Евгений Новиков
Снежный мальчик

Часть I

Глава I
Черный камень

   Она была большая и красивая. Поведет бровью – сердце Рома так и забьется, глянет – по горлу прокатывается холодок. Как от конфеты "Тик-Так".
   Знай: если на тебя посмотрела девушка, и по твоему горлу прокатился холодок, это не девушка, а ведьма на тебя посмотрела и ты – ее добыча. Но Ром, которому недавно исполнилось одиннадцать лет, не знал этого.
   Однажды, когда он стоял столбом и смотрел, как Алина ловит майских жуков – это было вечером у старого пруда – она неожиданно бросила ему в лицо жука. Жук щелкнул прямо в лоб и отлетел в траву. Все ребята засмеялись, а Ром убежал и расплакался.
   Всю ночь он не спал и решил больше никогда не выходить из дома, чтобы не видеть обидчицу, но утром был уже на улице. Он бродил по городу в надежде встретить Алину, но ее нигде не было. И вдруг, когда он уже стал терять надежду, как будто издалека, но в то же время рядом он услышал голос:
   – Ты меня ищешь?
   Ром поднял глаза – прямо перед ним стояла Алина.
   – Ну, вот и нашел, – Алина негромко засмеялась и погрозила Рому пальчиком. – Нехорошо таким маленьким, таким совсем маленьким мальчикам думать о взрослых девушках!
   Она резко повернулась и зашагала вниз по улице. Ни секунды не размышляя, куда он идет и зачем, Ром поспешил за Алиной. Сначала она свернула под арку, и они прошли через незнакомый и совершенно пустой двор. Удивительно, что, хотя было лето, двор оказался засыпанным сморщенными осенними листьями, которые тонко хрустели под ногами. Потом они долго шли по тропинке между красной каменной стеной и молочно-зелеными зарослями странных растений, среди которых мелькали фиолетовые, как платье Алины, цветы. Но вот тропинка свернула влево. Где-то в зарослях, скрывших красную стену, раздался быстрый шепот, и звякнуло железо. Ром обернулся, но ничего, кроме колышущихся стеблей, не увидев и опасаясь потерять Алину из вида, прибавил шагу. Слева между зарослями блеснула вода. Алина сбежала к ней и остановилась у большого черного камня. Возможно, он и не был таким уж черным, но река была так сильно залита солнцем, что черными казались и вода, и кусты, наклонившиеся к ней на том берегу, и шипящие на ветру островки тростника.
   – Ромчик, ты искал меня за тем… – Алина как-то странно вздохнула, – чтобы сказать что-то? Так скажи, я не буду над тобой смеяться. И никому не расскажу.
   Ром молчал, опустив голову.
   – Ты любишь меня?
   – Люблю, – сказал Ром.
   Алина захохотала и, зачерпнув из реки полные пригоршни воды, облила Рома. Он зажмурился, а когда открыл глаза, ведьмы не было. Смеркалось, и мальчик в надежде найти Алину пошел по берегу реки. В полумрачной тишине квакали лягушки, над темно-зеленым зеркалом вод поднимался туман. Погасла полоска горизонта, и по небу – от края до края – рассыпались белые крупные звезды. Огни города остались позади. Холодная вечерняя роса обжигала ноги, но мальчик не останавливался.
   Невдалеке мелькнул огонек. Подойдя поближе, Ром обнаружил маленькую деревянную избушку, вроде деревенской бани, окошко которой мерцало неровным светом. Заглянув внутрь, Ром увидел обмазанную глиной печь и короткую деревянную скамейку, на которой в стеклянном блюдце стояла зажженная свеча.
   Мальчик осторожно вошел в избушку и стал ее осматривать. Внимание его привлек большой медный таз, стоявший в углу. Сразу было видно, что таз этот старинный – на позеленевших боках его блестели две толстые витые ручки, под одной из которых темнело непонятное клеймо. Дно таза покрывала кисло пахнувшая жижа. К тому времени Ром проголодался. Он слазил за печку и среди вороха разных трав нашел луковицу. "Эх, хоть бы хлеба какой кусочек" – подумал он, принимаясь обдирать луковицу. В этот миг окошко хлопнуло, и большая темная птица взгромоздилась на подоконнике.
   – Кыш! – махнул на нее рукой мальчик.
   Птица, однако, не испугалась. Тряхнув крылом, она повернула голову боком и так посмотрела на Рома, что по спине у него побежали мурашки. Вдруг птица вся встрепенулась, ударила крылом и, отчаянно кувыркаясь, будто попалась в силки, обрушилась с подоконника в таз. Оттуда полетели длинные черные перья, послышались пронзительные клики и торопливый, все убыстряющийся стук когтей. Вдруг все смолкло.
   Прижавшись спиной к стене, Ром неотрывно смотрел на загнутый наружу край медного таза. Из него начало медленно подниматься что-то вроде холма, покрытого черной тканью. Затем образовался еще такой же холм, но поменьше. Оба холма росли одновременно. И вскоре тот, что поменьше, оказался головой старухи в черном платке, а больший – ее горбом. У старухи был длинный, загибавшийся вбок нос и впалые глаза.
   Ром закричал, и старуха исчезла. Но тут же из-за края таза стали подниматься два пика под белой тканью. Пиками оказались вершины причудливого головного убора женщины с желтым, словно воском налитым лицом и закрытыми глазами. И хотя ее лицо казалось не таким страшным, как у старухи, Ром почувствовал, как у него на голове поднимаются волосы. Но и это лицо исчезло в темневшей глубине медного обода, и на обод легли розовые пальцы девушки. Эти пальцы выглядели нежными и хрупкими, но ногти на них отсвечивали железом. Вслед за пальцами показалась голова, и Ром узнал Алину. Она росла прямо на глазах, словно закипающее молоко. Золотистые огни пробегали по ее шее и плечам, и казалось, что это тысячи огнедышащих птиц ныряют в далеком лазоревом облаке.
   – Уйди, ведьма! – закричал Ром, прижимаясь в угол за печку.
   – Тише, тише, – прошептала Алина, медленно вставая с корточек и сверкая обнаженным, словно из драгоценного камня выточенным телом. – Я пришла за тобой.
   Ром прыгнул на лавку, свечка опрокинулась, и он, нырнув в кромешной темноте под ищущие руки ведьмы, выскочил из избушки.
   Ром бежал по тропинке, освещенной полной луной, среди оцепеневших деревьев и кустов, сиявших черными озерцами. За своей спиной он слышал легкие быстрые шаги ведьмы и шорох осоки. Вот ведьма уже совсем рядом, он спиной чувствует, как тянутся к нему ее руки и ее дыхание. Зацепившись за коряжину, мальчик ничком упал на землю. И по всему небу, по всей земле раздался ликующий хохот Алины.
   Повернув голову, Ром увидел в кустах громадный кусок мрамора, похожий на обломок древнегреческого храма, какие изображают в учебниках истории. Кусок мрамора дрогнул, и мальчик понял, что это вовсе не мрамор, а палец на ноге ведьмы, стоящей над ним. Он приподнял голову и содрогнулся – ведьма выросла до невероятных размеров: ноги ее, переливаясь трепещущим звездным светом, пронзали ночное небо до самого дна.
   Из подлунной вышины в голову Рома слетел голос:
   – Твои руки ушли в лед, твое сердце потеряно в океане, твоя память прошла ночным ливнем. Ты снежный, и пусть не будет тебе возврата.
   Призрачный колосс исчез, и рядом раздался голос Алины:
   – Да, Ромчик, ты стал снежным мальчиком. – Алина стояла на тропинке. Она была обычного своего роста, дивное тело ее сияло и мерцало в сгибах, а глаза светились по-волчьи. – Теперь ты можешь найти золотой ананас, в котором твоя душа.
   – Зачем? – срывающимся голосом спросил Ром.
   – Чтобы убить свою душу и стать господином мира и моим господином, – холодная стопа ведьмы опустилась ему на спину и прижала к земле. – Ведь ты хочешь стать моим господином?
   Тяжесть ее ноги стала нестерпимой. Ром почувствовал, что теряет сознание, и вместе с сознанием, как из дырявой посудины, из него уходит страх.

Глава II
Булка, потерявшая покой

   Ведьма исчезла. Ром поднялся с земли и почувствовал, что стал другим. Нет, он не забыл о доме, о том, что его там ждут, но помнил это только головой – сердце оставалось холодным. Непостижимые, страшные превращения ведьмы теперь казались ему чем-то вроде занимательных фокусов. Он шел по ночному лесу, срывая на ходу ягоды малины, которой здесь было видимо-невидимо. Он беспечно насвистывал, готовый встретиться, хоть с красноязыким медведем, хоть с самим чертом. Глаза его обрели удивительную способность видеть в темноте не хуже совиных. Кстати, сов в лесу было до странного много. Серыми гроздьями облепляли они ветки деревьев и, что было еще более странно, держали в лапах кусочки разбитых зеркал.
   А что это за беленькое в красном платочке прячется, ползет в траве?
   Ром подкрался поближе и прыгнул. В его руках оказалась булка, вроде тех, что продают в магазинах. Но даже на самый первый взгляд она весьма отличалась от них. Во-первых, булка, до того, как попасть в руки мальчика, худо-бедно, но самостоятельно передвигалась. Во-вторых, на ней был красный платок. И, в-третьих, попавшись в руки, она немедленно (обычные булки этого не смеют) воскликнула:
   – Я требую, я решительно требую прекратить этот произвол! Моментально отпустите меня! Слышите, моментально!
   Булка стала вырываться из рук мальчика.
   – Что значит "моментально"? – спросил Ром, не разжимая пальцев. – Я, конечно, могу тебя отпустить, если пожелаю. Но с какой это стати, ты чего-то требуешь от меня? Да я просто съем тебя в ответ на твои безрассудные требования!
   – Ну, я прошу вас! Слышите, прошу!
   – Так-то оно лучше, – сказал Ром, по-прежнему не выпуская булку из рук. – Возможно, я и не съем тебя… Но в любом случае я желаю сначала поговорить с тобой, потому что никогда прежде мне не попадались такие булки, как ты. У тебя нет ни ног, ни рук, а ты при этом… Вернее, без этого умудряешься ползать. Рта у тебя тоже нет, а ты болтаешь всякий вздор… И потом, почему на тебе этот красный платок?
   – Вы, что, недавно оказались в потаенной стране? – спросила булка. В голосе ее звучало и недоверие, и желание обмануть собеседника, если такая возможность представится.
   – Только что, – сказал Ром. – Но это не значит, что я олух. Так что, советую говорить со мной без всяких выкрутасов. Кстати, можешь обращаться ко мне на "ты".
   – Хорошо, я буду говорить на "ты" и правду. Тем более, что мне скрывать особенно нечего. Ты спрашиваешь, почему я, не имея ног, передвигаюсь? Положа руку на сердце, скажу – не знаю. А сам ты разве можешь сказать – почему передвигаешься? Потому что у тебя есть ноги? Но это же просто смешно! Сами по себе ноги тут ни при чем. Ими командует голова, без нее они бы и шагу не сделали. Конечно, ты можешь сказать, что у меня нет головы. Возражать на это я не стану, однако замечу, что видимое ее отсутствие не мешает мне думать и говорить. Кстати, рта у меня тоже как будто не видно, а между тем я с тобой разговариваю. И отрицать это, надеюсь, ты не собираешься? Вижу я преотлично, одновременно во все стороны. А почему я так устроена, хоть режь меня, не знаю. Видно, уж такой мне положено быть в потаенной стране.
   – А что это за потаенная страна такая?
   – Ну… надо полагать… Не знаю я, что надо полагать! Отвяжись!
   – Нет, пожалуй, я все-таки тобой отобедаю, – сказал Ром и нарочито облизнулся.
   Булка вновь попыталась вырваться, но, убедившись, что это ей не по силам, смирилась.
   – Ну, хорошо, прости меня за грубость, – сказала она. – Это все от моих расстроенных нервов. Готова продолжить ответы на твои вопросы. Итак, ты поинтересовался, почему я хожу в платке. Что ж, отвечу. Я хожу в нем, потому что он… Нет, это тайна. Не скажу.
   – Что ж, попробую сам узнать, – Ром сорвал с булки платок и увидел, что от нее откушен изрядный кусок.
   Булка сразу потемнела, и стала содрогаться в рыданиях без слез.
   – Ну что ты, успокойся, я не хотел тебя обижать. Просто ты ведешь себя довольно непоследовательно. Согласись, непоследовательное поведение редко кому нравится.
   – Что мне делать? Что мне делать? – застонала булка.
   – Да что, собственно, случилось? – Ром рассердился. – Хватит наводить тень на плетень!
   – Здесь нет теней, – булка всхлипнула. – И не сжимай меня так сильно. Если ты меня отпустишь, я, честное слово, не убегу и расскажу все по порядку. Тогда тебе сразу станет стыдно, ведь ты обижаешь несчастнейшее существо!
   Ром положил булку и, усевшись от нее на расстоянии вытянутой руки, приготовился слушать. Булка в свою очередь поправила платок, так, чтобы скрыть укушенное место (любопытно, что поправила она его без помощи рук, которых у нее, как и у всех других булок не было, и чем поправила – непонятно) и начала свой рассказ.
   – Как известно, хлебобулочные изделия отличаются от людей, – сказала она и сделала паузу, чтобы у слушателя было время по достоинству оценить ее мысль. – По крайней мере, булки появляются на свет иначе, чем люди. Когда-то я была зернами, качавшимися на высоких крепких стеблях. Это было прекрасное, романтическое время! Только представь – голубое небо, молодой ветер и поле до самого горизонта. Да, это было незабываемое время моего отрочества. Но однажды на поле пришли люди. Они пели веселые песни. Что-то вроде: "Пахнет ржище спелым хлебом, и поет о жизни звонко каждый колосок". И с такими-то вот песнями, они срезали под корень все поле! Какое чудовищное лицемерие! Могли ли петь радостные песни о жизни обреченные колосья? Они стояли молча и ждали последнего удара. Они презирали людей за их глупость и равнодушие к чужой боли. Палач надевает на свою голову колпак, чтобы его не узнали. А наши палачи улыбались, пели лживые песни от нашего имени и подмигивали женщинам, которые им охотно отвечали тем же.
   Ром нахмурился.
   – Не стоит, – сказала булка. – Я рассказываю об обычных людях, а ты совсем другой, ты снежный. К тебе у меня нет никаких претензий. Итак, если не возражаешь, я продолжу. Потом люди скрутили проволокой стебли и бросили их в поле, а нас, зерна, ссыпали в сарай. Среди нас не было никого, кто уже проходил этот путь, и поэтому мы с тревогой ждали, что будет дальше. А дальше было все буднично и просто. Время от времени в сарай приходили люди и забирали нас частями. Мы гадали, куда именно и не могли отгадать. Но хуже всего было ночью. В сарай приходила старая отвратительная мышь и ела нас, ела. "Всех вас сожру", – говорила она, посмеиваясь, и усы ее блестели при лунном свете.
   – У нее блестели усы? – Ром встрепенулся. – У нашей учительницы тоже были блестящие усы. Она учила нас писать. А если, кто делал ошибку, она била по пальцам линейкой. Наклонялась и била. И вот тогда-то усы ее и блестели. К нашему счастью, она скоро перешла работать в газету.
   – Что, у нее были длинные усы? – поинтересовалась булка.
   – Нет, такие коротенькие, черные. Над верхней губой.
   – А у нашей мыши усы были на щеках. И предлинные. Впрочем, не хочу даже вспоминать о ней. Вскоре мы поняли, что жизнь – вещь капризная и всегда разная. Сегодня ты радовался солнышку, а завтра, глядишь, тебя стерли жерновами и сделали муку. Ну, потом были другие малоприятные процедуры, и в конце концов я стала булкой. "Что ж, – подумала я. – У каждого своя судьба. Если мне суждено было стать булкой, то я не уроню своего звания. Пусть меня едят, если жизнь распорядилась таким образом". На съедение я попала в хорошую добрую семью. Подтянутый молодцеватый отец, ласковая заботливая мать и два румяных веселых мальчика. Быть съеденной такой семьей – большая удача. Некоторые булки, как я потом узнала, попадают в немытые руки и на грязные липкие столы.
   Меня положили на великолепный обеденный стол среди разнообразной снеди. В фарфоровой кастрюльке дымился борщ, рядом стояла укутанная полотенцем, чтобы не уходило тепло, кастрюля с картошкой. В тарелочках лежали салаты из овощей и рыбок. На белой накрахмаленной скатерти блестели серебристые вилки и ложки и длинный отточенный нож.
   Мать разлила по бокалам сок и вышла, чтобы звать всех к столу. Я приготовилась к неизбежному и, чтобы не дрогнуть в последнюю минуту, стала вспоминать родное поле и, как мне было там хорошо. И вот тут-то… Тут-то это и случилось. Занавески раскрытого окошка раздвинулись и в комнату прыгнуло странное существо. Человек – не человек, зверь – не зверь. Больше всего оно было похоже на одного из тех рокеров, которые однажды с ревом и улюлюканием проезжали мимо нашего поля. Черная в железных заклепках куртка, длинные нечесаные волосы, перчатки с грубыми раструбами. Существо, тихонечко насвистывая, прошлось туда-сюда и с нахальством посмотрело на меня. Я, как и полагается добропорядочной булке, сделала вид, что в упор не вижу это наглое создание. Между тем оно схватило меня со стола… – тут булка запнулась и продолжила дрогнувшим голосом. – …схватило, откусило от меня кусок и небрежно бросило на стол. Потом на ходу хлебнуло сока и выпрыгнуло в окно. Что мне было делать? Вот-вот должны были войти люди. "Э-э", – сказали бы они, – что это за булка лежит на нашем столе?! Мы покупали хорошую, а эта – с оторванным боком! Куда нам такая негодная!" Я поняла… – тут ее голос снова дрогнул. – Что у меня нет больше чести. И достоинства тоже нет. Ни минуты не могла я оставаться в этом доме. Схватив висевший на стуле платок, чтобы скрыть свой позор, я выпрыгнула в окно и пустилась, куда глаза глядят. С тех пор вот и скитаюсь.
   Булка умолкла.
   – Стоило ли так переживать из-за какого-то куска, – сказал Ром.
   – Это для тебя он какой-то. Если бы от тебя откусили кусок, ты тоже бы сказал – стоит ли переживать? А? Что же молчишь? – у булки от негодования перехватило дыхание, но она взяла себя в руки и продолжила. – С тех пор я вынуждена всегда носить этот платок, чтобы никто не увидел моего позора. А ты сорвал его, самым отвратительным способом!
   – Не знаю, почему ты говоришь "отвратительным", но прошу за это извинения.
   – Ты его не получишь. Такие поступки не прощаются. Впрочем, рассказ мой не окончен, и я его продолжу во что бы то ни стало. Любое дело следует доводить до конца. Итак, едва я ступила на путь скитаний, на меня обрушилась новая напасть. Меня стал преследовать…
   – Если это тот рокер, то я готов с ним разобраться, – сказал Ром.
   – В том-то и дело, что я не знаю, кто меня преследует. Булка я, конечно, добропорядочная, но не храбрая. И вот, представь себе, только наступают сумерки, а я уже слышу крадущиеся ко мне шаги. Я бегу. Только отдышусь – опять шаги. А кто идет – не видно. Я потеряла и честь, и покой. Все сразу! Ну почему, почему окошко оказалось тогда открытым?! Из-за какой-то нелепой случайности все пошло наперекосяк!
   – Не думаю, что для тебя было бы лучше, если бы тебя тогда съели. – Ром задумался. – Нет, не лучше.
   – Т-с-с-с, – прошипела булка и съежилась. – Ты слышишь?
   За деревьями прошелестели шаги и стали медленно приближаться. Кто-то невидимый, задев еловую ветку, вышел к тропинке и остановился.
   – Это он, – прошептала булка и задрожала.
   – А ну, булка, беги во всю свою прыть! – воскликнул Ром и, поднял с земли гладкую еловую шишку.
   Упрашивать булку не пришлось. Не разбирая дороги, пустилась она наутек столь стремительно, что красный платок ее заклокотал, как парус, в который угодил порыв штормового ветра. Ром размахнулся и метнул шишку туда, где шаги остановились. Невидимка прыгнул за кусты можжевельника и стал медленно красться, чтобы подобраться к Рому со спины. Ловко пущенные шишки со звоном отскакивали от стволов, рассекали кусты, но определить попадали ли они в невидимку, было никак невозможно. Во всяком случае, шаги не утихали и кружились вокруг мальчика.
   – Эй, шагастик, а ну-ка покажись! – призывал Ром невидимку, но тот лишь хрустел упавшими ветками и все старался подобраться к Рому со спины.
   Совы, поначалу с опаской наблюдавшие за метанием шишек, стали вновь глядеться в свои зеркальца.
   – Эй, совы, вы видите, кто ко мне крадется? – крикнул мальчик. Вместо ответа совы только отрицательно закачали своими большими головами – может, они, действительно, не видели, а может, сочли такое обращение к себе непочтительным и не пожелали разговаривать с грубияном.
   Решив, что ни от метания шишек, ни от сов нет никакого проку, Ром отправился дальше. Однако шаги не отставали. Видимо, они забыли про булку и задумали преследовать мальчика. Они останавливались, когда он останавливался и бежали, когда он бежал. Желая избавиться от назойливых шагов, Ром пошел спиной вперед, но и это не помогло: шаги вновь оказались сзади и тоже пошли задом наперед. Тогда Ром придумал маленькую хитрость – остановился и, сделав вид, что собирается перевязать шнурок на ботинке, внезапно прыгнул на остановившиеся сзади шаги. Кто-то вскрикнул в кустах, и шаги быстро устремились туда. Видно, шаги принадлежали вскрикнувшему, который обладал удивительной способностью, оставаясь на месте, пускать их, куда ему вздумается. Но на этот раз ему не повезло – шагам-то его, конечно, ничего не доспелось, а вот ногам, хотя те и находились далеко, не поздоровилось.
   – Ого-го! – победно закричал Ром. – Я никому не дам спуску! Я снежный мальчик!
   "Мальчик-альчик-чик!" – повторило эхо, и к ногам Рома со звоном упал осколок зеркала.

Глава III
Месса

   Ром наклонился и, с недоумением увидел, что в осколке разбитого зеркала ничего не отражается. Мальчик стал поворачивать его в разные стороны, но зеркало по-прежнему оставалось слепым.
   – Мой юный друг что-то нашел? – спросил незнакомец в длинном синем плаще. Он шел к Рому, слегка прихрамывая и улыбаясь. Вернее сказать, улыбался он только отчасти, потому что губ, где содержится главная часть улыбки, у него не было. Зато у него был короткий острый клюв и большие круглые, как у птицы глаза. Под ними-то и плясали морщинки, которые возникают при улыбке.
   – А-а, зеркало без отражения. Известная штука, – он взял осколок, прищурившись посмотрел вверх, и запустил его в небо. – Битые зеркала нам сейчас ни к чему.
   Сияя желтым, осколок летел все выше и выше, пока не скрылся в черном ночном небе.
   – Ловко, – сказал Ром. – Мне так высоко не закинуть.
   – Пустяки, – незнакомец ударил ладонью о ладонь. Кожа на них была чешуйчатая, поблескивавшая, пальцы длинные и тонкие, по четыре на каждой руке. – Что в любом деле главное? Правильно, тренировка.
   Тон, которым он это сказал, не понравился Рому. Таким тоном говорят с детьми взрослые, когда говорить не хочется, но нужно изобразить дружелюбие.
   – Послушай, приятель, а не тебе ли я случайно только что отдавил ногу? – поинтересовался Ром. – А то я гляжу, ты вроде, как прихрамываешь?
   – Мне ногу? – незнакомец изобразил на своем удивительном лице недоумение, будто не понимал, что значит отдавить ногу.
   – Да, тебе ногу.
   – Нет, ты не отдавливал моей ноги.
   – А чего ж ты хромаешь?
   – Ну… понимаешь ли, дело в том, что я путешественник и очень много хожу. Спроси любого, и он тебе скажет, что нет более известного, знатного, отважного путешественника, чем я. Зовут меня Манулий и путешествую я повсюду. Вот, видно, где-то случайно и повредил себе ногу. Например, в горах или в каком-нибудь глухом овраге, или переправляясь через бурную реку, или…
   – Преследуя булку.
   Манулий в задумчивости огладил длинными пальцами свой жирненький подбородок, обросший мелкими синими перьями, и два раза моргнул. Когда он моргал, глаза его застилала тонкая золотисто-зеленая пленка.
   – Ну, так как же насчет булки? – поинтересовался Ром.
   – Мой юный друг, неблагоразумно быть таким дерзким, в том положении, в каком ты теперь находишься. Здесь ведь нет никого, кто мог бы тебя защитить. – Манулий недобро усмехнулся.
   Обыкновенный одиннадцатилетний мальчишка, оказавшись в ночном лесу один на один с загадочным и, видимо, недружественным созданием, напоминавшим сразу и человека, и птицу, и ящерицу, попал бы в весьма затруднительное положение. Но Ром был теперь снежным человеком. А снежные люди не впускают в сердце страх, как обычные люди не впускают в свои дома неведомых ночных странников.
   – Ах, ты мне угрожаешь?! – воскликнул Ром и сжал кулаки. – Мне не нужны никакие защитники, я сам сумею постоять за себя!
   – Ну что ты, что ты, – голос Манулия потек, как льдинка, попавшаяся в горячую ладонь. – Никто и не думает тебе угрожать. Просто в потаенной стране случается разное, и я хотел бы предостеречь тебя от необдуманных поступков. Ты храбр, но одного этого здесь мало.
   Ром молчал. Манулий медленно, что-то обдумывая, прошелся туда-сюда и продолжил:
   – Я понимаю, что у тебя нет оснований доверять мне. Да ведь и я тебя совсем не знаю… Но мне нужна твоя помощь. Кроме тебя никто мне не поможет.
   – Что-то ты, дядечка, совсем запутался. – Ром рассмеялся. – То стращаешь, то помощи просишь. Иди-ка лучше своей дорогой. А за мной – не надо. Побереги ноги. – Ром повернулся, чтобы уйти, но Манулий вдруг упал перед ним на колени.
   Одной рукой он выхватил из потайного кармана горсть золотых монет и протянул их мальчику, а другой – с жадностью вцепился в его штанину. Манулий весь трясся и щелкал клювом, пытаясь что-то сказать, но у него это никак не получалось.
   – Встань и успокойся, – сказал Ром. – Видишь, я никуда не ухожу.
   Манулий с поспешностью голодного зверька, которому предложили угощение, вскочил на ноги и воскликнул:
   – Все, все, я спокоен! Только умоляю тебя, не уходи! Хочешь – возьми все мое золото, но только не уходи.
   – Да не нужно мне твое золото. – Ром сдвинул брови.
   Манулий мгновенно сунул монеты назад в потайной карман и продолжил:
   – Я давно тебя жду. Только ты можешь помочь мне. Когда-то, в незапамятные времена я случайно попал в эту Потаенную страну и с тех пор хочу снова вернуться в мир людей и стать человеком. Наступила Великая Ночь, когда открываются дороги во все Миры. Я научу тебя, что нужно сделать, и тогда передо мной откроется нужная мне дорога.