Страница:
[13]
Пока «Velvet» выступали, Уорхол прятался меж стропил, как Призрак Оперы, настраивая лампы и прожектора, регулируя звук. Подобно Улиссу, он залил себе уши воском, чтобы пройти сквозь мрак ночи. За спиной у группы он снимал свои фильмы. Порою, когда его настоящая вампирша чересчур зазнавалась и выставляла себя напоказ, он запускал фильм «Лоск», проецируя при этом изображение Эди на Нико – точно так же, как он проецировал себя на них обеих.
Никто не спорит: между 1966 и 1968 годами Энди был настоящим монстром.
Конклин. Там же
Джонни стал одним из немногих допущенных в дом Энди, на его – придворные приемы. В середине лета дожидаться заката и только потом выбираться на улицу смысла не имело, поэтому Джонни приказывал, чтобы из Брэмфорда на шестьдесят шестую Ист-стрит, которая была неподалеку, его отвозили в узком лимузине со стеклами «Polaroid», а затем, защищаясь от солнца зонтиком, спешил к двери с № 57.
С исчезновением Черчвард в гладком течение социальной жизни Энди произошел сбой, и он искал себе новую Девушку Года. Джонни побаивался, как бы его не заставили взять на себя уж слишком большую часть прежних обязанностей Покаянной Пенни. У него и так ни на что не хватало времени, особенно после того, как эта полоумная Белла Абцуг обрушила шквал обвинений на полицейское управление Нью-Йорка, и они, словно взбесившись, принялись кричать о «проблеме драка». Бизнес Джонни пока еще не был признан незаконным, но у его дилеров каждую ночь бывали неприятности, и откаты «семьям» и полицейским накручивались каждую неделю; из-за этого ему пришлось поднять цену за дозу, и в результате дампирам приходилось еще чаще заниматься проституцией и всячески сбиваться с ног, чтобы наскрести требуемую сумму. Газеты постоянно сообщали о новых убийствах, совершенных способом, типичным для вампиров, – и при этом настоящих вампиров никто даже не подозревал.
Пронизывающий два этажа холл дома № 57 был украшен царственными бюстами – Наполеона, Цезаря, Дракулы – и стеллажами, набитыми всевозможными скульптурами и живописными полотнами. Повсюду были произведения искусства – собранные, но не каталогизированные, некоторые даже не вынуты из упаковки.
Джонни уселся в обтянутый тканью шезлонг и принялся листать мужской порнографический журнал, верхний в целой кипе периодических изданий, репертуар которой варьировался от «The New York Review of Books» [14]до «The Fantastic Four». [15]Откуда-то сверху послышались шаги Энди, и Джонни взглянул на верхнюю площадку лестницы. Энди соизволил выйти: лицо, похожее на череп, – маска, изрытая впадинами, – венчало красный бархатный халат до пят, который волочился по лестнице за ним вслед, как шлейф у какой-нибудь Скарлетт О'Хара.
Во время этой короткой сцены, в неофициальной обстановке – когда вокруг не было посторонних, – Энди позволил себе улыбнуться, как маленький, тяжелобольной мальчик, обожающий наряжаться и потакающий этой своей слабости. Дело даже не в том, что Энди был позером, но он ни перед кем этого не скрывал и, несмотря ни на что, находил в подделке что-то настоящее, обращая позерство себе в достоинство. Играя, Энди на самом деле просто ненавязчиво показывал, что все вокруг занимаются тем же самым. За месяцы, проведенные в Нью-Йорке, Джонни понял, что быть американцем – почти то же самое, что быть вампиром: кормиться мертвецами и идти все вперед, и вперед, и вперед, превращая заурядность в добродетель, а мертвое лицо трупа – в идеал красоты. В этой поверхностной стране никому не было дела до той гнили, что кроется глубоко внутри – за улыбкой, деньгами и блеском. После преследований, пережитых в Европе, эта страна казалась сущим раем.
Энди протянул руку с длинными ногтями к столику возле шезлонга. На нем лежала целая стопка приглашений на ближайший вечер – столько вечеринок, вернисажей, премьер и торжественных приемов, что даже такой человек, как Энди, не смог бы поспеть всюду до рассвета. – Выбирай, – сказал он.
Джонни взял пригоршню карточек и вкратце огласил суть приглашений, в то время как Энди высказывал одобрение или, напротив, отказывался. Шекспир в Парке, Пол Тумс в «Тимоне Афинском» («Фу-у, мизантропия»). Благотворительный бал против какой-то новой тяжелой болезни («Фу-у, грустно»). Выставка металлических скульптур Андерса Уоллека («О-о, обалде-е-еть»). Премьера нового фильма Стивена Спилберга, «1941» («О-о, отли-и-ично»). В «Max's Kansas City» показ незавершенной работы Скотта и Бет Би, в главных ролях Лидия Ланч и Тинейдж Джизес («У-у, андегра-а-аунд»). Дивайн, перформанс в ночном клубе («Фу-у, похабе-е-ень»). Вечеринки по приглашению, а также в честь: Джона Леннона, Тони Перкинса («Тьфу, „Психоз"»), Ричарда Хелла и Тома Верлена, Джонатана и Дженнифер Харт («Блин!»), Блонди («Девица из мультика или группа?»), Малкольм Мак-Ларен («Ой, не на-а-адо»), Дэйвид Джо Хансен, Эдгар Аллан По («Бо-о-ольше ни за что»), Фрэнк Синатра («Старый пердун, крыса, кляча, осел!»).
Что ж, некоторые перспективы вырисовывались.
Энди был в дурном расположении духа. Трумен Капоте, пришепетывая из-за своих дурацких клыков, злорадно рассказал ему о пародии Александра Кокберна на беседу, произошедшую за ланчем между Уорхолом, Колачелло и Имельдой Маркос, и процитированную в «Интервью». Энди, разумеется, пришлось прямо в разгар вечеринки сесть и внимательно изучить это произведение. Согласно версии Кокберна, Боб и Энди пригласили графа Дракулу на ужин в ресторан Мортимера, что в Верхнем Ист-Сайде, и принялись подкалывать его, задавая вопросы вроде: «Не жалеете ли вы, что не можете поехать на Рождество в Трансильванию?» или «Вас по-прежнему заставляют заботиться об имидже и вести себя определенным образом?»
Джонни прекрасно понимал, что на самом деле якобы невозмутимый художник расстроился из-за того, что его обскакали. Теперь Энди не сможет взять интервью у Дракулы. Он надеялся, что Джонни сможет выступить в качестве медиума между ним и духом своего Отца – ведь другие прежде помогали ему заполучить для журнала таких персонажей, как ассирийский демон ветра Пазузу и Гудини. Энди ценил Джонни не просто за то, что он вампир; было важно, что он – прямой потомок Дракулы.
Джонни уже не ощущал присутствие Отца так отчетливо, как прежде, хотя и знал, что отец всегда рядом. Казалось, он полностью поглотил собой этого великого духа, прислушиваясь к советам графа и продолжая его земную миссию. Прошлое подернулось дымкой. Он едва помнил Европу, как он там жил и умер, и рассказывал об этом разные истории именно потому, что каждый раз вспоминалось разное. Но в тумане неизменно маячила фигура красноглазого Дракулы, облаченная в черный плащ с капюшоном; она тянулась к нему, тянулась сквозь него.
Порой Джонни Попу казалось, что он и есть Дракула. Черчвард однажды почти поверила в это. Окажись это правдой, Энди пришел бы в восторг. Но Джонни был не просто Дракулой.
Он больше не был единственным. В этой стране, в этом городе, на этой вечеринке были и другие вампиры. Уже не феодалы Старого Света, члены Трансильванского Движения, высокомерные и жалкие одновременно, но американцы – не по рождению, так по призванию. Их экстравагантные имена были безлики, как копия с копии, и словно выражали идею мимолетности: Соня Блу, Сатанико Пандемониум, Скитер, Скумбалина. Едва лишь восстав из мертвых, эти метафорические (или реальные?) темные чада Энди Уорхола первым делом – как актеры, прошедшие первое прослушивание, – меняли имена. По их жилам струился золотой драк, и они продавали себя дампирам, наводняя собою Нью-Йорк, где было больше всего дракоманов. Денег у них было немало, не в пример большинству старших, которые сидели по своим замкам и участвовали в ТД, но жили они в туристских трейлерах или в приютах и одевались в зловонные лохмотья.
Энди воспрянул духом. Юный вампир, представившийся как Ничто, заверил его в своей вассальной преданности и в знак почтения предложил ему свою руку, изрезанную вдоль и поперек. Энди ласково прикоснулся к ранам, но не стал пробовать кровь на вкус.
Джонни показалось, что он почувствовал укол ревности.
Джонни и Энди развалились на заднем сиденье лимузина. Люк в крыше был открыт, и они играли в кошки-мышки с первыми отсветами зари.
После многочисленных светских мероприятий, которые они посетили этой ночью, у Джонни голова шла кругом, и от болтовни звенело в ушах – как от кутерьмы, которую устраивали духи, проглоченные вместе с человеческой кровью. Ему захотелось, чтобы гул голосов наконец сменился тишиной; он заставил свой мозг успокоиться. Облако тишины тут же накрыло город.
Джонни весь раздулся от избытка крови: на каждой вечеринке к нему подходили юноши и девушки и подставляли свои шеи. Энди тоже выглядел весьма оживленным: видно, и ему удалось сделать за ночь пару осторожных глотков. Джонни чувствовал, как им овладевает усталость, и понимал, что, облегчившись и поставив благочестивых католиков за работу, он будет вынужден весь день провести в летнем холодильном гробу – роскошном агрегате, которым он обзавелся в Нью-Йорке.
Прямоугольник беззвездного неба у него над головой отливал серо-голубым предзакатным светом. Через стекло пробивались красноватые отблески, отраженные зеркальными фасадами на Мэдисон-авеню. Легкий туманный холодок раннего утра выгорел в мгновение ока, как старый вампир. Наступал еще один убийственно жаркий день, грозящий загнать их обоих в логова на ближайшие двенадцать часов.
Они и не возражали: возразить было нечего.
Валери Соланас была основательницей и единственным членом Общества Уничтожения Всех Вампиров (Society for Killing All Vampires), а также автором «Манифеста ОУВВ» («SKAV Manifesto»). Из «Манифеста» можно выдернуть некоторые довольно забавные цитаты, например: «Просвещенные вампиры, желающие продемонстрировать свою солидарность с нашим Движением, могут это сделать, убив себя сами», – но в целом это довольно тоскливое чтиво, не в последнюю очередь потому, что Валери никогда толком не отдавала себе отчета в том, что именно она разумеет под словом «вампир». Конечно, как ученый, я прекрасно понимаю, сколь нетерпимо она должна была относиться к тому, что считала неважным: например, к составлению программы действий и к четкий дефинициям научного стиля. В конце концов, Валери была психопаткой-параноиком, и вампиры для нее были врагами, дружно преследующими ее и ставящими ей палки в колеса. Первое время, говоря о вампирах, она имела в виду даже не самих носферату, но угнетавших ее патриархальных личностей определенного типа. А под конец она стала считать вампирами всех на свете.
Она снялась в одном малоизвестном фильме – «Я, вампир» («I, Vampire», 1967) – и во время съемок близко сошлась с Томом Бейкером, сыгравшим вампира лорда Эндрю Беннетта, и с Ультра Вайолет, а также с носительницей чудного имени Беттиной Коффин [16] и силуэтом Нико, проявлявшемся на пустом экране. У нее имелся не один зуб на Энди Уорхола: он потерял сценарий, который она прислала ему; он так и не опубликовал ее книгу; не сделал ее знаменитой – но ведь еще у дюжины Людей-кротов было не меньше причин на него злиться. Билли Нейм как-то сказал, что у него никогда не было полной уверенности в том, кого именно ему следует убить, себя самого или Энди, и он постоянно откладывал принятие окончательного решения.
Фильм Оливера Стоуна «Кто стрелял в Энди Уорхола?» («Who Shot Andy Warhol?») – это всего лишь кульминация целого тридцатилетия догадок и домыслов. Но повторяю: теории Стоуна и прочих, предполагавших наличие заговора, не имеют или почти не имеют реальных оснований, и Валери Соланас действовала в одиночку, от начала и до конца, ни с кем не сообщаясь и не сговариваясь. Главный и вполне разумный тезис Стоуна состоял в том, что в июне 1968-го кто-то непременно должен был стрелять в Энди Уорхола; если бы Валери не вышла к барьеру, нашлась бы еще дюжина человек, готовых переплавить семейное серебро на пули. Но сделала это именно Валери.
К 1968 году на «Фабрике» произошли некоторые изменения. Она переехала в другое помещение, и у Уорхола появились новые партнеры – Фред Хьюз, Пол Моррисси, Боб Колачелло, – которые попытались создать более деловую атмосферу. Люди-кроты, потеряв желание появляться на студии без необходимости, изливали свою желчь на ассистентов Энди, будучи не в состоянии смириться с тем, что их изгнали по желанию самого Уорхола, – хотя он и не отдавал прямого распоряжения. Валери появилась внезапно, когда Энди беседовал с искусствоведом Марио Амайя (Mario Amaya), одновременно разговаривая по телефону с очередной «женщиной-супервамп» – Вивой, – и всадила две пули в него и еще одну – случайно – в Амайю. Фред Хьюз, прирожденный дипломат, по всей видимости, смог уговорить ее, чтобы она его не добивала, и Валери ушла, воспользовавшись грузовым лифтом.
В течение пятнадцати минут это событие было сенсацией, но как только врачи в Коламбас-Хоспитал констатировали клиническую смерть, из Чикаго пришла весть об убийстве Роберта Кеннеди. Все газеты Америки перекроили свои передовицы, спихнув художника в рубрику «Другие новости».
Кеннеди из мертвых не восстал. В отличие от Энди.
Конклин. Там же.
По поводу Хэллоуина в «54» была устроена вечеринка, шикарная до безрассудства. Стив объявил его почетным гостем, величая генеральным привидением праздника.
Прошел всего год – и Джонни стал любимым чудовищем этого города. Энди был вампирским владыкой Нью-Йорка, но Джонни Поп стал принцем тьмы, породившим и продолжавшим пестовать поколение дампиров, бандитов и вампиров. О нем слагались песни («Fame, I'm Gonna Live Forever» [17]), он снялся в фильме (по крайней мере, там есть смазанное изображение его головы) вместе с Энди «Драковые королевы» Улли Ломмела, нахальства у него было больше, чем у верблюда слюны, и на побережье им уже очень интересовались.
В зал «Studio 54» на тележках вкатили торты в форме гробов и замков, а к вывеске «Man in the Moon» в знак уважения к Джонни приладили красные глаза и клыкастые челюсти. Либерейс и Элтон Джон затеяли фортепьянный поединок, в то время как парни из группы «Village People», переодетые в чудовищ: индеец – в оборотня, ковбой – в тварь из Черной Лагуны, строитель – в чудовище Франкенштейна, мотоциклист – в Дракулу, полицейский – в Нечто из другого мира, солдат – в горбуна из Нотр-Дам, – изображали обложку к «Куче монстров» Бобби «Бориса» Пикетта.
В тот день, когда Конгресс принял закон о признании драка лекарственным средством, Джонни перестал производить его лично и взял себе на замену нескольких нищих носферату, которые стали неиссякаемыми источниками драка.
Цены на препарат снова взлетели, как и размеры сумм, выплачиваемых полиции и криминальным группировкам, но личные доходы Джонни возросли до невообразимых высот. Он понимал, что пузырь должен вскоре лопнуть, и был готов к переменам, к борьбе за то, чтобы дожить до следующей эры. Уже на носу восьмидесятые. И это будет совсем другое время. В цене будет уже не драк, не известность и не приглашения на светские рауты – но деньги. Эти чудесные цифры станут его щитом, его замком, защитными чарами, неуязвимостью и обаянием.
Он теперь уже почти не танцевал. Он уже разыграл эту карту. Но на сей раз его попросили. Стив принялся скандировать: «Джонни Поп, Джонни Поп» – и с этим призывом обратился к толпе. Валери Перрин и Стив Гуттенберг дружески подтолкнули его вперед. Настасья Кински и Джордж Бернc похлопали по спине. Питер Богданович и Дороти Страттен поцеловали в щеку. Он выскользнул из своей куртки «Versace», отдаленно похожей на плащ с капюшоном, отшвырнул ее прочь, расчистил себе место и принялся танцевать – не для того, чтобы вызвать у окружающих благоговение или восхищение, как бывало прежде, но для себя самого и, возможно, в последний раз. Никогда еще не было у него столь полного ощущения своего могущества. Он больше не слышал отцовского голоса, потому что сам был Отцом. Все духи этого города, этого девственного континента, были целиком в его власти.
На этом закончился Век Америки. И снова наступили Anni Draculae. [18]
Огромные, прекрасные глаза отвлекли его от толпы. Монахиня в полном облачении. Ярко-алые губки в форме сердца и белоснежные гладкие щеки. Наперсный крест из литого серебра, висевший у нее под белым воротничком, ударил ему в глаза с такой силой, что он пошатнулся. Разумеется, это была ненастоящая монахиня – точно так же, как «Village People» были ненастоящими чудовищами. Эта девушка была гостьей клуба, одетой в маскарадный костюм и пытающейся нащупать крайние пределы области дурного вкуса.
Она затронула сознание Джонни, и вдруг в нем вспыхнул свет.
Он вспомнил ее. Девушка по имени Смерть, та самая, которую он укусил и оставил на улице с шарфом, прижатым к кровоточащей ране. Он кое-что взял у нее, но теперь он отчетливо понял, что и она у него кое-что взяла. Она не стала вампиром, и все же он обратил ее, изменил, сделал воительницей, охотницей.
Изящным движением она сняла у себя с шеи распятие и подняла вверх. Ее лицо оставалось царственно бесстрастным.
Вера девушки сообщила символу власть, и Джонни почувствовал удар, который сбил его с ног и проволок через весь танцпол, между спотыкающимися танцорами. Смерть скользнула за ним следом, как балерина, подсознательно сторонясь людей; ее лицо становилось то красным, то зеленым, то фиолетовым, то желтым в свете пляшущих прожекторов. Оказавшись в самом центре танцпола, она подняла крест еще выше над головой. Он отразился в зеркальном шаре – миллион сверкающих распятий заплясал по толпе и по стенам.
Каждый отраженный крестик, попадавший на Джонни, действовал на него как удар хлыста. Он огляделся вокруг в надежде на спасение.
Здесь были все его друзья. Энди – наверху, на балконе или где-то еще, откуда можно было горделиво смотреть вниз. И Стив, который устроил эту вечеринку только для него. Именно здесь начался его взлет, здесь он продал первую дозу драка, заработал первые доллары. Но даже здесь он не был в безопасности. Смерть обратила весь «Studio 54» против него.
В толпе были и другие вампиры – они корчились от боли. Джонни увидел панк-принцессу, называвшую себя Скумбалиной, всю в шнурках и лохмотьях: она закрывала руками лицо, и на щеках и подбородке у нее дымились крестообразные ожоги. Даже дампиры чувствовали себя неважно: изо ртов и ноздрей у них лилась зловонная кровь, которой они пятнали пол и всех окружающих.
Смерть явилась за ним, остальные ей были не нужны.
Шатаясь, он протолкался сквозь толпу и кинулся на улицу. Восход был уже недалек. И по пятам шла смерть.
Его дожидалось такси.
Сев в машину, он велел шоферу ехать в Брэмфорд.
Как только такси тронулось, Джонни увидел, как из «54» вышла монахиня. Он обратился внутрь себя, пытаясь отыскать там Отца, чтобы тот помог ему усмирить подступивший ужас. Бегства с вечеринки ему не забудут. Не стоило показывать свою слабость.
Но что-то по-прежнему было не так. Что же именно?
Появление монахини потрясло его. Неужели эта девушка и вправду стала монахиней? Быть может, кто-то в Ватикане специально направил ее уничтожить Джонни? У Церкви всегда были свои убийцы для вампиров. А может быть, она работает на мафию? Может быть, крупные мафиозные «семьи» решили устранить Джонни от созданного им бизнеса, чтобы присвоить себе огромные доходы от продажи драка? Или эта монашка – пособница его собственных собратьев, пешка Трансильванского Движения? Как раз на днях барон Майнстер обратился в ООН с просьбой о помощи, а старшие члены ТД считали Джонни выскочкой, который профанирует вампиризм слишком активным его распространением.
В течение нескольких веков Дракула сражался с бесчисленным множеством врагов и побеждал их. Толпа неизменно враждебна к провидцам. Джонни ощутил в себе присутствие Отца и откинулся на спинку сиденья, пытаясь сообразить, как ему быть дальше.
Ему нужны были солдаты. Вампиры. Дампиры. Потомство. Армия, готовая его защищать. И разведка, способная доставить ему информацию, которая позволит предусмотреть появление новой опасности. Надо будет начать с Руди и Эльвиры. Настало время дать им то, чего они хотят, – обратить их. Еще одна перспективная кандидатура – Патрик Бейтман, его консультант по инвестициям. Такие, как Бейтман, да еще обращенные в вампиров, – вот идеал настающей эпохи. Денежного Века.
Такси остановилось возле Брэмфорда. Ночь была пасмурной, и на тротуарах лежала тонкая корка застывшего снега. В лужах снег превратился в кашицу.
Джонни вышел из такси и расплатился с шофером.
Знакомый взгляд слегка безумных глаз. Еще один человек, которого Джонни уже встречал в этом году. Трейвис. Парень изменился: по бокам голова его была выбрита, а на макушке торчком стоял роскошный «ирокез».
Таксист вышел из машины.
Если этот тепленький придурок позволит себе хоть что-нибудь лишнее, Джонни легко разорвет его на части. Он готов к любым неожиданностям.
Трейвис вытянул руку вперед, как будто для пожатия. Джонни опустил взгляд и вдруг увидел в руке Трейвиса – выскочивший из рукава на пружине – пистолет.
– Глотни-ка этого, – сказал Трейвис, ткнув пистолетом Джонни в живот и спуская курок.
Первая пуля прошла сквозь него, как сквозь воду, не причинив боли. Это был просто ледяной укол, безболезненный и безвредный. Старомодный свинцовый заряд. Джонни громко рассмеялся. Трейвис снова спустил курок. На сей раз это было серебро.
Пуля вошла Джонни в бок, под ребра, и вырвалась наружу со спины, разрывая мясо и печень. В этом тоннеле, пробитом сквозь его тело, вспыхнул яростный ураган. Он упал на колени, сраженный такой чудовищной болью, какой еще не испытывал за всю свою бытность носферату. Внезапно он почувствовал холод: его куртка осталась в «54», и морозная снежная влага покусывала ему ноги, проникая сквозь ткань брюк, и обжигала вытянутую вперед руку.
Еще одна серебряная пуля – в сердце или голову, – и ему конец.
Возле скрюченного Джонни, возвышаясь над ним, стоял таксист. И рядом с ним, полукругом – другие. Целая толпа бесстрашных Истребителей Вампиров. Молчаливая монахиня. Чернокожий с деревянными ножами. Чернокожий с арбалетом. Полицейский, поклявшийся разбить Трансильванское Братство. Архитектор, выступивший в свой собственный крестовый поход, чтобы отомстить за семью, убитую дампирами. Стареющий битник, вышедший вместе со своей вонючей собакой-ищейкой из ярко раскрашенного фургона. Краснокожий дьяволенок-перебежчик с хвостиком и отпиленными рожками. Человек-истребитель с черепом на груди и огнеметом в руках.
Эта странная компания волков-одиночек собралась с единственной целью – прикончить Джонни Попа. Он слышал о каждом из них, но и предположить не мог, что они могут объединиться. Совершенно непостижимый город.
Дойл, полицейский, сжал руками голову Джонни и заставил его взглянуть на Брэмфорд.
На ступенях лежала мертвая Эльвира: из отверстия у нее в груди торчал кол, руки и ноги раскинуты, как лучи свастики. Из предутренней тени выскочил Руди; стараясь не смотреть Джонни в глаза, он переминался с ноги на ногу, держа в руках увесистый портфель. Арбалетчик отпустил его жестом, и Руди ринулся прочь, прихватив всю наличность, которую смог унести. Истребителям Вампиров не пришлось даже тратить собственные деньги, чтобы подкупить его.
Раздался оглушительный взрыв, прокатилась волна обжигающего воздуха, и из всех окон верхнего этажа рванули языки пламени. Дождем посыпались осколки стекла и горящие обломки. Убежище Джонни, его помощники, его «Фабрика», весьма значительная сумма денег, его гроб, в конце концов. В одно мгновение он лишился всего.
Истребители Вампиров испытывали мрачное удовлетворение.
Джонни увидел, как люди наводняют вестибюль и вырываются на улицу.
Что ж, опять не обойдется без зрителей.
Джонни отчетливо почувствовал присутствие Отца – гордый дух разросся, укрепил его силы, приглушил боль. Клыки Джонни вытянулись до трех дюймов в длину, челюсть потяжелела. Остальные зубы стали твердыми как камень и острыми как бритва. И побеги свежих клыков, подобных зубам пираньи, распустились из почек, о существовании которых он прежде не подозревал. Ногти его обратились в отравленные кинжалы. Рубашка порвалась на спине, и за плечами стали расправляться черные крылья. Его ботинки развалились, и швы по бокам брюк затрещали.
Он медленно поднялся. Рана у него в боку заросла, покрывшись драконьей чешуей. Навстречу Джонни метнулся деревянный нож, но он отбил его на лету. Волны пламени бились о его ноги, растапливая снег на тротуаре, сжигая одежду, изодравшуюся в лохмотья, но ему самому не причиняя ни малейшего неудобства.
Даже бесстрашные Истребители оторопели.
Он внимательно вгляделся в эти лица, чтобы хорошенько их запомнить.
– Что ж, потанцуем, – прошипел Джонни.
Теперь, когда Энди действительно стал вампиром, мы все поймем наконец – и скептики, и поклонники, – чего он все это время добивался. В западной культуре было принято считать, что вампир не может быть художником. Целое столетие вокруг этой проблемы шли ожесточенные споры.
Пока «Velvet» выступали, Уорхол прятался меж стропил, как Призрак Оперы, настраивая лампы и прожектора, регулируя звук. Подобно Улиссу, он залил себе уши воском, чтобы пройти сквозь мрак ночи. За спиной у группы он снимал свои фильмы. Порою, когда его настоящая вампирша чересчур зазнавалась и выставляла себя напоказ, он запускал фильм «Лоск», проецируя при этом изображение Эди на Нико – точно так же, как он проецировал себя на них обеих.
Никто не спорит: между 1966 и 1968 годами Энди был настоящим монстром.
Конклин. Там же
Джонни стал одним из немногих допущенных в дом Энди, на его – придворные приемы. В середине лета дожидаться заката и только потом выбираться на улицу смысла не имело, поэтому Джонни приказывал, чтобы из Брэмфорда на шестьдесят шестую Ист-стрит, которая была неподалеку, его отвозили в узком лимузине со стеклами «Polaroid», а затем, защищаясь от солнца зонтиком, спешил к двери с № 57.
С исчезновением Черчвард в гладком течение социальной жизни Энди произошел сбой, и он искал себе новую Девушку Года. Джонни побаивался, как бы его не заставили взять на себя уж слишком большую часть прежних обязанностей Покаянной Пенни. У него и так ни на что не хватало времени, особенно после того, как эта полоумная Белла Абцуг обрушила шквал обвинений на полицейское управление Нью-Йорка, и они, словно взбесившись, принялись кричать о «проблеме драка». Бизнес Джонни пока еще не был признан незаконным, но у его дилеров каждую ночь бывали неприятности, и откаты «семьям» и полицейским накручивались каждую неделю; из-за этого ему пришлось поднять цену за дозу, и в результате дампирам приходилось еще чаще заниматься проституцией и всячески сбиваться с ног, чтобы наскрести требуемую сумму. Газеты постоянно сообщали о новых убийствах, совершенных способом, типичным для вампиров, – и при этом настоящих вампиров никто даже не подозревал.
Пронизывающий два этажа холл дома № 57 был украшен царственными бюстами – Наполеона, Цезаря, Дракулы – и стеллажами, набитыми всевозможными скульптурами и живописными полотнами. Повсюду были произведения искусства – собранные, но не каталогизированные, некоторые даже не вынуты из упаковки.
Джонни уселся в обтянутый тканью шезлонг и принялся листать мужской порнографический журнал, верхний в целой кипе периодических изданий, репертуар которой варьировался от «The New York Review of Books» [14]до «The Fantastic Four». [15]Откуда-то сверху послышались шаги Энди, и Джонни взглянул на верхнюю площадку лестницы. Энди соизволил выйти: лицо, похожее на череп, – маска, изрытая впадинами, – венчало красный бархатный халат до пят, который волочился по лестнице за ним вслед, как шлейф у какой-нибудь Скарлетт О'Хара.
Во время этой короткой сцены, в неофициальной обстановке – когда вокруг не было посторонних, – Энди позволил себе улыбнуться, как маленький, тяжелобольной мальчик, обожающий наряжаться и потакающий этой своей слабости. Дело даже не в том, что Энди был позером, но он ни перед кем этого не скрывал и, несмотря ни на что, находил в подделке что-то настоящее, обращая позерство себе в достоинство. Играя, Энди на самом деле просто ненавязчиво показывал, что все вокруг занимаются тем же самым. За месяцы, проведенные в Нью-Йорке, Джонни понял, что быть американцем – почти то же самое, что быть вампиром: кормиться мертвецами и идти все вперед, и вперед, и вперед, превращая заурядность в добродетель, а мертвое лицо трупа – в идеал красоты. В этой поверхностной стране никому не было дела до той гнили, что кроется глубоко внутри – за улыбкой, деньгами и блеском. После преследований, пережитых в Европе, эта страна казалась сущим раем.
Энди протянул руку с длинными ногтями к столику возле шезлонга. На нем лежала целая стопка приглашений на ближайший вечер – столько вечеринок, вернисажей, премьер и торжественных приемов, что даже такой человек, как Энди, не смог бы поспеть всюду до рассвета. – Выбирай, – сказал он.
Джонни взял пригоршню карточек и вкратце огласил суть приглашений, в то время как Энди высказывал одобрение или, напротив, отказывался. Шекспир в Парке, Пол Тумс в «Тимоне Афинском» («Фу-у, мизантропия»). Благотворительный бал против какой-то новой тяжелой болезни («Фу-у, грустно»). Выставка металлических скульптур Андерса Уоллека («О-о, обалде-е-еть»). Премьера нового фильма Стивена Спилберга, «1941» («О-о, отли-и-ично»). В «Max's Kansas City» показ незавершенной работы Скотта и Бет Би, в главных ролях Лидия Ланч и Тинейдж Джизес («У-у, андегра-а-аунд»). Дивайн, перформанс в ночном клубе («Фу-у, похабе-е-ень»). Вечеринки по приглашению, а также в честь: Джона Леннона, Тони Перкинса («Тьфу, „Психоз"»), Ричарда Хелла и Тома Верлена, Джонатана и Дженнифер Харт («Блин!»), Блонди («Девица из мультика или группа?»), Малкольм Мак-Ларен («Ой, не на-а-адо»), Дэйвид Джо Хансен, Эдгар Аллан По («Бо-о-ольше ни за что»), Фрэнк Синатра («Старый пердун, крыса, кляча, осел!»).
Что ж, некоторые перспективы вырисовывались.
Энди был в дурном расположении духа. Трумен Капоте, пришепетывая из-за своих дурацких клыков, злорадно рассказал ему о пародии Александра Кокберна на беседу, произошедшую за ланчем между Уорхолом, Колачелло и Имельдой Маркос, и процитированную в «Интервью». Энди, разумеется, пришлось прямо в разгар вечеринки сесть и внимательно изучить это произведение. Согласно версии Кокберна, Боб и Энди пригласили графа Дракулу на ужин в ресторан Мортимера, что в Верхнем Ист-Сайде, и принялись подкалывать его, задавая вопросы вроде: «Не жалеете ли вы, что не можете поехать на Рождество в Трансильванию?» или «Вас по-прежнему заставляют заботиться об имидже и вести себя определенным образом?»
Джонни прекрасно понимал, что на самом деле якобы невозмутимый художник расстроился из-за того, что его обскакали. Теперь Энди не сможет взять интервью у Дракулы. Он надеялся, что Джонни сможет выступить в качестве медиума между ним и духом своего Отца – ведь другие прежде помогали ему заполучить для журнала таких персонажей, как ассирийский демон ветра Пазузу и Гудини. Энди ценил Джонни не просто за то, что он вампир; было важно, что он – прямой потомок Дракулы.
Джонни уже не ощущал присутствие Отца так отчетливо, как прежде, хотя и знал, что отец всегда рядом. Казалось, он полностью поглотил собой этого великого духа, прислушиваясь к советам графа и продолжая его земную миссию. Прошлое подернулось дымкой. Он едва помнил Европу, как он там жил и умер, и рассказывал об этом разные истории именно потому, что каждый раз вспоминалось разное. Но в тумане неизменно маячила фигура красноглазого Дракулы, облаченная в черный плащ с капюшоном; она тянулась к нему, тянулась сквозь него.
Порой Джонни Попу казалось, что он и есть Дракула. Черчвард однажды почти поверила в это. Окажись это правдой, Энди пришел бы в восторг. Но Джонни был не просто Дракулой.
Он больше не был единственным. В этой стране, в этом городе, на этой вечеринке были и другие вампиры. Уже не феодалы Старого Света, члены Трансильванского Движения, высокомерные и жалкие одновременно, но американцы – не по рождению, так по призванию. Их экстравагантные имена были безлики, как копия с копии, и словно выражали идею мимолетности: Соня Блу, Сатанико Пандемониум, Скитер, Скумбалина. Едва лишь восстав из мертвых, эти метафорические (или реальные?) темные чада Энди Уорхола первым делом – как актеры, прошедшие первое прослушивание, – меняли имена. По их жилам струился золотой драк, и они продавали себя дампирам, наводняя собою Нью-Йорк, где было больше всего дракоманов. Денег у них было немало, не в пример большинству старших, которые сидели по своим замкам и участвовали в ТД, но жили они в туристских трейлерах или в приютах и одевались в зловонные лохмотья.
Энди воспрянул духом. Юный вампир, представившийся как Ничто, заверил его в своей вассальной преданности и в знак почтения предложил ему свою руку, изрезанную вдоль и поперек. Энди ласково прикоснулся к ранам, но не стал пробовать кровь на вкус.
Джонни показалось, что он почувствовал укол ревности.
Джонни и Энди развалились на заднем сиденье лимузина. Люк в крыше был открыт, и они играли в кошки-мышки с первыми отсветами зари.
После многочисленных светских мероприятий, которые они посетили этой ночью, у Джонни голова шла кругом, и от болтовни звенело в ушах – как от кутерьмы, которую устраивали духи, проглоченные вместе с человеческой кровью. Ему захотелось, чтобы гул голосов наконец сменился тишиной; он заставил свой мозг успокоиться. Облако тишины тут же накрыло город.
Джонни весь раздулся от избытка крови: на каждой вечеринке к нему подходили юноши и девушки и подставляли свои шеи. Энди тоже выглядел весьма оживленным: видно, и ему удалось сделать за ночь пару осторожных глотков. Джонни чувствовал, как им овладевает усталость, и понимал, что, облегчившись и поставив благочестивых католиков за работу, он будет вынужден весь день провести в летнем холодильном гробу – роскошном агрегате, которым он обзавелся в Нью-Йорке.
Прямоугольник беззвездного неба у него над головой отливал серо-голубым предзакатным светом. Через стекло пробивались красноватые отблески, отраженные зеркальными фасадами на Мэдисон-авеню. Легкий туманный холодок раннего утра выгорел в мгновение ока, как старый вампир. Наступал еще один убийственно жаркий день, грозящий загнать их обоих в логова на ближайшие двенадцать часов.
Они и не возражали: возразить было нечего.
Валери Соланас была основательницей и единственным членом Общества Уничтожения Всех Вампиров (Society for Killing All Vampires), а также автором «Манифеста ОУВВ» («SKAV Manifesto»). Из «Манифеста» можно выдернуть некоторые довольно забавные цитаты, например: «Просвещенные вампиры, желающие продемонстрировать свою солидарность с нашим Движением, могут это сделать, убив себя сами», – но в целом это довольно тоскливое чтиво, не в последнюю очередь потому, что Валери никогда толком не отдавала себе отчета в том, что именно она разумеет под словом «вампир». Конечно, как ученый, я прекрасно понимаю, сколь нетерпимо она должна была относиться к тому, что считала неважным: например, к составлению программы действий и к четкий дефинициям научного стиля. В конце концов, Валери была психопаткой-параноиком, и вампиры для нее были врагами, дружно преследующими ее и ставящими ей палки в колеса. Первое время, говоря о вампирах, она имела в виду даже не самих носферату, но угнетавших ее патриархальных личностей определенного типа. А под конец она стала считать вампирами всех на свете.
Она снялась в одном малоизвестном фильме – «Я, вампир» («I, Vampire», 1967) – и во время съемок близко сошлась с Томом Бейкером, сыгравшим вампира лорда Эндрю Беннетта, и с Ультра Вайолет, а также с носительницей чудного имени Беттиной Коффин [16] и силуэтом Нико, проявлявшемся на пустом экране. У нее имелся не один зуб на Энди Уорхола: он потерял сценарий, который она прислала ему; он так и не опубликовал ее книгу; не сделал ее знаменитой – но ведь еще у дюжины Людей-кротов было не меньше причин на него злиться. Билли Нейм как-то сказал, что у него никогда не было полной уверенности в том, кого именно ему следует убить, себя самого или Энди, и он постоянно откладывал принятие окончательного решения.
Фильм Оливера Стоуна «Кто стрелял в Энди Уорхола?» («Who Shot Andy Warhol?») – это всего лишь кульминация целого тридцатилетия догадок и домыслов. Но повторяю: теории Стоуна и прочих, предполагавших наличие заговора, не имеют или почти не имеют реальных оснований, и Валери Соланас действовала в одиночку, от начала и до конца, ни с кем не сообщаясь и не сговариваясь. Главный и вполне разумный тезис Стоуна состоял в том, что в июне 1968-го кто-то непременно должен был стрелять в Энди Уорхола; если бы Валери не вышла к барьеру, нашлась бы еще дюжина человек, готовых переплавить семейное серебро на пули. Но сделала это именно Валери.
К 1968 году на «Фабрике» произошли некоторые изменения. Она переехала в другое помещение, и у Уорхола появились новые партнеры – Фред Хьюз, Пол Моррисси, Боб Колачелло, – которые попытались создать более деловую атмосферу. Люди-кроты, потеряв желание появляться на студии без необходимости, изливали свою желчь на ассистентов Энди, будучи не в состоянии смириться с тем, что их изгнали по желанию самого Уорхола, – хотя он и не отдавал прямого распоряжения. Валери появилась внезапно, когда Энди беседовал с искусствоведом Марио Амайя (Mario Amaya), одновременно разговаривая по телефону с очередной «женщиной-супервамп» – Вивой, – и всадила две пули в него и еще одну – случайно – в Амайю. Фред Хьюз, прирожденный дипломат, по всей видимости, смог уговорить ее, чтобы она его не добивала, и Валери ушла, воспользовавшись грузовым лифтом.
В течение пятнадцати минут это событие было сенсацией, но как только врачи в Коламбас-Хоспитал констатировали клиническую смерть, из Чикаго пришла весть об убийстве Роберта Кеннеди. Все газеты Америки перекроили свои передовицы, спихнув художника в рубрику «Другие новости».
Кеннеди из мертвых не восстал. В отличие от Энди.
Конклин. Там же.
По поводу Хэллоуина в «54» была устроена вечеринка, шикарная до безрассудства. Стив объявил его почетным гостем, величая генеральным привидением праздника.
Прошел всего год – и Джонни стал любимым чудовищем этого города. Энди был вампирским владыкой Нью-Йорка, но Джонни Поп стал принцем тьмы, породившим и продолжавшим пестовать поколение дампиров, бандитов и вампиров. О нем слагались песни («Fame, I'm Gonna Live Forever» [17]), он снялся в фильме (по крайней мере, там есть смазанное изображение его головы) вместе с Энди «Драковые королевы» Улли Ломмела, нахальства у него было больше, чем у верблюда слюны, и на побережье им уже очень интересовались.
В зал «Studio 54» на тележках вкатили торты в форме гробов и замков, а к вывеске «Man in the Moon» в знак уважения к Джонни приладили красные глаза и клыкастые челюсти. Либерейс и Элтон Джон затеяли фортепьянный поединок, в то время как парни из группы «Village People», переодетые в чудовищ: индеец – в оборотня, ковбой – в тварь из Черной Лагуны, строитель – в чудовище Франкенштейна, мотоциклист – в Дракулу, полицейский – в Нечто из другого мира, солдат – в горбуна из Нотр-Дам, – изображали обложку к «Куче монстров» Бобби «Бориса» Пикетта.
В тот день, когда Конгресс принял закон о признании драка лекарственным средством, Джонни перестал производить его лично и взял себе на замену нескольких нищих носферату, которые стали неиссякаемыми источниками драка.
Цены на препарат снова взлетели, как и размеры сумм, выплачиваемых полиции и криминальным группировкам, но личные доходы Джонни возросли до невообразимых высот. Он понимал, что пузырь должен вскоре лопнуть, и был готов к переменам, к борьбе за то, чтобы дожить до следующей эры. Уже на носу восьмидесятые. И это будет совсем другое время. В цене будет уже не драк, не известность и не приглашения на светские рауты – но деньги. Эти чудесные цифры станут его щитом, его замком, защитными чарами, неуязвимостью и обаянием.
Он теперь уже почти не танцевал. Он уже разыграл эту карту. Но на сей раз его попросили. Стив принялся скандировать: «Джонни Поп, Джонни Поп» – и с этим призывом обратился к толпе. Валери Перрин и Стив Гуттенберг дружески подтолкнули его вперед. Настасья Кински и Джордж Бернc похлопали по спине. Питер Богданович и Дороти Страттен поцеловали в щеку. Он выскользнул из своей куртки «Versace», отдаленно похожей на плащ с капюшоном, отшвырнул ее прочь, расчистил себе место и принялся танцевать – не для того, чтобы вызвать у окружающих благоговение или восхищение, как бывало прежде, но для себя самого и, возможно, в последний раз. Никогда еще не было у него столь полного ощущения своего могущества. Он больше не слышал отцовского голоса, потому что сам был Отцом. Все духи этого города, этого девственного континента, были целиком в его власти.
На этом закончился Век Америки. И снова наступили Anni Draculae. [18]
Огромные, прекрасные глаза отвлекли его от толпы. Монахиня в полном облачении. Ярко-алые губки в форме сердца и белоснежные гладкие щеки. Наперсный крест из литого серебра, висевший у нее под белым воротничком, ударил ему в глаза с такой силой, что он пошатнулся. Разумеется, это была ненастоящая монахиня – точно так же, как «Village People» были ненастоящими чудовищами. Эта девушка была гостьей клуба, одетой в маскарадный костюм и пытающейся нащупать крайние пределы области дурного вкуса.
Она затронула сознание Джонни, и вдруг в нем вспыхнул свет.
Он вспомнил ее. Девушка по имени Смерть, та самая, которую он укусил и оставил на улице с шарфом, прижатым к кровоточащей ране. Он кое-что взял у нее, но теперь он отчетливо понял, что и она у него кое-что взяла. Она не стала вампиром, и все же он обратил ее, изменил, сделал воительницей, охотницей.
Изящным движением она сняла у себя с шеи распятие и подняла вверх. Ее лицо оставалось царственно бесстрастным.
Вера девушки сообщила символу власть, и Джонни почувствовал удар, который сбил его с ног и проволок через весь танцпол, между спотыкающимися танцорами. Смерть скользнула за ним следом, как балерина, подсознательно сторонясь людей; ее лицо становилось то красным, то зеленым, то фиолетовым, то желтым в свете пляшущих прожекторов. Оказавшись в самом центре танцпола, она подняла крест еще выше над головой. Он отразился в зеркальном шаре – миллион сверкающих распятий заплясал по толпе и по стенам.
Каждый отраженный крестик, попадавший на Джонни, действовал на него как удар хлыста. Он огляделся вокруг в надежде на спасение.
Здесь были все его друзья. Энди – наверху, на балконе или где-то еще, откуда можно было горделиво смотреть вниз. И Стив, который устроил эту вечеринку только для него. Именно здесь начался его взлет, здесь он продал первую дозу драка, заработал первые доллары. Но даже здесь он не был в безопасности. Смерть обратила весь «Studio 54» против него.
В толпе были и другие вампиры – они корчились от боли. Джонни увидел панк-принцессу, называвшую себя Скумбалиной, всю в шнурках и лохмотьях: она закрывала руками лицо, и на щеках и подбородке у нее дымились крестообразные ожоги. Даже дампиры чувствовали себя неважно: изо ртов и ноздрей у них лилась зловонная кровь, которой они пятнали пол и всех окружающих.
Смерть явилась за ним, остальные ей были не нужны.
Шатаясь, он протолкался сквозь толпу и кинулся на улицу. Восход был уже недалек. И по пятам шла смерть.
Его дожидалось такси.
Сев в машину, он велел шоферу ехать в Брэмфорд.
Как только такси тронулось, Джонни увидел, как из «54» вышла монахиня. Он обратился внутрь себя, пытаясь отыскать там Отца, чтобы тот помог ему усмирить подступивший ужас. Бегства с вечеринки ему не забудут. Не стоило показывать свою слабость.
Но что-то по-прежнему было не так. Что же именно?
Появление монахини потрясло его. Неужели эта девушка и вправду стала монахиней? Быть может, кто-то в Ватикане специально направил ее уничтожить Джонни? У Церкви всегда были свои убийцы для вампиров. А может быть, она работает на мафию? Может быть, крупные мафиозные «семьи» решили устранить Джонни от созданного им бизнеса, чтобы присвоить себе огромные доходы от продажи драка? Или эта монашка – пособница его собственных собратьев, пешка Трансильванского Движения? Как раз на днях барон Майнстер обратился в ООН с просьбой о помощи, а старшие члены ТД считали Джонни выскочкой, который профанирует вампиризм слишком активным его распространением.
В течение нескольких веков Дракула сражался с бесчисленным множеством врагов и побеждал их. Толпа неизменно враждебна к провидцам. Джонни ощутил в себе присутствие Отца и откинулся на спинку сиденья, пытаясь сообразить, как ему быть дальше.
Ему нужны были солдаты. Вампиры. Дампиры. Потомство. Армия, готовая его защищать. И разведка, способная доставить ему информацию, которая позволит предусмотреть появление новой опасности. Надо будет начать с Руди и Эльвиры. Настало время дать им то, чего они хотят, – обратить их. Еще одна перспективная кандидатура – Патрик Бейтман, его консультант по инвестициям. Такие, как Бейтман, да еще обращенные в вампиров, – вот идеал настающей эпохи. Денежного Века.
Такси остановилось возле Брэмфорда. Ночь была пасмурной, и на тротуарах лежала тонкая корка застывшего снега. В лужах снег превратился в кашицу.
Джонни вышел из такси и расплатился с шофером.
Знакомый взгляд слегка безумных глаз. Еще один человек, которого Джонни уже встречал в этом году. Трейвис. Парень изменился: по бокам голова его была выбрита, а на макушке торчком стоял роскошный «ирокез».
Таксист вышел из машины.
Если этот тепленький придурок позволит себе хоть что-нибудь лишнее, Джонни легко разорвет его на части. Он готов к любым неожиданностям.
Трейвис вытянул руку вперед, как будто для пожатия. Джонни опустил взгляд и вдруг увидел в руке Трейвиса – выскочивший из рукава на пружине – пистолет.
– Глотни-ка этого, – сказал Трейвис, ткнув пистолетом Джонни в живот и спуская курок.
Первая пуля прошла сквозь него, как сквозь воду, не причинив боли. Это был просто ледяной укол, безболезненный и безвредный. Старомодный свинцовый заряд. Джонни громко рассмеялся. Трейвис снова спустил курок. На сей раз это было серебро.
Пуля вошла Джонни в бок, под ребра, и вырвалась наружу со спины, разрывая мясо и печень. В этом тоннеле, пробитом сквозь его тело, вспыхнул яростный ураган. Он упал на колени, сраженный такой чудовищной болью, какой еще не испытывал за всю свою бытность носферату. Внезапно он почувствовал холод: его куртка осталась в «54», и морозная снежная влага покусывала ему ноги, проникая сквозь ткань брюк, и обжигала вытянутую вперед руку.
Еще одна серебряная пуля – в сердце или голову, – и ему конец.
Возле скрюченного Джонни, возвышаясь над ним, стоял таксист. И рядом с ним, полукругом – другие. Целая толпа бесстрашных Истребителей Вампиров. Молчаливая монахиня. Чернокожий с деревянными ножами. Чернокожий с арбалетом. Полицейский, поклявшийся разбить Трансильванское Братство. Архитектор, выступивший в свой собственный крестовый поход, чтобы отомстить за семью, убитую дампирами. Стареющий битник, вышедший вместе со своей вонючей собакой-ищейкой из ярко раскрашенного фургона. Краснокожий дьяволенок-перебежчик с хвостиком и отпиленными рожками. Человек-истребитель с черепом на груди и огнеметом в руках.
Эта странная компания волков-одиночек собралась с единственной целью – прикончить Джонни Попа. Он слышал о каждом из них, но и предположить не мог, что они могут объединиться. Совершенно непостижимый город.
Дойл, полицейский, сжал руками голову Джонни и заставил его взглянуть на Брэмфорд.
На ступенях лежала мертвая Эльвира: из отверстия у нее в груди торчал кол, руки и ноги раскинуты, как лучи свастики. Из предутренней тени выскочил Руди; стараясь не смотреть Джонни в глаза, он переминался с ноги на ногу, держа в руках увесистый портфель. Арбалетчик отпустил его жестом, и Руди ринулся прочь, прихватив всю наличность, которую смог унести. Истребителям Вампиров не пришлось даже тратить собственные деньги, чтобы подкупить его.
Раздался оглушительный взрыв, прокатилась волна обжигающего воздуха, и из всех окон верхнего этажа рванули языки пламени. Дождем посыпались осколки стекла и горящие обломки. Убежище Джонни, его помощники, его «Фабрика», весьма значительная сумма денег, его гроб, в конце концов. В одно мгновение он лишился всего.
Истребители Вампиров испытывали мрачное удовлетворение.
Джонни увидел, как люди наводняют вестибюль и вырываются на улицу.
Что ж, опять не обойдется без зрителей.
Джонни отчетливо почувствовал присутствие Отца – гордый дух разросся, укрепил его силы, приглушил боль. Клыки Джонни вытянулись до трех дюймов в длину, челюсть потяжелела. Остальные зубы стали твердыми как камень и острыми как бритва. И побеги свежих клыков, подобных зубам пираньи, распустились из почек, о существовании которых он прежде не подозревал. Ногти его обратились в отравленные кинжалы. Рубашка порвалась на спине, и за плечами стали расправляться черные крылья. Его ботинки развалились, и швы по бокам брюк затрещали.
Он медленно поднялся. Рана у него в боку заросла, покрывшись драконьей чешуей. Навстречу Джонни метнулся деревянный нож, но он отбил его на лету. Волны пламени бились о его ноги, растапливая снег на тротуаре, сжигая одежду, изодравшуюся в лохмотья, но ему самому не причиняя ни малейшего неудобства.
Даже бесстрашные Истребители оторопели.
Он внимательно вгляделся в эти лица, чтобы хорошенько их запомнить.
– Что ж, потанцуем, – прошипел Джонни.
Теперь, когда Энди действительно стал вампиром, мы все поймем наконец – и скептики, и поклонники, – чего он все это время добивался. В западной культуре было принято считать, что вампир не может быть художником. Целое столетие вокруг этой проблемы шли ожесточенные споры.