Олди Генри Лайон. Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж

Олди Генри Лайон
Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж

   Генри Лайон Олди
   Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж
   Однажды Влад Снегирь, модный писатель-фантаст и легкомысленный молодой человек, узнает, что теперь он - рыцарь Ордена Святого Бестселлера. Сочтя это дурной шуткой, Влад ошибся. Потому что впереди у него были девять кругов весьма своеобразного "процесса", дружба с Серебряной Гарпией, превращение в Лучшего-из-Людей, знакомство с Книжным Червем и деловое предложение "убить героя". Новый роман Олди - странный, удивительный, неожиданный, насквозь пронизан поэзией и глубоко личный "оптимистический трагифарс".
   Итак, пять правил писательского успеха:
   первое: вы должны писать;
   второе: вы должны заканчивать написанное;
   третье: вы должны воздерживаться от переделки, кроме случаев, когда на изменениях настаивает редактор;
   четвертое: вы должны выйти с вашим произведением на рынок;
   пятое: вы должны держать его на рынке, пока его не купят.
   Р. Э. Хайнлайн.
   Как стать фантастом
   (лекция, 1973 г., Аннаполис)
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   СНЕГИРЬ - ПТИЦА ГОРДАЯ
   Говоря по существу: к черту фантазию, она не нужна, она не помогает нам заглянуть дальше собственного носа, если бока ее не вздрагивают, как у ретивого охотничьего пса.
   Карел Чапек
   I. СОНЕТ О БОЛЬНОМ ВОПРОСЕ (эрзац-пролог)
   Я - пасынок Большой Литературы.
   Ропщу ночами и не сплю с женой.
   Скажите, с кем вы, мастера культуры?!
   Не знаю, с кем, но только не со мной.
   II. ОТСЕБЯТИНА: "ЛУЧШИЙ-ИЗ-ЛЮДЕЙ"
   Талантов особых за автором не числится, стилем Бог не наградил, воображения невеликого, потому и решил уж так соригинальничать, до того поразить читателя новизною, чтоб век не опомнился. Поразил. Для кого писано-то? Сдается, что специально сатирическому журналу на поживу...
   Из рецензий на книги В. Снегиря
   Боже, как мне надоела эта гнусная каморка в храме Тетушки Кривой на окраине Ла-Ланга! Паутина, хлопья пыли, запах плесени и фруктов, мирно сгнивших за стенами, тяжкий аромат сандала - от курений даже стены, даже камень ноздреватый пропитала злая сладость, мать ее и перемать...
   Будучи раздражен или волнуясь, я всегда начинаю мыслить белым хореем. Компенсаторная функция психики вместо банальщины "лексического ненормата". Дактиль для сугреву, амфибрахий - дом казенный, дорога дальняя, анапестом я похмеляюсь, а если после пятой-шестой стопки кубарем скатываюсь в ямб ("ямбец", как шутила Настя до развода), то однозначно - скоро дам кому-то в морду. К счастью, под рукой нет ни подходящей морды, ни поводов для ямба. Под рукой, под ногой, я озябший и нагой...
   Честно говоря, под рукой вообще ничего нет, кроме холщовых портков с безрукавкой, которые я мрачно натягиваю на вопиющий от сквозняков организм. Присаживаюсь на сундучок с храмовой утварью. Острый угол крышки - резьба по кипарису: Старец-Облако злобствует на упившихся Вержегромцев - врезается в ягодицу. Сижу, брюзжу. Без особого энтузиазма: могло быть хуже. И было. Думаю, редкому демиургу вульгарис довелось приложить столь титанические усилия, дабы обзавестись каморкой, вся ценность каковой - укромность. Возжелав натворить сей шедевр зодчества, я долго чесал в затылке и вычесал нашествие диких бендулов, захлебнувшееся в конце Эры Удрученья под дубиной партизанской войны и мощью военного гения Виджай-Ниграма Лопоухого, прозванного злопыхателями Слоном. Мучаясь страхом, что бендулы разграбят и без того нищий храм, тогдашний настоятель - рехнувшийся на почве аскезы скопец-извращенец - велел отвести угол за алтарем Кривой Тетушки под тайник, спрятал там часть пожертвований, утварь и одежду, после чего отравил строителей пыльцой шмель-бобов, во избежание... Сам же над трупами сублимировал муки совести, поднял их в мозжечок по каналу Дуй-Для и удалился во Свояси, завершив цепь рождений.
   Как ни странно, идея прижилась, пролог "Лучшего-из-Людей" схавал и благополучно переварил нововведения, отторгнув лишь муки совести (видимо, за недостоверностью...), а я наконец смог прекратить свои явления народу голышом. Заодно сделав храм заброшенным, посещаемым лишь редкими неудачниками, рискнувшими воззвать к Кривой Тетушке, - для пущей надежности.
   Короче, спи спокойно, дорогой товарищ.
   Прихватив на память ларчик из посеребренного олова, трогаю спусковой камень. Умели строить покойнички! Сперва в глухой стене образуется еле заметная щель, позволяя осмотреть молельню. Если торчат посетители, надо снова тронуть спуск - и в тишине каморки дождаться ухода незваных гостей. Мне везет: перед алтарем никого нет. Снаружи течет сырой кисель рассвета, вымазывая известкой деревянные колонны портика. Щель расширяется, приглашая окунуться в прохладу утра. Следовало бы, конечно, натворить какую-нибудь шубейку, но сразу не подумал, а теперь поздно. Хорошо хоть климат в Ла-Ланге теплый. Даже жаркий.
   Это я молодец, без ложной скромности.
   Когда иду через сад, собаки уже ждут. Здоровенный барбос Чудик-Юдик с достоинством метит территорию, задрав косматую лапу. Между прочим, черный терьер, "собака Сталина". За вожаком, разлегшись на травке, сладко зевают два министра: кусачий чау-чау Брыль и шарпей Мордач 1-й. Дальше верноподданные шавки. Борзые, сеттеры, ризеншнауцеры, левретки, пекинесы, бульдоги... Что показательно, ни одной дворняги. Дворняг, приносящих в дом счастье на пять поколений, в Ла-Ланге можно купить лишь за сотню казенных башликов, и выгнать сокровище на улицу не решится самый закоренелый кинофоб. Ибо месть богов неотвратима. Помнится, я страшно гордился выдумкой. Дела давно минувших дней... Троица лидеров с достоинством ждет ритуала дружбы. Лобызанье с Чудиком-Юдиком, шутейная свалка с Брылькой, а шарпею надо будет натянуть на голову всю шкуру с задницы. Мордач это любит. Еще в первую встречу, разорвав добычу вдребезги, но не сумев отобедать по причине "пшика" (о "пшике" позже...), псины прониклись ко мне гигантским уважением. Оставив в дальнейшем любые попытки насилия.
   - Ух вы мои... зубастые, злющие...
   Все. Можно идти дальше.
   У меня в наличии уйма планов. Обменять ларчик на обед в харчме старого Хун-Хуза, ущипнуть за грудь пышку-служаночку, послушать сплетни. В разговоры не встревать: к тихим бродягам здесь относятся равнодушно, это выяснилось еще с первого визита к Хун-Хузу. Выпить манговой фьюшки. Лучше светлой, она кислее. Почуяв приближение "пшика", слинять обратно в храм. Или хотя бы выйти из харчмы. Я столь явственно представляю будущие действия, что кажется, будто они уже в прошлом.
   Шаткий мостик через Грязнуху.
   Пятеро людей сидят на корточках возле шалаша курьих пастухов. По углам пентаграммы, начерченной палкой прямо на земле. Бояться, в сущности, нечего, но ноги каменеют, а на лбу выступает испарина. Взятки с меня гладки, убивать не за что, да и бесперспективно оно - убивать меня, беднягу, тихо шедшего куда-то... Липкий ужас, ты откуда? Страх, скажи: откуда взялся? Почему я робко прячу тело жирное в кустарник, где колючек много больше, чем желал бы обнаружить?! Я от белого хорея заикаюсь и дурею, в панике, объявшей душу, я смотрю исподтишка - пять недвижных, пять спокойных, пять в широкополых шляпах, пять в плащах без капюшонов. Словно пятерня ладони перед сжатием в кулак.
   - Вот она!
   И в мертвой хватке, тихо взявшись ниоткуда - закричав, забившись! тело, ослепляя белизной...
   III. УЛ. ГЕРОЕВ ЧУКОТКИ. 26, КВ. 31. С ПЕРЕРЫВОМ НА ЧЕРЕПНО-МОЗГОВОЕ
   Мне кажется, Влад Снегирь прекратил творчество и начал зарабатывание денег. Если его ранние книги создают настоящий театр, с вешалкой, подмостками и актерами, то последние тексты... Да, есть вешалка, подмостки и актеры, но театр - кукольный. Сложил, сунул в карман, пошел дальше. С каждой книгой - все хуже. Причину можно изложить очень коротко: эксплуатация одного набора психологических профилей персонажей и одного стиля.
   Из отзывов читателей
   Сдох, скис, исписался!
   Кураж, где ты?! - не говоря о таланте, которого у меня, видать, сроду не водилось. Кураж, тираж...
   Мираж.
   Работа стояла насмерть, как ополченцы на стенах осажденной Дангопеи. Надо было брать город штурмом, учинять резню в переулках и, после дозы подвигов, - гнать наивного лопуха Бут-Бутана, Куриного Льва, дальше, за Канборнский хребет, в поисках расчлененки Лучшего-из-Людей. Особых препятствий вроде бы не предвиделось. В смысле, у меня, любимого не предвиделось. Зато героям звезды обещали кузькину мать по полной программе. В плане черным по белому: засада горных гульденов, чернокожий маг-психопат - адепт секты Насильственного Милосердия, Ущелье Безнадежно-Входящих (непременно с заглавных букв, назло надменному эстету!)... Бери перо, ваяй нетленку. А тут, нате-здрасте, приступ творческой импотенции. Битвы-байты-килобайты, весь этот квест задрипанный вдруг опостылел до тошноты: фальшь, чушь, высосано из оттопыренного пальца. Мир гнилой, персонажи - картон Жидачевского комбината...
   И я, автор, кумир молодежи - шабашник-графоман.
   Прошу не любить и не жаловать.
   Душно, братцы. Скучно. Яду мне, яду!.. Сдохни герои от чумки - по барабану. В расстроенных чувствах, с горя-облома, сунулся в сеть. Выкачал почту: фигня. Маета и томление духа. "Дарагой Влад пеши больше я от тебя балдю. Твой фан Godzilla". Куча спама. Ага, повторное приглашение на конвент. Оргкомитет? - нет, от издателя. Чего волнуешься, барин? Неужто я, "дарагой Влад", такое "большое ЦэБэ"?! Приеду, кормилец, приеду, и водочки с тобой выпью, и бумажечки подпишу, бумажулечки, бумажоночки... Не уведомили тебя, болезного? Исстрадался весь?! Хорошо, лови персональную цидулю: так, и так, и растак, буду. С благодарностью за хлопоты. С уважением. С наилучшими пожеланиями. И подпись: Влад Снегирь.
   Уехало.
   По форумам лазить раздумал - при моем теперешнем сплине от ихнего бардака одно расстройство желудка. Возьмут слово "жопа", хохмачи виртуальные, повторят раз триста и сообщают: "Интегральные характеристики предложенного текста позволяют утверждать, что автором отрывка с вероятностью 62% является Влад Снегирь..." Это, значит, тонкая шутка. Пиршество интеллекта. Короче, закрыл окно "Netscape", чтоб не дуло. Тупо воззрился на последний абзац текста, видя отчетливый кукиш с маком. Слушайте, а кто придумал это мерзкое слово: "абзац"?! Небось мизантроп и параноик, убийца тараканов. Ладно, долой рефлексию и ура творчеству. Итак:
   "Град стрел ливнем обрушился на северные башни. Казалось, сам камень древнего города взвыл от боли. Но мужество защитников было крепче камня: пекари, сукновалы, дубильщики и ювелиры, - вооруженные кое-как, наспех, неумелые, но яростные, дангопейцы держали борону..."
   Подумал.
   Исправил "борону" на "оборону". Поржал над "град - ливнем".
   И грохнул всю эту чепуху на фиг.
   Лечь, что ли, вздремнуть? И видеть сны, быть может? Боже, как мне надоела эта тесная каморка!.. Перетрудился, инженер душ? Вместо штурма и квеста, столь возлюбленных мудрым фаном Godzilloй, вместо верного куска хлеба, - о чем изволите грезить? О храме Кривой Тетушки? О вшивом городишке Ла-Ланг, который твои герои благополучно покинули еще в первой части романа? Трехскатные крыши, крытые дубленой кожурой местных арбузов, Чудик-Юдик со стаей, пентаграмма из людей в плащах... Загадочная штука наше подсознание. А мое подсознание и вовсе тайна великая. Ну, сны. Чудеса мозговой грыжи. Ура, я сбрендил! Плевать на штурм Дангопеи! - желаю странного. Тишина, оскомина манговой фьюшки, тайник за алтарем, настроение вместо действия, белый-белый хорей... Я-то, может, и желаю, а Его Величество Сюжет быком прет в Дангопею, под град стрел, который ливнем, и с бороной наперевес!
   ...Стоп, машина!
   А кто, собственно, сказал, что герои непременно должны идти куда подальше? Я сказал?! Так я личность творческая, непредсказуемая. Пускай Бут-Бутан найдет левую ногу или печенку Лучшего-из-Людей не в замке рыцарей Круглого Ствола, а в родимом Ла-Ланге! Опять же блестящий поворот: когда герои одолели три четверти пути, развернуть их и пинками погнать обратно! "Оригинально-с!" (c) поручик Ржевский. Нужна лишь веская причина, дабы обратить квестунов вспять: знамение, пророчество, глас из колодца: "Я, великий бог Ахура-Вольво, истинно реку вам..."
   Телефон, тварь голосистая, заорал как раз поперек вдохновенья.
   - Ой, Вова! Ой! Ой, горечко-то!
   - Доброе утро, Анна Ильинична.
   Это надолго. Все время забываю, кем мне приходится свекровь родной сестры. Седьмая вода на киселе? Кладу трубку на стол: Анна Ильинична мастер монолога. Поддакивать необязательно, она сама справится. Небось молоко сбежало, а Танька на работе, а Эсфирь Остаповна говорит, что СПИД чума на оба ихних дома, и скоро квартплата подорожает, потому как террористы, и все депутаты - обман зрения...
   - Ой, бурулька! Здорова така бурулька!.. Вовочка, ты чуешь? Аж сердце захолонуло! Я валокордину накапала...
   Похоже, малой кровью не отделаюсь.
   - Ну, вызовите "Скорую", если сердце!
   - Та уже ж! "Скорая" Танечку и забрала...
   - М-мать! Нет, это я не вам... Что с Танькой?!
   - Та кажу ж: бурулька! Як ляпнулась, гадюка... Ой, божечки! А Костик, шоб он сказывся, на конхверенции, а Ладочка бухыкает, лобик горяченький, я выйти не можу...
   - Куда увезли? В неотложку?!
   - Ой, Вовочка!
   Ой... Это она права. Таки ой.
   * * *
   Выметаясь к пастбищу такси, я опасливо косился на чудовищные фаллосы изо льда - крыши и карнизы были сплошь усеяны этими подарочками февраля. Черт побери, а почему они в Москве - сосульки, а у нас - бурульки? Потому что в Москве их сосут, а у нас ими бурят? Буровят?! Бурулят?! Особенно если этажа с шестого забурулит...
   - К неотложке, шеф!
   - Поехали. "Маячок"! Я 35-16! Везу клиента в неотложку!
   - Счастливого пути вам и пассажирам! Всю дорогу я был благодарен "Маячку" за ласку. Жирную гиппопотамшу в гардеробе больницы угнетала лень. Вставать лень, куртку мою на крючок вешать лень, номерок выдавать... Ее ожидал раскрытый на середине супер-пупер-бестселлер. "Купе?.." - я присмотрелся. Нет, хуже. "Купель Купидона-2", серия "Мини-шарм": на обложке раскинулась томная от недосыпа дива, сплошь объята знойным мачо. На правой руке у мачо было шесть пальцев. Знакомые шуточки: Сева Ермаш, мой приятель-художник, замучившись с доставучим худредом, дождался приема работ и выхода книги в свет, сунул худреду в нос свежий, пахнущий краской экземпляр: "Считай!" "Что считай?!" - изумился худред. "Пальцы!" И когда худред обнаружил у всех персонажей на всех утвержденных им иллюстрациях по шесть пальцев, Сева сладострастно возопил: "Вот! Вот!!! Твое, козел, дело: не меня живописи учить, а пальцы заранее считать!"
   Гулко возвратясь, гиппопотамша швырнула номерок на стойку, как собаке кость, - и с разбегу нырнула обратно в "Купель".
   Аж брызги до потолка.
   Где у них тут журнал приема? Тощенькая бабуся на санпропускнике шуршит страницами: в семь сорок утра... Татьяна Беглова... черепно-мозговое, палата №6...
   Символичность номера угнетает.
   Но недолго.
   Наглость - второе счастье. Свернув за угол, быстро облачаюсь в белый халат - память о проказах юности. Еще учась на третьем курсе бурсы, бегал сюда проведывать душеньку-медичку, маскируясь под белую и пушистую ниндзю-черепашку. Тут главное: спецодежду нацепил, морду кирпичом - и вперед, "с лица необщим выраженьем". Верней, с общим. Тогда примут за мед-брата. Что ж, Влад Снегирь, умов властитель, тряхнем стариной? Сейчас, пожалуй, и за врача сойду. У вас, больной, гангрена левого полушария! Клавочка, запишите: гильотина, УВЧ и пассировать в масле до появления золотистой корочки!..
   Так, второй этаж, черепно-мозговое отделение. Матовая стеклянная дверь. Сбоку от входа грозится сакраментальное "Посторонним В.". Минздрав предупреждал: вторжение опасно для нашего здоровья. Плевать! Все его не замечали, а проворный Белый Ниндзя резво шел по коридору. Морщась, воздухом дышал он: пахнет супом, пахнет хлоркой, страхом, потом... Ненавижу эти запахи больницы! До сих пор я удивляюсь: как больные человеки могут оживать в миазмах?..
   Это у меня нервное. Волнуюсь я за Таньку. До чертиков волнуюсь. До зубной боли. Вот и веселю сам себя, подзуживаю, строю карточный домик шуточек: несмешно, глупо, а помогает.
   Давно проверил: помогает.
   Все лучше, чем ныть.
   - Простите, доктор, а Генрих Константинович сегодня со скольких?
   - Генриха Константиновича не будет от стольких до воскресенья. Он улетел в Буркина-Фасо, на симпозиум трепанологов. Но обещал вернуться. Милый, милый...
   Тетка в мятой пижаме моргает коровьими ресницами.
   Белый Ниндзя удаляется.
   Вот и палата номер шесть. Осторожно приоткрываю дверь на два пальца. Воображение со злорадством садиста рисует: бинты, кровь на виске, всхлипы товарок по несчастью. Бесчувственное тело трогательно свернулось калачиком под простыней. На простыне - казенный штамп. Синий-синий, будто гематома. Танька, бедолага, младше меня на десять лет и все норовила догнать: рано замуж выскочила, рано Ладочку родила...
   - ...нет, чувихи, прикидываете?! Без машинки, без оверлока, двое суток как проклятая!..
   Меня накрывает звуковая волна. Знакомая с отрочества. Вот она, сестрица моя, бурулькой ушибленная, - на койке у окна. Тараторит без умолку. А свекровь рыдала: помирает, ухи просит... Ага, разбежались!
   Решительно вторгаюсь в палату.
   - Привет, Танюха! Как жизнь молодая? Были б мозги, было б сотрясение?!
   - Вовка! Привет! Вечно ты со своими приколами... У тебя часы есть? Сколько времени?! Гляжу на циферблат.
   - Без четверти час. Дня, - уточняю зачем-то.
   - Ну, чувихи! Ну, даю! Четыре часа в бессознанке! А кажется, будто пару суток. Ой, Вовик, мне такие чудеса привиделись! Не поверишь! Я уже девочкам рассказала, а они смеются...
   Окидываю взглядом контингент. Три остальные койки оккупировали дамы-мадамы, из которых "девочкой" можно назвать лишь одну. С большого бодуна.
   - Вовик, зараза! - Танька обижена невниманием родного брата к ее чудесам. - Ты слушаешь или где?! Выхожу из подъезда, сворачиваю к "Лампе Аладдина" (секонд-хэнд новый, на вашем углу...), и тут рядом - бомба! Ба-бах! Я с копыт, глядь: а меня уже волокут куда-то. Голую! Я визжать, а им хоть бы хны! Пять чучмеков, блин! Ну, думаю, хорошо, если изнасилуют, а если напугают?! Улицы кривые, халупы, вонища... Ноги по дороге сбила, босиком-то. А они, гаденыши, меня продали. Как рабыню Изауру. Прикинул?! И я два дня, дура дурой, галуны к мундирам пришивала. Тупой иголкой. Все пальцы себе исколола... А эти смеются! Чувихи, вас бы туда...
   Татьяна гордо вздергивает нос. Еще бы, наши глюки - не для скуки!
   - Рабовладельцы хреновы! Прикинул, Вовик?! Четыре часа без чувств, и то отдохнуть не дали. Гады!
   "Девочки" откровенно ржут басом.
   - Что врач говорит? - Я стараюсь придать лицу озабоченное выражение, хотя Танька явно живее всех живых.
   Отставная рабыня машет рукой с ужасающим легкомыслием:
   - А ничего не говорит! Пусть только явится, коновал! Я ему... Нашел больную! Небось Жорик, - это ее шеф-цеховик, лицо кавказской ориентации, злой черкес и вождь делаваров, - матом кроет: нам сегодня партию "алясок" сдавать. Костя уехал, у Ладочки ОРЗ, свекруха, коза старая, с ней сидит... Некогда мне разлеживаться!
   - Остынь, Танюха. Полежи до завтра, расслабься. Мало ли... Не сдохнет твой Жорик с "алясками"! Я Анне Ильиничне позвоню, скажу: пусть в ателье сообщит.
   - Что вы здесь делаете? Кто вас сюда пустил? Больную нельзя беспокоить, у нее предполагается сотрясение мозга! Немедленно покиньте палату!
   Ага, мою Таньку побеспокоишь! Она сама кого угодно побеспокоит...
   Усатый айболит тянет меня за хлястик:
   - Я кому говорю?!
   - Прошу прощения... - Чуть не ляпнул: "Прощения просим, благородный дон!" - Я брат... э-э-э... сотрясенной. Мне позвонили, я сразу примчался...
   Усы айболита теряют воинственность.
   - Тем не менее я все же попрошу вас покинуть палату.
   - Да-да, конечно. Пока, Таня. Выздоравливай!
   "Сестрица Аленушка" театрально охает, притворяясь мученицей. За что и любим стрекозу.
   - Простите, вы ее лечащий врач?
   - Да.
   - Как вас зовут?
   - Генрих Константинович.
   - Генрих Константинович, можно вас буквально на пару минут? Вы понимаете, у нее в детстве была травма головы...
   За дверью палаты, угорев от смеха, хрюкают "девочки".
   * * *
   Анне Ильиничне я позвонил с мобильника, прямо из такси. Чудо-заклинание "Я с сотового!" действует на Танькину свекровь безотказно. Слово "сотовый" ассоциируется у нее со словом "мед", тот, в свою очередь, тянет за собой "рынок" и "драть три шкуры", а дальше цепочка достраивается до "оплата разговора". Такие ассоциации Анна Ильинична уважает. Meстами даже благоговеет. Посему отделался я от говорливой свекрухи быстро. Утешил, ободрил и откланялся.
   - Приехали, шеф.
   Хлопнув дверцей, выхожу в туман, мутный, как буряковый самогон.
   У подъезда топталась "сладкая парочка": знаменитый меж гражданами бомж Горец и его закадычный дружбан, спившийся котельщик Федор Михалыч. На вид два сапога, одинаковых с лица. "Я, красавица, не сексуальный маньяк, а алкаш-собеседник!" Но если котельщик ничем, кроме имени-отчества, примечателен не был, то Горец свое прозвище оправдывал со старательностью идиота. Однажды его пустили погреться на сеанс в видеозал ("точку" все равно на днях закрывали за неуплату аренды), и фильм с Кристофером Ламбертом потряс беднягу до основания. Бомж уверовал и проникся, при каждом удобном случае пересказывая сюжет всем желающим. Вплоть до собак и кошек. В его пересказе средненький "холливуд" делался эпосом древности: там царил гений, парадоксов друг. Особенно мне запомнился взрыв АТС, когда в бессмертного Ламберта, наполняя энергией, вместо молний лупили обрывки чужих разговоров. Я прям-таки обзавидовался фантазии Горца. Также бомж полюбил орать по поводу и без: "Остаться должен только один!" Здесь крылся тайный смысл, ибо неуязвимость бомжа была под стать его кинокумиру. Дважды горел в им же устроенных пожарах, попадал под грузовик-мусоросборник, огребал тяжелыми предметами по голове, страдал в зубах ротвейлеров с питбулями, травился дустом и крысиным ядом, на спор залпом выпил бутылку метанола... И всякий раз не просто оставался жив: несокрушимость его здоровья вошла в список легенд нашего района. Даже участковый Поросюк, редкой души мент, при встрече с бомжем ласково ронял: "Когда ж ты сдохнешь, падлюка?" "Падлюка" безнадежно икала, разводя руками.
   - Ы-ы-ы, Володя... - сипло поздоровался Горец, с тоской взирая на новенький кодовый замок. Плети дикого винограда, черные и сухие зимой, свисали с балконов, их вид погружал душу в пучину меланхолии. Ощутив приступ милосердия, я ткнул в нужные цифирки. Замок ответил за распальцовку, щелкнув затвором трехлинейки.
   Люмпен-приятели мигом просочились следом, в теплое нутро подъезда.
   - Мы тово... погреться. Зябко там, Володя. Мы ж, значит, культурно. Если чево, и налить можем...
   Интересное предложение. А что? С кем вы, мастера культуры? Надо быть ближе к народу. Сесть на грязную ступеньку, тяпнуть из горла "ряженки", занюхать хлебцем из мусорки. Красота!
   - Спешу, Горец. В другой раз.
   - А... ну, спеши, быстрей жизнь минет...
   Хрен с ними. Пусть греются. Лишь бы в подъезде не гадили. Хотя нет, Горец - аккуратист. Блевать непременно во двор уползал, в любом состоянии.
   Запирая за собой дверь квартиры, слышу умиротворенно-риторическое:
   - Стаканы взял?
   - Обижаешь! Эти... одноразы...
   А я, наивный, - "из горла"! Аристократический нынче бомж пошел. Рост благосостояния масс. Бокал "Губернаторской", ломтик сосиски, полуденная сиеста в гранд-подъезде... Аж завидки берут. Лечь, что ли, самому? Придавить часок-другой? Подскочил сегодня ни свет ни заря, от зевоты в такси чуть челюсть не вывихнул...
   Разумеется, телефон сразу откликнулся на эту идею гнусным мявом. Словно на шнур ему, гаду, наступили. Межгород, однако.
   - Алло!
   - Владимир Сергеевич?
   - Да, я слушаю.
   - Здравствуйте, дорогой! Это вас беспокоят из "Аксель-Принт". Заместитель главного редактора по особым вопросам.
   Судорожно пытаюсь вспомнить, как зовут моего собеседника. Я-то в издательстве большей частью с завредом по фантастике общаюсь. Нормальный парень, мы с ним давно на "ты", безо всяких "Сергеевичей".
   - Здрасьте... Простите, не помню... - Он словно чует мои судороги:
   - Зовите меня просто: Антип Венецианович! Вы слышите?
   - Слышу, конечно!
   - Владимир Сергеевич, дорогой, вы на "МакроНомиКон" собираетесь?
   - Да, конечно. Я вам утром ответ по Интернету послал.
   - Ну, сами знаете: почта - дело ненадежное! Я хотел лично убедиться...
   Откуда такое внимание к моей скромной персоне?
   Премию решили на конвенте вручить? Ага, Нобелевскую! Раскатал губы!
   - Знаете, нам нужно будет подписать бумаги. Ведомости по январским выплатам, контракты на допечатки... Дорогой мой, вы в курсе, что доптираж "Имперцев" стоит концом марта?
   Далось ему это - "дорогой"! Пусть я и впрямь недешевый, но так вот грубо намекать, в лоб...
   - Да, в курсе. Спасибо, Антип.,. э-э-э... Венецианович.
   - Чудненько! Вот и оформим на "МакроНомиКоне". Так вы точно будете?
   Банный ты лист, зам по особым!
   - Точно! Уже билеты купил.
   - Я и говорю: чудненько! А как ваш новый роман продвигается?
   - Нормально.
   - Ни дня без строчки?
   - Ага... Ни дня.
   - Весной закончите? Хотя бы к маю месяцу?! Тут читатели весь сайт письмами завалили. Торопят. И дилеры боятся в летний спад угодить. А так мы сентябрем и тиснем, на подъемчике! Значит, май? Или апрель?
   - Ну-у... не знаю. Боюсь загадывать.
   - Может, имеет смысл заключить авансовый договор?
   - Не имеет. Понимаете, Антип Венецианович...
   - Да-да, я понимаю!