаивать дело Антанты – американская плутократия была преисполнена решимости пока набивать карманы, ожидая истощения сторон; что же касается вступления США в войну – будущее покажет.
Возможности Рузвельта не шли далее его функций заместителя морского министра. Он мог вносить предложения Вильсону – создать совет национальной обороны, ввести всеобщую воинскую повинность, Дэниелсу – немедленно приступить к строительству большого флота. Его не слушали. Вначале 1915 года Франклин жаловался жене: «Я точно знаю, что совершу ужасно антинейтральный поступок». Он стал афишировать связи с английским послом Спринг-Рисом и атташе французского посольства Ла Буле. Заместитель морского министра пошел на рискованный шаг: злоупотребляя служебным положением, передал секретную информацию о состоянии американского флота сенатору Г. Лоджу и другим республиканцам, яростным критикам администрации Вильсона. Так он надеялся продвинуть морскую программу.
Германская подводная лодка 7 мая 1915 г. потопила «Лузитанию». Погибли 1200 человек, в том числе 124 американца. Инцидент решительно укрепил позиции Рузвельта. Государственный секретарь Брайан ушел в отставку. Шовинистическая пропаганда в США набрала силу. Предложение об увеличении флота и создании совета национальной обороны стало теперь исходить от Белого дома. Когда этот орган в августе 1916 года был учрежден, Рузвельт имел основание считать, что он внес свою лепту.