О`Брайен Джудит. В тесной комнате

   «Но ведь это был несчастный случай, — пыталась я убедить себя. — У меня не было ни намерения, ни плана убивать ее. В моих действиях, а точнее, в моем бездействии не было ничего преднамеренного». Хоть я и не могла припомнить, чтобы у меня возникала отчетливая мысль об убийстве, какой-то частью сознания я все же понимала, какими могут быть последствия, когда вела ненужный разговор с Люси.
   Конечно, я видела выражение лица Марты, когда она смотрела на фруктовый кекс: она была голодна. Я не предложила ей ничего, кроме чая со льдом, а заменитель сахара у нее был свой собственный. В школе на ленч она обычно приносила сырую морковь и сельдерей, кроличью еду. Даже тогда она берегла фигуру. Напряжение, вызванное необходимостью конкуренции во время конкурсов красоты, должно быть, вынуждало ее к тому, чтобы морить себя голодом. И это состояние непреходящего голода постоянно сопровождало ее.
   Подсознательно я ведь чувствовала, что в этом заключается опасность. Вдобавок столько лет я злилась на нее, но никогда моя злоба не проявлялась открыто. Только теперь, сидя в баре, я поняла это с полной очевидностью.
   Во-первых, я никогда не пыталась обратиться по этому поводу к психоаналитику, а во-вторых, я и себе-то не признавалась в том, что во всех своих неудачах, во всех неприятностях я пыталась обвинить Марту Кокс.
   Начиная со школьных времен, я считала, что все зло исходило от Марты. Было ли это правдой или моей фантазией, но во всех своих злоключениях и неудачах я винила Марту. Начиная с ролей, которые не достались мне в школьных спектаклях, и вплоть до потери моего жениха Джеда и моей работы — во всем была виновата Марта. Но на самом деле все было не так просто, потому что уж теперь-то она разрушила мою жизнь по-настоящему, а виновата в этом была я, я одна.
   Я убила человека. И теперь двум жизням пришел конец, ее и моей.
   Пластиковый стаканчик выскользнул из моей руки. Прежде чем я успела поймать его, сделав резкое движение головой, мой лоб натолкнулся на другой лоб, появившийся невесть откуда.
   — Ох! — У меня возникло ощущение, что меня саданули по лбу молотком.
   — Ух! — вторил мне молоток.
   Мы оба выпрямились. Это был он, тот малый, на которого я обратила внимание.
   Прежде чем я успела привести в действие остатки своего здравого смысла, он протянул мне мой пластиковый стакан, из которого не пролилось ни капли вина.
   — Пожалуйста.
   Он морщился, потирая лоб. Глаза у него оказались зелеными.
   — Хороший рефлекс, — сказала я, трогая ушибленный левый висок, чтобы убедиться, что я еще жива.
   — Извините меня. Я заметил вас с другого конца зала, и похоже было, что вы немного расстроены.
   У него был очень приятный тембр голоса, и все, что бы он ни произносил, казалось значительным и звучало утешительно.
   — Вы пьяны или с вами случилось что-нибудь худшее? — В его голосе явно звучало участие.
   — Нет. Я просто задумалась… задумалась о… разном.
   Я могла только догадываться, как выглядела несколько минут назад. И почему, черт возьми, я сегодня так нелепо вырядилась? Это была моя школьная униформа — плиссированная серая юбка и хорошо отглаженная белая блузка в сочетании с синим блейзером. И я вспомнила, что, стоя утром перед зеркалом и выбирая одежду, я гадала, не придется ли мне в конце дня переодеваться в тюремную форму и не украсят ли мои руки наручники вместо браслетов, а ноги кандалы.
   — О да. Вы думали о чем-то очень важном.
   — Да, полагаю, вы правы.
   Мы погрузились в неловкое молчание и пребывали в нем несколько минут. Потом он улыбнулся, и на щеках у него обозначились ямочки. «О Господи! — подумала я. — Ямочки!» Почему в такую минуту моей жизни появился этот парень с ямочками? Я ведь всего только человек. Ямочки!
   А он, этот бедный, ни о чем не подозревающий малый, не знал, с чего начать разговор с женщиной, которую в ближайшем будущем должны были объявить убийцей и приговорить к соответствующему наказанию. Он явно ничего не знал. Будь я порядочнее, я тотчас ушла бы, не оглядываясь. Но, должна признаться, ямочки — моя слабость, будь я убийцей или нет. И в следующую минуту я осознала, что он протягивает мне руку.
   — Прошу простить мои плохие манеры. Я Кристофер Куинн.
   Конечно же! Такое потрясающее имя! И выговор! В нем были отзвуки северного акцента.
   Рукопожатие его было уверенным и достаточно сильным, но не свалило меня с ног.
   — Привет, — сказала я с улыбкой, и он бросил на меня, какой-то особенный взгляд, как если бы узнал меня. — Меня зовут Николь Ловетт.
   Он посмотрел на наши руки, все еще соединенные в рукопожатии. Мы их держали, как это показывают в концовках мыльных опер. Потом снова перевел взгляд на меня.
   — Значит, вы из этих мест?
   — Моя семья происходит из этих мест.
   Типичное начало ни к чему не обязывающей болтовни в баре, и я была чуть-чуть разочарована. Я почему-то рассчитывала на то, что он окажется более творческой личностью.
   — А вы откуда?
   — Из Огайо, — ответил он, — но сейчас живу в Чикаго.
   — Интересно, — сказала я, хотя мне это вовсе не показалось интересным. — И на какой ниве вы трудитесь?
   — В данный момент я на вольных хлебах, взял отпуск, чтобы написать книгу.
   — Основанную на событиях, произошедших в Саванне?
   — Да.
   — Ну, на здешнем материале много было написано. Но, знаете, здешние не любят, когда приезжие рыщут тут и всюду суют нос.
   — Я это заметил.
   Он рассмеялся звучным красивым смехом, прекрасно сочетавшимся с ямочками на щеках.
   «Обрати на это внимание, Ловетт», — сказала я себе.
   — Так ваша семья из Саванны?
   Я кивнула, потом добавила:
   — Я выросла в Чаттануге, но семья моего отца происходит отсюда. Я, собственно говоря, живу здесь в исконно фамильном доме.
   — Правда? Это любопытно. — Он отхлебнул глоток из своей кружки с пивом. — И чем вы занимаетесь, мисс Ловетт?
   — Пожалуйста, называйте меня Николь, — рассмеялась я, подумав о том, что только мальчик лет десяти или восьмидесятилетний старец могли величать меня «мисс Ловетт». — Я работаю на местной телестудии. На канале Восемьдесят девять.
   — Правда? Значит, вы знакомы с той женщиной, что исчезла?
   — Нет! — закричала я, не успев подумать.
   Все в баре притихли, и хотя я понизила голос, в зале сохранялась странная вибрация.
   — Почему я должна ее знать? Она даже еще не приступала к работе.
   Медленно, очень медленно мой собеседник поднял палец и просигналил барменше:
   — Повторить. — Потом повернулся ко мне: — Но ведь об этом написано во всех газетах. Ее имя — Марта Кокс, и она тоже из Чаттануги. Возраста примерно вашего, как мне кажется. Значит, вы ее не знаете?
   Ладно, у меня была некоторая возможность выбора. И я приняла решение не лгать никому, даже себе, а особенно незнакомцу, которого только что встретила. И вместо того чтобы повторить, что я ее не знаю, я полезла напролом, что было неправдоподобно странно.
   — О! — Я подняла брови с выражением невероятного удивления. — Так вы о той женщине? Я подумала, что о ком-то другом.
   — А вы хотите сказать, что пропала еще одна женщина из Чаттануги, работавшая на вашей телестудии?
   У меня началась головная боль.
   — Нет, конечно, нет. Просто… Гм… Это трудно объяснить. О!
   Барменша поставила заказанные напитки на стойку перед нами.
   Вопреки здравому смыслу я опрокинула полный стакан легкого белого вина урожая прошлого года. И в голове моей зазвучала музыка, будто она стала филиалом филармонии.
   — Не важно, — пробормотал мой новый знакомый, передавая мне другой пластиковый стаканчик. С минуту он пристально смотрел на меня, будто хотел спросить о чем-то, но передумал.
   Я улыбнулась идиотской улыбкой и отхлебнула добрый глоток вина из нового стакана. «На этом он должен успокоиться, — подумала я, стараясь подавить желание выплюнуть вино в свой стакан. — О чем бы он ни думал раньше, надо отвлечь его от этих мыслей».
   — Я как раз подумал о ней, — продолжал он, к моему ужасу.
   — Вы? — Я отхлебнула еще глоток вина, но выражение его лица не изменилось. Должно быть, изменилось мое лицо, потому что теперь он смотрел на меня с большим интересом.
   — Вы в порядке?
   — Я чувствую себя прекрасно, великолепно.
   — Кто-нибудь говорил вам, что вы вылитая Энн Бакстер?
   С минуту я молча смотрела на него.
   — Нет, никто и никогда.
   Если бы он на моих глазах превратился в слона, едва ли я удивилась бы больше.
   — Она всегда была одной из моих любимых актрис. Теперь-то ее никто не помнит.
   — Это позор. А вы знаете, что ее дедушкой был…
   — Фрэнк Ллойд Райт! — выпалили мы в один голос.
   И снова весь бар притих, но я едва обратила на это внимание.
   Как вы, возможно, уже догадались, я давняя и неизменная фанатка кино. И как ни люблю я новые фильмы, они не могут для меня затмить кино тех дней, когда это искусство казалось волшебным, как и люди из Голливуда. Но никогда еще за всю свою жизнь я не встречала мужчины, который любил бы их так, как я. А незнакомец их любил. Сначала мы поговорили о малоизвестных фильмах, о почивших в бозе режиссерах, о любимых эпизодах и обо всех характерных актерах, имен которых не помнит никто. И все же у меня возникло желание устроить ему экзамен и проверить, действительно ли он так хорошо во всем этом разбирается.
   — А как вы думаете, — спросила я застенчиво. — кто убил Уильяма Десмонда Тейлора?
   — Ну, — начал он, оправляя свой жилет, — я знаю, что Кинг Видор полагал, будто это была мать Мэри Майлз Минтер, переодетая мужчиной, но лично я всегда думал, что Мейбл Норман знала об этом больше, чем считала нужным сообщить.
   Я снова плюхнулась на табурет у стойки бара и смотрела на него, не отводя глаз. Такого со мной не случалось никогда. Потом он улыбнулся, показав свои ямочки во всей красе.
   «Господи! — подумала я. — Кажется, я влюбилась».
   — Не согласитесь ли вы завтра вечером со мной пообедать? Я только что прочел интереснейший отчет о старом скандале с Фэтти Арбэклем…
   Только это я и услышала. Конечно, я ответила согласием: я буду рада пообедать с ним завтра вечером. Глубоко вздохнув, я стала вслушиваться в интонации его голоса, не обращая внимания на слова и праздно наблюдая, как он извлекал из бумажника деньги и тщательно укладывал его снова в карман джинсов. Он оставил слишком большие чаевые, вероятно, ему не хотелось открывать бумажник снова, чтобы положить туда сдачу. И позже, когда я спустилась с облаков на землю, я осознала, что машинально заглянула внутрь его бумажника. И на короткий момент перед глазами моими мелькнуло что-то металлическое и блестящее.
   Это был значок. Кристофер Куинн был копом.

Глава 6

   Оказавшись дома, в обволакивающем и успокоительном тепле знакомой обстановки и перед лицом пустого блюда для кекса, которое, как мне казалось, смотрело на меня с укором, я решила, что любой ценой должна отделаться от общества полицейского. Главный вопрос заключался в том, как это сделать, не возбудив в нем подозрений. Второй вопрос был посложнее. Действительно ли мне хотелось избежать обеда в обществе Кристофера Куинна? Никогда еще я не встречала никого, похожего на него! А что, если он человек, которого я…
   Но тут цепь моих мыслей прервалась. Как я допустила, чтобы в голову мне лезли такие фривольные мысли? Я ведь была убийцей. Я не имела права на простые человеческие радости, не имела права на счастье. Я лишилась этого права в тот момент, когда в моей голове мелькнула мысль о возможности лишить человека жизни. Все дальнейшее было расплатой за этот момент.
   И все же перестать думать о Кристофере Куинне, изгнать его образ из своих мыслей оказалось гораздо труднее, чем я предполагала. Пока я стояла в кухне, изобретая политически верный в моей прискорбной ситуации ход, встреча с предполагаемым офицером полиции Куинном представлялась мне притягательной и интригующей. Я вспоминала его глаза, звук его голоса, его интерес к кино и, конечно, ямочки на его щеках.
   Итак, безмолвная и неподвижная, я стояла посреди кухни, сжимая в руках влажное полотенце и пытаясь придумать наказание, достойное моего чудовищного преступления, но на лице моем играла широкая и довольная улыбка, в чем я убедилась, поймав свое нелепое отражение в оконном стекле.
   Это зрелище меня отрезвило. Если бы кто-нибудь из власть имущих увидел это выражение восторга на лице преступницы, то для меня не нашлось бы достойного наказания. Любого было бы мало. И тогда я приняла решение. Я не стану скрываться. Я не буду трусить. Наступило время облегчить душу признанием в своем грехе и принять все, что мне следовало. И потому я решила пойти на свидание с Кристофером Куинном. Если судьба распорядилась так, чтобы оставшуюся часть жизни я провела за решеткой, я согласна.
   На следующее утро, пока я ехала на работу, мое настроение несколько изменилось.
   Откровенно говоря, оно изменилось настолько, что я чуть было не проехала мимо телецентра, чтобы махнуть во Флориду, где я могла бы сесть на самолет или отправиться пароходом в какое-нибудь отдаленное местечко на берегу Карибского моря, а возможно, рвануть прямо в Аргентину. Кажется, там принимают преступников с распростертыми объятиями, и в тех краях я могла бы потирать руки и радоваться жизни, если бы преступный склад ума позволил мне это.
   Пожалуйста, поймите меня правильно. Я не хочу, чтобы вы сочли меня слишком болтливой. Разумеется, то, что я совершила, было самым ужасным поступком за всю мою жизнь, и ужас свершившегося казался мне непостижимым. И я была готова понести наказание, пострадать за свои грехи, однако свою роль играло и врожденное чувство самосохранения, заставляющее каждое живое существо, даже сознающее, что оно заслуживает возмездия, мечтать о бегстве, чтобы избежать кары. Но вместо того чтобы бежать, я отправилась на работу.
   Во всем телецентре стоял гул голосов, говорили только о Марте Кокс. Как явствовало из последних новостей, единственное, что было найдено в апартаментах отеля, где остановилась Марта, был коробок спичек и золотой ножной браслет.
   — Это поразительно! Представьте, такая молодая женщина! Ужасно! Есть ли в этом мире справедливость? — вопрошал оператор Бен, тиская в кулаке свою красную бейсбольную шапочку.
   — Да, Бен, это совершеннейший кошмар, — соглашалась я, качая головой и склоняясь над экземпляром «Новостей Саванны».
   Мэри Клэр растерянно проговорила:
   — Мы должны что-то предпринять…
   — Например? — послышался голос из комнатки менеджера.
   — Не знаю. Возможно, следует отслужить мемориальную службу или сделать что-нибудь в этом роде?
   — Но ведь тела-то нет! — возразил Бен. — Как это мы можем отслужить панихиду без тела?
   — Ну, видите ли, — пояснила Мэри Клэр, продолжая полюбившуюся тему, — есть ведь разница между мемориальной службой и похоронами. На похоронах тело должно быть, а на мемориальной службе достаточно одних воспоминаний.
   Все в молчании обдумывали ее предложение в течение нескольких минут, потом послышался еще один голос — из будки звукооператора:
   — Логика непогрешимая. Но у нас не может быть воспоминаний о ней. Она здесь никогда не работала.
   — Конечно, — согласился Бен, — она же так и не появилась у нас.
   — Но ведь Николь ее знала. Да, Николь? — зачирикала Мэри Клэр. — Они были знакомы еще с Чаттануги.
   — А я думал, она Мисс Джорджия, — послышался бесплотный голос из будки звукооператора.
   — Чаттануга — почти Джорджия, и она училась в университете Джорджии. Так ведь, Николь? — Голосок Мэри Клэр был гладок и мягок, как бархатные ножны, прикрывающие острый клинок. Все взгляды, в том числе и невидимого собеседника из звукооператорской будки, обратились ко мне.
   — Да, да, я до известной степени была с ней знакома.
   — И насколько близко ты ее знала? Вы вместе учились в школе?
   — Да. Мы учились в одной школе, но, по правде говоря, не были особенно близки. В нашей средней школе училась масса народу.
   — Она и тогда была красавицей?
   Сейчас было не время вспоминать ее носик картошечкой.
   — Конечно. Марта Кокс была капитаном команды поддержки игроков в бейсбол.
   — А ты тоже состояла в этой команде, Николь?
   — Нет, меня больше интересовали школьные театральные постановки. Кстати, о них… Не следует ли нам?..
   — И она участвовала в любительских спектаклях? — ослепительно улыбнулась Мэри Клэр.
   — Да, участвовала. Но не перейти ли нам теперь к?..
   — Так вы играли на сцене вместе? — не унималась Мэри Клэр. — И в каких же пьесах?
   — О! «Парни и куколки», «Оклахома» — ну, обычный школьный репертуар.
   — Мне так нравятся эти самодеятельные спектакли! — подал голос Стив, менеджер телецентра. — Какие же роли играла Марта Кокс?
   — Гм, кажется, она играла Сару Браун и Лори, но точно не помню. Как бы то ни было, почему бы нам не?..
   — А кого играла ты? — снова вклинилась в разговор Мэри Клэр.
   Наступила полная ожидания тишина.
   — Я предпочитала характерные роли. Поэтому я играла роли уличной потаскушки, злобной бродяжки и тетушки Эл-лер. Удовлетворены?
   — Разве в «Оклахоме» есть роль потаскушки? — пробормотал Бен. — Я не помню такой. Должно быть, наша версия школьного спектакля была урезана. Я ведь учился в религиозной школе.
   — Нет. В «Оклахоме» никакой потаскушки не было! В этом спектакле я играла роль тетушки Эллер.
   Снова наступило молчание.
   — Это была маленькая, но очень важная роль. Вокруг нее развертывалось действие. Начиналось там с того, что я на сцене сбивала масло. Помните? Такая сварливая, но все равно очень милая тетушка Эллер.
   — Конечно. Ведь все действие связано с ней и все вращается вокруг нее.
   Среди этого всплеска приятных и веселых воспоминаний как-то забылась серьезность ситуации.
   — Простите меня, — очнулась я, — не стоит забывать, что наша коллега пропала и, весьма вероятно, что ее нет в живых.
   — Но труп не найден, — упрямился Бен, — и на работе она не появилась. Мне сдается, что…
   — Хорошо, Николь? — вдруг донесся до меня голос Мэри Клэр, старавшейся перекричать остальных.
   — Что?
   — Ты произнесешь несколько слов во время мемориальной службы? Во время ленча я поставлю на стол несколько свечей. Есть у кого-нибудь Библия?
   — У нас есть ролик по детскому варианту Библии. Подойдет? — предложил Стив.
   Они все еще продолжали спорить, когда я ушла со студии. Хотя в половине девятого утра, пожалуй, было слишком рано для ленча, мне не терпелось удрать от них как можно скорее.
   Ко времени, когда я вернулась, Мэри Клэр была вынуждена сама вести мемориальную «службу», что было мне на руку, и тон этой службы вполне соответствовал столь любимым Мартой торжественным шествиям. Большинство моих коллег сочли странным, что я отказалась произнести речь на доморощенной панихиде, посвященной Марте. Я не могла не задуматься о том, какие у них будут лица, когда они узнают правду.
   Кристофер Куинн позвонил днем, чтобы подтвердить свое приглашение. Пока я с ним разговаривала, меня не покидала мысль о том, что я могла бы еще все переиграть, но мне не хотелось отступать от раз принятого решения. Я пойду на свидание с ним, и, что бы ни случилось, такова будет моя судьба.
   — Я слышал, здесь есть славное местечко под названием «У Элизабет» на Тридцать седьмой улице. Надеюсь, вы не станете против него возражать? Уже заказан столик.
   Слушая его, я вспоминала странные короткие записочки тети Адели. Всего неделю назад я наткнулась на одну из них: «Встретишь свою судьбу в тридцать семь…»
   Странно. В тот момент я полагала, что это намек на возраст. И меня передернуло от суеверного предчувствия. Я даже подумала, уж не устроить ли мне через несколько лет пышное празднество, арендовать большой зал и найти на этом балу свою судьбу.
   — Так вам это подходит? Заехать за вами домой или вы предпочтете встретиться прямо там?
   — У меня есть машина, и я подъеду к ресторану. Это облегчит дело.
   — Вы хотите превратить наше свидание в обычную деловую встречу? Вы не позволите мне сыграть роль рыцаря?
   Говорил он вовсе не как полицейский, но мне это как раз и не нравилось. Не говоря уже о том, что названный им ресторан намного превосходил мои скромные средства, как и заработок простого полицейского. Откровенно говоря, я не запомнила остальной части нашего разговора. В памяти у меня осталось только, что он был кратким.
   Я как-то промучилась остаток дня, потом освежилась, подновила макияж и двинулась навстречу судьбе. Кристофер Куинн был уже на месте. Он выбрал столик в уютном и тихом уголке. Свечи отбрасывали оранжевый отблеск на скатерть. В ведерке со льдом охлаждалась бутылка вина. Если теперь полиция обставляла беседу с подозреваемыми таким образом, то, должно быть, судопроизводство и вся система юстиции шагнули далеко вперед.
   Как только я вошла, он встал и с улыбкой приветствовал меня. На нем был спортивный пиджак и свитер. Мне пришло в голову, что ведь он на каникулах. Уж не знаю, что это значило для него. Но главным было то, что он явился не из отделения полиции, а оделся в цивильную одежду ради меня. Насколько я помнила, никогда ни один мужчина для меня этого не делал. Никогда!
   Глубоко вздохнув, я протянула ему руку, и ямочки на его щеках показались мне еще глубже. Его пальцы сжали мою руку. Кристофер Куинн подался вперед и поцеловал меня в щеку.
   — Кто-нибудь говорил вам, что вы поразительно похожи на Айрини Данн?
   Он отодвинул от стола мой стул, и на мгновение я заколебалась.
   Большинство известных мне представителей противоположного пола выдвигали стул из-за стола, только если собирались тотчас же задвинуть его на место. Но он не спешил. Вместо этого он положил руку мне на плечо прежде, чем сесть на свой стул.
   — Айрини Данн? — переспросила я. — Никто не говорил, но она всегда была одной из моих любимых актрис.
   — И моей тоже. Особенно в «Ужасной правде».
   Вот так начался наш обед. Мы говорили о кино, о книгах, о старых телепередачах.
   Больше чем на час я забыла о своей настоящей жизни. Я просто наслаждалась свиданием с самым замечательным из мужчин. И самым завораживающим в этой встрече было то, что Кристофер умел дать мне почувствовать, что и я для него замечательная собеседница и что он тоже получает удовольствие от моего общества. Он смеялся моим шуткам, таким, которые обычные люди встречают полным непониманием и лишенным всякого выражения взглядом и стараются поскорее сменить тему разговора. Он хорошо понимал меня, даже если я выражала свои мысли не прямо. Когда я заговорила о своей карьере, он сказал, что с ним вечно происходило то же самое, он понимал карьеру как неизменный и тяжкий труд, в котором есть азарт и элементы игры.
   Улавливаете, на что я намекаю? Он прекрасно понимал, что я хочу сказать. И вот тут-то меня снова начали одолевать сомнения. Я решила слегка изменить направленность нашего разговора и принялась расспрашивать о его работе. О! Он был в ударе! И это еще слабо сказано! Он заговорил о своей преподавательской деятельности в Чикаго. Он преподавал в одном из колледжей в вечернюю смену. Все его студенты были уже взрослыми людьми. Некоторым было за шестьдесят, но все они горели желанием учиться.
   — А какой предмет вы преподаете?
   Кажется, это был вполне невинный вопрос. Правда? Но он заерзал на своем стуле, будто ему стало неудобно сидеть.
   — Да я преподаю все понемногу, — ответил он осторожно.
   В свое время мне доводилось встречать многих преподавателей колледжей — главным образом когда я училась в колледже сама. Всех их отличала одна особенность: они все были склонны распространяться о своей деятельности до тошноты, описывая в мельчайших деталях свою работу и не упуская ни одной мелочи. Одни названия читавшихся ими курсов лекций занимали массу места.
   И никогда никто из них не говорил: «Преподаю немного того, немного сего». Ни-ког-да.
   — Интересно, — отозвалась я и опустила глаза.
   — Ну да, в известном смысле.
   Он снова посмотрел на меня и улыбнулся:
   — А теперь расскажите мне о своей семье, особенно тех ее представителях, что родом из Саванны.
   — А почему, собственно, вы хотите о них узнать?
   — Мне нужен материал для моей книги. И я буду весьма признателен за любую информацию — имена, разумеется, будут изменены, чтобы никого не обидеть.
   — Благодарю вас, Джек Уэбб. Но, право же, мне хотелось бы побольше узнать о дисциплине, которую вы преподаете. Это литература? Пожалуйста! Я искренне интересуюсь.
   — Ну, по правде говоря…
   — Да, а как насчет вашей семьи? Вы женаты? У вас есть дети?
   Я широко улыбнулась и заметила, что он на мою улыбку не ответил.
   — Ну, по правде говоря, это так.
   У меня возникло ощущение, что кто-то саданул меня под дых. На мгновение меня затошнило.
   — Вы разведены? — отважилась я спросить.
   — Нет, нет, не разведен.
   — Так, значит, женаты?
   Голос мой зазвучал пронзительно.
   — И это неверно.
   — Но если вы не…
   Наши взгляды встретились.
   — Я вдовец. Моя жена погибла в автомобильной катастрофе три года назад.
   Это сообщение лишило меня дара речи. Наконец я собралась с силами и выдавила из себя:
   — О! Мне так жаль.
   На секунду его лицо помрачнело. Потом туча сошла с его чела.