Очкин Алексей. Иван - я, Федоровы - мы

   - Это я понимаю... - вздохнул Дымов.
   - Бегаешь, а другие пожар устраивают! - никак не мог успокоиться Богданович.
   - А я тут при чем? - возмутился в свою очередь лейтенант.
   - Бутылку с горючкой у тебя с огневых утащили, - пояснил Филин.
   - Удивляюсь, - развел руками капитан, - как у вас этот Федоров пушку не утащил?
   Дымов сжал кулаки:
   - Где он?! Дайте мне его, гада! Дайте! - Увидел с перебинтованной, как снежная баба, головой мальчишку, и кулаки его разжались...
   6
   - На пле-е-чо! - скомандовал Черношейкин и сам, вскинув винтовку, лихо исполнил свою команду, вкладывая в это всю душу.
   У Вани после нескольких дней занятий с Черношейкиным ныли руки от винтовки; хотелось утереть выступившие на кончике носа капли пота, но усач не сводил с него острых глаз и гонял без передышки:
   - К но-о-ге!.. На пле-е-чо!.. Шагом марш! Левой! Левой! Круго-ом марш!.. На ме-е-сте! Стой! Вольно, перекур! - Отдуваясь, Черношейкин вытер со лба пот и уселся на откосе балки.
   Ваня, словно повторяя команду, тоже утерся рукавом и присел рядом. Черношейкин свернул цигарку, пустил дым, посмотрел на взмокшую на лопатках мальчишки гимнастерку, удовлетворенно распушил кончиками пальцев усы.
   - Может, будет гонять? - повернулся к нему Ваня. - Палю плохо из винтовки или гранату не умею кидать?
   - Винтовкой и гранатой ты овладел, а строевой надо еще того...
   - На парад меня готовишь, Черношейкин, что ли?
   - Бой порядку требует, а у тебя разнобой. Как воевать будешь?
   - Ну давай тогда эту, строевую!
   - Кончай перекур! - Черношейкин с досадой притушил цигарку и скомандовал: - Становись! Смирно! Рядовой Федоров, ко мне!
   - Товарищ ефрейтор, рядовой Федоров прибыл по вашему приказанию! четко доложил Ваня, но забыл приставить ногу.
   - Отставить! - свирепо гаркнул Черношейкин. - Рядовой Федоров, ко мне!..
   Черношейкин еще два дня "снимал стружку" с Вани, и, когда тот думал, что все окончено, явился лейтенант Дымов.
   - Товарищ ефрейтор, как Федоров по-пластунски ползает?
   - Федоров, ложись! - приказал Черношейкин. - Ставлю боевую задачу. Впереди немцы. По-пластунски достигни того бугорочка.
   Ваня быстро пополз.
   - Это по-пластунски называется... - усмехнулся лейтенант. - От топырил "же"! Так из нее немцы дырявое решето сделают. Покажи, как будешь окапываться. Куда голову высунул?! Да так башку твою в шинкованную капусту превратят! Черношейкин! Согнать с пацана еще семь потов!
   - Мало я рыл укрытий на этой кухне...
   - Молчать! - прикрикнул Черношейкин. - Есть согнать, товарищ лейтенант, семь потов с пацана... то есть с бойца Федорова.
   Все отчетливее слышался гул сражения. Дымов ушел. "Везде мне этот лейтенант вредит!" - зло посмотрел ему вслед мальчишка. А Черношейкин опять за свое:
   - Боец Федоров, ложись! Слушай боевую задачу...
   Но тут, запыхавшись, подбежал Кухта:
   - Черношейкин! К орудию! Танки!
   Комиссар Филин, сжимая трубку полевого телефона, до хрипоты вызывал "Дон": связь истребителей с комдивом Сологубом не действовала. Рядом в окопе, прикрыв веточками полыни козырек фуражки, вел наблюдение капитан Богданович.
   - Взгляните на те курганы, - передал он бинокль комиссару.
   Хмурый Филин весь преобразился, с интересом рассматривая курганы:
   - Не иначе от скифов остались...
   - Чего-чего? - не расслышал капитан.
   - Это их места захоронения. В древности тут скифы жили, потом хазары, печенеги, половцы. Подумать только... Когда-то здесь князь Игорь сражался с половцами...
   Богданович оборвал Филина:
   - Меня интересует, кто сейчас сидит на кургане. Есть у немцев там наблюдательный пункт или нет?
   - Точно. Есть, - помрачнев, сухо ответил Филин. - Поблескивают стеклышки стереотрубы.
   - Вызывай, историк, комдива, - уже мягче попросил Богданович.
   - Товарищ капитан! - раздалось тихо позади них.
   Они обернулись. Прикрытый веником из полыни, к ним подполз повар Удовико.
   - Весь личный состав накормлен, - доложил он шепотом и протянул котелок Богдановичу: - Вам последний.
   - Комиссар ел? - строго спросил капитан.
   - Они снимали пробу.
   Богданович заглянул в котелок:
   - Не много ли?
   - Точно по норме. Товарищ капитан... говорят, немец нас окружает?
   - Говорят, кур доят. Возвращайтесь на кухню.
   - Есть. - Повар уполз.
   - "Дон", "Дон"!.. Я - "Чир"... - вызывал командный пункт дивизии Филин.
   Капитан заметил:
   - Не взяли нас в лоб, теперь в клещи берут.
   - Предполагаете, связь уже перерезана? - спросил Филин.
   Капитан кивнул.
   - Слушай, комиссар! Кто сумеет быстро пробраться к Сологубу?
   - Дымов, - уверенно ответил Филин.
   - Тогда посылай...
   Повар вернулся на кухню совсем перепуганный.
   - Нас окружили, - сообщил он Ване.
   Действительно, перестрелка слышалась очень близко и почему-то не впереди кухни, как до этого, а позади. Но Ваню это не пугало после того невозможного, что свершилось на его глазах, когда десятки танков не смогли раздавить их, горстку истребителей.
   - Ты-то видел, как окружили?
   - А за спиною... палят. Кто там?
   - "Кто, кто"! Палят - значит, надо.
   - Так думаешь, сынок, это не фрицы?
   - Ладно. Будет байки разводить. Идем котел чистить...
   Но чистить котел им не пришлось. Рядом разорвалась мина. Ваня пригнулся в ровике, по спине замолотили комья земли. Чья-то рука схватила за ворот. Отбиваясь, он хотел крикнуть: "Живой я!.." - но крепкая рука не отпускала.
   - Беги за мной! - раздался над самым ухом требовательный голос Дымова. Ваня собрался было ответить: "С какой стати я побегу! Прогнал на кухню, а теперь еще насмехаться пришел..." - но лейтенант повелительно дернул:
   - За мной!..
   Повинуясь приказу, Ваня побежал за ним. Он бежал и ненавидел мелькавшие впереди голенастые ноги, заостренные, как у подростка, плечи, длинные руки, которыми тот размахивал.
   Рвались мины и снаряды. В ушах шумело. Взметнувшееся облако сухой земли иногда закрывало Дымова. Но вот у самого уха Вани жикнули пули. "Ложись!" - махнул рукой лейтенант. И Ване пришлось шмякнуться на землю и ползти к Дымову. Тот ожидал его на бугре.
   - Видишь?.. Они хотят нас окружить и захватить переправу...
   - Вижу, - буркнул Федоров.
   - Не туда смотришь, - повернул его за подбородок лейтенант. - Гляди на железнодорожный мост и на гору слева...
   - Это не наша переправа...
   - Нашу давно разбомбили, остался только этот мост, - пояснил лейтенант и дал Ване по загривку, когда он снова отвернулся.
   Если бы не наука Черношейкина, Ваня не остался бы в долгу, а сейчас только отодвинулся, чтобы не касаться плеча лейтенанта.
   А Дымов продолжал:
   - На горе у моста командный пункт Сологуба. Будем пробираться к нему. Если меня убьют, капитан приказал, чтобы ты доложил комдиву: надо немедленно ударить артиллерией по Нижнечирской, там уйма немцев и техники. Понял?
   Позабыв про обиду, Ваня не мигая смотрел лейтенанту в глаза. От слов "капитан приказал" мальчишка весь преобразился, и Дымов не стал его разочаровывать, что Богданович только велел захватить поваренка, чтобы тот не погиб в случае окружения. Лейтенант решил по-своему: "Так или иначе кто-то должен передать Сологубу сведения, если меня убьют".
   - Будем делать перебежки: я упал, ты беги... - Хлопнув Ваню по руке, он вскочил и побежал...
   В Дымова стреляли, а он продолжал бежать. Потом упал... "Убили! похолодело у Вани в груди. - Сейчас и меня убьют. Хорошо бы окопаться и лежать".
   Лейтенант шевельнулся, махнул рукой: "Беги!" А мальчишка не мог оторваться от теплой земли, словно его приклеили. Дымов погрозил кулаком. Ничего не оставалось, как бежать. "Раз, два, два с половиной..." - считал Ваня. И как угорелый сорвался с места... Пули, вздымая фонтанчики пыли у ног, впивались с угрожающим шиканьем в землю. "Ой, ранило, еще ранило..." - в отчаянии думал мальчишка и упал рядом с лейтенантом. А когда очнулся от страха, оказалось, что и царапинки на нем нет.
   Дымов опять побежал, шлепнулся, и теперь была очередь за Ваней. Он весь сжался, напрягся и припустился бежать, не помня себя... Падал, снова бежал, в который уже раз прощаясь с жизнью, - с двух сторон шквал огня, фашисты вот-вот захлопнут узкий проход...
   Когда, задыхаясь, они сбежали на дно балки к своим, Ване уже не верилось, что это он промчался сквозь смерть и остался невредим. Шагая вслед за лейтенантом, думал: "Трусливый ты заяц, Федоров! Не покажи тебе лейтенант кулак, так и остался бы там лежать... И, погибни он, приказ капитана не был бы выполнен".
   Лейтенант вдруг обернулся и, улыбаясь, посмотрел ему прямо в глаза:
   - Проскочили...
   - Ага... - кивнул Ваня и тоже улыбнулся.
   Потом они засмеялись, сами не зная отчего. Может, оттого, что остались живы, а день был славный, солнечный, с прохладным ветерком. Может, оттого, что поняли - не из-за чего им ссориться. И они, как озорные мальчишки, старший и младший, радовались от души, перебивая друг друга:
   - А я думал, тебя убили, когда ты лежал, - сказал лейтенант.
   - А я думал, тебя... вас, товарищ лейтенант, - поправился Ваня.
   Он открыл для себя, что лейтенант парень неплохой. "Ведь у него и в мыслях не было, что я струсил".
   Еще издали они увидели, как над высотой, где расположился командный пункт, кружил разведывательный самолет "фокке-вульф", прозванный бойцами за двойной фюзеляж "рамой". Когда подошли к горе, ее уже бомбили штурмовики.
   Дымова убеждали переждать бомбежку в блиндаже комендантского взвода он не согласился: сведения о скоплении противника следовало передать немедленно. Оставил Ваню в укрытии и начал карабкаться на высоту, хватаясь руками за кустики полыни и сухую траву.
   Развороченная бомбами верхушка горы была окутана дымом и рыжей песчаной пылью. До слуха лейтенанта доносились приглушенные стоны отовсюду звали на помощь раненые. А бомбы всё сыпались, будто фашисты задумали не только уничтожить здесь все живое, но и срыть эту страшную для них гору. Дымов отчаялся уже найти в этом кромешном аду Сологуба, как вдруг земля под ногами осыпалась, и он скатился в полуразрушенный, темный от пороховой гари блиндаж. Раньше чем лейтенант рассмотрел комдива, он услышал его поразительно спокойный голос.
   - Та разумею, разумею... - мягким украинским говорком отвечал он кому-то в телефонную трубку. - Бомбят вас крепко? Ай-ай-ай! А у нас как? Тишь, гладь да божья благодать. Слухай, Юрченко, хуторок мне взять обратно!..
   На командном пункте все радиостанции были разбиты, телефонная связь сохранилась лишь с одним полком.
   Комдив на лету схватил сообщение лейтенанта и приказал ему мчаться во весь дух за Дон в артполк и передать координаты скопления противника в Нижнечирской. Ничего не добавил комдив. Но его взгляд, в котором были и надежда, и приказ, и просьба, и еще что-то большее, поразил Дымова... Лейтенант вдруг необыкновенно уверовал в свои силы, в себя, в то, что именно он спасет положение.
   Потом, в трудные минуты, его не раз охватывало такое же чувство. Пропадал страх. Он не думал: убьют или нет? Хотел только одного выстоять, удержать тот клочок родной земли, который ему с бойцами приказали оборонять. То, что владело им и его боевыми товарищами в те минуты, было очень дорогое, чистое и возвышенное.
   Ваня и Дымов мчались на открытой машине комдива по железнодорожной насыпи, по доскам, уложенным на шпалы. Влетели на железнодорожный мост, прогромыхали по настилу. Длинный мост промелькнул красными зигзагами ферм. Понеслись по степи, огибая излучину Дона. Влетели в дубовую рощу и наконец остановились... Зеленые стволы орудий были еле заметны на опушке поляны. Эту поляну Ваня сразу узнал - здесь проходил митинг. Он вспомнил, как здесь поклялся громить фашистов и технику "всей Европы". И вот сбывается...
   Лейтенант показал майору-артиллеристу на карте точку, куда дать залп, и тут же велел шоферу ехать обратно.
   - Теперь нечего спешить, - ответил шофер, - мост закрыт до вечера.
   "Как же быстрее доложить комдиву о выполнении приказа?" - думал Дымов и попросил шофера:
   - Тогда давай быстрее к реке!
   Когда машина почти выехала из рощи и по ту сторону Дона стала видна высота с командным пунктом, лейтенант хлопнул по плечу шофера: "Стой!" - и начал раздеваться.
   "Вплавь пойдет", - подумал Ваня. Своим решением Дымов окончательно привел его в восторг:
   - Может, и я с вами махну, а?
   - Еще чего захотел! - Лейтенант отрицательно мотнул головой и, передавая Ване одежду, предупредил: - В гимнастерке все документы и комсомольский. - Озорно припустился по песчаной косе и с разбегу бросился в реку.
   Через несколько секунд показалась его голова, он начал отмахивать саженками.
   Шофер крикнул:
   - У берега нельзя стоять! Поехали!
   Сквозь мелькавшие деревья Ваня следил за Дымовым... Вдруг возле плывущего вода забуравилась фонтанчиками. С того берега Дона затарахтел пулемет. Ваня привстал в машине:
   - Заметили, гады!
   Голова Дымова скрылась. Вот снова показалась... Ваня и беспокоился, и завидовал лейтенанту, и хотел быть сейчас на его месте.
   Дымов, набрав воздух в легкие, глубоко нырял и плыл под водой до тех пор, пока не начинало колоть в ушах... Сегодня он видел, как тяжело было Сологубу, но, несмотря ни на что, тот не терял головы. И теперь, заставляя себя не думать об опасности, лейтенант плыл и плыл... Наконец миновал середину реки, и фонтанчики воды, вздыбленные пулеметом, остались позади. Дымов уже представлял, как доложит комдиву о выполнении приказа и как тот обрадуется...
   Раздался мощный залп нашей артилерии, и прокатилось гулкое эхо.
   Только Дымов выбрался на берег, его схватили несколько дюжих солдат. Лейтенант отчаянно отбивался, ругал их отборными словами, пугал Сологубом, но ему заткнули рот пилоткой, скрутили руки и, хорошенько поддавая, поволокли по огородам, потом через насыпь железной дороги. Здесь взорвался когда-то эшелон с боеприпасами, и острые осколки впивались в босые ноги лейтенанта. Он упирался, мычал. "Ишь, поганый фриц, - возмущались бойцы, бомбить нашу землю легко было, а ходить по ней - пятки горят".
   Весь исцарапанный, лейтенант был доставлен под конвоем на командный пункт Сологуба. У входа в блиндаж стоял Сологуб с тем самым генералом, который догнал их воинский эшелон в пути на машине. Командарм был чем-то озабочен и, увидев Дымова, только усмехнулся, снова обернулся к Сологубу. А лейтенант мог лишь беспомощно переминаться с ноги на ногу и что-то мычать. Старший из бойцов дал ему пинка, чтобы не рыпался, и взметнул руку к пилотке:
   - Товарищ генерал-лейтенант, разрешите до комдива обратиться?
   - Обращайтесь, - кивнул Чуйков.
   - Товарищ полковник, захватили фрица! Под водою плыл... Лается по-нашему, гадина, и ваше имя еще называет...
   Комдив оглядел пленного, хитро сузил веселые глаза:
   - А может, хлопцы, це наш?
   - Не-е... Наши в трусах не воюют, - уверенно ответили бойцы в один голос. - А они, сволочи, кое-какие наши слова изучили. Тот фриц со сбитого самолета тоже в трусах был и по-русски ругался...
   - Ладно, идите, - отпустил комдив солдат, потом вытащил изо рта Дымова пилотку, развязал ему руки и расхохотался: - Добре ж хлопцы тебя скрутили! Ну, спасибо, лейтенант! Выручил. Быстрый ты, только больно горячий. Прямо настоящий огонь! Так тебя и звать будем.
   Давно мечтал лейтенант о том, как выполнит приказ комдива и тот его похвалит, а теперь, сконфуженный, и слова не мог произнести.
   - Йодом помазать! И обмундировку дать! А то в таком виде его русалки уволокут, - с улыбкой заметил командарм и, проводив взглядом Дымова, продолжил с Сологубом прерванный разговор.
   Они думали, что еще возможно предпринять, чтобы удержать железнодорожный мост через Дон. Захватив его, фашисты могли кратчайшим путем нанести удар по Сталинграду. В том, что они стремились осуществить этот замысел, не было никакого сомнения - с каждым днем все больше к плацдарму стягивалось немецких войск.
   Вечером Ваня только переехал мост, как машину остановил Дымов. Он ожидал его в новом обмундировании, радостный. Наша артиллерия разбила скопления противника, и первая попытка немцев взять русских в клещи не удалась. В самом хорошем настроении Дымов и Ваня ночью добрались к своим.
   - Ну, докладывай, лейтенант... Огонь, как тебя к Сологубу притащили? - спросил комиссар Филин. Он, как всегда, уже знал обо всем,
   А затем Ваня услышал в темноте голос Богдановича: он стал отчитывать Дымова за то, что тот не подождал, пока откроют движение по мосту, и поплыл через простреливаемый немцами Дон.
   "Чуть что - так выручай Дымов!.." - удивился Ваня. Теперь он готов был заступиться за "своего лейтенанта" - так впервые он назвал его про себя.
   В ночной тиши раздались тяжелые взрывы, зашарили но небу лучи прожекторов. Это немцы бомбили на подходе к Дону наши эшелоны с боеприпасами, которым все тяжелее сюда было пробиться. За Доном плацдарм настолько сузился, что немцы уже обстреливали железнодорожный мост из полковой артиллерии. К этому времени дивизия Сологуба оказалась отрезанной от соседних соединений и прижатой к реке на небольшом участке у самого моста. От всей противотанковой части Богдановича сохранилось едва ли три огневых взвода. Казалось, что уже нет сил удержать плацдарм, но поредевшие части дивизии все еще отражали натиск противника.
   Наконец произошло самое страшное - прекратился подвоз боеприпасов. И когда немецкие танки прорвались через наши боевые порядки - вот-вот захватят мост и овладеют левым берегом Дона, - комдив принял решение: передать оставшиеся боеприпасы одному из батальонов для того, чтобы удержать мост, пока все части дивизии займут оборону на той стороне...
   Рвалась шрапнель. Осколки молотили по железным фермам моста и с диким воем отлетали. Пылали просмоленные шпалы. Огонь слизывал краску с железа. Задыхаясь, Ваня бежал по горящему настилу. Кирзовые сапоги и вся одежда так нагрелись, что жгло тело.
   - А-а-а!.. - раздался рядом истошный крик. Кто-то, охваченный огнем, сорвался с высокого моста; в грохоте рвущихся снарядов не было слышно всплеска...
   - Давай, давай, Ванюшка!.. - Черношейкин толкал его в спину, а Ваня все оглядывался...
   На правом берегу остались лейтенант с комиссаром. Комдив приказал им уничтожить две машины с противотанковыми пушками. Переправить их было невозможно: наши танки, подбитые фашистами, преградили путь по железнодорожной насыпи. Но Дымов, уверенный, что они скоро вернутся на правый берег Дона, решил скатить машины и пушки с насыпи и спрятать их в болотистой пойме. И Ваня, если бы не приказ комиссара, помог лейтенанту и нипочем бы его не бросил. Он бежал и все оглядывался. Но в бушующем огне и дыме ничего не было видно.
   - Поднажми, Ванюшка! - торопил Черношейкин.
   Мост казался невероятно длинным. На машине когда-то Ваня промчался по нему за несколько минут, а теперь бежит - и конца нет... "Мы-то с Черношейкиным спасемся, - думал он, - а вот лейтенант с комиссаром..."
   Наконец пляшущие языки пламени остались позади, лицо обдало свежим ветром. Ухватившись за перила, они жадно глотали чистый воздух и кашляли до хрипоты. Неподалеку, широко расставив ноги, стоял Сологуб. Он будто не замечал рвущейся над головой шрапнели. Все его внимание было приковано к пылающим пролетам моста...
   Дивизионный инженер то и дело подходил к Сологубу и горячо доказывал: "Нельзя больше тянуть! Не взорвем мост, потом поздно будет". Но комдив все ждал... Не мог он бросить своих солдат на той стороне. Жаль ему было и мост - прекрасное сооружение рук человеческих.
   Ваня молил про себя: "Подожди, Сологуб, подожди еще, миленький..."
   Мост объят уже сплошным пламенем - трудно перебежать. И по реке теперь не переплывешь - фашисты подошли к самому берегу, так строчат из пулеметов, что и птице не перелететь...
   А лейтенанта с комиссаром все нет. Взгляды Вани и Черношейкина прикованы к мосту. Вот показались двое... Один - коротышка, второй высокий, худой. На этого второго вся надежда Вани. Бегущих то застилал дым, то вдруг они прорывались сквозь него, виделись отчетливее. И, когда приблизились, Ваня узнал в них Кухту и Пивоварова. Лейтенанта не было... Тут подошли саперы, прогнали всех в укрытие.
   И когда надежда была совсем потеряна, из огня выбежали еще двое. Издали Ваня приметил голенастого парня, похожего на Дымова, и весь сжался в ожидании: лишь бы не ошибиться. Но нет, это были Дымов с комиссаром. Обгорелые, закопченные. Гимнастерки и брюки на них дымились.
   Филин и Дымов доложили комдиву, тот спросил у них что-то. "Не иначе, - подумал Ваня, - узнавал, не бежит ли за ними еще кто". Комиссар отрицательно покачал головой. Сологуб еще немного постоял и кивнул инженеру: "Кончай". Тот замахал руками, заорал во всю глотку:
   - Все-е в укры-ы-ти-е-е!
   Вскоре раздался такой оглушительный взрыв, что Ваня зажал уши и пригнулся. Когда он поднял голову, моста не было.
   7
   После открытой, выжженной степи левобережный Дон с его прохладной зеленью, казацкими хуторами, утопающими в яблоневых и вишневых садах, мирными петушиными криками казался сказочным краем. После всего пережитого на правом берегу в степи это было чудом. Истребители танков расположились на окраине хутора, в колхозном саду, и Ваня Федоров смотрел на синий дымок, вьющийся из летних кухонь, вдыхал запах горелой соломы и кизяка, слушал мычание коров, возвращавшихся в сумерках во дворы, и невольно представлял свою деревню... Вот сейчас его мать выйдет с подойником и с маленькой скамеечкой, начнет доить буренку. Тугие струйки молока вначале будут звонко цвиркать по жестяному дну и краям подойника, потом в пенистом молоке звук станет глухим, мягким. Так ярко Ваня это себе представил и так захотелось еще раз все это ощутить, что он направился к крайнему двору. Его заметила пожилая казачка и вскрикнула:
   - Ой, совсем мальчишечка-солдатик! Сейчас, сынок, корову подою, парного молочка попьешь.
   Ваня быстро ушел.
   Да... война осталась по ту сторону Дона. Тяжелые "хейнкели" с бомбовым грузом пролетали мимо, к Сталинграду. Истребители танков приводили себя и технику в порядок.
   Пришло пополнение. Первые письма бойцам. Только Ване не от кого было ждать.
   На третий день пребывания в этом раю лейтенант получил задание: разведать местонахождение батальона и других частей армии, оставшихся в окружении на той стороне.
   "Солдатское радио" уже разнесло: "С лейтенантом Огнем пойдут семеро". Несколько раз прибегала Анечка, будто проверить санитарные условия в подразделении. На самом деле все прекрасно понимали, что ее интересует: возьмут ли ее в разведку? С этим она обращалась и к Филину. "Наверняка возьмут Кухту и Черношейкина, - размышлял Ваня, - а про меня забудут..." Однако он не терял надежды - Дымов не вернулся от комдива, и разведчиков еще не отбирали. Ваня загадал: если Дымов, возвращаясь по дорожке, наступит на ветку, то он пойдет с ним за Дон.
   Наконец в глубине сада показался лейтенант... Он повернул на дорожку и, возможно, наступил бы на ветку, но тут его окликнул комиссар и, подойдя, спросил:
   - У Сологуба был?
   Дымов кивнул.
   - Может, санинструктора возьмешь? Ранит кого...
   - Ну, знаешь, баб мне не надо. Война это или детский сад?
   Улыбнувшись, комиссар ушел. Лейтенант постоял в задумчивости, шагнул и наступил на ветку. Ваня, радостный, подскочил к нему.
   - Черношейкина и Кухту ко мне! - приказал лейтенант.
   - Есть! В разведку их берете?
   - Откуда знаешь?
   - Знаю...
   - Нюх разведчика у тебя есть.
   - Так точно! - Козырнув, Ваня убежал.
   Дымов прилег под куст. Мимо, чеканя шаг, прошла Аня, поприветствовала его по всем правилам устава. Приподнявшись на локте, он посмотрел на нее удивленно... Аня четко повернулась:
   - Вы что-то хотели мне сказать, товарищ лейтенант?
   - Нет...
   - Тогда разрешите идти?
   - Идите.
   Дымов не мог понять, что произошло с Аней-санинструктором. Почему вдруг она прониклась к нему таким уважением? И где она так обучилась строевой?.. Прямо залюбуешься! А Дымов, хотя и был лейтенантом ускоренного выпуска, понимал в строевой толк.
   К замечтавшемуся лейтенанту подошли Черношейкин и Кухта. Кашлянув, доложили о своем прибытии. Дымов обернулся и, смущенный тем, что они могли прочесть его мысли, подчеркнуто строго распорядился:
   - Пойдете со мной. И ваши два расчета тоже. Возьмете сухой паек на три дня. И чтобы автоматы, гранаты и все прочее было в порядке. До вечера спать.
   Солдаты ушли, а Дымов, завалившись под куст, все думал о девушке.
   Ваня принес кашу в начищенных до блеска котелках и терпеливо, с волнением ожидал, пока "его лейтенант" поднимет на него очи. Тот потянул носом на запах каши с тушенкой и наконец заметил котелки.
   - Ты надраивал?
   - Ага. Ваш и свой. - Ваня, довольный, протянул Дымову котелок.
   - Чего ты мне все: "вы", "ваш"... - заметил лейтенант, уничтожая с аппетитом кашу. - Когда одни, говори мне "ты".
   Совсем счастливый, Ваня присел рядом и, принимаясь есть, спросил:
   - А чего эта самая к тебе подходила? Вышагивает, как гусыня!
   - Анька?
   - Ну да.
   Дымов довольно усмехнулся:
   - Хочет идти со мною.
   - И ты ее возьмешь? - возмутился Ваня.
   - Не говори так. Она, знаешь... Одним словом, дисциплина. И шаг печатает - залюбуешься.
   - Тоже мне... дисциплина!
   Дымов нахмурился и протянул ему недоеденную порцию каши:
   - А котелок мой замажь. С таким зеркалом быстро попадешь на мушку.
   Мальчишка даже растерялся от неожиданного поворота:
   - Я что... Я могу замазать. И мой тоже?
   Увидев, как у парня задрожал подбородок, Дымов, потягиваясь, сказал уже мягче:
   - Как хочешь... Я храпану. Разбудишь, когда солнце скроется. - И улегся.