Страница:
Но прежде, чем мотоцикл сорвался с места, я успела спросить:
– Парень такой невысокий, глаза… как у Христа?
– Это Леха, – откликнулся Антон. – Помнишь, я говорил тебе о парне, который тоже ездил в Улан-Удэ? Это он.
В дамских романах, когда героиня встречается с героем, она обязательно чувствует что-то необычное: у нее сбивается дыхание, сбоит сердце, женская интуиция или какое-то там семьдесят восьмое чувство начинает вопить – это он! Это он! Ничего подобного. И не то, чтобы я забыла полет в небеса, просто не восприняла это всерьез. Он был младше меня, ему было двадцать четыре, но дело было не в возрасте. Он был совсем зеленый, наивный, невинный, подберите любое слово для обозначения чистоты и безгрешности и вы угадаете, каким он был. Он жил с родителями в частном доме в поселке Северный недалеко от старого китойского моста. Он никогда не уезжал из дома. Ему говорили копать огород, и он копал. Ему говорили, что нужно строить баню или красить забор, и он строил и красил. Он никогда не делал ничего против воли родителей. Об этом не нужно было расспрашивать, это становилось ясно, когда вы просто на него смотрели. И это продолжалось до двадцати четырех лет. В этот год он купил себе черный хромированный «Урал-Соло» и косуху.
Он позвонил мне через неделю.
– Вы серьезно хотите купить мотоцикл? – спросил он своим тихим, спокойным, очень мужским голосом.
– Вполне серьезно. Я уже хожу на водительские курсы.
– Но ведь там учат ездить только на машине, ездить на мотоцикле вам придется учиться где-то еще.
– Да, наверное…
– Если хотите, научу. Хотите?
– Да!
– Давайте сегодня вечером на картодроме в пойме Китоя. Только первый урок, чур, на «Урале» с коляской, – нужно понять, что такое ручка газа и как вообще двигается мотоцикл.
– Надо, так надо, – я была покладистой.
– Куда мне подъехать?
Я хотела было назвать адрес, но передумала. Если родители увидят меня на мотоцикле, без нравоучений не обойдется.
– Давай на остановке «Аэрофлот».
– Я приеду в шесть, – сказал он не терпящим возражения тоном и повесил трубку.
– Я всегда хотел мотоцикл, – рассказал он мне позже, – сначала мне хотелось купить «Минск», потом «Восход». Я даже денег на него накопил, но родители были против. «Что это за мотоцикл? – сказал отец. – Только песни возить, какой от него в хозяйстве толк? Надо брать „Урал“ с коляской». Они даже недостающую сумму на покупку дали. Выбирали все вместе. Поездил я на нем один сезон и понял: что-то я не то купил… Нет, мотоцикл отличный, погрузить в него можно много, в дальней дороге незаменим. Куражу в нем только нет! Посмотрел я в Улан-Удэ, что ребята без колясок ездят, приехал обратно и заявил родителям, что коляску отцеплю, а мотоцикл переделаю. Тут они поняли, что лучше бы мне купить другой мотоцикл… И я купил «Соло».
– Ну и как?
– То, что надо!
До «Соло» я допущена в первый раз не была, ездила на синем, неповоротливом «Урале» с коляской. Он был почти новый, ухоженный, от частого мытья на коляске и на баке стерлись белые декоративные полоски и немного потемнела краска. Впереди на коляске была налеплена странная большая наклейка: женские губы.
– Очень удобно, – объяснил Алексей, заметив мой недоуменный взгляд, – гаишники сразу по наклейке запоминают. Один-два раза весной останавливают, убедятся, что с документами все в порядке, техосмотр есть, и потом даже не смотрят в мою сторону.
Сложно описать то, что я почувствовала, в первый раз сев за руль. Тяжесть мотоцикла, его непредсказуемые рывки и деликатное желание Алексея помочь. Неуклюжий, тяжелый мотоцикл ехал не туда, куда рулила я, а туда, куда ему самому хотелось ехать. Я выламывала руль, заставляя его подчиниться. Он глох три раза за минуту. Алексей терпеливо слезал с заднего сидения и топал кикстартером, снова и снова заставляя двигатель работать. Когда я совсем уже не могла справиться с синим монстром, он, стараясь ненароком не задеть меня, наклонялся вперед, дотягивался до руля и выравнивал мотоцикл.
В перерывах между моими попытками укротить грузное чудовище мы садились прямо на теплый асфальт и болтали. Алексей старался быть остроумным и рассказывал вычитанные в журнале байки о мотоциклах. Он не курил и вежливо старался не замечать мои сигареты.
– Ты ездил в Улан-Удэ, – я постаралась вернуть его от сказок к реальности. – Расскажи лучше об этом.
Он застенчиво улыбнулся. Хорошая у него улыбка. Так улыбаются люди, которые думают, что мир – прекрасная штука, так улыбаются только те, кого еще не разуверили в этом. Его улыбка освещала изнутри лицо и глаза, которые на мгновение становились чуточку прозрачнее. Губы открывали белоснежные, как рафинад, зубы. Два передних зуба были чуть крупнее, и эта его особенность и сама эта улыбка как-то необычайно притягивали, вызывали безотчетную симпатию. Уже позже я не раз наблюдала, как черствые, грубые люди словно оттаивали и начинали улыбаться, просто поговорив с ним и увидев, как улыбается он. Исключений из этого правила не было.
– Знаешь, я даже родителям не сказал, куда еду, сказал, что поехал на турбазу отдохнуть на выходные. Сперва страшно было за мотоцикл: доедет, не доедет? Все же пятьсот километров в один конец. В кармане денег – только на бензин. Да еще холодно, начало мая. Но потихоньку поехал, нормально. На какой-то речке остановился, пообедал, котелки у меня были, продукты тоже. А потом попутчика себе нашел − какого-то бурята, он попросил до Улан-Удэ довезти. Я думал, он до ближайшей деревни хочет доехать. А он ездил в Иркутск к родственникам, работу искал. Ну обратно в Улан-Удэ возвращался. Мы на перевале заночевали, там речка была маленькая, костер разожгли, он мне песни бурятские пел, красиво так… Я спал прямо на мотоцикле, на сидении, замотался в одеяло. К утру замерз, встал, гляжу, кругом иней…
– А в Улан-Удэ?
– Его довез, приехал к автодрому, как написано было в объявлении в мотоциклетном журнале. Они объявление дали, мол, байк-клуб проводит открытие сезона. Приехал, а там никого нет! Тоже мне, организаторы – всех позвали, а сами проспали! Приехали часа через два. Я там еще поспал, тепло уже стало. Там я с Антоном и познакомился.
….Потом он стал рассказывать о неведомом Турунтаево и о турунтаевцах, которые почему-то не приехали на слет, и поэтому лидер улан-удэнских байкеров Андрей Зверев вечером решил съездить к ним в гости. Из Турунтаево все поехали на речку. Алексей уже умаялся, промерз, сказывалась бессонная ночь. Местные решили попить водочки, а Алексей, смекнув, что ночевать у костра второй раз – не самое лучшее дело, вернулся с новыми знакомыми обратно в город и заночевал у кого-то из местных.
– Серега его зовут, не помню фамилии. Вот у него – «Урал»! Бак, дуги, руль, все в хроме! Он оторва! Натуральная оторва! Где он только не был! Он в прошлом году до Ирбита хотел доехать. Не вышло, мотоцикл развалился. За зиму новый сделал, чтобы снова ехать.
Утром Алексей посмотрел на похмельные рожи товарищей и понял, что пора домой. За все это время он выпил только банку пива.
– Я выехал почти в час дня, а в десять вечера был уже в Ангарске. И это на «Урале» с коляской!
– Родители узнали?
– Узнали… Серега поехал в Ирбит, под Иркутском у него сломался «Урал». Он оставил жену охранять мотоцикл, дал ей топор, а сам поехал в Ангарск. Сначала искал Белецкого, не нашел, тогда поехал ко мне в Северный. Прихожу я вечером с работы, а там Серега сидит и заливает моим: вот, мол, Леха в Улан-Удэ приезжал, адрес оставил… Родители говорят: «Ну иди сюда, рассказывай про турбазу…»
Через два часа он спохватился.
– Ты извини, мне домой надо. Частный дом, работы много, не обижайся, ладно?
Он быстро довез меня до остановки, бросил «Пока!» и исчез.
Кочевники
– В следующие выходные возле турбазы Култушная на Байкале улан-удэнцы проводят мотослет. Наши тоже поедут. А ты как? С кем поедешь?
И только тут я поняла, о чем он спрашивал. Наши отношения за это время никак не продвинулись.
– Ты едешь… с Антоном?
– Ну нет! Антон едет с Ириной.
– Я думал, его жену зовут Марина.
– Ну жену-то, может быть, и зовут Марина, только едет он с другой.
Я удивленно смотрела на Алексея. А я-то даже и не сообразила, почему он держится на таком расстоянии! А что он, собственно говоря, должен был про меня подумать? А? Вот, то-то и оно!
– Поедешь со мной? – нерешительно предложил он.
– Поеду, – просто ответила я.
Странно, но в тот момент у меня не возникло ни тени сомнения по поводу предстоящей поездки. Отчего-то казалось, что с этим невысоким пареньком можно ехать куда угодно и ничего не бояться.
– Вот только теперь мне тоже нужно будет «шифроваться» от родителей. А то у меня мама в обморок упадет, если узнает, что я еду куда-то на мотоцикле. Хорошо?
Он только глянул на меня своими синими глазищами и кивнул.
Я даже не знала, чего именно я ждала от поездки. Но что-то, несомненно, ждала. Новых ощущений? Да, и этого тоже. Я долгое время жила в некотором замкнутом пространстве, и даже удачно найденная профессия не так уж и сильно раздвинула мой мир. Я никогда не могла ездить на машине, меня укачивало, и даже самая недолгая поездка вызывала мучительные приступы тошноты. Когда меня звали куда-нибудь съездить, я сразу же с содроганием вспоминала удушливый запах несгоревшей солярки в раскачивающихся, неуютных «Икарусах», спертый воздух, жару или холод в зависимости от времени года. И то, что все форточки в салоне автобусов летом невозможно открыть, и что печки в них не отключаются до середины июня, пока в этом адовом пекле дети не начинают падать в обморок, а женщины – хвататься за сердце. И что в самую лютую стужу, когда над дорогой от мороза молочным киселем стоит туман, через десять минут поездки в автобусе появляется ощущение, что ты стоишь босыми ногами на голом листе железа. Что в электричках все то же самое, плюс к этому все они отходят на Байкал в пять – шесть часов утра, а это означает, что вставать надо как минимум в четыре, потом ломиться в переполненный автобус, который идет до вокзала, или, опаздывая на электричку, бежать через черную, тревожную тишину лесополосы. Толкаться на перроне локтями и коленями, стараясь влезть в двери и занять место. Объяснять попутчикам, почему нужно закрыть окно, когда за окном осень… В общем, я не герой и подвергать себя всем этим испытаниям никогда не хотела. С мотоциклом все было проще: захотел, сел и поехал. Так, по крайней мере, мне казалось тогда.
Оставшиеся до поездки дни я с тревогой следила за погодой. Синоптики говорили о надвигающемся циклоне. Мама была на даче, а отцу я сказала, что еду на турбазу. Я понимала, что ложь быстро раскроется, но пусть родители узнают о путешествии потом, когда поездка будет позади, чем волнуются все выходные. Палатку и спальник я выпросила у Зиновия. Выдавая мне хитрый инвентарь, его жена Вера объяснила, как ставить палатку. В свернутом состоянии она была не длиннее пятидесяти сантиметров и не толще пятнадцати.
– Она, собственно говоря, одноместная и очень маленькая, – сказала Вера. – Не промокает абсолютно. Вдвоем тесновато, но жить можно. Плохо только то, что она совсем низенькая, но вам ведь там не месяц жить, на пару дней хватит. В принципе, в ней тепло, а если будет холодно и станет совсем невмоготу, зажги буквально на десять минут свечу, воздух в палатке быстро нагреется. А это спальник.
Спальник странного коричневого цвета был каким-то очень тоненьким.
– Не смотри на него так, он синтепоновый и теплый. У тебя «пенка» есть? – спросила меня Вера.
– Что?..
– «Пенка». Ну коврик такой, чтобы спать и не замерзнуть. На улице-то вон что творится. А Байкал всегда Байкал, даже летом.
– Нет, нету! – испуганно ответила я, косясь на окно, за которым ливмя лил дождь, а температура упала до тринадцати градусов.
– Целый я тебе не дам, мы сами едем в выходные на Олху. Но у меня есть обрезок, – Вера вытащила из-за шкафа что-то розовое. – Держи. Вот досюда хватит, – она выразительно показала, докуда именно хватит коврика, – ногами придется пожертвовать, но ноги, в общем, в отношении простуды не так уж и важны… Почки намного серьезнее.
Шлепая домой по лужам, я с ужасом думала о предстоящей поездке и не понимала, что же мне нужно надеть, чтобы не замерзнуть. «Надену свитер, нет, два и еще рубашку! И футболку! Нет, две футболки. И трико! И шерстяные носки. А еще придется взять шарф и вязаную шапочку! Сверху надену кожаную парку, она длинная. Надо бы еще резиновые сапоги… А вдруг станет тепло? Я буду странно выглядеть в резиновых сапогах. Значит, надену мамины болоневые ботинки. Они вроде бы не промокают… И перчатки! А еще надо обязательно взять денег, мало ли что…»
В таких «оптимистических» мыслях я провела всю ночь перед поездкой.
– И куда мы все это будем привязывать? – с юмором спросил Алексей, когда увидел меня с сумками.
Упрек был справедлив, нужно было куда-то разместить палатку, спальник, сумку с вещами, сумку с продуктами, обрезок коврика и меня.
Впрочем, с некоторым злорадством я увидела, что вещей у него никак не меньше. К мотоциклу, вернее, к самодельной спинке, которую Алексей прикрутил только вчера, уже были привязаны сумка, солдатский вещмешок и какой-то пакет. В пакете оказалось шерстяное одеяло. Одет Алексей был явно не для Байкала. Косуха, джинсы и коричневые туфли. Вместе мы представляли собой довольно комичное зрелище. Возились мы долго, но к мотоциклу приторочили все. «Соло» стал похож на этажерку. Вещмешок привязали на бак. Остался пакет с одеялом. Одеяло вытащили, прикрутили к спинке, сверху натянули пакет – от дождя.
– Поехали? – спросил Алексей, когда я кое-как втиснулась между ним и одеялом.
– Поехали! – пискнула я.
И мы поехали. Пока только до «Ангары», где был назначен общий сбор.
Нас встретила пустая площадка.
– Вообще-то, уже одиннадцать, – недоуменно протянул Алексей. – Где остальные?
Я рвалась в бой, то есть в дорогу, но Алексей был неумолим.
– Надо ждать, а то неудобно получится.
– Но в двенадцать нас ждут иркутяне!
Через десять минут вдали показался свет, значит, это ехал кто-то из наших. И точно, возле нас притормозил Денис. Он тоже хотел ехать, но его «Соло» был не зарегистрирован, без номеров.
– Здравствуйте! – сказал он, заглушив мотоцикл. – А где Мотороллер?
Мотороллером ребята между собой называли Антона. Как оказалось, тот раньше долго ездил на японском мопеде и даже ремонтировал их. Сам себя Белецкий гордо именовал Полковником.
– Не знаю, ждем.
– Я не могу ехать на этом, – Денис кивнул на «Соло», – а он мне обещал свой второй мотоцикл – «Кавасаки». Ты не знаешь, у него есть телефон? Нет? Я тогда с вами подожду, ладно?
Я снова стояла под тополями и посматривала на небо. Низкие, мутноватые облака резво бежали по небу и не обещали ничего хорошего. Надо бы ехать сейчас, пока не пошел дождь…
Антон появился только без двадцати двенадцать.
– Я еще не завтракал даже, – не терпящим возражения тоном сказал он. – Почему опоздал? Проспал. Сейчас поеду, поем, заеду за Иришкой. Денис, ты со мной?
Они укатили, а мы остались. Алексей укоризненно покачал головой.
– Там ведь ребята ждут, а он спит… Не понимаю.
– Поехали? – с надеждой спросила я.
– Поехали… – он пнул кикстартер, сел на довольно забормотавший мотоцикл, подождал, пока я устроилась сзади, и – дубль два! – мы поехали!
Он остановился, как только мы выехали на Московский тракт.[2]
– Я тебя очень прошу, не дергайся, когда я маневрирую, сиди спокойно. Ты сползаешь вперед? Отодвигайся, когда я еду прямо, хорошо? Специально наклоняться в поворотах не надо. Сиди, как сидишь, и ничего не делай! И я прошу, держись вот здесь, да хоть за сумку, хоть за спинку, когда я торможу. Ясно?
– Хорошо, – я не знала, куда деваться от стыда, но я и в самом деле сползала вперед, и мне все время приходилось отодвигаться от Алексея.
Не то чтобы мне было неприятно прижиматься к нему, скорее, наоборот, но все же было как-то неудобно… Если бы тогда я знала, что за рулем «Соло» он только вторую неделю и что до этого он никогда раньше не водил мотоцикл-одиночку, я бы, наверное, смотрела на все иначе. Но я этого не знала. И слава Богу!
Ветер выхлестывал слезы из глаз, черный, крашенный нитрокраской «черпак» то и дело приходилось поправлять, но все это было ерундой по сравнению с предстоящим путешествием. Разлохмаченные ветром березы проносились мимо, мокрый асфальт блестел, как намазанный маслом, а проходящие мимо машины обдавали нас брызгами воды и грязи.
– Где вас черти носят? Леха, ты почему один? А остальные где? – так встретили нас иркутяне. Их было всего четверо на трех мотоциклах.
– А, Белецкий проспал, так что они позже поедут. Белецкого дожидаться не надо, сказал, догонят. Будет два мотоцикла: он и еще Денис.
– Тогда по коням? По ко-о-оням!
– По ступам! – крикнул кто-то, и все засмеялись.
….Итак, нас было шестеро на четырех мотоциклах. Мы как-то очень быстро выбрались из Иркутска, и наша маленькая колонна выстроилась следующим образом: первым ехал Руслан, у него был холеный, крашеный в сервисе серый «Урал». Двигатель, отполированный до зеркального блеска, сиденье «ступенькой»[3] приводили в трепет знатоков. Руслан был почти брюнетом, с маслянистыми, темными, как у мексиканца, красивыми глазами и большим ртом. Он был влюблен в свой мотоцикл и имел на это полное право. А еще он был обладателем «модного» итальянского закрытого шлема-интеграла[4] ярко-красного цвета и кожаной коричневой куртки.
Вторым ехал Виктор Макаров. С ним я уже была знакома. Он приезжал в Ангарск и показывал, как можно на «Урале» крутить «восьмерку»,[5] которая рассчитана на «Восход». Он был совсем молод, только что отслужил. Высокий, по юношески стройный, длинноногий. К плечам его тело вдруг разворачивалось накачанной мускулатурой. У него были светлые, рыжеватые волосы, вытянутое лицо. В косухе, в военных штанах и берцах он был похож на классического «киношного» немецкого солдата, а когда он сидел на мотоцикле, сходство увеличивалось. Не хватало только автомата и немецкой каски. Наверное, он знал об этом и «Урал» построил себе под стать, – серое громадье было похожим на мастодонта. «Рогатый» руль он рассчитал и выгнул сам, сзади мотоцикл зрительно увеличивали большие квадратные кофры. Вместе со своим «Уралом» он казался выходцем из какого-то фантастического фильма, вроде «Безумного Макса».
Потом ехали мы.
Четвертый мотоцикл оказался старенькой, чахоточной «Явой» синего цвета, на которой ехали двое: некто Эдик, владелец мотоцикла, и некто Илья. Пару они составили только потому, что у одного был мотоцикл, а у второго – «права».
Я глядела вокруг во все глаза, потому что понимала: такого я больше никогда не увижу. Даже если проеду здесь еще сотни раз, это будут другие поездки, и время будет другое, и я, я – тоже буду другой. Так что нужно смотреть и запоминать.
Махины фур вдруг, в последний момент резко уходили в сторону, автомобили, сигналя, проносились мимо так быстро, что я даже не успевала их рассмотреть, мельчайшие капли воды висели над дорогой, оседая на мотоцикле, на одежде, на очках, сама дорога, окутанная завесой влаги, с ее обочинами, с бесцветными, словно забытыми, безлюдными деревеньками, мелькавшими по обе стороны, неслась нам навстречу. А потом начался Култукский серпантин, и я вцепилась что есть силы в ремешок сиденья, потому что одно дело ехать по этой дороге на неторопливом автобусе и совсем другое – нестись на заднем сидении мотоцикла в компании молодых, отчаянных байкеров. Я боролась с приступами головокружения, и дело было не в страхе. Мир вдруг обрушился на меня всеми своими запахами, всеми ощущениями, мне было очень холодно, но нужно было терпеть, мне было страшно, и одновременно, я испытывала самый бешеный восторг, холодный воздух набивался в легкие, но хотелось кричать и петь. Тогда я еще не знала, что все это – вкус самого прекрасного напитка, в состав которого входят запахи дождя и нескошенной травы, бензина и кожи, мокрого асфальта и влажного песка на узкой обочине. Сюда входят звуки клаксонов маленьких спортивных машин и мощный рев груженых КАМАЗов, выхлоп мотоцикла и звук, с которым на скорости врезается в шлем бабочка, хруст гравия под колесами и камень, отлетающий из-под колеса встречной машины. Сюда входил скупой на краски лес, который тянулся вдоль дороги: и редкие мрачные ели, и ясные, высокие сосны, и белый, костистый березняк. Сюда входили сопки, реки и овраги, отчаянные виражи и крутые спуски, на которых закладывало уши, затяжные подъемы, которые «Урал» преодолевал с трудом. Сюда входили обгоны по встречной, гулкие мосты, от перил которых отражался звук мотоцикла, шлейфы грязи, тянущиеся за грузовиками, и туман, холод от которого проникал до самого сердца.
Мы летели вперед, не оглядываясь, не останавливаясь и ни о чем не думая. Мы были похожи на кочевников, которые отправились искать для своего племени земли новые, никем не открытые.
Дорога оборвалась внезапно. Она просто срезала с одной стороны последнюю сопку перед Байкалом, небеса распахнулись, и дальше было только небо, вода и облака. Внизу, под сопкой, на узкой полосе между горами и Байкалом, тянулся Култук.
– А где Эдик? – спросила я, когда мы остановились на смотровой площадке.
Дорога над обрывом разворачивалась на сто восемьдесят градусов, посередине поворота был единственный разутюженный фурами пятачок, на котором можно было без опаски остановиться. Слева уходил вверх поросший молодым березняком склон горы.
– Сейчас будет, «Ява» у него не тянет ни фига, – ответил Виктор, сплевывая под ноги. – Слазьте, будет обед и будет ремонт, а то мы с этой «Явой» никуда не уедем.
Мы успели сгоношить костерок и поставить на него котелок с водой, когда подъехала «Ява». Уставший Эдик стащил с себя шлем, сдернул с лица бандану, светлые волосы сосульками падали на лоб.
– Не могу, совсем не едет, – пожаловался он.
– Будем смотреть, – спокойно сказал Виктор. – Ключи у тебя есть?
– Не—а…
– Ну ты даешь…
Парни полезли по бардачкам и багажникам, зазвякали инструменты. Я грелась у костра, от влажных джинсов шел пар.
Внимательно осмотрев зажигание и погоняв мотоцикл на всех оборотах, Виктор вынес вердикт:
– Глушак[6] забит, прожигать надо, снимай глушак.
Пока возились с мотоциклом, вода в котелке закипела. Я вытащила заварку, Алексей ножом открыл тушенку, достали кружки, сахар, хлеб. Парни закатили в костер глушитель, чтобы выжечь нагар, так мне объяснил Алексей.
Вскоре пятачок на смотровой площадке стал напоминать маленький Ноев ковчег. Рядом с нами остановились два «Ленд Ровера» цвета сафари. Прикрепленный на крыше груз говорил о том, что владельцы собрались далеко. Подъехали два «Мерседеса». Оказалось, что на «Ленд Роверах» едут поляк, австралиец и француз, а «Мерседесы» перегоняют монголы. Мотоциклы у всех вызвали интерес. Бородатый австралиец подскочил к нам с видеокамерой, француз стал фотографировать мрачные наклейки с черепами на баке у Виктора. Монголы, оживленно переговариваясь, окружили обездвиженную «Яву». Тут же появились и наши автотуристы, они стали расспрашивать, куда и откуда мы едем, и какого, собственно говоря, черта мы тащимся на Байкал в такую погоду. Мы с удивлением наблюдали за происходящим. Обжигаясь горячим чаем, я судорожно пыталась вспомнить хоть одну фразу на английском, но поняла, что ничего не помню. Иностранцы с любопытством наблюдали, как Эдик и Илья ветками выталкивали покрытый слоем копоти глушитель из костра и катили его под горку к «Яве».
– Рашн техник! – засмеялся один из них, бородатый мужчина в коротких шортах, футболке и жилетке со множеством карманов и поднял вверх большой палец.
– Не русская, а чехословацкая! – зло пробурчал в ответ Эдик, но вряд ли иностранец его понял.
– Парень такой невысокий, глаза… как у Христа?
– Это Леха, – откликнулся Антон. – Помнишь, я говорил тебе о парне, который тоже ездил в Улан-Удэ? Это он.
В дамских романах, когда героиня встречается с героем, она обязательно чувствует что-то необычное: у нее сбивается дыхание, сбоит сердце, женская интуиция или какое-то там семьдесят восьмое чувство начинает вопить – это он! Это он! Ничего подобного. И не то, чтобы я забыла полет в небеса, просто не восприняла это всерьез. Он был младше меня, ему было двадцать четыре, но дело было не в возрасте. Он был совсем зеленый, наивный, невинный, подберите любое слово для обозначения чистоты и безгрешности и вы угадаете, каким он был. Он жил с родителями в частном доме в поселке Северный недалеко от старого китойского моста. Он никогда не уезжал из дома. Ему говорили копать огород, и он копал. Ему говорили, что нужно строить баню или красить забор, и он строил и красил. Он никогда не делал ничего против воли родителей. Об этом не нужно было расспрашивать, это становилось ясно, когда вы просто на него смотрели. И это продолжалось до двадцати четырех лет. В этот год он купил себе черный хромированный «Урал-Соло» и косуху.
Он позвонил мне через неделю.
– Вы серьезно хотите купить мотоцикл? – спросил он своим тихим, спокойным, очень мужским голосом.
– Вполне серьезно. Я уже хожу на водительские курсы.
– Но ведь там учат ездить только на машине, ездить на мотоцикле вам придется учиться где-то еще.
– Да, наверное…
– Если хотите, научу. Хотите?
– Да!
– Давайте сегодня вечером на картодроме в пойме Китоя. Только первый урок, чур, на «Урале» с коляской, – нужно понять, что такое ручка газа и как вообще двигается мотоцикл.
– Надо, так надо, – я была покладистой.
– Куда мне подъехать?
Я хотела было назвать адрес, но передумала. Если родители увидят меня на мотоцикле, без нравоучений не обойдется.
– Давай на остановке «Аэрофлот».
– Я приеду в шесть, – сказал он не терпящим возражения тоном и повесил трубку.
– Я всегда хотел мотоцикл, – рассказал он мне позже, – сначала мне хотелось купить «Минск», потом «Восход». Я даже денег на него накопил, но родители были против. «Что это за мотоцикл? – сказал отец. – Только песни возить, какой от него в хозяйстве толк? Надо брать „Урал“ с коляской». Они даже недостающую сумму на покупку дали. Выбирали все вместе. Поездил я на нем один сезон и понял: что-то я не то купил… Нет, мотоцикл отличный, погрузить в него можно много, в дальней дороге незаменим. Куражу в нем только нет! Посмотрел я в Улан-Удэ, что ребята без колясок ездят, приехал обратно и заявил родителям, что коляску отцеплю, а мотоцикл переделаю. Тут они поняли, что лучше бы мне купить другой мотоцикл… И я купил «Соло».
– Ну и как?
– То, что надо!
До «Соло» я допущена в первый раз не была, ездила на синем, неповоротливом «Урале» с коляской. Он был почти новый, ухоженный, от частого мытья на коляске и на баке стерлись белые декоративные полоски и немного потемнела краска. Впереди на коляске была налеплена странная большая наклейка: женские губы.
– Очень удобно, – объяснил Алексей, заметив мой недоуменный взгляд, – гаишники сразу по наклейке запоминают. Один-два раза весной останавливают, убедятся, что с документами все в порядке, техосмотр есть, и потом даже не смотрят в мою сторону.
Сложно описать то, что я почувствовала, в первый раз сев за руль. Тяжесть мотоцикла, его непредсказуемые рывки и деликатное желание Алексея помочь. Неуклюжий, тяжелый мотоцикл ехал не туда, куда рулила я, а туда, куда ему самому хотелось ехать. Я выламывала руль, заставляя его подчиниться. Он глох три раза за минуту. Алексей терпеливо слезал с заднего сидения и топал кикстартером, снова и снова заставляя двигатель работать. Когда я совсем уже не могла справиться с синим монстром, он, стараясь ненароком не задеть меня, наклонялся вперед, дотягивался до руля и выравнивал мотоцикл.
В перерывах между моими попытками укротить грузное чудовище мы садились прямо на теплый асфальт и болтали. Алексей старался быть остроумным и рассказывал вычитанные в журнале байки о мотоциклах. Он не курил и вежливо старался не замечать мои сигареты.
– Ты ездил в Улан-Удэ, – я постаралась вернуть его от сказок к реальности. – Расскажи лучше об этом.
Он застенчиво улыбнулся. Хорошая у него улыбка. Так улыбаются люди, которые думают, что мир – прекрасная штука, так улыбаются только те, кого еще не разуверили в этом. Его улыбка освещала изнутри лицо и глаза, которые на мгновение становились чуточку прозрачнее. Губы открывали белоснежные, как рафинад, зубы. Два передних зуба были чуть крупнее, и эта его особенность и сама эта улыбка как-то необычайно притягивали, вызывали безотчетную симпатию. Уже позже я не раз наблюдала, как черствые, грубые люди словно оттаивали и начинали улыбаться, просто поговорив с ним и увидев, как улыбается он. Исключений из этого правила не было.
– Знаешь, я даже родителям не сказал, куда еду, сказал, что поехал на турбазу отдохнуть на выходные. Сперва страшно было за мотоцикл: доедет, не доедет? Все же пятьсот километров в один конец. В кармане денег – только на бензин. Да еще холодно, начало мая. Но потихоньку поехал, нормально. На какой-то речке остановился, пообедал, котелки у меня были, продукты тоже. А потом попутчика себе нашел − какого-то бурята, он попросил до Улан-Удэ довезти. Я думал, он до ближайшей деревни хочет доехать. А он ездил в Иркутск к родственникам, работу искал. Ну обратно в Улан-Удэ возвращался. Мы на перевале заночевали, там речка была маленькая, костер разожгли, он мне песни бурятские пел, красиво так… Я спал прямо на мотоцикле, на сидении, замотался в одеяло. К утру замерз, встал, гляжу, кругом иней…
– А в Улан-Удэ?
– Его довез, приехал к автодрому, как написано было в объявлении в мотоциклетном журнале. Они объявление дали, мол, байк-клуб проводит открытие сезона. Приехал, а там никого нет! Тоже мне, организаторы – всех позвали, а сами проспали! Приехали часа через два. Я там еще поспал, тепло уже стало. Там я с Антоном и познакомился.
….Потом он стал рассказывать о неведомом Турунтаево и о турунтаевцах, которые почему-то не приехали на слет, и поэтому лидер улан-удэнских байкеров Андрей Зверев вечером решил съездить к ним в гости. Из Турунтаево все поехали на речку. Алексей уже умаялся, промерз, сказывалась бессонная ночь. Местные решили попить водочки, а Алексей, смекнув, что ночевать у костра второй раз – не самое лучшее дело, вернулся с новыми знакомыми обратно в город и заночевал у кого-то из местных.
– Серега его зовут, не помню фамилии. Вот у него – «Урал»! Бак, дуги, руль, все в хроме! Он оторва! Натуральная оторва! Где он только не был! Он в прошлом году до Ирбита хотел доехать. Не вышло, мотоцикл развалился. За зиму новый сделал, чтобы снова ехать.
Утром Алексей посмотрел на похмельные рожи товарищей и понял, что пора домой. За все это время он выпил только банку пива.
– Я выехал почти в час дня, а в десять вечера был уже в Ангарске. И это на «Урале» с коляской!
– Родители узнали?
– Узнали… Серега поехал в Ирбит, под Иркутском у него сломался «Урал». Он оставил жену охранять мотоцикл, дал ей топор, а сам поехал в Ангарск. Сначала искал Белецкого, не нашел, тогда поехал ко мне в Северный. Прихожу я вечером с работы, а там Серега сидит и заливает моим: вот, мол, Леха в Улан-Удэ приезжал, адрес оставил… Родители говорят: «Ну иди сюда, рассказывай про турбазу…»
Через два часа он спохватился.
– Ты извини, мне домой надо. Частный дом, работы много, не обижайся, ладно?
Он быстро довез меня до остановки, бросил «Пока!» и исчез.
Кочевники
(1998 год, июль)
….Странное это было лето. Днем я строчила репортажи и интервью для газеты, вечером неслась на курсы водителей или к «Ангаре». Вся редакция с интересом следила за развитием событий. Я перестала тратить деньги, умудрялась откладывать на покупку мотоцикла почти всю зарплату, перебиваясь редиской с родительской дачи и чаем. Дни летели, слово стрижи по небу крылом чиркали. И однажды Алексей осторожно спросил:– В следующие выходные возле турбазы Култушная на Байкале улан-удэнцы проводят мотослет. Наши тоже поедут. А ты как? С кем поедешь?
И только тут я поняла, о чем он спрашивал. Наши отношения за это время никак не продвинулись.
– Ты едешь… с Антоном?
– Ну нет! Антон едет с Ириной.
– Я думал, его жену зовут Марина.
– Ну жену-то, может быть, и зовут Марина, только едет он с другой.
Я удивленно смотрела на Алексея. А я-то даже и не сообразила, почему он держится на таком расстоянии! А что он, собственно говоря, должен был про меня подумать? А? Вот, то-то и оно!
– Поедешь со мной? – нерешительно предложил он.
– Поеду, – просто ответила я.
Странно, но в тот момент у меня не возникло ни тени сомнения по поводу предстоящей поездки. Отчего-то казалось, что с этим невысоким пареньком можно ехать куда угодно и ничего не бояться.
– Вот только теперь мне тоже нужно будет «шифроваться» от родителей. А то у меня мама в обморок упадет, если узнает, что я еду куда-то на мотоцикле. Хорошо?
Он только глянул на меня своими синими глазищами и кивнул.
Я даже не знала, чего именно я ждала от поездки. Но что-то, несомненно, ждала. Новых ощущений? Да, и этого тоже. Я долгое время жила в некотором замкнутом пространстве, и даже удачно найденная профессия не так уж и сильно раздвинула мой мир. Я никогда не могла ездить на машине, меня укачивало, и даже самая недолгая поездка вызывала мучительные приступы тошноты. Когда меня звали куда-нибудь съездить, я сразу же с содроганием вспоминала удушливый запах несгоревшей солярки в раскачивающихся, неуютных «Икарусах», спертый воздух, жару или холод в зависимости от времени года. И то, что все форточки в салоне автобусов летом невозможно открыть, и что печки в них не отключаются до середины июня, пока в этом адовом пекле дети не начинают падать в обморок, а женщины – хвататься за сердце. И что в самую лютую стужу, когда над дорогой от мороза молочным киселем стоит туман, через десять минут поездки в автобусе появляется ощущение, что ты стоишь босыми ногами на голом листе железа. Что в электричках все то же самое, плюс к этому все они отходят на Байкал в пять – шесть часов утра, а это означает, что вставать надо как минимум в четыре, потом ломиться в переполненный автобус, который идет до вокзала, или, опаздывая на электричку, бежать через черную, тревожную тишину лесополосы. Толкаться на перроне локтями и коленями, стараясь влезть в двери и занять место. Объяснять попутчикам, почему нужно закрыть окно, когда за окном осень… В общем, я не герой и подвергать себя всем этим испытаниям никогда не хотела. С мотоциклом все было проще: захотел, сел и поехал. Так, по крайней мере, мне казалось тогда.
Оставшиеся до поездки дни я с тревогой следила за погодой. Синоптики говорили о надвигающемся циклоне. Мама была на даче, а отцу я сказала, что еду на турбазу. Я понимала, что ложь быстро раскроется, но пусть родители узнают о путешествии потом, когда поездка будет позади, чем волнуются все выходные. Палатку и спальник я выпросила у Зиновия. Выдавая мне хитрый инвентарь, его жена Вера объяснила, как ставить палатку. В свернутом состоянии она была не длиннее пятидесяти сантиметров и не толще пятнадцати.
– Она, собственно говоря, одноместная и очень маленькая, – сказала Вера. – Не промокает абсолютно. Вдвоем тесновато, но жить можно. Плохо только то, что она совсем низенькая, но вам ведь там не месяц жить, на пару дней хватит. В принципе, в ней тепло, а если будет холодно и станет совсем невмоготу, зажги буквально на десять минут свечу, воздух в палатке быстро нагреется. А это спальник.
Спальник странного коричневого цвета был каким-то очень тоненьким.
– Не смотри на него так, он синтепоновый и теплый. У тебя «пенка» есть? – спросила меня Вера.
– Что?..
– «Пенка». Ну коврик такой, чтобы спать и не замерзнуть. На улице-то вон что творится. А Байкал всегда Байкал, даже летом.
– Нет, нету! – испуганно ответила я, косясь на окно, за которым ливмя лил дождь, а температура упала до тринадцати градусов.
– Целый я тебе не дам, мы сами едем в выходные на Олху. Но у меня есть обрезок, – Вера вытащила из-за шкафа что-то розовое. – Держи. Вот досюда хватит, – она выразительно показала, докуда именно хватит коврика, – ногами придется пожертвовать, но ноги, в общем, в отношении простуды не так уж и важны… Почки намного серьезнее.
Шлепая домой по лужам, я с ужасом думала о предстоящей поездке и не понимала, что же мне нужно надеть, чтобы не замерзнуть. «Надену свитер, нет, два и еще рубашку! И футболку! Нет, две футболки. И трико! И шерстяные носки. А еще придется взять шарф и вязаную шапочку! Сверху надену кожаную парку, она длинная. Надо бы еще резиновые сапоги… А вдруг станет тепло? Я буду странно выглядеть в резиновых сапогах. Значит, надену мамины болоневые ботинки. Они вроде бы не промокают… И перчатки! А еще надо обязательно взять денег, мало ли что…»
В таких «оптимистических» мыслях я провела всю ночь перед поездкой.
– И куда мы все это будем привязывать? – с юмором спросил Алексей, когда увидел меня с сумками.
Упрек был справедлив, нужно было куда-то разместить палатку, спальник, сумку с вещами, сумку с продуктами, обрезок коврика и меня.
Впрочем, с некоторым злорадством я увидела, что вещей у него никак не меньше. К мотоциклу, вернее, к самодельной спинке, которую Алексей прикрутил только вчера, уже были привязаны сумка, солдатский вещмешок и какой-то пакет. В пакете оказалось шерстяное одеяло. Одет Алексей был явно не для Байкала. Косуха, джинсы и коричневые туфли. Вместе мы представляли собой довольно комичное зрелище. Возились мы долго, но к мотоциклу приторочили все. «Соло» стал похож на этажерку. Вещмешок привязали на бак. Остался пакет с одеялом. Одеяло вытащили, прикрутили к спинке, сверху натянули пакет – от дождя.
– Поехали? – спросил Алексей, когда я кое-как втиснулась между ним и одеялом.
– Поехали! – пискнула я.
И мы поехали. Пока только до «Ангары», где был назначен общий сбор.
Нас встретила пустая площадка.
– Вообще-то, уже одиннадцать, – недоуменно протянул Алексей. – Где остальные?
Я рвалась в бой, то есть в дорогу, но Алексей был неумолим.
– Надо ждать, а то неудобно получится.
– Но в двенадцать нас ждут иркутяне!
Через десять минут вдали показался свет, значит, это ехал кто-то из наших. И точно, возле нас притормозил Денис. Он тоже хотел ехать, но его «Соло» был не зарегистрирован, без номеров.
– Здравствуйте! – сказал он, заглушив мотоцикл. – А где Мотороллер?
Мотороллером ребята между собой называли Антона. Как оказалось, тот раньше долго ездил на японском мопеде и даже ремонтировал их. Сам себя Белецкий гордо именовал Полковником.
– Не знаю, ждем.
– Я не могу ехать на этом, – Денис кивнул на «Соло», – а он мне обещал свой второй мотоцикл – «Кавасаки». Ты не знаешь, у него есть телефон? Нет? Я тогда с вами подожду, ладно?
Я снова стояла под тополями и посматривала на небо. Низкие, мутноватые облака резво бежали по небу и не обещали ничего хорошего. Надо бы ехать сейчас, пока не пошел дождь…
Антон появился только без двадцати двенадцать.
– Я еще не завтракал даже, – не терпящим возражения тоном сказал он. – Почему опоздал? Проспал. Сейчас поеду, поем, заеду за Иришкой. Денис, ты со мной?
Они укатили, а мы остались. Алексей укоризненно покачал головой.
– Там ведь ребята ждут, а он спит… Не понимаю.
– Поехали? – с надеждой спросила я.
– Поехали… – он пнул кикстартер, сел на довольно забормотавший мотоцикл, подождал, пока я устроилась сзади, и – дубль два! – мы поехали!
Он остановился, как только мы выехали на Московский тракт.[2]
– Я тебя очень прошу, не дергайся, когда я маневрирую, сиди спокойно. Ты сползаешь вперед? Отодвигайся, когда я еду прямо, хорошо? Специально наклоняться в поворотах не надо. Сиди, как сидишь, и ничего не делай! И я прошу, держись вот здесь, да хоть за сумку, хоть за спинку, когда я торможу. Ясно?
– Хорошо, – я не знала, куда деваться от стыда, но я и в самом деле сползала вперед, и мне все время приходилось отодвигаться от Алексея.
Не то чтобы мне было неприятно прижиматься к нему, скорее, наоборот, но все же было как-то неудобно… Если бы тогда я знала, что за рулем «Соло» он только вторую неделю и что до этого он никогда раньше не водил мотоцикл-одиночку, я бы, наверное, смотрела на все иначе. Но я этого не знала. И слава Богу!
Ветер выхлестывал слезы из глаз, черный, крашенный нитрокраской «черпак» то и дело приходилось поправлять, но все это было ерундой по сравнению с предстоящим путешествием. Разлохмаченные ветром березы проносились мимо, мокрый асфальт блестел, как намазанный маслом, а проходящие мимо машины обдавали нас брызгами воды и грязи.
– Где вас черти носят? Леха, ты почему один? А остальные где? – так встретили нас иркутяне. Их было всего четверо на трех мотоциклах.
– А, Белецкий проспал, так что они позже поедут. Белецкого дожидаться не надо, сказал, догонят. Будет два мотоцикла: он и еще Денис.
– Тогда по коням? По ко-о-оням!
– По ступам! – крикнул кто-то, и все засмеялись.
….Итак, нас было шестеро на четырех мотоциклах. Мы как-то очень быстро выбрались из Иркутска, и наша маленькая колонна выстроилась следующим образом: первым ехал Руслан, у него был холеный, крашеный в сервисе серый «Урал». Двигатель, отполированный до зеркального блеска, сиденье «ступенькой»[3] приводили в трепет знатоков. Руслан был почти брюнетом, с маслянистыми, темными, как у мексиканца, красивыми глазами и большим ртом. Он был влюблен в свой мотоцикл и имел на это полное право. А еще он был обладателем «модного» итальянского закрытого шлема-интеграла[4] ярко-красного цвета и кожаной коричневой куртки.
Вторым ехал Виктор Макаров. С ним я уже была знакома. Он приезжал в Ангарск и показывал, как можно на «Урале» крутить «восьмерку»,[5] которая рассчитана на «Восход». Он был совсем молод, только что отслужил. Высокий, по юношески стройный, длинноногий. К плечам его тело вдруг разворачивалось накачанной мускулатурой. У него были светлые, рыжеватые волосы, вытянутое лицо. В косухе, в военных штанах и берцах он был похож на классического «киношного» немецкого солдата, а когда он сидел на мотоцикле, сходство увеличивалось. Не хватало только автомата и немецкой каски. Наверное, он знал об этом и «Урал» построил себе под стать, – серое громадье было похожим на мастодонта. «Рогатый» руль он рассчитал и выгнул сам, сзади мотоцикл зрительно увеличивали большие квадратные кофры. Вместе со своим «Уралом» он казался выходцем из какого-то фантастического фильма, вроде «Безумного Макса».
Потом ехали мы.
Четвертый мотоцикл оказался старенькой, чахоточной «Явой» синего цвета, на которой ехали двое: некто Эдик, владелец мотоцикла, и некто Илья. Пару они составили только потому, что у одного был мотоцикл, а у второго – «права».
Я глядела вокруг во все глаза, потому что понимала: такого я больше никогда не увижу. Даже если проеду здесь еще сотни раз, это будут другие поездки, и время будет другое, и я, я – тоже буду другой. Так что нужно смотреть и запоминать.
Махины фур вдруг, в последний момент резко уходили в сторону, автомобили, сигналя, проносились мимо так быстро, что я даже не успевала их рассмотреть, мельчайшие капли воды висели над дорогой, оседая на мотоцикле, на одежде, на очках, сама дорога, окутанная завесой влаги, с ее обочинами, с бесцветными, словно забытыми, безлюдными деревеньками, мелькавшими по обе стороны, неслась нам навстречу. А потом начался Култукский серпантин, и я вцепилась что есть силы в ремешок сиденья, потому что одно дело ехать по этой дороге на неторопливом автобусе и совсем другое – нестись на заднем сидении мотоцикла в компании молодых, отчаянных байкеров. Я боролась с приступами головокружения, и дело было не в страхе. Мир вдруг обрушился на меня всеми своими запахами, всеми ощущениями, мне было очень холодно, но нужно было терпеть, мне было страшно, и одновременно, я испытывала самый бешеный восторг, холодный воздух набивался в легкие, но хотелось кричать и петь. Тогда я еще не знала, что все это – вкус самого прекрасного напитка, в состав которого входят запахи дождя и нескошенной травы, бензина и кожи, мокрого асфальта и влажного песка на узкой обочине. Сюда входят звуки клаксонов маленьких спортивных машин и мощный рев груженых КАМАЗов, выхлоп мотоцикла и звук, с которым на скорости врезается в шлем бабочка, хруст гравия под колесами и камень, отлетающий из-под колеса встречной машины. Сюда входил скупой на краски лес, который тянулся вдоль дороги: и редкие мрачные ели, и ясные, высокие сосны, и белый, костистый березняк. Сюда входили сопки, реки и овраги, отчаянные виражи и крутые спуски, на которых закладывало уши, затяжные подъемы, которые «Урал» преодолевал с трудом. Сюда входили обгоны по встречной, гулкие мосты, от перил которых отражался звук мотоцикла, шлейфы грязи, тянущиеся за грузовиками, и туман, холод от которого проникал до самого сердца.
Мы летели вперед, не оглядываясь, не останавливаясь и ни о чем не думая. Мы были похожи на кочевников, которые отправились искать для своего племени земли новые, никем не открытые.
Дорога оборвалась внезапно. Она просто срезала с одной стороны последнюю сопку перед Байкалом, небеса распахнулись, и дальше было только небо, вода и облака. Внизу, под сопкой, на узкой полосе между горами и Байкалом, тянулся Култук.
– А где Эдик? – спросила я, когда мы остановились на смотровой площадке.
Дорога над обрывом разворачивалась на сто восемьдесят градусов, посередине поворота был единственный разутюженный фурами пятачок, на котором можно было без опаски остановиться. Слева уходил вверх поросший молодым березняком склон горы.
– Сейчас будет, «Ява» у него не тянет ни фига, – ответил Виктор, сплевывая под ноги. – Слазьте, будет обед и будет ремонт, а то мы с этой «Явой» никуда не уедем.
Мы успели сгоношить костерок и поставить на него котелок с водой, когда подъехала «Ява». Уставший Эдик стащил с себя шлем, сдернул с лица бандану, светлые волосы сосульками падали на лоб.
– Не могу, совсем не едет, – пожаловался он.
– Будем смотреть, – спокойно сказал Виктор. – Ключи у тебя есть?
– Не—а…
– Ну ты даешь…
Парни полезли по бардачкам и багажникам, зазвякали инструменты. Я грелась у костра, от влажных джинсов шел пар.
Внимательно осмотрев зажигание и погоняв мотоцикл на всех оборотах, Виктор вынес вердикт:
– Глушак[6] забит, прожигать надо, снимай глушак.
Пока возились с мотоциклом, вода в котелке закипела. Я вытащила заварку, Алексей ножом открыл тушенку, достали кружки, сахар, хлеб. Парни закатили в костер глушитель, чтобы выжечь нагар, так мне объяснил Алексей.
Вскоре пятачок на смотровой площадке стал напоминать маленький Ноев ковчег. Рядом с нами остановились два «Ленд Ровера» цвета сафари. Прикрепленный на крыше груз говорил о том, что владельцы собрались далеко. Подъехали два «Мерседеса». Оказалось, что на «Ленд Роверах» едут поляк, австралиец и француз, а «Мерседесы» перегоняют монголы. Мотоциклы у всех вызвали интерес. Бородатый австралиец подскочил к нам с видеокамерой, француз стал фотографировать мрачные наклейки с черепами на баке у Виктора. Монголы, оживленно переговариваясь, окружили обездвиженную «Яву». Тут же появились и наши автотуристы, они стали расспрашивать, куда и откуда мы едем, и какого, собственно говоря, черта мы тащимся на Байкал в такую погоду. Мы с удивлением наблюдали за происходящим. Обжигаясь горячим чаем, я судорожно пыталась вспомнить хоть одну фразу на английском, но поняла, что ничего не помню. Иностранцы с любопытством наблюдали, как Эдик и Илья ветками выталкивали покрытый слоем копоти глушитель из костра и катили его под горку к «Яве».
– Рашн техник! – засмеялся один из них, бородатый мужчина в коротких шортах, футболке и жилетке со множеством карманов и поднял вверх большой палец.
– Не русская, а чехословацкая! – зло пробурчал в ответ Эдик, но вряд ли иностранец его понял.