Страница:
Нина Матвеевна Соротокина
Фавориты Екатерины Великой
Вместо предисловия
В семье ее звали Фике. Полное имя было длиннее: Софья Фредерика Августа, принцесса Ангальт-Цербстская. Она родилась 2 мая 1729 года (нового стиля) в Штеттине, в Померании. Отец – принц Христиан Август Ангальт-Цербстский – был губернатором этого города, мать – принцесса Иоганна Елизавета, опять же Ангальт-Цербстская, по складу характера была авантюристкой и, по слухам, числилась тайным агентом прусского короля Фридриха II. Может быть, назвать ее тайным агентом слишком грубо, но, во всяком случае, насколько поручений короля она выполнила – это точно. Все княжество Ангальт-Цербстское «можно было прикрыть носовым платком», размеры его были очень невелики.
В традиции русского дома в XVIII веке было искать невесту для наследника в немецких княжествах. У императрицы Елизаветы не было детей. На роль наследника русского трона был выбран племянник: Карл Ульрих Голштинский. В этом мальчике сошлись две царствующие линии: он был сыном дочери Петра Великого Анны, а со стороны отца – внучатым племянником Карла XII. Вначале его готовили на шведский трон, он учил латынь, катехизис и шведский язык. Но Елизавета сумела настоять на своем. Карла Ульриха привезли в Россию, при крещении он получил имя Петр Федорович.
В 1744 году ему стали подыскивать невесту. Кандидатур было много. Елизавета остановила свой выбор на четырнадцатилетней Фике, решив, что нищая и никому не известная принцесса не имеет своего лица и не сможет стать исполнительницей чьей-либо чуждой России воли. Но чуть ли не главным было то, что Софья Ангальт-Цербстская была племянницей покойного и, как казалось Елизавете, еще любимого жениха Карла Голштинского. До свадьбы – она должна была состояться двенадцать лет назад – дело не дошло. Карл внезапно умер от оспы.
Наследник Петр был на год старше своей невесты. Ангальт-Цербстская семья с восторгом приняла предложение императрицы Елизаветы. Под именем графинь Рейнбек мать и дочь тайно поехали в Россию. До срока будущий брак необходимо было держать в секрете. Невеста прибыла в Петербург 9 февраля 1744 года, имея при себе дюжину сорочек и три платья, у нее не было даже постельного белья. С этого началась история будущей Екатерины Великой.
В традиции русского дома в XVIII веке было искать невесту для наследника в немецких княжествах. У императрицы Елизаветы не было детей. На роль наследника русского трона был выбран племянник: Карл Ульрих Голштинский. В этом мальчике сошлись две царствующие линии: он был сыном дочери Петра Великого Анны, а со стороны отца – внучатым племянником Карла XII. Вначале его готовили на шведский трон, он учил латынь, катехизис и шведский язык. Но Елизавета сумела настоять на своем. Карла Ульриха привезли в Россию, при крещении он получил имя Петр Федорович.
В 1744 году ему стали подыскивать невесту. Кандидатур было много. Елизавета остановила свой выбор на четырнадцатилетней Фике, решив, что нищая и никому не известная принцесса не имеет своего лица и не сможет стать исполнительницей чьей-либо чуждой России воли. Но чуть ли не главным было то, что Софья Ангальт-Цербстская была племянницей покойного и, как казалось Елизавете, еще любимого жениха Карла Голштинского. До свадьбы – она должна была состояться двенадцать лет назад – дело не дошло. Карл внезапно умер от оспы.
Наследник Петр был на год старше своей невесты. Ангальт-Цербстская семья с восторгом приняла предложение императрицы Елизаветы. Под именем графинь Рейнбек мать и дочь тайно поехали в Россию. До срока будущий брак необходимо было держать в секрете. Невеста прибыла в Петербург 9 февраля 1744 года, имея при себе дюжину сорочек и три платья, у нее не было даже постельного белья. С этого началась история будущей Екатерины Великой.
Великая княгиня
Юную принцессу тепло приняли при русском дворе. Елизавета ее обласкала, жених был в восторге. Очень многое в судьбе будущей императрицы было обусловлено ее отношениями с Петром Федоровичем, поэтому об этом следует поговорить подробнее. Они были троюродные, мать Фике (будем до времени так называть Екатерину) была двоюродной сестрой отца Петра. Впервые они встретились в Германии в 1739 году в доме бабушки Фике – Альбертины Фредерики, вдовы Христиана Августа Голштин-Готторпского, епископа Любского. Двое детей раскланялись друг с другом. Он тогда сказал: «Ах, милая кузина… Я очень рад вас видеть». Принц был улыбчив, строен, лицо имел продолговатое, с нежной и прозрачной кожей. Как позднее писала сама Екатерина, он был «…довольно живого нрава, но сложения слабого и болезненного. Он еще не вышел из детского возраста». Понятное дело – «не вышел» в одиннадцать-то лет, но, как пишут историки, Петр не вышел из детского возраста и в пятнадцать, и в двадцать, и в тридцать три – год своей смерти.
У мальчика было трудное детство. Мать его, Анна Петровна, умерла родами, отец тоже успел оставить этот мир. Воспитывали его из рук вон плохо, гувернеры были безграмотны и жестоки. Вот взгляд со стороны француза Рюльера (о Рюльере я напишу позднее), он пытается дать оценку всей жизни Петра: «Чтобы судить о его характере, надобно знать, что воспитание его вверено было двоим наставникам редкого достоинства (по-моему, редким негодяям, которые секли мальчика. – Авт.), но ошибка их состояла в том, что они руководствовали его по образцам великим, имея в виду его породу, нежели дарования. Когда привезли его в Россию, сии наставники, для такого двора слишком строгие, внушили опасение к тому воспитанию, которое продолжили ему давать. Юный князь был взят от них и вверен подлым развратителям. Воспитанный в ужасах рабства, в любви к равенству, в стремлении к героизму, он страстно привязался к сим благородным идеям, но мешал великое с малым и, подражая героям – своим предкам, по слабости своих дарований, оставался в детской мечтательности, но первые основания, глубоко вкоренившиеся в его сердце, произвели странное соединение добрых намерений под смешными видами, и нелепых затей, направленных к великим предметам».
Мальчик и не тянулся к образованию. Любимым его чтением были разбойничьи романы, чтение сродни нашим плохим детективам. Как пишут историки, он был человек мелочный, обидчивый, упрямый, легкомысленный, но не злой.
Уже в Петербурге он переболел оспой, чудом остался жив. Страшная болезнь изуродовала не только его нежную кожу, но и душу. Любовь у молодых не случилась, но первое время была доверительность. Всю их совместную жизнь Петр бегал к жене советоваться и по пустякам, и по серьезным делам. Со временем доверительность не только исчезла, но и превратилась в откровенную ненависть. Екатерина во всем винит мужа, но отношения между супругами всегда формируются двумя. Это я так, к слову.
Фике была лютеранкой. Отправляя дочь в Россию, отец заклинал ее не менять веру. Однако в Петербурге на это смотрели иначе. Елизавета считала, что невеста наследника может исповедовать только греческую веру. А Фике уже мечтала о русской короне, поэтому она уговорила себя, что различия догматов лютеран и православных совсем ничтожны. Различия-де существуют только во внешнем богослужении, а это уже сущая мелочь. В вопросах веры ее наставлял архимандрит Тодоровский, русский язык преподавал Ададуров. Фике была, как всегда, прилежна.
В июле 1744 года она приняла православие, получив при крещении имя Екатерина Алексеевна. Елизавета сумела по достоинству оценить и старательность, и ум, и, если хотите, подвиг пятнадцатилетней девочки. Во имя торжества православия она нарушила обещание, данное отцу.
Венчание молодых произошло в августе 1745 года и было очень пышным. Их отношения вошли в новую фазу. Главной задачей Екатерины в этот момент было родить сына, то есть дать государству наследника трона русского. А вот это как раз и не получалось. Екатерина писала в своих «Записках»: «Я очень бы любила своего супруга, если бы он только хотел или мог быть любимым». И еще она пишет: «Никогда умы не были менее сходны, нежели наши: не было ничего общего между нашими вкусами, и наш образ мыслей и наши взгляды на вещи были до того различны, что мы никогда ни в чем не были согласны, если бы я часто не прибегала к уступчивости, чтобы его не задевать прямо». Кроме того, великий князь очень обижал жену тем, что был влюблен, казалось, во всех женщин, кроме нее. Правда, эта любовь не шла дальше флирта и поцелуев.
Но и при разных образах мысли у супругов появляются дети, но время шло, а у великой княгини не было никаких признаков беременности. А ведь это было делом государственным! Весь двор и иностранные послы внимательно следили за жизнью молодого двора. Некий де Шампо, в 1752 году он был французским резидентом в Гамбурге, доносил в Париж: «Великий князь, не подозревая этого, был не способен иметь детей от препятствия, устраняемого у восточных народов обрезанием, но которое он считал неизлечимым. Великая княгиня, которой он опротивел, и не чувствующая еще потребности иметь наследника, не очень огорчалась этим злоключением». Все это выяснилось позднее, и физический недостаток Петра путем операции был устранен, но пока во всем винили Екатерину. Не умеет склонить мужа к любви, своенравна, а может быть, и неплодна.
Прямо скажем, что жизнь Екатерины при русском дворе была несладкой. Отношения с мужем были очень неровные. Об этом Екатерина подробно пишет в своих «Записках». Иногда великий князь вообще не обращал внимания на жену, занятый своим флиртом, но потом вдруг без видимой причины становился очень внимательным. Это время было для Екатерины мучительным. Он донимал ее пустыми разговорами, мечтая построить рядом со своей дачей «Дом для отдыха и удовольствий», который почему-то должен был напоминать обликом капуцинский монастырь. Петр обожал охоту, потому держал рядом со своими покоями собачью свору. Из-за вечного лая под окнами Екатерина не могла спать. Другой мукой была игра на скрипке. Петр преклонялся перед императором Фридрихом, который, как известно, был меломаном. Плохо или хорошо играл супруг, мы проверить не можем. У Екатерины было особое устройство уха, она любую музыку воспринимала как скрип. Бывает… Но пощади жену, «не пиликай» на скрипке!
Петр пил, и весьма неумеренно, опять же по-детски играл в солдатиков и марионетки. Он разыгрывал великие баталии в своих покоях, воюя на столе и на полу с солдатиками из дерева, свинца, крахмала и воска. Игрушки занимали его комнату целиком. «Он прибил узкие латунные полоски вдоль столов; к этим латунным полоскам были привязаны веревочки и, когда их дергали, латунные полоски производили шум, который, по его мнению, воспроизводили ружейные залпы. Он очень аккуратно праздновал придворные торжества, заставляя эти войска производить ружейные залпы; кроме того, каждый день сменялись караулы, то есть с каждого стола снимали трех солдатиков, которые должны были стоять на часах».
А любовь, как же любовь? Вот письмо Петра к жене от 1746 года. «Мадам, прошу вас больше не беспокоиться спать со мной, так как теперь не время меня обманывать. Постель покажется слишком узкой после двухнедельной разлуки с вами.
Сегодня после полудня
Ваш несчастный муж, которого вы не удостаиваете этим именем».
Обидела его чем-то супруга, вот он и написал писульку, но ведь документ!
Но жизнь продолжалась. При дворе устраивались балы и маскарады, а Екатерина любила танцевать. Еще существовала охота и загородные прогулки, а великая княгиня обожала верховую езду. Оторвавшись от общей компании, она садилась прямо в юбке в мужское седло и мчалась, куда глаза глядят. За этот мужской способ верховой езды императрица не раз делала выговор великой княгине. В те времена считалось, что езда в седле с раздвинутыми ногами мешает деторождению. Ах, Екатерина не обращала на попреки внимания. В этом ли дело? Главное закрепиться при дворе, найти себе друзей и союзников. Она хотела быть русской и взяла себе за правило вести себя так, чтобы всем нравиться. В разговорах с важными старухами, болтливыми стариками, важными дамами, часто ей совершенно неинтересными, она неизменно была любезна, приветлива, внимательна, что не помешало ей потом написать: при дворе Елизаветы «все сердечно друг друга ненавидели».
Екатерина понимала, что любовь к ней императрицы тоже может измениться в любой момент, тем более что повод к этому был всегда – поведение матушки, Иоганны Елизаветы. По приезде в Россию Иоганне Ангальт-Цербстской было 33 года. Из очень, мягко говоря, скромного дома она попала в оглушительное богатство русского двора и совершенно потеряла голову. Нельзя сказать, чтобы Иоганна была хороша собой, но она умела нравиться. Наконец она дорвалась до почестей, славы, а пятнадцатилетняя дочь, гусенок с длинной шеей, только некая помеха на пути к славе. Балы, романы, новые наряды и бесконечные долги, за которые платила дочь, продавая подарки императрицы.
Но не за расточительство и не за скверный характер Иоганну Ангальт-Цербстскую выдворили из России, а за то, что та позволяла себе вмешиваться в дела русского двора, за интриги против канцлера Бестужева и активную переписку с прусским королем Фридрихом. Вина матери рикошетом ударила не только по Екатерине, но и по ее супругу.
Где-то через девять месяцев после свадьбы Елизавета подписала сочиненную Бестужевым бумагу, по которой «двум достойным особам» назначали гофмейстера и гофмейстерину, то есть двух надзирателей, которые должны были отслеживать каждый шаг молодых и исправлять их поведение. Петра Федоровича обвиняли в легкомыслии, в грубых привычках (нельзя прилюдно лить воду из стакана на голову слугам), в нетактичных разговорах, в устройстве театра марионеток в своей комнате и так далее. Претензии к Екатерине были более строгими. Они включали три пункта: небрежное отношение к православию, запретное вмешательство в государственные дела, а также чрезвычайную фамильярность с молодыми вельможами, посещающими двор, с камер-юнкерами, даже с пажами и лакеями.
Что тут правда, а что ложь – неизвестно. Да, у Екатерины были дружеские отношения с братьями Чернышевыми. Эти трое блестящих молодых людей пользовались особым расположением Петра, а молодой двор на то и молодой, что там хотелось веселиться. К Екатерине приставили госпожу Чоглакову с мужем. Люди они были недалекие, но известные при дворе, Елизавета им доверяла. Чоглаковой было 24 года, но она была замужем и все время рожала, это ли не показатель высокой нравственности? Для обеспечения появления наследника, указывал Бестужев в своем документе, «великой княгине должно быть прилежно примеряться более покорно, чем прежде, со вкусами мужа, казаться услужливой, приятной, влюбленной, пылкой даже в случае надобности, употреблять, наконец, все свои посильные средства, чтобы добиться нежности своего супруга и выполнить свой долг».
От великой княгини удалили всех близких ей людей, даже слуг поменяли. Кроме того, ей запретили любую переписку, в ее комнате вообще не было письменных принадлежностей. Теперь письма «дочери к матери» писались в Иностранной коллегии, Екатерине оставалось только поставить свою подпись. Правда, со временем Екатерине удалось переслать матери несколько писем с помощью мальтийского рыцаря Сакромозо, личности загадочной и темной.
Вокруг Екатерины образовалась пустота. И чем она теперь заполняла свой досуг? Чтением. Это были уже не пустые романы, а серьезные книги, которые ей поставляли из Академической библиотеки. В первый свой год проживания в Петербурге она получила ценный совет от графа Гюлленборга, который прибыл в Россию со шведским посольством. Граф по достоинству оценил способности и ум юной принцессы, который он назвал философским. Он сказал: «Каким образом ваша душа поддается расслабляющему влиянию двора, полного роскоши и удовольствия? Обратитесь снова к врожденному складу вашего ума. Ваш гений рожден для великих порывов». Эти слова Екатерина записала по памяти уже зрелой женщиной, может быть, граф говорил менее пышно, но не в этом дело. Он дал ей список книг, и Екатерина принялась за чтение. Это были «Жизнь Цицерона», «Жизнь знаменитых мужей» Плутарха и «Причины величия и упадка Римской республики» Монстескье. Вначале она очень скучала над «величием и упадком», но потом очень пристрастилась к умным авторам. Кто бы мог предположить, что работы Монтескье станут ее настольными книгами? Потом был Вольтер, «Всеобщая история Германии» Барра, «Письма мадам де Севиньи», оказавшие на Екатерину огромное влияние, но была и особенная литература, будившая ее женское сознание, а вернее сказать – инстинкты. Скажем, «Дафнис и Хлоя», полная простодушных любовных сцен. Или «История Иоанны II, королевы неаполитанской, красавицы и распутницы». Как пишет автор, сия Иоанна многих услаждала своим телом, но как можно порицать за этот порок королеву и красавицу? Она – солнце, а солнце можно только боготворить.
У мальчика было трудное детство. Мать его, Анна Петровна, умерла родами, отец тоже успел оставить этот мир. Воспитывали его из рук вон плохо, гувернеры были безграмотны и жестоки. Вот взгляд со стороны француза Рюльера (о Рюльере я напишу позднее), он пытается дать оценку всей жизни Петра: «Чтобы судить о его характере, надобно знать, что воспитание его вверено было двоим наставникам редкого достоинства (по-моему, редким негодяям, которые секли мальчика. – Авт.), но ошибка их состояла в том, что они руководствовали его по образцам великим, имея в виду его породу, нежели дарования. Когда привезли его в Россию, сии наставники, для такого двора слишком строгие, внушили опасение к тому воспитанию, которое продолжили ему давать. Юный князь был взят от них и вверен подлым развратителям. Воспитанный в ужасах рабства, в любви к равенству, в стремлении к героизму, он страстно привязался к сим благородным идеям, но мешал великое с малым и, подражая героям – своим предкам, по слабости своих дарований, оставался в детской мечтательности, но первые основания, глубоко вкоренившиеся в его сердце, произвели странное соединение добрых намерений под смешными видами, и нелепых затей, направленных к великим предметам».
Мальчик и не тянулся к образованию. Любимым его чтением были разбойничьи романы, чтение сродни нашим плохим детективам. Как пишут историки, он был человек мелочный, обидчивый, упрямый, легкомысленный, но не злой.
Уже в Петербурге он переболел оспой, чудом остался жив. Страшная болезнь изуродовала не только его нежную кожу, но и душу. Любовь у молодых не случилась, но первое время была доверительность. Всю их совместную жизнь Петр бегал к жене советоваться и по пустякам, и по серьезным делам. Со временем доверительность не только исчезла, но и превратилась в откровенную ненависть. Екатерина во всем винит мужа, но отношения между супругами всегда формируются двумя. Это я так, к слову.
Фике была лютеранкой. Отправляя дочь в Россию, отец заклинал ее не менять веру. Однако в Петербурге на это смотрели иначе. Елизавета считала, что невеста наследника может исповедовать только греческую веру. А Фике уже мечтала о русской короне, поэтому она уговорила себя, что различия догматов лютеран и православных совсем ничтожны. Различия-де существуют только во внешнем богослужении, а это уже сущая мелочь. В вопросах веры ее наставлял архимандрит Тодоровский, русский язык преподавал Ададуров. Фике была, как всегда, прилежна.
В июле 1744 года она приняла православие, получив при крещении имя Екатерина Алексеевна. Елизавета сумела по достоинству оценить и старательность, и ум, и, если хотите, подвиг пятнадцатилетней девочки. Во имя торжества православия она нарушила обещание, данное отцу.
Венчание молодых произошло в августе 1745 года и было очень пышным. Их отношения вошли в новую фазу. Главной задачей Екатерины в этот момент было родить сына, то есть дать государству наследника трона русского. А вот это как раз и не получалось. Екатерина писала в своих «Записках»: «Я очень бы любила своего супруга, если бы он только хотел или мог быть любимым». И еще она пишет: «Никогда умы не были менее сходны, нежели наши: не было ничего общего между нашими вкусами, и наш образ мыслей и наши взгляды на вещи были до того различны, что мы никогда ни в чем не были согласны, если бы я часто не прибегала к уступчивости, чтобы его не задевать прямо». Кроме того, великий князь очень обижал жену тем, что был влюблен, казалось, во всех женщин, кроме нее. Правда, эта любовь не шла дальше флирта и поцелуев.
Но и при разных образах мысли у супругов появляются дети, но время шло, а у великой княгини не было никаких признаков беременности. А ведь это было делом государственным! Весь двор и иностранные послы внимательно следили за жизнью молодого двора. Некий де Шампо, в 1752 году он был французским резидентом в Гамбурге, доносил в Париж: «Великий князь, не подозревая этого, был не способен иметь детей от препятствия, устраняемого у восточных народов обрезанием, но которое он считал неизлечимым. Великая княгиня, которой он опротивел, и не чувствующая еще потребности иметь наследника, не очень огорчалась этим злоключением». Все это выяснилось позднее, и физический недостаток Петра путем операции был устранен, но пока во всем винили Екатерину. Не умеет склонить мужа к любви, своенравна, а может быть, и неплодна.
Прямо скажем, что жизнь Екатерины при русском дворе была несладкой. Отношения с мужем были очень неровные. Об этом Екатерина подробно пишет в своих «Записках». Иногда великий князь вообще не обращал внимания на жену, занятый своим флиртом, но потом вдруг без видимой причины становился очень внимательным. Это время было для Екатерины мучительным. Он донимал ее пустыми разговорами, мечтая построить рядом со своей дачей «Дом для отдыха и удовольствий», который почему-то должен был напоминать обликом капуцинский монастырь. Петр обожал охоту, потому держал рядом со своими покоями собачью свору. Из-за вечного лая под окнами Екатерина не могла спать. Другой мукой была игра на скрипке. Петр преклонялся перед императором Фридрихом, который, как известно, был меломаном. Плохо или хорошо играл супруг, мы проверить не можем. У Екатерины было особое устройство уха, она любую музыку воспринимала как скрип. Бывает… Но пощади жену, «не пиликай» на скрипке!
Петр пил, и весьма неумеренно, опять же по-детски играл в солдатиков и марионетки. Он разыгрывал великие баталии в своих покоях, воюя на столе и на полу с солдатиками из дерева, свинца, крахмала и воска. Игрушки занимали его комнату целиком. «Он прибил узкие латунные полоски вдоль столов; к этим латунным полоскам были привязаны веревочки и, когда их дергали, латунные полоски производили шум, который, по его мнению, воспроизводили ружейные залпы. Он очень аккуратно праздновал придворные торжества, заставляя эти войска производить ружейные залпы; кроме того, каждый день сменялись караулы, то есть с каждого стола снимали трех солдатиков, которые должны были стоять на часах».
А любовь, как же любовь? Вот письмо Петра к жене от 1746 года. «Мадам, прошу вас больше не беспокоиться спать со мной, так как теперь не время меня обманывать. Постель покажется слишком узкой после двухнедельной разлуки с вами.
Сегодня после полудня
Ваш несчастный муж, которого вы не удостаиваете этим именем».
Обидела его чем-то супруга, вот он и написал писульку, но ведь документ!
Но жизнь продолжалась. При дворе устраивались балы и маскарады, а Екатерина любила танцевать. Еще существовала охота и загородные прогулки, а великая княгиня обожала верховую езду. Оторвавшись от общей компании, она садилась прямо в юбке в мужское седло и мчалась, куда глаза глядят. За этот мужской способ верховой езды императрица не раз делала выговор великой княгине. В те времена считалось, что езда в седле с раздвинутыми ногами мешает деторождению. Ах, Екатерина не обращала на попреки внимания. В этом ли дело? Главное закрепиться при дворе, найти себе друзей и союзников. Она хотела быть русской и взяла себе за правило вести себя так, чтобы всем нравиться. В разговорах с важными старухами, болтливыми стариками, важными дамами, часто ей совершенно неинтересными, она неизменно была любезна, приветлива, внимательна, что не помешало ей потом написать: при дворе Елизаветы «все сердечно друг друга ненавидели».
Екатерина понимала, что любовь к ней императрицы тоже может измениться в любой момент, тем более что повод к этому был всегда – поведение матушки, Иоганны Елизаветы. По приезде в Россию Иоганне Ангальт-Цербстской было 33 года. Из очень, мягко говоря, скромного дома она попала в оглушительное богатство русского двора и совершенно потеряла голову. Нельзя сказать, чтобы Иоганна была хороша собой, но она умела нравиться. Наконец она дорвалась до почестей, славы, а пятнадцатилетняя дочь, гусенок с длинной шеей, только некая помеха на пути к славе. Балы, романы, новые наряды и бесконечные долги, за которые платила дочь, продавая подарки императрицы.
Но не за расточительство и не за скверный характер Иоганну Ангальт-Цербстскую выдворили из России, а за то, что та позволяла себе вмешиваться в дела русского двора, за интриги против канцлера Бестужева и активную переписку с прусским королем Фридрихом. Вина матери рикошетом ударила не только по Екатерине, но и по ее супругу.
Где-то через девять месяцев после свадьбы Елизавета подписала сочиненную Бестужевым бумагу, по которой «двум достойным особам» назначали гофмейстера и гофмейстерину, то есть двух надзирателей, которые должны были отслеживать каждый шаг молодых и исправлять их поведение. Петра Федоровича обвиняли в легкомыслии, в грубых привычках (нельзя прилюдно лить воду из стакана на голову слугам), в нетактичных разговорах, в устройстве театра марионеток в своей комнате и так далее. Претензии к Екатерине были более строгими. Они включали три пункта: небрежное отношение к православию, запретное вмешательство в государственные дела, а также чрезвычайную фамильярность с молодыми вельможами, посещающими двор, с камер-юнкерами, даже с пажами и лакеями.
Что тут правда, а что ложь – неизвестно. Да, у Екатерины были дружеские отношения с братьями Чернышевыми. Эти трое блестящих молодых людей пользовались особым расположением Петра, а молодой двор на то и молодой, что там хотелось веселиться. К Екатерине приставили госпожу Чоглакову с мужем. Люди они были недалекие, но известные при дворе, Елизавета им доверяла. Чоглаковой было 24 года, но она была замужем и все время рожала, это ли не показатель высокой нравственности? Для обеспечения появления наследника, указывал Бестужев в своем документе, «великой княгине должно быть прилежно примеряться более покорно, чем прежде, со вкусами мужа, казаться услужливой, приятной, влюбленной, пылкой даже в случае надобности, употреблять, наконец, все свои посильные средства, чтобы добиться нежности своего супруга и выполнить свой долг».
От великой княгини удалили всех близких ей людей, даже слуг поменяли. Кроме того, ей запретили любую переписку, в ее комнате вообще не было письменных принадлежностей. Теперь письма «дочери к матери» писались в Иностранной коллегии, Екатерине оставалось только поставить свою подпись. Правда, со временем Екатерине удалось переслать матери несколько писем с помощью мальтийского рыцаря Сакромозо, личности загадочной и темной.
Вокруг Екатерины образовалась пустота. И чем она теперь заполняла свой досуг? Чтением. Это были уже не пустые романы, а серьезные книги, которые ей поставляли из Академической библиотеки. В первый свой год проживания в Петербурге она получила ценный совет от графа Гюлленборга, который прибыл в Россию со шведским посольством. Граф по достоинству оценил способности и ум юной принцессы, который он назвал философским. Он сказал: «Каким образом ваша душа поддается расслабляющему влиянию двора, полного роскоши и удовольствия? Обратитесь снова к врожденному складу вашего ума. Ваш гений рожден для великих порывов». Эти слова Екатерина записала по памяти уже зрелой женщиной, может быть, граф говорил менее пышно, но не в этом дело. Он дал ей список книг, и Екатерина принялась за чтение. Это были «Жизнь Цицерона», «Жизнь знаменитых мужей» Плутарха и «Причины величия и упадка Римской республики» Монстескье. Вначале она очень скучала над «величием и упадком», но потом очень пристрастилась к умным авторам. Кто бы мог предположить, что работы Монтескье станут ее настольными книгами? Потом был Вольтер, «Всеобщая история Германии» Барра, «Письма мадам де Севиньи», оказавшие на Екатерину огромное влияние, но была и особенная литература, будившая ее женское сознание, а вернее сказать – инстинкты. Скажем, «Дафнис и Хлоя», полная простодушных любовных сцен. Или «История Иоанны II, королевы неаполитанской, красавицы и распутницы». Как пишет автор, сия Иоанна многих услаждала своим телом, но как можно порицать за этот порок королеву и красавицу? Она – солнце, а солнце можно только боготворить.
Рождение сына
Екатерина родила наследника на девятый год после брака. Случилось это 20 сентября 1754 года. Кажется, есть ли большая радость для матери, чем рождение сына? Ан нет. Младенца спеленали, присутствующая при этом императрица Елизавета послала за духовником. Мальчика нарекли Павлом, после чего сразу унесли в покои императрицы. Екатерина выполнила свою миссию, и о ней забыли, то есть буквально бросили в одиночестве на родильной постели без чьей-либо помощи, ни врача, ни акушерки не было рядом. Она лежала около двери, из окон, которые плохо затворялись, отчаянно дуло, по комнате гулял сквозняк. Было больно, холодно, очень хотелось пить. Но некому было подать воды. Супруг на радостях пил с друзьями отнюдь не воду. Держава тоже ликовала.
Екатерина заболела, почти два месяца не вставала с постели. Она была обижена, унижена, раздавлена душевно и физически. У нас говорят: родила мать сыночка, да не облизала. Где же его облизать, если Екатерина увидела сына через шесть недель после рождения в день «обряда очищения». Принесли, дали подержать на руках и опять унесли. Младенец принадлежал не матери, а державе. Здесь все идет в копилку последующих отношений между матерью и сыном. Павел никогда не любил матери, со временем он ее возненавидел. Она отвечала ему тем же.
На шестой день Павла крестили. После обряда императрица сама пришла к Екатерине и принесла на золотом блюде указ Кабинету выдать роженице сто тысяч рублей и ларчик с драгоценностями, которые Екатерина нашла очень скромными. «Там было очень бедное маленькое ожерелье с серьгами и двумя жалкими перстнями, которые мне совестно было бы подарить моим камер-фрау». Деньги, правда, были очень кстати, великая княгиня была вся в долгах. Вскоре Петр узнал о подарке и закатил сцену. Почему Екатерине подарили деньги, а ему нет! В конце концов, он тоже имеет отношение к рождению наследника! Императрица устранила оплошность. Как ни худа была казна, она распорядилась наградить и Петра. Но денег не было. Черкасов, секретарь Кабинета, явился к Екатерине с просьбой отказаться от подаренных ей ста тысяч. Но потом как-то обошлось, деньги нашли.
Как только появился наследник, весь русский двор, а также иностранные дворы, принялись гадать – кто отец? Спор этот не разрешился до сих пор. Не хочется уподобляться желтой прессе и копаться в интимной жизни людей. Но интимная жизнь Петра и Екатерины относится к разряду важных государственных тайн. А как же? Если отец Павла не великий князь Петр, а некто другой, то, стало быть, вся последующая царская семья уже не Романовы. И что вы думаете? Даже портреты сличали, чтобы найти у Павла и возможных претендентов на отцовство общие черты в облике.
Иные утверждали, что Павел явно похож на Петра Федоровича. Это чем же похож? Да такого курносого, как Павел Петрович, во всем русском государстве нет. Другие говорили: да вы что? Ничего общего! Павел вообще ни на кого не похож: ни на отца, ни на проезжего молодца! Даже такой серьезный историк, как Эйдельман, опубликовал в «Новом мире» крайне спорную работу, по сути дела, пересказав старую сплетню, подновленную догадками и новыми сомнительными документами. В статье высказывалась версия, что Павел вообще не сын Екатерины, де, «Записки» ее в этой части – чистая фальсификация, потому что рожденный ей младенец умер в ту же ночь. Далее совсем фантастично. Понимая, что страна может лишиться наследника, Тайная канцелярия (а кто же еще, по тем временам это был их КГБ) взяла младенца в чухонской деревне, расположенной под Петербургом. Младенца забрали, а жителей деревни во избежание распространения тайны в ту же ночь отправили прямиком в Сибирь. Сплетен в те времена ходило множество. Говорили также, что Павел на самом деле сын Елизаветы, которая «подсунула» его в государственных интересах Екатерине. И чему удивляться? Мы и сейчас еще спорим, например, убил ли Сталин свою жену Аллилуеву, или она сама застрелилась. А как рассмотреть события через завесы в триста с гаком лет?
Вернемся к реальности. Отмотаем кадры назад и познакомимся с главным претендентом на роль отца – камергером великокняжеского двора Сергеем Салтыковым. Он принадлежал к одной из самых старых и знатных семей России. Отец – генерал-адъютант русской армии, мать – урожденная Голицына. Она была красавицей, видно, Сергей пошел в нее. В своих «Записках», когда Голицыной давно не было в живых, Екатерина дала ей убийственно злую характеристику: «Она ходила со своими женщинами в казармы гвардейского полка, отдаваясь, пьянствовала, играла, проигрывала, давала им выигрывать; она имела любовниками триста гренадеров, которые сопровождали Ее Величество». Ее величество – это Елизавета, в 1740 году Голицына оказала ей кой-какие услуги.
Знакомство Екатерины и Сергея Салтыкова состоялось в 1752 году. Ему было 26 лет. Уже два года он был женат на Матрене Балк – фрейлине императрицы, женился по любви. Великая княгиня и Салтыков встретились в доме у Чоглаковых. Госпожа Чоглакова была, как всегда, беременна и очень скучала. Два приятеля, молодые повесы – Лев Нарышкин и Сергей Салтыков – часто приходили в дом, чтобы развлечь хозяйку. Собиралась веселая компания, зоркий наблюдатель Чоглаков следил за поведением великой княгини. Салтыков придумал, как усыпить этого Аргуса. У Чоглакова была трогательная страсть – он обожал сочинять тексты к песням. Насмешник Салтыков давал ему тему, Чоглаков полностью погружался в работу, а Сергей нашептывал на ушко Екатерине комплименты.
Вначале он только намекнул, что является истинной причиной частых посещений им дома Чоглаковых, потом осмелел и произнес слово «любовь» и слово «страсть». Екатерина возмутилась: «А как же жена ваша, которую вы, как все говорят, безумно любите?» Ответ Салтыкова был в жанре: «Не все то золото, что блестит. Я дорого расплачиваюсь за миг ослепления».
Прошла весна и половина лета. Екатерина долго не поддавалась на уговоры, но виделись они каждый день. «К несчастью я продолжала его слушать; он был прекрасен, как день, и, конечно, никто не мог с ним сравниться ни при большом дворе, ни тем более при нашем. У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приемов, какой дают большой свет и особенно двор. Ему было двадцать шесть лет; вообще и по рождению, и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся; свои недостатки он умел скрывать: самым большим из них были склонность к интриге и отсутствие строгих правил; но они тогда еще не развернулись на моих глазах» (Записки императрицы Екатерины Второй).
Потом Чоглаков пригласил великую княгиню на охоту. Все гнались за зайцами, а Салтыков уединился с Екатериной. Лошади скакали, он говорил, она молчала. На этот раз он заставил ее согласиться, что она оказывает ему предпочтение между другими придворными. Разговор был долгим, и Екатерина сказала Салтыкову: пора-де расстаться, их долгое отсутствие может показаться подозрительным. Молодой человек отказался уехать прежде, чем она сознается, что неравнодушна к нему. «''Да, да, только убирайтесь'', а он: ''Я это запомню'', и пришпорил лошадь; я крикнула ему вслед: ''Нет, нет!'' А он повторял: ''Да, да!''. Так мы расстались».
По самому стилю письма чувствуется, что Екатерине приятно вспоминать то время. Ей было тогда 23 года, она ждала любви и получила ее. Но слухи о частых свиданиях Екатерины и Салтыкова достигли ушей императрицы. Она выбранила Чоглаковых, а Сергею Салтыкову велено было уехать в свое имение. Он вернулся ко двору только в феврале 1753 года.
К тому времени вокруг Екатерины образовался свой интимный кружок, молодежь ходила друг к другу в гости, там пели, танцевали, проказничали. Петр веселился отделино, в своем кругу. Салтыков был принят с распростертыми объятими, но, наученный горьким опытом, держался теперь сдержаннее. Он стал «невнимательным, подчас фатоватым, надменным и рассеянным», пишет Екатерина, и неизвестно, чем бы кончились отношения этой пары, если бы в интимную жизнь не вмешалось государство в лице Бестужева. Он был врагом Екатерины, и тем удивительнее ей было узнать о разговоре, который состоялся между канцлером и Салтыковым. Правда, к этому времени отношения великой княгини и Бестужева несколько смягчились.
У канцлера были серьезные разногласия с Петром Шуваловым, что-то связанное с устранением внутренних таможен. Шуваловы вообще были настроены враждебно к Бестужеву, и в этот момент Екатерина сама сделала шаг ему навстречу. Бестужев с радостью откликнулся. Тогда-то и состоялся его разговор с Сергеем Салтыковым, в котором канцлер дал понять, что будет смотреть сквозь пальцы на его отношения с великой княгиней.
Со своей стороны Чоглакова тоже поговорила с Екатериной, и разговор этот был вполне откровенным. Стране нужен наследник! «Вы увидите, как я люблю свое отечество и насколько я искренна; я не сомневаюсь, чтобы вы кому-нибудь отдали предпочтение: представлю вам выбор между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Если не ошибаюсь, то ваш избранник последний». Хорошо же Екатерина задурила Чоглаковой голову, если та выбрала на роль отца наследника Нарышкина. Далее Екатерина пишет: «На это я воскликнула: ''Нет, нет, отнюдь нет''. Тогда она мне сказала: ''Ну, если это не он, так другой наверно''. На это я не возразила ни слова. И она продолжала: ''Вы увидите, что помехой вам буду не я''».
Этот разговор происходил уже в Москве, куда переехал двор. Елизавета жила в своем дворце в Покровском, а Екатерина с великим князем, кавалерами и фрейлинами мотались по разным домам. В «Записках» Екатерина жалуется на фантастическое неудобство: тесно, грязно, сквозняки, насекомые, мыши и еще пожары, которым не было конца в этом 1753 году. Наконец в подаренных Петру Люберцах срубили новый дом. В мае Екатерина почувствовала первые признаки беременности, но Чоглакова предсказала неудачу. Так и случилось, это был уже третий выкидыш.
После долгой болезни умер Чоглаков, и на его место для наблюдения за великим князем был назначен Александр Иванович Шувалов, глава тайной канцелярии. Вот так-то! Присматривать за Екатериной определили графиню Румянцеву, которая ненавидела Салтыкова. Между тем наступил 1754 год. Двор вернулся в Петербург, Екатерина опять была беременна. Ее поместили в покои, расположенные рядом с апартаментами императрицы. Поэтому Екатерина не только не виделась с Салтыковым, она вообще была лишена какого-либо общества. Время родов приближалось.
Екатерина заболела, почти два месяца не вставала с постели. Она была обижена, унижена, раздавлена душевно и физически. У нас говорят: родила мать сыночка, да не облизала. Где же его облизать, если Екатерина увидела сына через шесть недель после рождения в день «обряда очищения». Принесли, дали подержать на руках и опять унесли. Младенец принадлежал не матери, а державе. Здесь все идет в копилку последующих отношений между матерью и сыном. Павел никогда не любил матери, со временем он ее возненавидел. Она отвечала ему тем же.
На шестой день Павла крестили. После обряда императрица сама пришла к Екатерине и принесла на золотом блюде указ Кабинету выдать роженице сто тысяч рублей и ларчик с драгоценностями, которые Екатерина нашла очень скромными. «Там было очень бедное маленькое ожерелье с серьгами и двумя жалкими перстнями, которые мне совестно было бы подарить моим камер-фрау». Деньги, правда, были очень кстати, великая княгиня была вся в долгах. Вскоре Петр узнал о подарке и закатил сцену. Почему Екатерине подарили деньги, а ему нет! В конце концов, он тоже имеет отношение к рождению наследника! Императрица устранила оплошность. Как ни худа была казна, она распорядилась наградить и Петра. Но денег не было. Черкасов, секретарь Кабинета, явился к Екатерине с просьбой отказаться от подаренных ей ста тысяч. Но потом как-то обошлось, деньги нашли.
Как только появился наследник, весь русский двор, а также иностранные дворы, принялись гадать – кто отец? Спор этот не разрешился до сих пор. Не хочется уподобляться желтой прессе и копаться в интимной жизни людей. Но интимная жизнь Петра и Екатерины относится к разряду важных государственных тайн. А как же? Если отец Павла не великий князь Петр, а некто другой, то, стало быть, вся последующая царская семья уже не Романовы. И что вы думаете? Даже портреты сличали, чтобы найти у Павла и возможных претендентов на отцовство общие черты в облике.
Иные утверждали, что Павел явно похож на Петра Федоровича. Это чем же похож? Да такого курносого, как Павел Петрович, во всем русском государстве нет. Другие говорили: да вы что? Ничего общего! Павел вообще ни на кого не похож: ни на отца, ни на проезжего молодца! Даже такой серьезный историк, как Эйдельман, опубликовал в «Новом мире» крайне спорную работу, по сути дела, пересказав старую сплетню, подновленную догадками и новыми сомнительными документами. В статье высказывалась версия, что Павел вообще не сын Екатерины, де, «Записки» ее в этой части – чистая фальсификация, потому что рожденный ей младенец умер в ту же ночь. Далее совсем фантастично. Понимая, что страна может лишиться наследника, Тайная канцелярия (а кто же еще, по тем временам это был их КГБ) взяла младенца в чухонской деревне, расположенной под Петербургом. Младенца забрали, а жителей деревни во избежание распространения тайны в ту же ночь отправили прямиком в Сибирь. Сплетен в те времена ходило множество. Говорили также, что Павел на самом деле сын Елизаветы, которая «подсунула» его в государственных интересах Екатерине. И чему удивляться? Мы и сейчас еще спорим, например, убил ли Сталин свою жену Аллилуеву, или она сама застрелилась. А как рассмотреть события через завесы в триста с гаком лет?
Вернемся к реальности. Отмотаем кадры назад и познакомимся с главным претендентом на роль отца – камергером великокняжеского двора Сергеем Салтыковым. Он принадлежал к одной из самых старых и знатных семей России. Отец – генерал-адъютант русской армии, мать – урожденная Голицына. Она была красавицей, видно, Сергей пошел в нее. В своих «Записках», когда Голицыной давно не было в живых, Екатерина дала ей убийственно злую характеристику: «Она ходила со своими женщинами в казармы гвардейского полка, отдаваясь, пьянствовала, играла, проигрывала, давала им выигрывать; она имела любовниками триста гренадеров, которые сопровождали Ее Величество». Ее величество – это Елизавета, в 1740 году Голицына оказала ей кой-какие услуги.
Знакомство Екатерины и Сергея Салтыкова состоялось в 1752 году. Ему было 26 лет. Уже два года он был женат на Матрене Балк – фрейлине императрицы, женился по любви. Великая княгиня и Салтыков встретились в доме у Чоглаковых. Госпожа Чоглакова была, как всегда, беременна и очень скучала. Два приятеля, молодые повесы – Лев Нарышкин и Сергей Салтыков – часто приходили в дом, чтобы развлечь хозяйку. Собиралась веселая компания, зоркий наблюдатель Чоглаков следил за поведением великой княгини. Салтыков придумал, как усыпить этого Аргуса. У Чоглакова была трогательная страсть – он обожал сочинять тексты к песням. Насмешник Салтыков давал ему тему, Чоглаков полностью погружался в работу, а Сергей нашептывал на ушко Екатерине комплименты.
Вначале он только намекнул, что является истинной причиной частых посещений им дома Чоглаковых, потом осмелел и произнес слово «любовь» и слово «страсть». Екатерина возмутилась: «А как же жена ваша, которую вы, как все говорят, безумно любите?» Ответ Салтыкова был в жанре: «Не все то золото, что блестит. Я дорого расплачиваюсь за миг ослепления».
Прошла весна и половина лета. Екатерина долго не поддавалась на уговоры, но виделись они каждый день. «К несчастью я продолжала его слушать; он был прекрасен, как день, и, конечно, никто не мог с ним сравниться ни при большом дворе, ни тем более при нашем. У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приемов, какой дают большой свет и особенно двор. Ему было двадцать шесть лет; вообще и по рождению, и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся; свои недостатки он умел скрывать: самым большим из них были склонность к интриге и отсутствие строгих правил; но они тогда еще не развернулись на моих глазах» (Записки императрицы Екатерины Второй).
Потом Чоглаков пригласил великую княгиню на охоту. Все гнались за зайцами, а Салтыков уединился с Екатериной. Лошади скакали, он говорил, она молчала. На этот раз он заставил ее согласиться, что она оказывает ему предпочтение между другими придворными. Разговор был долгим, и Екатерина сказала Салтыкову: пора-де расстаться, их долгое отсутствие может показаться подозрительным. Молодой человек отказался уехать прежде, чем она сознается, что неравнодушна к нему. «''Да, да, только убирайтесь'', а он: ''Я это запомню'', и пришпорил лошадь; я крикнула ему вслед: ''Нет, нет!'' А он повторял: ''Да, да!''. Так мы расстались».
По самому стилю письма чувствуется, что Екатерине приятно вспоминать то время. Ей было тогда 23 года, она ждала любви и получила ее. Но слухи о частых свиданиях Екатерины и Салтыкова достигли ушей императрицы. Она выбранила Чоглаковых, а Сергею Салтыкову велено было уехать в свое имение. Он вернулся ко двору только в феврале 1753 года.
К тому времени вокруг Екатерины образовался свой интимный кружок, молодежь ходила друг к другу в гости, там пели, танцевали, проказничали. Петр веселился отделино, в своем кругу. Салтыков был принят с распростертыми объятими, но, наученный горьким опытом, держался теперь сдержаннее. Он стал «невнимательным, подчас фатоватым, надменным и рассеянным», пишет Екатерина, и неизвестно, чем бы кончились отношения этой пары, если бы в интимную жизнь не вмешалось государство в лице Бестужева. Он был врагом Екатерины, и тем удивительнее ей было узнать о разговоре, который состоялся между канцлером и Салтыковым. Правда, к этому времени отношения великой княгини и Бестужева несколько смягчились.
У канцлера были серьезные разногласия с Петром Шуваловым, что-то связанное с устранением внутренних таможен. Шуваловы вообще были настроены враждебно к Бестужеву, и в этот момент Екатерина сама сделала шаг ему навстречу. Бестужев с радостью откликнулся. Тогда-то и состоялся его разговор с Сергеем Салтыковым, в котором канцлер дал понять, что будет смотреть сквозь пальцы на его отношения с великой княгиней.
Со своей стороны Чоглакова тоже поговорила с Екатериной, и разговор этот был вполне откровенным. Стране нужен наследник! «Вы увидите, как я люблю свое отечество и насколько я искренна; я не сомневаюсь, чтобы вы кому-нибудь отдали предпочтение: представлю вам выбор между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Если не ошибаюсь, то ваш избранник последний». Хорошо же Екатерина задурила Чоглаковой голову, если та выбрала на роль отца наследника Нарышкина. Далее Екатерина пишет: «На это я воскликнула: ''Нет, нет, отнюдь нет''. Тогда она мне сказала: ''Ну, если это не он, так другой наверно''. На это я не возразила ни слова. И она продолжала: ''Вы увидите, что помехой вам буду не я''».
Этот разговор происходил уже в Москве, куда переехал двор. Елизавета жила в своем дворце в Покровском, а Екатерина с великим князем, кавалерами и фрейлинами мотались по разным домам. В «Записках» Екатерина жалуется на фантастическое неудобство: тесно, грязно, сквозняки, насекомые, мыши и еще пожары, которым не было конца в этом 1753 году. Наконец в подаренных Петру Люберцах срубили новый дом. В мае Екатерина почувствовала первые признаки беременности, но Чоглакова предсказала неудачу. Так и случилось, это был уже третий выкидыш.
После долгой болезни умер Чоглаков, и на его место для наблюдения за великим князем был назначен Александр Иванович Шувалов, глава тайной канцелярии. Вот так-то! Присматривать за Екатериной определили графиню Румянцеву, которая ненавидела Салтыкова. Между тем наступил 1754 год. Двор вернулся в Петербург, Екатерина опять была беременна. Ее поместили в покои, расположенные рядом с апартаментами императрицы. Поэтому Екатерина не только не виделась с Салтыковым, она вообще была лишена какого-либо общества. Время родов приближалось.