Страница:
В 1791 году Екатерина II писала одному из французских философов: «Цезарь придет. Он придет, не смейте в этом сомневаться». Прошло несколько лет. Никаким Цезарем не пахло, но Екатерина даже не думала менять свое мнение, она была уверена: «Если Франция выйдет из всего этого, она приобретет силу бо'л ьшую, чем когда-нибудь. Она будет послушна, как ягненок. Но ей нужен человек высшего порядка, искусный и смелый, выше уровня своих современников и, быть может, выше уровня всего века».
Эти строки умная Катенька написала в 1794 году, когда звезда Наполеона еще не взошла над горизонтом. Невооруженным глазом ее можно было заметить только через два года – в 1796-м, когда Наполеон легко и непринужденно повторил подвиг Ганнибала – перевалил Альпы и завоевал Италию. И впервые на эту одинокую, ослепительную и быстро всходящую звезду указал сухонький старческий палец Суворова. Как профессионал он сразу все понял и сказал: «Далеко шагает, пора унять молодца».
Глава 2
Эти строки умная Катенька написала в 1794 году, когда звезда Наполеона еще не взошла над горизонтом. Невооруженным глазом ее можно было заметить только через два года – в 1796-м, когда Наполеон легко и непринужденно повторил подвиг Ганнибала – перевалил Альпы и завоевал Италию. И впервые на эту одинокую, ослепительную и быстро всходящую звезду указал сухонький старческий палец Суворова. Как профессионал он сразу все понял и сказал: «Далеко шагает, пора унять молодца».
Глава 2
ТИХИЙ МАТЕМАТИК ГРОМИТ ИТАЛИЮ
9 марта 1796 года Наполеон женился, а через два дня, 11 марта, оставил жену и уехал воевать в Италию. О жене и свадьбе чуть позже. А пока об Италии...
Никакой Италии в нашем понимании тогда не было. Италия как единая страна вообще новообразование, появившееся на карте мира только во второй половине XIX века. А тогда Апеннинский полуостров представлял собой лоскутное одеяло из герцогств, королевств, республик и отдельной Папской области вокруг Рима. Изрядный кусок «сапожка» принадлежал Австрии.
Как Наполеон оказался на этом лоскутном одеяле? В то время над революционной Францией сгустились тучи очередной антифранцузской коалиции, в которую входили Австрия, Россия, Англия, Сардинское королевство, Королевство обеих Сицилий, а также горстка микроскопических германских государств. Наполеон предложил Директории разбить австрийские войска и их союзников на территории Италии.
Директория же полагала, что главные военные действия развернутся в Западной Германии. Для этого готовились лучшие войска и генералы. Но, выслушав Наполеона и не вполне поверив в успех его прожектов, директора все же решили, что вторжение Наполеона в Италию будет полезно как отвлекающий маневр. Поэтому Наполеону дали худшее, что было у республики – армию, стоявшую на юге Франции. Армию босую, оборванную, постоянно обворовываемую интендантами, лишенную боеприпасов, разложившуюся донельзя. И маленькую. У Бонапарта от силы 30 тысяч человек. А ему противостояла 200-тысячная вражеская армия, рассредоточенная по Италии. Именно с таким по численности войском и при таком соотношении сил Ганнибал когда-то перевалил через Альпы. И завоевал Италию. Наполеон это упражнение повторил.
Но сначала, прибыв в Ниццу и едва приняв командование, он узнал, что солдаты одного из батальонов его армии отказались выполнить приказ о передислокации, сославшись на то, что им не в чем идти – они были босыми. Нищета в армии, которую дали Наполеону, была такой, что в штабе генерала Массены не было писчей бумаги для написания приказов, а два поручика при штабе имели одну пару штанов на двоих. Причем когда один из них шел на свидание в общих штанах, он подвязывал подошвы к сапогам веревками.
О дисциплине в такой армии говорить не приходилось. И, по идее, сначала нужно было реанимировать армию, а потом уже воевать. Но времени у Наполеона не было – промедление грозило сорвать итальянский поход. Впрочем, цейтноты никогда не пугали его. Бонапарт, как всегда, развил бешеную деятельность.
«Приходится часто расстреливать», – писал он в своих отчетах в Париж. Однако расстреливал молодой генерал не только мародеров и прочих нарушителей дисциплины. Начал он с интендантов. Снабжение сразу улучшилось, и солдаты это моментально заметили, подтянулись. Кроме того, Наполеону нужно было поставить себя перед офицерами. Это были лихие ребята – Массена, Ожеро, – которые не очень понимали, почему командовать ими из Парижа прислали какого-то 27-летнего мальчишку.
Для того чтобы понять, какого сорта были эти люди, достаточно слегка ознакомиться с биографией, например, Ожеро. Пьер Ожеро – сын парижского лакея. Еще при короле Людовике он пошел в армию, где увлекся фехтованием и вскоре стал одним из лучших фехтовальщиков Франции. А тех, кто хорошо дерется, все время тянет подраться. Поэтому Ожеро стал страшным дуэлянтом. После одной из дуэлей, закончившихся смертью его соперника, Ожеро был вынужден бежать из Франции. Через Грецию и Османскую империю он попал в Россию. Где, по протекции одного русского полковника, стал сержантом русской армии.
Ожеро воевал в войсках Суворова, участвовал во взятии Измаила. А когда его часть перевели в Польшу, дезертировал из русской армии и всплыл в Пруссии. Там он попал в гвардию Фридриха II, но и в ней надолго не задержался. Дезертировав из прусской армии, Ожеро на какое-то время остановился в городе Дрездене, где зарабатывал на жизнь, давая уроки фехтования и танцев. Потом жизнь закинула его в Неаполь, где Ожеро женился на гречанке, с которой переехал в Лиссабон. Там его арестовали как французского революционного шпиона, поскольку на дворе был уже 1792 год. Чтобы освободить мужа, молодая жена бросилась к капитану стоявшего в лиссабонском порту французского корабля. Капитан оказался страшным авантюристом. Он объявил, что если португальское правительство не освободит французского гражданина, Франция объявит Португалии войну! Это было настолько глупо, что сработало. Ожеро выпустили, и он с женой на корабле капитана-авантюриста прибыл во Францию. Там его сделали капитаном, а потом он быстро вырос до генерала. Так что с Наполеоном Ожеро встретился в одном звании.
Вот такой вот архаровец, отчаянной смелости рубака, дуэлянт и авантюрист. Почему он должен был подчиняться какому-то парижскому выскочке, который, вдобавок, младше его?
Ожеро поначалу попробовал даже грубить Наполеону. Однако Наполеон подошел к Ожеро и спокойно сказал: «Генерал, вы выше меня на голову. Но если вы не перестанете мне грубить, я быстро ликвидирую это различие». Хамоватый Ожеро открыл было рот, но, взглянув в голубые глаза Наполеона, закрыл его обратно, поняв: этот может. Отстрижет башку на раз.
Позже Ожеро вспоминал: «Этот маленький генерал, этот сукин сын, навел на меня страх! Я и сам не могу объяснить чувства, какими был раздавлен при одном только взгляде на него».
Восстановив всего за две недели дисциплину и произведя впечатление на свою армию оборванцев, Наполеон решил не ждать окончательного обеспечения своей армии всем необходимым, решив: сами возьмем все, что нужно, у врага. Поэтому 9 апреля 1796 года оборванная армия длинноволосого молодого генерала двинулась через Альпы. Успешно перевалив через горы, генерал Бонапарт оказался в Италии. А дальше началось то, что потом продолжалось почти всегда и везде, где появлялся Наполеон.
За первые шесть дней пребывания в Италии он провел шесть битв и все шесть выиграл. Покончив таким образом с войсками Сардинского королевства и заключив с сардинским королем мир, Наполеон остался один на один с австрийцами.
Сначала Наполеон отбросил австрийцев к реке По.
Затем 10 мая возле местечка Лоди он снова разбил австрийцев в тяжелом бою.
15 мая Наполеон взял Милан и отбил в Париж депешу: «Ломбардия принадлежит республике».
Далее наполеоновские войска заняли Ливорно, Болонью, Модену, Тоскану. Любопытно, что Пермское герцогство, равно как и Тосканское, австрийцев не поддерживали, а поддерживали, напротив, нейтралитет. Но Наполеон был человеком широкой души. Он не стал «мышей сортировать», разбираться в этих мелких государствах-недоразумениях, кто там из них за кого болеет. Просто занимал столицу и брал у властей все, что ему было нужно: лошадей, пушки, порох, обмундирование, провизию для армии. А где ему еще было все это брать?.. На придорожных кустах лошади не росли, и порох с неба не сыпался.
Когда отнимают шмотки, это, конечно, плохо. Но ведь Наполеон и давал. Наполеоновская армия несла с собой революцию. Наполеон уничтожил в Италии феодальные пережитки, лишил церкви и монастыри права на местные поборы, приблизил местное законодательство к более прогрессивному французскому. Он строго запретил заимствованный на востоке дикий обычай производства евнухов. О ту пору при дворах местных повелителей кастрировали мальчиков, чтобы до старости сохранить у них детский голос. «Я решительно пресек эту постыдную и ужасную практику во всех странах, где правил», – вспоминал Наполеон. Даже в привыкшем к разврату папском Риме он под страхом смертной казни запретил калечить детей.
Все это, конечно, не могло не возмущать монархическую Европу. Австрия бросила против Бонапарта новую армию взамен уничтоженных частей.
Наполеон разбил австрийцев при Сало.
Наполеон разбил австрийцев в Бреши.
Наполеон разбил австрийцев при Лонато.
Наполеон разбил австрийцев под Кастильоном.
Австрия послала еще одну армию. Наполеон разбил и ее.
...Может показаться, что все давалось ему изумительно легко. Это не так. Конечно, в вопросах военных он был непревзойденным гением, и садиться с этим гроссмейстером «играть в войну» на равных было глупо. Но дело в том, что на шахматной доске у Наполеона оставалось все меньше фигур. Его солдаты гибли в каждом сражении, армия таяла, Наполеон слал в Париж депеши, умоляя метрополию о подкреплениях, но ничего не получал. История с Ганнибалом зеркально-трагически повторялась через две тысячи лет.
Но Наполеон не был Ганнибалом. И его армия была во сто крат лучше ганнибаловой. Она состояла не из угрюмых карфагенских наемников, а из веселых, свободных французских республиканцев, которые буквально месяц назад были полуразложившимся сбродом и вдруг, за пару недель, проведенных с этим маленьким генералом, стали себя по-человечески уважать. А еще через две недели, сдерживая слезы, слушали в Италии слова своего генерала:
– Солдаты! За пятнадцать дней вы одержали шесть побед, взяли двадцать одно знамя, пятьдесят пять орудий и несколько крепостей. Вы завоевали богатейшую часть Пьемонта. Лишенные всего, вы все наверстали: выигрывали сражения без пушек, переходили реки без мостов, делали форсированные марши без сапог, стояли на бивуаках без водки и часто без хлеба. Только республиканские фаланги, только солдаты свободы способны были терпеть то, что терпели вы. Благодарю вас, солдаты!.. Но вы еще ничего не сделали по сравнению с тем, что вам предстоит сделать!
Это был уже не сброд. Это была лучшая армия мира. Только маленькая. И здесь совершенно необходимо сказать пару слов о том духе, что царил в наполеоновских частях. В отличие от феодальных армий прочих стран Европы, где практиковались телесные наказания, французская армия не была разделена на черную кость и белую. Здесь офицеры не видели в солдатах бессловесную скотину и не наказывали их шомполами, как крепостных рабов. Во французской армии воевали свободные граждане. Может быть, поэтому они все время и хохотали.
На марше, на привалах, после боя всегда можно было слышать шутки, подколки, подначки и здоровый молодецкий гогот.
Наполеон отметил эту необыкновенную веселость и в донесениях Директории писал о своей армии: «Ничто не может сравниться с их храбростью, кроме веселости».
Стендаль вспоминал: «Только беззаветная храбрость и веселость армии равнялась бедности ее. Люди смеялись и пели весь день». И он же писал: «Вместе с оборванными бедняками-французами в Ломбардию хлынула такая могучая волна счастья и радости, что только священники да кое-кто из дворян заметили тяжесть шестимиллионной контрибуции... Ведь эти французские солдаты с утра до вечера смеялись и пели, все были моложе 25 лет, а их главнокомандующему недавно исполнилось 27...»
Эта необузданная веселость – следствие молодости, солнца и свободы. Наполеона всегда в избытке окружали молодые люди, кипящие энергией. И не только в деле военном. Некий Моле, например, при Наполеоне в 29 лет стал членом Госсовета и министром путей сообщения. Потом, через многие-многие годы, эти люди часто вспоминали острые ощущения молодости, душевного подъема, великой силы и предчувствия грандиозных побед. Вот как постаревший Клод-Франсуа де Меневаль в своих мемуарах описывал день, когда Наполеон впервые пригласил его поработать своим личным секретарем, что было равносильно приглашению войти в историю, практически в вечность: «Я вернулся в квартиру, которую занимал, и находился в страшно возбужденном состоянии, мне было не до сна. Я стоял, мечтая лишь о покое ночи, чтобы в уме воспроизвести все, что случилось со мной в этот день. Мне было тогда 24 года».
На острове Святой Елены Наполеон вспоминал об этой первой своей настоящей армии: «Клеветники говорят, что я покорил Италию, имея в своем распоряжении несколько тысяч каторжников, отбывавших наказание на галерах. На самом деле более прекрасной армии, чем та, никогда не существовало. Более половины ее составляли образованные люди, сыновья купцов, юристов, врачей и лучшие представители фермерства и буржуазии. Две трети из них были грамотными, умеющими писать и способными стать офицерами. Рассматривая список полка, я ломал голову над решением вопроса, кто из солдат более всего достоин поощрения или заслуживает повышения в звании, ибо все они были слишком хороши. Да все мои армии были такими! В походе я часто обращался к солдатам, чтобы кто-нибудь из них вышел из рядов и стал писать под мою диктовку. Меня тотчас окружала дюжина солдат, полных желания стать моими писарями, так как мало было тех, кто не умел писать».
А как относились солдаты к своему генералу? Поначалу не доверяя парижскому выскочке, они сами решили присваивать ему неофициальные звания. И после каждой битвы солдаты, посовещавшись, повышали своего полководца. После битвы при Лоди, когда Наполеон бросился под пули, увлекая за собой солдат в атаку, ему присвоили очередное звание, которое отчего-то зацепилось за историю, да так осталось в ней – «маленький капрал».
Похожий случай произошел и при Арколе, где у Бонапарта оставалось всего 20 тысяч человек, а у австрийцев – 60 тысяч. У французов было не только втрое меньше людей, но и позиция хуже. Австрийцы успели занять позиции на высотах, и атака французов захлебнулась. Тогда Наполеон совершил один из тех дерзких маневров, что часто приносили ему победу. Он решил обойти противника с тыла, через болота, и навязать австрийцам бой в узком месте, где их численное преимущество не играло бы никакой роли. Так когда-то царь Леонид со своим небольшим отрядом спартанцев навязал огромному персидскому войску царя Ксеркса бой в Фермопилах – узком месте, где численное преимущество персов уже не имело значения. Но для того, чтобы осуществить наполеоновский замысел и выйти к нужному месту, надо было захватить Аркольский мост, который прошивался ружейным и пушечным огнем австрийцев.
Впоследствии момент штурма моста был запечатлен разными художниками. На картинах изображен Наполеон со знаменем в руке, который возглавляет атаку. Некоторые, весьма немногочисленные, критики полагают, что этот эпизод – всего лишь легенда, придуманная Наполеоном для возвеличивания собственного имени. И что вовсе он не бежал под пули со знаменем.
Подобная точка зрения выглядит странно. Наполеон в своей жизни сделал очень много. И сундуки истории, набитые им разными удивительными событиями, вряд ли стали бы тяжелее из-за одного поддельного жемчужного зерна. Наполеон рисковал жизнью столько раз, что вообще удивительно, как ему удалось умереть своей смертью. За его долгую боевую биографию под ним убило 18 лошадей (первую как раз под Арколе). А когда после смерти Наполеона обмывали, на его теле были обнаружены старые шрамы, о существовании которых никто ничего не знал. Во время ранений ближайшее окружение просто заматывало его рану тряпкой, вымоченной в соленой воде. Часто Наполеон даже не звал врача. Позже мы увидим, как в Яффе он без тени сомнения зайдет в чумной барак, чтобы пожать руки французским солдатам. Наконец всего за полгода до Арколе Наполеон точно так же возглавил атаку через простреливаемый австрийскими пушками мост в Лоди. И вдруг нам говорят, что эпизод со штурмом Аркольского моста – выдумка и «часть наполеоновской легенды»!..
Видимо, эти странные попытки опровержения исторической реальности берут свое начало от того факта, что атака, возглавляемая Наполеоном, не была окончательной – французов после нее выбили с моста. Вообще, Аркольский мост несколько раз переходил из рук в руки. Несколько первых безуспешных попыток взять его провалились – картечь просто сметала атакующих с моста. К тому времени, когда к мосту подскакал Наполеон, большинство французских офицеров было уже убито, боевой дух солдат упал. Наполеон мгновенно оценил ситуацию, понял, что дело – дрянь, спешился, схватил дырявое от пуль и картечи знамя и увлек за собой солдат. Оставшиеся офицеры быстро окружили Бонапарта своими телами. Даже дважды раненый Ланн бежал рядом, стараясь защитить своим телом Наполеона. Картечь и пули косили бегущих. Рядом с Наполеоном был убит полковник Мюрон, и его кровь брызнула Наполеону в лицо.
В конечном итоге французы мост взяли и австрийцев разбили. Но тем показалось мало. Австрийцы мечтали о реванше.
И потому в следующем году еще два раза огребли по полной программе. Только тогда австрийский двор запросил мира. А по газетам и салонам Европы полетело, чтобы уже никогда более не утихать, прежде никому не известное имя – Наполеон Бонапарт.
Через десять с лишним лет генерал Лассаль вспоминал тот первый итальянский поход и молодого республиканского генерала Бонапарта: «В Италии у него было мало людей, да и те без оружия, без хлеба, без сапог, без денег, без администрации. Наружность его была незначительна, он имел репутацию математика и мечтателя. Никакого еще дела не было за ним, и ни одного друга; он слыл медведем, потому что был всегда один и погружен в свои мысли. Он должен был создать все, и создал. Вот где он был всего изумительнее».
Здесь я бы хотел обратить внимание на странные слова Лассаля: «он имел репутацию математика». Увлечение Наполеона наукой вообще и математикой в частности известно. Менее известны его математические успехи. Занимаясь математикой для собственного удовольствия, Наполеон, например, доказал теорему, которая теперь так и называется – теорема Наполеона. Звучит она так: «На сторонах произвольного треугольника построены внешние равносторонние треугольники. Докажите, что центры этих внешних треугольников образуют равносторонний треугольник». Попробуйте ее доказать на досуге.
Не удивительно, что при Наполеоне науки во Франции переживали необыкновенный расцвет. Именно при Наполеоне в стране возникли профессиональные ученые, то есть люди, которые занимались только наукой и не должны были думать о хлебе насущном, поскольку император ввел финансовую поддержку ученых со стороны государства.
В Наполеоновскую эпоху блистали и всходили такие звезды, как Гумбольдт, Гей-Люссак, Лаплас, Кулон, Араго, Ампер, Фурье, Френель, Коши, Пуассон. Более привычно звучат для нашего слуха эти фамилии не в сочетаниях со своими именами, коих порой и специалисты не могут вспомнить, а в следующих формах: «теорема Коши», «ряды Фурье», «зоны Френеля», «закон Гей-Люссака», «распределение Пуассона».
Я уже упоминал, что Лаплас согласился стать министром внутренних дел в правительстве Наполеона. Но продержался он в этом кресле недолго, всего полтора месяца. Должность оказалась не по нему. Как потом пошутил Наполеон: «Великий математик не потратил много времени на то, чтобы показать себя никудышным администратором. Он везде умудрялся находить мелочи, а не проблемы, и вносил в администрирование дух бесконечно малых». (Люди с образованием поймут этот тонкий юмор. И заодно оценят наполеоновские знания математики.)
Когда в 1801 году из Италии в Париж собрался приехать Алессандро Вольта, Наполеон лично пообещал обеспечить безопасность его путешествия и даже отдал главнокомандующему французскими войсками в Италии соответствующее распоряжение. Несколько раз Наполеон приходил на лекции Вольты, наградил ученого золотой медалью и, видимо, почувствовав, что за электричеством большое будущее, учредил крупные государственные премии за исследования в области электричества.
«Я желаю, – писал Наполеон, – для ободрения исследователей учредить премию в 60 тысяч франков тому, кто своими экспериментами и открытиями продвинет электричество и гальванизм до уровня, сравнимого с уровнем исследований Вольты и Франклина. Иностранцы также должны допускаться к конкурсу на равных основаниях».
Деньги эти были по тем временам огромные, а помпа, с которой газеты раструбили о назначении премии, была столь велика, что многие ученые, которые ранее и не думали заниматься исследованиями электричества, ринулись в эту степь. Заинтересованность Наполеона в электричестве была столь велика, что по его распоряжению в Политехническом институте была сооружена целая батарея вольтовых столбов из нескольких сотен пар медно-цинковых пластин. (Любопытный момент. Даже в горящей Москве Наполеон не забывает о Вольте и подписывает бумагу о назначении его президентом коллегии выборщиков.)
Наполеоновский пинок, придавший ускорение исследованиям в области электричества, произвел свое кумулятивное действие в двадцатые годы XIX века, когда Франция подарила миру правило Ампера, диск Араго, закон Био-Савара-Лапласа... (Из всех перечисленных ученых читателям бесспорно менее всего знакома фамилия Араго. А когда-то его имя гремело даже в России! Пушкин с огромным интересом читал работы Франсуа Араго. Сосланный в Сибирь декабрист Трубецкой писал: «Все физические статьи Араго читаю с любопытством». Книга Араго «Гром и молния» на видном месте красовалась в симбирском доме Ульяновых. А запустил этого титана электричества на орбиту не кто иной, как Наполеон, которому Араго еще умудрялся дерзить!. Поинтересуйтесь господином Араго. Его книга, которую прочла вся семья Ульяновых, во многом до сих пор не потеряла своей актуальности.)
Ну а если взять такую науку, как египтология, то без особых преувеличений ее основателем можно назвать Наполеона, который взял в свой египетский поход кучу ученых. Именно завоевание Наполеоном Египта вновь пробудило в Европе интерес к пирамидам и фараонам... Этот интерес не затих до сих пор, то и дело проявляясь то в фильмах, то в книгах, то в псевдонаучных статьях о загадках египетских пирамид, которые построили пришельцы с других планет... Впрочем, о научно-военном походе Наполеона в Египет мы поговорим чуть позже. А сейчас упомянем только, что египетский поход подарил миру не только египтологию, но и ознаменовался первым массовым выпуском... темных очков. Планируя завоевание Египта, Наполеон задумался о том, каково его солдатам будет воевать в условиях яркого африканского солнца. И заказал огромную партию темных очков со стеклами цвета «нильской грязи», как он выразился. Так что первая в мире промышленная партия очков была не данью моде, а армейским заказом генерала Бонапарта, и изготовлен этот заказ был в 1798 году...
Имеющий прекрасное чутье на все новое, Наполеон сразу просек фишку, когда в 1804 году ему доложили, что некий парижский повар Франсуа Аппер придумал способ невероятно долгого хранения пищевых продуктов, а попросту говоря, изобрел консервы. Снабжение армий было больным вопросом во все времена. Не забывайте, холодильников тогда не было, консервов не было, сублимацию еще не изобрели. Приходилось жрать свежее! Кошмар, конечно.
Изобретение консервов было гигантским шагом человечества вперед, сравнимым, быть может, с изобретением каравеллы или пороха. Не зря Наполеон не только моментально поставил изобретение консервов на поток для снабжения армии, но и назвал изобретателя «благодетелем человечества».
А вот наручные часы, возможно, изобрел лично Бонапарт. До того все носимые часы были карманными. Наполеон же заказал Абрахаму Бреге часы с необычным способом носки – на руке, к которой часы крепились при помощи браслета. Неизвестно, сам Наполеон придумал такие часы или кто ему подсказал, но документы, обнаруженные в архивах компании Бреге, говорят о том, что первым заказчиком таких часов был именно Бонапарт. Часы предназначались в подарок для сестры Наполеона Полины. Их браслет мастера сплели из тонкой золотой проволоки и человеческих волос, а сами часы оснастили еще и термометром.
Немалая заслуга Наполеона состояла и в распространении в Европе телеграфа. Это была, конечно, не та штука, которую мы привыкли понимать под словом «телеграф». Это был так называемый оптический телеграф. В 1792 году братья Шапп обратились в Конвент с идеей покрыть всю Францию семафорами. Семафоры представляли собой вышки, на которых располагались подвижные планки, которые могли менять взаиморасположение. Вышки должны были ставиться в пределах видимости друг от друга, а ночью на них зажигались огни. Взаимное расположение планок, которыми рулил телеграфист, являло собой кодировку. Сообщение передавалось от вышки к вышке.
Никакой Италии в нашем понимании тогда не было. Италия как единая страна вообще новообразование, появившееся на карте мира только во второй половине XIX века. А тогда Апеннинский полуостров представлял собой лоскутное одеяло из герцогств, королевств, республик и отдельной Папской области вокруг Рима. Изрядный кусок «сапожка» принадлежал Австрии.
Как Наполеон оказался на этом лоскутном одеяле? В то время над революционной Францией сгустились тучи очередной антифранцузской коалиции, в которую входили Австрия, Россия, Англия, Сардинское королевство, Королевство обеих Сицилий, а также горстка микроскопических германских государств. Наполеон предложил Директории разбить австрийские войска и их союзников на территории Италии.
Директория же полагала, что главные военные действия развернутся в Западной Германии. Для этого готовились лучшие войска и генералы. Но, выслушав Наполеона и не вполне поверив в успех его прожектов, директора все же решили, что вторжение Наполеона в Италию будет полезно как отвлекающий маневр. Поэтому Наполеону дали худшее, что было у республики – армию, стоявшую на юге Франции. Армию босую, оборванную, постоянно обворовываемую интендантами, лишенную боеприпасов, разложившуюся донельзя. И маленькую. У Бонапарта от силы 30 тысяч человек. А ему противостояла 200-тысячная вражеская армия, рассредоточенная по Италии. Именно с таким по численности войском и при таком соотношении сил Ганнибал когда-то перевалил через Альпы. И завоевал Италию. Наполеон это упражнение повторил.
Но сначала, прибыв в Ниццу и едва приняв командование, он узнал, что солдаты одного из батальонов его армии отказались выполнить приказ о передислокации, сославшись на то, что им не в чем идти – они были босыми. Нищета в армии, которую дали Наполеону, была такой, что в штабе генерала Массены не было писчей бумаги для написания приказов, а два поручика при штабе имели одну пару штанов на двоих. Причем когда один из них шел на свидание в общих штанах, он подвязывал подошвы к сапогам веревками.
О дисциплине в такой армии говорить не приходилось. И, по идее, сначала нужно было реанимировать армию, а потом уже воевать. Но времени у Наполеона не было – промедление грозило сорвать итальянский поход. Впрочем, цейтноты никогда не пугали его. Бонапарт, как всегда, развил бешеную деятельность.
«Приходится часто расстреливать», – писал он в своих отчетах в Париж. Однако расстреливал молодой генерал не только мародеров и прочих нарушителей дисциплины. Начал он с интендантов. Снабжение сразу улучшилось, и солдаты это моментально заметили, подтянулись. Кроме того, Наполеону нужно было поставить себя перед офицерами. Это были лихие ребята – Массена, Ожеро, – которые не очень понимали, почему командовать ими из Парижа прислали какого-то 27-летнего мальчишку.
Для того чтобы понять, какого сорта были эти люди, достаточно слегка ознакомиться с биографией, например, Ожеро. Пьер Ожеро – сын парижского лакея. Еще при короле Людовике он пошел в армию, где увлекся фехтованием и вскоре стал одним из лучших фехтовальщиков Франции. А тех, кто хорошо дерется, все время тянет подраться. Поэтому Ожеро стал страшным дуэлянтом. После одной из дуэлей, закончившихся смертью его соперника, Ожеро был вынужден бежать из Франции. Через Грецию и Османскую империю он попал в Россию. Где, по протекции одного русского полковника, стал сержантом русской армии.
Ожеро воевал в войсках Суворова, участвовал во взятии Измаила. А когда его часть перевели в Польшу, дезертировал из русской армии и всплыл в Пруссии. Там он попал в гвардию Фридриха II, но и в ней надолго не задержался. Дезертировав из прусской армии, Ожеро на какое-то время остановился в городе Дрездене, где зарабатывал на жизнь, давая уроки фехтования и танцев. Потом жизнь закинула его в Неаполь, где Ожеро женился на гречанке, с которой переехал в Лиссабон. Там его арестовали как французского революционного шпиона, поскольку на дворе был уже 1792 год. Чтобы освободить мужа, молодая жена бросилась к капитану стоявшего в лиссабонском порту французского корабля. Капитан оказался страшным авантюристом. Он объявил, что если португальское правительство не освободит французского гражданина, Франция объявит Португалии войну! Это было настолько глупо, что сработало. Ожеро выпустили, и он с женой на корабле капитана-авантюриста прибыл во Францию. Там его сделали капитаном, а потом он быстро вырос до генерала. Так что с Наполеоном Ожеро встретился в одном звании.
Вот такой вот архаровец, отчаянной смелости рубака, дуэлянт и авантюрист. Почему он должен был подчиняться какому-то парижскому выскочке, который, вдобавок, младше его?
Ожеро поначалу попробовал даже грубить Наполеону. Однако Наполеон подошел к Ожеро и спокойно сказал: «Генерал, вы выше меня на голову. Но если вы не перестанете мне грубить, я быстро ликвидирую это различие». Хамоватый Ожеро открыл было рот, но, взглянув в голубые глаза Наполеона, закрыл его обратно, поняв: этот может. Отстрижет башку на раз.
Позже Ожеро вспоминал: «Этот маленький генерал, этот сукин сын, навел на меня страх! Я и сам не могу объяснить чувства, какими был раздавлен при одном только взгляде на него».
Восстановив всего за две недели дисциплину и произведя впечатление на свою армию оборванцев, Наполеон решил не ждать окончательного обеспечения своей армии всем необходимым, решив: сами возьмем все, что нужно, у врага. Поэтому 9 апреля 1796 года оборванная армия длинноволосого молодого генерала двинулась через Альпы. Успешно перевалив через горы, генерал Бонапарт оказался в Италии. А дальше началось то, что потом продолжалось почти всегда и везде, где появлялся Наполеон.
За первые шесть дней пребывания в Италии он провел шесть битв и все шесть выиграл. Покончив таким образом с войсками Сардинского королевства и заключив с сардинским королем мир, Наполеон остался один на один с австрийцами.
Сначала Наполеон отбросил австрийцев к реке По.
Затем 10 мая возле местечка Лоди он снова разбил австрийцев в тяжелом бою.
15 мая Наполеон взял Милан и отбил в Париж депешу: «Ломбардия принадлежит республике».
Далее наполеоновские войска заняли Ливорно, Болонью, Модену, Тоскану. Любопытно, что Пермское герцогство, равно как и Тосканское, австрийцев не поддерживали, а поддерживали, напротив, нейтралитет. Но Наполеон был человеком широкой души. Он не стал «мышей сортировать», разбираться в этих мелких государствах-недоразумениях, кто там из них за кого болеет. Просто занимал столицу и брал у властей все, что ему было нужно: лошадей, пушки, порох, обмундирование, провизию для армии. А где ему еще было все это брать?.. На придорожных кустах лошади не росли, и порох с неба не сыпался.
Когда отнимают шмотки, это, конечно, плохо. Но ведь Наполеон и давал. Наполеоновская армия несла с собой революцию. Наполеон уничтожил в Италии феодальные пережитки, лишил церкви и монастыри права на местные поборы, приблизил местное законодательство к более прогрессивному французскому. Он строго запретил заимствованный на востоке дикий обычай производства евнухов. О ту пору при дворах местных повелителей кастрировали мальчиков, чтобы до старости сохранить у них детский голос. «Я решительно пресек эту постыдную и ужасную практику во всех странах, где правил», – вспоминал Наполеон. Даже в привыкшем к разврату папском Риме он под страхом смертной казни запретил калечить детей.
Все это, конечно, не могло не возмущать монархическую Европу. Австрия бросила против Бонапарта новую армию взамен уничтоженных частей.
Наполеон разбил австрийцев при Сало.
Наполеон разбил австрийцев в Бреши.
Наполеон разбил австрийцев при Лонато.
Наполеон разбил австрийцев под Кастильоном.
Австрия послала еще одну армию. Наполеон разбил и ее.
...Может показаться, что все давалось ему изумительно легко. Это не так. Конечно, в вопросах военных он был непревзойденным гением, и садиться с этим гроссмейстером «играть в войну» на равных было глупо. Но дело в том, что на шахматной доске у Наполеона оставалось все меньше фигур. Его солдаты гибли в каждом сражении, армия таяла, Наполеон слал в Париж депеши, умоляя метрополию о подкреплениях, но ничего не получал. История с Ганнибалом зеркально-трагически повторялась через две тысячи лет.
Но Наполеон не был Ганнибалом. И его армия была во сто крат лучше ганнибаловой. Она состояла не из угрюмых карфагенских наемников, а из веселых, свободных французских республиканцев, которые буквально месяц назад были полуразложившимся сбродом и вдруг, за пару недель, проведенных с этим маленьким генералом, стали себя по-человечески уважать. А еще через две недели, сдерживая слезы, слушали в Италии слова своего генерала:
– Солдаты! За пятнадцать дней вы одержали шесть побед, взяли двадцать одно знамя, пятьдесят пять орудий и несколько крепостей. Вы завоевали богатейшую часть Пьемонта. Лишенные всего, вы все наверстали: выигрывали сражения без пушек, переходили реки без мостов, делали форсированные марши без сапог, стояли на бивуаках без водки и часто без хлеба. Только республиканские фаланги, только солдаты свободы способны были терпеть то, что терпели вы. Благодарю вас, солдаты!.. Но вы еще ничего не сделали по сравнению с тем, что вам предстоит сделать!
Это был уже не сброд. Это была лучшая армия мира. Только маленькая. И здесь совершенно необходимо сказать пару слов о том духе, что царил в наполеоновских частях. В отличие от феодальных армий прочих стран Европы, где практиковались телесные наказания, французская армия не была разделена на черную кость и белую. Здесь офицеры не видели в солдатах бессловесную скотину и не наказывали их шомполами, как крепостных рабов. Во французской армии воевали свободные граждане. Может быть, поэтому они все время и хохотали.
На марше, на привалах, после боя всегда можно было слышать шутки, подколки, подначки и здоровый молодецкий гогот.
Наполеон отметил эту необыкновенную веселость и в донесениях Директории писал о своей армии: «Ничто не может сравниться с их храбростью, кроме веселости».
Стендаль вспоминал: «Только беззаветная храбрость и веселость армии равнялась бедности ее. Люди смеялись и пели весь день». И он же писал: «Вместе с оборванными бедняками-французами в Ломбардию хлынула такая могучая волна счастья и радости, что только священники да кое-кто из дворян заметили тяжесть шестимиллионной контрибуции... Ведь эти французские солдаты с утра до вечера смеялись и пели, все были моложе 25 лет, а их главнокомандующему недавно исполнилось 27...»
Эта необузданная веселость – следствие молодости, солнца и свободы. Наполеона всегда в избытке окружали молодые люди, кипящие энергией. И не только в деле военном. Некий Моле, например, при Наполеоне в 29 лет стал членом Госсовета и министром путей сообщения. Потом, через многие-многие годы, эти люди часто вспоминали острые ощущения молодости, душевного подъема, великой силы и предчувствия грандиозных побед. Вот как постаревший Клод-Франсуа де Меневаль в своих мемуарах описывал день, когда Наполеон впервые пригласил его поработать своим личным секретарем, что было равносильно приглашению войти в историю, практически в вечность: «Я вернулся в квартиру, которую занимал, и находился в страшно возбужденном состоянии, мне было не до сна. Я стоял, мечтая лишь о покое ночи, чтобы в уме воспроизвести все, что случилось со мной в этот день. Мне было тогда 24 года».
На острове Святой Елены Наполеон вспоминал об этой первой своей настоящей армии: «Клеветники говорят, что я покорил Италию, имея в своем распоряжении несколько тысяч каторжников, отбывавших наказание на галерах. На самом деле более прекрасной армии, чем та, никогда не существовало. Более половины ее составляли образованные люди, сыновья купцов, юристов, врачей и лучшие представители фермерства и буржуазии. Две трети из них были грамотными, умеющими писать и способными стать офицерами. Рассматривая список полка, я ломал голову над решением вопроса, кто из солдат более всего достоин поощрения или заслуживает повышения в звании, ибо все они были слишком хороши. Да все мои армии были такими! В походе я часто обращался к солдатам, чтобы кто-нибудь из них вышел из рядов и стал писать под мою диктовку. Меня тотчас окружала дюжина солдат, полных желания стать моими писарями, так как мало было тех, кто не умел писать».
А как относились солдаты к своему генералу? Поначалу не доверяя парижскому выскочке, они сами решили присваивать ему неофициальные звания. И после каждой битвы солдаты, посовещавшись, повышали своего полководца. После битвы при Лоди, когда Наполеон бросился под пули, увлекая за собой солдат в атаку, ему присвоили очередное звание, которое отчего-то зацепилось за историю, да так осталось в ней – «маленький капрал».
Похожий случай произошел и при Арколе, где у Бонапарта оставалось всего 20 тысяч человек, а у австрийцев – 60 тысяч. У французов было не только втрое меньше людей, но и позиция хуже. Австрийцы успели занять позиции на высотах, и атака французов захлебнулась. Тогда Наполеон совершил один из тех дерзких маневров, что часто приносили ему победу. Он решил обойти противника с тыла, через болота, и навязать австрийцам бой в узком месте, где их численное преимущество не играло бы никакой роли. Так когда-то царь Леонид со своим небольшим отрядом спартанцев навязал огромному персидскому войску царя Ксеркса бой в Фермопилах – узком месте, где численное преимущество персов уже не имело значения. Но для того, чтобы осуществить наполеоновский замысел и выйти к нужному месту, надо было захватить Аркольский мост, который прошивался ружейным и пушечным огнем австрийцев.
Впоследствии момент штурма моста был запечатлен разными художниками. На картинах изображен Наполеон со знаменем в руке, который возглавляет атаку. Некоторые, весьма немногочисленные, критики полагают, что этот эпизод – всего лишь легенда, придуманная Наполеоном для возвеличивания собственного имени. И что вовсе он не бежал под пули со знаменем.
Подобная точка зрения выглядит странно. Наполеон в своей жизни сделал очень много. И сундуки истории, набитые им разными удивительными событиями, вряд ли стали бы тяжелее из-за одного поддельного жемчужного зерна. Наполеон рисковал жизнью столько раз, что вообще удивительно, как ему удалось умереть своей смертью. За его долгую боевую биографию под ним убило 18 лошадей (первую как раз под Арколе). А когда после смерти Наполеона обмывали, на его теле были обнаружены старые шрамы, о существовании которых никто ничего не знал. Во время ранений ближайшее окружение просто заматывало его рану тряпкой, вымоченной в соленой воде. Часто Наполеон даже не звал врача. Позже мы увидим, как в Яффе он без тени сомнения зайдет в чумной барак, чтобы пожать руки французским солдатам. Наконец всего за полгода до Арколе Наполеон точно так же возглавил атаку через простреливаемый австрийскими пушками мост в Лоди. И вдруг нам говорят, что эпизод со штурмом Аркольского моста – выдумка и «часть наполеоновской легенды»!..
Видимо, эти странные попытки опровержения исторической реальности берут свое начало от того факта, что атака, возглавляемая Наполеоном, не была окончательной – французов после нее выбили с моста. Вообще, Аркольский мост несколько раз переходил из рук в руки. Несколько первых безуспешных попыток взять его провалились – картечь просто сметала атакующих с моста. К тому времени, когда к мосту подскакал Наполеон, большинство французских офицеров было уже убито, боевой дух солдат упал. Наполеон мгновенно оценил ситуацию, понял, что дело – дрянь, спешился, схватил дырявое от пуль и картечи знамя и увлек за собой солдат. Оставшиеся офицеры быстро окружили Бонапарта своими телами. Даже дважды раненый Ланн бежал рядом, стараясь защитить своим телом Наполеона. Картечь и пули косили бегущих. Рядом с Наполеоном был убит полковник Мюрон, и его кровь брызнула Наполеону в лицо.
В конечном итоге французы мост взяли и австрийцев разбили. Но тем показалось мало. Австрийцы мечтали о реванше.
И потому в следующем году еще два раза огребли по полной программе. Только тогда австрийский двор запросил мира. А по газетам и салонам Европы полетело, чтобы уже никогда более не утихать, прежде никому не известное имя – Наполеон Бонапарт.
Через десять с лишним лет генерал Лассаль вспоминал тот первый итальянский поход и молодого республиканского генерала Бонапарта: «В Италии у него было мало людей, да и те без оружия, без хлеба, без сапог, без денег, без администрации. Наружность его была незначительна, он имел репутацию математика и мечтателя. Никакого еще дела не было за ним, и ни одного друга; он слыл медведем, потому что был всегда один и погружен в свои мысли. Он должен был создать все, и создал. Вот где он был всего изумительнее».
Здесь я бы хотел обратить внимание на странные слова Лассаля: «он имел репутацию математика». Увлечение Наполеона наукой вообще и математикой в частности известно. Менее известны его математические успехи. Занимаясь математикой для собственного удовольствия, Наполеон, например, доказал теорему, которая теперь так и называется – теорема Наполеона. Звучит она так: «На сторонах произвольного треугольника построены внешние равносторонние треугольники. Докажите, что центры этих внешних треугольников образуют равносторонний треугольник». Попробуйте ее доказать на досуге.
Не удивительно, что при Наполеоне науки во Франции переживали необыкновенный расцвет. Именно при Наполеоне в стране возникли профессиональные ученые, то есть люди, которые занимались только наукой и не должны были думать о хлебе насущном, поскольку император ввел финансовую поддержку ученых со стороны государства.
В Наполеоновскую эпоху блистали и всходили такие звезды, как Гумбольдт, Гей-Люссак, Лаплас, Кулон, Араго, Ампер, Фурье, Френель, Коши, Пуассон. Более привычно звучат для нашего слуха эти фамилии не в сочетаниях со своими именами, коих порой и специалисты не могут вспомнить, а в следующих формах: «теорема Коши», «ряды Фурье», «зоны Френеля», «закон Гей-Люссака», «распределение Пуассона».
Я уже упоминал, что Лаплас согласился стать министром внутренних дел в правительстве Наполеона. Но продержался он в этом кресле недолго, всего полтора месяца. Должность оказалась не по нему. Как потом пошутил Наполеон: «Великий математик не потратил много времени на то, чтобы показать себя никудышным администратором. Он везде умудрялся находить мелочи, а не проблемы, и вносил в администрирование дух бесконечно малых». (Люди с образованием поймут этот тонкий юмор. И заодно оценят наполеоновские знания математики.)
Когда в 1801 году из Италии в Париж собрался приехать Алессандро Вольта, Наполеон лично пообещал обеспечить безопасность его путешествия и даже отдал главнокомандующему французскими войсками в Италии соответствующее распоряжение. Несколько раз Наполеон приходил на лекции Вольты, наградил ученого золотой медалью и, видимо, почувствовав, что за электричеством большое будущее, учредил крупные государственные премии за исследования в области электричества.
«Я желаю, – писал Наполеон, – для ободрения исследователей учредить премию в 60 тысяч франков тому, кто своими экспериментами и открытиями продвинет электричество и гальванизм до уровня, сравнимого с уровнем исследований Вольты и Франклина. Иностранцы также должны допускаться к конкурсу на равных основаниях».
Деньги эти были по тем временам огромные, а помпа, с которой газеты раструбили о назначении премии, была столь велика, что многие ученые, которые ранее и не думали заниматься исследованиями электричества, ринулись в эту степь. Заинтересованность Наполеона в электричестве была столь велика, что по его распоряжению в Политехническом институте была сооружена целая батарея вольтовых столбов из нескольких сотен пар медно-цинковых пластин. (Любопытный момент. Даже в горящей Москве Наполеон не забывает о Вольте и подписывает бумагу о назначении его президентом коллегии выборщиков.)
Наполеоновский пинок, придавший ускорение исследованиям в области электричества, произвел свое кумулятивное действие в двадцатые годы XIX века, когда Франция подарила миру правило Ампера, диск Араго, закон Био-Савара-Лапласа... (Из всех перечисленных ученых читателям бесспорно менее всего знакома фамилия Араго. А когда-то его имя гремело даже в России! Пушкин с огромным интересом читал работы Франсуа Араго. Сосланный в Сибирь декабрист Трубецкой писал: «Все физические статьи Араго читаю с любопытством». Книга Араго «Гром и молния» на видном месте красовалась в симбирском доме Ульяновых. А запустил этого титана электричества на орбиту не кто иной, как Наполеон, которому Араго еще умудрялся дерзить!. Поинтересуйтесь господином Араго. Его книга, которую прочла вся семья Ульяновых, во многом до сих пор не потеряла своей актуальности.)
Ну а если взять такую науку, как египтология, то без особых преувеличений ее основателем можно назвать Наполеона, который взял в свой египетский поход кучу ученых. Именно завоевание Наполеоном Египта вновь пробудило в Европе интерес к пирамидам и фараонам... Этот интерес не затих до сих пор, то и дело проявляясь то в фильмах, то в книгах, то в псевдонаучных статьях о загадках египетских пирамид, которые построили пришельцы с других планет... Впрочем, о научно-военном походе Наполеона в Египет мы поговорим чуть позже. А сейчас упомянем только, что египетский поход подарил миру не только египтологию, но и ознаменовался первым массовым выпуском... темных очков. Планируя завоевание Египта, Наполеон задумался о том, каково его солдатам будет воевать в условиях яркого африканского солнца. И заказал огромную партию темных очков со стеклами цвета «нильской грязи», как он выразился. Так что первая в мире промышленная партия очков была не данью моде, а армейским заказом генерала Бонапарта, и изготовлен этот заказ был в 1798 году...
Имеющий прекрасное чутье на все новое, Наполеон сразу просек фишку, когда в 1804 году ему доложили, что некий парижский повар Франсуа Аппер придумал способ невероятно долгого хранения пищевых продуктов, а попросту говоря, изобрел консервы. Снабжение армий было больным вопросом во все времена. Не забывайте, холодильников тогда не было, консервов не было, сублимацию еще не изобрели. Приходилось жрать свежее! Кошмар, конечно.
Изобретение консервов было гигантским шагом человечества вперед, сравнимым, быть может, с изобретением каравеллы или пороха. Не зря Наполеон не только моментально поставил изобретение консервов на поток для снабжения армии, но и назвал изобретателя «благодетелем человечества».
А вот наручные часы, возможно, изобрел лично Бонапарт. До того все носимые часы были карманными. Наполеон же заказал Абрахаму Бреге часы с необычным способом носки – на руке, к которой часы крепились при помощи браслета. Неизвестно, сам Наполеон придумал такие часы или кто ему подсказал, но документы, обнаруженные в архивах компании Бреге, говорят о том, что первым заказчиком таких часов был именно Бонапарт. Часы предназначались в подарок для сестры Наполеона Полины. Их браслет мастера сплели из тонкой золотой проволоки и человеческих волос, а сами часы оснастили еще и термометром.
Немалая заслуга Наполеона состояла и в распространении в Европе телеграфа. Это была, конечно, не та штука, которую мы привыкли понимать под словом «телеграф». Это был так называемый оптический телеграф. В 1792 году братья Шапп обратились в Конвент с идеей покрыть всю Францию семафорами. Семафоры представляли собой вышки, на которых располагались подвижные планки, которые могли менять взаиморасположение. Вышки должны были ставиться в пределах видимости друг от друга, а ночью на них зажигались огни. Взаимное расположение планок, которыми рулил телеграфист, являло собой кодировку. Сообщение передавалось от вышки к вышке.