Страница:
– Ого! Замок Нон-барона…
– Прокл, иди ужинать, – прокричала из кухни мать.
– Да графиня… Тьфу! Да, мама!
Он шёл, торопливо поглощал свой ужин. А последние минуты перед сном вновь был с книжкой, уносясь в невероятные приключения, события, баталии. Борьба добра и зла, – в книгах было так чётко определено где первое и где второе… А в реальной жизни, – где оно, различие?.. Отрываясь от чтения, Прокл задумывался над этим вопросом. Где та явная грань отличия плохого от хорошего? Её нет, или так просто не увидишь; она – внутри каждого из нас. А то, что внутри нас, может ли оно быть правильным?.. Путаясь в этих вопросах, Прокл совсем сбивался с толку. Мечты же – они так просты, в них нет предела, нет границ, там ты можешь всё; за них нет никакой ответственности, и это так удивительно… Как отказаться от такого!
– Парня со двора сегодня хоронили, – с кухни тихо донеслись слова отца, недавно вернувшегося с работы. Прокл уже находился в своей комнате, в постели.
– Кого? – спросила мать.
– Того долговязого, что всё с нашим на велике катался.
– Ходуля, что ли? Андрей, вроде…
– Да, его.
– Как, что случилось? Вот вроде только…
– Бабки у подъезда шептали, что рак у него обнаружили. Начались осложнения, его увезли в больницу. Там он и умер, от рака. Врачи и сделать ничего не смогли.
– Вот беда-то какая у людей…
«Какие такие раки?» – подумал Прокл, не поняв всего смысла произнесенного. «Что он их, зимой, что ли, ловил? Пацаны говорили, их можно только летом ловить, а зимой они спят… В больнице-то как эти раки оказались? Ничего не понятно… Ну, да завтра всё сам узнаю», – решил про себя мальчик.
Зима прошла. Ещё много книжек прочитал Прокл за это время, и заимел ещё большую привычку – мечтать. А про Ходулю он так и не разобрался, что с ним и как он. А может, и не хотел, попросту выдумав для себя, что тот просто уехал, как однажды они с Уркмантура. Может, скоро и обратно приедет; и они будут вновь рассекать на велике, а летом вместе ловить раков, а не таскать их зачем-то по больницам… Но Ходуля так и не приехал.
Наступило ещё одно лето, каникулы, пруд, раки, – всё это, но уже без своего длинного друга. И мальчик ощущал это всем своим существом. Больше не было такого понимания и доверия ни в ком: ни в Мятом или Лёхе, ни в остальной детворе, с которой он играл. Так и пролетели летние каникулы, и Прокл уже смирился с мыслью, что, скорее всего, больше он Ходулю не увидит. Наступила осень, зима. А потом весна и лето, и снова зима; а там – и ещё пара школьных лет.
«Пиратики, пиратики
летели на воздушном шарике.
Кинжалы и мечи
остры, как и все их клинки», – сочинил однажды Прокл, вдохновлённый очередной книжкой. Для стихов он завёл специальную тетрадку, и это четверостишие было его первым произведением, продолжение которого обязательно должно было последовать. Но, как он ни мучился, рифм и слов для продолжения путешествия воздушных пиратов так и не нашёл. Впрочем, мальчик и сам не понимал – откуда у него на языке завертелись пиратики на воздушном шарике, и что они будут делать дальше.
Тогда он задумал от стихов сразу перейти к написанию прозы: приключенческого романа «Космический найдёныш», – так он решил назвать его. Может, там и вылезут эти самые пираты на воздушном шаре; тогда уже там он и решит, что с ними дальше делать. «Звездолёт обрушился на чужую и неизведанную планету, и останки разнесло по большой степи. Длинноногие инопланетные существа обнаружили ещё живого мальчика – единственного, кому посчастливилось выжить…» – так начал Прокл свой роман; а дальше длинноногие приютили и вырастили этого мальчика, и найденыш научился бегать со скоростью ветра. И вот, по всей задумке, где-то уже должны были появиться те самые пираты, но все не появились…
– Пиратики, пиратики, на воздушном шарике! Ха-ха-ха! – как гром среди ясного неба прозвенело в ушах Прокла во время перемены. Тетрадку, где был написан стишок про пиратов, и сразу следом «Космический найдёныш», он всегда хранил в портфеле, но никогда не доставал в классе. Тем более, что она резко отличалась от школьных тетрадок – вся обложка была разрисована змеями, чудищами и уродцами, которых так любил придумывать Прокл. Видимо по ошибке, вместо тетрадки по математики, он кинул на парту эту, а сам поспешил в другой угол класса, где одноклассник хвастался коллекцией марок.
– Пиратики-пиратики! – ещё раз ударили по уху выкрики любопытного насмешника.
В момент покраснев и разозлившись, Прокл кинулся к насмешнику:
– Отдай, чертила! Не твоё!!
Но это не остановило наглеца: носясь по рядам и прячась за спины одноклассников, которые то и дело задерживали Прокла, он продолжал читать, щедро добавляя от себя и смеша всех интонацией:
– Папа, папочка, когда мы прилетим на планету? А там и правда есть океан? Зря я удочки из дома не прихватил. Вот бы рыбы наловил, со спиннингом! Когда потом обратно прилетели бы, вот мамка нажарила б! Ха-ха-ха! – И весь класс вторил нахаленку.
– Отдай тетрадь, а то всю рожу раскрошу!
– Тэкс, тут чевой-то про существа… А-а, вот! Длинноногий, понимаешь, инопланетянин… ка-ак взбзднет!
Наконец добравшись до шутника, Прокл выхватил тетрадь, попытавшись другой рукой ударить обидчика. Но тот увернулся, быстро перескочив на другой ряд.
– Да там и читать-то больше нечего! Успокойся!
– Да пошёл ты! Козёл! – выкрикнул Прокл. До боли сжав тетрадь в кулаке, он пулей вылетел из класса. Разъярённый, ворвался в школьный туалет, разрывая бедную тетрадь на части. Мелкие обрывки он покидал в унитаз, и стал терзать большие куски, превращая их в жалкое крошево, и также бросая следом. Разорвав и кинув в унитаз последнее, Прокл дёрнул за верёвку, и смыл бумажный сор в канализацию.
– Тварь! Твари!! – злобно шипел Прокл, ударяя об стену совсем ещё детскими кулачками.
Потом, помыв руки как после чего-то грязного и успокоившись, он вышел из туалета. Настроившись на продолжение насмешек, он покорно направился к классу. Но не успел и дойти, как обнаружил, что всё обошлось – последний урок отменили из-за отсутствия учителя. Мальчик увидел, как одноклассники покидают класс, шумно благодаря отсутствующего педагога за неожиданно раннее окончание учебного дня.
Последней вышла красавица Нэля, – первая девчонка в классе, о дружбе с которой мечтали все её одноклассники мужского пола, да и сам Прокл исключением не был. Она шла рядом с тем шутником, который читал секретную тетрадку Прокла. Шутник болтал о чём-то, размахивал руками, и явно приводил Нэлю в восторг – та смеялась звонко, и так божественно приятно для мальчишеского слуха… Но на этот раз её смех жгуче резанул Прокла. Она обернулась, словно почувствовав его боль, и посмотрела на него как-то ехидно, – так показалось мальчику; улыбнулась, отвернулась, и продолжила свой путь, в очередной раз звонко засмеявшись на реплики своего попутчика. Это было для Прокла ударом молнии. Он встал как вкопанный, сердце заколотилось, кулаки сжались от непонятной обиды, отчаяния и злобы. Простояв ещё так с пару минут и несколько успокоившись, он добрался до раздевалки, накинул пальто, и за плечи школьный рюкзак, и побрёл домой, дав себе слово никогда больше не сочинять всякие глупости на бумаге.
Долг чести
Душка-часть
– Прокл, иди ужинать, – прокричала из кухни мать.
– Да графиня… Тьфу! Да, мама!
Он шёл, торопливо поглощал свой ужин. А последние минуты перед сном вновь был с книжкой, уносясь в невероятные приключения, события, баталии. Борьба добра и зла, – в книгах было так чётко определено где первое и где второе… А в реальной жизни, – где оно, различие?.. Отрываясь от чтения, Прокл задумывался над этим вопросом. Где та явная грань отличия плохого от хорошего? Её нет, или так просто не увидишь; она – внутри каждого из нас. А то, что внутри нас, может ли оно быть правильным?.. Путаясь в этих вопросах, Прокл совсем сбивался с толку. Мечты же – они так просты, в них нет предела, нет границ, там ты можешь всё; за них нет никакой ответственности, и это так удивительно… Как отказаться от такого!
– Парня со двора сегодня хоронили, – с кухни тихо донеслись слова отца, недавно вернувшегося с работы. Прокл уже находился в своей комнате, в постели.
– Кого? – спросила мать.
– Того долговязого, что всё с нашим на велике катался.
– Ходуля, что ли? Андрей, вроде…
– Да, его.
– Как, что случилось? Вот вроде только…
– Бабки у подъезда шептали, что рак у него обнаружили. Начались осложнения, его увезли в больницу. Там он и умер, от рака. Врачи и сделать ничего не смогли.
– Вот беда-то какая у людей…
«Какие такие раки?» – подумал Прокл, не поняв всего смысла произнесенного. «Что он их, зимой, что ли, ловил? Пацаны говорили, их можно только летом ловить, а зимой они спят… В больнице-то как эти раки оказались? Ничего не понятно… Ну, да завтра всё сам узнаю», – решил про себя мальчик.
Зима прошла. Ещё много книжек прочитал Прокл за это время, и заимел ещё большую привычку – мечтать. А про Ходулю он так и не разобрался, что с ним и как он. А может, и не хотел, попросту выдумав для себя, что тот просто уехал, как однажды они с Уркмантура. Может, скоро и обратно приедет; и они будут вновь рассекать на велике, а летом вместе ловить раков, а не таскать их зачем-то по больницам… Но Ходуля так и не приехал.
Наступило ещё одно лето, каникулы, пруд, раки, – всё это, но уже без своего длинного друга. И мальчик ощущал это всем своим существом. Больше не было такого понимания и доверия ни в ком: ни в Мятом или Лёхе, ни в остальной детворе, с которой он играл. Так и пролетели летние каникулы, и Прокл уже смирился с мыслью, что, скорее всего, больше он Ходулю не увидит. Наступила осень, зима. А потом весна и лето, и снова зима; а там – и ещё пара школьных лет.
«Пиратики, пиратики
летели на воздушном шарике.
Кинжалы и мечи
остры, как и все их клинки», – сочинил однажды Прокл, вдохновлённый очередной книжкой. Для стихов он завёл специальную тетрадку, и это четверостишие было его первым произведением, продолжение которого обязательно должно было последовать. Но, как он ни мучился, рифм и слов для продолжения путешествия воздушных пиратов так и не нашёл. Впрочем, мальчик и сам не понимал – откуда у него на языке завертелись пиратики на воздушном шарике, и что они будут делать дальше.
Тогда он задумал от стихов сразу перейти к написанию прозы: приключенческого романа «Космический найдёныш», – так он решил назвать его. Может, там и вылезут эти самые пираты на воздушном шаре; тогда уже там он и решит, что с ними дальше делать. «Звездолёт обрушился на чужую и неизведанную планету, и останки разнесло по большой степи. Длинноногие инопланетные существа обнаружили ещё живого мальчика – единственного, кому посчастливилось выжить…» – так начал Прокл свой роман; а дальше длинноногие приютили и вырастили этого мальчика, и найденыш научился бегать со скоростью ветра. И вот, по всей задумке, где-то уже должны были появиться те самые пираты, но все не появились…
– Пиратики, пиратики, на воздушном шарике! Ха-ха-ха! – как гром среди ясного неба прозвенело в ушах Прокла во время перемены. Тетрадку, где был написан стишок про пиратов, и сразу следом «Космический найдёныш», он всегда хранил в портфеле, но никогда не доставал в классе. Тем более, что она резко отличалась от школьных тетрадок – вся обложка была разрисована змеями, чудищами и уродцами, которых так любил придумывать Прокл. Видимо по ошибке, вместо тетрадки по математики, он кинул на парту эту, а сам поспешил в другой угол класса, где одноклассник хвастался коллекцией марок.
– Пиратики-пиратики! – ещё раз ударили по уху выкрики любопытного насмешника.
В момент покраснев и разозлившись, Прокл кинулся к насмешнику:
– Отдай, чертила! Не твоё!!
Но это не остановило наглеца: носясь по рядам и прячась за спины одноклассников, которые то и дело задерживали Прокла, он продолжал читать, щедро добавляя от себя и смеша всех интонацией:
– Папа, папочка, когда мы прилетим на планету? А там и правда есть океан? Зря я удочки из дома не прихватил. Вот бы рыбы наловил, со спиннингом! Когда потом обратно прилетели бы, вот мамка нажарила б! Ха-ха-ха! – И весь класс вторил нахаленку.
– Отдай тетрадь, а то всю рожу раскрошу!
– Тэкс, тут чевой-то про существа… А-а, вот! Длинноногий, понимаешь, инопланетянин… ка-ак взбзднет!
Наконец добравшись до шутника, Прокл выхватил тетрадь, попытавшись другой рукой ударить обидчика. Но тот увернулся, быстро перескочив на другой ряд.
– Да там и читать-то больше нечего! Успокойся!
– Да пошёл ты! Козёл! – выкрикнул Прокл. До боли сжав тетрадь в кулаке, он пулей вылетел из класса. Разъярённый, ворвался в школьный туалет, разрывая бедную тетрадь на части. Мелкие обрывки он покидал в унитаз, и стал терзать большие куски, превращая их в жалкое крошево, и также бросая следом. Разорвав и кинув в унитаз последнее, Прокл дёрнул за верёвку, и смыл бумажный сор в канализацию.
– Тварь! Твари!! – злобно шипел Прокл, ударяя об стену совсем ещё детскими кулачками.
Потом, помыв руки как после чего-то грязного и успокоившись, он вышел из туалета. Настроившись на продолжение насмешек, он покорно направился к классу. Но не успел и дойти, как обнаружил, что всё обошлось – последний урок отменили из-за отсутствия учителя. Мальчик увидел, как одноклассники покидают класс, шумно благодаря отсутствующего педагога за неожиданно раннее окончание учебного дня.
Последней вышла красавица Нэля, – первая девчонка в классе, о дружбе с которой мечтали все её одноклассники мужского пола, да и сам Прокл исключением не был. Она шла рядом с тем шутником, который читал секретную тетрадку Прокла. Шутник болтал о чём-то, размахивал руками, и явно приводил Нэлю в восторг – та смеялась звонко, и так божественно приятно для мальчишеского слуха… Но на этот раз её смех жгуче резанул Прокла. Она обернулась, словно почувствовав его боль, и посмотрела на него как-то ехидно, – так показалось мальчику; улыбнулась, отвернулась, и продолжила свой путь, в очередной раз звонко засмеявшись на реплики своего попутчика. Это было для Прокла ударом молнии. Он встал как вкопанный, сердце заколотилось, кулаки сжались от непонятной обиды, отчаяния и злобы. Простояв ещё так с пару минут и несколько успокоившись, он добрался до раздевалки, накинул пальто, и за плечи школьный рюкзак, и побрёл домой, дав себе слово никогда больше не сочинять всякие глупости на бумаге.
Долг чести
Прошли школьные годы. Прокл повзрослел, и в его жизни наступил тот самый момент, когда пора отправляться в места, где все ходят в одинаковой форме, с песней и в строю; туда, где в повседневности присутствуют все прочие атрибуты армейской жизни. Да – стране нужны солдаты.
Ранним майским утром Прокл проснулся от дребезжания будильника.
– Что, уже? – Казалось, вот только что уснул после своих проводов в армию, а он уже затрезвонил, этот чёртов будильник…
Быстро одевшись, и стараясь никого в квартире не разбудить, Прокл добрался до кухни, и утолил жажду после вчерашней попойки рассолом из трёхлитровой банки с огурцами. Закинув старый, потёртый рюкзак за плечи, – в нём ему уже было приготовлено в дорогу, он вышел на улицу и направился к вокзалу, где, в ожидании призывников, уже стоял состав. Освежающий майский воздух ударил в ноздри, выветривая остатки похмелья и наполняя лёгкие воздухом последней гражданской свободы.
– Вот и ещё один счастливчик! – сказал человек в военной форме.
– Что?
– Имя, фамилия? – спросил военный.
– Прокл, Мечтающий.
– Хорошо, есть такой. Проходи в вагон, сынок, – посмотрев в свой список, ответил военный. – С собой спиртное, наркотики?..
– Нет.
– Это мы ещё обязательно проверим… Проходи. Так, а это кто у нас? Кто такой, фамилия? – продолжил военный своё обращение, но уже не к Проклу, а к парню, которого буквально тащили к составу на руках его товарищи. Видать, на проводах он хорошенько перебрал.
– Синий я, Иван Синий! – пробухтел неловкими губами новоиспечённый призывник.
– Есть такой, заходи! Как там тебя?.. – обратился военный ко всё ещё находящемуся в тамбуре Проклу.
– Прокл.
– А-а, точно. Вот ты и бери за ручки своего будущего сослуживца, и – в вагон!
– А мы?..
– А что вы?
– Давайте мы своего друга в вагон и проведём! И попрощаемся заодно.
– Вот здесь и прощайтесь. Ну, а коли тоже в армию хотите, то милости просим в наш вагон!
– Нет уж! Спасибо, товарищ генерал, мы уж как-нибудь здесь, на гражданке!
– Во-первых, майор. Ну, а во-вторых, до встречи! – ответил военный, поднимаясь в вагон за Мечтающим и Синим.
Вскоре зашипели струйки воздуха, весь состав сдвинулся, ударяясь буферами о друг друга, и поезд тронулся. Провожающие галдели и махали руками, догоняя окна, за которыми находились их родные. Слёзы матерей, напутствия отцов и друзей, обещания любимых девчонок верно дожидаться весь срок службы – всё как и положено в таких случаях, но Проклу уже было всё равно: забравшись на вторую полку плацкартного вагона, он быстро уснул под умиротворяющий стук колёс о рельсы.
– Быстрее салаги! Ещё десять секунд, и я должен всех наблюдать в строю! – ударил по ушам громкий бас сержанта, шагающего неторопливыми, мерными шагами по проходу меж кроватей; руки его были небрежно засунуты под ремень, который пребывал в незатянутом положении, и посему находился куда ниже, чем было положено по уставу.
«Салаги» в торопливом угаре стали выбегать в строй, на ходу поправляя форму, застёгивая пуговицы, и засовывая кончики кое-как намотанных портянок в сапоги.
– А ну-ка, стадо мастодонтов… Смир-рна!
Руки по швам и вытянув подбородки, рота новобранцев выполнила команду строгого сержанта, с грустью вспоминая мамину стряпню, девчонок, вино и свободный воздух гражданки, – здесь даже дышалось как-то по-иному.
– Рота! Вспышка с тыла! – прокричал другой сержант, вошедший в расположение.
Как стояла, рота упала на пол, укрыв затылки руками.
– Очень медленно! Рота! Встать! Вспышка с тыла! – скомандовал заново первый сержант. И, для лучшего усвоения плохо пройденного материала: – Рота! Встать! Вспышка с фронта!
Урок торопливости, столь нужный в армии, усваивали ещё с десяток раз, а в промежутках особо нерадивым ученикам досталось пара лёгких тумаков, что, впрочем, даже помогло им в обучении. Потом сержанты провели инструктаж на тему: военная форма, как носят и в каком виде она должна пребывать; отсутствие щетины на лице, окантовку волос сзади, белоснежную подшиву на воротничке: всё это тоже было проверенно сержантами. А после – утренняя пробежка, с натиранием мозолей на непривычных ступнях молодых бойцов о грубую юфть новеньких армейских сапог.
– Рота стой! – скомандовал сержант.
Толпа молодых бойцов остановилась в три ряда, тяжело дыша после изнурительной пробежки, и уставилась благодарными глазами на своего неутомимого сержанта, который после бега даже не покраснел, и уж точно не покрылся потом, как остальные.
– Пять минут перекур, потом в роту – умыться перед завтраком. Разойтись! – продолжил сержант.
Бойцы разошлись, в основной своей массе двинув в курилку. Прокл подошёл к деревьям, что росли вдоль дороги между казармами и плацем, и встал там, рассматривая одну из рот, чеканно марширующую по плацу.
– Ты кто?
– Прокл.
– Ты кто?!
– Рядовой Прокл, солдат! – не зная уже, что и отвечать на вопрос деловито подошедшего к нему старослужащего, отрапортовал Прокл.
– Кто ты?..
– Человек! – выкрикнул Прокл, и подумал: «Чего тебе надо, рыжий, мерзкий шкет?..»
– Запах ты мерзящий, а не человек! Понял?! – пояснил рыжий старослужащий.
Прокл промолчал в ответ.
– Закурить есть? – продолжил Рыжик.
– Нет. Не курю, – ответил Прокл.
– Ну, ты совсем наглый! Ещё и не курит… Боксёр, что ли?..
– Нет.
– Стреляйся тогда, рыба бескостная! Молись, чтоб не в мою роту попал, а не то – кирдык тебе пришёл. Понял?! – Одновременно с последним словом Рыжик взмахнул ногой, намереваясь наподдать Проклу по пятой точке, но тот умудрился подставить руку, и сапог лишь проскользил по кисти. Удар получился несильным, и боли практически не было, но дискомфорт в душе остался.
– Стреляйся, дух! – напоследок многозначительно предложил Рыжик. Отстав от Прокла, он побрёл к своей казарме.
Бывшие в курилке бойцы наблюдали за всем, делая выводы для себя и размышляя: а как бы поступил в такой ситуации каждый из них. Громогласно рассуждая, они покидали курилку, направляясь в казарму.
– Надо было ему рожу разбить, к чёртовой матери!
– А я бы его просто послал!
– У тебя же были сигареты, нам вчера по пачке выдавали, – подойдя, сказал Проклу Иван Синий.
– Но я же – не курю, – ответил Прокл. Достав пачку, он протянул её Синему. – Бери, тебе нужнее!
– Спасибо друг! А то, что там кто-то кому-то набил бы – это всё работа на публику… Не бери в голову!
– А я и не беру! – ухмыльнулся Прокл.
– Пошли быстрее, а то и умыться пер ед столовой не успеем…
– Ага.
Пропустив вперёд Синего, Прокл посмотрел в сторону дальних казарм. Там Рыжик уже подошёл к своему бараку. Перед дверью стоял здоровенный детина, – скорее всего, тоже старослужащий, он встретил Рыжика затрещиной. В ответ тот шустренько достал пачку сигарет из внутреннего кармана, и вручил её детине. В благодарность тот загнал Рыжика в казарму пинком.
«Такие вот дела, – подумал Прокл. – В армии одна и самая главная истина: каждый желает напрячь другого, и никуда от этого не деться. А может, и не только в армии…»
– Рота! Строится!
– Рота! Шагом марш!
– Рота! Окончить приём пищи! Встать!
– Рота! Строится! Шагом марш! Песню за-апе-евай!
И потом ещё много-много раз «рота строится», «рота отбой», «подъём», «рота, вспышка с тыла», «с фронта», «упали-отжались», «бегом марш», «гусиным шагом пошли», «на турниках повисли», «подтянулись», «на брусья перешли», «делай раз, делай два», и – долгожданный отбой. Так и пролетела учебка молодого бойца перед присягой, до которой теперь оставалась лишь одна ночь.
– Прокл, ты спишь? – спросил Синий.
– Эй, запахи бесплотные! Ещё один шум, и вся рота мне всю ночь рептилий на кроватях сушить будет! – прогнусил в ответ полусонным голосом сержант. – Отбой была команда!
– Что надо? – немного погодя ответил шёпотом Прокл.
– Тебя в какую часть приписали?
– В сорок девятую.
– Меня тоже!
– Ну и хорошо, давай спать, – желая спать и уже зевая, предложил Прокл; да и кроме того, опасаясь, что из-за них всем грозит сушка рептилий – одно из тяжёлых физических упражнений, некогда придуманное пытливым солдатским умом. Заключается оно в том, что солдат, вытянув всё тело над кроватью, опирается на обода кровати руками с одной стороны, и ногами – с другой; так и висят до тех пор, пока сержант не отменяет сушку, или совсем не иссякают силы.
– Сегодня мне один черпак из сорок восьмой сказал, чтоб все, кого направили в сорок девятую часть, стрелялись – там всех душками фигарят! Блин, чего только не скажут!
– Спи! Душками какими-то… – Так и не поняв, о чём это болтает Иван, Прокл ушёл в царство морфея, – в армии путь туда короток, как нигде.
Ранним майским утром Прокл проснулся от дребезжания будильника.
– Что, уже? – Казалось, вот только что уснул после своих проводов в армию, а он уже затрезвонил, этот чёртов будильник…
Быстро одевшись, и стараясь никого в квартире не разбудить, Прокл добрался до кухни, и утолил жажду после вчерашней попойки рассолом из трёхлитровой банки с огурцами. Закинув старый, потёртый рюкзак за плечи, – в нём ему уже было приготовлено в дорогу, он вышел на улицу и направился к вокзалу, где, в ожидании призывников, уже стоял состав. Освежающий майский воздух ударил в ноздри, выветривая остатки похмелья и наполняя лёгкие воздухом последней гражданской свободы.
– Вот и ещё один счастливчик! – сказал человек в военной форме.
– Что?
– Имя, фамилия? – спросил военный.
– Прокл, Мечтающий.
– Хорошо, есть такой. Проходи в вагон, сынок, – посмотрев в свой список, ответил военный. – С собой спиртное, наркотики?..
– Нет.
– Это мы ещё обязательно проверим… Проходи. Так, а это кто у нас? Кто такой, фамилия? – продолжил военный своё обращение, но уже не к Проклу, а к парню, которого буквально тащили к составу на руках его товарищи. Видать, на проводах он хорошенько перебрал.
– Синий я, Иван Синий! – пробухтел неловкими губами новоиспечённый призывник.
– Есть такой, заходи! Как там тебя?.. – обратился военный ко всё ещё находящемуся в тамбуре Проклу.
– Прокл.
– А-а, точно. Вот ты и бери за ручки своего будущего сослуживца, и – в вагон!
– А мы?..
– А что вы?
– Давайте мы своего друга в вагон и проведём! И попрощаемся заодно.
– Вот здесь и прощайтесь. Ну, а коли тоже в армию хотите, то милости просим в наш вагон!
– Нет уж! Спасибо, товарищ генерал, мы уж как-нибудь здесь, на гражданке!
– Во-первых, майор. Ну, а во-вторых, до встречи! – ответил военный, поднимаясь в вагон за Мечтающим и Синим.
Вскоре зашипели струйки воздуха, весь состав сдвинулся, ударяясь буферами о друг друга, и поезд тронулся. Провожающие галдели и махали руками, догоняя окна, за которыми находились их родные. Слёзы матерей, напутствия отцов и друзей, обещания любимых девчонок верно дожидаться весь срок службы – всё как и положено в таких случаях, но Проклу уже было всё равно: забравшись на вторую полку плацкартного вагона, он быстро уснул под умиротворяющий стук колёс о рельсы.
* * *
– Подъём! – оглушающим воплем пронеслось в сознании, – как суровый приговор, начало другой жизни. Быстро соскочив с полки, Прокл стал быстро напяливать на себя военную форму.– Быстрее салаги! Ещё десять секунд, и я должен всех наблюдать в строю! – ударил по ушам громкий бас сержанта, шагающего неторопливыми, мерными шагами по проходу меж кроватей; руки его были небрежно засунуты под ремень, который пребывал в незатянутом положении, и посему находился куда ниже, чем было положено по уставу.
«Салаги» в торопливом угаре стали выбегать в строй, на ходу поправляя форму, застёгивая пуговицы, и засовывая кончики кое-как намотанных портянок в сапоги.
– А ну-ка, стадо мастодонтов… Смир-рна!
Руки по швам и вытянув подбородки, рота новобранцев выполнила команду строгого сержанта, с грустью вспоминая мамину стряпню, девчонок, вино и свободный воздух гражданки, – здесь даже дышалось как-то по-иному.
– Рота! Вспышка с тыла! – прокричал другой сержант, вошедший в расположение.
Как стояла, рота упала на пол, укрыв затылки руками.
– Очень медленно! Рота! Встать! Вспышка с тыла! – скомандовал заново первый сержант. И, для лучшего усвоения плохо пройденного материала: – Рота! Встать! Вспышка с фронта!
Урок торопливости, столь нужный в армии, усваивали ещё с десяток раз, а в промежутках особо нерадивым ученикам досталось пара лёгких тумаков, что, впрочем, даже помогло им в обучении. Потом сержанты провели инструктаж на тему: военная форма, как носят и в каком виде она должна пребывать; отсутствие щетины на лице, окантовку волос сзади, белоснежную подшиву на воротничке: всё это тоже было проверенно сержантами. А после – утренняя пробежка, с натиранием мозолей на непривычных ступнях молодых бойцов о грубую юфть новеньких армейских сапог.
– Рота стой! – скомандовал сержант.
Толпа молодых бойцов остановилась в три ряда, тяжело дыша после изнурительной пробежки, и уставилась благодарными глазами на своего неутомимого сержанта, который после бега даже не покраснел, и уж точно не покрылся потом, как остальные.
– Пять минут перекур, потом в роту – умыться перед завтраком. Разойтись! – продолжил сержант.
Бойцы разошлись, в основной своей массе двинув в курилку. Прокл подошёл к деревьям, что росли вдоль дороги между казармами и плацем, и встал там, рассматривая одну из рот, чеканно марширующую по плацу.
– Ты кто?
– Прокл.
– Ты кто?!
– Рядовой Прокл, солдат! – не зная уже, что и отвечать на вопрос деловито подошедшего к нему старослужащего, отрапортовал Прокл.
– Кто ты?..
– Человек! – выкрикнул Прокл, и подумал: «Чего тебе надо, рыжий, мерзкий шкет?..»
– Запах ты мерзящий, а не человек! Понял?! – пояснил рыжий старослужащий.
Прокл промолчал в ответ.
– Закурить есть? – продолжил Рыжик.
– Нет. Не курю, – ответил Прокл.
– Ну, ты совсем наглый! Ещё и не курит… Боксёр, что ли?..
– Нет.
– Стреляйся тогда, рыба бескостная! Молись, чтоб не в мою роту попал, а не то – кирдык тебе пришёл. Понял?! – Одновременно с последним словом Рыжик взмахнул ногой, намереваясь наподдать Проклу по пятой точке, но тот умудрился подставить руку, и сапог лишь проскользил по кисти. Удар получился несильным, и боли практически не было, но дискомфорт в душе остался.
– Стреляйся, дух! – напоследок многозначительно предложил Рыжик. Отстав от Прокла, он побрёл к своей казарме.
Бывшие в курилке бойцы наблюдали за всем, делая выводы для себя и размышляя: а как бы поступил в такой ситуации каждый из них. Громогласно рассуждая, они покидали курилку, направляясь в казарму.
– Надо было ему рожу разбить, к чёртовой матери!
– А я бы его просто послал!
– У тебя же были сигареты, нам вчера по пачке выдавали, – подойдя, сказал Проклу Иван Синий.
– Но я же – не курю, – ответил Прокл. Достав пачку, он протянул её Синему. – Бери, тебе нужнее!
– Спасибо друг! А то, что там кто-то кому-то набил бы – это всё работа на публику… Не бери в голову!
– А я и не беру! – ухмыльнулся Прокл.
– Пошли быстрее, а то и умыться пер ед столовой не успеем…
– Ага.
Пропустив вперёд Синего, Прокл посмотрел в сторону дальних казарм. Там Рыжик уже подошёл к своему бараку. Перед дверью стоял здоровенный детина, – скорее всего, тоже старослужащий, он встретил Рыжика затрещиной. В ответ тот шустренько достал пачку сигарет из внутреннего кармана, и вручил её детине. В благодарность тот загнал Рыжика в казарму пинком.
«Такие вот дела, – подумал Прокл. – В армии одна и самая главная истина: каждый желает напрячь другого, и никуда от этого не деться. А может, и не только в армии…»
– Рота! Строится!
– Рота! Шагом марш!
– Рота! Окончить приём пищи! Встать!
– Рота! Строится! Шагом марш! Песню за-апе-евай!
И потом ещё много-много раз «рота строится», «рота отбой», «подъём», «рота, вспышка с тыла», «с фронта», «упали-отжались», «бегом марш», «гусиным шагом пошли», «на турниках повисли», «подтянулись», «на брусья перешли», «делай раз, делай два», и – долгожданный отбой. Так и пролетела учебка молодого бойца перед присягой, до которой теперь оставалась лишь одна ночь.
– Прокл, ты спишь? – спросил Синий.
– Эй, запахи бесплотные! Ещё один шум, и вся рота мне всю ночь рептилий на кроватях сушить будет! – прогнусил в ответ полусонным голосом сержант. – Отбой была команда!
– Что надо? – немного погодя ответил шёпотом Прокл.
– Тебя в какую часть приписали?
– В сорок девятую.
– Меня тоже!
– Ну и хорошо, давай спать, – желая спать и уже зевая, предложил Прокл; да и кроме того, опасаясь, что из-за них всем грозит сушка рептилий – одно из тяжёлых физических упражнений, некогда придуманное пытливым солдатским умом. Заключается оно в том, что солдат, вытянув всё тело над кроватью, опирается на обода кровати руками с одной стороны, и ногами – с другой; так и висят до тех пор, пока сержант не отменяет сушку, или совсем не иссякают силы.
– Сегодня мне один черпак из сорок восьмой сказал, чтоб все, кого направили в сорок девятую часть, стрелялись – там всех душками фигарят! Блин, чего только не скажут!
– Спи! Душками какими-то… – Так и не поняв, о чём это болтает Иван, Прокл ушёл в царство морфея, – в армии путь туда короток, как нигде.
Душка-часть
– Я, Мечтающий Прокл Саннович, торжественно клянусь, и присягаю своей Родине… – чеканил присягу Прокл, отныне – рядовой.
– Встать в строй!
– Есть!
– Я, Васечкин Василий Васильевич, торжественно клянусь…
– Встать в строй!
– Я, Пипкин Пётр Адольфович…
– Встать в строй!
– Я, Синий Иван Борисович, торжественно клянусь…
– Встать в строй!
– Я! Я! Я! – звенело в ушах у Прокла, пока последний из бойцов учебных рот не прочитал присягу, торжественно клянясь в верности Родине.
– В этот торжественный и знаменательный день я поздравляю вас, вы приняли присягу, и теперь вы солдаты и защитники своей Родины! – продолжил генерал, – командир дивизии. Он говорил ещё много, с чувством, толком и расстановкой, пока наконец-то не закончил заготовленную речь, отдав уже принявших присягу бойцов в распоряжение их командирам.
– Рота смирно! Напра-во! В расположение шагом марш! – скомандовал ротный учебной роты Прокла.
Это был тёплый летний день: самые первые деньки лета и последний учебный день. Присяга была принята, и завтра всех должны будут разобрать по местам, где им предстит служить. После присяги не было никаких занятий, строевых, физической зарядки; весь день отдыхали, потом был обед, ужин, и, наконец, отбой.
– Рота подъём! – влетело в сознание как удар об колокол, в котором ты случайно уснул, приводя в чувство и возвращая к действительности. Как стали ненавистны Проклу эти два слова всего за месяц!
Рота строиться! Разойтись! Умываться! Строится! В столовую шагом марш! Рота встать, окончить приём пищи! В расположение шагом марш! Рота строится! Рота! В столовую шагом марш! Рота встать! Обед закончен, пора и в роту…
– Рота строится! – команда последовала, как только рота пришла из столовой. В расположении помимо ротного и командиров взводов, появился ещё один офицер. Это был толстый, очкастый великан в звании лейтенанта.
– Рядовой Синий! – прозвучала команда ротного, держащего в руках список.
– Я! – ответил тот.
– Баклушин! Пипкин! Петров! Сидоров! Мечтающий! Обдолбаев!
– Я! – ответил каждый.
– Выйти из строя!
– Есть!
– Вы отправляетесь для дальнейшего несения военной службы в сорок девятую часть! – пояснил ротный, и продолжил: – И поступаете в расположение лейтенанта Титькина, командира третьей роты сорок девятой части.
Синий с Обдолбаевым ухмыльнулись – их явно позабавила фамилия теперешнего ротного; что, впрочем, он заметил, и сурово нахмурил брови.
– Названным рядовым ровно минута забрать свои вещи из тумбочек, и построится в одну шеренгу перед ротой! – скомандовал Титькин.
Бойцы метнулись к своим тумбочкам, похватали вещи и выстроились, как было приказано. И едва последний из семи встал в строй, Титькин скомандовал:
– Рядовые Синий, Баклушин, Пипкин, Петров, Сидоров, Мечтающий, Обдолбаев! Направо! Из расположения на улицу – шагом марш!
– Удачи, парни! – шепнул Синий оставшимся в роте бойцам.
– Разговорчики прекратить! – обрубил Титькин. И, как только бойцы вышли на улицу, рявкнул: – В два ряда становись, за мной шагом марш!
Пройдя весь плац, бывший самым большим в дивизии, на котором же и состоялась присяга, они дошли до тёмно-серого, унылого четырёхэтажного здания; если бы не окна, что отожествляли это здание с казармой, больше оно напоминало бы склад с боеприпасами, или даже бункер.
– На четвёртый этаж шагом марш!
Казарма показалась ещё унылее и мрачней из-за плохой освещённости. У тумбочки стоял дневальный, и весь он был какой-то потрепанный и убогий, в зашмыганной и грязноватой форме. Открыв рот, солдат хрипло прокричал:
– Дежурный на выход!
Навстречу ротному выбежал солдат слегка лучшего вида чем тот, который стоял на тумбочке; впрочем, этот сильно хромал на одну ногу.
– Товарищ лейтенант! За время несения мною дежурной службы происшествий не произошло…
– Отставить! Построй в одну шеренгу молодых, – приказал Титькин. – Я пока к себе, но скоро выйду!
– Есть!
Лейтенант Титькин ушёл в свой кабинет, а хромой дежурный отдал команду:
– В одну шеренгу становись!
Бойцы выстроились в ряд, а хромой тихо прошипел:
– Стреляйтесь молодёжь, всю ночь у меня сегодня потеть будем!
– Как драный веник летать будете! – вторил убогий дневальный.
«И нам что – вот этих убожеств теперь бояться?» – подумал Прокл, невольно улыбнувшись.
– Ты чё скалишься? Совсем страх потерял?!
– Тебя тут, что ли, бояться! – Улыбнувшись, округлил глаза Прокл.
– Ах ты! Ну, да после отбоя посмотрим…
Но тут появился ротный. Пузо горделиво покачивалось впереди, а сам он чинно шагал по коридору, осматривая с высоты своего роста новобранцев, что были явно ниже его, и не в пример худее.
– Да что это такое! У меня детородный орган больше, чем талия у этих бойцов! С каждым годом призыв всё хуже и хуже… Откуда только таких уродов набирают!
Дневальный с дежурным улыбнулись, в душе явно присоединяясь к словам ротного.
– Смирно! Упали, отжались! – прокричал ротный. Но не вмиг разобравшиеся в тонкостях столь душевного приёма бойцы сориентировались не сразу. – Я сказал – упали! Сразу сообразив, молодые быстренько упали, приготовившись к отжиманию. – Раз, два, три… Ниже опускаемся, я сказал! Ниже! Четыре, пять…
Отжавшись с два десятка раз, бойцы начали пыхтеть и сопеть – справиться с третьим десятком было под силу не каждому.
– Встать, бойцы! С этого момента забудьте про мамины пирожки и все остальные нежности несуразной гражданской жизни. Жизнь вас теперь ждёт настоящая, мужская, смысл которой – Родину защищать! Так что выбрасывайте свои сопливчики, забудьте про мамино утютюкание! Теперь и отцом и матерью для вас буду я; я буду вас и воспитывать, и кормить. Так что никогда не забывайте, кто ваш воспитатель и кормилец! Понятно? Не слышу ответа!
– Так точно!
– Отдыхайло!
– Я! – ответил дежурный.
– Распределишь молодых по свободным местам!
– Есть!
– Устроить в роте приборку!
– Есть!
– Я у себя.
И ротный исчез в своём кабинете.
– Так кто тут самый говорливый? Ты, что ли?! – прошипел дежурный, подойдя к Проклу.
– Отдыхайло, кончай! Завтра дембеля из караула вернутся – не дай бог хоть один синяк на молодом увидят, тебе же первому попадёт! – предупредил дневальный.
– Сам знаю, что трогать нельзя… Ещё пожалуется образина эта… А так бы огрёб у меня по-полной!
Теперь и Синий усмехнулся.
– А ты чё скалишься?! Налево, в расположение шагом марш!
Прошагав с десяток шагов по коридору, бойцы оказались в большом помещении. Эта казарма была больше, чем та, что в учебке. По левую и правую сторону стояло множество рядов двухъярусных кроватей. Здесь вполне могла уместиться сотня солдат.
– Разойтись! – продолжил хромоногий дежурный. – Двое любых ко мне, ослы! Покажу ваши места… Вот ваши временные, на вторых ярусах, – пока рота не пришла. Еще двое… Ваши вот эти, ещё двое… А, это ты, образина… Куда бы тебя разместить?.. Точно! Вот здесь и будешь.
Указав последнее место на втором ярусе Проклу, хромоногий удалился из расположения, наказав напоследок:
– Пока свои мыльно-рыльные принадлежности по тумбочкам разложите, а вечером в каптёрке получите бельё!
– Да, достанет тебя этот чертила! – подойдя к Проклу, сочувственно произнёс Синий.
– Ничего, как-нибудь переживём, – ответил Прокл.
– Да, видать здесь не сладко… Не зря нас пугали! – вмешался Пипкин.
– О чём это вы? – спросил Баклушин.
– А где, интересно, вся рота, – вот о чём мы, Баклуша! – ответил Синий.
– В карауле. А этих хромых и убогих, что здесь в казарме ошиваются, их в караул не берут ввиду их физического и умственного отставания и недоразвития! – пояснил Обдолбаев. Судя по всему, он больше остальных был осведомлён о жизни в армии.
– Молодёжь, строиться! В туалете возьмёте вёдра с тряпками, и чтоб вся казарма блестела! Так что шевелитесь!
Не особо охотно бойцы поплелись за орудиями для уборки. Впрочем, уже в глубине души осознавая, что чистота в армии не менее важна для солдата, чем любовь к Родине. В подобных хлопотах быстро пролетел день.
Ближе к вечеру вся рота вернулась из караула в полном сборе. Войдя в казарму с шумом, топотом, галдёжом, лязгом автоматов за плечами, солдаты повзводно построились в коридоре перед канцелярией. После чего рота устремилась в комнату для хранения оружия, чтобы его сдать. И каждый, кто сдавал оружие, вновь становился в строй. Прокл же с остальными находились в расположении, усевшись рядом на табуретках.
– Глядите, взирайте на этих чудовищных монстров, именующих себя дедами, дембелями и прочей нечистью… – тихо и как-то зловеще философствовал Обдолбаев.
– Духи, духи! – зашипело в ушах у Прокла. Звуки эти донеслись из коридора.
Впечатлительному Проклу сразу померещилась свора больших шипящих и извивающихся в тёмном коридоре змей.
– Прокл, ты чё! – толкнув его в плечо, произнёс Синий.
– Да так, задумался что-то…
– Молодое пополнение! Строится! – истошно прокричал дневальный.
– Встать в строй!
– Есть!
– Я, Васечкин Василий Васильевич, торжественно клянусь…
– Встать в строй!
– Я, Пипкин Пётр Адольфович…
– Встать в строй!
– Я, Синий Иван Борисович, торжественно клянусь…
– Встать в строй!
– Я! Я! Я! – звенело в ушах у Прокла, пока последний из бойцов учебных рот не прочитал присягу, торжественно клянясь в верности Родине.
– В этот торжественный и знаменательный день я поздравляю вас, вы приняли присягу, и теперь вы солдаты и защитники своей Родины! – продолжил генерал, – командир дивизии. Он говорил ещё много, с чувством, толком и расстановкой, пока наконец-то не закончил заготовленную речь, отдав уже принявших присягу бойцов в распоряжение их командирам.
– Рота смирно! Напра-во! В расположение шагом марш! – скомандовал ротный учебной роты Прокла.
Это был тёплый летний день: самые первые деньки лета и последний учебный день. Присяга была принята, и завтра всех должны будут разобрать по местам, где им предстит служить. После присяги не было никаких занятий, строевых, физической зарядки; весь день отдыхали, потом был обед, ужин, и, наконец, отбой.
– Рота подъём! – влетело в сознание как удар об колокол, в котором ты случайно уснул, приводя в чувство и возвращая к действительности. Как стали ненавистны Проклу эти два слова всего за месяц!
Рота строиться! Разойтись! Умываться! Строится! В столовую шагом марш! Рота встать, окончить приём пищи! В расположение шагом марш! Рота строится! Рота! В столовую шагом марш! Рота встать! Обед закончен, пора и в роту…
– Рота строится! – команда последовала, как только рота пришла из столовой. В расположении помимо ротного и командиров взводов, появился ещё один офицер. Это был толстый, очкастый великан в звании лейтенанта.
– Рядовой Синий! – прозвучала команда ротного, держащего в руках список.
– Я! – ответил тот.
– Баклушин! Пипкин! Петров! Сидоров! Мечтающий! Обдолбаев!
– Я! – ответил каждый.
– Выйти из строя!
– Есть!
– Вы отправляетесь для дальнейшего несения военной службы в сорок девятую часть! – пояснил ротный, и продолжил: – И поступаете в расположение лейтенанта Титькина, командира третьей роты сорок девятой части.
Синий с Обдолбаевым ухмыльнулись – их явно позабавила фамилия теперешнего ротного; что, впрочем, он заметил, и сурово нахмурил брови.
– Названным рядовым ровно минута забрать свои вещи из тумбочек, и построится в одну шеренгу перед ротой! – скомандовал Титькин.
Бойцы метнулись к своим тумбочкам, похватали вещи и выстроились, как было приказано. И едва последний из семи встал в строй, Титькин скомандовал:
– Рядовые Синий, Баклушин, Пипкин, Петров, Сидоров, Мечтающий, Обдолбаев! Направо! Из расположения на улицу – шагом марш!
– Удачи, парни! – шепнул Синий оставшимся в роте бойцам.
– Разговорчики прекратить! – обрубил Титькин. И, как только бойцы вышли на улицу, рявкнул: – В два ряда становись, за мной шагом марш!
Пройдя весь плац, бывший самым большим в дивизии, на котором же и состоялась присяга, они дошли до тёмно-серого, унылого четырёхэтажного здания; если бы не окна, что отожествляли это здание с казармой, больше оно напоминало бы склад с боеприпасами, или даже бункер.
– На четвёртый этаж шагом марш!
Казарма показалась ещё унылее и мрачней из-за плохой освещённости. У тумбочки стоял дневальный, и весь он был какой-то потрепанный и убогий, в зашмыганной и грязноватой форме. Открыв рот, солдат хрипло прокричал:
– Дежурный на выход!
Навстречу ротному выбежал солдат слегка лучшего вида чем тот, который стоял на тумбочке; впрочем, этот сильно хромал на одну ногу.
– Товарищ лейтенант! За время несения мною дежурной службы происшествий не произошло…
– Отставить! Построй в одну шеренгу молодых, – приказал Титькин. – Я пока к себе, но скоро выйду!
– Есть!
Лейтенант Титькин ушёл в свой кабинет, а хромой дежурный отдал команду:
– В одну шеренгу становись!
Бойцы выстроились в ряд, а хромой тихо прошипел:
– Стреляйтесь молодёжь, всю ночь у меня сегодня потеть будем!
– Как драный веник летать будете! – вторил убогий дневальный.
«И нам что – вот этих убожеств теперь бояться?» – подумал Прокл, невольно улыбнувшись.
– Ты чё скалишься? Совсем страх потерял?!
– Тебя тут, что ли, бояться! – Улыбнувшись, округлил глаза Прокл.
– Ах ты! Ну, да после отбоя посмотрим…
Но тут появился ротный. Пузо горделиво покачивалось впереди, а сам он чинно шагал по коридору, осматривая с высоты своего роста новобранцев, что были явно ниже его, и не в пример худее.
– Да что это такое! У меня детородный орган больше, чем талия у этих бойцов! С каждым годом призыв всё хуже и хуже… Откуда только таких уродов набирают!
Дневальный с дежурным улыбнулись, в душе явно присоединяясь к словам ротного.
– Смирно! Упали, отжались! – прокричал ротный. Но не вмиг разобравшиеся в тонкостях столь душевного приёма бойцы сориентировались не сразу. – Я сказал – упали! Сразу сообразив, молодые быстренько упали, приготовившись к отжиманию. – Раз, два, три… Ниже опускаемся, я сказал! Ниже! Четыре, пять…
Отжавшись с два десятка раз, бойцы начали пыхтеть и сопеть – справиться с третьим десятком было под силу не каждому.
– Встать, бойцы! С этого момента забудьте про мамины пирожки и все остальные нежности несуразной гражданской жизни. Жизнь вас теперь ждёт настоящая, мужская, смысл которой – Родину защищать! Так что выбрасывайте свои сопливчики, забудьте про мамино утютюкание! Теперь и отцом и матерью для вас буду я; я буду вас и воспитывать, и кормить. Так что никогда не забывайте, кто ваш воспитатель и кормилец! Понятно? Не слышу ответа!
– Так точно!
– Отдыхайло!
– Я! – ответил дежурный.
– Распределишь молодых по свободным местам!
– Есть!
– Устроить в роте приборку!
– Есть!
– Я у себя.
И ротный исчез в своём кабинете.
– Так кто тут самый говорливый? Ты, что ли?! – прошипел дежурный, подойдя к Проклу.
– Отдыхайло, кончай! Завтра дембеля из караула вернутся – не дай бог хоть один синяк на молодом увидят, тебе же первому попадёт! – предупредил дневальный.
– Сам знаю, что трогать нельзя… Ещё пожалуется образина эта… А так бы огрёб у меня по-полной!
Теперь и Синий усмехнулся.
– А ты чё скалишься?! Налево, в расположение шагом марш!
Прошагав с десяток шагов по коридору, бойцы оказались в большом помещении. Эта казарма была больше, чем та, что в учебке. По левую и правую сторону стояло множество рядов двухъярусных кроватей. Здесь вполне могла уместиться сотня солдат.
– Разойтись! – продолжил хромоногий дежурный. – Двое любых ко мне, ослы! Покажу ваши места… Вот ваши временные, на вторых ярусах, – пока рота не пришла. Еще двое… Ваши вот эти, ещё двое… А, это ты, образина… Куда бы тебя разместить?.. Точно! Вот здесь и будешь.
Указав последнее место на втором ярусе Проклу, хромоногий удалился из расположения, наказав напоследок:
– Пока свои мыльно-рыльные принадлежности по тумбочкам разложите, а вечером в каптёрке получите бельё!
– Да, достанет тебя этот чертила! – подойдя к Проклу, сочувственно произнёс Синий.
– Ничего, как-нибудь переживём, – ответил Прокл.
– Да, видать здесь не сладко… Не зря нас пугали! – вмешался Пипкин.
– О чём это вы? – спросил Баклушин.
– А где, интересно, вся рота, – вот о чём мы, Баклуша! – ответил Синий.
– В карауле. А этих хромых и убогих, что здесь в казарме ошиваются, их в караул не берут ввиду их физического и умственного отставания и недоразвития! – пояснил Обдолбаев. Судя по всему, он больше остальных был осведомлён о жизни в армии.
– Молодёжь, строиться! В туалете возьмёте вёдра с тряпками, и чтоб вся казарма блестела! Так что шевелитесь!
Не особо охотно бойцы поплелись за орудиями для уборки. Впрочем, уже в глубине души осознавая, что чистота в армии не менее важна для солдата, чем любовь к Родине. В подобных хлопотах быстро пролетел день.
Ближе к вечеру вся рота вернулась из караула в полном сборе. Войдя в казарму с шумом, топотом, галдёжом, лязгом автоматов за плечами, солдаты повзводно построились в коридоре перед канцелярией. После чего рота устремилась в комнату для хранения оружия, чтобы его сдать. И каждый, кто сдавал оружие, вновь становился в строй. Прокл же с остальными находились в расположении, усевшись рядом на табуретках.
– Глядите, взирайте на этих чудовищных монстров, именующих себя дедами, дембелями и прочей нечистью… – тихо и как-то зловеще философствовал Обдолбаев.
– Духи, духи! – зашипело в ушах у Прокла. Звуки эти донеслись из коридора.
Впечатлительному Проклу сразу померещилась свора больших шипящих и извивающихся в тёмном коридоре змей.
– Прокл, ты чё! – толкнув его в плечо, произнёс Синий.
– Да так, задумался что-то…
– Молодое пополнение! Строится! – истошно прокричал дневальный.