Страница:
– Понт? – переспросил очкарик и быстро посмотрел на товарища.
– Местный жаргон, – пояснил тот, снова поразив Павла акцентом. Меньше всего он ожидал встретить на территории старой мебельной фабрики иностранного наемника. Тем более из столь экзотической страны, как Мексика или Перу.
Очкарик пожал плечами:
– Наши инструкции однозначны.
Парень говорил с напарником, как будто забыв о бандитах, и Павел сообразил, что лучшего момента не будет. Он успел броситься в сторону и выкрикнуть «Берегись!», но если бандиты и собирались реагировать на предупреждение, шансов им на это не оставили.
У Павла не было времени, чтобы опознать оружие, которое появилось в руке наемника словно из воздуха. Он не мог себе позволить даже удивиться его невероятной эффективности. Накрепко вколоченные в тело рефлексы принуждали только действовать – выявить самую опасную цель, привести оружие в боевую готовность, подавить источник угрозы… Вот только проклятый «ПМ» уперся тыльной стороной затвора в слишком тесную кожаную куртку, а потом палец никак не мог зацепиться за флажок предохранителя, сбитый предыдущим владельцем почти до основания… Да и рефлексы, если честно, были уже не те. Полгода «волчьей ямы», жестокий запой после обмена заложниками, на который всё-таки пошли федералы, клиника и, наконец, бандитский притон… Такое даром не проходит.
Белый предмет футуристического вида в руке наемника успел дважды выплюнуть бесшумную вспышку света. Первая поразила Сему-Червя, вторая – нанизала на себя Шрама и стоящего сразу за ним Шкуру.
Потом Павел из положения лежа, наконец, спустил курок в первый раз. На фоне бесшумного оружия наемника грохот «Макарова» разнесся по территории, словно выстрел гаубицы. Тяжелая пуля дернула «Большого змея» за плечо, развернув его лицом к Павлу. Второй выстрел увековечил застывшее на этом лице удивление. С пробитой переносицей наемник опрокинулся назад, и в тот же миг пистолет вылетел из рук Павла, словно от удара палицей.
Неизвестно, что делал очкарик столько времени – мгновение промедления по меркам скоротечной схватки стоило минуты, – но его вступление оказалось не менее эффективным, чем оружие павшего напарника. Павел успел перекатиться назад, прыжком вскочить на ноги – тело всё-таки вспоминало былое… Ему даже показалось, что он проделал это достаточно быстро, чтобы избежать удара, однако, уже заняв боевую позицию, осознал, насколько ошибался. Противник просто был занят другим.
…Два блестящих предмета, молниями сорвавшись с рук очкарика, мелькнули мимо ушей Павла. Звон разбитого стекла и короткий крик Ключа, спешащего на выстрелы, в комментариях не нуждались и сомнений в назначении блестящих предметов не оставляли.
– Бу-уде-ешь дра-аться да-альше? – проговорил очкарик, и Павел, сосредоточившись, наконец, на своем противнике, не поверил своим глазам. Фигура в плаще потеряла резкость, размылась, словно двоящееся изображение на экране плохого телевизора. Она дрожала подобно мареву над асфальтом, и ее голос дрожал вместе с ней.
– Попробую, – прошептал Павел и с места перешел в атаку. Уроки инструктора рукопашки навсегда засели в память тела, умение верно нанести первый удар, даже если противник ожидает его – пару раз точно спасало Павлу жизнь. Но сейчас что-то пошло не так. Два выпада прошли мимо цели, захват конечности соскользнул в пустоту, а подсечка, проведенная почти идеально, ударила только по воздуху.
Павел отскочил назад и приготовился парировать встречную серию, однако противник уже был слишком близко…
– Не-э на-а сме-ерть, – предупредил зачем-то он и нанес удар.
Раскрытую ладонь, которая всей пятерней влепилась ему в лоб, Павел даже не разглядел. Зато он отчетливо видел близкие глаза очкарика. Без стекол, которые слетели во время короткого спарринга, они ничуть не стали меньше.
А потом черные зрачки этих глаз внезапно заслонили весь остальной мир…
Первым чувством, которому удалось достучаться до сознания, погруженного в глубину травматического обморока, как ни странно, оказалось обоняние. Слизистая носа уловила запах гари и привела в действие рефлексы, отвечающие за спасение организма в целом. Впрочем, еще не открыв глаз, Павел осознал – опасности нет. Пахло не едким дымом сгоревшей взрывчатки, занявшейся солярки и плавящейся проводки, который довелось однажды хлебнуть в подбитом БТР. Скорее это был застарелый запах золы и сажи – неизменный спутник давних пепелищ.
Убедившись, что вслепую восстановить ориентацию не удастся, Павел сделал усилие и открыл глаза. Под ногами разверзся глубокий черный колодец. На самом дне его виднелось тусклое осеннее небо. По небу медленно ползли тучи. Над головой нависла крышка колодца, с которой свешивалась…
Павел несколько раз моргнул и произвел корректировку восприятия с учетом вектора гравитации. Колодец превратился в огромную печную трубу круглого сечения метров двадцать высотой, его крышка стала полом дымохода. На этом полу, прямо перед Павлом, имела место фигура, целиком укутанная в длинный черный плащ с глубоким капюшоном. Сам Павел оказался подвешенным на стенке трубы в тугих металлических хомутах вниз головой, которая кружилась и гудела совсем не от внезапной высотобоязни.
– Оч-чнулс-ся… – прошипела фигура из-под капюшона.
– А второй? – из-за ее спины выступила еще одна – в затертых джинсах, утыканных заклепками, короткой кожаной куртке и «казаках» с цепями на голенищах.
Коротко стриженная шевелюра и совершенно лишние в полутьме каменного мешка темные очки не смогли помешать Павлу предположить, что пуля из «Макарова» досталась родному брату субъекта. Или, в крайнем случае, соплеменнику.
– С-скоро…
Павел скосил глаза. Рядом с ним точно так же, вниз головой, висел Ключ с безвольно распахнутым ртом и сжатыми веками. По лицу бандита струйкой стекала кровь и, за отсутствием волос на голове, капала на пол прямо с темени.
– Попробуем так, – произнес краснокожий соплеменник убитого наемника, приближаясь к уголовнику. Послышался звук откупориваемого пузырька и пары оплеух, добавленных для верности. Едкий аромат нашатыря пробился даже через запах гари. Ключ легонько застонал.
– Х-хорош-шо… – прошипела фигура в плаще. И сдвинулась с места по направлению к бандиту.
– Отвали, падла, – прохрипел тот. – Спусти меня на ноги, живо! Ты, потрох, не знаешь, на кого наезжаешь! Седой тебя из-под земли достанет…
– Тих-хо… – попросила фигура в плаще.
– Ты че?! – взвизгнул вдруг Ключ и захныкал: – Уйди, тварь… Сгинь, погань ползучая… Седой… я…
Речь бандита прервалась бессвязными всхлипами и стонами. Потом он утих совсем. Фигура в плаще отодвинулась от него. Прошипела:
– Пус-стыш-шка… Нич-чего не знает…
Краснокожий без лишних слов вытащил из-за голенища блеснувший в сумраке стилет и деловито воткнул его Ключу в кадык.
– Блин… – Павел непроизвольно сглотнул. Его собственная скорая судьба была продемонстрирована с подавляющей волю убедительностью. Мысли запрыгали в гудящей черепной коробке, лихорадочно перебирая пути к спасению. Угрозы?.. Связи?.. Деньги?.. На традиционные подходы этим двоим, похоже, просто плевать, а придумать за оставшиеся секунды что-то нетривиальное…
– Тих-хо, – повторила фигура в плаще, и Павел со всей остротой осознал, что это предложение теперь обращено к нему.
А в следующее мгновение он понял, почему Ключ – этот тупой уголовник с тремя ходками и полным презрением к любым криминальным опасностям – захныкал, как сопляк, не нюхавший зоны. Из почти осязаемой тьмы капюшона на Павла смотрели глаза. Вертикальные щелки зрачков светились, словно кошачьи, только вот… Показалось или на самом деле в сочившемся из трубы свете серого дня мокро блеснул раздвоенный язык?
– Тварь… – вслед за Ключом прошептал Павел и провалился взглядом в отливающие желтизной щелки.
Он не почувствовал ничего, о чем пишут в книжках. Ни боли, ни страха, ни чужого «постижения» себя, ни уж, конечно, чужой мысли… Только бесконечную апатию и безразличие к собственной судьбе.
– Нич-чего… – выговорил двуязыкий, отстраняясь. Краснокожий выдернул стилет из горла Ключа и шагнул к равнодушно следившему за ним Павлу.
– С-стой, – двуязыкий не сдвинулся с места, но его напарник застыл как вкопанный.
– Почему?
– Он с-сумел зас-стрелить инка… – непонятно пояснил плащ.
– Вот именно, – согласился краснокожий и выразительно крутанул стилет между пальцами.
– Люди ищ-щут такого… Отдай им…
– Мы и есть люди, – сообщил ему краснокожий, и в его голосе прорезались металлические нотки.
Двуязыкий медленно повернул к нему свой капюшон и произнес прежним тоном:
– Ты знаеш-шь, о ч-чем я…
После чего быстрой и плавной походкой приблизился к разверстому зеву широкого дымохода, ведущего в какую-то давно погасшую топку, сложился почти вдвое и канул в темноту, будто в омут, головой вперед.
– Погань ползучая, – повторил краснокожий за Ключом. – Надо будет запомнить… – и, повернувшись к Павлу, добавил: – Тебе повезло – ты останешься жить пока. Ничего, я подожду другого раза.
Павел мог бы ответить индейцу, что другой раз будет зависеть не от него, но тяжелый, подкованный железом каблук лишил его дара речи.
2
– Местный жаргон, – пояснил тот, снова поразив Павла акцентом. Меньше всего он ожидал встретить на территории старой мебельной фабрики иностранного наемника. Тем более из столь экзотической страны, как Мексика или Перу.
Очкарик пожал плечами:
– Наши инструкции однозначны.
Парень говорил с напарником, как будто забыв о бандитах, и Павел сообразил, что лучшего момента не будет. Он успел броситься в сторону и выкрикнуть «Берегись!», но если бандиты и собирались реагировать на предупреждение, шансов им на это не оставили.
У Павла не было времени, чтобы опознать оружие, которое появилось в руке наемника словно из воздуха. Он не мог себе позволить даже удивиться его невероятной эффективности. Накрепко вколоченные в тело рефлексы принуждали только действовать – выявить самую опасную цель, привести оружие в боевую готовность, подавить источник угрозы… Вот только проклятый «ПМ» уперся тыльной стороной затвора в слишком тесную кожаную куртку, а потом палец никак не мог зацепиться за флажок предохранителя, сбитый предыдущим владельцем почти до основания… Да и рефлексы, если честно, были уже не те. Полгода «волчьей ямы», жестокий запой после обмена заложниками, на который всё-таки пошли федералы, клиника и, наконец, бандитский притон… Такое даром не проходит.
Белый предмет футуристического вида в руке наемника успел дважды выплюнуть бесшумную вспышку света. Первая поразила Сему-Червя, вторая – нанизала на себя Шрама и стоящего сразу за ним Шкуру.
Потом Павел из положения лежа, наконец, спустил курок в первый раз. На фоне бесшумного оружия наемника грохот «Макарова» разнесся по территории, словно выстрел гаубицы. Тяжелая пуля дернула «Большого змея» за плечо, развернув его лицом к Павлу. Второй выстрел увековечил застывшее на этом лице удивление. С пробитой переносицей наемник опрокинулся назад, и в тот же миг пистолет вылетел из рук Павла, словно от удара палицей.
Неизвестно, что делал очкарик столько времени – мгновение промедления по меркам скоротечной схватки стоило минуты, – но его вступление оказалось не менее эффективным, чем оружие павшего напарника. Павел успел перекатиться назад, прыжком вскочить на ноги – тело всё-таки вспоминало былое… Ему даже показалось, что он проделал это достаточно быстро, чтобы избежать удара, однако, уже заняв боевую позицию, осознал, насколько ошибался. Противник просто был занят другим.
…Два блестящих предмета, молниями сорвавшись с рук очкарика, мелькнули мимо ушей Павла. Звон разбитого стекла и короткий крик Ключа, спешащего на выстрелы, в комментариях не нуждались и сомнений в назначении блестящих предметов не оставляли.
– Бу-уде-ешь дра-аться да-альше? – проговорил очкарик, и Павел, сосредоточившись, наконец, на своем противнике, не поверил своим глазам. Фигура в плаще потеряла резкость, размылась, словно двоящееся изображение на экране плохого телевизора. Она дрожала подобно мареву над асфальтом, и ее голос дрожал вместе с ней.
– Попробую, – прошептал Павел и с места перешел в атаку. Уроки инструктора рукопашки навсегда засели в память тела, умение верно нанести первый удар, даже если противник ожидает его – пару раз точно спасало Павлу жизнь. Но сейчас что-то пошло не так. Два выпада прошли мимо цели, захват конечности соскользнул в пустоту, а подсечка, проведенная почти идеально, ударила только по воздуху.
Павел отскочил назад и приготовился парировать встречную серию, однако противник уже был слишком близко…
– Не-э на-а сме-ерть, – предупредил зачем-то он и нанес удар.
Раскрытую ладонь, которая всей пятерней влепилась ему в лоб, Павел даже не разглядел. Зато он отчетливо видел близкие глаза очкарика. Без стекол, которые слетели во время короткого спарринга, они ничуть не стали меньше.
А потом черные зрачки этих глаз внезапно заслонили весь остальной мир…
Первым чувством, которому удалось достучаться до сознания, погруженного в глубину травматического обморока, как ни странно, оказалось обоняние. Слизистая носа уловила запах гари и привела в действие рефлексы, отвечающие за спасение организма в целом. Впрочем, еще не открыв глаз, Павел осознал – опасности нет. Пахло не едким дымом сгоревшей взрывчатки, занявшейся солярки и плавящейся проводки, который довелось однажды хлебнуть в подбитом БТР. Скорее это был застарелый запах золы и сажи – неизменный спутник давних пепелищ.
Убедившись, что вслепую восстановить ориентацию не удастся, Павел сделал усилие и открыл глаза. Под ногами разверзся глубокий черный колодец. На самом дне его виднелось тусклое осеннее небо. По небу медленно ползли тучи. Над головой нависла крышка колодца, с которой свешивалась…
Павел несколько раз моргнул и произвел корректировку восприятия с учетом вектора гравитации. Колодец превратился в огромную печную трубу круглого сечения метров двадцать высотой, его крышка стала полом дымохода. На этом полу, прямо перед Павлом, имела место фигура, целиком укутанная в длинный черный плащ с глубоким капюшоном. Сам Павел оказался подвешенным на стенке трубы в тугих металлических хомутах вниз головой, которая кружилась и гудела совсем не от внезапной высотобоязни.
– Оч-чнулс-ся… – прошипела фигура из-под капюшона.
– А второй? – из-за ее спины выступила еще одна – в затертых джинсах, утыканных заклепками, короткой кожаной куртке и «казаках» с цепями на голенищах.
Коротко стриженная шевелюра и совершенно лишние в полутьме каменного мешка темные очки не смогли помешать Павлу предположить, что пуля из «Макарова» досталась родному брату субъекта. Или, в крайнем случае, соплеменнику.
– С-скоро…
Павел скосил глаза. Рядом с ним точно так же, вниз головой, висел Ключ с безвольно распахнутым ртом и сжатыми веками. По лицу бандита струйкой стекала кровь и, за отсутствием волос на голове, капала на пол прямо с темени.
– Попробуем так, – произнес краснокожий соплеменник убитого наемника, приближаясь к уголовнику. Послышался звук откупориваемого пузырька и пары оплеух, добавленных для верности. Едкий аромат нашатыря пробился даже через запах гари. Ключ легонько застонал.
– Х-хорош-шо… – прошипела фигура в плаще. И сдвинулась с места по направлению к бандиту.
– Отвали, падла, – прохрипел тот. – Спусти меня на ноги, живо! Ты, потрох, не знаешь, на кого наезжаешь! Седой тебя из-под земли достанет…
– Тих-хо… – попросила фигура в плаще.
– Ты че?! – взвизгнул вдруг Ключ и захныкал: – Уйди, тварь… Сгинь, погань ползучая… Седой… я…
Речь бандита прервалась бессвязными всхлипами и стонами. Потом он утих совсем. Фигура в плаще отодвинулась от него. Прошипела:
– Пус-стыш-шка… Нич-чего не знает…
Краснокожий без лишних слов вытащил из-за голенища блеснувший в сумраке стилет и деловито воткнул его Ключу в кадык.
– Блин… – Павел непроизвольно сглотнул. Его собственная скорая судьба была продемонстрирована с подавляющей волю убедительностью. Мысли запрыгали в гудящей черепной коробке, лихорадочно перебирая пути к спасению. Угрозы?.. Связи?.. Деньги?.. На традиционные подходы этим двоим, похоже, просто плевать, а придумать за оставшиеся секунды что-то нетривиальное…
– Тих-хо, – повторила фигура в плаще, и Павел со всей остротой осознал, что это предложение теперь обращено к нему.
А в следующее мгновение он понял, почему Ключ – этот тупой уголовник с тремя ходками и полным презрением к любым криминальным опасностям – захныкал, как сопляк, не нюхавший зоны. Из почти осязаемой тьмы капюшона на Павла смотрели глаза. Вертикальные щелки зрачков светились, словно кошачьи, только вот… Показалось или на самом деле в сочившемся из трубы свете серого дня мокро блеснул раздвоенный язык?
– Тварь… – вслед за Ключом прошептал Павел и провалился взглядом в отливающие желтизной щелки.
Он не почувствовал ничего, о чем пишут в книжках. Ни боли, ни страха, ни чужого «постижения» себя, ни уж, конечно, чужой мысли… Только бесконечную апатию и безразличие к собственной судьбе.
– Нич-чего… – выговорил двуязыкий, отстраняясь. Краснокожий выдернул стилет из горла Ключа и шагнул к равнодушно следившему за ним Павлу.
– С-стой, – двуязыкий не сдвинулся с места, но его напарник застыл как вкопанный.
– Почему?
– Он с-сумел зас-стрелить инка… – непонятно пояснил плащ.
– Вот именно, – согласился краснокожий и выразительно крутанул стилет между пальцами.
– Люди ищ-щут такого… Отдай им…
– Мы и есть люди, – сообщил ему краснокожий, и в его голосе прорезались металлические нотки.
Двуязыкий медленно повернул к нему свой капюшон и произнес прежним тоном:
– Ты знаеш-шь, о ч-чем я…
После чего быстрой и плавной походкой приблизился к разверстому зеву широкого дымохода, ведущего в какую-то давно погасшую топку, сложился почти вдвое и канул в темноту, будто в омут, головой вперед.
– Погань ползучая, – повторил краснокожий за Ключом. – Надо будет запомнить… – и, повернувшись к Павлу, добавил: – Тебе повезло – ты останешься жить пока. Ничего, я подожду другого раза.
Павел мог бы ответить индейцу, что другой раз будет зависеть не от него, но тяжелый, подкованный железом каблук лишил его дара речи.
2
Второе пробуждение понравилось Павлу больше. Стальные хомуты уже не стягивали ноги, на макушку не давил прокопченный пол дымохода, а тусклый кружок покрытого тучами неба в конце трубы заменили два плафона дневного света на чистом и вполне современном подвесном потолке.
– Вам лучше?
При звуках молодого женского голоса Павел испытал нечто вроде дежавю. Года два назад он уже приходил в себя при схожих обстоятельствах, правда, было то в госпитале на окраине Моздока.
Только вот у тогдашней сестрички не было такого изумительного акцента. Мысленно готовый к тому, что именно увидит, Павел повернул голову. Халат у сестры был, как и положено, белым. Зато вся остальная внешность вызывала прочные ассоциации с богиней Афиной, Олимпом и прочей древнегреческой мифологией.
– Ну, и сколько тут вас таких… иностранцев? – произнес Павел, спровоцировав вспышку боли в пострадавшей голове. Взгляд зацепился за табличку на нагрудном кармане, но вместо имени сестры там был только ничего не говорящий ему знак из трех концентрических окружностей.
Сестра даже не улыбнулась. Она сняла со лба Павла пропитанный чем-то пахучим компресс и сообщила:
– Это недоступная для вас информация. Вам лучше?
Павел честно попытался придумать ответ на столь непростой вопрос. Не сумел и сказал правду:
– Башка болит.
– После сражения с гипербореем это допустимо. Вам повезло, что он решил оставить вас в живых, иначе мог проломить лобную кость.
– Про «повезло» мне сегодня уже говорили, – выдавил из себя Павел и попробовал дотянуться до своего лба. Сестра поднялась с белоснежного табурета и, подав ему зеркало с белоснежной тумбочки, проговорила:
– Я вижу, что вам всё-таки лучше. Подождите здесь, я позову ваших.
– Наших – это кого? – осведомился Павел, заглядывая в зеркало. Ничего неожиданного он там не увидел – один большой синяк вместо лба со ссадиной подковообразной формы точно между бровей. Боли, впрочем, не было. Совсем. Голова гудела, но сама гематома совершенно не ощущалась, будто ткани в этом месте потеряли чувствительность.
– Ладно, – пробормотал он, сообразив, что ответа на вопрос ждать уже не от кого. – Проходили мы такую анестезию…
С уходом медсестры Павел вдруг ощутил острую необходимость действовать. Он привстал и осмотрелся. Четыре стены, пол, потолок. Тумбочка, табуретка, кушетка. Всё. Что примечательно – никаких систем наблюдения. Впрочем, окон тоже не было, а дверь – даже такую пластиковую – тихо не взломать. Павел поднялся на ноги (кроссовки, куртка и кобура исчезли), попробовал сформулировать свое отношение к происходящему.
Сегодня утром (кстати, сколько сейчас времени?), собираясь по звонку Червя, он решил, что пора в очередной раз кардинально менять свою жизнь. Судьба тружеников «ножа и топора», как выяснилось, привлекала его еще меньше, чем бутылка и стакан в пустой квартире, откуда он давно выменял на самогон всю мебель, вплоть до газовой плиты. Теперь же можно было с уверенностью говорить о том, что изменения идут полным ходом. Не радовало лишь то, что они пока плохо поддаются контролю и движутся в неизвестном направлении.
С другой стороны, убивать его в ближайшем будущем, пожалуй, не станут хотя бы потому, что это гораздо проще было сделать там, в трубе. Но и без присмотра не оставят, это уж точно…
Пластик плохо экранировал звуки, и даже приглушенные мягким напольным покрытием шаги Павел услышал задолго до того, как повернулась ручка двери. Три пары ног, причем легкая походка ушедшей сестрички не прослушивалась. Значит, конвой?
Павел снова быстро окинул взглядом комнату – ничего, что можно было бы сунуть в карман или спрятать в рукаве. Разве что взять вот эту тумбочку и с размаху…
Впрочем, это не помогло бы, троица, появившаяся на пороге, меньше всего походила на людей, которые безнаказанно позволяют бить себя тумбочкой. Невысокий, чуть сгорбленный пожилой дядька на заднем плане еще может быть, но вот стриженый амбал, почти загородивший выход, и уж тем более молодой человек в расстегнутом черном пальто и больших очках… Как назвала сестричка утреннего знакомого? Гиперборей? Не слишком удобная кличка – длинная, и не всякий сразу запомнит…
– Пошли, – коротко предложил амбал. Вопрос «куда?» прозвучал бы совсем глупо, поэтому Павел задал другой:
– Прямо в носках?
Пришедшие переглянулись, дядька на заднем плане смущенно кашлянул. Потом гиперборей принял решение:
– У нас везде ковролин, – и недвусмысленно отступил на шаг от проема.
Ничего необычного за дверью не оказалось, коридор как коридор. Дневной свет, светло-зеленые крашеные стены, пара лифтов… Комната, из которой Павел вышел, была, похоже, единственной на этаже. Остальную совсем не маленькую площадь занимали большие застекленные «аквариумы» по обе стороны от коридора, разделяющие пространство на несколько рабочих зон. Вся эта конструкция просматривалась насквозь, от одной стены корпуса до другой, за исключением нескольких «отделов», занавешенных жалюзи. За стеклами в геометрически правильном порядке были расставлены столы, кресла, новенькие компьютеры с современными «плоскими» мониторами и прочая оргтехника. Письменных приборов, разложенных по столам бумаг и личных вещей – неизменных спутников рабочих офисов – не было и в помине. Людей тоже не было, этаж казался пустым.
– Сюда, – амбал, шедший чуть впереди, остановился и распахнул дверь с надписью «Переговорная».
– Заходи-заходи, – дядька поощрительно хлопнул Павла по плечу и вслед за ним шагнул в помещение.
В дальнем от входа углу, за обширным и довольно потертым письменным столом восседал шеф. Именно так – с первого взгляда. И никем другим этот человек быть не мог, несмотря на простой свитер и старомодные очки на носу.
Шеф закрыл тоненькую папку, кроме которой перед ним на столе ничего не было. Проговорил:
– Градобор, спасибо. Дальше мы сами.
Гиперборей коротко поклонился и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Амбал остался снаружи.
Павел хмыкнул. Если это демонстрация доверия, то слишком примитивная. Если же нет… То не переоценивают ли хозяева свои силы? Он с независимым видом прошел к широкому окну, взглянул вниз.
– Второй этаж, – подсказал шеф, следя за его действиями. – Здание, правда, промышленное – этажи высокие. Зато стекло простое – если плечом с разбегу…
– А дальше? – осведомился Павел с неподдельным интересом. – Босиком?
Шеф покосился на его носки, потом на пожилого дядьку, который тоже остался в комнате. Тот развел руками.
– Не зима. До проходной добежишь.
– Замечательно, – Павел вернулся к кожаному дивану у двери и уселся, закинув ногу на ногу. – Значит, там меня и встретит охрана. У ребят, наверное, зуб на меня, верно?
Пожилой дядька хмыкнул, как показалось Павлу, с удовлетворением.
– Смотри-ка, Филиппыч, – проговорил шеф, – соображает. Боец…
– Соображал бы, не подался в бандиты.
– Ну, молодо-зелено. А в общем-то, посмотрим… – шеф снова открыл папку. – Та-ак, что тут у нас?.. Павел Владимирович Головин. Родился-учился… Женился?.. Нет, не успел. Да и учился плохо, в вуз даже не пытался – сразу в армию загремел. Та-ак… Дальше – отличник боевой и политической… Спецназ… Первая боевая командировка… О-о! Полевая разведка… А что так? Та же армия?
– Не та же, – выговорил Павел. И с недовольством уловил в своем голосе невольную обиду.
– А-а, ну-ну, – шеф покивал и снова уставился в папку, хотя Павел мог поклясться, что он не прочитал там ни строчки. – Та-ак… Да! Вторая командировка, плен…
– Чеченский? – с интересом переспросил Филиппыч.
– А какой сейчас еще бывает? Через полгода обмен…
– Ого! Полгода? – шеф недоверчиво покосился на Павла. И, не дожидаясь комментария, продолжил: – Далее понятно. Комиссован по состоянию, копеечная пенсия, водка, дружок только что с зоны… И, как обычно, не был, не состоял, не привлекался… Ну, это – пока, – на последнем слове его голос вдруг изменился. Шеф уставился на Павла и жестко проговорил: – Что скажешь? Дешево покупаем?
Перемена была разительной, но сбить себя с толку Павел не позволил:
– Дешево, – подтвердил тот. – Дело мое в каких только архивах не лежит.
– Про уголовщину тоже?
– А здесь и архивы не нужны. Так всё ясно.
– Ясно? А ну-ка, глянь! Посмотрим, что тебе ясно… – шеф толкнул папку, и Павел едва успел подхватить ее, когда та спорхнула со столешницы. – Открывай, открывай…
Насчет того что шеф не прочел в бумагах ни строчки, Павел оказался прав. Здесь не то что строчки – буквы не было. Только фотографии, а на фотографиях даты. Десятка три распечатанных на принтере листов, в которых уместилась вся жизнь Павла. Школа, армейская казарма, разведрота, банда Шрама… Знакомые стены, знакомые лица, знакомые события. Самые яркие, именно те, что запомнились больше всего. Горящий БТР, вонючая чеченская яма, бутылка в пустой квартире… Здесь было всё. Даже обрюзгшая рожа военкома, который отдал Павлу военный билет.
Кратко, безжалостно, информативно. Вот это уже могло сбить с толку кого угодно. Архивы – это одно, а когда оказывается вот так, вся твоя жизнь под колпаком…
Шеф посмотрел на Павла с сочувствием.
– Не понял? Внимательнее смотри, Головин. В разведке так же ворон ловил?
Павел послушно перелистал фотографии заново. Качество съемки, кстати, дерьмовое. И… на всех – одинаковое! Как будто последние пятнадцать лет фотографировали одной и той же китайской «мыльницей». И еще: все снимки «от первого лица», словно камера висела у объекта слежки на лбу. Вот почему картинки показались такими знакомыми! Никаким «колпаком» тут и не пахло, Павел рассматривал распечатку собственной памяти, не более того. Но и не менее…
…Желтые вертикальные зрачки и мелькнувший под капюшоном язык…
– О! – сказал шеф Филиппычу. – Вот теперь он понял.
Смятение скрыть не удалось, да Павел не особенно-то и старался. Не до того было.
– Ну вот и славненько. Тогда сделаем следующий шаг, – предложил шеф. – Скажи-ка, боец, работа нужна?
Самым естественным в положении Павла был бы вопрос: «Какая?» Не менее оправданным стал бы и другой вопрос: «На кого?» Именно поэтому Павел не сказал ни того ни другого.
– Нет, – ответил он так уверенно, как только смог.
– Врет, – сообщил Филиппыч.
– Конечно, – согласился шеф. – Но это его дело. Если только гиперборей мозги ему не отшиб.
– Или ящер, того… нейроны не пережег.
– Нет, эти свое дело знают. Скорее краснокожий со своим сапогом перестарался…
Провокация была грубой, но била в точку. Только и Павел уже собрался. Как говорится, никогда не соглашайтесь на первое предложение, особенно если вашего согласия добиваются так настойчиво.
– Мне не нужна работа, – повторил Павел. – Другие предложения есть?
Шеф с Филиппычем переглянулись.
– Есть. Убирайся с глаз долой. Семен, отдай ему ботинки и одежду.
Павел поднялся.
– Что, вот так и отпустите?
– А на кой черт ты мне сдался?
Если целью разговора было сбить Павла с толку, она была с успехом достигнута. Не зная, чего и ждать, он шагнул к двери, повернул ручку. На пороге горой вырос знакомый амбал. Посмотрел внимательно сначала сверху вниз на Павла, потом через его голову на шефа.
– Пропусти, Миша, – скомандовал тот. – И верни ему пистолет, а то еще наедут братки по старой дружбе.
Паренек на проходной уже сменился, но разбитое стекло в дверях вестибюля красноречиво свидетельствовало о том, что всё случившееся не было дурным сном. Блестящий сюрикен, торчащий из замызганного алюминиевого листа, рассеивал последние сомнения. Павел выковырял «звездочку» из вмятины, взвесил на руке. Металл был на удивление тяжелым. Столько могла бы весить граната «РГН», но не тонкое и даже воздушное на вид оружие гиперборея. Еще один штрих к полной неразберихе в голове.
Под хмурым взглядом охранника, который успел куда-то позвонить, Павел прошел через турникет (трехрогая крыльчатка вращалась свободно) и, миновав холл, толкнул уличную дверь. Не пропадало ощущение, что его не столько отпустили, сколько выставили вон, как настырного торгового агента. Значит, либо эти странные люди не видели в нем угрозы, несмотря на то что их деятельность на территории фабрики явно засекречена, либо им вообще плевать на дела земные.
Земные дела… Вот то-то и оно. Какими же делами здесь занимаются?
Павел даже оглянулся на двери проходной фабрики, словно надеясь увидеть над ними рекламную вывеску с перечнем услуг. За раздумьями, оказывается, он уже прошагал половину осеннего сквера, и это обстоятельство вернуло его мысли к насущному: куда теперь идти и что дальше делать?
Смутное утреннее желание оформилось окончательно – с уголовщиной нужно завязывать. Неинтересно да и не так денежно, как расписывал Червяк, земля ему пухом… Шестеркам даже бандиты много не платят, а делать криминальную карьеру Павел не собирался.
Значит, что?.. Нет, ну долларов семьсот где-то еще завалялись, при известной экономии на месяц-другой хватит. А потом? Наниматься охранником за пятьсот зеленых? И дело даже не в деньгах – холостяку-то на хлеб хватит. Но торчать на посту в каком-нибудь фирменном подъезде с журналом для записей перед мордой, дешевым кроссвордом в руках и тупым напарником за спиной!.. Это же нервы надо иметь крепче, чем в разведрейде!
Павел снова оглянулся на двери проходной. Он чувствовал – здесь было Дело. Именно так, с большой буквы, из тех, о которых снимают голливудские боевики. С этими странными ребятами было очень интересно и наверняка еще будет интересно, но уже без него. Или плюнуть на всё, поскрестись у порога и попросить: «Дяденька, прости засранца»?..
Павел действительно сплюнул, повернулся и мимо осиротевшего «Лендкрузера» Шрама зашагал к «Савеловской».
Гордый, блин? Ну, так кушай свою гордость и не морщись.
…У своего подъезда Павел задержался. Достал из кармана мобильный телефон, возвращенный ему вместе с «Макаровым» (кстати, надо бы избавиться от «пушки»), вытащил SIM-карту и кинул ее в ближайшую урну. Трубка была хорошая, выбрасывать жалко, а вот номер, наверняка известный не только Шраму и Червю, Павлу больше не понадобится.
Сменить квартиру он, конечно, не успел, хотя в ранних планах значился переезд из почти загородного Строгино куда-нибудь в пределы Садового кольца. Теперь эти планы придется отложить надолго. Впрочем, на пятом этаже панельной четырнадцатиэтажки тоже вполне можно существовать, особенно если удастся сделать ремонт и вернуть на место мебель, из которой пока было восстановлено только самое необходимое…
Ключ провернулся в замке только один раз, а вместо полного второго оборота сразу отодвинул собачку. И вариантов больше не осталось. Гадать о том, кто вскрыл квартиру, по какому поводу и оставался ли еще внутри, было смерти подобно. Павел сунул руку за пазуху и прыгнул в собственную прихожую, как во вражеский окоп.
Кто-то сдавленно вякнул, впечатанный дверью в сорвавшуюся с гвоздей вешалку… Другой мешком обрушился на пол, угодив под пистолетную рукоятку… Третий показался на пороге кухни с чашкой кофе вместо оружия. Разбираться некогда – кипятком в рожу, голову за волосы назад, ствол к виску…
– Солдат, ты че, в натуре?! Озверел, блин?!
– Молчать, сука, замочу! Кто еще в квартире?.. Назад, падаль!..
Первый выбрался из-под вешалки, но тут же шарахнулся обратно в коридор.
– Где?!!
– Да в комнате, где еще?!..
– Не стреляй!..
– Ползи вперед! – Удерживая голову бандита запрокинутой, Павел надавил коленом на его спину. – А ты – лежать! – ствол пистолета метнулся к первому, и тот послушно опустился на пол.
– Не стреляй… – снова попросил ошпаренный, мелко семеня коленями через коридор.
Достигнув единственной в квартире комнаты, Павел понял, насколько его штурм был на самом деле безнадежным. Седой взял с собой не только троих уличных «быков», но и пару личных телохранителей. Эти ребята в выборе экипировки не стеснялись – Павел появился на пороге комнаты под прицелом «АКМ» и двуствольного обреза – оружия, мощь которого в квартирной перестрелке мог недооценивать только полный дилетант. Седой при таком арсенале нужды в личном оружии не испытывал, и потому не без удобства расположился на одном из двух имеющихся в комнате стульев перед потертым журнальным столиком с замотанной скотчем ножкой. На столике поместилась бутылка «Смирновской» и немногочисленная, но изысканная закуска.
– Вам лучше?
При звуках молодого женского голоса Павел испытал нечто вроде дежавю. Года два назад он уже приходил в себя при схожих обстоятельствах, правда, было то в госпитале на окраине Моздока.
Только вот у тогдашней сестрички не было такого изумительного акцента. Мысленно готовый к тому, что именно увидит, Павел повернул голову. Халат у сестры был, как и положено, белым. Зато вся остальная внешность вызывала прочные ассоциации с богиней Афиной, Олимпом и прочей древнегреческой мифологией.
– Ну, и сколько тут вас таких… иностранцев? – произнес Павел, спровоцировав вспышку боли в пострадавшей голове. Взгляд зацепился за табличку на нагрудном кармане, но вместо имени сестры там был только ничего не говорящий ему знак из трех концентрических окружностей.
Сестра даже не улыбнулась. Она сняла со лба Павла пропитанный чем-то пахучим компресс и сообщила:
– Это недоступная для вас информация. Вам лучше?
Павел честно попытался придумать ответ на столь непростой вопрос. Не сумел и сказал правду:
– Башка болит.
– После сражения с гипербореем это допустимо. Вам повезло, что он решил оставить вас в живых, иначе мог проломить лобную кость.
– Про «повезло» мне сегодня уже говорили, – выдавил из себя Павел и попробовал дотянуться до своего лба. Сестра поднялась с белоснежного табурета и, подав ему зеркало с белоснежной тумбочки, проговорила:
– Я вижу, что вам всё-таки лучше. Подождите здесь, я позову ваших.
– Наших – это кого? – осведомился Павел, заглядывая в зеркало. Ничего неожиданного он там не увидел – один большой синяк вместо лба со ссадиной подковообразной формы точно между бровей. Боли, впрочем, не было. Совсем. Голова гудела, но сама гематома совершенно не ощущалась, будто ткани в этом месте потеряли чувствительность.
– Ладно, – пробормотал он, сообразив, что ответа на вопрос ждать уже не от кого. – Проходили мы такую анестезию…
С уходом медсестры Павел вдруг ощутил острую необходимость действовать. Он привстал и осмотрелся. Четыре стены, пол, потолок. Тумбочка, табуретка, кушетка. Всё. Что примечательно – никаких систем наблюдения. Впрочем, окон тоже не было, а дверь – даже такую пластиковую – тихо не взломать. Павел поднялся на ноги (кроссовки, куртка и кобура исчезли), попробовал сформулировать свое отношение к происходящему.
Сегодня утром (кстати, сколько сейчас времени?), собираясь по звонку Червя, он решил, что пора в очередной раз кардинально менять свою жизнь. Судьба тружеников «ножа и топора», как выяснилось, привлекала его еще меньше, чем бутылка и стакан в пустой квартире, откуда он давно выменял на самогон всю мебель, вплоть до газовой плиты. Теперь же можно было с уверенностью говорить о том, что изменения идут полным ходом. Не радовало лишь то, что они пока плохо поддаются контролю и движутся в неизвестном направлении.
С другой стороны, убивать его в ближайшем будущем, пожалуй, не станут хотя бы потому, что это гораздо проще было сделать там, в трубе. Но и без присмотра не оставят, это уж точно…
Пластик плохо экранировал звуки, и даже приглушенные мягким напольным покрытием шаги Павел услышал задолго до того, как повернулась ручка двери. Три пары ног, причем легкая походка ушедшей сестрички не прослушивалась. Значит, конвой?
Павел снова быстро окинул взглядом комнату – ничего, что можно было бы сунуть в карман или спрятать в рукаве. Разве что взять вот эту тумбочку и с размаху…
Впрочем, это не помогло бы, троица, появившаяся на пороге, меньше всего походила на людей, которые безнаказанно позволяют бить себя тумбочкой. Невысокий, чуть сгорбленный пожилой дядька на заднем плане еще может быть, но вот стриженый амбал, почти загородивший выход, и уж тем более молодой человек в расстегнутом черном пальто и больших очках… Как назвала сестричка утреннего знакомого? Гиперборей? Не слишком удобная кличка – длинная, и не всякий сразу запомнит…
– Пошли, – коротко предложил амбал. Вопрос «куда?» прозвучал бы совсем глупо, поэтому Павел задал другой:
– Прямо в носках?
Пришедшие переглянулись, дядька на заднем плане смущенно кашлянул. Потом гиперборей принял решение:
– У нас везде ковролин, – и недвусмысленно отступил на шаг от проема.
Ничего необычного за дверью не оказалось, коридор как коридор. Дневной свет, светло-зеленые крашеные стены, пара лифтов… Комната, из которой Павел вышел, была, похоже, единственной на этаже. Остальную совсем не маленькую площадь занимали большие застекленные «аквариумы» по обе стороны от коридора, разделяющие пространство на несколько рабочих зон. Вся эта конструкция просматривалась насквозь, от одной стены корпуса до другой, за исключением нескольких «отделов», занавешенных жалюзи. За стеклами в геометрически правильном порядке были расставлены столы, кресла, новенькие компьютеры с современными «плоскими» мониторами и прочая оргтехника. Письменных приборов, разложенных по столам бумаг и личных вещей – неизменных спутников рабочих офисов – не было и в помине. Людей тоже не было, этаж казался пустым.
– Сюда, – амбал, шедший чуть впереди, остановился и распахнул дверь с надписью «Переговорная».
– Заходи-заходи, – дядька поощрительно хлопнул Павла по плечу и вслед за ним шагнул в помещение.
В дальнем от входа углу, за обширным и довольно потертым письменным столом восседал шеф. Именно так – с первого взгляда. И никем другим этот человек быть не мог, несмотря на простой свитер и старомодные очки на носу.
Шеф закрыл тоненькую папку, кроме которой перед ним на столе ничего не было. Проговорил:
– Градобор, спасибо. Дальше мы сами.
Гиперборей коротко поклонился и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Амбал остался снаружи.
Павел хмыкнул. Если это демонстрация доверия, то слишком примитивная. Если же нет… То не переоценивают ли хозяева свои силы? Он с независимым видом прошел к широкому окну, взглянул вниз.
– Второй этаж, – подсказал шеф, следя за его действиями. – Здание, правда, промышленное – этажи высокие. Зато стекло простое – если плечом с разбегу…
– А дальше? – осведомился Павел с неподдельным интересом. – Босиком?
Шеф покосился на его носки, потом на пожилого дядьку, который тоже остался в комнате. Тот развел руками.
– Не зима. До проходной добежишь.
– Замечательно, – Павел вернулся к кожаному дивану у двери и уселся, закинув ногу на ногу. – Значит, там меня и встретит охрана. У ребят, наверное, зуб на меня, верно?
Пожилой дядька хмыкнул, как показалось Павлу, с удовлетворением.
– Смотри-ка, Филиппыч, – проговорил шеф, – соображает. Боец…
– Соображал бы, не подался в бандиты.
– Ну, молодо-зелено. А в общем-то, посмотрим… – шеф снова открыл папку. – Та-ак, что тут у нас?.. Павел Владимирович Головин. Родился-учился… Женился?.. Нет, не успел. Да и учился плохо, в вуз даже не пытался – сразу в армию загремел. Та-ак… Дальше – отличник боевой и политической… Спецназ… Первая боевая командировка… О-о! Полевая разведка… А что так? Та же армия?
– Не та же, – выговорил Павел. И с недовольством уловил в своем голосе невольную обиду.
– А-а, ну-ну, – шеф покивал и снова уставился в папку, хотя Павел мог поклясться, что он не прочитал там ни строчки. – Та-ак… Да! Вторая командировка, плен…
– Чеченский? – с интересом переспросил Филиппыч.
– А какой сейчас еще бывает? Через полгода обмен…
– Ого! Полгода? – шеф недоверчиво покосился на Павла. И, не дожидаясь комментария, продолжил: – Далее понятно. Комиссован по состоянию, копеечная пенсия, водка, дружок только что с зоны… И, как обычно, не был, не состоял, не привлекался… Ну, это – пока, – на последнем слове его голос вдруг изменился. Шеф уставился на Павла и жестко проговорил: – Что скажешь? Дешево покупаем?
Перемена была разительной, но сбить себя с толку Павел не позволил:
– Дешево, – подтвердил тот. – Дело мое в каких только архивах не лежит.
– Про уголовщину тоже?
– А здесь и архивы не нужны. Так всё ясно.
– Ясно? А ну-ка, глянь! Посмотрим, что тебе ясно… – шеф толкнул папку, и Павел едва успел подхватить ее, когда та спорхнула со столешницы. – Открывай, открывай…
Насчет того что шеф не прочел в бумагах ни строчки, Павел оказался прав. Здесь не то что строчки – буквы не было. Только фотографии, а на фотографиях даты. Десятка три распечатанных на принтере листов, в которых уместилась вся жизнь Павла. Школа, армейская казарма, разведрота, банда Шрама… Знакомые стены, знакомые лица, знакомые события. Самые яркие, именно те, что запомнились больше всего. Горящий БТР, вонючая чеченская яма, бутылка в пустой квартире… Здесь было всё. Даже обрюзгшая рожа военкома, который отдал Павлу военный билет.
Кратко, безжалостно, информативно. Вот это уже могло сбить с толку кого угодно. Архивы – это одно, а когда оказывается вот так, вся твоя жизнь под колпаком…
Шеф посмотрел на Павла с сочувствием.
– Не понял? Внимательнее смотри, Головин. В разведке так же ворон ловил?
Павел послушно перелистал фотографии заново. Качество съемки, кстати, дерьмовое. И… на всех – одинаковое! Как будто последние пятнадцать лет фотографировали одной и той же китайской «мыльницей». И еще: все снимки «от первого лица», словно камера висела у объекта слежки на лбу. Вот почему картинки показались такими знакомыми! Никаким «колпаком» тут и не пахло, Павел рассматривал распечатку собственной памяти, не более того. Но и не менее…
…Желтые вертикальные зрачки и мелькнувший под капюшоном язык…
– О! – сказал шеф Филиппычу. – Вот теперь он понял.
Смятение скрыть не удалось, да Павел не особенно-то и старался. Не до того было.
– Ну вот и славненько. Тогда сделаем следующий шаг, – предложил шеф. – Скажи-ка, боец, работа нужна?
Самым естественным в положении Павла был бы вопрос: «Какая?» Не менее оправданным стал бы и другой вопрос: «На кого?» Именно поэтому Павел не сказал ни того ни другого.
– Нет, – ответил он так уверенно, как только смог.
– Врет, – сообщил Филиппыч.
– Конечно, – согласился шеф. – Но это его дело. Если только гиперборей мозги ему не отшиб.
– Или ящер, того… нейроны не пережег.
– Нет, эти свое дело знают. Скорее краснокожий со своим сапогом перестарался…
Провокация была грубой, но била в точку. Только и Павел уже собрался. Как говорится, никогда не соглашайтесь на первое предложение, особенно если вашего согласия добиваются так настойчиво.
– Мне не нужна работа, – повторил Павел. – Другие предложения есть?
Шеф с Филиппычем переглянулись.
– Есть. Убирайся с глаз долой. Семен, отдай ему ботинки и одежду.
Павел поднялся.
– Что, вот так и отпустите?
– А на кой черт ты мне сдался?
Если целью разговора было сбить Павла с толку, она была с успехом достигнута. Не зная, чего и ждать, он шагнул к двери, повернул ручку. На пороге горой вырос знакомый амбал. Посмотрел внимательно сначала сверху вниз на Павла, потом через его голову на шефа.
– Пропусти, Миша, – скомандовал тот. – И верни ему пистолет, а то еще наедут братки по старой дружбе.
Паренек на проходной уже сменился, но разбитое стекло в дверях вестибюля красноречиво свидетельствовало о том, что всё случившееся не было дурным сном. Блестящий сюрикен, торчащий из замызганного алюминиевого листа, рассеивал последние сомнения. Павел выковырял «звездочку» из вмятины, взвесил на руке. Металл был на удивление тяжелым. Столько могла бы весить граната «РГН», но не тонкое и даже воздушное на вид оружие гиперборея. Еще один штрих к полной неразберихе в голове.
Под хмурым взглядом охранника, который успел куда-то позвонить, Павел прошел через турникет (трехрогая крыльчатка вращалась свободно) и, миновав холл, толкнул уличную дверь. Не пропадало ощущение, что его не столько отпустили, сколько выставили вон, как настырного торгового агента. Значит, либо эти странные люди не видели в нем угрозы, несмотря на то что их деятельность на территории фабрики явно засекречена, либо им вообще плевать на дела земные.
Земные дела… Вот то-то и оно. Какими же делами здесь занимаются?
Павел даже оглянулся на двери проходной фабрики, словно надеясь увидеть над ними рекламную вывеску с перечнем услуг. За раздумьями, оказывается, он уже прошагал половину осеннего сквера, и это обстоятельство вернуло его мысли к насущному: куда теперь идти и что дальше делать?
Смутное утреннее желание оформилось окончательно – с уголовщиной нужно завязывать. Неинтересно да и не так денежно, как расписывал Червяк, земля ему пухом… Шестеркам даже бандиты много не платят, а делать криминальную карьеру Павел не собирался.
Значит, что?.. Нет, ну долларов семьсот где-то еще завалялись, при известной экономии на месяц-другой хватит. А потом? Наниматься охранником за пятьсот зеленых? И дело даже не в деньгах – холостяку-то на хлеб хватит. Но торчать на посту в каком-нибудь фирменном подъезде с журналом для записей перед мордой, дешевым кроссвордом в руках и тупым напарником за спиной!.. Это же нервы надо иметь крепче, чем в разведрейде!
Павел снова оглянулся на двери проходной. Он чувствовал – здесь было Дело. Именно так, с большой буквы, из тех, о которых снимают голливудские боевики. С этими странными ребятами было очень интересно и наверняка еще будет интересно, но уже без него. Или плюнуть на всё, поскрестись у порога и попросить: «Дяденька, прости засранца»?..
Павел действительно сплюнул, повернулся и мимо осиротевшего «Лендкрузера» Шрама зашагал к «Савеловской».
Гордый, блин? Ну, так кушай свою гордость и не морщись.
…У своего подъезда Павел задержался. Достал из кармана мобильный телефон, возвращенный ему вместе с «Макаровым» (кстати, надо бы избавиться от «пушки»), вытащил SIM-карту и кинул ее в ближайшую урну. Трубка была хорошая, выбрасывать жалко, а вот номер, наверняка известный не только Шраму и Червю, Павлу больше не понадобится.
Сменить квартиру он, конечно, не успел, хотя в ранних планах значился переезд из почти загородного Строгино куда-нибудь в пределы Садового кольца. Теперь эти планы придется отложить надолго. Впрочем, на пятом этаже панельной четырнадцатиэтажки тоже вполне можно существовать, особенно если удастся сделать ремонт и вернуть на место мебель, из которой пока было восстановлено только самое необходимое…
Ключ провернулся в замке только один раз, а вместо полного второго оборота сразу отодвинул собачку. И вариантов больше не осталось. Гадать о том, кто вскрыл квартиру, по какому поводу и оставался ли еще внутри, было смерти подобно. Павел сунул руку за пазуху и прыгнул в собственную прихожую, как во вражеский окоп.
Кто-то сдавленно вякнул, впечатанный дверью в сорвавшуюся с гвоздей вешалку… Другой мешком обрушился на пол, угодив под пистолетную рукоятку… Третий показался на пороге кухни с чашкой кофе вместо оружия. Разбираться некогда – кипятком в рожу, голову за волосы назад, ствол к виску…
– Солдат, ты че, в натуре?! Озверел, блин?!
– Молчать, сука, замочу! Кто еще в квартире?.. Назад, падаль!..
Первый выбрался из-под вешалки, но тут же шарахнулся обратно в коридор.
– Где?!!
– Да в комнате, где еще?!..
– Не стреляй!..
– Ползи вперед! – Удерживая голову бандита запрокинутой, Павел надавил коленом на его спину. – А ты – лежать! – ствол пистолета метнулся к первому, и тот послушно опустился на пол.
– Не стреляй… – снова попросил ошпаренный, мелко семеня коленями через коридор.
Достигнув единственной в квартире комнаты, Павел понял, насколько его штурм был на самом деле безнадежным. Седой взял с собой не только троих уличных «быков», но и пару личных телохранителей. Эти ребята в выборе экипировки не стеснялись – Павел появился на пороге комнаты под прицелом «АКМ» и двуствольного обреза – оружия, мощь которого в квартирной перестрелке мог недооценивать только полный дилетант. Седой при таком арсенале нужды в личном оружии не испытывал, и потому не без удобства расположился на одном из двух имеющихся в комнате стульев перед потертым журнальным столиком с замотанной скотчем ножкой. На столике поместилась бутылка «Смирновской» и немногочисленная, но изысканная закуска.