Нивен Ларри. Защитник

   — Ха-ха.
   — Он отправился в путь, взяв направление на Солнце. Мы пытались идти рядом, но он начал маневрировать, чтобы опробовать приборы корабля. Мы сохраняли дистанцию. Тогда — он просто развернулся и пошел в межзвездное пространство.
   — Вы пытались его поймать?
   Ник взвыл:
   — Что значит: «пытались». Мы летели рядом с ним. Я не хотел предпринимать ничего угрожающего, но он не выходил на связь, а у нас кончалось горючее. Я приказал Дубчеку и Тортону использовать их двигатели как оружие, если он не сменит курс.
   — И что?
   — Думаю, он включил поле таранно-черпающего двигателя Баззарда. Электромагнитный эффект оказался достаточным, чтобы наши приборы сгорели. Мы остались в космосе без аппаратуры и оборудования. Повезло, что хоть двигатели не взорвались. В конце концов до нас добрался заправочный корабль, и мы ухитрились произвести кое-какой ремонт. Все это время Бреннан набирал скорость.
   — Великолепно.
   — Черт побери, откуда мне было знать? Его запасы продовольствия остались у нас. Тот ящик с корнями был почти пуст. Оригинальный способ самоубийства? Или он испугался того, что мы можем натворить, обладая пилотируемым судном, оснащенным двигателем Баззарда?
   — Я так не думаю. И, Ник, вы знаете, что это такое. Помните, как он уничтожил мою сигарету?
   Ник хмыкнул:
   — Конечно. Он все время извинялся, но не мог допустить, чтобы вы курили. Я думаю, вам хотелось его ударить.
   — Он — защитник. Чтобы он ни делал, все это для нашей пользы. — Люк нахмурился, вспоминая кого-то… Нет, это было все, что он мог вспомнить о ней. Учительница средней школы? — Он не хотел, чтобы мы владели кораблем Пак. Или не хотел, чтобы мы могли узнать о чем-то, заполучив это судно. Или же не хотел, чтобы мы что-то могли узнать от него.
   — Тогда почему он потратил два месяца, оставаясь за орбитой Плутона? С двигателем Баззарда нельзя останавливаться на полдороге. Это влечет за собой добавочный расход горючего. И там вообще не было ничего, что…
   — Так называемый кометный пояс. Большая часть комет основное свое время находится именно за орбитой Плутона. Плотность пояса невелика, но дело не в этом. Там также находится десятая планета.
   — Он не проходил вблизи Персефоны.
   — Но он мог пройти вблизи каких-либо планет.
   — …Верно. О'кей, он провел там два месяца, два своих последних месяца, насколько могли определить наши детекторы монополей. А прошлый месяц он снова начал двигаться. Мы следили за ним достаточно долго, чтобы убедиться в этом. Он идет с ускорением к Альфе Центавра. К Стране Чудес.
   — Сколько ему потребуется времени, чтобы туда добраться?
   — О, во всяком случае, лет двадцать двигатель развивает небольшое ускорение. Но мы можем предупредить их и принять решение, чтобы наши передатчики через пятнадцать лет повторили предупреждение. Просто на всякий случай.
   — Отлично. Это сделать мы сможем. Что еще? Как вам известно, мы откопали грузовой отсек.
   — Это всем известно. ООН тоже умеет хранить секреты.
   — Мы уничтожили корни и семена. На самом-то деле эта идея никому не нравилась, но мы их уничтожили.
   Прошло немало времени, прежде чем Ник ответил:
   — Хорошо.
   — Хорошо или плохо, но мы это сделали. С гравитационным поляризатором мы вообще не смогли разобраться. Если это гравитационный поляризатор — Бреннан мог сказать и не правду.
   — Это гравитационный поляризатор.
   — Вы откуда знаете?
   — Мы проанализировали запись курса Постороннего к Марсу. Его ускорение менялось в соответствии с изменением гравитационных градиентов: не только скорость, но так же и направление.
   — Великолепно, это нам поможет. Что мы еще сможем сделать?
   — Что касается Бреннана — ничего. Скорее всего, он умрет от голода. Тем временем мы постоянно будем знать, где он находится.
   — Или где находится источник монополей.
   — У него нет корабля без груза монополей, — сказал Ник, теряя терпение. — В настоящее время у него нет запасов пищи. Он мертв, Гарнер.
   — Я все время не забываю, что он умнее нас. Если он найдет способ впасть в спячку, он доберется до Страны Чудес. Процветающая колония… И что же? Что он намерен делать со Страной Чудес?
   — Что-то, о чем мы и думать не можем.
   — Я так никогда и не узнаю — что. Я умру раньше, чем Бреннан достигнет Страны Чудес. — Люк вздохнул. — Бедный Посторонний. Проделать такой долгий путь, чтобы доставить нам корни.
   — У него были благие намерения.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИНТЕРЛЮДИЯ

   Как описать промежуток в два столетия? Мера времени — события. За двести двадцать лет произошло многое. Иссохший труп Физпока закончил свой путь в Смитсонианском институте. Много спорили, к какому классу гоминид он относится. Его история — поскольку Бреннана не было — передавалась теперь из третьих рук. Но его скелет соответствовал скелету гоминид. Кость соответствовала кости. Лукас Гарнер умер, когда корабль Пак достиг середины пути. Поворотов корабль не делал. Двумя годами позже Ник Соул наблюдал, как магнитный след судна Бреннана миновал Страну Чудес и, по-прежнему с ускорением, Бреннан направился в никуда. А Ник хотел бы знать — куда именно.
   База Олимп на Марсе была реконструирована, чтобы грузовой отсек корабля Физпока можно было изучать на месте. Это было легче, чем попытаться поднять его, противоборствуя притяжению планеты (гравитационный поляризатор все еще не работал). Исследовательская группа неохотно прекратила работу, так и не поняв, как поляризатор действует. Для защиты от марсиан использовался помещенный в стационарную точку одноместный корабль, который двигателем расплавил пыль под базой.
   Население Зоны значительно увеличилось. Множились покрытые куполами миры, некоторые из них были оборудованы двигателями, служащими для передвижения. Более трудной стала разработка шахт: наиболее богатые жилы были истощены. На всех астероидах возникли города. На одноместных кораблях летало все меньшее число зонников.
   С Марсом столкнулся большой ледяной астероид. В результате возникли пылевые бури и не слишком сильные землетрясения, повредившие базу Олимп.
   Колонии в межзвездном пространстве развивались и процветали. Широкое развитие вакуумной индустрии на Приносящем Несчастье привело к тому, что ландшафт планеты окутался атмосферой, подобной атмосфере Ист-Энда. На плато возникло общество угнетения. Население Страны Чудес увеличилось, и малочисленные поселения распространились по всему большому материку. Городам там предстоял долгий путь развития. Но мы добились, цивилизации развивались под Землей — приходилось избегать зимних и летних ураганных ветров. Дом — один из таких миров, был заселен и процветал, извлекая выгоду из своей новой техники и ошибок, допущенных более старыми колонистами мира.
   Лучи лазера поддерживали связь между Землей и ее колониями. Изредка на Юнону уходили автоматы таранного типа с линейным ускорителем. Автоматы несли с собой груз новых знаний. Почти сразу же большинство доставленных звездолетами «подарков» авансом оплачивались биологическими новинками — семенами и замороженными эмбрионами. Новости из колоний поступали редко, хотя Приносящий Несчастье и Дом обладали превосходными переговорными лазерами.
   Проблема наркотиков на Земле начала исчезать еще во времена Люка Гарнера. Потенциальные наркоманы предпочитали мозговые электроды. Ощущения оказывались богаче, а цена — после первоначальных расходов на операцию — невелика. Мозговые электроды никому не причиняли беспокойства. Проблема электродов так никогда и не стала серьезной. К 2340 году она была практически решена. Люди научились справляться с ними.
   Численность населения Земли сохранялась на стабильном уровне. Если в этом возникала необходимость, она поддерживалась силой оружия.
   Гравитационный поляризатор, казалось, выходил за пределы человеческого понимания.
   Получила развитие аллопластика. Она прошла долгий путь, решив проблему нехватки трансплантатов. Вместо органических трансплантатов использовались приборы. Граждане ООН даже постановили считать смерть лишь наказанием за определенного рода преступления. За уклонение от уплаты подоходных налогов, за незаконную рекламу. Непререкаемая власть, которой обладали армия и объединенная полиция наций, была во многом урезана.
   Войн большого масштаба в эти времена не происходило.
   Жизнь обитателей Солнечной Системы сделалась почти идиллической.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВАНДЕРВЕКЕН

   1. Упрямство Вселенной имеет тенденцию

   стремиться к максимуму.

   2. Если что-то может происходить неправильно,

   оно происходит неправильно.

Первый и второй законы Финейгла

   Он проснулся. Холод жег его нос и щеки. Он проснулся мгновенно, открыл глаза и увидел черноту ночи и яркие ясные звезды. В огромном изумлении он сел. На это потребовалось некоторое усилие. Он был во что-то завернут — словно куколка в своей оболочке.
   Тени горных вершин ползли по мере того, как передвигались звезды. Вдали за глыбистым горизонтом пылали огни города.
   В то утро он шел по вершине — после недельного путешествия с рюкзаком за плечами. Он проделал весь маршрут, он шел по пещерам, милю за милей вверх по узким тропинкам, где его окружали безумие и пустота. Вверх, туда, где должны быть металлические поручни и голые ступени, вырубленные прямо в скале. Свой последний ленч он съел там, на самой высокой вершине. Подготовка к спуску заняла много времени, его ноги протестовали против новой работы. Странное геологическое образование. Вершины вертикально тянулись вверх, словно пальцы, показывающие в небо. Потом… Что потом?
   Однако теперь, по-видимому, он находился здесь, на полпути к вершине горы. Спальный мешок, в котором он очнулся, лежал посередине тропы.
   Он не помнил, как заснул.
   Контузия? Падение? Он высунул руку из мешка, ощупал себя в поисках повреждений. Ни одного. Он чувствовал себя прекрасно, никаких травм у него не оказалось. Воздух обжег холодом руку, и он удивился.
   День был таким жарким.
   А свой рюкзак он оставил в машине. Неделю назад он поставил машину на стоянке, тем же утром вернулся и засунул все свое снаряжение в багажник. Вместе со спальным мешком. Как мешок мог попасть сюда?
   Путь сквозь вершины был достаточно опасным и при дневном свете. Элрой Трусдейл ничуть не считал себя способным состязаться с вершинами в темноте. Он достал из рюкзака еду (из рюкзака, который тоже должен был находиться в машине, но сейчас, покрытый росой, лежал рядом с его головой) и начал ждать рассвета.
   С рассветом он направился дальше. Ноги хорошо отдохнули, ему радостно было смотреть на пустые безлюдные скалы. Когда он преодолел невероятной трудности тропу, то громко запел. Никто не орал на него, чтобы он заткнулся. Ноги не болели, когда к полудню он преодолел подъем. Он подумал, что находится в прекрасной форме. Хотя только дурак отправился бы с рюкзаком по этим тропам. Не говоря уже о том, что ему захотелось дойти лишь до половины горы.
   Когда он добрался до стоянки, Солнце стояло высоко.
   Машина была надежно заперта, в таком виде он и оставил ее. Теперь он не насвистывал. Начиналась бессмыслица. Некий добрый самаритянин нашел его, лежащим без сознания на тропе (или сам его оглушил). Он не стал звать на помощь. Взломал машину Трусдейла, достал оттуда рюкзак, дотащил его до середины горы, чтобы завернуть Трусдейла в его же Трусдейла собственный спальный мешок. Какого черта? Кому-нибудь потребовалась машина Трусдейла, чтобы потом его обвинили в каком-либо преступлении? Когда он открыл багажник, то чуть ли не ожидал увидеть там труп убитого. Но там ничего не было. Даже пятен крови. Он почувствовал облегчение и разочарование.
   На музыкальном комбайне машины лежала кассета с посланием. Трусдейл вставил ее и прослушал.
   «Трусдейл, говорит Вандерхэвен. Теперь вы, может быть, поняли, что из вашей юной жизни исчезли четыре месяца. Прошу меня извинить за это. Мне это было необходимо, а вы могли позволить себе эти четыре месяца потерять. И я намерен за эти месяцы заплатить вам по справедливости. Короче, всю вашу оставшуюся жизнь вы каждые три месяца будете получать по пятьсот кредиток ООН. При том условии, что вы не станете делать попыток узнать, кто я.
   По возвращении домой вы найдете кассету с подтверждением от «Баретта, Хаббарда и Ву». Они ознакомят вас с деталями.
   Поверьте мне, за эти четыре месяца вы не совершили ничего преступного. Вспомнить вы ничего не сможете. Вы занимались тем, что вы сами сочли бы интересным. Кроме того, вы получите за это деньги.
   В любом случае, вы обнаружите, что идентифицировать меня было бы затруднительно. Образец голоса вам ничего не даст. Баретт, Хаббард и Ву обо мне ничего не знают. Ваша попытка потребовала бы затрат и оказалась бы бесплодной. И я надеюсь, что такую попытку вы не станете предпринимать «.
   Элрой даже не шевельнулся, когда от кассеты с записью начал, клубясь, подниматься едкий дым. В какой-то мере он ожидал этого. В любом случае, голос этот он узнал. Его собственный. Должно быть, он наговорил эту ленту для… Вандерхэвена… в тот период, о котором ничего не помнит.
   Он заговорил, обращаясь к почерневшей ленте:
   — А ты не врешь сам себе, Рой, не врешь?
   Он вылез из машины, дошел до туристского бюро и купил утреннюю ленту новостей. Комбайн все еще работал, хотя катушка с посланием превратилась в обугленный комок. Он прокрутил ленту до даты 9 января 2341 года.
   А это произошло с ним 3 сентября 2340 года. Он пропустил и Рождество и Новый год. На что он потратил четыре месяца? Гнев нарастал в нем. Трусдейл поднял телефонную трубку. Кто занимается похищениями людей? Местная полиция или армия?
   Какое-то время он держал трубку в руке. Потом положил ее обратно.
   Он понял, что и не собирался звонить в полицию.
   Пока машина несла его обратно в Сан-Диего, Элрой Трусдейл бился в своего рода ловушке.
   Он лишился своей первой (и вплоть до настоящего времени — единственной) жены из-за присущего ему нежелания тратить деньги. Она достаточно часто говорила ему, что это существенный недостаток. Так никто не делал. В мире, где никто не умирал от голода, стиль жизни был более важным, чем надежный кредит.
   Он не всегда был таким.
   От рождения Трусдейлу была определена твердая сумма, которая по замыслу могла сделать всю его жизнь пусть не богатой, но комфортабельной. Так могло и быть, но Трусдейлу хотелось большего. В возрасте двадцати пяти лет он уговорил своего отца выдать ему все деньги. Он хотел сделать некоторые капиталовложения.
   Если бы дело удалось, он стал бы богачом. Но всему помешало жульничество. Где-то на Земле или в Зоне жил в роскоши человек, которого то ли можно, то ли нельзя было именовать Лоуренсом Сент-Джоном Мак-Ги. Даже при его образе жизни он не мог растратить все, что имел.
   Может быть, реакция Трусдейла была слишком сильной. Но у него не было подлинных талантов, он не мог с уверенностью на себя полагаться. Теперь он это знал. Он стал продавцом в обувном магазине. А до этого работал на станции обслуживания, снабжая батареями проходящие машины и проверяя, как у них работают моторы и пропеллеры. Он был заурядным человеком. Он следил за своей формой потому, что так делали все. Полнота и вялые мускулы рассматривались как легкомыслие по отношению к себе. После того как Лоуренс Сент-Джон Мак-Ги украл его счастье, Трусдейл отказался от бороды. Превосходнейшей бороды. У работающего человека нет времени отрастить добротную бороду. На жизнь — две тысячи в год. Трусдейл не мог отказаться от денег.
   И теперь он оказался в ловушке, запертый туда своим собственным «существенным недостатком». Проклятый Вандерхэвен. Он, должно быть, продавая себя, вступил с Вандерхэвеном в соглашение. Это был его собственный голос на ленте с посланием.
   Подожди. Может, там никаких денег и нет… Просто дешевое обещание, чтобы сплавить Трусдейла на несколько сотен миль на юг, чтобы Вандерхэвен получил несколько добавочных часов.
   Трусдейл позвонил домой. В запоминающем устройстве телефона его ожидает цена четырех месяцев. Он назвал шифр «Баретт, Хаббард и Ву»и ждал, пока запоминающее устройство отыщет искомое.
   Сообщение было на месте. Он прослушал его. В нем говорилось то, что он и ожидал.
   Он вызвал лучшее Деловое Бюро.
   Да, у них есть сведения о «Баретт, Хаббард и Ву». Это фирма, завоевавшая репутацию в своей области, специализирующаяся в общем законодательстве. Он получил от информатория их номер.
   Баретт оказалась элегантно одетой женщиной средних лет. Она вела себя уверенно и резко. И не пожелала ему вообще ничего сообщить даже после того, как он удостоверил свою личность.
   — Все, что я хочу знать, — сказал он, — это — гарантирует ли ваша фирма выплаты. Этот Вандерхэвен обещал мне по пятьсот кредиток каждый квартал. Если он прекратит выплату вам, то, тем самым, он прекратит ее и мне, не так ли? Невзирая на то, согласен ли я с условиями договора.
   — Это не так, мистер Трусдейл, — холодно ответила дама. — Мистер Вандерхэвен выплачивает вам ежегодную ренту. Если вы нарушите заключенные с ним условия договора, рента перейдет… Разрешите посмотреть… Навсегда перейдет к институту реабилитации преступности.
   — Ого! И условия договора таковы, что я не должен пытаться узнать о том, кто такой мистер Вандерхэвен.
   — Грубо говоря, да. Это можно было вполне ясно понять из сообщения, которое…
   — Я его знаю.
   Он повесил трубку. И задумался. Две тысячи в год, всю жизнь. И это оказалось на самом деле. Прожить на такие деньги было бы трудновато, но они явятся таким милым дополнением к его жалованью. Он уже придумал с полдюжины способов, на что можно будет потратить первые выплаты. Можно будет даже подыскать себе другую работу…
   Две тысячи в год. Непомерная цена за четыре месяца работы. Работы какого рода? Что он делал эти четыре месяца?
   И откуда Вандерхэвен знал, что этого окажется достаточно?
   «Вероятно, я рассказал ему о себе, — раздраженно подумал Трусдейл. — Сам себя предал».
   По крайней мере, его не обманули. Пять сотен каждые три месяца. Приобщиться к роскошной жизни… И до самого ее конца испытывать желание узнать. Но обращаться в полицию он не станет.
   Он не мог припомнить, чтобы его так раздирали когда-нибудь противоречивые желания.
   Он принялся за прослушивание других сообщений, накопившихся в запоминающем устройстве телефона.
   — Но вы это сделали, — сказал лейтенант Армии. — Вы здесь.
   Лейтенант был мускулистым человеком с квадратными челюстями и недоверчивыми глазами. Взгляните в эти глаза попристальнее — и вы сами начнете сомневаться во всем том, о чем вы ему только что ему рассказали.
   Трусдейл пожал плечами.
   — Что заставило вас изменить решение?
   — Снова деньги. Я начал прослушивать сообщения в своем телефоне. Там было извещение от другой юридической фирмы. Вам знакомо имя «Миссис Джакоб Рендолл»?
   — Нет. Минутку. Эстелла Рендолл? Президент клуба Струльдбругов до… Хм.
   — Она была моей пра-пра-пра-пра-бабушкой.
   — И она умерла в прошлом месяце. Мои соболезнования.
   — Спасибо. Я… Я, понимаете, не часто виделся с Большой Стеллой. Может быть, дважды в год. Раз — на праздновании ее дня рождения, раз — на Рождество или что-нибудь в таком духе. Вспоминаю, как мы вместе завтракали вскоре после того, как я обнаружил, что потерял все свои деньги. Она была вне себя. Ох, парень… Она предложила меня финансировать, но я отказался.
   — Гордость? Это могло бы случиться с каждым. Лоуренс Сент-Джон Мак-Ги занимается старой и изысканной профессией.
   — Я знаю.
   — Она была самой старой женщиной в мире.
   — Знаю.
   Президентом Клуба Струльдбругов становился самый старый его член. Это был почетный титул. Делами обычно занимался действующий Президент.
   — Когда я родился, ей было семьдесят три года. Дело в том, что никто из нас никогда не верил, что она умрет. Полагаю, это звучит не глупо?
   — Нет. Много ли людей умирают в двести лет?
   — Затем я прокрутил эту ленту от Бекета и Холлинтбрука. Она умерла! И я унаследовал около полумиллиона кредиток. Из невероятного, должно быть, состояния. У нее было столько пра-пра… правнуков, что их число могло бы превысить любую нацию в мире. Вы бы видели приемы в ее дни рождения.
   — Понимаю, — глаза военного пристально уставились на него. — Итак, теперь деньги Вандерхэвена вам не нужны. Сейчас для вас две тысячи в год — семечки.
   — И из-за этого сукиного сына я пропустил ее день рождения.
   Военный откинулся назад.
   — Вы рассказали странную историю. Я никогда не слышал о такой амнезии, после которой вообще не остается воспоминаний.
   — Я тоже. Это — как если бы я уснул и проснулся через четыре месяца.
   — Но вы даже не помните, как засыпали.
   — Именно.
   — Так могла бы оглушить пуля… Ну, мы подвергаем вас глубокому гипнозу и посмотрим, что у нас из этого получится. Полагаю, у вас нет никаких возражений? Вам придется письменно зарегистрировать свое разрешение.
   — Прекрасно.
   — Да, вот еще, вам может не понравиться то, что мы обнаружим.
   — Я знаю. — Трусдейл уже подготовил себя к тому, что может быть обнаружено. Голос был его собственный. Что может испугать его, если он вспомнит о себе?
   — Если в то время, о котором вы можете вспомнить, вы были замешаны в каком-либо преступлении, вам, возможно, придется понести наказание. Для алиби ваша амнезия не оправдание.
   — Рискну.
   — Отлично.
   — Думаете, я это сфальсифицировал?
   — Такая мысль у меня мелькнула. Узнаем.
   — О'кей. Просыпайтесь, — сказал голос. И Трусдейл очнулся, словно человек, слишком внезапно разбуженный. Сны умирали в его мозгу.
   Голос принадлежал Микаеле Шортер, широкоплечей, чернокожей женщине в свободной голубой рабочей блузе.
   — Как вы себя чувствуете? — спросила она.
   — Прекрасно, — ответил Трусдейл. — Удачно?
   — Очень странно. Вы не просто ничего не помните, что произошло за эти четыре месяца. Вы даже не сознавали течения времени. Как если бы вы все это время спали.
   Лейтенант Армии сидел в стороне. Трусдейл не видел его, пока лейтенант не заговорил:
   — Вам известно о каких-либо медикаментах, которые могли бы вызвать такое?
   Женщина покачала головой.
   — Доктор Шортер — специалист в области судебной медицины, — пояснил лейтенант Трусдейлу. — Похоже, что кто-то выдумал нечто новое.
   Затем он обратился к доктору Шортер:
   — Это может быть что-то совершенно новое. Почему бы вам не воспользоваться компьютером?
   — Воспользовалась, — коротко ответила доктор. — Во всяком случае, таких медикаментов не выявлено. Выглядит это так, словно он, будучи оглушенным, уснул, а затем провел четыре месяца в замороженном состоянии. За исключением того, что тогда можно было бы выявить следы оттаивания: разрывы клеток ледяными кристаллами и тому подобное. — Она быстро взглянула на Трусдейла. — Не поддайтесь опять моему голосу.
   — Не поддамся. — Трусдейл встал. — Чтобы ни было сделано со мной, это делалось в лаборатории, не так ли? Если это было таким новым. Это несколько сужает район поисков, верно?
   — Сужает, — согласилась доктор Шортер. — Я бы поискала побочный продукт генетических исследований. Что-то способное разлагать РНК на составные части.
   — Мы думали, что тот, кто схватил вас в горах, — проворчал лейтенант, — тоже должен был оставить какие-нибудь следы. Но и их не было. Машина была бы засечена радаром. Вандерхэвену пришлось нести вас вниз на себе, до стоянки, а это около… м-м… Четырехсот метров. И когда вокруг никого не было.
   — Это же невероятно опасно — на тех тропинках.
   — Знаю. У вас есть лучшее объяснение?
   — Неужели вы ничего не узнали?
   — Насчет денег? Ваша машина оставалась на стоянке потому, что плата за нее была внесена авансом. То же самое и с вашей ежегодной рентой. Все взято со счета, зарегистрированного на имя Вандерхэвена. Счет новый, и он уже закрыт.
   — Вымышленное имя?
   — А вам это имя ничего не напоминает?
   — Нет. Голландец, наверно.
   Лейтенант кивнул и поднялся. Взгляд доктора Шортер выражал нетерпение. Ей хотелось поскорее вновь стать хозяйкой своего кабинета.
   Полмиллиона кредиток — изрядная сумма. Трусдейл потешил себя идейкой послать своего босса ко всем чертям… Но вопреки традиции, Джером Линк не заслуживал обхождения такого рода. Не следует показывать, что ему, Трусдейлу, не терпится подать на расчет. И Трусдейл (как и положено, за месяц) написал заявление об увольнении.
   Став временной, работа оказалась более приятной. Продавец в обувном магазине… Он встретил здесь столько интересных людей. Однажды он пристально уставился на машину, которая отливала обувь по мерке. Замечательное, восхитительное приспособление. Раньше он никак не мог понять этого.
   В свободные от работы часы он планировал, как, освободившись, он посвятит свое время осмотру достопримечательностей.
   Когда завещание Большой Стеллы вступило в силу, Трусдейл возобновил знакомство с бесчисленными родственниками. Те не заметили его ни на похоронах, ни на последнем приеме, устроенном в честь ее дня рождения. Где он был?