Я говорил быстро и откровенно, не выдавая своих чувств. Впрочем, кости, белые, чистые, безымянные, но могли подействовать на меня, как подействовали бы тела. Когда я закончил рассказ, моя спутница по путешествию долго молчала. Потом спросила – спросила так, словно обязана это сделать, хотя ей очень не хочется:

– Ты… никого не узнал? Память не вернулась?

– Никого… – я колебался недолго, всего лишь на протяжении одного вдоха. – Я искал – ничего не было, ни кусочка металла, чтобы отличить один скелет от другого. Но думаю, там все обитатели поселка. Но почему не я? Я видел останки других детей…

Лицо ее было лишено выражения, словно она надела маску.

– Как по-твоему, сколько было этим детям?

Я беспокойно поерзал.

– Не могу сказать – но они не совсем малыши.

– А тебе было пять лет, – вслух размышляла она. – Мне должно было быть около четырех… были еще два ребенка, совсем младенцы … и женщина… но она повредилась в уме и исчезла в Чащобе. Разорвала повязки, наложенные врачами, и ее путь проследили до самой Чащобы.

– Но малыши – что стало с ними?

Сидя на мешке с припасами, которые не нужно открывать сегодня, она опиралась рукой о колено и закрывала рукой подбородок. Казалось, она тоже смотрит в огонь в поисках утешения.

– Это были близнецы, брат и сестра. У них был родственник, инопланетник, он прилетел, собираясь осесть в Роще Вура. А когда услышал о случившемся, забрал детей к себе и улетел. Я так и не знаю, что с ними было потом.

– Всего Тень уничтожила восемь поселков и владений. – Я перечислял, загибая пальцы. – Мунго, Вур … поселок Стеблиша на дальнем западе и чуть южнее один поселок инопланетников… впрочем, это не настоящий поселок, а исследовательская станция со сменным персоналом, там изучали гибридизацию растений. Затем на востоке Уэлк Таун, владения Ломака, Роббина, Каттерна. Мы с отцом побывали в Уэлк-Тауне, Ломаке, Каттерне, на инопланетной станции и в Стеблише. Но сколько еще детей выжило?

– Как это сколько? – Маска спала с ее лица, на нем появилось выражение изумления. – Только ты и я! Вот и все! Ты, конечно, слышал о промежутках в рождаемости…

Это еще одна странность Вура, о которой я почти забыл с тех пор, как отец читал мне свои записи. Промежутки в рождаемости… Поселенцев побуждали размножаться, как только становилось возможно, если на новой планете складывались благоприятные условия. Но Вур и здесь имел особенность, которая вначале вызывала тревогу, но позже, когда прошло несколько лет и прилетело больше переселенцев, была сочтена своеобразной нормой этого мира. За первые шесть лет после приземления не рождалось ни одного ребенка. Потом устанавливался определенный цикл. Шли годы, когда уровень рождаемости был нормален для той планеты, с которой прилетели переселенцы. Затем наступал промежуток, когда не рождался никто. Но эти промежутки становились все короче. И сейчас их вообще нет – по крайней мере на юге. А поскольку на севере больше никто не селился, то, что здесь они могут сохраняться, не имеет значения.

– Что если возраст в пять-шесть лет означает иммунитет? – продолжала Илло. – Ты, вероятно, был самым маленьким, последним из родившихся в Мунго. Я была первой во втором промежутке на Вуре. Мы так и не знаем, что вызывает эти промежутки… как не знаем, и что вызвало это… – Она указала на еще видные в сумерках развалины. – Все остальные поселения и владения могли быть захвачены во время длительного промежутка, отсюда никаких выживших.

Ее рассуждения показались мне разумными. В таком случае вероятность выживания действительно очень мала: мы могли быть единственными в своем роде. Что бы это ни означало, я не был настроен спорить.

– Что ты теперь будешь делать?

Я знал ответ, хотя еще не выразил его в словах.

– Постараюсь узнать.

Таково мое будущее. Я могу вернуться в Портсити и начать карьеру странствующего, опираясь на сохранившихся трех гаров. Буду ходить по планете как мелкий торговец. Могу поселиться в чьем-нибудь владении – на фронтире лишняя пара рук будет везде принята с готовностью. Но я не стану это делать. Я должен знать – если это вообще можно узнать.

Девушка пристально смотрела на меня.

– Твой отец искал годами – и что он нашел? Ты можешь столкнуться с чем-нибудь похуже того, что вспоминаешь. Ведь ты ничего не помнишь!

Я подумал о ровном ряде мертвецов в городе. В этом расположении костей, в этом опустошении севера есть что-то целенаправленное. В том, как лежат эти кости у стены, что-то темное и жестокое, что-то такое, с чем я не мог бы жить, если бы помнил.

– Они были убиты, сознательно убиты, с какой-то целью. Это не болезнь, не нападение животных или… – Я пытался вспомнить опасности, которые могли угрожать городу. – Отчеты исследователей утверждают, что на Вуре не было разумной жизни выше уровня 6 плюс. Если бы здесь скрывались пираты, как бы ни старались они спрятаться, их бы обнаружили.

Илло покачала головой. Огонь костра дрожал, и иногда в глазах девушки мелькали собственные огоньки. А может, мне это просто казалось. Мне хотелось смотреть на нее, потому что она живая, реальная, способная говорить, думать, быть – не как те… я старался подавить зрелище, которое все время возвращалось. Ряд мертвецов, он не непосредственно перед глазами, он у меня в сознании.

– Все эти объяснения – они были отвергнуты. – Она подняла руку и отбросила со лба прядь волос. – Ни одно из них, за исключением, может быть, эпидемии, не объясняет радикальное изменение растительности. Я знаю целебные травы, большинство диких трав, все растения. Это знание – часть моей подготовки. Сегодня, пока тебя не было, я подошла поближе, чтобы разглядеть, что растет здесь. Тут другая растительность – в чем-то она напоминает Чащобу, но в то же время не совсем такая. Она ядовитая – ты доказал это на своем опыте. – Она указала на мою руку, блестящую от мази.

– А как же ты … твой призыв?

Илло покачала головой.

– Он… он исчез.

– Как это?

– Просто исчез. И я никогда раньше не слышала, чтобы призыв так прекращался. Я думаю… я думаю, она умерла…

– Твоя Ката?

– Да.

Вслед за этим единственным словом наступило молчание.

– Значит, ты вернешься? Я могу дать тебе Вобру… канистру с водой…

– Нет! – Это единственное слово было произнесено так же энергично, как предыдущее. – Я должна знать – как и ты. Есть причина, почему мы выжили…

– Ты сама ее назвала – случайно мы оказались в нужном возрасте.

– Есть что-то кроме этого. – Она сделал нетерпеливый жест рукой. – Ты ведь не истинный верующий?

– Во что?

– Ты не принадлежишь к верующим в Собрание Духов, – голос ее был так же нетерпелив, как жест.

– Нет, но ты тоже. – Я знал членов этой секты. Они живут в трех поселках на юге, держатся отчужденно и только недавно вступили в контакт с другими поселенцами Вура. У них очень ограниченный образ жизни, они руководствуются тем, что мой отец называл «табу». Сам он был человеком либеральным, признавал различия между людьми, не любил фанатиков и учил меня, что худшие катастрофы в истории нашего вида были вызваны тем, что пришельцев судили по привычным стандартам, которых придерживались излишне жестко. В глазах моего отца поступками любого человека руководит простой кодекс различения добра и зла. И он признавал, что во вселенной существует некая сила, недоступная нашему познанию.

Собрание, с его застывшими нормами поведения, и поселки инопланетников – это единственные места, где не принимают целительниц. И меня удивило, что она упомянула эту секту.

– Конечно, – согласилась Илло. – Я не одна из них. Да и как я могу ею быть? Но у них существуют любопытные верования. Например, что у каждого есть предопределенная роль в жизни, и избавиться от нее невозможно. Мы можем свернуть с дороги, потому что нам не нравится, куда она ведет, но тропа, на которую мы свернули, неизбежно приведет нас к тому же концу. В этом смысле…

– Это их вера! – возразил я. – Мы с тобой выжили лишь случайно, никакой таинственный «дух», никакая «судьба» тут не участвовали. – Я не позволю себе принять такую мысль. Решение, которое я принял, увидев в Мунго это открытое кладбище, не было продиктовано мне извне; оно мое собственное, я принял его из-за человека, который был центром моего мира. То, что оставило жестокие следы своего пребывания, должно за это ответить – если это в человеческих силах.

Впрочем, по-своему я верил в историю Каты и в призыв, который заставил Илло присоединиться к нам, но был рад, что теперь девушка не будет проводником. Я принимаю то, что вижу, слышу, к чему могу прикоснуться, я не целитель, и если мне удастся найти убийц Мунго, я сделаю это, опираясь на свои чувства, а не на что-то такое, чего во мне нет.

– Ты веришь в себя? – Ее вопрос прервал мои размышления и удивил меня.

– Насколько это возможно. – Я был с ней честен. Понял, что раньше я никогда не был предоставлен сам себе. Теперь всякое решение, всякая ошибка будут только моими, и мне отвечать за их результаты.

– Честный ответ, – кивнула Илло. – Я тоже. Я верю в свое призвание и могу сказать вот что: мы должны это сделать. И хоть призыв прекратился, мы по-прежнему можем идти на север. Ты вернулся в Мунго и сделал открытие, которого нет в лентах твоего отца. Теперь я скажу: пойдем в Рощу Вура… Нет, – она не дала мне возможности возразить. – Твоя история началась здесь, и возвращение сюда мало что дало для раскрытия тайны. Не отказывай и мне в возможности вернуться к моему началу; возможно, это принесет нам больше, чем можно ожидать.

Пришлось признать, что другой цели у меня нет и что в Мунго я вряд ли узнаю что-нибудь новое. Почему бы не согласиться? Рощу Вура мой отец тоже не посещал, и есть шанс…

И я согласился, потому что не мог предложить ничего другого.


Глава 7

Этим вечером я еще не хотел спать. Распаковал устройство воспроизведения и ленты отца. Я все их слышал раньше, некоторые по много раз, потому что он сам часто сосредоточенно слушал свои записи, словно хотел потренировать память и удостовериться, что ничего не пропустил. Да, я слышал их раньше, но теперь наступила моя очередь сосредоточиться, искать упущенные нити, чтобы вытащить их и попытаться упорядочить путаницу сведений.

Илло слушала так же внимательно. Мы натолкнулись на описание таких же растений, как те, что я встретил сегодня днем. А также на то, что здания по периметру поселка всегда сильно разрушены, а те, что в центре, остаются почти целы. Я с нетерпением ждал хоть каких-то упоминаний о центральном зале собраний или о том, что отец встречал свидетельства таких же массовых убийств, как в Мунго. Но ничто не указывало на то, что он обнаружил останки хотя бы одного тела.

Если и обнаружил, то почему все остальное описал в мельчайших подробностях, а это открытие, самое важное, никак не упомянул? Но было кое-что еще…

Хотя отец описывал странно выглядевшую растительность, он никогда не упоминал о качающихся цветках. По мере того как красная луна поднималась в небе, я одну за другой до конца прослушивал ленты. Гары подошли ближе к огню. Вобру и Дру легли и ритмично жевали жвачку, но Витол оставался на ногах и временами исчезал. Я знал, что бык караулит и я могу рассчитывать на его чувства больше, чем на свои.

– Узнал что-нибудь? – спросила Илло, когда закончилась последняя лента.

– Только вот что… если в других местах встречались скелеты… или цветы… отец об этом ни разу не упомянул…

– Цветы? – Она ухватилась за мои слова. – Что за цветы?

Я описал цветы, рассказал, как они двигались, хотя ветра не было. Конечно, это мелочь, но откуда мне знать, насколько важен любой намек?

– Движутся… – повторила девушка. – Барт, ты когда-нибудь бывал на краю Чащобы?

– Не ближе, чем от этого места. У нас не было причин идти туда.

– Но ты видел снимки, сделанные исследователями, экспедициями инопланетников, которые работали еще до появления Тени?

– Густая, серая, именно такая, какой ее и назвали люди, – Чащоба. Растительность так переплелась, что дорогу в ней можно только выжечь. И даже это не помогает – говорят, за одну ночь проход зарастает, а если углубиться слишком далеко, тропа за человеком закрывается. И там глохнут любые коммуникаторы и маяки. Не действуют даже вблизи Чащобы. Так что никто не может туда идти… – Я пересказал, что узнал о Чащобе из разговоров и лент.

– И еще – эта растительность движется, – добавила Илло. – Как цветы в этом городе – дрожит и раскачивается без всякого ветра. Это особенность процесса спутывания, при каждом движении стебли и ветви переплетаются и часто так и остаются сцепленными.

Этого я не знал. На мои расспросы она ответила, что была как-то в Портсити и прочла отчет человека, который участвовал в спасательной экспедиции. Несколько инопланетников во флиттере снизились над Чащобой и исчезли в ней.

– И вот я думаю, – Илло поднесла пальцы к губам, как будто собиралась их жевать, как какой-то деликатес, – нет ли здесь связи?

– Вряд ли найдется глупец, который будет сажать семена и саженцы из Чащобы на равнине!

– Может, никто их и не принес. Помнишь бурю? Такой ветер может перенести что угодно. Если бы были подробные записи хоть из одного погибшего поселка о том, что произошло непосредственно перед Тенью. Возможно, были признаки приближающейся беды, на которые никто не обратил внимания…

– Такие, как новые цветы, появившиеся в саду? – Я хотел сказать это презрительно, но меня ее предположение захватило. Возможно, у отца была аналогичная мысль: он много времени затратил на описание растительности. К тому же я вспомнил кое-что еще: когда он надевал защитный костюм, то всегда тщательно отряхивал его вдали от лагеря и обрабатывал дезинфицирующим порошком. Но так было после первых двух-трех выходов; потом он костюм не надевал.

– Да, такие, как новый цветок в саду, – согласилась девушка.

Илло больше меня знает о растениях, это я готов признать. Целительница должна их хорошо знать, должна разбираться в том, какие растения вредят, а какие могут помочь. Я знал, что в ее мешке много коробочек с высушенными травами и измельченными семенами – и у всех есть особое применение. Волдыри у меня на руках и щеке почти не болели, краснота сошла – все благодаря мази Илло, тем не менее это достаточное предупреждение о том, что в Мунго растет и цветет отрава. В этот момент я готов был принять любую теорию. Хотя никакие вредные растения не сравнятся с тем, что я видел. Яд таких растений может вызвать эпидемию. Но я по-прежнему был уверен, что за страшной судьбой поселков таится какой-то жестокий разум. Может, разум не в том смысле, в каком мы его понимаем, пусть чуждый и непонятный нам, но все же разум.

Я убрал ленты, и мы легли на постели из травы и одеял. Илло говорила мало, но я догадывался, что она напряженно размышляет. И надеялся, что во сне не увижу то, что лежит так близко к нам, за кивающими цветами. Раскачиваются ли они и ночью? Ночь такая тихая, ни один ветерок не шелестит травой. Словно что-то защищает мертвый город, что-то ждет… Нет, нельзя давать волю воображению.

Ночь я провел беспокойно. Должно быть, спал некрепко, потому что дважды просыпался и слышал, как меняют свою вахту гары. В эту ночь я осознал, как ничтожно мало знаю. Мне казалось, что я хорошо подготовлен к тому, чтобы стать странствующим. Но теперь мне нужно знать больше, гораздо больше.

На следующий день гары пошли резво. Я был уверен: они рады повернуться спиной к месту, которого сторонились. Теперь воду нес Витол, а Дру была свободна от поклажи. И шла впереди, время от времени отклоняясь в стороны от нашего маршрута. Она словно выполняла роль разведчика. Я никогда раньше не видел, чтобы гары так себя вели, но ведь они обычно не имеют возможности свободно идти на равнине, а впряжены в фургон, оставляя след.

Сейчас никакого следа все равно нет. Небо затянуто тучами. Я продолжал посматривать на бегущие облака. Еще одна сильная буря вполне может означать нашу смерть, ведь у нас нет даже защиты фургона. Однако животные не проявляли беспокойства, а я знал, что они почувствуют резкое изменение погоды.

Справа непрерывной далекой линией по горизонту тянулась Чащоба. Мы двигались на запад примерно в направлении Рощи Вура, насколько я смог это определить. По всем расчетам нам предстояло не менее двух дней пути.

По небу пролетали стаи перелетных птиц, и их крики перекрывали постоянный шелест травы, составляющий столь значительную часть песни ветра. Мы шли ровно, но не торопились, время от времени останавливались, чтобы гары смогли попастись. И не разговаривали, даже когда останавливались. У Илло опять была на лице маска, и у меня создавалось ощущение, что она на самом деле не видит ни меня, ни гаров, ни равнину вокруг нас, что в глубине души она старается решить какую-то сложную проблему. Во время третьей остановки я осмелился спросить, не услышала ли она снова призыв. Она отрицательно покачала головой.

– Ничего. Может, я никогда не узнаю… – Она смолкла, и я смог закончить за нее. Она никогда не узнает, что случилось с Катой. Но догадывался, хотя и не произносил вслух, что к ней пришла смерть.

В середине дня я увидел небольшое стадо люртов – первых представителей жизни, кроме птиц, которые встретились нам после бури. Природные обитатели равнин, должно быть, укрылись, или буря разогнала их, искалечила, лишила привычных территорий. Витол заревел, и маленькие грациозные создания умчались огромными прыжками. Мы не знаем, почему гары всегда прогоняют диких грызунов. Вероятно, из ревнивого желания защитить пищу, которая может потребоваться им самим.

Однако вид разбегающихся люртов означал, что здесь местность покинутая. Самые робкие из всех живых существ, они никогда не делят свою территорию с другими представителями дикой жизни.

– Хорошая местность. – Мы остановились на вершине невысокого хребта. Илло немного переместила свой мешок, потом опустилась на колено и потрогала траву. Я подумал, что она смотрит, плодородная ли почва. Но она порылась пальцами у корней и вытащила что-то. Найденный предмет блеснул на солнце, свисая из ее руки.

– Ты когда-нибудь такое видел? Ты ведь ходил далеко… – Она протянула мне свою находку.

Цепочка из металлических звеньев. Вначале я решил, что от времени и непогоды она приобрела бронзовый цвет. Но когда взял в руки, обнаружил, что поверхность гладкая, нетронутая временем. Это природный цвет материала, и я ничего подобного никогда не видел. Но это мало что значит – цепочку мог уронить какой-нибудь инопланетник, возможно, разведчик, а сплав явно создан на другой планете.

Цепочка великолепно сработана, это произведение искусства, звенья прилегают друг к другу так же плотно, как чешуйки на спине ящерицы ску. Но в одном месте она разорвана. Посредине пластинка; если бы цепочка была целой, то, если ее надеть, пластинка плотно бы прилегала к горлу. Пластинка шириной и длиной с мой мизинец; я стер с нее остатки почвы и увидел удивительно сложную и запутанную резьбу, напоминающую надпись на неведомом языке.

– Инопланетное, – заметил я. Осмотрел пологие травянистые склоны, устранствующие от того места, где мы стояли. Возможно, действовало увиденное на Мунго, но я поймал себя на то том, что ищу что-то – останки того, кто когда-то носил это украшение. И я не удивился бы, если бы из травы на меня посмотрел пустыми глазницами череп.

– Может быть… – Илло откинулась на корточках и снова принялась рыться в траве. Она тоже ищет останки? Если ей пришла в голову та же мысль, я удивился, как она может продолжать искать.

– Думаю, это сплав. – Мне хотелось прекратить ее поиск. – На Вуре нет искусства или техники, способных произвести такое.

– Оно гораздо старше нашего появления на Вуре… – Ее поиски оказались безуспешными. Илло посмотрела – не на меня, а на то, что я держал в руках.

– Ты хочешь сказать, что оно старше первой исследовательской группы?.. – Вур был обнаружен разведчиком первого класса, который картографировал планеты для Лиги, и поскольку этому разведчику пора было уходить в отставку и это была его последняя далекая экспедиция, планету назвали его именем. А когда его служба окончилась, он решил на ней поселиться.

– Да.

– Но это невозможно! – Я повертел цепочку, удивляясь словам Илло. Но почему…

Девушка стерла последние следы земли с пальцев и встала.

– Ты мало знаешь о нас – целительницах. – В голосе ее звучала обида, губы она поджала, в глазах появилось враждебное выражение, как будто я открыто обвинил ее во лжи. – У нас есть способности. Я … и еще несколько таких же… мы можем подержать в руках предмет, – она вытянула руки, сложив ладони горстью, так, словно в них лежит цепочка, – и узнать, что это такое, когда сделано, кто сделал и как использовал… может быть, даже как цепочка попала туда, где я ее нашла.

Сначала я не поверил ее словам, но потом заколебался. Кто знает, каковы возможности мозга? Бывают инопланетники с необычными способностями. Когда земляне улетели с родной планеты к звездам и поселились на далеких мирах, они изменились, мутировали, чужая почва и атмосфера привели к переменам, которые становились все сильнее и устойчивей с каждым новым поколением, родившимся под чужим солнцем. Сам я никогда не был на других планетах, но видел много гостей, членов комиссий, исследовавших Тень, шахтеров, космонавтов (а ведь Вур не самая посещаемая планета) и понял, что мы, имевшие в далеком прошлом общих предков, теперь стали чуть ли не представителями разных видов. Есть и такие, кто по нашим ограниченным стандартам никогда не был людьми, например, закатане, тристианцы и другие.

Поэтому неразумно просто утверждать, что та или иная способность не существует. Даже поселенцы Вура прилетели с разных планет и их происхождение может восходить к бесчисленным мирам и давать потомкам необычные способности.

– Дай мне прочувствовать… – Она взяла цепочку и сжала в руках. Глаза ее были закрыты; я чувствовал, как она сосредоточилась, все ее тело напряглось.

Я не ощущал ничего, кроме гладкой поверхности цепочки. Но не забыл впечатления о том, что рисунок на пластинке имеет какой-то смысл, смысл определенный и очень важный. Почти как личный идентификационный диск, который носят с собой космонавты из разных служб.

Идентификационный диск? Вполне вероятно. Возможно, здесь потерпел крушение корабль – или приземлилась спасательная шлюпка после катастрофы, и это произошло до того, как люди официально высадились на Вуре. Правдоподобная версия. Но это значит, что цепочке сто или больше лет. Ни один известный мне металл или сплав столько не выдержит, если только…

Предтечи!

Мы поздно вышли в космос, хотя теперь уже столетиями блуждаем меж звезд. Но были те, кто вышел на звездные линии, нанес их на карты задолго до того, как первая примитивная ракета взлетела с Земли и человек бросил на звезды алчный взгляд. Возникали и рушились галактические империи, о которых мы ничего не знаем.

У закатан есть исторические архивы. Свою долгую жизнь (закатане живут гораздо дольше людей) они посвящают поискам и каталогизации следов прошлых цивилизаций. Было много таких находок – пещеры на Астре, сожженные и полурасплавленные города на Лимбо. Были сделаны великие открытия. Обнаружены машины, такие сложные и загадочные, что даже лучшие техники не могли догадаться, для чего они предназначены. Некоторые, даже на пустынных планетах, продолжали действовать. И сколько лет действовали – миллион, миллиард?

Я вспомнил другое увлечение отца – он собирал материалы о находках следов предтеч, рылся в архивах Портсити, вспомнил его рассказы у костра об этих находках. Он говорил, что мы только краем затронули эти знания, а предтечи жили задолго до нас. Но на Вуре никаких следов предтеч нет – по крайней мере до сих пор они не были обнаружены.

Легко возводить догадки на таком основании. У нас планету открыл разведчик – может быть, задолго до него здесь побывали исследователи предтеч. Один из них высадился на Вур – или как они называли нашу планету – и попал в беду…

Неподвижное, лишенное выражения лицо – оно всегда становилось таким, когда Илло погружалась в транс целительницы, – дрогнуло, маска с него спала. Лицо исказилось, словно девушка испытала боль; резким неожиданным движением она отбросила от себя цепь. Я протестующе вскрикнул и опустился на колени, начал рыться пальцами в траве, пока не наткнулся на гладкую поверхность.

Девушка не открывала глаза, но выражение боли на лице постепенно смягчилось. Она вздрогнула так сильно, что едва не потеряла равновесие. Я подобрал ее находку, обнял Илло за плечи, привлек к себе. Она по-прежнему дрожала… от страха… отвращения?..

Илло закрыла лицо руками. И заплакала, издавая резкие, болезненные звуки, как страдающее животное. Я услышал низкий ответный рев Витола, забеспокоились Дру и Вобру. Гары собрались вокруг небольшого возвышения, на котором мы стояли, подняли рогатые головы и смотрели на нас своими большими глазами.

– Илло, в чем дело?

Возможно, на нее подействовало тепло моего тела и убедительность, которую я постарался вложить в свой голос.

Она отняла одну руку от лица, сжала мою руку так сильно, что ногти ее впились через кожаный рукав, и мне стало больно. На щеках девушки не было слез; она продолжала резко всхлипывать, но глаза были открытыми – и сухими. Смотрела она прямо перед собой, и у нее было такое выражение, словно у нее каким-то ужасным способом вырвали правду. И хотя я держал ее и ни за что не хотел отпускать, она попыталась уйти от меня.

Выронив цепь, я обеими руками обхватил девушку. Почти грубо затряс. Голова ее взад и вперед раскачивалась на плечах. Илло ахнула, закричала. Постепенно ее всхлипывания стихали, но она не высвобождалась из моих объятий. Напротив, придвинулась ближе, обхватила меня руками и прижалась так, словно я единственный якорь, удерживающий ее от опасности, которую сам не могу понять.