Оксана Демченко. Паутина удачи

   Мои мысли прервал брат, отвесив чувствительный подзатыльник. Шепнул в ухо, требуя не дышать и целиться, совмещая метки мушки. Ага, много я в них понимаю. Зато в удаче кое-что смыслю. Я повела рукой, примеряясь к ее советам. Старик обалдело, иначе не скажешь, уставился на свою ладонь. Потом на врага, вокруг которого темнело так явно, что не заметить было нельзя, если умеешь видеть. Ворон – не умел. Я закрыла глаза, чтобы зрение не мешало решиться на страшный шаг, и позволила рукам и удаче сделать то, что следовало. Грохот оглушил меня, а отдача, о которой я в свое время слышала, швырнула назад. Но руку еще цепко вело везение. Может, и не мое, а старика, даже скорее всего. Оно было достаточно хищным и опытным, оно выплевывало пулю за пулей, пока сухие щелчки не застучали впустую.
   – Рена, ну ты эта… амазонка! – вспомнил слово Саня.
   Шумно вспомнил, в полный голос. Я осторожно приоткрыла один глаз. Над полянкой, высоко и чуть в стороне, плыл сизый дым. Воняло преотвратно. Удача бежала ровно, обыденно, бледненькими реденькими кудряшками облаков. Над самым носом укоризненно качалась еловая лапа.
   – Кто же вам, дети вы непутевые, оружие дал? – возмутился поодаль старый маг. – Это же форменное безобразие! Так нелепо и окончательно не везет даже круглым дуракам! А я, между прочим, числюсь умным. И дипломы имею по указанному поводу, всю стенку ими заклеил, на обоях изрядно экономлю.
   Он прошел к нам и появился в поле зрения на фоне неба, отчего выглядел огромным и солидным. Поклонился мне, лукаво щурясь и пряча смех.
   – Ректор высшего колледжа магии, Марк Юнц, – сообщил маг, подавая руку.
   Неудобно как-то. Я его спасла – а вот лежу как бревно и панически боюсь глянуть на поляну. А вдруг я их всех насмерть перебила?
   – Вот еще! – рассмеялся маг. – Живы, ничего с ними не сделалось. Вставай, хватит причитать и ныть.
   – Я что, вслух? – ужаснулась я.
   – И громко, – заверил Саня, подставляя плечо. – А сперва визжала так, что все капли с веток обсыпались. У меня уши заложило. Дедушка Марк за сердце схватился. Потом мы их связали, подлецов этих. И тут ты наконец унялась, перестала хлопать глазами и орать.
   «Подлецы» обнаружились на поляне, именно там, где столь уверенно, победителями, стояли недавно. У каждого изо рта торчала здоровенная еловая шишка, обсасываемая с младенческим усердием. Полагаю, выплюнуть ее мешала магия, поскольку ни удерживающих веревок, ни ниток я не заметила. Их руки были стянуты впереди, возле груди, в молитвенно-удивленном положении. Правое плечо ворона плотно обхватывала повязка. Я в него воистину удачно попала! И не убила, и обезвредила на славу. Бывшие бубнильщики, явно маги типа «пси», имели совершенно сходные повязки. Только у одного таковая была на правом, а у второго – на левом плече.
   – В пистолете сколько пуль? – тупо уточнила я. – Семь?
   Все трое зачмокали, облизывая шишки и явно сглатывая вместе с иглами, семечками и смолой немало занятных слов.
   – Пять, – утешил меня Саня. – Две ты всадила в книжечки. Я же говорю – амазонка. Ни единого промаха. Дедушка Марк, а мы этих типов теперь удавим или зароем живьем? Я к тому, что за лопатой бежать далековато.
   Кровожадности в характере брата нет, а вот ядовитости – предостаточно. Спросил он хорошо, с достойной случая выжидательной наивностью. Младший пси поверил сразу и едва не проглотил свою шишку, даже попробовал бухнуться на колени и замычал, отыскивая взглядом ректора.
   Собственно, именно теперь до меня дошло: ректора! Милый, добрый дедушка Марк – он и есть ректор столичного колледжа. Настоящий и едва ли не самый сильный в стране маг удачи. И возможно, именно тот человек, который выгнал из колледжа папу. Шикарные сапоги ректора, пошитые из светлой замши, совершенно противоестественно сухие и чистые, уже выдавливали влагу из кочки, на которую я тупо уставилась.
   – Стрелять тяжело, – посочувствовал мне маг. – Тем более девочке, тем более такой милой и порядочной. Но ты справилась, все живы. Хватит себя грызть! Сядь вот на пенек…
   – …Съешь пирожок! – Брат был явно в восторге от дедушки Марка, он не каждому берется подыгрывать. – Ее зовут Береника. И когда она так смотрит в одну точку, то это не значит, что она молчит от страха. Она что-то обдумывает про вас.
   Маг силой усадил меня на пень и пристроился рядом, на корточках. Заглянул в лицо, потормошил за плечо. Убедившись в осмысленности ответных действий – моих охов и кивания, – усмехнулся и поманил брата:
   – Вы явно заводилы банды. Давайте излагайте толком, как сюда попали. По порядку, понятно?
   Саня задумчиво глянул в небо, потом на елку, на пленных и на бесподобные замшевые сапоги. Вытянул губы трубочкой, посвистел, потоптался. Честно пожал плечами – и ткнул пальцем в меня:
   – Я маленький, врать не умею, а что следует вам по-честному сказать, дедушка, еще не сообразил. Пусть Ренка отдувается. Она старшая, папа ее обожает и считает умницей.
   Митя и Олег покатились со смеху, ректор кое-как сохранил остатки серьезности, кивнул и с новым интересом глянул на меня. Ну что тут скажешь? Спасибо, братик! Удружил… Я повторила путь Саниного взгляда: в небо – на елку – на сапоги. Не помогло.
   – Мы услышали выстрелы, – попробовала я самую простую идею.
   – Не годится, – посочувствовал ректор. – Вот тот гаденыш – мой ученик, имя его Дмитрий, но зваться он предпочитает Демитрусом. Он и поставил стену односторонней звуковой проницаемости. Мы паровоз слышим, а там, на путях, не разберут и выстрела из пушки, если таковой раздастся на этой поляне. Давай дальше. Можешь пропустить след, вы не могли его случайно найти, мелькание одежды в ветках тоже не пойдет. Начни с того, почему ваш паровоз вообще стоит на путях. Я гнался за этими подонками так рьяно, что не тратил себя ни на какую магию, кроме прямого трассирования следа. Мой машинист сам стихийный маг с четвертого курса, и он пил эликсир двойного зрения, но наш «Летучий рок» лежит на боку, мы не успели затормозить.
   – Плохи дела, Рена, – ехидно посочувствовал мне брат. – Выход такой: или говори правду, или опять падай в обморок.
   Когда Саня так откровенен, вывод можно сделать один и сразу: он считает человека однозначно хорошим. Даже, судя по тому, как охотно жмется к боку мага, – мировецким… А я не могу и не умею видеть людей сразу и верить им с полуслова. Хоть плачь! Сейчас эти подлые типы перемигнутся и сообщат мне, что в обморок падать поздно, поскольку смотреться будет слишком недостоверно…
   – Саня, бери палку поострее и гони пленных к опушке, – посоветовал маг. – Твоя банда справится с охраной опасных врагов?
   – А что им потом будет? – прищурился брат.
   – Тюрьма как минимум, но скорее каторга, – честно ответил маг. – Они пытались украсть у нас то, что могло дать повод к большой войне и стать ее новым оружием. Дмитрий, бывший мой ученик, золото получал из-за границ Ликры. И за это золото он на задних лапках танцевал перед канцлером Прустом и его агентами. Меня, старого, тоже хотел к музыке пристрастить…
   Блеклые водянисто-голубые глаза мага блеснули настоящей злостью, смешанной с застарелой болью. И мне показалось, что следует ему поверить. Не может так переживать из-за ученика, предавшего колледж и страну, окончательно плохой человек. Саня думал так же. Он выбрал палку поострее и от души стукнул по шее Дмитрия, вынуждая подняться с поваленного ствола и топать к размытым путям.
   Ректор обернулся ко мне, слегка улыбнулся:
   – Давай поговорим спокойно и без лишних ушей. Я не намерен передавать сведения о тебе кому-либо, хотя для меня совершенно очевидно, что ты – одна из птиц удачи, как вас зовут. Чудом не замеченная и не пойманная людьми Диваны и магической полицией. Я не собираюсь разрушать это чудо. И я временами далеко не в восторге от решений нашей правительницы, ее приказы бывают спонтанными и непоследовательными. Тем не менее я учу детей магии. Это длинный разговор, и я готов изложить свою позицию, если надо. Но все-таки сперва поясни, как вы остановили поезд? Удачи для этого маловато. Удача – она вроде указателя на дороге. Ходить сама не умеет, за нее трудятся упорство и воля. Кто тебе помог? Я должен знать теперь же! Они либо хорошие люди, либо тайные агенты, тебя же подстерегающие.
   Марк Юнц смолк и устало нахохлился. Сидеть ему было неудобно и неуютно, руки опять дрожали, ректор страдал от озноба и слабости. Он нуждался в лечении и уходе, но держался и упрямо ждал моих пояснений… И я ему окончательно поверила. Встала, жестом предложила занять мой пенек и даже накинула ему на плечи свою вязаную кофту. Дрожал этот Марк все сильнее, короткий прилив сил, вызванный внезапным спасением, иссяк.
   – Судя по всему, меня почти убили пять с лишним лет назад, но я выжила. Спас мой нынешний папа, взял в семью и с тех пор оберегает. Он проклят Вдовой, у него шрам на руке. И он никакой не агент, даже не смейте так думать. Он все про меня знает. Сам велел смотреть, есть ли впереди темная удача. И остановил поезд он же.
   Марк Юнц кивнул, слабо улыбнулся сквозь новую волну дрожи, более похожей теперь на судорогу.
   – Имени не помнит? – тихо уточнил маг.
   – Нет. Мы все зовем его Королем.
   – Ничего себе прозвище, – заинтересовался маг и резко обернулся к кустам, вскидывая слабую руку.
   Кажется, в этом странном мире появился еще один человек, полагающий, что он должен опекать меня и спасать, – дедушка Марк… Приятно. Прямо на душе потеплело.
   Король вынырнул на поляну, хмуро глянул на нас. Нехорошо прищурился, изучая мага от макушки до подметок. Окончательное мнение составил еще быстрее, чем Саня, и негромко рассмеялся.
   – Ренка, ты умудрилась и тут найти подмогу! Страшная штука – детская беззащитность… особенно для порядочных людей. Здравствуйте, ваше благородие господин Юнц.
   В поклоне папы чувствовалось веселое шутовство. Того и гляди, сударем окликнет. У нас ведь как? В обычной жизни если сосед и приятель, значит, сударь, а чуть к официальности потянуло – уже господин, да еще с добавлением звания или должности.
   – Не изволите ли поиграть в паровозик и покататься на чумазой королевской шее? – продолжил шутку отец.
   Ректор хрипло и как-то неловко проглотил комок. Прокашлялся, с недоумением рассматривая Короля, и молча кивнул. Идти своими ногами, папа оказался прав, он уже не мог. На шею отец его сажать не стал. Бережно подхватил на руки, как ребенка, и понес в сторону путей.
   – У нас в хвосте стоит под парами «Зеленая стрела», – сообщил на ходу Король. – Изволите забрать именем высокой магии?
   – И что, пожилому человеку нельзя уже отдохнуть одну ночку в тепле? – капризно удивился Юнц. – Кар… э-э-э… да как же тебя там? Король, да?
   – Вроде бы, – заинтересованно прищурился отец. – Хм-м, вам известны иные варианты моего имени? Это, кстати, не вы меня выгнали со второго курса колледжа? Подробностей не помню, но такое возможно. Или не со второго, но я учился в колледже, точно.
   – Ты ровно ничего не должен помнить, если шрам широк, – задумчиво сообщил маг.
   Папа тотчас остановился, прислонил мага к стволу ближнего дерева, раскрыл ладонь и показал шрам. Маг удивленно хмыкнул:
   – Ты разговаривать связно и то не должен… хотя упрямство – оно порой сильнее магии. Одно скажу, чтобы не спугнуть возможное, но маловероятное: если неснимаемое проклятие сбоит, тем более нет смысла проявлять пустое любопытство. Столь плотно укутанное прошлое без крайней нужды не расчехлить. А колыхнула его ткань эта вот птичка Береничка… И запомни, если подобное посильно снять, то лишь ей одной.
   Отец заинтересованно шевельнул бровью и не стал задавать новых вопросов. Я слегка отстала и шла последней, суетливо сминая ткань и усердно стараясь как можно лучше спрятать пистолет. Почему у меня его до сих пор никто не забрал? Потому, что всем по-прежнему некогда.
   По краю насыпи туда-сюда метался, ужасно хромая и поминутно хватаясь за голову, совсем молодой парень в черной кожаной куртке с наплечной нашивкой магического депо. Не иначе машинист «Летучего рока». Увидев нас, он попробовал спуститься в илистую промоину, но был непочтительно изловлен за шиворот Михеем. Кстати, своевременно: нога у парня неловко подломилась – и он стал заваливаться в грязь. Помощник Короля подхватил парня, уволок, посадил на ступеньку вагонной лестницы, ведущей в тамбур, и загудел своим низким голосом, советуя не суетиться: худшее-то позади. Поблизости стайкой кружили Санины малыши, им один вид великолепной кожанки уже был в радость.
   – Учитель, – судорожно выдохнул парень, снова вскакивая навстречу поднимающемуся по насыпи Королю, а точнее, ректору у него на руках, – простите, моя вина. Придавило углем – пока выбрался, пока досюда доплелся. Как в бреду, и шел я по той стороне путей… Меня мальчишки из леса вывели, без них бы и не доковылял. Стыдно. Отчисляйте, никуда я не годен.
   Марк Юнц с сомнением хмыкнул, попросил усадить его на ту же лестницу и заинтересованно рассмотрел понурого ученика. А следом и Ваську, гордого и сияющего: ведь всамделишного мага спас, – значит, не хуже Сани! Потом ректор едва приметно шевельнул рукой – я заметила лишь потому, что снова блеснула удача.
   – Метки для поезда ты развесил? – мягко, но настойчиво уточнил ректор. – Почему такие тусклые?
   – Я? – удивился обладатель куртки и даже зажмурился от недоумения. – Тусклые?
   Впрочем, если он и был нелучшим магом, то учеником оказался вполне толковым, сообразительным и надежным. Покрутил головой, обнаружил метки – пару красных поперечных лучей, перекрывающих путь возле промоины. Я восторженно охнула. Никогда не слышала и не предполагала, что маг может совмещать талант удачи и способности пси. Все вокруг поверили своим глазам! И мгновением позже стали дружно толковать о том, что метки слабые, на фоне неба тусклые, а на фоне леса и вовсе едва различимы, что молодой маг – недоучка и точно схалтурил.
   Только я-то с паровоза смотрела вперед и знаю: не было меток! Сам ректор Марк их создал, сам и поселил в сознании путейцев сомнение, извращающее память. Обошлось ему содеянное недешево – серый сидит, в законченного старика превратился за пару минут, на коже проступила уродливая желтизна.
   – Простите, учитель, – громче и увереннее взвыл недоученный маг, осознавая отведенную ему Юнцем роль. – Виноват. Сил не хватило, надо было ярче их сделать. Я поторопился, а после меня уж засыпало углем, сознание поплыло – и вот не удержал плотность свечения… Но вы же знаете, оптика не моя специальность.
   Блеклые глаза ректора взирали на догадливого ученика с благожелательной укоризной, и тот старался вовсю, шумно каялся, наполняя уверенностью и деталями новую память путейцев. Теперь все сознавали: лучи были тут уже давно, но никем, кроме Короля, замечены не были.
 
   От хвостовых вагонов, слаженно хрустя гравием, стали надвигаться шаги нескольких человек. Я обернулась вместе с прочими нашими – и увидела их. Шли впятером, и первым – машинист, вооруженный очередным пистолетом. Видимо, сегодня такой день: решительно все с оружием… Внешность машиниста «Стрелы» была незабываемой. Потому что так разукрашивать синяками – Михей шепнул об этом громким, гудящим басом – может только Король. Светло-серые глаза в темно-лиловом обрамлении сплошной припухлости – зрелище яркое и памятное.
   – Ты арестован, мерзавец! – издалека рявкнул обладатель безупречных синяков. – Под суд! На каторгу, если я тебя на месте не застрелю. У меня приказ! Мы…
   – Ух ты, весело-то как у вас, – слабо, но искренне обрадовался ректор. – Прямо не хочется вмешиваться. – Кар… э-э-э…
   – Король, – догадался поправить отец.
   – Ага, Король, – кивнул Марк. – Без некоторых отчисленных стало так скучно в колледже, ну не могу не пожаловаться! Лешенька, мальчик мой, посмотри и поучись, как полагается бить морду. Хотя бы имей в виду, к чему следует стремиться… Почти двадцать лет в колледже нет классических синяков. Я тоскую.
   Машинист «Стрелы» предоставил отличную возможность для изучения «классических синяков», поскольку рассмотрел мага и замер на полушаге, с нелепо перекошенным лицом и пистолетом, нацеленным прямо в господина ректора… По мере того как машинист осознавал последний факт, его кожа все более приобретала ужасающий, неравномерно синий тон.
   – Может, помрет? – понадеялся Саня, выныривая откуда-то из-под вагона и подавая ректору теплый чай с медом в здоровенной, толстостенной кружке. – Дедушка Марк, вы его крепко магией душите? Так ему!
   Ректор заинтересованно глянул на своего спасителя, выпил настой, похлопал по ступеньке, приглашая моего расторопного брата сесть рядом, и обнял мальчика за плечи, не позволяя снова убежать.
   – Учитель, я пойду воспитаю этого? – предложил младший маг, восторженно рассматривая синяки. – О сигнальных лучах расскажу, зрение его проверю, о приказе растолкую… и все прочее. Когда мы отбываем?
   – Ты и подслеповатые невежды – немедленно. Доберешься до работающего телеграфа, вызовешь сюда группу пси. Адресата ты знаешь, ему и сообщи, иную полицию и прочих в дело не вмешивать, – строго приказал ректор. – Я дождусь вас тут. Пострадал я, едва дышу. Опять же пленным нужна охрана.
   – И как сильно торопиться вам на помощь? – задумался догадливый ученик.
   – Весьма усердно, укладываясь в целые сутки, – отозвался Марк Юнц.
   – Завтра к ночи ждите, – твердо обещал молодой маг, отбирая пистолет у машиниста «Стрелы» и разворачивая его самого лицом к паровозу. – Все сделаю как следует.
   Он ушел, толкая в спины своих новых подчиненных. Со стороны «Букашки» подошел Михаил Семенович, вежливо поклонился ректору, представился и пригласил занять гостевое купе в своем вагоне. Юнца уложили на удобные носилки, укутали в шерстяное одеяло и понесли. Ректор слабо махнул нам всем левой рукой, точнее, отмахнулся от нас, признавая, что нуждается в отдыхе. Санину ладошку он крепко сжимал правой рукой, и брат гордо прошествовал мимо взрослых, сопровождая носилки.
   Ну и пусть! Я прижалась щекой к папиному плечу. Сунула ему в руку пистолет, наконец-то избавляясь от опасной штуковины, и подумала, что колледж магии должен быть неплохим местечком. Судя по всему, у ректора есть толковые ученики, а мой папа, кажется, когда-то был любимым и незабвенным. Старик так смешно каркает, глядя на него. Что бы это могло быть за имя? Карп? Фу-у, хуже Клюквы… Может, прозвище? Тогда и вовсе не угадать. Отец, накрыв рукой плечи, повел меня домой.
   – Давай попробуем спокойно пообедать, – предложил он. – Потому что, я полагаю, потом нас позовут в «семерку».
   – А чего он в Саню вцепился? – запереживала я.
   – В школу при колледже по особому распоряжению Юнца берут с девяти лет, если не ошибаюсь, – поморщился Король. – Кажется, господин ректор рассчитывает улучшить качество столичных синяков в перспективе. Рена, что мы скажем маме? – Он вздохнул и виновато повел плечом. – А уж что скажет нам наша мама…
 
   Мама о далеких перспективах пока не задумывалась. Она уже подмела с пола осколки трех чашек, разбитых при торможении, разогрела обед и ждала нас, вывесив на ручку двери полотенце, выставив рядом здоровенный таз и ведерко с прохладной водой. К обеду допустила получасом позже – чистых, наряженных в свежее и праздничное. Погрозила отцу жирно блестящей ложкой:
   – Что хочешь делай, хоть ректору синяки ставь, коль они ему в радость, но мою Ренку и эту Тому переведи в наилучший пансион. Знаю я тебя, чертеняку бестолкового, для себя просить не умеешь. А надо! Глянула я и письмо, и рисуночки. Школа ее – натуральное дерьмо. Девочке там плохо. Ренке будет не лучше.
   – Лена…
   – Что – Лена? – всерьез взъелась мама. – Я только правду сказала. И читать уметь не надо, чтобы понять: плакала она над письмом. Девчонок поселишь за внутреннюю окружную, от столицы не далее пятидесяти верст, или этих новых «километров», которыми велено считать уже десять лет. Все понял? Не справишься, сама займусь. Осветительное масло проверять мы горазды, а вот родное дитя пристроить к делу – не в силах.
   Мама гордо поправила волосы и едва приметно подмигнула мне. В своей победе она не сомневалась. И ей очень нравилась, мне ли не знать, безропотность Короля, принимающего к исполнению более ни для кого не разрешимые поручения. Ее поручения!
   Мне стало тепло, к горлу подкатил горячий меховой шарик. Я прекрасно знаю, что здесь считаюсь родной, но все равно каждый раз тихо радуюсь праву называться дочкой Лены и Короля, быть частью этой семьи, лучшей на свете, несмотря на проклятие, на наш нищенский быт, бесконечную дорогу и тяжелую работу, присутствие всяких там Тонек и Алесек… Ну кому я стану задавать свои вопросы в пансионе? Я с тоской глянула на отца. Он, кажется, понял и грустно улыбнулся. Ему ведь тоже будет скучно без меня, а скоро и Саню увезет хитрюга ректор.
   – Чай у Михаила Семеновича попьете, – сказала мама, с немалым огорчением рассматривая трещину на чашке. – Надо отца попросить, чтобы устроил в полках крепления для посуды. Надо же, моя любимая, мама подарила.
   Лена жалобно глянула на Короля. Склеивать трещины нельзя, в них все равно останется след темной удачи, надломившей целостность предмета, подточившей его суть. Возникнет ущерб: испортится настроение после чаепития, участятся ссоры в доме. Угостить незнакомого человека, вынести ему воду в надтреснутой чашке – это в нашей стране прямое оскорбление, не меньше.
   – Нет в ней ущерба, – пожала плечами я, рассматривая чашку. – Может, показать дедушке Марку?
   – Покажи, – согласилась мама.
   Бережно завернув чашку в чистое полотенце, он передала ее мне, и мы с отцом пошли в седьмой вагон, каждый со своим поручением. Полагаю, что мое – важнее. Подумаешь, тот пансион или другой. Я дочь Короля, не пропаду, и плакать мы с незнакомой Томой не станем, отучу. А вот жить возле столицы… ну ладно, себе могу сказать, но шепотом: побаиваюсь. Если Юнц раскусил меня в одно мгновение, не окажутся ли излишне глазастыми и иные маги? Опять же день за днем на одном месте, постоянно общаясь с одними и теми же людьми. А ну как рассмотрят они мою излишнюю везучесть?
   – Пап, стоит ли нас переводить в столицу?
   – Малыш, ты плохо понимаешь, что такое город, – отозвался отец. – Мама у нас мудрая, она права. В убогом и малолюдном захолустье ты заметна, как единственная сортовая роза в заброшенном саду. Большой город набит людьми, там друг к другу относятся без внимания. Порой соседей по имени не знают, в лицо не опознают. Ты просто не стреляй в пансионе из пистолета, не устраивай показательных драк и не играй в карты.
   – Но папа, я никогда…
   – Именно, – хохотнул Король. – Пока за картежным столом не замечена. Прочее же ты проделала блестяще. Даже для поезда слишком приметно, настолько, что я буду изо всех сил стараться ускорить твой отъезд к Тамаре.
   Пришлось молча кивнуть. Он прав, как всегда.
   Гостевое купе встретило нас полнейшим невниманием к самому факту нашего появления. Ректор полулежал на диване: ворох подушек за спиной, огромная медная грелка в ногах, сам укутан парой шерстяных пледов – розовый, сытый и помолодевший. Саня пристроился рядом, рассыпав по пледу свои сокровища из знаменитой банки. И вместе с новым дедушкой восторженно наблюдал за ожившим оловянным солдатиком. Тот по команде брал на караул, щелкал каблуками и поднимал к губам рожок. Стеклянные шарики, сверкая и испуская разноцветные лучи, крутились хороводом по пледу. На пуговице переливалась карта рельсовых путей. Свечной огарок имел на кончике фитиля негасимое синеватое холодное пламя…
   – Так мы твердо обо всем договорились? – уточнил Марк, гладя брата по кудрявой голове.
   – Слово, – веско кивнул Саня, выворачиваясь из-под руки. Он же не маленький!
   – Я тебя заранее запишу в группу, – улыбнулся ректор. – Пропуск не потеряешь?
   – А маме и говорить не надо? – возмутилась я.
   Саня глянул на предательницу-сестру исподлобья. Ничего, пусть помучается. Кто меня заложил с потрохами сегодня на поляне? «Я маленький, ее спросите…»
   – У меня же будет профессия в руках, – сразил нас Саня наповал. – Мама скажет, что папа не умеет просить за детей, а родную кровь надо пристраивать к достойному делу.
   Отец согнулся пополам и кое-как нащупал диван, задыхаясь от хохота. Я застыла в нелепой позе. Ведь практически дословно, ну что тут скажешь в ответ?
   – Паразит, – ласково похвалила я его. – Иди домой, порадуй маму. Только прежде уточни у своего нового дедушки, может ли он склеить чашку.
   Я развернула полотенце и передала ректору дорогую для мамы вещь. Юнц пробежался пальцами по краю, ощупал ручку и погладил донышко:
   – Ущерба не опасаешься?
   – Вот еще! Никакой темной удачи в ней нет. Просто мы резко затормозили.
   – Все верно, – согласился он, усердно потер трещину ногтем, словно старался ее сколупнуть. И точно – хрустнула, скрипнула и исчезла.
   – Спасибо.
   – Заодно заклял на неразбиваемость, – великодушно сообщил Марк Юнц.
   И я окончательно уверовала в то, что он очень хороший человек. Разве плохой с его-то возможностями и званием станет вообще и тем более теперь, в крайнем утомлении, тратить силы на старую чашку, солдатиков и пуговицы? А еще рисковать своим положением, спасая ремпоезд от внезапного нашествия полиции, да еще не обычной, а самой опасной, с магами и дознавателями. Можно не сомневаться: сегодня ночью никто не будет спать. Михей уже теперь обходит вагоны и безжалостно собирает все «нелегальное», требует разыскать паспорта и разъясняет, кому и что следует говорить. Ищет убежище для недавно принятых людей со сложным прошлым и тех, кого могут отослать после проверки по разоренным неурожаем голодным селам. Михаил Семенович просматривает документы и уточняет отчеты, дед и мастер-ремонтник сверяют записи по обслуживанию паровоза – и так далее. Отец выйдет из этого купе и тоже присоединится к сосредоточенной и несуетливой спешке. Маг дал нам много времени – целые сутки, а то и больше. Настоящее чудо!