В комнате был накрыт стол, здесь тоже пили чай. Йоля, как ни озиралась, хмельного не приметила. В комнатенке окон не было, а печка грела, так что Йоле стало жарко, она распахнула плащ.
За столом сидели трое, все разные. Один долговязый тощий парень в очках, молодой совсем, но с прочими на равных. Двое других – в летах, седые, толстые. У одного сквозь седину желтые волосы пробиваются, у другого черные. Хозяева придирчиво оглядели Мажугу с Йолей, покивали. Тот старик, что с прожелтью в шевелюре, велел Сафьяну:
– Ты ступай, дальше мы сами.
Торговец убрался, как показалось Йоле, с большим облегчением, едва ли не бегом.
– Ну а вы, гости дорогие, садитесь, – предложил тот старик, что почернявей, – вот стулья, устраивайтесь. Чаю не желаете ли?
Молодой молчал, но Йоля поймала на себе его взгляд.
– С каким таким вопросом к нам? Чем помочь можем? – опять подал голос блондинистый старик. Они с чернявым говорили будто по очереди. Фразу один, фразу другой, а молодой, что при них сидел, помалкивал, только на Йолю пялился.
– Имелся у меня сговор с человеком насчет товара редкостного, – заговорил Мажуга, усаживаясь. – Жаль, в те поры был я не при деньгах, разговор так разговором и окончился. Но вещица дорогая, так, гадаю, может, по сей день не продана. Если она и ныне торгуется, я бы в дело вошел. С капиталом вошел, ясно.
Старики переглянулись, посмотрели на молодого, тот кивнул.
– Сказывай, что за вещь, – велел чернявый старик.
– Ракетная установка, ракеты самонаводящиеся, детектор на металл, радиус поражения до шести километров. – Говорил Мажуга четко, будто рубил, а слова были все сплошь незнакомые, чужие, Йоле даже захотелось отодвинуться от дядьки подальше.
А Игнаш выкладывал все, что вычитал в заметках Самохи в Харькове. Оттарабанил и смолк, глядя на троицу напротив.
Старики переглянулись, потом уставились на молодого. Тот снова кивнул, яркий огонь лампы перелился по стеклам очков.
– Была вещь, стояла на кону, – ответил блондинистый. – Ты напомни-ка, человече, с кем об ней торговался-то?
– С Графом. Он, от оружейников уходя, через эти края путь держал. Знакомство у меня с ним давнее, а он в деньгах нуждался. И на беду, у меня в делах заминка вышла, а не то я бы купил, вещь знатная.
– Все верно, – согласился чернявый старик, – торговал Граф этот товар, да опоздал ты, человече, продал ужо.
– Кому – не скажем, и не пытай, – дополнил блондинистый. – То дело секретное, нам доверено секрет хранить. Так что продана вещь, и Сафьян нынче без процента останется.
Мажуга потупился, покачал головой – жалко, дескать, обидно.
– Скажите хоть, где Граф нынче. Может, сумею покупателя опередить, большую цену посулю.
Пока шел разговор, долговязый очкарик не сводил глаз с Йоли. Она уж и так, и этак поворачивалась, а как ни глянет в его сторону – тот пялится по-прежнему. Тогда она вместе со стулом отъехала в тень и капюшон натянула поглубже. Когда Мажуга заговорил о большей цене, очкастый впервые посмотрел на него и тихо сказал:
– Тот человек, что с Графом столковался, очень не любит, когда его цену перебивают. Рискуешь, уважаемый.
– Да вы только скажите, где Графа искать, – попросил Мажуга, – дальше мой ответ будет.
– Товар сторговал очень опасный человек, – заявил чернявый старик.
– Очень опасный, – отозвался блондинистый, словно эхо.
– Скажите уж, жалко вам, что ли? – неожиданно для себя самой попросила Йоля. И уставилась на молодого.
– Две тысячи серебром, пятьсот золотых, – задумчиво произнес очкарик. – Такую цену перебьешь, человече?
– Перебью с лихвой.
– Стало быть, плати процент Сафьяну да три нам.
– У меня при себе золото. Пересчитай всю сумму на гривны, что ли? – предложил Мажуга. Потом медленно, чтобы не заставлять нервничать хозяев, отогнул полу куртки, показал, что там оружия не припрятано, и уже после извлек мешочек с гривнами.
Когда старики приняли золото, молодой сказал:
– На Корабле Графа ищи, в Донной пустыне. Но недолго он там будет – едва деньги получит, снова снимется с места. Послушай, человече, мне с тобой переговорить надобно. Выйдем в коридор, а девчонка пускай здесь подождет.
– Эй, чегой-то? – встрепенулась Йоля. – Не остануся! Дядька, скажи им!
Мажуга встал и поправил ремень.
– Нет, отсюда мы вдвоем выйдем. Я, паря, вижу, что у тебя на уме. Даже не думай.
– Да ведь не твоя она. – Очкарик привстал и словно вырос вмиг – росту он был немалого. – Я ж вижу. Уступи, а?
Йоля не понимала, о чем речь, но ей стало страшно, потому что очкастый глаз с нее не сводил. Она дернула Мажугу за рукав:
– Дядька, идем, что ли?
– И то верно, пойдем…
Мажуга отступил к двери, распахнул ее, не поворачиваясь спиной к комнате, пропустил Йолю и вышел следом. В коридоре он сразу ускорил шаг, Йоля семенила рядом и помалкивала, хотя на языке вертелась сотня вопросов. Мажуга сам заговорил:
– Этот молодчик глаз на тебя положил. Очень удачно получилось, прямо как по заказу! Теперь ходу отсель!
Они прошли мимо старика с обрезом, тот все так же невозмутимо пил чай и, когда гости миновали его комнатенку, сопроводил их шаги движением ствола.
Вывалились в полутемный переход между бараками, и тут Мажуга чуток придержал Йолю:
– Слышишь?
За ними кто-то шел. Торопливо.
– Случилось чего? – спросил за стеной старик. – Пособить?
– Не, все в порядке, сиди. – Голос очкастого.
И верно, оружейный торговец выскочил в переход, увидел гостей, подошел.
– Чего тебе, паря? – спросил Мажуга.
– Человече, я не шучу, – парень запыхался, но говорил четко, – оставь ее здесь хоть на три дня, я за это с тобой человека к Графу пошлю. Моего человека Граф послушает. И золота дам. Ну?
– Отвали, – посоветовал Мажуга. Потом Йоле через плечо бросил: – Ступай до поворота, там жди.
– Нет, постой! – вскинулся долговязый.
Что случилось дальше, Йоля не разглядела в полутьме. Очкарик резко выдохнул, сложился пополам и осел на пол.
– Ноги! – рявкнул Мажуга.
Они с Йолей устремились к выходу, прошли мимо охранников, зашагали по торговым рядам сквозь звуки и запахи. Мажуга задержался у прилавка Сафьяна, сунул тому несколько монет, буркнул: «Сладилось дело!» – и тут же двинул дальше, увлекая Йолю за собой. Уже во дворе, садясь в сендер, он снова повторил:
– Сладилось дело. Теперь уезжаем.
Их выпустили за ограду, не задавая вопросов, и Йоля помалкивала. Уже когда катили прочь, спросила:
– Дядька Мажуга, а дядька Мажуга, этот длинный чего хотел?
– Известно, чего. Чтоб я тебя оставил. Очень удачно вышло. Теперь никто не всполошится от нашего скорого отъезда – будут думать, что я за тебя боялся, потому и свалил быстро. Со всеми верно рассчитался, не обманул, однако поспешно уехал. Небось уже теперь к Сафьяну приступили с расспросами.
Йоля не очень поняла, чего это означает, погладила рукоять дареной «беретты» и притихла. Мотор ревел, на ухабах трясло, в свете фар метались тени. Долго молчали, и только когда вдалеке показались огни харьковской колонны, Йоля спросила:
– Дядька, чего они все от меня хотят, а?
– Красивая ты, – со странной интонацией ответил Мажуга. – Необычная.
Йоля выросла в трущобах, где нравы были очень простыми, она отлично представляла, что мужик хочет от бабы, на которую глаз положил, однако чтоб такое внимание именно ей – не привыкла. Всю жизнь считала себя самой что ни на есть обычной. С такими не церемонятся и золота за таких не сулят.
– Не дразнись, дядька. Не то и я тебе кой-чего скажу.
Йоля поняла так, что Мажуга над ней посмеивается, но подарок был ей до того по душе, что препираться охоты не возникло. Она вытащила «беретту» из кобуры и погладила ствол.
Мажуга задумчиво пробурчал под нос:
– Ничего не поменялось, все по-прежнему… Хороши девки харьковские… покуда молчат. А как рот разинут, никакой красоты не хочется.
Йоле бы и тут обидеться, но она смолчала, только пистолет вертела так и этак, примерялась – хороша вещица!
Мажуга бросил:
– Спрячь игрушку! На будущее вот тебе правило: на человека ствол не наставляй, если не хочешь в него стрелять! Сейчас разговор будет, ты помалкивай, в спор не лезь, заноза, и мысли при себе держи.
– Так я ж молчала всю дорогу.
– То мне и удивительно. Но, чую, ненадолго твоего молчания хватит, запасец на исходе, так ты уж сделай милость, держись.
Каратели стали лагерем у дороги. Над кругом из самоходов высилась башня, прожекторы на ней глядели в разные стороны, в полосы света размеренно вплывали лопасти ветряка и снова возносились к темному небу. Мажуга повел сендер медленней, вглядываясь в поросшие кустарником канавы, которые тянулись вдоль дороги. Не зря глядел – из кустов показались двое карателей, один махнул рукой – узнал, стало быть.
Йоля спрятала подарок в кобуру.
– Дядька Мажуга, патронов дашь?
– На месте дам. У этого пистолета магазин на пятнадцать зарядов, я уж прикинул, чтоб тебе нечасто перезаряжать. Как подумаю, что ты своими пальчиками магазин снаряжаешь, да потом его суешь в гнездо криво, да не попадаешь в спешке… Так, думаю, чтоб пореже совать пришлось.
– А что пальчики?
– Твоей ручкой только кошельки из чужих карманов таскать. Не для оружия эти пальчики. Эх, Йолька…
Тут они въехали в освещенный круг около лагеря, Мажуга вырулил между бронеходом и мотоциклеткой, завел сендер в лагерное кольцо. Посередине жарко пылали костры, расхаживали каратели; позади башни, по другую сторону, кто-то горланил песню, отбивая такт по прикладу. Слышались смех и залихватские крики. Для карателей нынче время веселое. Несколько человек обернулись, когда сендер подъехал к кострам, остальные продолжали гулянку.
Из бронехода выбрались веселый Курчан и печальный Самоха – этому увальню поход был не в радость.
– Ну что, Мажуга, разузнал чего? – спросил пушкарский управленец.
– Разузнал, да тебе в этой новости маловато счастья. Далеко Граф укрылся.
– Но ты узнал, где он?
– Узнал, конечно, и вещь при нем. Пока что. Покупатель уже нашелся и вскоре с Графом встретится, ежели до сих пор не поспел. Арсенал – слыхали о таком местечке?
– В Донной пустыне… – протянул Самоха. – Далеко.
– Ну, так поскоку мы вызнали, что требовалось, пора гнездо незаконных оружейников разносить! – сделал собственный вывод Курчан. Для него здесь имелась возможность отличиться, раздолбать конкурентов, стать героем-карателем. Таких в Харькове очень уважают! – Щас по ним вдарим! Слышь, Мажуга, далеко дотудова?
– Погоди маленько, еще не время выступать, – осадил парня Игнаш. – Чуток позже надо бы, чтоб под рассвет подгадать, самое сонное время. Уговор-то помнишь?
– Какой уговор?
– Живым оттуда никто не должен уйти.
На лице Курчана возникла глуповатая ухмылка:
– Уж чего-чего, а это мы – в лучшем виде! Со всем нашим удовольствием!
Не слушая уговоров выступить попозже, кудрявый пушкарь умчался раздавать распоряжения. Тут же у костров загомонили, песня смолкла, зато раздались радостные возгласы: бой – это значит добыча, веселуха! Среди костров заметались длинные тени, каратели побежали готовить оружие и машины к выступлению.
Игнаш привалился к горячему пропыленному капоту сендера и принялся сворачивать самокрутку. Йоля следила за ним из кабины и помалкивала, она уже заметила: если дядька закуривает, значит что-то вертит в голове и не нужно к нему лезть. Самоха топтался рядом. Вроде хотел что-то спросить, да не решался. Игнаш пыхтел самокруткой, вспыхивал красный огонек, вокруг шумели, сворачивая лагерь, бойцы, а Йоля вдруг отчетливо осознала, что прежняя жизнь миновала, канула и уже не вернется. Нет больше уличной воровки, грязной и нахальной, есть девица, на которую все встречные озираются и глядят, как на диковину какую.
Тем временем Самоха наконец решился:
– Игнаш, послушай, чего скажу…
– Чего?
– Ты со мной до Корабля съезди.
– Нет резона.
– Деньги, вот тебе резон.
– Самоха, я уже срубил прилично, с Асташкой уладил, мне боле не надо. И между прочим я потратился, чтобы насчет Графа вызнать. Четыре процента посредникам цех пушкарей мне вернет. Цена товару – полтысячи золотом и две тысячи серебром, сосчитаешь проценты.
– А ты что, неужто не хочешь на ракетную установку поглядеть, увидеть, из-за чего столько шума? Я ж тебя знаю, ты – человек! Ты ж не угас пока.
– И что?
– Ты такое увидишь, чего никогда не видывал. Я покажу тебе, как эта вещь работает. Это не оружие, Игнаш, это…
– Песня? – подсказал Ржавый. – Ты мне уже говорил.
– Это песня, которую раз в жизни спеть можно, понимаешь? – В голосе оружейника что-то странное прорезалось, невероятное для толстого выпивохи, торгующего смертью. Даже Мажугу проняло, когда пушкарь это высказал. – Прикинь, Игнаш, если не теперь, ты никогда в жизни не увидишь, никогда! Чего бы ты ни достиг, как бы высоко ни поднялся, а этой песни тебе боле не слыхать! Вот для чего ты живешь, Игнаш?
Мажуга бросил окурок под ноги, затоптал.
– У меня есть цель в жизни, и она осталась дома.
– Видел я твои цели, Игнаш. Ничего-то ты не знаешь… даже жалко мне тебя. Да что я говорю с тобой о песнях – разве ты пел когда? Эх… – Самохе не хватило слов, чтобы объяснить свои непростые мысли, и он удрученно махнул рукой.
Подошел Курчан – этот тоже разве что не пел на ходу, шагал подпрыгивая, даже светился изнутри, таким счастливым был.
– Сейчас выступать будем! Расскажи, Мажуга, как это место выглядит, что там? Какая оборона, сколько человек?
– Бараки из старого бетона, вот так друг к дружке пристроены. – Игнаш показал руками, какую форму имеет постройка. – Окон мало, и те кирпичом заложены, ворота плевые, а ограды вокруг считай, что нет, «колючка» натянута, это от мутафагов разве что. Любой самоход проломит, не заметив. Вот с бараками придется повозиться. Народу с полсотни, не меньше – это те, что на виду. Ну а сколько в подземном цеху трудятся, сам прикинь. Вам, оружейникам, лучше знать, как производство налажено, какая обслуга нужна.
– А что клепают?
– Видел дробовики, пистолеты простенькие – те вроде местные. Но что на месте точат, а что привозное, под сборку, – Игнаш развел руками, – тут без понятия.
– Десятка два, а то и больше, считая водителей и кто на подхвате, – прикинул Самоха. – Полтора десятка – это уж точно.
– Ага, ага… – бормотал Курчан, он уже обдумывал план штурма. – Значит, оградка хлипкая, атакуем с разных сторон. А в окна не выскочить? Я к тому, чтоб не разбежались сзаду где, пока мы вход распечатывать будем.
– Мы в одном крыле были, – Мажуга пожал плечами, – да и то всё под лавки разгорожено, не разглядишь. Мотоциклеткам вели, по кругу чтоб разъехались, вперед не совались. Они перехватят.
Взревел мотор бронехода, водитель прогревал на холостых. Потом затарахтели мотоциклетки, а дальше уже все перекрыл рев двигателей башни. Курчан прокричал что-то, но его слова потонули в грохоте, полосы прожекторного света уже двинулись в стороны, машины карателей пришли в движение. Молодой пушкарь махнул рукой и побежал к орудийной платформе. Самоха пошел к башне.
На марше колонна вытянулась вдоль дороги. Мотоциклетки умчались далеко вперед, а сендер Мажуги оказался в середине построения харьковчан. Следом грохотала на ухабах артиллерийская платформа, позади нее высилась боевая башня. Луч прожектора с ее верхушки ощупывал окрестности, скользил по плоским холмам и зарослям колючего кустарника. Ночью пустошь из желтой превратилась в черно-белую, в свете прожекторов молчаливый пейзаж казался непривычным и удивительным. Особенно странно было Йоле – она в прежней жизни не знала полной темноты так же, как и яркого солнечного света. В диковинку ей была и боевая гусеничная башня – невероятно, что такая громадина может двигаться, и даже довольно ходко, не нарушая строя.
– Дядька Мажуга! – крикнула Йоля, перекрывая рев и грохот идущей колонны. – А как она может так быстро катить? Башня-то? Она ж тяжеленная!
– Не такая и тяжелая. Она ж не из железа, – пояснил Игнаш, – корпус больше из люминия, а сама кожами обтянута. Три слоя, не то четыре. Пуля не возьмет, а весу меньше. И не тискай пистолет! Рано еще.
Йоля послушно убрала руку с кобуры. А только очень уж приятно было ощущать под пальцами эту увесистую рубчатую рукоять. Дареный пистолет придавал девчонке уверенности, она ощущала себя сильной и… как бы это сказать?.. настоящей. До сих пор она была единственной среди вооруженных мужчин, слабой такой, ну а теперь – совсем другое дело.
Впереди, чуть в стороне от дороги, ударили выстрелы. Сперва автоматная очередь, потом несколько одиночных. Колонна остановилась, головной бронеход съехал на обочину, его пулеметная башня развернулась в степь, а толстый луч прожектора с башни стал шарить по округе, отыскивая цель. Из темноты вылетела мотоциклетка, блеснула в световом луче круглым боком. Водитель лихо подрулил к орудийной платформе, на обшитой листами железа площадке показался Курчан:
За столом сидели трое, все разные. Один долговязый тощий парень в очках, молодой совсем, но с прочими на равных. Двое других – в летах, седые, толстые. У одного сквозь седину желтые волосы пробиваются, у другого черные. Хозяева придирчиво оглядели Мажугу с Йолей, покивали. Тот старик, что с прожелтью в шевелюре, велел Сафьяну:
– Ты ступай, дальше мы сами.
Торговец убрался, как показалось Йоле, с большим облегчением, едва ли не бегом.
– Ну а вы, гости дорогие, садитесь, – предложил тот старик, что почернявей, – вот стулья, устраивайтесь. Чаю не желаете ли?
Молодой молчал, но Йоля поймала на себе его взгляд.
– С каким таким вопросом к нам? Чем помочь можем? – опять подал голос блондинистый старик. Они с чернявым говорили будто по очереди. Фразу один, фразу другой, а молодой, что при них сидел, помалкивал, только на Йолю пялился.
– Имелся у меня сговор с человеком насчет товара редкостного, – заговорил Мажуга, усаживаясь. – Жаль, в те поры был я не при деньгах, разговор так разговором и окончился. Но вещица дорогая, так, гадаю, может, по сей день не продана. Если она и ныне торгуется, я бы в дело вошел. С капиталом вошел, ясно.
Старики переглянулись, посмотрели на молодого, тот кивнул.
– Сказывай, что за вещь, – велел чернявый старик.
– Ракетная установка, ракеты самонаводящиеся, детектор на металл, радиус поражения до шести километров. – Говорил Мажуга четко, будто рубил, а слова были все сплошь незнакомые, чужие, Йоле даже захотелось отодвинуться от дядьки подальше.
А Игнаш выкладывал все, что вычитал в заметках Самохи в Харькове. Оттарабанил и смолк, глядя на троицу напротив.
Старики переглянулись, потом уставились на молодого. Тот снова кивнул, яркий огонь лампы перелился по стеклам очков.
– Была вещь, стояла на кону, – ответил блондинистый. – Ты напомни-ка, человече, с кем об ней торговался-то?
– С Графом. Он, от оружейников уходя, через эти края путь держал. Знакомство у меня с ним давнее, а он в деньгах нуждался. И на беду, у меня в делах заминка вышла, а не то я бы купил, вещь знатная.
– Все верно, – согласился чернявый старик, – торговал Граф этот товар, да опоздал ты, человече, продал ужо.
– Кому – не скажем, и не пытай, – дополнил блондинистый. – То дело секретное, нам доверено секрет хранить. Так что продана вещь, и Сафьян нынче без процента останется.
Мажуга потупился, покачал головой – жалко, дескать, обидно.
– Скажите хоть, где Граф нынче. Может, сумею покупателя опередить, большую цену посулю.
Пока шел разговор, долговязый очкарик не сводил глаз с Йоли. Она уж и так, и этак поворачивалась, а как ни глянет в его сторону – тот пялится по-прежнему. Тогда она вместе со стулом отъехала в тень и капюшон натянула поглубже. Когда Мажуга заговорил о большей цене, очкастый впервые посмотрел на него и тихо сказал:
– Тот человек, что с Графом столковался, очень не любит, когда его цену перебивают. Рискуешь, уважаемый.
– Да вы только скажите, где Графа искать, – попросил Мажуга, – дальше мой ответ будет.
– Товар сторговал очень опасный человек, – заявил чернявый старик.
– Очень опасный, – отозвался блондинистый, словно эхо.
– Скажите уж, жалко вам, что ли? – неожиданно для себя самой попросила Йоля. И уставилась на молодого.
– Две тысячи серебром, пятьсот золотых, – задумчиво произнес очкарик. – Такую цену перебьешь, человече?
– Перебью с лихвой.
– Стало быть, плати процент Сафьяну да три нам.
– У меня при себе золото. Пересчитай всю сумму на гривны, что ли? – предложил Мажуга. Потом медленно, чтобы не заставлять нервничать хозяев, отогнул полу куртки, показал, что там оружия не припрятано, и уже после извлек мешочек с гривнами.
Когда старики приняли золото, молодой сказал:
– На Корабле Графа ищи, в Донной пустыне. Но недолго он там будет – едва деньги получит, снова снимется с места. Послушай, человече, мне с тобой переговорить надобно. Выйдем в коридор, а девчонка пускай здесь подождет.
– Эй, чегой-то? – встрепенулась Йоля. – Не остануся! Дядька, скажи им!
Мажуга встал и поправил ремень.
– Нет, отсюда мы вдвоем выйдем. Я, паря, вижу, что у тебя на уме. Даже не думай.
– Да ведь не твоя она. – Очкарик привстал и словно вырос вмиг – росту он был немалого. – Я ж вижу. Уступи, а?
Йоля не понимала, о чем речь, но ей стало страшно, потому что очкастый глаз с нее не сводил. Она дернула Мажугу за рукав:
– Дядька, идем, что ли?
– И то верно, пойдем…
Мажуга отступил к двери, распахнул ее, не поворачиваясь спиной к комнате, пропустил Йолю и вышел следом. В коридоре он сразу ускорил шаг, Йоля семенила рядом и помалкивала, хотя на языке вертелась сотня вопросов. Мажуга сам заговорил:
– Этот молодчик глаз на тебя положил. Очень удачно получилось, прямо как по заказу! Теперь ходу отсель!
Они прошли мимо старика с обрезом, тот все так же невозмутимо пил чай и, когда гости миновали его комнатенку, сопроводил их шаги движением ствола.
Вывалились в полутемный переход между бараками, и тут Мажуга чуток придержал Йолю:
– Слышишь?
За ними кто-то шел. Торопливо.
– Случилось чего? – спросил за стеной старик. – Пособить?
– Не, все в порядке, сиди. – Голос очкастого.
И верно, оружейный торговец выскочил в переход, увидел гостей, подошел.
– Чего тебе, паря? – спросил Мажуга.
– Человече, я не шучу, – парень запыхался, но говорил четко, – оставь ее здесь хоть на три дня, я за это с тобой человека к Графу пошлю. Моего человека Граф послушает. И золота дам. Ну?
– Отвали, – посоветовал Мажуга. Потом Йоле через плечо бросил: – Ступай до поворота, там жди.
– Нет, постой! – вскинулся долговязый.
Что случилось дальше, Йоля не разглядела в полутьме. Очкарик резко выдохнул, сложился пополам и осел на пол.
– Ноги! – рявкнул Мажуга.
Они с Йолей устремились к выходу, прошли мимо охранников, зашагали по торговым рядам сквозь звуки и запахи. Мажуга задержался у прилавка Сафьяна, сунул тому несколько монет, буркнул: «Сладилось дело!» – и тут же двинул дальше, увлекая Йолю за собой. Уже во дворе, садясь в сендер, он снова повторил:
– Сладилось дело. Теперь уезжаем.
Их выпустили за ограду, не задавая вопросов, и Йоля помалкивала. Уже когда катили прочь, спросила:
– Дядька Мажуга, а дядька Мажуга, этот длинный чего хотел?
– Известно, чего. Чтоб я тебя оставил. Очень удачно вышло. Теперь никто не всполошится от нашего скорого отъезда – будут думать, что я за тебя боялся, потому и свалил быстро. Со всеми верно рассчитался, не обманул, однако поспешно уехал. Небось уже теперь к Сафьяну приступили с расспросами.
Йоля не очень поняла, чего это означает, погладила рукоять дареной «беретты» и притихла. Мотор ревел, на ухабах трясло, в свете фар метались тени. Долго молчали, и только когда вдалеке показались огни харьковской колонны, Йоля спросила:
– Дядька, чего они все от меня хотят, а?
– Красивая ты, – со странной интонацией ответил Мажуга. – Необычная.
Йоля выросла в трущобах, где нравы были очень простыми, она отлично представляла, что мужик хочет от бабы, на которую глаз положил, однако чтоб такое внимание именно ей – не привыкла. Всю жизнь считала себя самой что ни на есть обычной. С такими не церемонятся и золота за таких не сулят.
– Не дразнись, дядька. Не то и я тебе кой-чего скажу.
Йоля поняла так, что Мажуга над ней посмеивается, но подарок был ей до того по душе, что препираться охоты не возникло. Она вытащила «беретту» из кобуры и погладила ствол.
Мажуга задумчиво пробурчал под нос:
– Ничего не поменялось, все по-прежнему… Хороши девки харьковские… покуда молчат. А как рот разинут, никакой красоты не хочется.
Йоле бы и тут обидеться, но она смолчала, только пистолет вертела так и этак, примерялась – хороша вещица!
Мажуга бросил:
– Спрячь игрушку! На будущее вот тебе правило: на человека ствол не наставляй, если не хочешь в него стрелять! Сейчас разговор будет, ты помалкивай, в спор не лезь, заноза, и мысли при себе держи.
– Так я ж молчала всю дорогу.
– То мне и удивительно. Но, чую, ненадолго твоего молчания хватит, запасец на исходе, так ты уж сделай милость, держись.
Каратели стали лагерем у дороги. Над кругом из самоходов высилась башня, прожекторы на ней глядели в разные стороны, в полосы света размеренно вплывали лопасти ветряка и снова возносились к темному небу. Мажуга повел сендер медленней, вглядываясь в поросшие кустарником канавы, которые тянулись вдоль дороги. Не зря глядел – из кустов показались двое карателей, один махнул рукой – узнал, стало быть.
Йоля спрятала подарок в кобуру.
– Дядька Мажуга, патронов дашь?
– На месте дам. У этого пистолета магазин на пятнадцать зарядов, я уж прикинул, чтоб тебе нечасто перезаряжать. Как подумаю, что ты своими пальчиками магазин снаряжаешь, да потом его суешь в гнездо криво, да не попадаешь в спешке… Так, думаю, чтоб пореже совать пришлось.
– А что пальчики?
– Твоей ручкой только кошельки из чужих карманов таскать. Не для оружия эти пальчики. Эх, Йолька…
Тут они въехали в освещенный круг около лагеря, Мажуга вырулил между бронеходом и мотоциклеткой, завел сендер в лагерное кольцо. Посередине жарко пылали костры, расхаживали каратели; позади башни, по другую сторону, кто-то горланил песню, отбивая такт по прикладу. Слышались смех и залихватские крики. Для карателей нынче время веселое. Несколько человек обернулись, когда сендер подъехал к кострам, остальные продолжали гулянку.
Из бронехода выбрались веселый Курчан и печальный Самоха – этому увальню поход был не в радость.
– Ну что, Мажуга, разузнал чего? – спросил пушкарский управленец.
– Разузнал, да тебе в этой новости маловато счастья. Далеко Граф укрылся.
– Но ты узнал, где он?
– Узнал, конечно, и вещь при нем. Пока что. Покупатель уже нашелся и вскоре с Графом встретится, ежели до сих пор не поспел. Арсенал – слыхали о таком местечке?
– В Донной пустыне… – протянул Самоха. – Далеко.
– Ну, так поскоку мы вызнали, что требовалось, пора гнездо незаконных оружейников разносить! – сделал собственный вывод Курчан. Для него здесь имелась возможность отличиться, раздолбать конкурентов, стать героем-карателем. Таких в Харькове очень уважают! – Щас по ним вдарим! Слышь, Мажуга, далеко дотудова?
– Погоди маленько, еще не время выступать, – осадил парня Игнаш. – Чуток позже надо бы, чтоб под рассвет подгадать, самое сонное время. Уговор-то помнишь?
– Какой уговор?
– Живым оттуда никто не должен уйти.
На лице Курчана возникла глуповатая ухмылка:
– Уж чего-чего, а это мы – в лучшем виде! Со всем нашим удовольствием!
Не слушая уговоров выступить попозже, кудрявый пушкарь умчался раздавать распоряжения. Тут же у костров загомонили, песня смолкла, зато раздались радостные возгласы: бой – это значит добыча, веселуха! Среди костров заметались длинные тени, каратели побежали готовить оружие и машины к выступлению.
Игнаш привалился к горячему пропыленному капоту сендера и принялся сворачивать самокрутку. Йоля следила за ним из кабины и помалкивала, она уже заметила: если дядька закуривает, значит что-то вертит в голове и не нужно к нему лезть. Самоха топтался рядом. Вроде хотел что-то спросить, да не решался. Игнаш пыхтел самокруткой, вспыхивал красный огонек, вокруг шумели, сворачивая лагерь, бойцы, а Йоля вдруг отчетливо осознала, что прежняя жизнь миновала, канула и уже не вернется. Нет больше уличной воровки, грязной и нахальной, есть девица, на которую все встречные озираются и глядят, как на диковину какую.
Тем временем Самоха наконец решился:
– Игнаш, послушай, чего скажу…
– Чего?
– Ты со мной до Корабля съезди.
– Нет резона.
– Деньги, вот тебе резон.
– Самоха, я уже срубил прилично, с Асташкой уладил, мне боле не надо. И между прочим я потратился, чтобы насчет Графа вызнать. Четыре процента посредникам цех пушкарей мне вернет. Цена товару – полтысячи золотом и две тысячи серебром, сосчитаешь проценты.
– А ты что, неужто не хочешь на ракетную установку поглядеть, увидеть, из-за чего столько шума? Я ж тебя знаю, ты – человек! Ты ж не угас пока.
– И что?
– Ты такое увидишь, чего никогда не видывал. Я покажу тебе, как эта вещь работает. Это не оружие, Игнаш, это…
– Песня? – подсказал Ржавый. – Ты мне уже говорил.
– Это песня, которую раз в жизни спеть можно, понимаешь? – В голосе оружейника что-то странное прорезалось, невероятное для толстого выпивохи, торгующего смертью. Даже Мажугу проняло, когда пушкарь это высказал. – Прикинь, Игнаш, если не теперь, ты никогда в жизни не увидишь, никогда! Чего бы ты ни достиг, как бы высоко ни поднялся, а этой песни тебе боле не слыхать! Вот для чего ты живешь, Игнаш?
Мажуга бросил окурок под ноги, затоптал.
– У меня есть цель в жизни, и она осталась дома.
– Видел я твои цели, Игнаш. Ничего-то ты не знаешь… даже жалко мне тебя. Да что я говорю с тобой о песнях – разве ты пел когда? Эх… – Самохе не хватило слов, чтобы объяснить свои непростые мысли, и он удрученно махнул рукой.
Подошел Курчан – этот тоже разве что не пел на ходу, шагал подпрыгивая, даже светился изнутри, таким счастливым был.
– Сейчас выступать будем! Расскажи, Мажуга, как это место выглядит, что там? Какая оборона, сколько человек?
– Бараки из старого бетона, вот так друг к дружке пристроены. – Игнаш показал руками, какую форму имеет постройка. – Окон мало, и те кирпичом заложены, ворота плевые, а ограды вокруг считай, что нет, «колючка» натянута, это от мутафагов разве что. Любой самоход проломит, не заметив. Вот с бараками придется повозиться. Народу с полсотни, не меньше – это те, что на виду. Ну а сколько в подземном цеху трудятся, сам прикинь. Вам, оружейникам, лучше знать, как производство налажено, какая обслуга нужна.
– А что клепают?
– Видел дробовики, пистолеты простенькие – те вроде местные. Но что на месте точат, а что привозное, под сборку, – Игнаш развел руками, – тут без понятия.
– Десятка два, а то и больше, считая водителей и кто на подхвате, – прикинул Самоха. – Полтора десятка – это уж точно.
– Ага, ага… – бормотал Курчан, он уже обдумывал план штурма. – Значит, оградка хлипкая, атакуем с разных сторон. А в окна не выскочить? Я к тому, чтоб не разбежались сзаду где, пока мы вход распечатывать будем.
– Мы в одном крыле были, – Мажуга пожал плечами, – да и то всё под лавки разгорожено, не разглядишь. Мотоциклеткам вели, по кругу чтоб разъехались, вперед не совались. Они перехватят.
Взревел мотор бронехода, водитель прогревал на холостых. Потом затарахтели мотоциклетки, а дальше уже все перекрыл рев двигателей башни. Курчан прокричал что-то, но его слова потонули в грохоте, полосы прожекторного света уже двинулись в стороны, машины карателей пришли в движение. Молодой пушкарь махнул рукой и побежал к орудийной платформе. Самоха пошел к башне.
На марше колонна вытянулась вдоль дороги. Мотоциклетки умчались далеко вперед, а сендер Мажуги оказался в середине построения харьковчан. Следом грохотала на ухабах артиллерийская платформа, позади нее высилась боевая башня. Луч прожектора с ее верхушки ощупывал окрестности, скользил по плоским холмам и зарослям колючего кустарника. Ночью пустошь из желтой превратилась в черно-белую, в свете прожекторов молчаливый пейзаж казался непривычным и удивительным. Особенно странно было Йоле – она в прежней жизни не знала полной темноты так же, как и яркого солнечного света. В диковинку ей была и боевая гусеничная башня – невероятно, что такая громадина может двигаться, и даже довольно ходко, не нарушая строя.
– Дядька Мажуга! – крикнула Йоля, перекрывая рев и грохот идущей колонны. – А как она может так быстро катить? Башня-то? Она ж тяжеленная!
– Не такая и тяжелая. Она ж не из железа, – пояснил Игнаш, – корпус больше из люминия, а сама кожами обтянута. Три слоя, не то четыре. Пуля не возьмет, а весу меньше. И не тискай пистолет! Рано еще.
Йоля послушно убрала руку с кобуры. А только очень уж приятно было ощущать под пальцами эту увесистую рубчатую рукоять. Дареный пистолет придавал девчонке уверенности, она ощущала себя сильной и… как бы это сказать?.. настоящей. До сих пор она была единственной среди вооруженных мужчин, слабой такой, ну а теперь – совсем другое дело.
Впереди, чуть в стороне от дороги, ударили выстрелы. Сперва автоматная очередь, потом несколько одиночных. Колонна остановилась, головной бронеход съехал на обочину, его пулеметная башня развернулась в степь, а толстый луч прожектора с башни стал шарить по округе, отыскивая цель. Из темноты вылетела мотоциклетка, блеснула в световом луче круглым боком. Водитель лихо подрулил к орудийной платформе, на обшитой листами железа площадке показался Курчан:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента