Нортон Андрэ. Морская крепость

   Но главная задача отражения опасности с моря всегда выпадала на Морскую крепость. Ее гавань слишком мала, чтобы привлекать торговые корабли из больших портов на юге, но в то же время это единственное убежище для одиноких кораблей в этом районе.
   «Но все это неважно, — думал Тарлах, — ни экономические трудности, ни опасность со стороны моря или суши, ни разбойники. Человек здесь может быть счастлив. В этом месте можно пустить корни, строить дома и растить детей, слиться с миром, приветствовать тех, кто тоже согласен работать, радоваться миру, который может стать домом, где можно снова стать сильным и счастливым…»
   Мысли его прервались, вернее, начали расплываться. Подействовали шелест ветерка, гул морского прибоя и приятное дневное тепло, и Тарлах позволил своим мыслям унестись далеко.
   Но это недолгое забытье прервал отдаленный крик в вышине, и Тарлах непроизвольно взглянул в небо, отыскивая кричащую птицу. Это был Бросающий Вызов Буре. Тарлаха заполнила радость: он следил, как его сокол взмывает вверх вместе с Солнечным Лучом Бреннана. Неосознанно он напряг мышцы, как будто хотел присоединиться к своему спутнику в бесконечной свободе полета, присоединиться и телом, и духом.
   Полет представлял собой просто игру, это птичий способ выразить радость прекрасным днем, но в то же время, как и любая пара в отряде, они летали и с другой, гораздо более серьезной и постоянной щелью. Эти соколы — высокогорные птицы, и Морская крепость полностью отвечала их природным запросам. И потому ежегодное спаривание принесло так много потомства, как никогда с тех пор, как фальконеры покинули Гнездо и катастрофа заставила их пуститься в странствия. Еще одно такое спаривание, ещё один год в долине, и будущее черно-белых птиц обеспечено. И даже если люди, спутники птиц, исчезнут, сохранение птичьего рода послужит для них утешением.
   Но тут у Тарлаха перехватило дыхание. На берегу появилась Уна. Она направлялась к нему, но услышала крик птиц и остановилась, наблюдая за ними. К его ужасу, она подняла руку в приветствии его народа, и соколы — они ответили, не просто признали её присутствие, но и приветствовали как своего.
   Она понимает! Эта проклятая женщина понимает мысли и поступки птиц!
   За несколько мгновений он добежал до нее. Грубо схватил за руку, развернул, заставив смотреть себе в лицо.
   — Ведьма! Не смей применять к ним свои заклинания!
   Уна попыталась высвободиться, но поняв, что не сможет, застыла неподвижно, если не считать сверкающих глаз, полных зеленого огня негодования.
   — Ты судишь по странным меркам, фальконер. Для тебя это естественный способ общения с другим видом. Для меня — отклонение, нечто позорное и грязное, чего следует опасаться. Ее презрение ударило его, как бичом, но он не уступал.
   — Для тебя это неестественно.
   — Тогда очень трудно будет понять, почему ни одно животное по-своему не отказывало мне в приветствии и в добром пожелании.
   Хватка его чуть ослабла, и она смогла вырвать руку.
   — Да, такой дар не часто встречается у моего народа, и мне всю жизнь приходилось следить за собой, иначе меня назвали бы выродком или ещё похуже, горем и позором моего дома. Я и перед тобой не хотела открываться, но соколы сами приветствовали меня, и я не увидела в этом вреда. — Она отвернулась от Тарлаха. — Наверно, я не должна была ожидать от тебя другой реакции.
   Голос её дрожал, она торопливо пошла обратно.
   Тарлах поморщился, поняв, какие боль и гнев звучали в её голосе.
   Справедливый гнев. Ему не нужен был упрек соколов, чтобы понять это.
   — Леди! Леди Уна! Подожди!
   Женщина остановилась и снова повернулась к нему, ничего не говоря.
   Он остановился перед ней и стоял, как оруженосец перед рыцарем.
   — Я поступил неправильно…
   — Да! — Уна холодно смотрела на него. Плечи её были расправлены. — Подготовь своего коня, капитан, и прикажи, чтобы подготовили моего. Кажется, мысли о колдовстве у тебя всегда на уме, а обвинения — на языке. Вся наша местность свободна от колдовства, но у меня есть подруга, которая тебе явно покажется подозрительной. Она не последовательница Тени, но ты должен судить сам. Если рассудишь по-другому или твой страх окажется слишком сильным, тогда уходи и не трать больше моего времени и средств. Рука наемника легла на рукоять меча, и он с большим трудом заставил себя не обнажать оружие.
   — Берегись, женщина. Мы дали клятву служить…
   — Будь проклята ваша клятва! Какая мне от тебя польза, если ты будешь ненавидеть меня больше врага? В конце концов Огин ведь мужчина, — горько добавила она. — Какая разница, если он заманивает и грабит корабли, чтобы увеличить свои богатства?
   — Злое суждение!
   — Почему бы ему и меня так же не использовать? Подготовься к поездке, фальконер, и нужно будет решать, останешься ли ты со своими людьми у меня на службе.

Глава пятая

   Они выехали из Круглой башни в мрачном молчании. Тарлах подумал, не совершает ли он глупость, никому не говоря о своем отъезде, отправляясь с этой женщиной наедине, но в следующее мгновение отбросил эту мысль. Да, гордость и обида отталкивают его, но его обязанность — изучить местные условия и их влияние на отряд, а это, к несчастью, включает и посещение мест, где действует Сила. Что касается Уны, то с ними Бросающий Вызов Буре, и поэтому командир фальконеров знал, что бы ни собиралась делать женщина, сознательно она не причинит вреда ни птице, ни ему самому. Такое предательство ей не свойственно. Он вынужден признать это, несмотря на все свое раздражение.
   Они продолжали молчать, время шло, и наемник все больше и больше тревожился. Он никогда не считал, что владелица долины навязывает ему свои разговоры, но теперь вдруг понял, как наслаждался её рассказами о своей земле, наблюдениями местности и удивительно большого количества её диких обитателей, часто совершенно поразительными ответами на его замечания. Теперь, когда это общение неожиданно прекратилось, он чувствовал себя так, словно что-то безвозвратно потерял. И чувство это было тем более неприятным и болезненным, что в ссоре виноват он сам.
   Наконец он послал свою лошадь вперед и поравнялся с жеребцом Уны.
   — Неужели мое преступление так велико? — мрачно спросил он.
   — Нет. Тебя нельзя винить в том, что ты таков, какой есть. Я сержусь главным образом потому, что твое отношение ко мне заставило меня высказать все это.
   Она серьезно посмотрела на него.
   — Женщины тоже умеют дружить. И мы ценим друзей не меньше вас, ценим их близость и уверенность, которую они нам дают.
   Я, вероятно, ценю это больше других, потому что у меня есть только одна подруга, одна сестра моей души. У меня не было братьев и сестер, а если в соседних долинах и были девочки моего возраста, это было очень далеко и мы не могли встречаться А что касается местных детей, отец считал, что мне не стоит играть с ними, особенно когда примирился с мыслью, что наследников у него больше не будет.
   Мои дни были целиком заполнены, но мне не хватало подруги. Чем старше я становилась, тем больше нужен был кто-то, с кем я могла бы дружить и вместе познавать жизнь. И вот словно Янтарная Леди Помогла мне. Я как-то оказалась в том месте, куда мы с тобой едем, и встретила там девушку, свою ровесницу, которая любит Морскую крепость, как я, и которую интересует то же, что меня. У нас с ней даже одно имя.
   Она улыбнулась этому воспоминанию о встрече, но почти сразу снова стала серьезной.
   — Она не человек, вернее не совсем такой человек, как мы, и даже ребенком я понимала, что она должна держаться подальше от людей. Она до сих пор никому не показывается. Уна услышала, как он резко перевел дыхание, и кивнула.
   — Да, для меня эти встречи могли стать опасными, но мне повезло. Мне очень дорога была эта дружба, но я рассказала о ней матери и няньке, которая была мудрой женщиной с большими способностями. Они встретились с другой Уной и одобрили нашу дружбу, но они единственные, кто видел её.
   Глаза Тарлаха потемнели от тревоги.
   — Если эта… Уна не связана со злом, почему ты считала,, что нужно скрывать ваши встречи?
   — Отчасти потому, что таково было её желание, как я уже упоминала, отчасти из-за меня. Дочь хозяина долины всегда должна думать и действовать, помня о своем положении. А я была к тому же и наследницей. Нельзя было допустить, чтобы меня сочли странной, связанной с тем, чего лучше не касаться. У меня большие способности к лечению, гораздо большие, чем у любой девушки благородного происхождения — ты ведь знаешь, что это часть нашего образования. И из-за моего пола и положения все принимали этот талант с благодарностью. Однако на любые другие способности, связанные с Силой, смотрели бы не так благосклонно.
   — Никаких разговоров с животными или дружбы с Древними?
   — И то, и другое стало бы препятствием для моего вступления в права наследства.
   — Но Сила в той или иной форме проявляется во многих родах из долин, — напомнил он ей. — И обычно не вызывает негодования.
   — Да, но такой дар считается подарком — или проклятием — древности. В нашем семействе никто не умел общаться с животными и не был связан с Древними.
   — То, что в другом месте приветствуется, здесь и в наши дни встретилось бы с осуждением?
   — Да, учитывая обычаи нашего народа. Уже одно то, что женщина долго правит долиной, у многих вызывает негодование.
   Тарлах внимательно смотрел на нее.
   — Однако ты хочешь отвести меня к своей подруге?
   — Должна. Возможно, тебе придется сражаться за меня, и ты должен мне доверять. В глубине сердца ты должен знать, что я на стороне Света, а не Тьмы.
   Он наклонил голову.
   — Я хочу сказать, что у меня и нет таких подозрений относительно тебя.
   — Ты должен их иметь. Ты ведь фальконер.
   — У нас есть на это причины, леди, — негромко проговорил он.
   — Я и не думала иначе, особенно после того, как немного узнала тебя, — печально ответила она.
   — Ты не спрашиваешь об этих причинах?
   — У меня нет такого права, — возразила Уна. — Это история фальконеров и дело фальконеров.
   Тарлах несколько минут молчал.
   — До того, как мы пришли в земли, где основали свое Гнездо, мужчины моего народа были порабощены. — Глаза его закрылись при воспоминании этого древнего ужаса. — Ты не можешь представить себе тяжесть этого рабства, навязанного нам последователями Темного пути. Нас держала в рабстве Древняя. Она даже внешне не была человеком, но несмотря на всю свою Силу, она не могла действовать на нас непосредственно. Чтобы добиться своего, она воспользовалась нашими женщинами. Каждая женщина превращалась в её орудие, она использовала их, чтобы порабощать нас и уничтожать…
   Со временем ценой огромных потерь мужчины моего народа освободились, и спасшиеся бежали на север, наняв салкарские корабли и взяв с собой оставшихся в живых женщин, но обращались уже с ними так, как обращаемся мы и сегодня.
   Мы спаслись, понимаешь, но наша победа была лишь частичной. Темная была одурачена. Ее пленили, но она не умерла. Она продолжала жить и все время искала женщину, которая ради неё пролила бы свою кровь и тем освободила бы её. Тогда она снова овладела бы нами. Возможно, никакой другой народ ей не подходил. И мы не смели вступать в дружеские отношения со своими женщинами, потому что через эти отношения она снова могла захватить нас, если бы ей удалось освободиться. Очевидно, в течение многих лет и столетий эта необходимость сторониться женщин стала обычаем. — Он пожал плечами. — Презрение и ненависть заняли место чувств, которые наши предки когда-то испытывали. С течением времени такое отношение распространилось на всех представительниц вашего пола. Ведь в Эсткарпе гораздо больше женщин, владеющих Силой, и они все были потенциально опасны для нас.
   Он неожиданно замолчал: ему пришла в голову новая мысль, поразившая, как нападающий сокол.
   — Наши женщины должны ещё больше нас бояться её возвращения. Может быть, поэтому они никогда не пытались искать другой жизни, хотя Эсткарп совсем рядом и они могли бы найти там убежище. — Он напряженно глядел вдаль. — Их страх больше . нашего. Мы были порабощены, но оставались прежними, оставались людьми. А те, кто служил ей, переставали быть собой. Внешне оставались как и были прежде, но внутренне менялись, как те, кто принимал подачки колдеров.
   — Все ваши женщины были так связаны с Древней? — негромко поинтересовалась она.
   — Нет. В нашей истории это было так. Ей нужны были немногие, с особыми свойствами, но большинсто тех, кого она призывала, отказывались и погибали из-за этого. Но всегда находились и такие, кто соглашался. Сила её и наша беда в том, что ни одна женщина не могла сопротивляться ей или выжить после отказа. А всякая согласившаяся порабощала затем связанных с нею мужчин. — Поэтому, раз побывав в западне, вы решили вообще ограничить отношения с женщинами?
   — Можно ли рисковать судьбой народа вторично? — возразил он.
   — Да, я бы не стала, как ни велика цена. — Уна некоторое время молчала. — Возможно, выход для вас, и мужчин и женщин, в том, чтобы брать партнеров из других народов. Ты сказал, что ей нужны были люди вашего племени, чтобы добиться своего. — Она задумчиво смотрела на него. — Вид, не способный до некоторой степени изменяться, обречен, потому что обязательно наступает время, когда потребуются перемены. Я думаю, это справедливо и для людей, и для животных.
   — Может быть. И, возможно, со временем нам придется рискнуть и пойти по этому пути, иначе мы вымрем. Но, леди, можешь ты представить себе женщин других народов среди нас? Представительницы твоего пола ненавидят наши обычаи. И неужели привычки, выработанные поколениями, могут перестать действовать, если кто-то из нас признает неизбежное и заставит других последовать своему примеру? До этого никогда не дойдет.
   — Правда? Тогда я опасаюсь за ваше будущее. Сейчас ваши деревни в Эсткарпе. И ваша древняя история не устоит перед примерами другой жизни, гораздо более богатой и спокойной, и совсем рядом. Добавь к этому ваши потери со времени появления колдеров, и ты согласишься, что твой народ в большой опасности, даже смертельной, признаешь ты это или нет.
   Она несколько мгновений смотрела на Бросающего Вызов Буре, который величественно сидел на седле перед всадником.
   — Я не буду жалеть, если ваши обычаи уйдут в прошлое, но, фальконер, то, чего вы достигли с этими доблестными птицами, не должно быть утрачено. Это сделало бы беднее весь наш мир. Тарлах не знал, как ему поступить: смотреть на эту женщину в благоговении или проклинать её за то, что она так точно выразила его страх, словно прочла мысли. Холодок пробежал по его коже: может быть, именно это она и делает.
   Он решил промолчать и переменить тему, пока она не догадалась о его боли и безнадежности, которые всегда охватывали его, когда он вспоминал об уничтожении Гнезда.
   — То, что мы должны будем вынести, мы вынесем, — сказал он решительно и с выражением, которое не позволяло дальнейшего обсуждения. — Но как ты сама, леди? Мне интересен… твой дар. Очевидно, ты умеешь общаться с соколами, как мы. А с другими животными тоже можешь?
   — И да и нет. Животные все разные, и с одними мне общаться легче, чем с другими. Ваши соколы удивительные. Никогда не думала, что у животных может быть такое сложное мышление. Такое бывает только у кошек. К тому же я никогда не общалась с птицами.
   Она помолчала в нерешительности.
   — Я не хотела обидеть тебя или повредить, обращаясь к ним. Но они ответили на мое приветствие без всяких опасений, и я решила, что поступаю правильно.
   — Но ты скрыла от нас твою способность общаться с ними, — заметил он.
   — По привычке. Я это от всех скрываю. Но я не пыталась скрыть злое намерение или дело.
   — В это я верю, — сказал он немного погодя. — Значит, ты можешь общаться со всеми теплокровными. А как с теми, у кого кровь холодная?
   — Немного могу с чешуйчатыми и теми, кто живет и на суше и в воде, но у меня почти нет контакта с насекомыми, рыбами и другими подобными созданиями.
   Она ответила и на его невысказанный вопрос.
   — Мысли людей читать я не умею. У Тарлаха хватило самообладания скрыть свое облегчение.
   — Ты не вступаешь в дружбу с отдельными животными, как мы со своими крылатыми братьями и сестрами? — спросил он.
   Она покачала головой.
   — Нет. Все общаются со мной, но никто не становится другом. Ваши соколы действительно сами выбирают воина себе в друзья?
   — Да, они как только вылупятся из яйца, начинают дружить с одним из нас. Другие животные не имеют с нашей стороны такого отношения. Попробуй сама сделать первый шаг. Выбери животное, которое можешь уважать и любить, и обратись к нему. — Он помолчал. — Лучшим выбором была бы кошка. Ты сама об этом говорила. Кошки не только предпочитают жить с людьми, к ним можно относиться с любовью. И тебе не придется открываться перед другими. — Тарлах улыбнулся. — Они маленькие. Это большое преимущество, если ты хочешь, чтобы друг был с тобой рядом всегда и везде.
   Уна рассмеялась.
   — Хорошо сказано, птичий воин! Я это запомню. — Она стала серьезной. — А что касается остального… Если такая дружба возможна, я сделаю все, чтобы добиться её и быть достойным другом.
   Теперь их молчание стало совсем другим, дружеским, всегда готовым превратиться в оживленный разговор, особенно при виде красивой местности.
   Они находились в горной внутренней части владений, и, зная, что фальконеру нравятся такие места, Уна выбрала маршрут по крутому склону к утесу, откуда открывался вид на много миль вокруг. Еще более высокие вершины скрыли от них океан, но скалы и леса, крутые горные луга, заросшие вереском, утесником и папоротником, небольшие быстрые ручьи, питающие невероятно чистые и прозрачные озера, низины, зеленые от свежей травы и болотной поросли, — все это было величественно само по себе и не менее прекрасно, чем знакомый облик моря.
   Сила эмоций, охвативших Тарлаха, вызвала у него легкое ощущение вины, как будто он предавал Гнездо и все то, что означала их погибшая крепость.
   Чтобы подавить это ощущение, он резко заметил:
   — Есть гораздо более высокие горы.
   — Вероятно, и величественнее, — согласилась она, — но я думаю, что не смогла бы полюбить их больше, чем эти. Они мои друзья с детства, и их красота стала моим мерилом всего прекрасного.
   Он заставил себя расслабиться. Уна ничего плохого ему не сделала. Она не виновата в его слабости и в тех затруднениях, которые он испытывает.
   — Со мной то же самое, — сказал он. — Я родился на высокогорье, оно и сегодня притягивает меня. — Фальконер легко и естественно улыбнулся. — Но здесь и океан сумел наложить на меня свои чары, чего никогда не случалось раньше.
   Он посмотрел на нее.
   — Твоя крепость обладает очарованием, леди. Нужно в этом признаться.
   Женщина огляделась вокруг.
   — Да, — ответила она, — очарование вселяет спокойствие в сердце.
   Уна смотрела на свою долину, а командир наемников — на нее. Она, заметив направление его взгляда, с некоторым удивлением взглянула на него.
   — Что-нибудь не так?
   Он чуть покраснел, потому что не сознавал, как внимательно её разглядывает.
   — Нет, леди. Я думал о твоем отношении к своей земле, — торопливо добавил он. — Оно весьма необычно.
   — Неужели оно такое странное? Мне кажется, его разделяет большинство владельцев долин.
   Тарлах покачал головой.
   — Нет, — медленно возразил он, — это не так, по крайней мере, у тех, с кем я был знаком. Они смотрят на свои владения глазами правителей, земледельцев, пастухов и, естественно, солдат. Они видят в них свой дом, свои корни и любят за это. А ты смотришь на мир как влюбленная.
   Неожиданный резкий порыв холодного ветра заставил его посмотреть на небо. На голубом куполе появились темные тучи.
   Тарлах вздохнул про себя. В этих горах бури случаются неожиданно, и, судя по этим тучам, они не успеют вернуться в башню до её начала. Придется искать где-нибудь убежище и переждать непогоду. Это лучше, чем продолжать путь и промокнуть под дождем.
   Он повернулся к своей спутнице.
   — Поедем или поищем убежище?
   — И то и другое. Наша цель уже близко, и там есть подходящее укрытие.
   Едва кончив говорить, она послала лошадь вперед, миновала вершину и начала быстро спускаться по противоположному склону. Эта скорость испугала бы многих закаленных мужчин.
   Воин несколько мгновений смотрел ей вслед, потом последовал за ней. Каковы бы ни были другие её способности, Уна из Морской крепости справляется с лошадью лучше всех, кого он знает.
   Они довольно долго скакали галопом, наконец лошадь Уны перепрыгнула, почти перелетела через высокую живую изгородь и исчезла с глаз. Через несколько секунд Тарлах присоединился к ней.
   Он с удивлением осмотрелся. Они находились на небольшом поле, со всех сторон окруженном высокой растительностью. Через самый низкий участок этой ограды они и перескочили. Трава высокая, здесь явно никто не обитал, и внимание воина привлекла высокая стена из растений. Непрерывной сплошной массой возвышались остролист, фуксия, горный ясень и рододендрон, а вереск, ракитник и почти бесконечное разнообразие более мелких растений, многие с яркими цветами, закрывали промежутки между большими деревьями.
   Здесь росли и розы, дикие розы, а также вьюнки с крохотными красными цветками, которые поднимались до самых вершин поддерживающих их деревьев и живыми каскадами свисали с ветвей. В других местах не менее живописную картину представляла ароматная жимолость.
   — Невероятно, — удивился Тарлах после недолгого молчания. — Откуда это? Такое невозможно вырастить. Всей жизни не хватило бы на эти розы, а уж деревья…
   Уна рассмеялась.
   — Конечно, это посадила не я! Я только немного подрезала их, но больше в действия природы не вмешивалась. Но ей помогали, конечно. Некоторые деревья уже одичали, но когда-то их посадили человеческие руки, руки наших предков.
   Упало несколько крупных капель дождя, и Уна схватила фальконера за руку.
   — Пошли, или нас затопит, несмотря на все усилия лошадей.
   — А как же они? — заволновался он, идя за ней.
   — С ними будет все в порядке. Смотри, они уже под укрытием.
   Она провела своего спутника в убежище под большим падубом. Вокруг и над ними оказался сплошной покров из листьев и ветвей. Растительность, казалось, образует естественный туннель, ведущий в самое сердце живой изгороди.
   Они прошли по этому туннелю до самого конца — до ствола старого дерева. Здесь ветви поднимались настолько высоко, что можно было даже выпрямиться. Перед стволом оказался невысокий ровный камень с закругленным верхом.
   Женщина села на камень и улыбнулась фальконеру.
   — Добро пожаловать в Беседку.
   Он сел рядом с ней. С трудом ему удавалось сохранять спокойствие, хотя внешне все в этом месте казалось естественным и обычным. Но то, что Уна рассказала о своей тезке, заставляло его нервничать.
   — Когда ты обнаружила это место?
   — Еще в детстве, вскоре после того как попала на это поле. Я была ужасным ребенком в те далекие дни. Смотри! Вокруг идет дождь, но сюда не проникает ни капли. Чтобы дождь прошел сюда, нужен настоящий потоп.
   Тарлах вздрогнул и плотнее завернулся в плащ.
   — Мне кажется, ветер достаточно сильный, чтобы загнать дождь сюда.
   Она улыбнулась.
   — Но для такой преграды недостаточный. Посмотри, как дрожат ветки вверху, над нами. К тому же если бы ветра не было, нас больше холода мучили бы кусающие облака.
   — Кусающие облака?
   — Ты должен их знать. Маленькие летающие насекомые. В темных местах они собираются тысячами и десятками тысяч, пока их не разгонит ветер.
   — Конечно, знаю! Мы называем их горькими мошками.
   Фальконер печально покачал головой.
   — Помню одну ночь… Это было, когда я в первый раз служил как солдат без девиза… Наш отряд ждал в засаде нападения на крепость, которую мы нанялись защищать. Конец лета, вечер жаркий и влажный, ни ветерка…
   — И облака напали на вас?
   — С такой кровожадностью! А нам приказали соблюдать полную тишину. Мы даже не могли рукой пошевелить, да это бы нам и не помогло. Уна сочувственно рассмеялась.
   — Бедняги! А нападение было?
   — Вовсе нет. Враг появился через месяц и совсем в другом месте.
   Уна безуспешно пыталась скрыть улыбку.
   — Это могло послужить для тебя причиной поискать другой образ жизни.
   — Почти послужило, — признался он.
   До них донесся новый порыв ветра. Тарлах увидел, как его спутница вздрогнула и тоже плотнее закуталась в плащ. Неожиданно она беспричинно распрямилась, и у него непроизвольно напряглись мышцы. Они пришли сюда не только в поисках убежища.
   — Где твоя подруга?
   — В своем мире, конечно. Неужели ты думаешь, что она здесь живет? Это просто место, где мы обычно встречаемся, потому что обе его любим.
   Она встала.
   — Мне позвать ее?
   — Да.
   Уна внимательно посмотрела на него.
   — Ты уверен, что все будет в порядке?
   — Да!
   Она слегка поморщилась. Вопрос был задан зря, она достаточно хорошо теперь его знает, чтобы понять, что он совсем не радуется предстоящей встрече.