Низа Ильд Евар. На пределе фантазии

Низа Ильд Евар
На пределе фантазии

 
Не жил я, а жить хочу
И лишь страданья
                        и мученье
Как никому, а мне уроду;
И жить пытаясь по иному,
           и суть свою черкая на бумаге
Я убегал тем самым,
       что ни на есть обманом,
                 в далёкую планету
Своих фантазий,
                 что излагал в уме
Но разве знал, наивный,
                        про ту, иную
Иную жизнь, там вдалеке…
 

Появление на свет

   Стоны роженицы разнеслись по коридорам этого серого, унылого, ветхого двухэтажного здания, именуемого в Уркмантуре роддомом. Двери и окна во всех палатах и парадной были открыты из-за знойной жары, стоящей в это время года. Так что стоны были хорошо слышны и за пределами здания, уносясь в пустыню, которая была повсюду. Встрепенулся даже верблюд, проходивший мимо со своим хозяином-стариком, – тот шёл впереди, держа скотину за уркмантурскую уздечку, проходящую промеж ноздрей двухгорбого. Хозяин обернулся на обеспокоенного верблюда, тут же получив от последнего смачный и увесистый плевок во всю физиономию; слюна упала на песок, быстро скатившись по лицу старца, и лишь на усах и бороде остались небольшие следы. Веткой ударив плеваку по шее, старик громко ругнулся по-своему, вытер остатки слюны рукавом халата, поправил покосившуюся набок тюбетейку, потянул уздечку посильнее и быстро, с большим усердием, повёл своего верблюда дальше.
   Но вернёмся к стонам и зданию, откуда они раздавались. Этот особняк, несмотря на свою ветхость, был лучшим зданием во всём Уркмантуре, – не зря же уркмантуряне оборудовали его под роддом. Пациенток в нём было всего трое, и одна из них уже была в процессе. Вот и последний стон роженицы унесся по коридорам, и свободно вылился через открытые окна и двери в пустыню – к тому самому верблюду. Но на этот раз, находясь уже на приличном расстоянии от источника шума, он лишь краем уха уловил дошедший до него звук, и вильнул хвостом, – то и была вся его реакция. Хозяин же ругнулся в очередной раз, проклиная не то своего верблюда, не то издающую те стоны, или даже того, из-за кого они были.
   – Ещё… Ещё… А теперь тихонько… Вот он! Умничка, – произнес доктор-акушер, поднимая вверх дитя, наконец-то появившееся из лона роженицы, и переставшее доставлять боль своей матери.
   Вторя словам доктора, по коридорам разнёсся крик новорожденного. Но тот старец и его верблюд уже вряд ли услышали эти крики, находясь совсем далеко; тогда как акушер и две медсестры продолжали привычно заботится о матери и её малыше.
   – Кто это: девочка, мальчик? – придя в себя, тихо спросила женщина.
   – Мужик, – ответил доктор.
   – Мальчик, мальчик! – подтвердила медсестра, обтирая младенца.
   – Можно?..
   – Конечно. – После всех нужных процедур медсестра обернула дитя в простынку, и подала его матери.
   Но в этот момент у новорождённого закружилась голова, всё поплыло; и не успел он ещё надышаться, привыкнуть к краскам этого мира, его звукам, живым существам в белых халатах, стоящим вокруг, как его стало уносить куда-то вверх. И это произошло так быстро, что палата, в которой он появился, как и люди в ней, остались лишь маленькой, белой, суетной точкой где-то далеко внизу, а повсюду оказалась тьма и непонятный холод, от которого, впрочем, малыш не мёрз. Но тот всё равно неуклонно сковывал, притупляя всю чувствительность нежного обнажённого тельца.
   – Где это я? – проворковал малыш.
   – Рано! – нечто ответило ему, и всё потухло.
   Абсолютная темнота, безмолвие, и – никаких ощущений. Что-то будет дальше?..
   Носик чем-то зажат, а во рту трубка. Свет ослепил глазёнки младенца; прищуриваясь, он приоткрыл их: над ним зависла прозрачная призма, и сквозь неё он увидел белый-белый потолок и стены, едва уловимые контуры углов комнаты и слегка приоткрывшейся двери, откуда доносились какие-то голоса. Сам малыш находился под куполом, но даже и под ним ощутил что это – совсем другое место; не то, где он появился впервые. Едва родившись, кроха чуть не потерял жизнь – сознание покинуло его, пульс стал реже биться, и тогда уркмантурские врачи решили экстренно отправить новорожденного в областную, – Ашкентскую больницу, где условия и врачи были лучше.
   Дверь в палату открыли, и, как-то не соответствуя той атмосфере порядка и ухоженности, присущей современной Ашкентской больнице, заскрипели шарниры, на которых она держалась.
   – Надо смазать или поменять навесы! – заметил главный врач, вошедший в палату с обходом.
   – Я прослежу, чтобы это исправили, – ответил вошедший следом дежурный врач.
   – Так, и кто у нас тут?
   – Этого ребёнка нам доставили с Уркмантура. Патология в лёгких: врожденная диафрагмальная грыжа, – ответил дежурный врач, подходя к столу, где под куполом лежал малыш.
   «Что это вы на меня так глазеете?» – подумал малыш, увидев зачем-то склонившихся над ним дяденек, загородивших свет.
   – Что скажете – нужно оперировать?..
   – Пока ребёнок очень слаб: его поддерживает только аппарат. Но если его состояние улучшится, что вполне может произойти, тогда операция возможна.
   – Анализы повторно.
   – Возьмём.
   – Посмотрим, есть ли смысл медлить…
   – Понятно.
   В этот момент в палате что-то запищало.
   «Эй, дяденьки, вы куда!» – огорчился малыш.
   – Сестра!
   – Я здесь! – Вбежала в палату медсестра, ожидавшая за дверью.
   – Быстрее! Каталку!
   – Бегу!
   – И пусть операционную готовят! У нас тут тяжёлый случай… – последние слова главврач выговорил с тяжёлым вздохом.
   «Что это они?» – не понимал малыш, лишь краем глаза видя суету у соседнего стола, где были аналогичный купол и аппаратура, когда крохотный младенец воспарил над куполом.
   «Ой, кто это?» – от лёгкого испуга новорожденный округлил глаза. «Девочка… А откуда я знаю, что бывают девочки?!»
   Невероятно любопытный малыш потянул головку чтобы посмотреть, что находится в районе его собственных ступней:
   «Точно, девочка!»
   «Полетели вместе!»
   «Да я как-то высоты побаиваюсь… Может, не надо?.. Здесь спокойнее».
   «Ничего, привыкнешь, полетели!»
   В палату быстро закатили каталку, а за ней вошло ещё несколько человек в таких же белых халатах, как и предыдущие. Люди переложили в неё младенца, подхватили аппаратуру, и выкатили каталку из палаты. Дверь закрылась.
   – Может, тебе надо с ними?..
   – Нам вдвоём будет интереснее! – не унималась девочка.
   – Давай в следующий раз!
   – Ну, как хочешь… А двери больше скрипеть не будут! – произнесла крохотуля. Подлетев к навесам, она провела по ним рукой, и исчезла в стене.
   А малыш остался один на один со своими мыслями и впечатлениями о первом дне, проведенном в Ашкентской больнице. Веки его сомкнулись, унося в сладкий детский сон. И пока он спал, глубокой ночью, его тихо забрали в операционную.
   Операция прошла успешно: выпятившиеся в грудную клетку органы вправили на место, сделали пластику диафрагмы, – патология была исправлена, и теперь жизни малыша с этой стороны уже ничего не угрожало.
   Был яркий солнечный день, когда, после пятимесячного пребывания в больнице, наконец-то полностью выздоровевшего малыша забрали. Белые стены Ашкентских зданий и сухой серый асфальт лишь прибавили торжественности моменту. И вдруг с неба повалили малюсенькие снежинки, – точно так, как летом каплет сквозь лучи солнца дождик. Снежинки падали на асфальт и одежду людей; едва коснувшись, они таяли.
   – Последний снег уходящей зимы, – сказал один из прохожих, посмотрев на небо.
   Родители ещё крепче укутали малыша, быстро спускаясь по лесенкам парадного входа больницы; с пересадкой добрались на автобусе до вокзала, где и сели на электричку, шедшую через Уркмантур.
   Они вернулись в родной посёлок посреди пустыни, и жизнь их пошла своими неспешными шагами. Время шло, и малыш подрастал. Данное ему при рождении имя было: Прокл; быть может, немного необычное и даже странное… Ну, да что поделать – таков оказался его удел.

* * *

   Детсады в Уркмантуре были. В один из них по будням и отдавали подросшего на несколько годочков Прокла, а вечером забирали обратно. Сами же родители были заняты каждый своим: отец бурил скважины в песках пустыни в поисках воды; мать же работала на фильтровальной фабрике, где и определяли дальнейшее предназначение той самой драгоценной жидкости. Фабрика пускала воду по городскому водоканалу, а также на технические нужды двух заводов, что имелись в Уркмантуре, – по добыче золота и по производству стекла. А ещё эта фильтровальная фабрика выпускала сладкую газированную шипучку в стеклянных бутылочках, так нравившуюся Проклу. Когда он пил её, исходящий из напитка газ щекотал полость носа, уходя дальше, под лобную кость, и это приводило его в состояние, близкое к эйфории. В садике этим напитком угощали раз в день.
   «Как вкусно! Только мало…» – подумал Прокл, допивая последний глоток шипучки.
   – Так бы и пила газировку весь день! – произнесла девочка, стоявшая за спиной Прокла – она была из одной группы с ним.
   – Когда вырастем, пойдём вместе работать на фильтровальную фабрику? – предложил Прокл обернувшись, и заворожено уставившись на белокурого синеглазого ангелочка.
   – Да, вот тогда мы точно будем весь день пить газировку… Но не с тобой, – мы уже с Васильком договорились, что будем работать там главными начальниками! – ответила синеглазка.
   – Василёк! Василёк!
   – Кто-то меня зовет? – Крупный и упитанный мальчишка, с довольно увесистыми кулачками для детсадовского ребёнка, появился рядом с ними.
   – Я просто разговаривал со Светиком… – немного заикаясь, ответил Прокл.
   – Ты пиявка. Сморчок! – произнёс Василёк, шагнув к Проклу и толкнув его, отчего тот упал на песок. – Разговаривал он! Теперь болтай тут с кем хочешь, понял?!
   – Понял!
   – Пошли, Светик, лучше на качелях покатаемся! Что здесь интересного?
   – Ничего! Тут и нет никого… Качели – это клёво! Побежали! – ответила синеглазка, радостно помчавшись к качелям; неуклюже передвигая ногами, Василёк потопал за ней. Там они быстро упросили качавшегося ребёнка, и заняли его место.
   – Да, наверное не получится работать на фильтровальной фабрике вместе со Светиком, – сидя на песке с пустым стаканчиком в руке, рассудил Прокл, рассматривая игровую площадку детсада, на которой находилась их группа.
   – Детишки, всем собраться! Идём обедать! – прокричала воспитательница, появившись на площадке.
   Детвора сбежалась в кучу и, взявшись парами за ручки, последовала в столовую детсада. Сегодня давали фасолевый суп с гренками, – объедение, на второе было пюре с котлетой, и сладенький компот на третье. Славно отобедав, детишки отправились на тихий час. Ложась в свою кроватку, Прокл уже и не вспоминал о неприятном инциденте на игровой площадке; он уходил, уплывал в страну грёз, ярких и красочных детских снов.
   Первое детство, куда ты бежишь?.. Когда ещё ты только научился ходить и говорить, всё еще вокруг так красочно и ярко… И даже серый Уркмантур, старенькие его дома, некрасивые заводы, обнесённые высоченными заборами с колючей проволокой и – хозяйка пустыня, куда не глянь, – все это совсем другое в глазах ребёнка, яркое дополнение к волшебной стране, в которой он живёт. Но впереди перемены в волшебной стране: она, если очень сильно захотеть, может быть там же, где и ты. Куда бы ни поехал, и где бы ни находился.
   Стук колёс поезда ритмично отбивал чечётку. А за окнами мелькали густые леса, поляны, болота, озёра, реки и горы; незнакомые города, деревни и станции…
   – Прокл, вставай! Пора обедать, – разбудила мать, доставая из пакета копчёную колбасу, овощи и хлеб, а потом и ещё что-то; отец тем временем принёс горячий чай в граненых стаканах, с подстаканниками, какие встречаются в поездах.
   Проснувшись, Прокл слез со второй полки плацкартного вагона и, перебравшись на нижнюю, уселся у окна.
   – Мы уже в горных краях. Здесь много леса, и нет пустынь, – произнёс отец.
   Прокл уставился в окно; он вспомнил Уркмантур, где прошло его детсадовское детство. Теперь он уже совсем большой, пора идти в первый класс, – и эти перемены ждали его в совершенно других краях. Родители решили переехать из жаркого пустынного Уркмантура в далёкие горные края: в Горноград, где ландшафт был совсем другим, где была настоящая зима, – с морозами, сугробами и ёлками.
   Поев колбасы с овощами и хлебом, запив сладким чаем с печеньем, Прокл прихватил с собой яблоко, и снова забрался на верхнею полку. Лёжа на животе, он с хрустом стал его поедать, наблюдая, как меняется мир за окном вагона.

Горноград

   Первое сентября, школьная пора, – ряды разноцветных цветов и детские лица, не вполне понимающие всю торжественность момента, но уже осознающие грядущие изменения, которые уготовила им жизнь. В глазах искра, радость, страх – всё вперемешку. Как будто в одно мгновение исчезло беззаботное детство, а впереди школа, знания, учебники, учителя, уроки, классная доска, чтение, правописание, школьная форма, указка, пенал, ручка, карандаш, линейка и ещё то многое, что до этого было знакомо так мало. Ну а после перемена, за ней другая, а потом последний урок и – домой; а ещё: выходные и двор, куда ты выходишь гулять, новые друзья и – вот оно детство. Никуда не делось, лишь обогатилось школой.
   Школа Прокла находилась на небольшой горе, а гора эта была вблизи городского пруда. Часть окон школы выходила на сам пруд, – вода в нём была чистейшая, и по нему, от одного берега к другому, ходил речной трамвайчик, а ещё катались на лодках и катамаранах. Посередине пруда был небольшой островок, и на нём рос маленький лесок с забавными деревцами, несвойственно для осенней поры усыпанными распустившимися цветками. Прокл любил те уроки, что проходили в классах с выходящими на пруд окнами. Он сидел на заднем ряду, прямо у окна. Сам урок проходил мимо ушей, зато островок и речной трамвайчик были в его мыслях. Он представлял себе, как играет на острове, лазит по деревьям, дожидается у берега прихода трамвайчика и садится на него, плывёт по пруду, а потом обратно на островок. Эти фантазии быстро разлетались, прерываясь очередным звонком на перемену.
   После учебного дня Прокл шёл домой вместе с одноклассниками, живущими с ним в одном дворе. Его дом находился далеко от пруда, ближе к центру Горнограда, так что путь его совсем не проходил мимо водоёма, находившегося в черте города. Придя домой Прокл обедал, и потом выходил во двор. Там он ещё мало кого знал, но стоило дождаться хотя бы одного из одноклассников, как начинались игры; случались и знакомства с другими детьми во дворе. Так пролетела осень, и наступила зима. Все оставалось по прежнему: школа, двор… Вот, только, видневшийся из школьных окон пруд заледенел, и покрылся снегом; по нему уже не ходил речной трамвайчик, не катались на лодках и катамаранах, а островок стал лишь еле заметной снежной горкой.
   Зима, холодная и снежная, прошла в валенках, в толстом зимнем пальтишке и шапке ушанке; не то, что в Уркмантуре, – там такое одеяние было бы экзотикой. Была и новогодняя ёлка, как в школе, так и дома, а также куча сластей и мандаринов. Потом – живительная весна со звонкой капелью, журчанием ручейков, щебетом прибывших с зимовки птиц. А за ней и зелёное лето, последний урок и – на каникулы, ура!
   Прокл вприпрыжку бежал домой, размахивая портфелем. Был солнечный и тёплый день. Сегодня они договорились с друзьями, что пойдут на пруд. Поэтому Прокл спешил; забежав домой, он быстро поглотил все, что было на обед, переоделся и выбежал во двор.
   Он был первым, остальных ещё не было; мальчик уселся на качели, с нетерпением оглядываясь по сторонам: так где же приятели, обещавшие поход на пруд?.. Наконец они появились: Лёха, Саня по кличке Мятый, – из-за фамилии, и Андрей-Ходуля; а Ходуля потому, что его походка в действительности напоминала ход на больших цирковых ходулях. Впрочем, как и его рост – мальчик был на голову выше своих товарищей.
   – Привет Прокл!
   – Здорово Мятый, Лёха!
   – Привет!
   – Ну, что пойдём?
   – А куда?
   – На пруд конечно!
   – Понятно и так, Мятый. На какое место?
   – Пошли на Бабьи Титьки.
   – Какие-какие титьки?
   – Увидишь, Прокл. Так там одно место называется.
   – Да пошли уже!
   И дружная четвёртка отправился в путь. Всю дорогу они рассказывали друг другу байки, шутили и смеялись, радовались наконец-то начавшимся каникулам. Показывали Проклу город и те места в нём, где он ещё не бывал.
   И вот потянуло свежим воздухом – пруд был уже рядом. Впереди болотце, с болотной травой и каштанами, а прямо по нему протоптана тропинка, кое-где местами, где особенно сыро, обложенная досками. Друзья резво вышли на тропинку и, преодолев болотце и небольшой лесок из кустарников и деревьев за ним, вышли на полянку прямо вблизи водоёма.
   – Вот тебе и Бабьи Титьки! – чуть не хором сказали друзья Проклу.
   – Вот видишь эти два холмика, они и есть…
   – Похоже.
   Действительно, здесь вдоль берега стояли два практически одинаковых холмика, уходя в воду лишь краешком. Сильно бросающимся отличием было то, что верхушка одного холмика была с затоптанной залысиной, без растительности, другая же была полностью покрыта травой.
   – Ну, и как вода?
   – Ещё холодная!
   – Сейчас посмотрим… Раков ловить пойдёт, по колено зайти можно!
   Прокл подошёл к воде и посмотрел на друзей, которые, закутав штанины до колен, стояли в воде.
   – Прокл, заходи! Научим раков ловить!
   – Сейчас!
   Ещё раз осмотрев всю водную гладь пруда, он не нашёл там ничего, что так восхищало его со школьных окон. Был остров, и, как оказалось, не один; но оба они были пусты, и лишь на одном красовалась пара маленьких кустарников. А где речной трамвайчик? Его в помине нет… А катамараны, лодки? Всего одна какая-то, да и то – скорее всего, на ней кто-то рыбачит.
   – А речной трамвайчик, он ещё не ходит?
   – Что?
   – Трамвайчик!
   – Куда ходит? – удивились друзья.
   – Да здесь, прямо по пруду?!
   – Ты что, с дуба рухнул?
   – Ребята, да над ним подшутил кто-то!
   – Точно!
   – Да у нас в городе вообще трамваев нет!
   – Тем более тех, что по воде ходят!
   Тут стоящая в воде троица засмеялась хором. Прокл ощутил глупое смущение и покраснел. Больше никаких вопросов; пока – это уж точно.
   – Трамваи я видел и катался на них, когда мы ездили в большой город. Но и там они ходили по земле, по рельсам!
   – Я тоже видел! А что тебе ещё сказали, Прокл?
   – Да ничего. Вон, лодки-то хотя бы плавают!
   – Лодки-то конечно.
   – А скоро и на катамаранах плавать будут.
   – На катамаранах? – произнёс Прокл. – Хоть это мне не показалось…
   – Ну, хватит уже о лодках!
   – Давай раков ловить.
   – Прокл, снимай штиблеты, закатывай штаны и в воду!
   – Хорошо, парни!
   Прокл быстро стянул обувку, закатал штаны, и по примеру товарищей зашёл в воду.
   – У-ух, холодно!
   – Ничего, привыкнешь.
   – Теперь смотри.
   – Смотрю.
   – Да не так! Нагнись как я. Смотри – вода прозрачная.
   – Вижу.
   – И что видишь?
   – Да ничего.
   – Камни видишь?
   – Да.
   – Вот под ними и надо смотреть.
   – Как?
   – Потихоньку.
   – Прокл, ты осторожно камень приподними…
   – Приподнял.
   – И что?
   – Пусто!
   – Ищи другой.
   – Ай, что это там!
   – Где? – спросил Ходуля, подойдя к Проклу. – А-а, рак. Сейчас я его!
   Нагнувшись, Ходуля достал из воды рака, схватив его за панцирь. Рак извивался хвостом, щупальцами, усами, и всё норовил ущипнуть руку Ходули клешнями.
   – А вот и первая добыча!
   – Ты раков-то видал?
   – Не-а, первый раз. А что мы будем с ним делать?
   – Кушать.
   – Еще нескольких поймаем, и пожарим на костре, – ответил Ходуля. Махнув рукой, он закинул рака на берег, подальше от воды. – Потом найдём, никуда не денется.
   Охота на раков продолжалась. Через полчаса и на счету Прокла был один рак, пойманный собственными руками. Рак изловчился больно ущипнуть руку мальчика, но Прокл всё же удержал его и выкинул на берег. Всё дело было в особенности хвата за панцирь, – этот урок Прокл усвоил. Тем временем Лёха, Ходуля и Мятый успели выкинуть на берег с пяток раков каждый, а то и больше.
   – Может, хватит?
   – Давай костёр разводить.
   – Пора.
   Выйдя на сушу, все занялись поисками дров. Дрова нашлись, да и спички тоже. Попытки с двадцать первой костёр всё же разгорелся – опыта в таких делах у юнцов было ещё маловато.
   – Ну, наконец-то!
   – Да спички просто сырые, и дрова тоже!
   – Горит… Раков-то собрать надо.
   – Пошли Прокл, соберём! – предложил Лёха.
   – Пошли.
   Найдя их на полянке, хватая сразу парами, они сносили тех ближе к костру в одну кучу. Раки были еле живые и никуда не расползались. Костёр тем временем хорошенько разгорелся, и дрова перестали добавлять. Через некоторое время раки уже лежали на раскалённых углях, постепенно краснея.
   – Доставай, Мятый!
   Мятый выталкивал готовых раков из костра палкой. Дав немного поостыть, ребята брали их в руки, вырывая у них съедобные хвосты и клещи.
   – Бери, Прокл!
   – Ничего сложного нет. Делай, как мы.
   Прокл взял рака, и проделал с ним то же, что и ребята. Наконец очистив часть хвоста от оболочки, он вкусил белого мясца.
   – Вкусно!
   Такого Проклу есть ещё не доводилось.
   – Ещё бы!
   – Зря мы тут, что ли, мокли!
   Закончив трапезу, ребята стали собираться. В костре уже тлели последние угольки, в небе запорхали ночные мотыльки, хотя до ночи ещё было далеко; солнце опустилось, и грело уже не так тепло, как днём.
   – Идём, что ли, по домам?..
   – Кушать так охота, – добавил Андрей.
   – Да уж, это сколько надо раков съесть, чтобы наесться! Особенно тебе, Ходуля.
   – Много. Пошли, завтра во дворе встретимся!
   – Пошли.
   И все направились обратно в город, по домам. Прогулкой и ловлей раков мальчишки нагуляли хороший аппетит, а та горсть крохотного рачьего мяса, что они съели, лишь раззадорила желудок. Дойдя до своего двора ребята быстро распрощались, добравшись до дома пропахнувшими костром и ужасно голодными.

С привычкою мечтать

   Лето пролетело; большинство дней Прокл провёл с друзьями у пруда. Они ловили раков, купались, а если везло, и вблизи оказывался свободный понтон, то плавали на нём, отталкиваясь от дна длинными шестами, и часто удирая от шпаны, которая, при виде сопливого экипажа, так и норовила забрать судно или пойманных ими раков. В эти моменты адреналин зашкаливал: это были настоящие, рискованные погони. Часто шпана была сама на понтоне, и тогда это и вовсе напоминало пиратский абордаж, – если, конечно, им удавалось нагнать Прокла и его друзей. Были случаи, когда уносить ноги от захватчиков приходилось по суше.
   В тех же неприятных случаях когда их всё-таки ловили, мальчишки получали подзатыльники и весомые удары коленом чуть пониже спины, а также лишались всех раков, если таковые имелись.
   – Да вы что, пацаны! Мой брат Сачок недавно вернулся, слыхали наверное?.. Возьмите раков, забирайте! Не бейте только меня! – так обычно выходил из положения Мятый.
   – А я – с ним! Пожалуйста, не бейте, я о вас знаю! Слышал, вы сильная банда, – раки ваши! – как всегда извивался Лёха.
   А вот Прокл и Ходуля так не умели, да и брата Сачка у них не было. Уж больно глупо-наивно-простые они были, поэтому им больше всех и доставалось. Но даже такие деньки не так уж сильно портили картину весёлых, интересных, забавных, впечатляющих, захватывающих, познавательных летних каникул. За это лето Прокл повзрослел, познал дружбу, узнал про всякие плохие штучки в человеке, чем непременно наделён последний. Штучки – это корысть, зависть, предательство, обман и всё то, сталкиваясь с чем в других, человек взрослеет, и с пониманием того, что это есть, и от этого никуда не деться, он живет.
   За этим постепенным взрослением Прокл очень сдружился с Андреем-Ходулей. Может, потому что он был таким же простаком, как и Прокл, а может, всё дело в этих самых штучках, – кто его разберёт…
   – Поехали!
   – Далеко?
   – Садись на багажник! – вместо ответа сказал Ходуля.
   И они мчались по городу: Прокл на багажнике, – раз своего велосипеда нет, а Ходуля за рулём. Они, словно путешественники, добирались до отдалённых и незнакомых мест этого небольшого городка, вновь открывая и изучая их. Так и прошли последние недели летних каникул. Дальше Прокл с Ходулей уже редко виделись, так как во время учёбы Ходуля практически не выходил во двор.
   И вот – осенняя и школьная пора. А там и зима; уроки и домашние задания. Научившийся наконец-то хорошо читать Прокл тут же пристрастился к книжкам, и был записан в библиотеку.
   Всё реже выходя во двор, он стремился в библиотеку; брал книгу, за ней другую, он был поглощён новой страстью. Ведь там – неведомые миры, герои, приключения. И всё это так захватывало Прокла когда он читал, что, будь то сказка, быль, приключения, фантастика, детектив, – он всегда себя ощущал центром происходящего, воплощаясь в действующем персонаже. Отрываясь от чтения, в первые минуты мальчик путал вымышленный мир с реальным: мог попросту забыть своё настоящее имя, присвоив имя героя, и созерцать не маленькую комнатушку, где он только что читал, а, к примеру, таинственный замок средневековья. И лишь потом постепенно приходил в себя.