Страница:
Майя Новик
Шесть дней Всемирного потопа
(Дневник мотоциклистки)
Вода же усиливалась
и весьма умножалась на земле,
и ковчег плавал по поверхности вод.
(Быт. 7.18)
Глава первая
Тэнэра!
….Эти мотоциклы мы выстрадали, заслужили, заработали. Они стали нашими по праву. Мы заплатили за них кровными деньгами, мы горбатились на них целых два года. Почему же тогда все так странно на нас смотрят? Куда подевались радушные хозяева кафе, приветливые официантки, дружелюбные дальнобойщики и просто добряки-автомобилисты? Почему, ну почему за всю поездку, за тысячи километров я так и не увидела участливого лица? А ведь погодка-то явно не для прогулок на мотоцикле, вроде пожалеть нас надо, так ведь нет: везде встречают равнодушные, иногда неприязненные, а то и откровенно злорадные взгляды. Неужели в этом виноваты именно наши мотоциклы? Наши старенькие, поезженные эндурки?[1]
Есть люди, которым, кажется, все само идет в руки: и родители у них люди не бедные, со связями, и учеба дается легко, и в жизни все понятно. И ждет таких ребят, как правило, хорошее место работы после учебы в престижном вузе, место, давно присмотренное и нагретое мамами и папами. И – не проходит и пяти лет, как смотришь: уже и машина у него хорошая, и квартира не в самом последнем районе, и фирмочку свою небольшую уже открыл: обязательно торговую, кто сейчас связывается с производством? Только чудаки. Нет, звезд они с неба не хватают, живут как все: ездят отдыхать в Турцию или в Египет, заводят детей – не больше двух, больше – хлопотно, и дуростями разными, вроде мотоциклов, не страдают. А если и страдают, то «вполнакала», «вполсилы» – так, поездить один сезон, а потом с чистой совестью пересесть на «Тойоту» или «БМВ», а если и вспоминать об этом, то только за кружкой чешского пива, в компании друзей, чтобы придать себе побольше весу. Позже, к сорока годам, уже обретя достаточный «статус», они покупают уже «большой» мотоцикл или снегоход, кому что нравится, но это уже не мечта, это тоже – подтверждение благополучия, статуса. И ездят они на этом «подтверждении» два – три раза в году, потому что как-то неудобно не ездить на том, за что отдал десять – двенадцать тысяч долларов.
Нам же мотоциклы были нужны, хоть вешайся. Настоящему мотоциклисту без мотоцикла как… как цыгану без лошади, как без охотнику без ружья, как туарегу без верблюда. Тоска. Но – раз не повезло, значит, везти не будет долго. И хоть бейся головой о стену, хоть выворачивайся наизнанку, ничего не попишешь, ничего не изменишь. Странно это все, словно мы заговоренные. Ничего не дается просто так, все приходится добывать в бою, в борьбе, в поту, немыслимыми заботами. Везунчик, для которого мотоцикл, в общем-то, – так себе вещь, не первой необходимости, ему он нужен – девочек кадрить, перед пацанами покрасоваться, с байкерами разок-другой потуситься да и продать его, от греха подальше, чтоб не разбиться ненароком; так вот для таких купить мотоцикл – ничего сложного, пошел и купил. Но мы «легких путей не ищем». И не надо думать, что мы просто рады усложнить себе жизнь до невозможности, нет, это происходит просто потому, что происходит. Просто Кто-то Там, Кто живет далеко, наверху, дальше, чем можно себе представить, над небом, над космосом, в Мире горнем, очень хочет, чтобы путь наш был устлан терниями, а не розами. Вот и все. По-другому объяснить невозможно. Ему хочется, чтобы каждое мгновение радости было оплачено солеными часами работы.
Мотоциклы были нужны позарез. Все началось с того, что мой «Урал» утоп. Его унесло бурным потоком туристической жизни вниз по горной реке в глухой тайге на северо-западе Байкала, и нашли его через полтора километра на другом берегу, обкатанным, как камешек. Двигатель и коробка были под завязку набиты песком: коленвал не проворачивался, шестерни в коробке за те два дня, что мотоцикл пролежал в воде, заржавели, номер на картере стесало о камни, так что восстановлению мотоцикл, конечно же, подлежал «за особые заслуги» передо мной, Еленой Васильевой, вот только работы было: начать и кончить, то есть провести в ледяном неуютном гараже еще как минимум год. И это еще большой вопрос, получится ли в результате нормальный чоппер.[2]
К этому моменту мы с Андреем занимались мотоциклами шесть лет. Шесть лет мы каждую зиму проводили в гараже за бесконечными переделками и капремонтами «Уралов», и мне потихоньку все это стало надоедать. Пусть завзятые уралисты меня простят, но после потери мотоцикла и грандиозной и поразительно немногословной ссоры с товарищами туристами (ссора не стала менее грандиозной от молчаливости ругающихся сторон), хотелось немного радости, немного отдыха. Хотелось хоть на какое-то время перестать греметь ключами в гараже, а просто беззаботно поездить, поколесить по нелегким дорогам нашей страны. На других посмотреть, себя показать…
Так что нам нужны были японские мотоциклы.
Купленный «по случаю» маленький «Кавасаки Эллиминатор» с объемом двигателя в двести пятьдесят кубиков и, казалось бы, «сказочной» мощностью в сорок «лошадей» меня не спас: ну что это такое после шестисот пятидесяти кубов и двухсот пятидесяти килограммов громадного, синего, как далекое сказочное море, «Урала»? Пшик, и ничего более. Велосипед, мопед, скутер, дырчик. Ездить нам нем – легко, не ездить – тоже. К тому же единственное, где можно было без опаски колесить на этом мотоцикле, было асфальтовое шоссе. На второй сезон я просто отказалась на нем ездить. Неинтересно. Все, точка. Продать, добавить, купить что-то другое. Но – мне пришлось подождать. Дело в том, что Андрей, поездив на «Кавасаки», быстро смекнул, что даже убитый японский «старичок» во много раз лучше только что отремонтированного «Урала», и решил продать свой «Соло», и далее все по той же схеме: продать, – добавить, – купить. И я уступила первенство ему. В конце концов, он столько сделал для меня, что было бы непростительным грехом тянуть супружеское одеяло на себя. Оно могло бы и не выдержать такого – и не то чтобы порваться, но – затрещать. А это в мои планы не входило.
Сказано – сделано. Мне удалось продать печальную историю утопления моего героического «Урала» в суровой северной реке немцам. Оказалось, немцы любят сентиментальные истории про медведей, наводнения и тайгу. Больше всего их заинтересовали фотографии: парняги с яростными синими глазами, со свирепыми славянскими физиономиями, в распахнутых телогрейках, в военных кителях, в тельняшках, в расхристанных строительных подшлемниках, на древних мотоциклах с овальными зелеными ветровиками, бесстрашно бросающиеся в обезумевшие от паводка дикие горные реки: сплошная экзотика. Я получила от них заветную «штуку евриков», но все же то и дело задумывалась, глядя на фотографии, я хотела знать: о чем, собственно говоря, думали бюргеры, глядя на коренных сибиряков, чьи деды в свое время разгромили сильнейшую в мире армию? Или они предпочитали вполне политкорректно не вспоминать о плохом?
Гонорар был по европейским меркам небольшим. Наш друг Мика Кун, отец которого был немцем, а мать – финкой, что всегда забавляло Андрея, поскольку наши деды воевали с родителями Мики по обоим линиям, а внуки спустя пятьдесят лет ездили вместе на мотоциклах и пили пиво, размышляя о вечном, сказал, что редактор, как и следовало ожидать, настоящий гонорар зажилил, что меня, впрочем, не особо расстроило: при хроническом безденежье и это – хлеб. На таком расстоянии кулаками махать на пользу еще никому не шло. Хоть это выслали.
А потом Андрей продал свой «Соло». Я до самого конца не верила, что он его продаст, потому что не было в жизни ничего такого, что он любил бы больше, чем свой мотоцикл. И вот надо же – расстался. Впрочем, он, как заботливый хозяин породистого скакуна, сам, лично присмотрел нового владельца мотоцикла – знакомого парня лет двадцати двух.
«Не дурак и задоручием вроде бы не страдает», – такой вердикт вынес он парню и оказался прав: ухоженный «Соло» вот уже несколько лет исправно возит своего второго хозяина по Ангарску. И каждый раз, встречая едущий нам навстречу мотоцикл, я удивляюсь: «Красивый все же!»
Итак, мы сложили наши «капиталы», добавили то, что удалось накромчить за зиму, и «гордо расправив крылья», стали смотреть по сторонам, в поисках нужного эндуро. Все было как всегда, то есть не так, как хотели мы. Мы хотели шестисоткубовую «Икстэху»,[3] но в салонах были только сухопарые «стаканчики».[4] Поэтому пришлось купить то, что было. В двух тысячах километрах от Ангарска в городе Новосибирске или, попросту говоря, в Новосибе, в салоне «Новосиб-Мото» стоял «старичок» «Ямаха Тенери», и бегал этот старичок, если верить продавцам, по земле уже 16 лет. Андрея он загипнотизировал. Делать было нечего, пришлось отправиться за «телушкой» в другой город.
Приехав на место в душном, тесном вагоне, упревшие и задохнувшиеся, голодные и уставшие, мы с надеждой стояли на просторной, чистой привокзальной площади. Термометр в семь утра показывал плюс двадцать девять. Если бы не бочоночек аппетитного мате, который я выцедила в чайной, я бы, наверное, упала в обморок от жары еще до обеда. Умные все же люди, эти южноамериканские индейцы, такой волшебный напиток придумали.
Света в салоне не было. Сидеть было не на чем, купить попить или поесть – негде. Ну а мотоцикл… Что мотоцикл? Сразу же стало ясно, что он старше на три года, что в двигатель кто-то лазил: прокладка под головкой цилиндра была вырезана из паронита, что спидометр скручен, (а кто его нынче не скручивает? Только Андрей!) к тому же мотоцикл явно барахлил: норовил заглохнуть на малых оборотах. «Механикусы» из мастерской пытались исправить дело: что-то крутили, меняли свечи, но результата это не давало. Я сидела на рюкзаке и тоскливо смотрела в распахнутые двери салона, на раскаленный асфальт, на автомобили, нестерпимо сверкающие под неумолимо горящим, как ксеноновая фара, солнцем, которые неслись по шоссе. В сумраке душного мотосалона бело-красная «Ямаха», горбатящаяся огромным баком, больше похожая на слона, чем на мотоцикл, выглядела угрожающе. Когда я взглядывала на нее, то испытывала приступы робости, но понимала, что все уже решено: Андрея «несло».
Дело было в том, что он любил все мотоциклы без исключения. Его часто брали с собой друзья посмотреть мотоцикл при покупке и оценить его техническое состояние. Зря они так делали, они не знали, бедные, что это было бесполезным: он не мог сказать про мотоцикл, что тот – «плохой». Для него все, все без исключения мотоциклы были хорошими. Он относился к ним, как, наверное, любящий свое ремесло конюх относится к породистым лошадям. Все мотоциклы «на ходу» были «хорошими» конями, а к неисправной или поломанной технике он относился, как к зауросившей или к заболевшей лошади, с сочувствием и с пониманием. С заупрямившейся лошадью нужно было договориться, найти общий язык, а заболевшую – вылечить.
Он ходил вокруг мотоцикла совершенно шальной, и я поняла, что он ни за какие коврижки не поедет обратно на поезде. Он готов отдать все заработанные за год деньги не только за мотоцикл, но еще и за приключение: ему хотелось поехать в Ангарск на «Ямахе». Не то чтобы дорога была незнакомой: мы ездили по ней уже шесть раз, но еще ни разу он не ездил по ней на японце. Да еще на эндуро! Так что все было уже решено и оставалось только подождать, когда молодые, бестолковые механики найдут неисправность. Механики ремонтировать мотоциклы не умели или не хотели, и покупка совершилась только к пяти часам вечера.
Ни о каком марш-броске до Красноярска не могло быть и речи, и поэтому пришлось ночевать у знакомых мототуристов. Свою покупку Андрей на ночь запихал в металлический гараж, стоявший под окнами. В первый раз мы видели, как в обычный гараж без проблем входят джип «Терано» и шесть мотоциклов: «ЗИД», «Ява», «ИЖ», две «Хонды» и наша «Ямаха»! Вот бы кто-то славно поживился, если бы вскрыл этот гараж. Мы спросили владельца гаража, возможно ли такое, на что он недоуменно посмотрел на нас и ответил, что хранит все свои приобретения в гараже уже много лет, и за это время никому не понадобился ни джип, ни мотоциклы. И в самом деле! Да на фиг надо! В родном Ангарске такой гараж возле дома не простоял бы и ночи: его просто погрузили бы вместе со всем содержимым на платформу и увезли подальше, чтобы там, вдали от бдительных окон хозяев, наслаждаться приобретениями. Почувствовав приступ тоски, – живут же люди! – мы с удивлением оставили мотоцикл в гараже и провели спокойную ночь на полу одной из комнат просторной квартиры.
Мы встали в семь утра, а в восемь уже прощались с владельцем гаража на окраине города. Вскоре Новосибирск остался далеко позади, а по обочинам замелькали знакомые названия. Андрей испытывал легкое беспокойство по поводу «Ямахи», – пропавшие было вчера перебои в двигателе с утра возобновились, и мотоцикл глох, стоило сбросить газ. Я же испытывала состояние беспечной легкости: предыдущие путешествия показывали, что безвыходных ситуаций не бывает, и что помощь на дороге приходит тогда, когда ты уже совсем впал в отчаяние, следовательно, отчаиваться вообще никогда не стоит, и по большому счету, все проблемы надо решать по мере их поступления. А сейчас – надо ехать, пока едется, потому что каждый пройденный километр приближает нас к дому.
Так что я беззаботно глядела по сторонам, читала таблички с названием городков и поселков, и в который уже раз мечтала о том, что когда-нибудь я все же напишу о том, какие несуразные, забавные, а порой и откровенно смешные названия встречаются. При этом я прекрасно сознавала, что как только мы приедем в Ангарск, я не буду помнить и десятой доли того, что прочитала, для подобных записок хорошо иметь с собой в дороге ноутбук или хотя бы записывать все на остановках в блокнотик, но первое для меня дорого, а второе – лениво, а значит, все это так и останется в мечтах.
Не смотря на то, что мы еще в Ангарске договорились, что поведем мотоцикл по очереди, я не испытывала ни малейшего желания сесть за руль этой длинноногой лошади, о чем и сообщила Андрею. О каком вождении можно говорить, если я ногами еле достаю до земли? А если я его уроню? Конец баку и поворотникам! Правда, я дипломатично умалчиваю, что у Андрея такая же проблема, рост у нас одинаковый. Но он, в отличие от меня, никогда ничего не боится, иногда мне кажется, что воображение, в том качестве, в котором оно присутствует у меня, то есть воображение, рисующие всяческие беды и несчастья, у него отсутствует. Тем лучше для нас обоих, по крайней мере, один из нас всегда остается бесстрашным, а второй – осторожным.
Он выслушал меня и пожал плечами. Он был в азарте: мотоцикл легко выдавал сотню, в лицо били лучи солнца, назад убегали поросшие яркой зеленью обочины. И потом: ведь это был его мотоцикл! Его! Так что я решила отстраниться. Он и так практически отдал мне свой «Соло» после того, как утонул мой «Урал». Кто из мужчин может отдать свою любимую машину жене? А любимый мотоцикл? Вот то-то и оно!
Перед Кемерово нас остановила полосатая палочка гаишника.
Мотоцикл послушно свернул на обочину и остановился возле веснушчатого инспектора в мокрой от пота голубенькой форме. Мы стали стаскивать с себя шлемы. Инспектор отправился к нам, но вдруг нерешительно остановился и сдвинул жезлом фуражку на затылок.
– Я что-то не понял… – вдруг протянул он. – Да вы хоть русские?
Радостно екнуло сердце: раз нас приняли за каких-нибудь «дойчей» или «америкосов», значит, наша «лошадь» была хоть и стара, но все же породиста! И хоть велик был соблазн сказать что-нибудь вроде: «Yes of course. But do you speak English?» (Да, конечно, но все же – вы говорите по-английски?) просто, чтобы увидеть, как глаза гаишника округлятся еще больше, и он совсем растеряется, потому что все английские слова разом вылетят у него из головы, я знаю, со мной самой такое происходило неоднократно, я вдруг сжалилась над парнем. Несмотря на ранний час, над дорогой уже стояло жаркое марево, мозги у него вытекали из-под фуражки обильными каплями пота, да к тому же – кто знает? – вдруг не поймет моей шутки или – что еще хуже! – окажется полиглотом? – неприятностей тогда не оберешься. Или – невиданное дело? – вдруг в самом деле примет нас за иностранцев и потребует с нас документы! Ни разу за все шесть лет я не видела, чтобы у иностранцев наши гайцы[5] проверяли документы, но случай, говорят, бывает всякий…
Поэтому быстренько стащив с лица бандану, я почему-то басом сказала:
– Да русские мы, русские!
И это чистосердечное признание обошлось нам в сто рублей. Андрей даже обрадовался, узнав, за что с нас требуют деньги: оказывается, мы превысили скорость! Ни разу за десять лет водительского стажа его не штрафовали за превышение скорости. Ну, во-первых, потому что он всегда ездил на «Урале» или на «Урале» с коляской, а во-вторых, потому что он, собственно говоря, отличался неторопливой ездой. Это я с самого начала носилась, как угорелая, распугивая автомобилистов. У Андрея всегда было другое отношение к езде: ездить он любил. То есть ему важно было не просто доехать из пункта А в пункт В, ему важен был сам процесс, который приносил ему колоссальное удовольствие: ему нравилось ехать неторопливо, так, чтобы можно было рассмотреть все на обочинах дороги, ему нравились и остановки, – он получал массу наслаждения даже от обычного кофе, сваренного у обочины на примусе. Но тут, видимо, уже сказалось влияние «Ямахи»: он был рад тому, что мы вместо положенных шестидесяти шли девяносто. И поэтому даже поторговался с гаишником, выиграв для семейного бюджета нелишний полтинник.
– А че ты так, проблемы, что ли? – удивился гаишник.
– Да, что-то с движком, глохнет на холостых.
Но нет худа без добра. Взгляд Андрея снова обратился к мотоциклу и на этот раз упал под каким-то особым углом.
– Я понял, в чем дело! – хлопнул он себя по лбу. – Они неправильно прокинули тросик обогатителя! Смотри – его закусывает!
Так и было. Утром Андрей открыл обогатитель, чтобы завести мотоцикл, потом закрыл, тросик закусило, клапан не закрылся, мотоцикл захлебывался бензином и то и дело глох.
Прокидывая тросик, Андрей придумывал горе-механикам «Новосиб-Мото» прозвища, среди которых «ездюки» и «щенки молодые» были самыми безобидными.
Проблема исчезла, как и не было.
К вечеру на подъездах к Красноярску мы вдруг обнаружили на трассе попутчика: какой-то шальной мотоциклист ехал на тяжело нагруженном дорожнике. Устрашающие ящики выдавались в стороны, а к спинке были прикреплены два металлических штыря. На штырях виднелась веревочка – для белья, и даже пара бельевых прищепок болталась. Мотоциклист маячил то впереди, то сзади, наверное, мы его где-то обгоняли, но где – не видели. Наконец он догнал нас у кафе. Не думаю, что он гнался за нами специально, просто, по-видимому, вдруг увидел возле забегаловки стоявшую «Ямаху» да и притормозил. Мы ожидали увидеть очередного дюжего мужа, похожего на варяга, много их таких колесило по нашим российским дорогам, но к нашему удивлению оказалось, что перед нами бородатый джентльмен библейского возраста. Он был невысок, наголо брит, одет в чудовищные кожаные штаны на лямочках, белоснежную футболку и черные же, растоптанные мотоботы.
Мы пытались с ним заговорить, но оказалось, что он не говорит по-английски и ни слова не знает по-русски. Все же удалось выяснить, что он немец, что его зовут Гюнтер, что ему семьдесят восемь лет и что он едет никуда иначе, как в Монголию! Гюнтер, неторопливо шаркая мотоботами, сходил к стойке, заказал чаю с лимоном, потом, так же не торопясь, подсел к нам и вытащил свой паспорт. Он тыкал скрюченным пальцем в визы на паспорте:
– Ливан, Сириа, Эгипет, Иордан, Ливиа, Нигериа…
Я ушла, унесла тарелки с остатками ужина, купила с собой минеральной воды, вернулась.
Он не переменил положение и все так же тыкал пальцем:
– Пакистан, Италиа, Испан, Португезе…
Мне было жаль, что Гюнтер не говорил хотя бы по-английски, но никакой возможности пообщаться с ним не было. Андрей внимательно слушал, смотрел на немца и то и дело кивал, когда тот вдруг начинал о чем-то горячо вспоминать. Наконец, спохватился, нам надо было ехать.
– Ладно, – Андрей с сожалением хлопнул ладонью по столу. – Нам пора! – и он развел руками, показывая, что нам надо ехать.
Мы втроем вышли к мотоциклам, обошли вокруг старенькой немецкой «Хонды», Гюнтер принялся разглядывать нашу «Тенере». Тут уж ничего нельзя было поделать. Это была традиция: ритуальный танец вокруг мотоциклов. Она происходит каждый раз, как только два незнакомых мотоциклиста встречаются друг с другом. И неважно, где это случается: в центре суматошного города или посреди пустыни. Ритуал обязателен, необходим, без него – нельзя!
Я и сама столько раз наблюдала за собой. И сопротивляешься из последних сил, но тело движется, словно само собой, инстинктивно, как у пчелы, исполняющей информационную пляску перед сородичами. Это выше разума!
Однажды открытие мотосезона было назначено у нас в Ангарске. Возглавить колонну мотоциклистов должен был мэр города, некто К… Колонна ехала из Иркутска, и мэр решил встретить ее недалеко от Мегета у Еловской горы. Я его – заносчивого, слащавоулыбчевого и жадного до денег и власти, терпеть не могла и не скрывала этого в своих публикациях. Он это знал и платил мне той же монетой. Я хотела было присоединиться к колонне в городе, но Андрей вдруг заупрямился и сказал, что мы непременно должны встретить колонну в Мегете. Увидев тогда на обочине несколько мотоциклов, мы притормозили, остановились, и пока я сдергивала с лица бандану, Андрей уже успел за руку поздороваться со всеми. И я вдруг поняла, что он только что пожал руку мэру! Обернувшись ко мне, Андрей скорчил смешную гримасу. Я слезла с мотоцикла, и вдруг произошло непонятное: ноги сами, не слушаясь, понесли меня к мотоциклам мэра и его друзей. Но самое интересное было не это. Самое интересное было то, что я краем глаза видела: подобное происходило и с самим мэром. И ему в свою очередь было крайне любопытно посмотреть, на чем же это я езжу? И мы обреченно исполнили этот странный танец вокруг наших мотоциклов, умудрившись ни разу не встретиться глазами. Инстинкт мотоциклиста оказался сильнее вражды.
На этот раз, исполнив необходимое, то есть несколько раз обойдя вокруг мотоцикла Гюнтера и разглядев как следует все детали, мы уже стали надевать шлемы, как немец вдруг переполошился.
– О, презент, фрау, презент! – он порылся в сумках и извлек на свет божий крохотный пузырек.
– Одеколон!
Я поднесла пузырек к носу. Действительно, пованивало! Подарки туземцам, так сказать… А отказаться невежливо, расстроишь еще человека… А ведь он… Нет, не воевал, ему тогда было лет тринадцать – четырнадцать, прикинула в уме я. Воевать не воевал, а вот в «Гитлерюгенде» был наверняка.
Мне вдруг стало не по себе.
Я дернула Андрея за рукав.
– Давай, поехали.
– Да-да!
Он заводил «Ямаху», но все еще оборачивался, что-то говорил, показывая Гюнтеру на прищепки. Тот ласково улыбался и махал рукой.
– Вот это да-а! – сказал Андрей мне через плечо, когда мы уже отъехали довольно далеко. – Семьдесят восемь лет, а он в Монголию едет! Нашим бы старикам такое… А ведь воевал еще, небось, с нами. Нет? Не воевал?.. Все равно – обидно…
Мы доехали до Красноярска уже поздним вечером. С самого начала мы ехали налегке, и все, что было с собой – это пара гаечных ключей, пара свитеров и дождевая защита. Ну и деньги в кармане, естественно. Поэтому к одиннадцати часам вечера, когда солнце закатилось далеко за придорожный лес, мы стали искать ночлег. Кемпинг нашли под самым Красноярском, совсем рядом с объездной дорогой. Собственно говоря, это был не кемпинг, это была охраняемая стоянка для дальнобойщиков, в глубине которой стояла двухэтажная гостиница. Стоянка была заполнена фурами, а перед крыльцом гостиницы стояли несколько столиков импровизированного летнего кафе. Из динамиков хрипло орал блатной шансон, юбочки у деланно скалившихся девочек почти не прикрывали попки, а сидевшие за столиками полуголые, щетинистые, пьяные посетители отсвечивали всеми оттенками синего. Куда там жалким байкерским татуировкам до тюремных живописцев!
Андрей пошел узнать насчет номера, я осталась у мотоцикла, стараясь не терять присутствия духа, и как мне казалось, очень гордо посматривала вдаль.
– А видал я таких по телеку! – вдруг громко сказал один из зэка. Он сидел в пластмассовом кресле. На самом деле было ощущение, что его кто-то туда засунул: из красной пластмассы торчали худые коленки и острые локти. – Навяжут вот так вот мешков и …башат по дороге! – он перекатил в зубах папиросу, потом взял ее двумя пальцами, закашлялся и схаркнул на асфальт.
Хотела я было взвиться и сказать ему про то, что рожденный ползать не сможет даже на мотоцикле ездить, не то что летать, да передумала. И не то чтобы было трусовато, но все же про осторожность забывать не надо было. До дома-то еще далеко. Но напряглась я зря – тут же из дверей появился Андрей, который уже договорился о номере, а еще подошел водитель-дальнобойщик – расспросить про мотоцикл. Он оказался старым, опытным мотоциклистом, и мы поговорили с ним, пока отвязывали вещи.
Есть люди, которым, кажется, все само идет в руки: и родители у них люди не бедные, со связями, и учеба дается легко, и в жизни все понятно. И ждет таких ребят, как правило, хорошее место работы после учебы в престижном вузе, место, давно присмотренное и нагретое мамами и папами. И – не проходит и пяти лет, как смотришь: уже и машина у него хорошая, и квартира не в самом последнем районе, и фирмочку свою небольшую уже открыл: обязательно торговую, кто сейчас связывается с производством? Только чудаки. Нет, звезд они с неба не хватают, живут как все: ездят отдыхать в Турцию или в Египет, заводят детей – не больше двух, больше – хлопотно, и дуростями разными, вроде мотоциклов, не страдают. А если и страдают, то «вполнакала», «вполсилы» – так, поездить один сезон, а потом с чистой совестью пересесть на «Тойоту» или «БМВ», а если и вспоминать об этом, то только за кружкой чешского пива, в компании друзей, чтобы придать себе побольше весу. Позже, к сорока годам, уже обретя достаточный «статус», они покупают уже «большой» мотоцикл или снегоход, кому что нравится, но это уже не мечта, это тоже – подтверждение благополучия, статуса. И ездят они на этом «подтверждении» два – три раза в году, потому что как-то неудобно не ездить на том, за что отдал десять – двенадцать тысяч долларов.
Нам же мотоциклы были нужны, хоть вешайся. Настоящему мотоциклисту без мотоцикла как… как цыгану без лошади, как без охотнику без ружья, как туарегу без верблюда. Тоска. Но – раз не повезло, значит, везти не будет долго. И хоть бейся головой о стену, хоть выворачивайся наизнанку, ничего не попишешь, ничего не изменишь. Странно это все, словно мы заговоренные. Ничего не дается просто так, все приходится добывать в бою, в борьбе, в поту, немыслимыми заботами. Везунчик, для которого мотоцикл, в общем-то, – так себе вещь, не первой необходимости, ему он нужен – девочек кадрить, перед пацанами покрасоваться, с байкерами разок-другой потуситься да и продать его, от греха подальше, чтоб не разбиться ненароком; так вот для таких купить мотоцикл – ничего сложного, пошел и купил. Но мы «легких путей не ищем». И не надо думать, что мы просто рады усложнить себе жизнь до невозможности, нет, это происходит просто потому, что происходит. Просто Кто-то Там, Кто живет далеко, наверху, дальше, чем можно себе представить, над небом, над космосом, в Мире горнем, очень хочет, чтобы путь наш был устлан терниями, а не розами. Вот и все. По-другому объяснить невозможно. Ему хочется, чтобы каждое мгновение радости было оплачено солеными часами работы.
Мотоциклы были нужны позарез. Все началось с того, что мой «Урал» утоп. Его унесло бурным потоком туристической жизни вниз по горной реке в глухой тайге на северо-западе Байкала, и нашли его через полтора километра на другом берегу, обкатанным, как камешек. Двигатель и коробка были под завязку набиты песком: коленвал не проворачивался, шестерни в коробке за те два дня, что мотоцикл пролежал в воде, заржавели, номер на картере стесало о камни, так что восстановлению мотоцикл, конечно же, подлежал «за особые заслуги» передо мной, Еленой Васильевой, вот только работы было: начать и кончить, то есть провести в ледяном неуютном гараже еще как минимум год. И это еще большой вопрос, получится ли в результате нормальный чоппер.[2]
К этому моменту мы с Андреем занимались мотоциклами шесть лет. Шесть лет мы каждую зиму проводили в гараже за бесконечными переделками и капремонтами «Уралов», и мне потихоньку все это стало надоедать. Пусть завзятые уралисты меня простят, но после потери мотоцикла и грандиозной и поразительно немногословной ссоры с товарищами туристами (ссора не стала менее грандиозной от молчаливости ругающихся сторон), хотелось немного радости, немного отдыха. Хотелось хоть на какое-то время перестать греметь ключами в гараже, а просто беззаботно поездить, поколесить по нелегким дорогам нашей страны. На других посмотреть, себя показать…
Так что нам нужны были японские мотоциклы.
Купленный «по случаю» маленький «Кавасаки Эллиминатор» с объемом двигателя в двести пятьдесят кубиков и, казалось бы, «сказочной» мощностью в сорок «лошадей» меня не спас: ну что это такое после шестисот пятидесяти кубов и двухсот пятидесяти килограммов громадного, синего, как далекое сказочное море, «Урала»? Пшик, и ничего более. Велосипед, мопед, скутер, дырчик. Ездить нам нем – легко, не ездить – тоже. К тому же единственное, где можно было без опаски колесить на этом мотоцикле, было асфальтовое шоссе. На второй сезон я просто отказалась на нем ездить. Неинтересно. Все, точка. Продать, добавить, купить что-то другое. Но – мне пришлось подождать. Дело в том, что Андрей, поездив на «Кавасаки», быстро смекнул, что даже убитый японский «старичок» во много раз лучше только что отремонтированного «Урала», и решил продать свой «Соло», и далее все по той же схеме: продать, – добавить, – купить. И я уступила первенство ему. В конце концов, он столько сделал для меня, что было бы непростительным грехом тянуть супружеское одеяло на себя. Оно могло бы и не выдержать такого – и не то чтобы порваться, но – затрещать. А это в мои планы не входило.
Сказано – сделано. Мне удалось продать печальную историю утопления моего героического «Урала» в суровой северной реке немцам. Оказалось, немцы любят сентиментальные истории про медведей, наводнения и тайгу. Больше всего их заинтересовали фотографии: парняги с яростными синими глазами, со свирепыми славянскими физиономиями, в распахнутых телогрейках, в военных кителях, в тельняшках, в расхристанных строительных подшлемниках, на древних мотоциклах с овальными зелеными ветровиками, бесстрашно бросающиеся в обезумевшие от паводка дикие горные реки: сплошная экзотика. Я получила от них заветную «штуку евриков», но все же то и дело задумывалась, глядя на фотографии, я хотела знать: о чем, собственно говоря, думали бюргеры, глядя на коренных сибиряков, чьи деды в свое время разгромили сильнейшую в мире армию? Или они предпочитали вполне политкорректно не вспоминать о плохом?
Гонорар был по европейским меркам небольшим. Наш друг Мика Кун, отец которого был немцем, а мать – финкой, что всегда забавляло Андрея, поскольку наши деды воевали с родителями Мики по обоим линиям, а внуки спустя пятьдесят лет ездили вместе на мотоциклах и пили пиво, размышляя о вечном, сказал, что редактор, как и следовало ожидать, настоящий гонорар зажилил, что меня, впрочем, не особо расстроило: при хроническом безденежье и это – хлеб. На таком расстоянии кулаками махать на пользу еще никому не шло. Хоть это выслали.
А потом Андрей продал свой «Соло». Я до самого конца не верила, что он его продаст, потому что не было в жизни ничего такого, что он любил бы больше, чем свой мотоцикл. И вот надо же – расстался. Впрочем, он, как заботливый хозяин породистого скакуна, сам, лично присмотрел нового владельца мотоцикла – знакомого парня лет двадцати двух.
«Не дурак и задоручием вроде бы не страдает», – такой вердикт вынес он парню и оказался прав: ухоженный «Соло» вот уже несколько лет исправно возит своего второго хозяина по Ангарску. И каждый раз, встречая едущий нам навстречу мотоцикл, я удивляюсь: «Красивый все же!»
Итак, мы сложили наши «капиталы», добавили то, что удалось накромчить за зиму, и «гордо расправив крылья», стали смотреть по сторонам, в поисках нужного эндуро. Все было как всегда, то есть не так, как хотели мы. Мы хотели шестисоткубовую «Икстэху»,[3] но в салонах были только сухопарые «стаканчики».[4] Поэтому пришлось купить то, что было. В двух тысячах километрах от Ангарска в городе Новосибирске или, попросту говоря, в Новосибе, в салоне «Новосиб-Мото» стоял «старичок» «Ямаха Тенери», и бегал этот старичок, если верить продавцам, по земле уже 16 лет. Андрея он загипнотизировал. Делать было нечего, пришлось отправиться за «телушкой» в другой город.
Приехав на место в душном, тесном вагоне, упревшие и задохнувшиеся, голодные и уставшие, мы с надеждой стояли на просторной, чистой привокзальной площади. Термометр в семь утра показывал плюс двадцать девять. Если бы не бочоночек аппетитного мате, который я выцедила в чайной, я бы, наверное, упала в обморок от жары еще до обеда. Умные все же люди, эти южноамериканские индейцы, такой волшебный напиток придумали.
Света в салоне не было. Сидеть было не на чем, купить попить или поесть – негде. Ну а мотоцикл… Что мотоцикл? Сразу же стало ясно, что он старше на три года, что в двигатель кто-то лазил: прокладка под головкой цилиндра была вырезана из паронита, что спидометр скручен, (а кто его нынче не скручивает? Только Андрей!) к тому же мотоцикл явно барахлил: норовил заглохнуть на малых оборотах. «Механикусы» из мастерской пытались исправить дело: что-то крутили, меняли свечи, но результата это не давало. Я сидела на рюкзаке и тоскливо смотрела в распахнутые двери салона, на раскаленный асфальт, на автомобили, нестерпимо сверкающие под неумолимо горящим, как ксеноновая фара, солнцем, которые неслись по шоссе. В сумраке душного мотосалона бело-красная «Ямаха», горбатящаяся огромным баком, больше похожая на слона, чем на мотоцикл, выглядела угрожающе. Когда я взглядывала на нее, то испытывала приступы робости, но понимала, что все уже решено: Андрея «несло».
Дело было в том, что он любил все мотоциклы без исключения. Его часто брали с собой друзья посмотреть мотоцикл при покупке и оценить его техническое состояние. Зря они так делали, они не знали, бедные, что это было бесполезным: он не мог сказать про мотоцикл, что тот – «плохой». Для него все, все без исключения мотоциклы были хорошими. Он относился к ним, как, наверное, любящий свое ремесло конюх относится к породистым лошадям. Все мотоциклы «на ходу» были «хорошими» конями, а к неисправной или поломанной технике он относился, как к зауросившей или к заболевшей лошади, с сочувствием и с пониманием. С заупрямившейся лошадью нужно было договориться, найти общий язык, а заболевшую – вылечить.
Он ходил вокруг мотоцикла совершенно шальной, и я поняла, что он ни за какие коврижки не поедет обратно на поезде. Он готов отдать все заработанные за год деньги не только за мотоцикл, но еще и за приключение: ему хотелось поехать в Ангарск на «Ямахе». Не то чтобы дорога была незнакомой: мы ездили по ней уже шесть раз, но еще ни разу он не ездил по ней на японце. Да еще на эндуро! Так что все было уже решено и оставалось только подождать, когда молодые, бестолковые механики найдут неисправность. Механики ремонтировать мотоциклы не умели или не хотели, и покупка совершилась только к пяти часам вечера.
Ни о каком марш-броске до Красноярска не могло быть и речи, и поэтому пришлось ночевать у знакомых мототуристов. Свою покупку Андрей на ночь запихал в металлический гараж, стоявший под окнами. В первый раз мы видели, как в обычный гараж без проблем входят джип «Терано» и шесть мотоциклов: «ЗИД», «Ява», «ИЖ», две «Хонды» и наша «Ямаха»! Вот бы кто-то славно поживился, если бы вскрыл этот гараж. Мы спросили владельца гаража, возможно ли такое, на что он недоуменно посмотрел на нас и ответил, что хранит все свои приобретения в гараже уже много лет, и за это время никому не понадобился ни джип, ни мотоциклы. И в самом деле! Да на фиг надо! В родном Ангарске такой гараж возле дома не простоял бы и ночи: его просто погрузили бы вместе со всем содержимым на платформу и увезли подальше, чтобы там, вдали от бдительных окон хозяев, наслаждаться приобретениями. Почувствовав приступ тоски, – живут же люди! – мы с удивлением оставили мотоцикл в гараже и провели спокойную ночь на полу одной из комнат просторной квартиры.
Мы встали в семь утра, а в восемь уже прощались с владельцем гаража на окраине города. Вскоре Новосибирск остался далеко позади, а по обочинам замелькали знакомые названия. Андрей испытывал легкое беспокойство по поводу «Ямахи», – пропавшие было вчера перебои в двигателе с утра возобновились, и мотоцикл глох, стоило сбросить газ. Я же испытывала состояние беспечной легкости: предыдущие путешествия показывали, что безвыходных ситуаций не бывает, и что помощь на дороге приходит тогда, когда ты уже совсем впал в отчаяние, следовательно, отчаиваться вообще никогда не стоит, и по большому счету, все проблемы надо решать по мере их поступления. А сейчас – надо ехать, пока едется, потому что каждый пройденный километр приближает нас к дому.
Так что я беззаботно глядела по сторонам, читала таблички с названием городков и поселков, и в который уже раз мечтала о том, что когда-нибудь я все же напишу о том, какие несуразные, забавные, а порой и откровенно смешные названия встречаются. При этом я прекрасно сознавала, что как только мы приедем в Ангарск, я не буду помнить и десятой доли того, что прочитала, для подобных записок хорошо иметь с собой в дороге ноутбук или хотя бы записывать все на остановках в блокнотик, но первое для меня дорого, а второе – лениво, а значит, все это так и останется в мечтах.
Не смотря на то, что мы еще в Ангарске договорились, что поведем мотоцикл по очереди, я не испытывала ни малейшего желания сесть за руль этой длинноногой лошади, о чем и сообщила Андрею. О каком вождении можно говорить, если я ногами еле достаю до земли? А если я его уроню? Конец баку и поворотникам! Правда, я дипломатично умалчиваю, что у Андрея такая же проблема, рост у нас одинаковый. Но он, в отличие от меня, никогда ничего не боится, иногда мне кажется, что воображение, в том качестве, в котором оно присутствует у меня, то есть воображение, рисующие всяческие беды и несчастья, у него отсутствует. Тем лучше для нас обоих, по крайней мере, один из нас всегда остается бесстрашным, а второй – осторожным.
Он выслушал меня и пожал плечами. Он был в азарте: мотоцикл легко выдавал сотню, в лицо били лучи солнца, назад убегали поросшие яркой зеленью обочины. И потом: ведь это был его мотоцикл! Его! Так что я решила отстраниться. Он и так практически отдал мне свой «Соло» после того, как утонул мой «Урал». Кто из мужчин может отдать свою любимую машину жене? А любимый мотоцикл? Вот то-то и оно!
Перед Кемерово нас остановила полосатая палочка гаишника.
Мотоцикл послушно свернул на обочину и остановился возле веснушчатого инспектора в мокрой от пота голубенькой форме. Мы стали стаскивать с себя шлемы. Инспектор отправился к нам, но вдруг нерешительно остановился и сдвинул жезлом фуражку на затылок.
– Я что-то не понял… – вдруг протянул он. – Да вы хоть русские?
Радостно екнуло сердце: раз нас приняли за каких-нибудь «дойчей» или «америкосов», значит, наша «лошадь» была хоть и стара, но все же породиста! И хоть велик был соблазн сказать что-нибудь вроде: «Yes of course. But do you speak English?» (Да, конечно, но все же – вы говорите по-английски?) просто, чтобы увидеть, как глаза гаишника округлятся еще больше, и он совсем растеряется, потому что все английские слова разом вылетят у него из головы, я знаю, со мной самой такое происходило неоднократно, я вдруг сжалилась над парнем. Несмотря на ранний час, над дорогой уже стояло жаркое марево, мозги у него вытекали из-под фуражки обильными каплями пота, да к тому же – кто знает? – вдруг не поймет моей шутки или – что еще хуже! – окажется полиглотом? – неприятностей тогда не оберешься. Или – невиданное дело? – вдруг в самом деле примет нас за иностранцев и потребует с нас документы! Ни разу за все шесть лет я не видела, чтобы у иностранцев наши гайцы[5] проверяли документы, но случай, говорят, бывает всякий…
Поэтому быстренько стащив с лица бандану, я почему-то басом сказала:
– Да русские мы, русские!
И это чистосердечное признание обошлось нам в сто рублей. Андрей даже обрадовался, узнав, за что с нас требуют деньги: оказывается, мы превысили скорость! Ни разу за десять лет водительского стажа его не штрафовали за превышение скорости. Ну, во-первых, потому что он всегда ездил на «Урале» или на «Урале» с коляской, а во-вторых, потому что он, собственно говоря, отличался неторопливой ездой. Это я с самого начала носилась, как угорелая, распугивая автомобилистов. У Андрея всегда было другое отношение к езде: ездить он любил. То есть ему важно было не просто доехать из пункта А в пункт В, ему важен был сам процесс, который приносил ему колоссальное удовольствие: ему нравилось ехать неторопливо, так, чтобы можно было рассмотреть все на обочинах дороги, ему нравились и остановки, – он получал массу наслаждения даже от обычного кофе, сваренного у обочины на примусе. Но тут, видимо, уже сказалось влияние «Ямахи»: он был рад тому, что мы вместо положенных шестидесяти шли девяносто. И поэтому даже поторговался с гаишником, выиграв для семейного бюджета нелишний полтинник.
– А че ты так, проблемы, что ли? – удивился гаишник.
– Да, что-то с движком, глохнет на холостых.
Но нет худа без добра. Взгляд Андрея снова обратился к мотоциклу и на этот раз упал под каким-то особым углом.
– Я понял, в чем дело! – хлопнул он себя по лбу. – Они неправильно прокинули тросик обогатителя! Смотри – его закусывает!
Так и было. Утром Андрей открыл обогатитель, чтобы завести мотоцикл, потом закрыл, тросик закусило, клапан не закрылся, мотоцикл захлебывался бензином и то и дело глох.
Прокидывая тросик, Андрей придумывал горе-механикам «Новосиб-Мото» прозвища, среди которых «ездюки» и «щенки молодые» были самыми безобидными.
Проблема исчезла, как и не было.
К вечеру на подъездах к Красноярску мы вдруг обнаружили на трассе попутчика: какой-то шальной мотоциклист ехал на тяжело нагруженном дорожнике. Устрашающие ящики выдавались в стороны, а к спинке были прикреплены два металлических штыря. На штырях виднелась веревочка – для белья, и даже пара бельевых прищепок болталась. Мотоциклист маячил то впереди, то сзади, наверное, мы его где-то обгоняли, но где – не видели. Наконец он догнал нас у кафе. Не думаю, что он гнался за нами специально, просто, по-видимому, вдруг увидел возле забегаловки стоявшую «Ямаху» да и притормозил. Мы ожидали увидеть очередного дюжего мужа, похожего на варяга, много их таких колесило по нашим российским дорогам, но к нашему удивлению оказалось, что перед нами бородатый джентльмен библейского возраста. Он был невысок, наголо брит, одет в чудовищные кожаные штаны на лямочках, белоснежную футболку и черные же, растоптанные мотоботы.
Мы пытались с ним заговорить, но оказалось, что он не говорит по-английски и ни слова не знает по-русски. Все же удалось выяснить, что он немец, что его зовут Гюнтер, что ему семьдесят восемь лет и что он едет никуда иначе, как в Монголию! Гюнтер, неторопливо шаркая мотоботами, сходил к стойке, заказал чаю с лимоном, потом, так же не торопясь, подсел к нам и вытащил свой паспорт. Он тыкал скрюченным пальцем в визы на паспорте:
– Ливан, Сириа, Эгипет, Иордан, Ливиа, Нигериа…
Я ушла, унесла тарелки с остатками ужина, купила с собой минеральной воды, вернулась.
Он не переменил положение и все так же тыкал пальцем:
– Пакистан, Италиа, Испан, Португезе…
Мне было жаль, что Гюнтер не говорил хотя бы по-английски, но никакой возможности пообщаться с ним не было. Андрей внимательно слушал, смотрел на немца и то и дело кивал, когда тот вдруг начинал о чем-то горячо вспоминать. Наконец, спохватился, нам надо было ехать.
– Ладно, – Андрей с сожалением хлопнул ладонью по столу. – Нам пора! – и он развел руками, показывая, что нам надо ехать.
Мы втроем вышли к мотоциклам, обошли вокруг старенькой немецкой «Хонды», Гюнтер принялся разглядывать нашу «Тенере». Тут уж ничего нельзя было поделать. Это была традиция: ритуальный танец вокруг мотоциклов. Она происходит каждый раз, как только два незнакомых мотоциклиста встречаются друг с другом. И неважно, где это случается: в центре суматошного города или посреди пустыни. Ритуал обязателен, необходим, без него – нельзя!
Я и сама столько раз наблюдала за собой. И сопротивляешься из последних сил, но тело движется, словно само собой, инстинктивно, как у пчелы, исполняющей информационную пляску перед сородичами. Это выше разума!
Однажды открытие мотосезона было назначено у нас в Ангарске. Возглавить колонну мотоциклистов должен был мэр города, некто К… Колонна ехала из Иркутска, и мэр решил встретить ее недалеко от Мегета у Еловской горы. Я его – заносчивого, слащавоулыбчевого и жадного до денег и власти, терпеть не могла и не скрывала этого в своих публикациях. Он это знал и платил мне той же монетой. Я хотела было присоединиться к колонне в городе, но Андрей вдруг заупрямился и сказал, что мы непременно должны встретить колонну в Мегете. Увидев тогда на обочине несколько мотоциклов, мы притормозили, остановились, и пока я сдергивала с лица бандану, Андрей уже успел за руку поздороваться со всеми. И я вдруг поняла, что он только что пожал руку мэру! Обернувшись ко мне, Андрей скорчил смешную гримасу. Я слезла с мотоцикла, и вдруг произошло непонятное: ноги сами, не слушаясь, понесли меня к мотоциклам мэра и его друзей. Но самое интересное было не это. Самое интересное было то, что я краем глаза видела: подобное происходило и с самим мэром. И ему в свою очередь было крайне любопытно посмотреть, на чем же это я езжу? И мы обреченно исполнили этот странный танец вокруг наших мотоциклов, умудрившись ни разу не встретиться глазами. Инстинкт мотоциклиста оказался сильнее вражды.
На этот раз, исполнив необходимое, то есть несколько раз обойдя вокруг мотоцикла Гюнтера и разглядев как следует все детали, мы уже стали надевать шлемы, как немец вдруг переполошился.
– О, презент, фрау, презент! – он порылся в сумках и извлек на свет божий крохотный пузырек.
– Одеколон!
Я поднесла пузырек к носу. Действительно, пованивало! Подарки туземцам, так сказать… А отказаться невежливо, расстроишь еще человека… А ведь он… Нет, не воевал, ему тогда было лет тринадцать – четырнадцать, прикинула в уме я. Воевать не воевал, а вот в «Гитлерюгенде» был наверняка.
Мне вдруг стало не по себе.
Я дернула Андрея за рукав.
– Давай, поехали.
– Да-да!
Он заводил «Ямаху», но все еще оборачивался, что-то говорил, показывая Гюнтеру на прищепки. Тот ласково улыбался и махал рукой.
– Вот это да-а! – сказал Андрей мне через плечо, когда мы уже отъехали довольно далеко. – Семьдесят восемь лет, а он в Монголию едет! Нашим бы старикам такое… А ведь воевал еще, небось, с нами. Нет? Не воевал?.. Все равно – обидно…
Мы доехали до Красноярска уже поздним вечером. С самого начала мы ехали налегке, и все, что было с собой – это пара гаечных ключей, пара свитеров и дождевая защита. Ну и деньги в кармане, естественно. Поэтому к одиннадцати часам вечера, когда солнце закатилось далеко за придорожный лес, мы стали искать ночлег. Кемпинг нашли под самым Красноярском, совсем рядом с объездной дорогой. Собственно говоря, это был не кемпинг, это была охраняемая стоянка для дальнобойщиков, в глубине которой стояла двухэтажная гостиница. Стоянка была заполнена фурами, а перед крыльцом гостиницы стояли несколько столиков импровизированного летнего кафе. Из динамиков хрипло орал блатной шансон, юбочки у деланно скалившихся девочек почти не прикрывали попки, а сидевшие за столиками полуголые, щетинистые, пьяные посетители отсвечивали всеми оттенками синего. Куда там жалким байкерским татуировкам до тюремных живописцев!
Андрей пошел узнать насчет номера, я осталась у мотоцикла, стараясь не терять присутствия духа, и как мне казалось, очень гордо посматривала вдаль.
– А видал я таких по телеку! – вдруг громко сказал один из зэка. Он сидел в пластмассовом кресле. На самом деле было ощущение, что его кто-то туда засунул: из красной пластмассы торчали худые коленки и острые локти. – Навяжут вот так вот мешков и …башат по дороге! – он перекатил в зубах папиросу, потом взял ее двумя пальцами, закашлялся и схаркнул на асфальт.
Хотела я было взвиться и сказать ему про то, что рожденный ползать не сможет даже на мотоцикле ездить, не то что летать, да передумала. И не то чтобы было трусовато, но все же про осторожность забывать не надо было. До дома-то еще далеко. Но напряглась я зря – тут же из дверей появился Андрей, который уже договорился о номере, а еще подошел водитель-дальнобойщик – расспросить про мотоцикл. Он оказался старым, опытным мотоциклистом, и мы поговорили с ним, пока отвязывали вещи.