Страница:
– Простите, если нарушил какие-то правила, но мне срочно нужно повидать доктора Можаева… Это возможно?
Девушка сердито посмотрела на него, дернула плечиком и сухо объяснила:
– Посмотрите в его кабинете – третья дверь налево, или в ординаторской – вторая дверь налево, он там должен быть.
– От чего, простите, налево? – попытался уточнить Дынин.
Девушка страдальчески сморщила лоб, досадуя на несообразительного посетителя, и вдруг, запнувшись, добавила виновато:
– Ах да! Я забыла, он же сейчас на операции! Вам придется подождать.
– А если у меня не получается подождать? – осведомился Дынин. – Вообще-то меня интересует больной Шапошников, понимаете? Кто-нибудь может меня к нему проводить?
– Вы родственник, что ли? – со вздохом сказала девушка. – Ну, все равно подождите. У Шапошникова кто-то уже есть… А потом, кажется, у нас нет для вас халата, а без халата в отделении нельзя.
– Ну, наверное, этот вопрос можно все-таки решить? – начиная злиться, сказал Дынин. – У меня ведь тоже нет халата, как видите. А я, между прочим, не родственник, а лицо официальное…
– Что тут происходит, Лариса? – вдруг раздался за спиной Дынина холодный женский голос. – Почему здесь посторонние?
Девочка, которую, оказывается, звали Ларисой, густо покраснела и привстала со стула. Дынин круто обернулся и увидел затянутую в безупречно белый халат немолодую сухощавую женщину с пронзительно-строгим взглядом. Опустив руки в карманы халата, она сверлила этим взглядом то медсестру, то Дынина поочередно.
– Я ему как раз говорила, Надежда Николаевна, – упавшим голосом сообщила Лариса, – что без халата нельзя…
Дынин поспешил прийти ей на помощь.
– Кажется, вы тут за начальство? – доброжелательно проговорил он. – Очень кстати. Девушка не виновата, Надежда Николаевна. Я сам вторгся без спроса. Будем знакомы, оперуполномоченный Дынин. Я к вам по делам службы, нужно допросить Шапошникова…
Взгляд Надежды Николаевны не сделался теплее. По-прежнему не вынимая рук из карманов, она осуждающе произнесла:
– Допросить Шапошникова? Вы с ума сошли? Шапошников в очень тяжелом состоянии. Мы вообще к нему никого не пускаем.
– А вот Лариса мне сказала, – улыбнулся Дынин, – что как раз сейчас у него кто-то есть… Я даже догадываюсь кто. Его братец, верно?
Надежда Николаевна сжала тонкие губы:
– Ну так что ж! Брат есть брат. И потом, это лечащий доктор решает. Без его разрешения…
– Так давайте попросим у него разрешения! – предложил Дынин.
– Ну что ж, ждите! – сказала Надежда Николаевна. – Лечащий доктор сейчас тоже у Шапошникова.
– Вот и отлично! – подхватил Дынин. – Почему бы нам тоже туда не пойти?
– Потому что без разрешения доктора я не могу этого сделать! – отрезала Надежда Николаевна. – Вы взрослый человек, государственный служащий, должны понимать!
– Ладно, где я могу подождать? – сдался Дынин. – И второй вопрос: как зовут лечащего врача?
– Врача зовут Виктор Николаевич Леснов, – сообщила Надежда Николаевна. – А подождать вы можете вот здесь на диванчике… В виде исключения, – добавила она. – Только я категорически прошу вас никуда отсюда не отлучаться!
– Я не буду отлучаться, – заверил Дынин.
Он направился туда, куда указала Надежда Николаевна, и уселся на жесткий диван под колючими бледно-зелеными стрелами комнатных пальм, которые скрашивали казенную стерильную обстановку отделения. Отсюда он мог беспрепятственно наблюдать за всем, что происходит в коридоре, никому не мешая и не мозоля глаза.
Правда, он все-таки поймал на себе несколько обиженных взглядов со стороны Ларисы, но не стал придавать им особого значения. Ничего страшного он здесь пока не натворил, а если девочке нравится трепетать перед начальством – это ее проблемы. Дынин мог только гадать, кем является эта грозная Надежда Николаевна, но решил, что вряд ли она занимает пост выше старшей медсестры. Вмешиваться в чужие порядки он не собирался, поэтому попросту расслабился и, развалясь на диване, принялся ждать. В общем, ему здесь нравилось – тихо и чисто. Единственное неудобство – закурить было просто немыслимо, а его рука сама уже несколько раз тянулась в карман за сигаретой. И отвлечься было нечем, ведь он дал слово никуда не отлучаться. Эпизодически мимо проносились фигуры в белых халатах, и, хотя они были по преимуществу женские, оценить их в полной мере Дынину никак не удавалось. Здесь все крутились как белки в колесе – то ли день выдался такой, то ли сказывалась железная хватка Надежды Николаевны.
Ждать Дынину пришлось не слишком долго – минут десять. Наконец в коридоре появился тот врач, который ему был нужен. Дынин догадался об этом, потому что доктор шел в компании младшего Шапошникова и его девятнадцатилетней дочери Жанны, ухоженной и высокомерной соплячки с пухлыми капризными губами. У обоих на плечи были наброшены казенные белые халаты.
Дынин знал семейство Шапошниковых поверхностно, но для него не было тайной, как оно начинало утверждаться в этой жизни, и эти люди ему совершенно не нравились. В свое время он с удовольствием надел бы на их жадные руки железные браслеты, но вот не довелось. Они оказались умнее и живучее многих. Впрочем, к старшему брату это сейчас не относилось. Его судьба была под большим вопросом. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись.
Зато, похоже, рыжебородый теперь раздулся от важности за двоих. Они с братом были компаньонами, а теперь, в случае печального исхода для старшего, младший получает безраздельную власть над банком. Есть от чего заважничать.
Дынин с большим любопытством наблюдал, как Шапошников разговаривает с врачом – свысока, отрывисто, брезгливо поджимая губы и глядя строго и требовательно. Со стороны вполне можно было подумать, что главный врач делает разнос нерадивому подчиненному.
Доктор, привлекательный молодой человек, аккуратно постриженный, при галстуке, держался с достоинством, не заводился и отвечал банкиру уверенным, но уважительным тоном. На вкус Дынина, даже слишком уважительно. По-видимому, на этого парня магия богатства оказывала значительное действие.
Но больше всего Дынину не понравилось, как врач смотрел на девчонку. Он бросал на нее взгляды, слишком красноречивые для постороннего. Ему явно хотелось, чтобы красотка обратила на него внимание. Пожалуй, восхищение, которое выражали эти взгляды, было слегка наигранным, доктор видел перед собой не столько привлекательную женщину, сколько символ – принцессу, которая купается в золоте и питается бриллиантами. Во всяком случае, у Дынина сложилось именно такое впечатление.
Усилия бедного доктора, разумеется, тратились впустую, Жанна и ее папаша попросту не замечали этих взглядов или не считали нужным замечать. Девчонке вообще уже осточертела больница, и она хотела поскорее смыться из этого безобразия в свой раззолоченный мир. Ее сдерживало только присутствие отца, который все еще выяснял что-то у доктора, постепенно продвигаясь к выходу.
Когда компания миновала его диванчик, Дынин неторопливо поднялся и, заложив руки в карманы брюк, двинулся следом, прислушиваясь к негромким словам, которыми обменивались Шапошников и лечащий врач. На него никто не обратил внимания, несмотря на двухметровый рост. Для этой публики люди в дешевых костюмах автоматически зачислялись в разряд карликов, так уж чудно были устроены их органы чувств.
Доктор проводил Шапошникова до лестничной площадки. Здесь рыжебородый с отвращением сбросил с плеч халат и значительно промолвил:
– Значит, я сейчас к Закревскому… Я считаю, ему нужно пристальнее следить за тем, что происходит в отделениях… Брат должен получать все необходимое… От вас я жду только обнадеживающих новостей! Это однозначно… Неудач я не прощаю, вы знаете… – Он обернулся на капризное подергивание, которым дочь пыталась привлечь его внимание.
Жанна ткнула ему в руки свой халат. Шапошников нахмурился и тут же передал оба халата врачу. Тот взял их молча и перекинул через руку.
– Вот таким образом… – прибавил Шапошников. – Если будут какие-то проблемы, обращайтесь ко мне, телефон у вас есть. Ради брата я горы сверну. Но и вы должны выложиться сполна – это вы уже поняли…
– А насчет того дела, Валентин Григорьевич? – неожиданно сказал врач негромко, но твердо, внимательно глядя Шапошникову в глаза.
Тот уставился на него, не понимая. Потом вскинул подбородок, украшенный рыжей порослью.
– А! Понял! – воскликнул он наконец. – Запомните, Виктор! Нет таких крепостей, которых не взяли бы большевики! Вы были большевиком? Нет? А я успел… Так что все в наших руках… Главное – отдача! Понимаешь?
«Все-таки съехал на «ты», – подумал Дынин, – а я все ждал, когда же он это сделает. Интересно бы узнать, что у них за общее «то дело», но ведь наверняка не скажут».
– Па-ап! – прогнусавила красавица. – Куда ты еще?
– Я к Закревскому, – строго сказал Шапошников. – Пойдешь со мной?
– На фиг он мне нужен! – задохнулась она от возмущения. – Пусть Сергей меня отвезет! Ты опять сейчас засядешь!..
– Я недолго, – бросил Шапошников. – Иди в машину и жди.
Крутанувшись на каблуках, дочь его вышла с крайне надменным видом. Было слышно, как ее туфли цокают на неудобных ступенях.
– У вас очаровательная дочь, – с величайшей серьезностью произнес доктор.
Шапошников пренебрежительно махнул рукой – мнение врача на этот счет его не интересовало. Зато Дынин в тоне хирурга что-то почувствовал и усмехнулся. «Прыткий парнишка, – подумал он, – в домашние врачи, что ли, целит?» Ему не хотелось упустить рыжебородого, и поэтому он вмешался в разговор, намеренно опустив все извинения и приветствия.
– Дынин! – кратко сказал он, тыча Шапошникову под нос удостоверением. – Ищу убийц любовницы вашего брата. Вообще-то хотелось бы потолковать с ним лично, но если нельзя, то можно и с вами… Не возражаете?
Взгляд, каким одарил его рыжебородый, был просто насыщен высокомерием и гневом. Он смотрел так, будто Дынин попросил его бумажник.
Опер без труда выдержал этот взгляд, на него и не так еще смотрели. Если бы он захотел, то этот надутый жлоб с одного удара пролетел бы через всю площадку, выбил двери реанимации да так там и остался. Но приходилось сдерживаться, единственное, что мог себе Дынин позволить, – это разговаривать, не вынимая рук из карманов и называя вещи своими именами.
– К Шапошникову, если вы об этом, нельзя категорически! – поспешно сказал доктор.
Дынин перехватил взгляд, который тот бросил на рыжебородого, ожидая, видимо, благодарности. Но банкир в упор смотрел на Дынина.
– Мне с вами беседовать не о чем, – ледяным тоном заявил он. – А убийц поймают без вас. Как работает у нас милиция, мы хорошо знаем… – Он демонстративно отвернулся и подал доктору кончики пальцев. – До встречи, Виктор. Помните, главное – отдача!
И, резко повернувшись, вышел на лестницу. Дынин разочарованно посмотрел ему вслед, сделал мину, словно у него заболели зубы, и обратился к хирургу:
– Послушайте, Виктор… э-э… не знаю вашего отчества… А может быть, я бы все-таки заглянул к Шапошникову? Одна минута! Это очень важно, поверьте!
Врач взглянул на него снизу вверх. С халатами, перекинутыми через локоть, он показался Дынину похожим на лакея. Кажется, он вдобавок испытывал к мощному неразвитому Дынину инстинктивную неприязнь, опер часто замечал такую неприязнь у мужчин, которых природа не оделила завидной комплекцией.
Хирург хотел что-то сказать, но не успел, потому что хлопнула дверь и из отделения хирургии вышла девушка, как показалось Дынину, красоты необыкновенной. У нее была чуть смугловатая кожа, особенно бросающаяся в глаза на фоне белизны халата, тщательно подогнанного. Кстати, даже на расстоянии Дынин почти физически ощутил гибкость этой талии, упругость груди и жар бедер. Ему и самому стало жарковато, когда он понял, что, кроме нижнего белья, под халатом ничего нет.
Наверное, он выглядел не слишком прилично, когда пялился на незнакомую девушку. Но, к счастью, она не обратила на Дынина никакого внимания. Ее глаза, темные и завораживающие, с легким восточным разрезом, неотрывно смотрели на одного доктора. Она пялилась на него примерно так же, как сам доктор минуту назад пялился на банкирскую дочку, только в ее глазах не было и капли притворства.
Дынин про себя завистливо присвистнул и подумал: нет в жизни счастья. Он дорого бы заплатил, чтобы эта смуглянка смотрела такими глазами на него, а не на этого хитрована в нарядном галстуке. Но это только так говорится. Взгляды – одна из тех вещей, что не покупаются за деньги, да и, по правде сказать, у Дынина в карманах ничего и не было, кроме мятой десятки.
Между тем девушка с недоумением улыбнулась, заметив, что врач стоит, держа в руках халаты, и без церемоний спросила:
– Ты чего это? Что это за халаты? Ты ждешь кого-то? – В голосе ее, обволакивающем и теплом, явно звучали интимные нотки.
Дынину стало неловко, и он отвернулся. За спиной у него доктор что-то пробормотал, досадливо и раздраженно. Девушка тоже понизила голос и заговорила едва слышно, но с несомненной тревогой.
«Кажется, пошло выяснение отношений, – подумал Дынин. – Однако лафа у них тут в больнице. Такие кадры – и под халатом практически ничего. Лопнуть можно от зависти. А этот докторишка, похоже, еще нос воротит».
Спор за спиной Дынина становился все жарче. Эта парочка постепенно сместилась к дверям, ведущим на лестницу, и, кажется, совершенно позабыла о присутствии постороннего.
Дынину вдруг пришла в голову дерзкая мысль. Он решительно распахнул дверь и опять вошел в отделение. Главное было не попасть сейчас на глаза Надежде Николаевне, за остальное Дынин не беспокоился.
Поравнявшись с сидевшей за столом Ларисой, он спросил, где лежит Шапошников.
– Виктор разрешил, – нахально добавил он.
Окончательно сбитая с толку Лариса не стала перечить. Она встала и сама отвела Дынина в конец коридора, опасливо глядя на его невозмутимое лицо. Найдя нужную дверь, Дынин поблагодарил девушку кивком головы и, не раздумывая, вошел в палату.
Наверняка это была лучшая палата. Это было видно по внутренней отделке, по наличию телевизора и дорогой мебели. А еще здесь был небольшой предбанник, где, к неудовольствию Дынина, обнаружился какой-то вихрастый и сумрачный парень, ничуть не похожий на больного. При появлении постороннего он поспешно поднялся со стула и заступил Дынину дорогу.
«Как же я не сообразил, – с досадой подумал тот, – конечно, они поставили здесь охрану. Вообще-то здесь мог быть милиционер, но им не нравится, как работает милиция. Ничего, придется им смириться с тем, что есть».
– Вы кто такой? – подозрительно спросил парень, выразительно откидывая в сторону полу пиджака. За поясом у него торчал вороненый пистолет с коричневой пластмассовой рукояткой.
Дынин молча показал удостоверение. Парень непреклонно покачал головой.
– К хозяину нельзя, – сухо сказал он.
Дынин несколько секунд презрительно рассматривал его, а потом спросил:
– Ты, похоже, меня не знаешь?
Парень заметно насторожился, но ответил уверенно, лениво растягивая слова:
– Какая разница – знаю или не знаю? У меня приказ – никого сюда не пускать!
Дынин улыбнулся, развел руками:
– Приказ – дело святое, верно? Ну, тогда я пошел?
– Да, – холодно сказал охранник, обманутый покладистостью опера.
Дынин неторопливо повернулся к парню спиной, протянул руку к двери. И вдруг резко бросил ее назад, вкладывая в движение плечевого сустава энергию всего своего стокилограммового тела, словно включая железную неудержимую машину, предназначенную дробить и сминать. Его локоть с чудовищной силой врезался парню под ложечку и согнул его пополам, точно куклу из мягкой резины. И тотчас Дынин, бесшумно повернувшись на каблуках, с обеих сторон ударил парня по шее ладонями. Но это он проделал уже аккуратно, почти нежно, стараясь не искалечить. И так же нежно он подхватил его потом под мышки, усаживая осторожно на пол в углу предбанника.
– Вот так, отдохни, – бормотал он себе под нос, выдергивая у парня пистолет из-за пояса. – Не все же работать…
Дынин выпрямился, сунул в карман «ствол» и вошел в следующую комнату. Шапошников лежал на кровати, погруженный в белизну одеял и подушек. Он почти неузнаваемо изменился – осунулся и пожелтел. Кожа на щеках свисала дряблыми складками. К ноздрям его тянулись прозрачные трубки от кислородного аппарата, в локтевых венах обеих рук торчали стальные иглы, зафиксированные полоской пластыря, через которые в кровь с томительной неторопливостью капали какие-то живительные растворы. Шапошников был в сознании.
Дынин подошел ближе, оценивающе разглядывая раненого. Он не был уверен, что сумеет его разговорить. В тусклых глазах Шапошникова не отразилось никаких эмоций, он даже не обеспокоился. Возможно, он так был напичкан лекарствами, что вообще ничего не понимал.
Но отступать было поздно, Дынин полез в карман за красной книжечкой и почти уже достал ее, как вдруг Шапошников пошевелил сизыми, будто замерзшими губами и с присвистом пробормотал:
– А я тебя знаю… Ты – Дынин, верно?.. – Он на секунду будто задохнулся, а потом добавил, безуспешно пытаясь изобразить на лице улыбку: – Вот такие дела, Дынин! Сегодня ты король, а завтра – кусок дерьма… Ну, что смотришь? Херово я выгляжу, да?
Дынин, слегка удивленный тем, что банкир его узнал, официально они никогда не были знакомы, почесал подбородок и ободряюще сказал:
– Да нет, нормально! Бывает, хуже выглядят… В морге, вот…
В глазах Шапошникова на мгновение вспыхнул огонек изумления, сменившийся затем каким-то безумным весельем, отчего лицо банкира вдруг оживилось и даже будто слегка порозовело. Шапошников коротко засмеялся, как закашлял, и с усилием сказал:
– Ну, ты… отмочил… Дынин! В морге… Это – да… А пока грех жаловаться, верно?.. Слушай! Ты где… раньше был?..
– Да меня и сейчас не хотели пускать, – невозмутимо заметил Дынин, чрезвычайно довольный тем, что Шапошников заговорил. – И зря, между прочим! Время идет, а следствие стоит… Ты бы мне помог, Александр Григорьевич, а? Пока языком работать можешь… Ты сильно не напрягайся – так, вкратце… Ты этих подонков знаешь?
Шапошников какое-то время пристально смотрел на него, а потом сказал:
– Знал бы, так они бы давно рядом лежали…
– Ну, а может, запомнил кого?
– Нет… в масках они… в «адидас»… не узнал…
– А кому тебя замочить хотелось? Намек есть какой? Дорогу кому перешел, что ли?
– Слушай, Дынин… это со стороны кто-то… шпана… за «зеленью» приходили…
– Откуда «зелень»? Ты с собой наличку имел? Или у твоей женщины в чулке было?
Шапошников ответил не сразу – то ли отдыхал, то ли не хотел говорить:
– Ладно, тебе скажу… Зацепил ты меня… Никому не говорил… День рождения у нее был… у покойницы… Пятьдесят тысяч баксов… в подарок… Что поделаешь, любовь…
– Ты принес с собой такую сумму? – удивился Дынин. – Налом? Не слабо! И эти отморозки знали? Ты в этом уверен?
– На все сто… чемоданчик взяли… сразу… больше ничего…
– Та-ак! Откуда могли узнать? Твои люди в банке? Брат? Кто еще?
– Исключено… – пробормотал Шапошников. – Никто не мог знать, что баксы будут со мной… Только…
– Только что? – насторожился Дынин.
– Только Лидия, – просипел Шапошников. – Ее Лидией звали… Только зачем ей?..
Дынин хмыкнул. Действительно, зачем трепаться насчет такого подарка лихим отморозкам. Для этого существуют лучшие подруги. Только кое-что ему было непонятно.
– Выходит, это не сюрприз был? – уточнил он. – Она… э-э… знала о деньгах заранее?
– Знала, – покаянно прошептал Шапошников. – Так получилось…
– Понятно, – сказал Дынин. – Кому твоя женщина могла довериться? Подруги, семья…
– Не знаю… – пробормотал банкир. – Мне казалось, что она очень одинока…
Дынин хотел еще спросить насчет стрельбы, его интересовало, в какое место Шапошников ранил бандита, но в этот момент тихо звякнули стекла в окнах, и в палату стремительно ворвался давешний доктор, неприступный и гневный.
– Что здесь происходит? – проговорил он, стремительным шагом проходя через предбанник и, кажется, даже не заметив прикорнувшего в уголке охранника.
Дынин подмигнул обессилевшему от воспоминаний Шапошникову и спокойно обернулся к хирургу.
– Провожу дознание, доктор, – добродушно сообщил он, юмористически поглядывая на возмущенное лицо врача. – Но я уже закончил.
– Немедленно покиньте палату! – категорическим тоном приказал хирург.
– Уже покинул, – буркнул Дынин, оттирая врача в сторону могучим плечом и одновременно выгребая из кармана чужое оружие.
Кажется, хирург истолковал этот жест наихудшим образом, потому что глаза его панически округлились, но Дынин, уже не обращая на него внимания, перешел в соседний закуток, где очухавшийся охранник пытался найти точку опоры, цепляясь за гладкие стены.
– Держи свою пукалку, сынок! – ласково сказал Дынин, вставляя «ствол» парню за пояс. – И в следующий раз не стой у меня на дороге – здоровее будешь!
Парень едва ли понимал, что ему говорят, и все силился встать, блуждая по сторонам очумелыми глазами. Дынин похлопал его по плечу и вышел, проигнорировав усилия врача показать, кто здесь хозяин, – пусть петушится, дело сделано.
Уже покидая отделение, Дынин снова увидел чернобровую смуглянку. Она почему-то все еще стояла на лестнице с таким видом, точно пыталась вспомнить что-то важное. На секунду ее взгляд без особого интереса задержался на внушительной фигуре Дынина и тут же переключился на что-то другое.
Но и этого короткого мига хватило, чтобы Дынина обдало то ли жаром, то ли холодом, и он ощутил, как сжимается сердце от странного чувства, в котором были и возбуждение, и разочарование одновременно. «Эх, где мои семнадцать лет», – с веселым отчаянием спросил он себя, грузно сходя по ступеням, ясно понимая, что вопрос этот не имеет смысла, а лишь создает лишние препятствия на пути Дынина к вожделенному покою.
Он покрутил неодобрительно головой и полез в карман за спасительными сигаретами. Не дотерпев, щелкнул зажигалкой уже в вестибюле и, окутавшись дымом, вышел из корпуса на яркое солнце. Обещание, которое Дынин дал Картавину, начисто вылетело у него из головы.
Глава 4
Девушка сердито посмотрела на него, дернула плечиком и сухо объяснила:
– Посмотрите в его кабинете – третья дверь налево, или в ординаторской – вторая дверь налево, он там должен быть.
– От чего, простите, налево? – попытался уточнить Дынин.
Девушка страдальчески сморщила лоб, досадуя на несообразительного посетителя, и вдруг, запнувшись, добавила виновато:
– Ах да! Я забыла, он же сейчас на операции! Вам придется подождать.
– А если у меня не получается подождать? – осведомился Дынин. – Вообще-то меня интересует больной Шапошников, понимаете? Кто-нибудь может меня к нему проводить?
– Вы родственник, что ли? – со вздохом сказала девушка. – Ну, все равно подождите. У Шапошникова кто-то уже есть… А потом, кажется, у нас нет для вас халата, а без халата в отделении нельзя.
– Ну, наверное, этот вопрос можно все-таки решить? – начиная злиться, сказал Дынин. – У меня ведь тоже нет халата, как видите. А я, между прочим, не родственник, а лицо официальное…
– Что тут происходит, Лариса? – вдруг раздался за спиной Дынина холодный женский голос. – Почему здесь посторонние?
Девочка, которую, оказывается, звали Ларисой, густо покраснела и привстала со стула. Дынин круто обернулся и увидел затянутую в безупречно белый халат немолодую сухощавую женщину с пронзительно-строгим взглядом. Опустив руки в карманы халата, она сверлила этим взглядом то медсестру, то Дынина поочередно.
– Я ему как раз говорила, Надежда Николаевна, – упавшим голосом сообщила Лариса, – что без халата нельзя…
Дынин поспешил прийти ей на помощь.
– Кажется, вы тут за начальство? – доброжелательно проговорил он. – Очень кстати. Девушка не виновата, Надежда Николаевна. Я сам вторгся без спроса. Будем знакомы, оперуполномоченный Дынин. Я к вам по делам службы, нужно допросить Шапошникова…
Взгляд Надежды Николаевны не сделался теплее. По-прежнему не вынимая рук из карманов, она осуждающе произнесла:
– Допросить Шапошникова? Вы с ума сошли? Шапошников в очень тяжелом состоянии. Мы вообще к нему никого не пускаем.
– А вот Лариса мне сказала, – улыбнулся Дынин, – что как раз сейчас у него кто-то есть… Я даже догадываюсь кто. Его братец, верно?
Надежда Николаевна сжала тонкие губы:
– Ну так что ж! Брат есть брат. И потом, это лечащий доктор решает. Без его разрешения…
– Так давайте попросим у него разрешения! – предложил Дынин.
– Ну что ж, ждите! – сказала Надежда Николаевна. – Лечащий доктор сейчас тоже у Шапошникова.
– Вот и отлично! – подхватил Дынин. – Почему бы нам тоже туда не пойти?
– Потому что без разрешения доктора я не могу этого сделать! – отрезала Надежда Николаевна. – Вы взрослый человек, государственный служащий, должны понимать!
– Ладно, где я могу подождать? – сдался Дынин. – И второй вопрос: как зовут лечащего врача?
– Врача зовут Виктор Николаевич Леснов, – сообщила Надежда Николаевна. – А подождать вы можете вот здесь на диванчике… В виде исключения, – добавила она. – Только я категорически прошу вас никуда отсюда не отлучаться!
– Я не буду отлучаться, – заверил Дынин.
Он направился туда, куда указала Надежда Николаевна, и уселся на жесткий диван под колючими бледно-зелеными стрелами комнатных пальм, которые скрашивали казенную стерильную обстановку отделения. Отсюда он мог беспрепятственно наблюдать за всем, что происходит в коридоре, никому не мешая и не мозоля глаза.
Правда, он все-таки поймал на себе несколько обиженных взглядов со стороны Ларисы, но не стал придавать им особого значения. Ничего страшного он здесь пока не натворил, а если девочке нравится трепетать перед начальством – это ее проблемы. Дынин мог только гадать, кем является эта грозная Надежда Николаевна, но решил, что вряд ли она занимает пост выше старшей медсестры. Вмешиваться в чужие порядки он не собирался, поэтому попросту расслабился и, развалясь на диване, принялся ждать. В общем, ему здесь нравилось – тихо и чисто. Единственное неудобство – закурить было просто немыслимо, а его рука сама уже несколько раз тянулась в карман за сигаретой. И отвлечься было нечем, ведь он дал слово никуда не отлучаться. Эпизодически мимо проносились фигуры в белых халатах, и, хотя они были по преимуществу женские, оценить их в полной мере Дынину никак не удавалось. Здесь все крутились как белки в колесе – то ли день выдался такой, то ли сказывалась железная хватка Надежды Николаевны.
Ждать Дынину пришлось не слишком долго – минут десять. Наконец в коридоре появился тот врач, который ему был нужен. Дынин догадался об этом, потому что доктор шел в компании младшего Шапошникова и его девятнадцатилетней дочери Жанны, ухоженной и высокомерной соплячки с пухлыми капризными губами. У обоих на плечи были наброшены казенные белые халаты.
Дынин знал семейство Шапошниковых поверхностно, но для него не было тайной, как оно начинало утверждаться в этой жизни, и эти люди ему совершенно не нравились. В свое время он с удовольствием надел бы на их жадные руки железные браслеты, но вот не довелось. Они оказались умнее и живучее многих. Впрочем, к старшему брату это сейчас не относилось. Его судьба была под большим вопросом. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись.
Зато, похоже, рыжебородый теперь раздулся от важности за двоих. Они с братом были компаньонами, а теперь, в случае печального исхода для старшего, младший получает безраздельную власть над банком. Есть от чего заважничать.
Дынин с большим любопытством наблюдал, как Шапошников разговаривает с врачом – свысока, отрывисто, брезгливо поджимая губы и глядя строго и требовательно. Со стороны вполне можно было подумать, что главный врач делает разнос нерадивому подчиненному.
Доктор, привлекательный молодой человек, аккуратно постриженный, при галстуке, держался с достоинством, не заводился и отвечал банкиру уверенным, но уважительным тоном. На вкус Дынина, даже слишком уважительно. По-видимому, на этого парня магия богатства оказывала значительное действие.
Но больше всего Дынину не понравилось, как врач смотрел на девчонку. Он бросал на нее взгляды, слишком красноречивые для постороннего. Ему явно хотелось, чтобы красотка обратила на него внимание. Пожалуй, восхищение, которое выражали эти взгляды, было слегка наигранным, доктор видел перед собой не столько привлекательную женщину, сколько символ – принцессу, которая купается в золоте и питается бриллиантами. Во всяком случае, у Дынина сложилось именно такое впечатление.
Усилия бедного доктора, разумеется, тратились впустую, Жанна и ее папаша попросту не замечали этих взглядов или не считали нужным замечать. Девчонке вообще уже осточертела больница, и она хотела поскорее смыться из этого безобразия в свой раззолоченный мир. Ее сдерживало только присутствие отца, который все еще выяснял что-то у доктора, постепенно продвигаясь к выходу.
Когда компания миновала его диванчик, Дынин неторопливо поднялся и, заложив руки в карманы брюк, двинулся следом, прислушиваясь к негромким словам, которыми обменивались Шапошников и лечащий врач. На него никто не обратил внимания, несмотря на двухметровый рост. Для этой публики люди в дешевых костюмах автоматически зачислялись в разряд карликов, так уж чудно были устроены их органы чувств.
Доктор проводил Шапошникова до лестничной площадки. Здесь рыжебородый с отвращением сбросил с плеч халат и значительно промолвил:
– Значит, я сейчас к Закревскому… Я считаю, ему нужно пристальнее следить за тем, что происходит в отделениях… Брат должен получать все необходимое… От вас я жду только обнадеживающих новостей! Это однозначно… Неудач я не прощаю, вы знаете… – Он обернулся на капризное подергивание, которым дочь пыталась привлечь его внимание.
Жанна ткнула ему в руки свой халат. Шапошников нахмурился и тут же передал оба халата врачу. Тот взял их молча и перекинул через руку.
– Вот таким образом… – прибавил Шапошников. – Если будут какие-то проблемы, обращайтесь ко мне, телефон у вас есть. Ради брата я горы сверну. Но и вы должны выложиться сполна – это вы уже поняли…
– А насчет того дела, Валентин Григорьевич? – неожиданно сказал врач негромко, но твердо, внимательно глядя Шапошникову в глаза.
Тот уставился на него, не понимая. Потом вскинул подбородок, украшенный рыжей порослью.
– А! Понял! – воскликнул он наконец. – Запомните, Виктор! Нет таких крепостей, которых не взяли бы большевики! Вы были большевиком? Нет? А я успел… Так что все в наших руках… Главное – отдача! Понимаешь?
«Все-таки съехал на «ты», – подумал Дынин, – а я все ждал, когда же он это сделает. Интересно бы узнать, что у них за общее «то дело», но ведь наверняка не скажут».
– Па-ап! – прогнусавила красавица. – Куда ты еще?
– Я к Закревскому, – строго сказал Шапошников. – Пойдешь со мной?
– На фиг он мне нужен! – задохнулась она от возмущения. – Пусть Сергей меня отвезет! Ты опять сейчас засядешь!..
– Я недолго, – бросил Шапошников. – Иди в машину и жди.
Крутанувшись на каблуках, дочь его вышла с крайне надменным видом. Было слышно, как ее туфли цокают на неудобных ступенях.
– У вас очаровательная дочь, – с величайшей серьезностью произнес доктор.
Шапошников пренебрежительно махнул рукой – мнение врача на этот счет его не интересовало. Зато Дынин в тоне хирурга что-то почувствовал и усмехнулся. «Прыткий парнишка, – подумал он, – в домашние врачи, что ли, целит?» Ему не хотелось упустить рыжебородого, и поэтому он вмешался в разговор, намеренно опустив все извинения и приветствия.
– Дынин! – кратко сказал он, тыча Шапошникову под нос удостоверением. – Ищу убийц любовницы вашего брата. Вообще-то хотелось бы потолковать с ним лично, но если нельзя, то можно и с вами… Не возражаете?
Взгляд, каким одарил его рыжебородый, был просто насыщен высокомерием и гневом. Он смотрел так, будто Дынин попросил его бумажник.
Опер без труда выдержал этот взгляд, на него и не так еще смотрели. Если бы он захотел, то этот надутый жлоб с одного удара пролетел бы через всю площадку, выбил двери реанимации да так там и остался. Но приходилось сдерживаться, единственное, что мог себе Дынин позволить, – это разговаривать, не вынимая рук из карманов и называя вещи своими именами.
– К Шапошникову, если вы об этом, нельзя категорически! – поспешно сказал доктор.
Дынин перехватил взгляд, который тот бросил на рыжебородого, ожидая, видимо, благодарности. Но банкир в упор смотрел на Дынина.
– Мне с вами беседовать не о чем, – ледяным тоном заявил он. – А убийц поймают без вас. Как работает у нас милиция, мы хорошо знаем… – Он демонстративно отвернулся и подал доктору кончики пальцев. – До встречи, Виктор. Помните, главное – отдача!
И, резко повернувшись, вышел на лестницу. Дынин разочарованно посмотрел ему вслед, сделал мину, словно у него заболели зубы, и обратился к хирургу:
– Послушайте, Виктор… э-э… не знаю вашего отчества… А может быть, я бы все-таки заглянул к Шапошникову? Одна минута! Это очень важно, поверьте!
Врач взглянул на него снизу вверх. С халатами, перекинутыми через локоть, он показался Дынину похожим на лакея. Кажется, он вдобавок испытывал к мощному неразвитому Дынину инстинктивную неприязнь, опер часто замечал такую неприязнь у мужчин, которых природа не оделила завидной комплекцией.
Хирург хотел что-то сказать, но не успел, потому что хлопнула дверь и из отделения хирургии вышла девушка, как показалось Дынину, красоты необыкновенной. У нее была чуть смугловатая кожа, особенно бросающаяся в глаза на фоне белизны халата, тщательно подогнанного. Кстати, даже на расстоянии Дынин почти физически ощутил гибкость этой талии, упругость груди и жар бедер. Ему и самому стало жарковато, когда он понял, что, кроме нижнего белья, под халатом ничего нет.
Наверное, он выглядел не слишком прилично, когда пялился на незнакомую девушку. Но, к счастью, она не обратила на Дынина никакого внимания. Ее глаза, темные и завораживающие, с легким восточным разрезом, неотрывно смотрели на одного доктора. Она пялилась на него примерно так же, как сам доктор минуту назад пялился на банкирскую дочку, только в ее глазах не было и капли притворства.
Дынин про себя завистливо присвистнул и подумал: нет в жизни счастья. Он дорого бы заплатил, чтобы эта смуглянка смотрела такими глазами на него, а не на этого хитрована в нарядном галстуке. Но это только так говорится. Взгляды – одна из тех вещей, что не покупаются за деньги, да и, по правде сказать, у Дынина в карманах ничего и не было, кроме мятой десятки.
Между тем девушка с недоумением улыбнулась, заметив, что врач стоит, держа в руках халаты, и без церемоний спросила:
– Ты чего это? Что это за халаты? Ты ждешь кого-то? – В голосе ее, обволакивающем и теплом, явно звучали интимные нотки.
Дынину стало неловко, и он отвернулся. За спиной у него доктор что-то пробормотал, досадливо и раздраженно. Девушка тоже понизила голос и заговорила едва слышно, но с несомненной тревогой.
«Кажется, пошло выяснение отношений, – подумал Дынин. – Однако лафа у них тут в больнице. Такие кадры – и под халатом практически ничего. Лопнуть можно от зависти. А этот докторишка, похоже, еще нос воротит».
Спор за спиной Дынина становился все жарче. Эта парочка постепенно сместилась к дверям, ведущим на лестницу, и, кажется, совершенно позабыла о присутствии постороннего.
Дынину вдруг пришла в голову дерзкая мысль. Он решительно распахнул дверь и опять вошел в отделение. Главное было не попасть сейчас на глаза Надежде Николаевне, за остальное Дынин не беспокоился.
Поравнявшись с сидевшей за столом Ларисой, он спросил, где лежит Шапошников.
– Виктор разрешил, – нахально добавил он.
Окончательно сбитая с толку Лариса не стала перечить. Она встала и сама отвела Дынина в конец коридора, опасливо глядя на его невозмутимое лицо. Найдя нужную дверь, Дынин поблагодарил девушку кивком головы и, не раздумывая, вошел в палату.
Наверняка это была лучшая палата. Это было видно по внутренней отделке, по наличию телевизора и дорогой мебели. А еще здесь был небольшой предбанник, где, к неудовольствию Дынина, обнаружился какой-то вихрастый и сумрачный парень, ничуть не похожий на больного. При появлении постороннего он поспешно поднялся со стула и заступил Дынину дорогу.
«Как же я не сообразил, – с досадой подумал тот, – конечно, они поставили здесь охрану. Вообще-то здесь мог быть милиционер, но им не нравится, как работает милиция. Ничего, придется им смириться с тем, что есть».
– Вы кто такой? – подозрительно спросил парень, выразительно откидывая в сторону полу пиджака. За поясом у него торчал вороненый пистолет с коричневой пластмассовой рукояткой.
Дынин молча показал удостоверение. Парень непреклонно покачал головой.
– К хозяину нельзя, – сухо сказал он.
Дынин несколько секунд презрительно рассматривал его, а потом спросил:
– Ты, похоже, меня не знаешь?
Парень заметно насторожился, но ответил уверенно, лениво растягивая слова:
– Какая разница – знаю или не знаю? У меня приказ – никого сюда не пускать!
Дынин улыбнулся, развел руками:
– Приказ – дело святое, верно? Ну, тогда я пошел?
– Да, – холодно сказал охранник, обманутый покладистостью опера.
Дынин неторопливо повернулся к парню спиной, протянул руку к двери. И вдруг резко бросил ее назад, вкладывая в движение плечевого сустава энергию всего своего стокилограммового тела, словно включая железную неудержимую машину, предназначенную дробить и сминать. Его локоть с чудовищной силой врезался парню под ложечку и согнул его пополам, точно куклу из мягкой резины. И тотчас Дынин, бесшумно повернувшись на каблуках, с обеих сторон ударил парня по шее ладонями. Но это он проделал уже аккуратно, почти нежно, стараясь не искалечить. И так же нежно он подхватил его потом под мышки, усаживая осторожно на пол в углу предбанника.
– Вот так, отдохни, – бормотал он себе под нос, выдергивая у парня пистолет из-за пояса. – Не все же работать…
Дынин выпрямился, сунул в карман «ствол» и вошел в следующую комнату. Шапошников лежал на кровати, погруженный в белизну одеял и подушек. Он почти неузнаваемо изменился – осунулся и пожелтел. Кожа на щеках свисала дряблыми складками. К ноздрям его тянулись прозрачные трубки от кислородного аппарата, в локтевых венах обеих рук торчали стальные иглы, зафиксированные полоской пластыря, через которые в кровь с томительной неторопливостью капали какие-то живительные растворы. Шапошников был в сознании.
Дынин подошел ближе, оценивающе разглядывая раненого. Он не был уверен, что сумеет его разговорить. В тусклых глазах Шапошникова не отразилось никаких эмоций, он даже не обеспокоился. Возможно, он так был напичкан лекарствами, что вообще ничего не понимал.
Но отступать было поздно, Дынин полез в карман за красной книжечкой и почти уже достал ее, как вдруг Шапошников пошевелил сизыми, будто замерзшими губами и с присвистом пробормотал:
– А я тебя знаю… Ты – Дынин, верно?.. – Он на секунду будто задохнулся, а потом добавил, безуспешно пытаясь изобразить на лице улыбку: – Вот такие дела, Дынин! Сегодня ты король, а завтра – кусок дерьма… Ну, что смотришь? Херово я выгляжу, да?
Дынин, слегка удивленный тем, что банкир его узнал, официально они никогда не были знакомы, почесал подбородок и ободряюще сказал:
– Да нет, нормально! Бывает, хуже выглядят… В морге, вот…
В глазах Шапошникова на мгновение вспыхнул огонек изумления, сменившийся затем каким-то безумным весельем, отчего лицо банкира вдруг оживилось и даже будто слегка порозовело. Шапошников коротко засмеялся, как закашлял, и с усилием сказал:
– Ну, ты… отмочил… Дынин! В морге… Это – да… А пока грех жаловаться, верно?.. Слушай! Ты где… раньше был?..
– Да меня и сейчас не хотели пускать, – невозмутимо заметил Дынин, чрезвычайно довольный тем, что Шапошников заговорил. – И зря, между прочим! Время идет, а следствие стоит… Ты бы мне помог, Александр Григорьевич, а? Пока языком работать можешь… Ты сильно не напрягайся – так, вкратце… Ты этих подонков знаешь?
Шапошников какое-то время пристально смотрел на него, а потом сказал:
– Знал бы, так они бы давно рядом лежали…
– Ну, а может, запомнил кого?
– Нет… в масках они… в «адидас»… не узнал…
– А кому тебя замочить хотелось? Намек есть какой? Дорогу кому перешел, что ли?
– Слушай, Дынин… это со стороны кто-то… шпана… за «зеленью» приходили…
– Откуда «зелень»? Ты с собой наличку имел? Или у твоей женщины в чулке было?
Шапошников ответил не сразу – то ли отдыхал, то ли не хотел говорить:
– Ладно, тебе скажу… Зацепил ты меня… Никому не говорил… День рождения у нее был… у покойницы… Пятьдесят тысяч баксов… в подарок… Что поделаешь, любовь…
– Ты принес с собой такую сумму? – удивился Дынин. – Налом? Не слабо! И эти отморозки знали? Ты в этом уверен?
– На все сто… чемоданчик взяли… сразу… больше ничего…
– Та-ак! Откуда могли узнать? Твои люди в банке? Брат? Кто еще?
– Исключено… – пробормотал Шапошников. – Никто не мог знать, что баксы будут со мной… Только…
– Только что? – насторожился Дынин.
– Только Лидия, – просипел Шапошников. – Ее Лидией звали… Только зачем ей?..
Дынин хмыкнул. Действительно, зачем трепаться насчет такого подарка лихим отморозкам. Для этого существуют лучшие подруги. Только кое-что ему было непонятно.
– Выходит, это не сюрприз был? – уточнил он. – Она… э-э… знала о деньгах заранее?
– Знала, – покаянно прошептал Шапошников. – Так получилось…
– Понятно, – сказал Дынин. – Кому твоя женщина могла довериться? Подруги, семья…
– Не знаю… – пробормотал банкир. – Мне казалось, что она очень одинока…
Дынин хотел еще спросить насчет стрельбы, его интересовало, в какое место Шапошников ранил бандита, но в этот момент тихо звякнули стекла в окнах, и в палату стремительно ворвался давешний доктор, неприступный и гневный.
– Что здесь происходит? – проговорил он, стремительным шагом проходя через предбанник и, кажется, даже не заметив прикорнувшего в уголке охранника.
Дынин подмигнул обессилевшему от воспоминаний Шапошникову и спокойно обернулся к хирургу.
– Провожу дознание, доктор, – добродушно сообщил он, юмористически поглядывая на возмущенное лицо врача. – Но я уже закончил.
– Немедленно покиньте палату! – категорическим тоном приказал хирург.
– Уже покинул, – буркнул Дынин, оттирая врача в сторону могучим плечом и одновременно выгребая из кармана чужое оружие.
Кажется, хирург истолковал этот жест наихудшим образом, потому что глаза его панически округлились, но Дынин, уже не обращая на него внимания, перешел в соседний закуток, где очухавшийся охранник пытался найти точку опоры, цепляясь за гладкие стены.
– Держи свою пукалку, сынок! – ласково сказал Дынин, вставляя «ствол» парню за пояс. – И в следующий раз не стой у меня на дороге – здоровее будешь!
Парень едва ли понимал, что ему говорят, и все силился встать, блуждая по сторонам очумелыми глазами. Дынин похлопал его по плечу и вышел, проигнорировав усилия врача показать, кто здесь хозяин, – пусть петушится, дело сделано.
Уже покидая отделение, Дынин снова увидел чернобровую смуглянку. Она почему-то все еще стояла на лестнице с таким видом, точно пыталась вспомнить что-то важное. На секунду ее взгляд без особого интереса задержался на внушительной фигуре Дынина и тут же переключился на что-то другое.
Но и этого короткого мига хватило, чтобы Дынина обдало то ли жаром, то ли холодом, и он ощутил, как сжимается сердце от странного чувства, в котором были и возбуждение, и разочарование одновременно. «Эх, где мои семнадцать лет», – с веселым отчаянием спросил он себя, грузно сходя по ступеням, ясно понимая, что вопрос этот не имеет смысла, а лишь создает лишние препятствия на пути Дынина к вожделенному покою.
Он покрутил неодобрительно головой и полез в карман за спасительными сигаретами. Не дотерпев, щелкнул зажигалкой уже в вестибюле и, окутавшись дымом, вышел из корпуса на яркое солнце. Обещание, которое Дынин дал Картавину, начисто вылетело у него из головы.
Глава 4
Верно говорят, что смерть всех равняет. Голыми мы в этот мир приходим, так и уходим. Ничего с собой не прихватишь – ни парчи, ни золота, ни хором каменных. Как бы еще и в убытке не остаться. Кончить жизнь, как, например, Лидка Козлова кончила, – это и врагу не пожелаешь.
Уже девять дней прошло с похорон, а Марина до сих пор в себя прийти не могла. Еще бы, как-никак они с Лидкой были лучшими подругами и, хотя в последнее время встречались нечасто, отношения сохраняли. Когда дружишь с пятого класса, это все-таки что-то значит.
Конечно, жизнь их все равно развела бы. Лидка свой счастливый билетик вытащила. Другое дело, что недолгое ее счастье было, но это кому что на роду написано. А вообще ей везло – не в пример Маринке. Это надо же – отхватить такого любовника, первого банкира в городе! Но у Лидки на это всегда нюх был просто звериный! И манеры у нее откуда-то появлялись такие, будто она всю жизнь по столичным тусовкам ошивалась. Ну, и внешность. То ли от природы, то ли секрет она какой знала, но в свои тридцать с малюсеньким хвостиком Лидка умудрялась так выглядеть, что больше двадцати пяти ей никто не давал. Разве что по утрам, спозаранку, когда не перед кем напрягаться, все эти синяки и шрамы, которых за три десятка от души нахватаешь, как ни береги себя, вот тогда все они, может, и вылезали из нее, как шило из мешка. Но в такие минуты Лидка до себя никого не допускала, разве что Маринку, и то не каждый раз.
Одним словом, фартило ей, не то что подруге. Маринка-то выше мастера в зачуханном салоне красоты не пошла. Целый день на ногах, от этого у самой красоты не прибавилось. Да и денег тоже. Какие это деньги – смех, а не деньги, особенно если сравнить с тем, что Лидка имела.
Этот банкир и квартиру ей обставил, и кольца дарил, и тряпки парижские. Бывало, и наличные подкидывал – за один раз столько, что Маринке целых полгода нужно в своей «Короне» крутиться, чтобы такую сумму заработать. А перед самой смертью вообще пообещал в подарок пятьдесят штук баксов! Целое богатство. Маринка и представить себе не могла таких денег. Ей-то с мужиками не везло напрочь. Почему-то ей попадались только такие, которые все норовили за ее счет проехаться. Два мужа было – и оба пьяницы несусветные. Потом-то она поняла, что ей лучше одной жить, так проще. Приходящие мужики тоже все больше никудышные попадались, но эти хоть из дома не тащили, а в случае чего Маринка с ними не церемонилась. Прибыли только с них не было никакой, так, развлечение. Как ни крути, а совсем без мужика не получается. Говорят, на Западе искусственных мужиков придумали, вибраторы всякие, но до такой пошлости Маринка опуститься не могла, хотя любопытно было бы взглянуть хоть одним глазком на заморские чудеса.
В общем, судьба у них с подругой сложилась – небо и земля. Правда, это еще как посмотреть. Она худо-бедно, а живет еще, а Лидку в землю закопали. И что интересно, только ее грешная душа отлетела, и стала она никому не нужна. И похороны вышли какие-то торопливые и совсем не пышные – хоронила-то одна старая мать да еще кой-какая родня, а из этих, из крутых, и не помог никто. Ни копейки не дали. Маринка так и не узнала, получила Лидка перед смертью свои пятьдесят тысяч или нет.
Уже девять дней прошло с похорон, а Марина до сих пор в себя прийти не могла. Еще бы, как-никак они с Лидкой были лучшими подругами и, хотя в последнее время встречались нечасто, отношения сохраняли. Когда дружишь с пятого класса, это все-таки что-то значит.
Конечно, жизнь их все равно развела бы. Лидка свой счастливый билетик вытащила. Другое дело, что недолгое ее счастье было, но это кому что на роду написано. А вообще ей везло – не в пример Маринке. Это надо же – отхватить такого любовника, первого банкира в городе! Но у Лидки на это всегда нюх был просто звериный! И манеры у нее откуда-то появлялись такие, будто она всю жизнь по столичным тусовкам ошивалась. Ну, и внешность. То ли от природы, то ли секрет она какой знала, но в свои тридцать с малюсеньким хвостиком Лидка умудрялась так выглядеть, что больше двадцати пяти ей никто не давал. Разве что по утрам, спозаранку, когда не перед кем напрягаться, все эти синяки и шрамы, которых за три десятка от души нахватаешь, как ни береги себя, вот тогда все они, может, и вылезали из нее, как шило из мешка. Но в такие минуты Лидка до себя никого не допускала, разве что Маринку, и то не каждый раз.
Одним словом, фартило ей, не то что подруге. Маринка-то выше мастера в зачуханном салоне красоты не пошла. Целый день на ногах, от этого у самой красоты не прибавилось. Да и денег тоже. Какие это деньги – смех, а не деньги, особенно если сравнить с тем, что Лидка имела.
Этот банкир и квартиру ей обставил, и кольца дарил, и тряпки парижские. Бывало, и наличные подкидывал – за один раз столько, что Маринке целых полгода нужно в своей «Короне» крутиться, чтобы такую сумму заработать. А перед самой смертью вообще пообещал в подарок пятьдесят штук баксов! Целое богатство. Маринка и представить себе не могла таких денег. Ей-то с мужиками не везло напрочь. Почему-то ей попадались только такие, которые все норовили за ее счет проехаться. Два мужа было – и оба пьяницы несусветные. Потом-то она поняла, что ей лучше одной жить, так проще. Приходящие мужики тоже все больше никудышные попадались, но эти хоть из дома не тащили, а в случае чего Маринка с ними не церемонилась. Прибыли только с них не было никакой, так, развлечение. Как ни крути, а совсем без мужика не получается. Говорят, на Западе искусственных мужиков придумали, вибраторы всякие, но до такой пошлости Маринка опуститься не могла, хотя любопытно было бы взглянуть хоть одним глазком на заморские чудеса.
В общем, судьба у них с подругой сложилась – небо и земля. Правда, это еще как посмотреть. Она худо-бедно, а живет еще, а Лидку в землю закопали. И что интересно, только ее грешная душа отлетела, и стала она никому не нужна. И похороны вышли какие-то торопливые и совсем не пышные – хоронила-то одна старая мать да еще кой-какая родня, а из этих, из крутых, и не помог никто. Ни копейки не дали. Маринка так и не узнала, получила Лидка перед смертью свои пятьдесят тысяч или нет.