Страница:
– Я давно перестала думать на эту тему. Кто знает, может, со временем я превратилась бы в депрессивную алкоголичку, ведь ты знаешь, что для большой карьеры мой голос слабоват. Нормально, что грандиозные планы рано или поздно уступают место прозе желудка, где и перевариваются благополучно, чтобы больше нас не тревожить.
И все-таки сразу после этого она перешла на другую тему:
– Взгляни-ка на это облако!
Я поняла, что ее так поразило. По небу плыла ведьма. Вокруг отважно загнутого подбородка обвивались длинные локоны, рот сомкнут в ярости.
– Чем-то похожа на нас, – пошутила я.
Когда-то мы обе были писаными красавицами. Впрочем, в то время я этого не осознавала и не любила смотреться в зеркало, но фотографии тех лет не дадут соврать. Удо первым стал говорить мне комплименты, и я попалась на удочку. Вокруг Аннелизы, наоборот, постоянно крутились парни, завоевывая ее расположение. К пятнадцати годам у нее уже была пышная грудь при узкой талии и, естественно, бедра – нежные, а не напоминающие покрышки. Сегодня они раздались и придают ее фигуре грузный вид.
Вчера мы заглянули в бутик, Аннелиза хотела купить дочери на день рождения кофточку. Мы стали с ней обсуждать, что лучше взять, и продавцы перестали обращать на нас внимание. Моя подруга отнеслась к этому спокойно и покорно дожидалась, пока кто-нибудь из них к нам подойдет. Я же стала с ними ругаться. Чтобы успокоиться, я пригласила Аннелизу в бистро, заказала у стойки два эспрессо и две порции салата, показав на хрустальную чашу, чтобы не было ошибки, какой именно салат я хочу.
– Но это омар! – возразила официантка едва ли не с ужасом, будто две пожилые женщины не могут позволить себе отведать деликатеса в одиннадцать часов утра.
Если бы дело было только в высокомерии продавщиц, в упор не замечающих женщин нашего возраста! Бывая по делам в городе, я давно перестала замечать на себе мужские взгляды. Если все-таки в молодых людях вопреки ожиданию просыпается интерес, то, чаще всего, он обращен на мой кошелек. Когда они замечают Аннелизу, то, скорее всего, потому, что она у них вызывает воспоминания о вкусной бабушкиной кухне. Когда вам за семьдесят, вас перестают воспринимать как женщину. Исключение еще могут сделать для бывшей киноактрисы или другой видной личности.
Аннелиза смотрит на проблему иначе. Она утверждает, что вокруг полно старичков, которые присвистывают ей в след. Я ни разу не была этому свидетелем. Свистящие вслед пенсионеры – не мой выбор. Я по горло сыта стареющими мужиками, которые для оживления своей потенции всегда предпочтут двадцатилетнюю молодку. Тут я злорадно подумала об Удо и не смогла сдержать ухмылку.
– Почему ты усмехаешься? – спросила Аннелиза.
– Есть все же на свете справедливость, она в определенном смысле компенсирует наши поражения, – поделилась я, не вдаваясь в подробности своих размышлений. – У Удо в новой семье давно нелады. Его вторая жена какое-то время с ним любезничала, но не подумала хорошенько, как быстро заканчивается такое счастье. Как твой Харди терроризировал тебя в последние годы, так и Удо мучает мою последовательницу и требует, чтобы она находилась рядом с утра до вечера. Они давно не путешествуют, никого не приглашают в гости, не ходят в театр или кино. День за днем она только и делает, что ухаживает за болезненным муженьком и готовит диетическую еду.
– Я вот-вот разрыдаюсь! Скажи проще: тебе ее жаль?
Мы засмеялись. Разумеется, я чрезвычайно довольна, что теперь свободна как птица.
– Только честно, – попросила Аннелиза. – Разве мы намного лучше мужиков? Если бы тебе позволили выбирать, разве ты не предпочла бы симпатичного молодого человека какому-то старикашке? Если бы у меня был шанс…
– Ой, да ладно, ты ведь не стала бы на полном серьезе крутить шашни с парнем, который годится тебе в сыновья?
– Наши дети давно не подростки, после двадцати они повзрослели. А твой Кристиан такой сладкий, я бы его прямо на месте скушала!
Господи, что она говорит! Шутит? Ее слова меня неприятно удивили.
Неодобрительная мина на моем лице развеселила Аннелизу, она захихикала и решила подразнить еще больше:
– Когда в четверг к тебе приедет сотрудник, не оставляй нас наедине ни на минуту.
В случае с Руди я могла быть абсолютно спокойна.
В сущности, я согласна с Аннелизой. Кто поспорит, что с молодыми людьми интереснее и веселее, поскольку с возрастом умение смеяться постепенно уходит. Малолетний ребенок может упасть наземь и хохотать от удовольствия, девочек-подростков тоже, бывает, не унять, если они примутся гоготать, даже в среднем возрасте мы любим посмеяться хорошей шутке или подурачиться в кругу друзей. Но проходят годы, в нас что-то незаметно меняется, и способность смеяться исчезает. Всмотритесь в безучастные лица людей пожилого возраста, и желание испытать чувство юмора отпадет у вас само по себе. А не может ли притягательная сила юношеской веселости как-то быть связанной с сексом? Скорее всего. После того как наш Кристиан стал жить отдельно, мы с Удо ни разу больше не переспали. Солнце перестало заглядывать к нам в дом, и наступило бесконечно долгое ненастье. Наверное, я должна буду со временем простить Удо за то, что он, пусть и в ущерб мне, решил еще пару лет продлить радость жизни с молодой женщиной. Ведь когда он после всего пересядет в кресло-коляску, ему станет не до веселья.
Как только я пришла к выводу, что лучше мудро и великодушно простить разведенного мужа, на меня вдруг накатила грусть. Прощание – своего рода пароль в жизни женщины. Сначала нам приходится прощаться с чувством защищенности родительского дома, потом с независимостью, какой пользуемся в молодости, наконец, расстаемся с детьми, с партнерами, с сексом, с профессией, со здоровьем, от нас уходят жизненная энергия и женская привлекательность. От себя я бы еще добавила лично свое сильное чувство – ярость. Оно с годами тоже растворяется.
Жизнь несправедлива. У меня стройная фигура и ухоженный вид, но это не добавляет мне ни внутренней уверенности, ни сильного желания мужчины. Аннелиза – круглая как шар и одевается как попало. Но что удивительно: ей вообще неведомо, как можно быть несчастной. Сын мгновенно раскусил ее: дай ей кислющий лимон, она и его съест с удовольствием.
5
6
И все-таки сразу после этого она перешла на другую тему:
– Взгляни-ка на это облако!
Я поняла, что ее так поразило. По небу плыла ведьма. Вокруг отважно загнутого подбородка обвивались длинные локоны, рот сомкнут в ярости.
– Чем-то похожа на нас, – пошутила я.
Когда-то мы обе были писаными красавицами. Впрочем, в то время я этого не осознавала и не любила смотреться в зеркало, но фотографии тех лет не дадут соврать. Удо первым стал говорить мне комплименты, и я попалась на удочку. Вокруг Аннелизы, наоборот, постоянно крутились парни, завоевывая ее расположение. К пятнадцати годам у нее уже была пышная грудь при узкой талии и, естественно, бедра – нежные, а не напоминающие покрышки. Сегодня они раздались и придают ее фигуре грузный вид.
Вчера мы заглянули в бутик, Аннелиза хотела купить дочери на день рождения кофточку. Мы стали с ней обсуждать, что лучше взять, и продавцы перестали обращать на нас внимание. Моя подруга отнеслась к этому спокойно и покорно дожидалась, пока кто-нибудь из них к нам подойдет. Я же стала с ними ругаться. Чтобы успокоиться, я пригласила Аннелизу в бистро, заказала у стойки два эспрессо и две порции салата, показав на хрустальную чашу, чтобы не было ошибки, какой именно салат я хочу.
– Но это омар! – возразила официантка едва ли не с ужасом, будто две пожилые женщины не могут позволить себе отведать деликатеса в одиннадцать часов утра.
Если бы дело было только в высокомерии продавщиц, в упор не замечающих женщин нашего возраста! Бывая по делам в городе, я давно перестала замечать на себе мужские взгляды. Если все-таки в молодых людях вопреки ожиданию просыпается интерес, то, чаще всего, он обращен на мой кошелек. Когда они замечают Аннелизу, то, скорее всего, потому, что она у них вызывает воспоминания о вкусной бабушкиной кухне. Когда вам за семьдесят, вас перестают воспринимать как женщину. Исключение еще могут сделать для бывшей киноактрисы или другой видной личности.
Аннелиза смотрит на проблему иначе. Она утверждает, что вокруг полно старичков, которые присвистывают ей в след. Я ни разу не была этому свидетелем. Свистящие вслед пенсионеры – не мой выбор. Я по горло сыта стареющими мужиками, которые для оживления своей потенции всегда предпочтут двадцатилетнюю молодку. Тут я злорадно подумала об Удо и не смогла сдержать ухмылку.
– Почему ты усмехаешься? – спросила Аннелиза.
– Есть все же на свете справедливость, она в определенном смысле компенсирует наши поражения, – поделилась я, не вдаваясь в подробности своих размышлений. – У Удо в новой семье давно нелады. Его вторая жена какое-то время с ним любезничала, но не подумала хорошенько, как быстро заканчивается такое счастье. Как твой Харди терроризировал тебя в последние годы, так и Удо мучает мою последовательницу и требует, чтобы она находилась рядом с утра до вечера. Они давно не путешествуют, никого не приглашают в гости, не ходят в театр или кино. День за днем она только и делает, что ухаживает за болезненным муженьком и готовит диетическую еду.
– Я вот-вот разрыдаюсь! Скажи проще: тебе ее жаль?
Мы засмеялись. Разумеется, я чрезвычайно довольна, что теперь свободна как птица.
– Только честно, – попросила Аннелиза. – Разве мы намного лучше мужиков? Если бы тебе позволили выбирать, разве ты не предпочла бы симпатичного молодого человека какому-то старикашке? Если бы у меня был шанс…
– Ой, да ладно, ты ведь не стала бы на полном серьезе крутить шашни с парнем, который годится тебе в сыновья?
– Наши дети давно не подростки, после двадцати они повзрослели. А твой Кристиан такой сладкий, я бы его прямо на месте скушала!
Господи, что она говорит! Шутит? Ее слова меня неприятно удивили.
Неодобрительная мина на моем лице развеселила Аннелизу, она захихикала и решила подразнить еще больше:
– Когда в четверг к тебе приедет сотрудник, не оставляй нас наедине ни на минуту.
В случае с Руди я могла быть абсолютно спокойна.
В сущности, я согласна с Аннелизой. Кто поспорит, что с молодыми людьми интереснее и веселее, поскольку с возрастом умение смеяться постепенно уходит. Малолетний ребенок может упасть наземь и хохотать от удовольствия, девочек-подростков тоже, бывает, не унять, если они примутся гоготать, даже в среднем возрасте мы любим посмеяться хорошей шутке или подурачиться в кругу друзей. Но проходят годы, в нас что-то незаметно меняется, и способность смеяться исчезает. Всмотритесь в безучастные лица людей пожилого возраста, и желание испытать чувство юмора отпадет у вас само по себе. А не может ли притягательная сила юношеской веселости как-то быть связанной с сексом? Скорее всего. После того как наш Кристиан стал жить отдельно, мы с Удо ни разу больше не переспали. Солнце перестало заглядывать к нам в дом, и наступило бесконечно долгое ненастье. Наверное, я должна буду со временем простить Удо за то, что он, пусть и в ущерб мне, решил еще пару лет продлить радость жизни с молодой женщиной. Ведь когда он после всего пересядет в кресло-коляску, ему станет не до веселья.
Как только я пришла к выводу, что лучше мудро и великодушно простить разведенного мужа, на меня вдруг накатила грусть. Прощание – своего рода пароль в жизни женщины. Сначала нам приходится прощаться с чувством защищенности родительского дома, потом с независимостью, какой пользуемся в молодости, наконец, расстаемся с детьми, с партнерами, с сексом, с профессией, со здоровьем, от нас уходят жизненная энергия и женская привлекательность. От себя я бы еще добавила лично свое сильное чувство – ярость. Оно с годами тоже растворяется.
Жизнь несправедлива. У меня стройная фигура и ухоженный вид, но это не добавляет мне ни внутренней уверенности, ни сильного желания мужчины. Аннелиза – круглая как шар и одевается как попало. Но что удивительно: ей вообще неведомо, как можно быть несчастной. Сын мгновенно раскусил ее: дай ей кислющий лимон, она и его съест с удовольствием.
5
Мой гость появился раньше назначенного времени. Я не успевала накраситься, и Аннелиза пошла открывать ему дверь. Будучи страстной огородницей, сегодня она несколько часов ковырялась в земле, на ней был сиреневый клеенчатый передник, повязанный поверх бермуд в крупный цветок, и румынская национальная кофточка. В отличие от нее Руди всегда одевался самым тщательным образом.
Аннелиза проревела на всю лестничную клетку: «Л-о-о-о-ра!», и я торопливо нацепила нитку жемчуга. Если кто-то и разбирается в красивых украшениях, то это Руди. Мы оба были рады встрече и сердечно обнялись.
– Взгляни! Ручная работа! – Он с гордостью показал на свои ботинки.
Аннелиза тоже не могла отвести глаз от его ботинок, которые были явно разных размеров. Налюбовавшись должным образом на новое приобретение, я перешла на строгий тон и спросила, может ли он такое позволить себе? Собственно говоря, нет. Но Руди экономил на других вещах, которые не считал для себя первостепенно важными. Ездил на древней машине, жил со сломанным телевизором, холодильник ему достался от умершей бабушки.
До ужина Руди успел мне показать старинные украшения, которые привез в ювелирном чемоданчике.
– А мне можно? – спросила Аннелиза, подсаживаясь поближе.
Запачканные в земле руки подруга протирает бумажной салфеткой. Руди извлек из чемоданчика мелкие изящные предметы роскоши, которые приобрел из того же наследства. Там были мундштуки из слоновой кости, серебряные очечники, флаконы для духов из венецианского стекла, складной лорнет, коробочки для пилюль, золотые медали, эмалированная пряжка для ремня, карманные часы. Нашлись даже отделанные бриллиантами солнечные очки. Они произвели на Аннелизу столь мощное впечатление, что она долго не могла успокоиться. Затем Руди торжественно достал из чемоданчика настоящие драгоценности и для большего эффекта разложил на черном бархате. Кольца, броши, серьги, колье и диадему – самое ценное сокровище.
– Ну, что ты теперь скажешь? – с надеждой спросил он.
У меня уже была лупа наготове, и я стала добросовестно рассматривать предмет за предметом, принадлежавшие разным эпохам. Модные в прошлом столетии кольца с удлиненными камнями и змейками, тяжелые серьги и браслеты, несомненно, можно было продать за хорошую цену. Но реализовать все эти украшения с алмазами и другими драгоценными камнями представлялось сложным. Все это были музейные ценности, и их могли приобрести лишь очень богатые коллекционеры. Мой бывший магазинчик «Золотое дно» ко всему прочему никогда не являлся ювелирным, куда мог случайно забрести какой-нибудь миллионер. Считалось, что нам улыбалось счастье, если в магазин заглядывали зубные врачи и владельцы небольших фабрик и решались потратить чуть больше к пятидесятилетию своих женушек.
Я изложила Руди свои соображения, но он и после этого не смутился. Немного застенчиво признается, что сильно привязался к своим сокровищам и охотнее всего оставил бы их себе. Я рассказываю, что Перси оберегал дорогие для него вещи как зеницу ока. Вспоминаю об одном случае, о котором прочитала в книге, – как некий одержимый ювелир убил покупателя, чтобы любимое украшение не ушло в чужие руки. Однако Руди в этом примере находит лишь еще одно подтверждение тому, что правильно оценил художественную цену своей коллекции.
Наивным дитя природы Аннелизу, разумеется, не назовешь, и все же у нее напрочь отсутствовала сдержанность, которой природа иногда награждает благородные натуры. Все это время она издавала радостные возгласы «А-а-а!» или «О-о-о!», словно наблюдала красочный фейерверк. Вдруг подруга запустила руку в открытый футляр из красной телячьей кожи и выпалила:
– Хочу себе такие за любые деньги!
Руди аж передернулся.
Речь шла о так называемой парюре, состоявшей из колье, браслета, кольца, броши и серег. Чисто ручная работа, инкрустация крупными кабошонами из изумрудов и мелких рубинов, сделано, видимо, около 1830 года. Схватив именно эти предметы, Аннелиза продемонстрировала хороший вкус, а заодно и полное непонимание того, сколько они могут стоить, и может ли она позволить себе подобную роскошь.
Поразмыслив, Руди назвал весьма корректную дружескую цену, от которой Аннелиза пришла в ужас.
– Господи помилуй! – воскликнула она, побледнела и почтительно вернула украшения в футляр.
Я невольно улыбнулась, но тут же вспомнила, как в самом начале профессиональной деятельности тоже с трудом справлялась с непреодолимым желанием оставить красивые вещи себе.
– Цепочка с огромным изумрудом не налезет на наши шеи, – сказала я подруге в утешение, – а букет цветов из твоего сада прекраснее, чем все эти побрякушки.
Аннелиза была другого мнения, потому что ни один цветок не сверкал так, как благородные камни.
– Я давно не слежу за событиями, – оправдалась я, – когда у нас следующие ярмарки?
По опыту я знала, что на крупной ярмарке антиквариата, как правило, удается сбыть одну-другую дорогую вещицу.
– В Дортмунде в сентябре, в Мюнхене в октябре, – ответил Руди, – а наша, в Райн-Майн-пассаже, только в феврале следующего года. К тому времени я умру от голода!
Аннелиза кое-как разобралась в сути дела и подключилась к обсуждению, что́ в нашем случае можно было бы предпринять.
– Если гора не идет к пророку, – обратилась она к Руди, – то пророку самому придется к ней подойти. Ну а поскольку настоящие денежные мешки, к большому сожалению, проходят мимо прекрасного магазинчика Лоры, то ей нужно сменить место расположения и перенестись во дворец какого-нибудь набоба!
Руди уже не воспринимал ее всерьез и отделался ответом, что у него-де нет для этого подходящего лотка, с каких торгуют вразнос. И все-таки арабское словечко «набоб» подсказало мне одну идею. Но я не стала сразу озвучивать ее, а отвела Руди в свою жилую комнату на первом этаже. Аннелиза предложила тем временем заняться в кухне приготовлением еды.
Как я и думала, мой последователь погряз в убытках. Только что я отчитала Руди за драгоценности, теперь настал черед взяться за его бухгалтерию. Увы, здесь царил хаос, и мне оставалось лишь удивляться, что банк решился выдать ему столь щедрый кредит. Финансы Руди беспокоили меня не только по соображениям гуманной заботы, но и из своекорыстных интересов. Из отступной суммы, за которую я ему передала магазин, он выплатил лишь маленький задаток.
– Дорогой мой! – воскликнула я. – Как можно было пойти на подобный риск? Тебя, наверное, в тот момент обуяла золотая лихорадка! Самым разумным в твоем положении было бы поехать с этим чемоданчиком в Цюрих и предложить вещи какому-нибудь известному ювелиру. Но мне пришла в голову другая идея…
Как всегда, спаржа Аннелизы удалась на славу. В качестве гарнира были поданы шварцвальдский окорок, молодой картофель и голландский соус. После клубничного торта-безе я рассказала об одном нашем бывшем клиенте. Он работал крупье в висбаденском казино. Семья же осталась в Италии. В принципе он был вполне достойным и уважаемым человеком, платил наличными и бегло говорил на нескольких европейских языках. Не кошерными казались только его истории с женщинами. Каждый раз, попав под обаяние очередной возлюбленной, он покупал для нее колечко старинной работы. Рассказывал всем им трогательную историю про то, что кольцо принадлежало его почившей матери, отчего таяли даже железные леди.
Благодаря ему у меня сложилась приблизительная картина, как формируется круг клиентов игорного дома. Определенную часть составляли любопытствующие туристы, но были также кандидаты из полусвета, кому требовалось отмыть свои денежки. Но особенно приветствовались нефтяные шейхи, для них траты на сотню тысяч евро не играли роли.
– Это идеальные клиенты, Руди! Если даме из гарема понравится диадема, то они определенно не станут долго торговаться. Тебе осталось лишь подъехать к какому-нибудь нефтяному шейху, и все твои проблемы в одночасье решатся.
После рислинга, который мы пили на обед, я откупорила бутылку шампанского. Собственно, я собиралась открыть ее на день рождения Аннелизы, но существует хорошее правило: отмечать праздники по мере того, как они случаются. Руди пьет быстро и много, Аннелиза постоянно чокается с ним и открывает еще одну бутылку, но уже не того качества. Они давно перешли друг с другом на «ты». Вдруг Аннелиза исчезает и вскоре появляется как примадонна в струящемся синем кафтане.
– Заклинаю всем святым, позволь надеть твои камни! – взмолилась она без театральной наигранности, и Руди не заставил себя долго упрашивать.
После Аннелизиного превращения в диву я тоже решила не оставаться в тени, нахлобучила на свою поседевшую голову диадему и стала выглядеть как королева Елизавета Вторая. Что касалось дурачеств, то Руди никогда не оставался в стороне. Он тотчас обвешался всякими побрякушками, как рождественская елка, нацепил на нос сверкавшие бриллиантами очки и воткнул в ухо мундштук. Аннелиза, покряхтывая, взобралась на стол, – не знаю, считать ли ее длинный до земли наряд своеобразным гендикапом или счастливым обстоятельством, – и лихо принялась исполнять арии из оперетт. Когда она запела: «Мой главный в жизни идеал – свиньи, свиной шпик…», мы с Руди запрыгали вокруг стонавшего и скрипевшего стола, пока наконец диадема не соскочила с моей головы.
В сильно подвыпившем состоянии Руди не мог вести машину. У нас в мансарде для таких случаев была предусмотрена кровать со свежим бельем и зубной щеткой, и он с благодарностью принял предложение.
– По-п-пробую в-втереться в дру-зья, ведь с-со сво-ими никогда не то-оргу-ю-тся, – с трудом совладав с языком, пообещал Руди и полез на четвереньках вверх по лестнице.
На следующее утро я на удивление не чувствовала себя разбитой, наоборот, меня переполняли приятные ощущения, и я словно обрела окрыленность. Будто после ночи любви, хотя об этом многие годы не могло быть и речи. Потянувшись и с наслаждением зевнув, я вдруг сообразила, в чем дело: вчера я смеялась до колик. Это лучше любой гимнастики, подумала я и бодро выпрыгнула из постели. Что-то больно кольнуло в пояснице, но я не придала этому значения, – еще не хватало портить себе хорошее настроение.
Аннелиза тоже выглядела веселой и, к счастью, не напевала арии, а молча ставила булочки на стол. Я выключила радио и сняла с плиты засвистевший чайник.
– Какой восхитительный молодой человек, – прокомментировала она вчерашнее веселье. – Так и хочется обнять!
– По мне, так никто не мешает тебе немного пофлиртовать, но не рассчитывай на многое, – предупредила я, – он гомик с рождения.
– Я же не чокнутая, – сверкнув на меня глазами, обиженно парировала подруга. – Почему ты постоянно норовишь испортить мне удовольствие?
Пару секунд мы обе сердито смотрели в окно, но затем дружно рассмеялись.
Тянуть с утренним кофе и завтраком дальше было невмоготу, но мы решили не будить гостя – пусть выспится в тишине и покое. Магазин сегодня тоже пусть побудет закрытым.
И все же настроение Аннелизы беспокоило. Я попыталась втолковать ей, что не следует недооценивать Руди. Вчера он вел себя как клоун, однако его можно считать кем угодно, но только не легкомысленным человеком.
– По своему типу он скорее художник с утонченным вкусом, – объяснила я.
– Да поняла уже, поняла, – усмехнулась Аннелиза. – У меня и в мыслях не было переманивать его у тебя, ревнивая коза!
В этот момент в дверях появился Руди, и мы смутились. Хочется думать, он ничего не понял из нашей перебранки.
Руди порезался во время бритья и выглядел не так свежо, как вчера во время обеда. Он отказался от кофе и булочек и вместо этого вскипятил себе отдельно чай.
Похвально, конечно, что Руди сам себя обслужил, но надо же было ему схватить непременно нимфенбургскую чашку, которую я выставила для украшения! Он еще не сделал ни одного глотка, все размешивал и размешивал сахар; наконец его внимание приковала кухонная люстра, которая досталась Аннелизе от родителей. Колесо от телеги, закрепленное на потолке с помощью цепей, на колесе посажены четыре лампы в грубых кованых железных держателях. Мы с Аннелизой тем временем болтали о погоде.
– В Висбадене меня знает каждая собака, – внезапно и по-простецки грубо сказал Руди, – я не могу там приставать ко всем шейхам подряд. Меня быстро примут за проститута! Лучше нам начать в Баден-Бадене!
– Нам? – удивились мы с Аннелизой.
Выяснилось, что ночью Руди чуть ли не до утра ломал голову над этим вопросом и составил план. Если кто-то и умел одновременно сочетать в себе серьезность и невинность, так это две славные пожилые дамочки.
– Правильно, – кивнула я, – мы можем позволить себе ввозить контрабанду, воровать, торговать наркотиками, убивать, заниматься вымогательством и похищать людей с целью выкупа сколько угодно, и никто нас не заподозрит. Никто даже не сумеет описать наши личности, поскольку на нас давным-давно перестали обращать внимание. Мы – серые пантеры, невидимая армия призраков нации.
– Лора! – воскликнул Руди. – Как ты прекрасно сказала! Это как в «Мышьяке и старых кружевах»! Но я вовсе не собирался подвигнуть вас на кражу!
Но главное тут – шутка. Аннелиза давно горела нетерпением что-нибудь отмочить и тут громко затянула:
– Тео, мы едем в Лодзь! Мы закатим там такой праздник, что забудем обо всем в мире!
Вот в чем заключался наш план: в холле самой изысканной гостиницы-санатория заказываем аперитив и рассматриваем крупных капиталистов. На Руди возлагается задача вступать с ними в разговор.
В качестве репетиции он разыграл перед нами сцену. Повязал на шарообразную вазу кухонное полотенце в красную клетку и стал нашептывать на ухо воображаемому шейху:
– Посмотрите назад, видите там, в кресле, мою двоюродную бабушку? Она очень знатного происхождения. Бедняга вчера просадила все свое состояние, и теперь ей не остается ничего другого, как расстаться с фамильными драгоценностями!
– Чего уж, скажи сразу – прабабушка! – обиделась я. – Тети будет достаточно!
Моя подруга, которая всю жизнь переживала, что не попала на сцену, получила сильное впечатление.
– А какая роль уготована мне? – поинтересовалась она.
Шуточки Руди зачастую были на грани приличия. Вот и сейчас он прыснул со смеху:
– Моей няньки, естественно!
Я злорадно усмехнулась.
– Аннелиза будет играть важную роль второго плана – камеристку! – объявил Руди.
Аннелиза не согласилась ни с одним из этих предложений. Теперь и я со всей серьезностью выразила протест:
– Мы тут не собираемся разыгрывать ни «Марию Стюарт», ни оперу Моцарта! И на самом деле пожилых камеристок не бывает. Аннелиза будет поддерживать нас в качестве моей подруги, и ни слова больше!
– Тогда вперед, девочки! – подвел итог Руди, в котором проснулась жажда действия. – Принарядитесь и наведите марафет! Но ценные украшения ты лучше наденешь потом, Лора. Мне кажется, что так будет безопаснее.
Мы договорились, что поедем на моей машине. Отправляемся через час. От Шветцингена до Баден-Бадена километров сто, не более.
Аннелиза проревела на всю лестничную клетку: «Л-о-о-о-ра!», и я торопливо нацепила нитку жемчуга. Если кто-то и разбирается в красивых украшениях, то это Руди. Мы оба были рады встрече и сердечно обнялись.
– Взгляни! Ручная работа! – Он с гордостью показал на свои ботинки.
Аннелиза тоже не могла отвести глаз от его ботинок, которые были явно разных размеров. Налюбовавшись должным образом на новое приобретение, я перешла на строгий тон и спросила, может ли он такое позволить себе? Собственно говоря, нет. Но Руди экономил на других вещах, которые не считал для себя первостепенно важными. Ездил на древней машине, жил со сломанным телевизором, холодильник ему достался от умершей бабушки.
До ужина Руди успел мне показать старинные украшения, которые привез в ювелирном чемоданчике.
– А мне можно? – спросила Аннелиза, подсаживаясь поближе.
Запачканные в земле руки подруга протирает бумажной салфеткой. Руди извлек из чемоданчика мелкие изящные предметы роскоши, которые приобрел из того же наследства. Там были мундштуки из слоновой кости, серебряные очечники, флаконы для духов из венецианского стекла, складной лорнет, коробочки для пилюль, золотые медали, эмалированная пряжка для ремня, карманные часы. Нашлись даже отделанные бриллиантами солнечные очки. Они произвели на Аннелизу столь мощное впечатление, что она долго не могла успокоиться. Затем Руди торжественно достал из чемоданчика настоящие драгоценности и для большего эффекта разложил на черном бархате. Кольца, броши, серьги, колье и диадему – самое ценное сокровище.
– Ну, что ты теперь скажешь? – с надеждой спросил он.
У меня уже была лупа наготове, и я стала добросовестно рассматривать предмет за предметом, принадлежавшие разным эпохам. Модные в прошлом столетии кольца с удлиненными камнями и змейками, тяжелые серьги и браслеты, несомненно, можно было продать за хорошую цену. Но реализовать все эти украшения с алмазами и другими драгоценными камнями представлялось сложным. Все это были музейные ценности, и их могли приобрести лишь очень богатые коллекционеры. Мой бывший магазинчик «Золотое дно» ко всему прочему никогда не являлся ювелирным, куда мог случайно забрести какой-нибудь миллионер. Считалось, что нам улыбалось счастье, если в магазин заглядывали зубные врачи и владельцы небольших фабрик и решались потратить чуть больше к пятидесятилетию своих женушек.
Я изложила Руди свои соображения, но он и после этого не смутился. Немного застенчиво признается, что сильно привязался к своим сокровищам и охотнее всего оставил бы их себе. Я рассказываю, что Перси оберегал дорогие для него вещи как зеницу ока. Вспоминаю об одном случае, о котором прочитала в книге, – как некий одержимый ювелир убил покупателя, чтобы любимое украшение не ушло в чужие руки. Однако Руди в этом примере находит лишь еще одно подтверждение тому, что правильно оценил художественную цену своей коллекции.
Наивным дитя природы Аннелизу, разумеется, не назовешь, и все же у нее напрочь отсутствовала сдержанность, которой природа иногда награждает благородные натуры. Все это время она издавала радостные возгласы «А-а-а!» или «О-о-о!», словно наблюдала красочный фейерверк. Вдруг подруга запустила руку в открытый футляр из красной телячьей кожи и выпалила:
– Хочу себе такие за любые деньги!
Руди аж передернулся.
Речь шла о так называемой парюре, состоявшей из колье, браслета, кольца, броши и серег. Чисто ручная работа, инкрустация крупными кабошонами из изумрудов и мелких рубинов, сделано, видимо, около 1830 года. Схватив именно эти предметы, Аннелиза продемонстрировала хороший вкус, а заодно и полное непонимание того, сколько они могут стоить, и может ли она позволить себе подобную роскошь.
Поразмыслив, Руди назвал весьма корректную дружескую цену, от которой Аннелиза пришла в ужас.
– Господи помилуй! – воскликнула она, побледнела и почтительно вернула украшения в футляр.
Я невольно улыбнулась, но тут же вспомнила, как в самом начале профессиональной деятельности тоже с трудом справлялась с непреодолимым желанием оставить красивые вещи себе.
– Цепочка с огромным изумрудом не налезет на наши шеи, – сказала я подруге в утешение, – а букет цветов из твоего сада прекраснее, чем все эти побрякушки.
Аннелиза была другого мнения, потому что ни один цветок не сверкал так, как благородные камни.
– Я давно не слежу за событиями, – оправдалась я, – когда у нас следующие ярмарки?
По опыту я знала, что на крупной ярмарке антиквариата, как правило, удается сбыть одну-другую дорогую вещицу.
– В Дортмунде в сентябре, в Мюнхене в октябре, – ответил Руди, – а наша, в Райн-Майн-пассаже, только в феврале следующего года. К тому времени я умру от голода!
Аннелиза кое-как разобралась в сути дела и подключилась к обсуждению, что́ в нашем случае можно было бы предпринять.
– Если гора не идет к пророку, – обратилась она к Руди, – то пророку самому придется к ней подойти. Ну а поскольку настоящие денежные мешки, к большому сожалению, проходят мимо прекрасного магазинчика Лоры, то ей нужно сменить место расположения и перенестись во дворец какого-нибудь набоба!
Руди уже не воспринимал ее всерьез и отделался ответом, что у него-де нет для этого подходящего лотка, с каких торгуют вразнос. И все-таки арабское словечко «набоб» подсказало мне одну идею. Но я не стала сразу озвучивать ее, а отвела Руди в свою жилую комнату на первом этаже. Аннелиза предложила тем временем заняться в кухне приготовлением еды.
Как я и думала, мой последователь погряз в убытках. Только что я отчитала Руди за драгоценности, теперь настал черед взяться за его бухгалтерию. Увы, здесь царил хаос, и мне оставалось лишь удивляться, что банк решился выдать ему столь щедрый кредит. Финансы Руди беспокоили меня не только по соображениям гуманной заботы, но и из своекорыстных интересов. Из отступной суммы, за которую я ему передала магазин, он выплатил лишь маленький задаток.
– Дорогой мой! – воскликнула я. – Как можно было пойти на подобный риск? Тебя, наверное, в тот момент обуяла золотая лихорадка! Самым разумным в твоем положении было бы поехать с этим чемоданчиком в Цюрих и предложить вещи какому-нибудь известному ювелиру. Но мне пришла в голову другая идея…
Как всегда, спаржа Аннелизы удалась на славу. В качестве гарнира были поданы шварцвальдский окорок, молодой картофель и голландский соус. После клубничного торта-безе я рассказала об одном нашем бывшем клиенте. Он работал крупье в висбаденском казино. Семья же осталась в Италии. В принципе он был вполне достойным и уважаемым человеком, платил наличными и бегло говорил на нескольких европейских языках. Не кошерными казались только его истории с женщинами. Каждый раз, попав под обаяние очередной возлюбленной, он покупал для нее колечко старинной работы. Рассказывал всем им трогательную историю про то, что кольцо принадлежало его почившей матери, отчего таяли даже железные леди.
Благодаря ему у меня сложилась приблизительная картина, как формируется круг клиентов игорного дома. Определенную часть составляли любопытствующие туристы, но были также кандидаты из полусвета, кому требовалось отмыть свои денежки. Но особенно приветствовались нефтяные шейхи, для них траты на сотню тысяч евро не играли роли.
– Это идеальные клиенты, Руди! Если даме из гарема понравится диадема, то они определенно не станут долго торговаться. Тебе осталось лишь подъехать к какому-нибудь нефтяному шейху, и все твои проблемы в одночасье решатся.
После рислинга, который мы пили на обед, я откупорила бутылку шампанского. Собственно, я собиралась открыть ее на день рождения Аннелизы, но существует хорошее правило: отмечать праздники по мере того, как они случаются. Руди пьет быстро и много, Аннелиза постоянно чокается с ним и открывает еще одну бутылку, но уже не того качества. Они давно перешли друг с другом на «ты». Вдруг Аннелиза исчезает и вскоре появляется как примадонна в струящемся синем кафтане.
– Заклинаю всем святым, позволь надеть твои камни! – взмолилась она без театральной наигранности, и Руди не заставил себя долго упрашивать.
После Аннелизиного превращения в диву я тоже решила не оставаться в тени, нахлобучила на свою поседевшую голову диадему и стала выглядеть как королева Елизавета Вторая. Что касалось дурачеств, то Руди никогда не оставался в стороне. Он тотчас обвешался всякими побрякушками, как рождественская елка, нацепил на нос сверкавшие бриллиантами очки и воткнул в ухо мундштук. Аннелиза, покряхтывая, взобралась на стол, – не знаю, считать ли ее длинный до земли наряд своеобразным гендикапом или счастливым обстоятельством, – и лихо принялась исполнять арии из оперетт. Когда она запела: «Мой главный в жизни идеал – свиньи, свиной шпик…», мы с Руди запрыгали вокруг стонавшего и скрипевшего стола, пока наконец диадема не соскочила с моей головы.
В сильно подвыпившем состоянии Руди не мог вести машину. У нас в мансарде для таких случаев была предусмотрена кровать со свежим бельем и зубной щеткой, и он с благодарностью принял предложение.
– По-п-пробую в-втереться в дру-зья, ведь с-со сво-ими никогда не то-оргу-ю-тся, – с трудом совладав с языком, пообещал Руди и полез на четвереньках вверх по лестнице.
На следующее утро я на удивление не чувствовала себя разбитой, наоборот, меня переполняли приятные ощущения, и я словно обрела окрыленность. Будто после ночи любви, хотя об этом многие годы не могло быть и речи. Потянувшись и с наслаждением зевнув, я вдруг сообразила, в чем дело: вчера я смеялась до колик. Это лучше любой гимнастики, подумала я и бодро выпрыгнула из постели. Что-то больно кольнуло в пояснице, но я не придала этому значения, – еще не хватало портить себе хорошее настроение.
Аннелиза тоже выглядела веселой и, к счастью, не напевала арии, а молча ставила булочки на стол. Я выключила радио и сняла с плиты засвистевший чайник.
– Какой восхитительный молодой человек, – прокомментировала она вчерашнее веселье. – Так и хочется обнять!
– По мне, так никто не мешает тебе немного пофлиртовать, но не рассчитывай на многое, – предупредила я, – он гомик с рождения.
– Я же не чокнутая, – сверкнув на меня глазами, обиженно парировала подруга. – Почему ты постоянно норовишь испортить мне удовольствие?
Пару секунд мы обе сердито смотрели в окно, но затем дружно рассмеялись.
Тянуть с утренним кофе и завтраком дальше было невмоготу, но мы решили не будить гостя – пусть выспится в тишине и покое. Магазин сегодня тоже пусть побудет закрытым.
И все же настроение Аннелизы беспокоило. Я попыталась втолковать ей, что не следует недооценивать Руди. Вчера он вел себя как клоун, однако его можно считать кем угодно, но только не легкомысленным человеком.
– По своему типу он скорее художник с утонченным вкусом, – объяснила я.
– Да поняла уже, поняла, – усмехнулась Аннелиза. – У меня и в мыслях не было переманивать его у тебя, ревнивая коза!
В этот момент в дверях появился Руди, и мы смутились. Хочется думать, он ничего не понял из нашей перебранки.
Руди порезался во время бритья и выглядел не так свежо, как вчера во время обеда. Он отказался от кофе и булочек и вместо этого вскипятил себе отдельно чай.
Похвально, конечно, что Руди сам себя обслужил, но надо же было ему схватить непременно нимфенбургскую чашку, которую я выставила для украшения! Он еще не сделал ни одного глотка, все размешивал и размешивал сахар; наконец его внимание приковала кухонная люстра, которая досталась Аннелизе от родителей. Колесо от телеги, закрепленное на потолке с помощью цепей, на колесе посажены четыре лампы в грубых кованых железных держателях. Мы с Аннелизой тем временем болтали о погоде.
– В Висбадене меня знает каждая собака, – внезапно и по-простецки грубо сказал Руди, – я не могу там приставать ко всем шейхам подряд. Меня быстро примут за проститута! Лучше нам начать в Баден-Бадене!
– Нам? – удивились мы с Аннелизой.
Выяснилось, что ночью Руди чуть ли не до утра ломал голову над этим вопросом и составил план. Если кто-то и умел одновременно сочетать в себе серьезность и невинность, так это две славные пожилые дамочки.
– Правильно, – кивнула я, – мы можем позволить себе ввозить контрабанду, воровать, торговать наркотиками, убивать, заниматься вымогательством и похищать людей с целью выкупа сколько угодно, и никто нас не заподозрит. Никто даже не сумеет описать наши личности, поскольку на нас давным-давно перестали обращать внимание. Мы – серые пантеры, невидимая армия призраков нации.
– Лора! – воскликнул Руди. – Как ты прекрасно сказала! Это как в «Мышьяке и старых кружевах»! Но я вовсе не собирался подвигнуть вас на кражу!
Но главное тут – шутка. Аннелиза давно горела нетерпением что-нибудь отмочить и тут громко затянула:
– Тео, мы едем в Лодзь! Мы закатим там такой праздник, что забудем обо всем в мире!
Вот в чем заключался наш план: в холле самой изысканной гостиницы-санатория заказываем аперитив и рассматриваем крупных капиталистов. На Руди возлагается задача вступать с ними в разговор.
В качестве репетиции он разыграл перед нами сцену. Повязал на шарообразную вазу кухонное полотенце в красную клетку и стал нашептывать на ухо воображаемому шейху:
– Посмотрите назад, видите там, в кресле, мою двоюродную бабушку? Она очень знатного происхождения. Бедняга вчера просадила все свое состояние, и теперь ей не остается ничего другого, как расстаться с фамильными драгоценностями!
– Чего уж, скажи сразу – прабабушка! – обиделась я. – Тети будет достаточно!
Моя подруга, которая всю жизнь переживала, что не попала на сцену, получила сильное впечатление.
– А какая роль уготована мне? – поинтересовалась она.
Шуточки Руди зачастую были на грани приличия. Вот и сейчас он прыснул со смеху:
– Моей няньки, естественно!
Я злорадно усмехнулась.
– Аннелиза будет играть важную роль второго плана – камеристку! – объявил Руди.
Аннелиза не согласилась ни с одним из этих предложений. Теперь и я со всей серьезностью выразила протест:
– Мы тут не собираемся разыгрывать ни «Марию Стюарт», ни оперу Моцарта! И на самом деле пожилых камеристок не бывает. Аннелиза будет поддерживать нас в качестве моей подруги, и ни слова больше!
– Тогда вперед, девочки! – подвел итог Руди, в котором проснулась жажда действия. – Принарядитесь и наведите марафет! Но ценные украшения ты лучше наденешь потом, Лора. Мне кажется, что так будет безопаснее.
Мы договорились, что поедем на моей машине. Отправляемся через час. От Шветцингена до Баден-Бадена километров сто, не более.
6
Во времена моего детства нежные прикосновения могли позволить себе влюбленные и ближайшие родственники, и только благодаря следующему поколению мы узнали, что и друзья могут обнять друг друга или поцеловать в щечку при встрече или прощании. Крепкое рукопожатие у нас, людей старшего возраста, все равно осталось основным способом выражать чувства. Думаю, мы с Аннелизой не смогли бы преодолеть неловкость, если бы спустя годы ни с того ни с сего нам пришлось целоваться. Удивительно, что мы это делаем с людьми моложе нас, с которыми и знакомы не так давно и такой тесной сердечной дружбы между нами нет.
Однако были и есть личности, кого я называю «любителями погладить по спинке». От этих не отделаешься одним лишь вошедшим в моду поцелуем, они игнорируют всякую дистанцию, на какую претендует современный человек. Они норовят подойти к тебе вплотную и преследуют, когда попытаешься от них незаметно увильнуть. Отвертеться от них можно, если отдаляться от первоначальной позиции потихоньку, метр за метром. К такому типу принадлежала одна моя бывшая клиентка, покойный муж Аннелизы тоже здорово грузил ближних. Мне без разницы, хотел ли он подобным образом завоевать меня или территорию; противно и то и другое, ненавижу, когда на меня наседают и дышат в лицо.
Буркхард умел выглядеть обаятельным, и на его трюки я часто попадалась. Поскольку мы никогда не успевали вовремя приготовить посадочные места, – стулья или кресла ни за что не желали двигаться, – то он заботился о том, чтобы попридержать гостей некоторое время в прихожей. Затем, выставив вперед свой большой живот, загонял несчастные жертвы в гостиную и там стремился прижать к стенке, откуда они уже не могли сбежать от него. Аннелизе приходилось выручать зажатых между мужем и стеной гостей, прогоняя своего Харди в подвал за вином.
В последние годы жизни свою силу Харди употреблял, чтобы тиранить жену, поскольку у альфа-самца, страдающего недержанием, уже плохо получается «поглаживать по спинке». Как и многие другие больные со стажем, он стал ненавидеть здоровых. Дети давно нашли спасение в бегстве, не желая плясать под его дудку, и он решил отыграться на Аннелизе. Она очень долго безропотно сносила его деспотизм.
За рулем я обычно предаюсь размышлениям. Я еду не торопясь по шоссе в направлении Базеля. Аннелиза сидит рядом и не подозревает, что я мысленно копаюсь в ее минувшем браке. Похоже, и она думала о чем-то своем. Вот уже полчаса мы были вынуждены безмолвствовать, потому что Руди сложился на заднем сиденье и уснул. Очень кстати. Не надо было ему видеть, что я веду автомобиль как копуша. Зато он твердо пообещал, что обратно сам повезет нас.
Для Аннелизы это тоже был особенный день. Ради нашей небольшой экскурсии она рассталась со своим обычным нарядом, в котором походила на огородное пугало. На ней был черный костюм, купленный по случаю погребения мужа – достойный повод для непредвиденной траты, – и сейчас она больше напоминала трубочиста. На темном фоне изумруды смотрятся выгоднее, шепнула она мне перед отъездом, потому что хотела еще раз приложить колье, прежде чем оно будет продано.
Перед съездом с автобана Руди проснулся, и мы смогли наконец поговорить. Аннелиза попросила высадить ее у вокзала.
– Как это понимать? – удивилась я. – Уж не собираешься ли ты увильнуть?
– Вероятно, я окажусь на месте даже раньше вас, – улыбнулась она. – Доберусь на такси. Вы еще будете искать, куда поставить машину, а я уже буду сидеть в отеле.
Мы с Руди ничего не поняли. Пришлось Аннелизе терпеливо объяснять:
– Если кто-то и обладает важной информацией, то водители такси. Но если хочешь разузнать о том, что творится вокруг, придется немного с кем-нибудь из них проехать.
По части такси у Аннелизы имелся многолетний опыт. Она хотя и сдала на права, но Харди практически никогда не подпускал ее к управлению. Постепенно она совершенно забыла, как это делается, и радовалась, что эту функцию я взяла на себя. Аннелиза еще раз брызнула себе в вырез пиджака «Шанель № 5», ухмыльнулась в мою сторону и направилась к вокзалу.
Однако были и есть личности, кого я называю «любителями погладить по спинке». От этих не отделаешься одним лишь вошедшим в моду поцелуем, они игнорируют всякую дистанцию, на какую претендует современный человек. Они норовят подойти к тебе вплотную и преследуют, когда попытаешься от них незаметно увильнуть. Отвертеться от них можно, если отдаляться от первоначальной позиции потихоньку, метр за метром. К такому типу принадлежала одна моя бывшая клиентка, покойный муж Аннелизы тоже здорово грузил ближних. Мне без разницы, хотел ли он подобным образом завоевать меня или территорию; противно и то и другое, ненавижу, когда на меня наседают и дышат в лицо.
Буркхард умел выглядеть обаятельным, и на его трюки я часто попадалась. Поскольку мы никогда не успевали вовремя приготовить посадочные места, – стулья или кресла ни за что не желали двигаться, – то он заботился о том, чтобы попридержать гостей некоторое время в прихожей. Затем, выставив вперед свой большой живот, загонял несчастные жертвы в гостиную и там стремился прижать к стенке, откуда они уже не могли сбежать от него. Аннелизе приходилось выручать зажатых между мужем и стеной гостей, прогоняя своего Харди в подвал за вином.
В последние годы жизни свою силу Харди употреблял, чтобы тиранить жену, поскольку у альфа-самца, страдающего недержанием, уже плохо получается «поглаживать по спинке». Как и многие другие больные со стажем, он стал ненавидеть здоровых. Дети давно нашли спасение в бегстве, не желая плясать под его дудку, и он решил отыграться на Аннелизе. Она очень долго безропотно сносила его деспотизм.
За рулем я обычно предаюсь размышлениям. Я еду не торопясь по шоссе в направлении Базеля. Аннелиза сидит рядом и не подозревает, что я мысленно копаюсь в ее минувшем браке. Похоже, и она думала о чем-то своем. Вот уже полчаса мы были вынуждены безмолвствовать, потому что Руди сложился на заднем сиденье и уснул. Очень кстати. Не надо было ему видеть, что я веду автомобиль как копуша. Зато он твердо пообещал, что обратно сам повезет нас.
Для Аннелизы это тоже был особенный день. Ради нашей небольшой экскурсии она рассталась со своим обычным нарядом, в котором походила на огородное пугало. На ней был черный костюм, купленный по случаю погребения мужа – достойный повод для непредвиденной траты, – и сейчас она больше напоминала трубочиста. На темном фоне изумруды смотрятся выгоднее, шепнула она мне перед отъездом, потому что хотела еще раз приложить колье, прежде чем оно будет продано.
Перед съездом с автобана Руди проснулся, и мы смогли наконец поговорить. Аннелиза попросила высадить ее у вокзала.
– Как это понимать? – удивилась я. – Уж не собираешься ли ты увильнуть?
– Вероятно, я окажусь на месте даже раньше вас, – улыбнулась она. – Доберусь на такси. Вы еще будете искать, куда поставить машину, а я уже буду сидеть в отеле.
Мы с Руди ничего не поняли. Пришлось Аннелизе терпеливо объяснять:
– Если кто-то и обладает важной информацией, то водители такси. Но если хочешь разузнать о том, что творится вокруг, придется немного с кем-нибудь из них проехать.
По части такси у Аннелизы имелся многолетний опыт. Она хотя и сдала на права, но Харди практически никогда не подпускал ее к управлению. Постепенно она совершенно забыла, как это делается, и радовалась, что эту функцию я взяла на себя. Аннелиза еще раз брызнула себе в вырез пиджака «Шанель № 5», ухмыльнулась в мою сторону и направилась к вокзалу.