Олег Дивов. Русские (сборник)

   Гентик зашатался и встал на четвереньки. Сплёвывая сочащуюся изо рта кровь, начал торопливо докладывать:
   – Из залётных какой-то… Волос чёрный, и башка такая – где едят – пошире, где думают, поуже – хе-хе… Как у ослика…
   – Раньше тут был? Взял что-нибудь?
   – Раньше был пару раз, но не местный, хе-хе. Искал что-то, а взял или нет, я не видел. Наверное, взял, всякий труд должен быть оплачен, преступление тоже есть право свободного гражданина, за которое он, впрочем, должен отвечать перед законом демократической страны, но не в тоталитарном обществе, где преступление есть норма жизни, хе-хе…
   Мы уже предупредили читателя, что Гентик был очень глуп.
 
   Через двадцать минут «Сантик» подкатил к конторе Сиропчика, занимавшегося скупкой всяких ненужных коротышкам вещей. В конторе было пустынно, ряды старинных керосиновых ламп, пыльных Знайкиных бюстов и бюстиков и каких-то допотопных пылесосов выглядели непривлекательно. Сиропчик близоруко читал газетку, ожидая посетителей.
   – Слышь, отец, тебе тут черножопый один, башка как у ослика, сдавал вещички сегодня утром? Цепку там или, может, гимнаста? – не без доброжелательности спросил Утюг.
   – Ну какой утром бизнес, никакого бизнеса утром нет, да и вечером теперь никакого бизнеса, все богатые стали, кризис, ничего не сдают и не покупают, хоть закрывай контору совсем да уезжай на Луну… Вот вы, молодой человек, не хотите сдать ваши, к примеру, часы, а я ведь вам дам хорошую цену, я ведь никогда своих не обманываю…
   После известного вмешательства со стороны Шныря Сиропчик молча открыл сейф и на свет явилась золотая монетка достоинством в 20 фертингов, какие имели хождение на Луне в дознайковские (до коммунистического вторжения, говоря официальным языком) времена.
   – У?..
   – Звать Мохнатый, в Солнечный наездами, стыдно вам, молодые люди, стариков избивать, как при Знайке притесняли нас, гады, так и сейчас мучают ни за что…
   – Короче, это мы изымаем. Есть вопросы – разводи с Бандитиком.
   Утюг вынул сотовый и набрал номер шефа.
   Жёлтая звезда над Солнечным разгоралась всё ярче.
 
   Телефон Бандитика утробно заиграл «Прощай, дорогая берёза».
   – Кто? Мохнатый? Ещё и монетку взял?
   Бандитик сверился с базой данных. Задумчиво почесал подбородок.
   – Возвращайтесь. Чего-чего… возвращайтесь, сказал!
   Связываться с земляками Мохнатого ему не хотелось. Хоть Бандитик был в авторитете и пока держал Солнечный, но тут – как бы не вышло себе дороже. Тем более из-за какого-то ботаника…
   Когда Утюг со Шнырём добрались до офиса, Бандитик, прищёлкнув языком, забрал монетку и лично поехал к Пончику.
   – А, Япончик, – весело поприветствовал он старого клиента. – Нашли мы, короче, твоего фулигана. Мохнатый, из залётных, уже рыб кормит.
   Пончик недоверчиво почесал запястье.
   – Да ладно, у меня и доказуха есть. – Бандитик с деланой небрежностью достал золотую монетку достоинством в 20 фертингов. – Взял фулиган у твоего ботаника, а мы у него. Сняли, так сказать, с тела. Узнаёшь? Сейчас мало у кого такие вещички имеются, ботаник твой, видать, не простой был…
   Пончик рассеянно взглянул на монетку, открыл сейф и отсчитал деньги.
   – Монетку себе оставь, – великодушно попрощался Бандитик.
   Хотя по всем понятиям кинуть цеховика было нормально, он чувствовал что-то вроде угрызений совести перед старым клиентом. А главное, Бандитик боялся даже себе признаться в том, что проблему решить не может. Во всяком случае, далеко не так легко, как раньше. Незнайковской монеткой он как бы откупался от неприятных мыслей.
 
   Пончик выдвинул ящик и бросил Незнайкину монетку к своей. Для этого ему пришлось нагнуться, а нагнувшись, он почувствовал лёгкое головокружение.
   – Ну вот! – пробормотал Пончик. – Теперь ещё и голова кружится! Надо будет сказать Пилюлькину, чтоб каких-нибудь витаминов дал…
   Вместе с головокружением у Пончика появилось странное ощущение зависания вниз головой. Он задвинул ящик и уже хотел выпрямиться, но…
   В это время комната непонятно преобразилась.
   На месте луноремонта, так дорого стоившего Пончику, предстали прежние стены Знайковского НИИ с портретами самого Знайки в помпезных рамках и какими-то бородатыми вымпелами. Комната оказалась заполнена нудно одетыми коротышками, что-то чертившими на непонятных больших досках. Посредине комнаты стоял макет ловко сделанного из упавшего Гигантского дуба моста, до сих пор соединявшего два берега Огуречной.
   Сам Пончик сидел в кресле завотделом, причём каким-то непонятным образом сидел он там одновременно с самим завотделом, давно помершим коротышкой Иженериком (чьё имя до сих пор носил тот дубовый мост). Внутри безобразного завотделовского стола висели две соединённые Знайковские монетки, стол для них был будто прозрачным.
   Самые догадливые читатели, и Пончик тоже, сразу поняли, что под видом монеток Знайка оставил Незнайке и Пончику части своего антивреминита. Наряду с лунитом и антилунитом, позволявшими уничтожать гравитацию, он в своё время работал и над проектом уничтожения времени, но если про лунит с антилунитом все знали хорошо, то про антивременит Знайка помалкивал.
   Принцип действия лунита с антилунитом, как все помнят, заключался в том, что при соединении двух созданных Знайкой субстанций (которые он в целях конспирации выдавал за импортированные с Луны минералы) на ограниченном пространстве исчезало притяжение. Как видно, работа антивременита основывалась на аналогичном принципе.
   После падения Знайки разработки по луниту и антилуниту были проданы на Луну, а оставшиеся от проекта оборудование и документация обменяны на телевизор с невиданной диагональю 95 сантиметров. Последний Знайковский экземпляр антилунита дорабатывал своё в транспортной ракете, перевозившей на Луну дорогостоящие пиломатериалы.
   Пончик сжал монетки в кулаке и вышел из комнаты. Как уже догадались самые догадливые читатели, был он теперь бестелесен и невидим.
   – В ночи небытия вспыхнет светильник, зажжённый неведомой рукой, смотрите на пламень его, это жизнь коротышки, – бормотал Пончик, шагая сквозь прохожих по нереально чистой и пустой Огуречной.
   Надо сказать, что научную фантастику Пончик не любил. Ещё в детстве он понял, что все до единой книжки фантастов представляли собой перелицованный сюжет известной сказки «Маша и три медведя». Во всех без исключения книжках Маша (отважный звездолётчик или учёный) попадала разными путями в избушку медведей (на другую планету, в иное измерение, другое время) и пробовала там поочерёдно кашу, стульчик, кроватку – что на зубок, что на прочность. Тонкость психологической мотивации поступков героев ничем не отличалась от тонкости мотивации поступков пресловутой Маши, которая чувствовала себя почему-то в гостях как дома и считала возможным, презрев священное право частной собственности, жрать чужую кашу, ломать стулья и беззаботно мять простыни. Оригинальным ходом считалось повествование от лица медведей: дескать, в нашу избушку (время, измерение, планету) вторглась наглая Маша (пришельцы, мутанты, дикие орды), которая жрёт нашу кашу, ломает стулья и пачкает простыни. Такие сюжеты проходили по разряду «патриотического воспитания».
   И вот Пончик сам – второй раз в жизни – оказался внутри такого фантастического рассказа.
   Не видимый и не чувствуемый никем, шёл он по Огуречной. Улица, показавшаяся сперва раем детства, постепенно начала его раздражать. Хотя и очень чистая и пустая, вид она имела весьма унылый, а главное, Пончик знал здесь почти каждое встречное лицо и почти про каждого мог из своего далека сказать – умер, спился, исчез, пропал без вести. Получалось какое-то заунывное чтение мортиролога. Понятно, почему Знайка не хотел продолжать эксперименты. Он вообще был хитрый.
   И всё же Пончик упрямо шагал вперёд. Две золотые монетки достоинством в 20 фертингов, имевшие хождение на Луне в дознайковские (до коммунистического вторжения, говоря современным языком) времена сияли в его кулаке, как одинокая медаль за Сан Комарик на груди ветерана. День перевалил много за половину.
   Пончик вышел на Центральную площадь старого Солнечного. Она изменилась не так чтобы сильно – справа возвышался тот же Оперный театр с теми же нелепыми статуями на переднем плане (теперь там, правда, располагался банк), слева высились всё те же здания центральной библиотеки и центральной столовой (теперь их занимали, соответственно, банк и банк). Неподалёку от входа в построенное Знайкой метро торчал грибок «Горсправки», цель Пончикового похода.
   Коротышки постарше помнят, что при Знайке никаких компьютеров не было, и несчастные жители Солнечного вынуждены были справляться по тому или иному вопросу именно в такого рода будочках. Невидимый Пончик зашёл за спину сидевшей там бабушки.
   Монетки антивременита работали довольно просто – при их разъединении коротышка сразу попадал в точку, из которой отправился в прошлое, при соединении попадал в тот момент, когда антивременит заработал в первый раз, при постукивании монеткой о монетку коротышка переносился в следующий промежуток времени, а если потереть монетки рёбрами, время ускоренно двигалось внутри этого примерно четырёхчасового промежутка.
   Пончик прокрутил монетки и дождался, когда бабушка откроет справочную книгу на букву «Р». Здесь он увидел то, что искал: «Рубинчик, Малая Тыквенная улица, дом 5, квартира 66». Выходило, что Рубинчики жили в новом, только что построенном доме на окраине Солнечного.
   Пончик доехал туда в нестерпимо вонявшем сиропом разбитом рейсовом «ВиШе». Обходя строительные ямы и мусор, отыскал нужную новостройку и поднялся к Рубинчикам. Толстая мама Рубинчик привычно зудела в редкие чёрные усы, тряся бесчисленными подбородками:
   – Во-о-от, дали тебе квартиру на окраине, ничего добиться не можешь…
   – Ты что, не понимаешь? Они же нас ненавидят! Сам-то Знайка небось в Центре живёт! Говорил тебе, надо на Луну ехать… – парировал папа Рубинчик, засовывая в рот пирожок, изготовленный в форме человеческого уха.
   Сам будущий олигарх возлежал на диване в своей комнате и не по возрасту читал «Незнайку на Луне». Временами он отрывался от книги и задумчиво подолгу смотрел в окно.
   Пончик подкрался ближе и взглянул на зачитанные до дыр страницы.
 
   – Скажите, а не можете ли вы мне дать немножечко соли?
   Пончик уже было запустил руку в карман, но так как вместе с завистью в нём проснулась и жадность, он сказал:
   – Ишь какой хитренький! А вы что мне дадите?
   – Что же вам дать? – развёл коротышка руками. – Хотите, я вам дам сантик?
   – Ладно, гоните монету, – согласился Пончик.
 
   Внезапно слабость и безразличие охватили его.
   Пончик вдруг понял, что все те люди, которых он встретил в этом исчезнувшем Солнечном, обречены умереть для воплощения мечтаний этого прыщавого юнца. И никто ничего с этим не сможет поделать. Это просто закон природы. Прощай, дорогая осина… или как там. Вот тебе и весь сказ.
   В смятённых чувствах он вышел на улицу. Темнело. Семья новосёлов весело перетаскивала вещички из грузовика в свежепобеленный казённый подъезд. Счастливая мамаша нарочито деловым голосом командовала, что и куда тащить. Рядом сосредоточенно ковырял в носу карапуз, в котором Пончик не без труда признал будущего Бандитика.
   Один из грузчиков улучил минутку, чтобы передохнуть.
   – Что, бандит, кем будешь, когда вырастешь?
   – Стлоителем, как папа! – бодро отрапортовал карапуз.
   Пончик подошёл к краю котлована будущего дома, достал Незнайковскую монетку и с размаху швырнул её в свежевырытую ямину. Улица мгновенно преобразилась – в наступающей темноте засветились окна не бывших ранее домов, засияли огнями вывески, похожие на блестящие вставные зубы отжившей своё красотки, загудела машинами дальняя магистраль.
   Свою монетку Пончик бережно убрал во внутренний карман. Надо было срочно выбираться отсюда, в этом бывшем рабочем районе Солнечного не то что вечером – днём-то находиться небезопасно.
   Пончик помнил, что вон за тем захламлённым парком должна быть оживлённая трасса, где можно будет взять такси. Забуриться в кабак, снять девчонок пообщительнее и всё забыть. И Незнайку, и антивременит, и всё это дурацкое приключение.
 
   Коротышка Мохнатый стоял под деревцем в захламлённом парке на окраине Солнечного, поджидая зазевавшегося прохожего. Настроение у него было хорошее, день прошёл насыщенно, как и предполагалось. Не то чтобы Мохнатый был от рождения жадным, но всё же ночь без охоты была для него не в радость, да и отцовское наставление про луковицу напоминало, что времени терять не следует никогда. Мохнатый поглаживал верный «Акбар», напряжённо вглядываясь в темноту парка.
   Солнечный круг над городом окончательно закатился на западе. Небо стремительно чернело, тьма поглощала Солнечный.

Стрельба по тарелкам
Олег Дивов

   Рано утром Будкин, Шапа и Варыхан отцепили от мотоблока пушку, развернули её к цели, уперли сошники в рыхлую сырую землю. Будкин открыл затвор, присел перед ним, раскорячась неловко. Зажмурил левый глаз и, глядя в канал ствола, начал командовать:
   – Шапа, лево чутка. Теперь выше. Много взял, ниже давай. Стоп! Ну, попалась, родимая. Точняк под башню, мужики. Уж со ста шагов не промажем.
   Летающая тарелка сидела посреди картофельного поля, утонув в нем посадочными опорами по самое брюхо.
 
   Пушку Будкин ещё в том году купил у городских, сорокапятку, за самогона ведро. Без прицела, без колес, зато дали снарядов три ящика – бронебойные, осколочные, картечь, особо картечь советовали.
   – На кабана, – сказали, – лучше нету. Засядешь в поле, свиньи эти как выйдут картошку жрать, а ты хрясь, и все стадо – готовые шашлыки.
   Будкин к картечным снарядам отнесся не по-крестьянски, бесхозяйственно, заглянул в ящик да и говорит:
   – Какие-то гнилые они. Сами с такой картечью на шашлыки ходите. Вон у вас собаки дикие на пустыре, хрясь – и того. Ящик возьму, пригодится, а колбасу эту синюю на фиг.
   Пушку Будкин поставил в дровяной сарай и там всю зиму с ней вечерами при коптилке возился, ржавчину обдирал. Жена сначала ругалась, потом рукой махнула – пускай сбрендил мужик, зато не пьет, зимой-то самое оно запить. А Будкин по весне орудие заново покрасил, колеса наладил от телеги, стала не пушка – загляденье. Маленькая, аккуратная, под колесами чуток подкопай, она на лафет садится – и не видать её.
   А врезать может – клочья полетят, у Будкина прадед как раз с сорокапяткой полвойны прошел, в истребительном противотанковом полку. Черная эмблема на рукаве, двойной оклад, и кто после трех боёв жив остался, тот везунчик, а кто год провоевал без царапины, того не иначе сам Господь в темечко чмокнул. Бывало, ночью прадеда накроет, он сядет на кровати и давай с закрытыми глазами орать на всю избу – за Родину, за Сталина, прямой наводкой бронебойным по фашистской сволочи, господабогадушумать!
   Будкин так и отвечал, когда соседи его подкалывали насчет орудия – это в память о любимом прадедушке. И вообще, авось пригодится, на селе всякое бывает, сами знаете, прямой наводкой бронебойным никогда не лишнее.
   Вот под самую осень и пригодилось.
   Тарелка сверзилась в поле вечером, прочертила небо горячей пламенной струей да хлобысь на пузо. Как рассвело, мужики сбегали, поглядели – и к Будкину. Сказали, лежит там закопчённая такая, потрескивает тихо, а чего в ней внутри – не разбери-поймёшь, вроде кто-то ходит и железом гремит. Чинится небось. Вот бы ему пушку твою предъявить, чтобы разговор по понятиям сложился. А то он починится и улетит, а картошку-то потравил, гадюка, основательно, как раз её через пару недель копать.
   Да не вопрос, Будкин говорит.
   Тут соседи пришли. Слева Лёха Шаповалов, сам поперек себя шире и морда страхолюдная, но глаза добрые, мухи не обидит, если та его не укусит, а тогда уж держись, избу раскатает, пока муху догонит. Справа Стас Варыханов, егоза мелкая, вороватая, зато руки откуда надо, и вообще продуманный до делов мужичок. Нынче оба смурные, трезвые и при ружьях, значит, готовые на все. Сами пришли, главное, и не звал их никто.
   – А вот и расчёт орудийный! – Будкин обрадовался.
   Жена как слово «расчёт» услышала, сразу в слёзы, насилу успокоил её. Сказал, да чего ты, ну попугаем дурака, не будет он против сорокапятки выдрючиваться, она же танк пробивает… Если повезёт, конечно. Жена от этого «повезёт» – реветь пуще прежнего. Будкин рукой махнул только и в сарай.
   Орудие – на буксир к мотоблоку. Будкин в седло взгромоздился, Шапа с Варыханом в прицеп на ящики улеглись – и потелепали со скоростью пешехода, кутаясь в телогрейки по утреннему холодку, провожаемые суровыми улыбками мужиков, детскими радостными визгами да бабским всхлипыванием.
   Через полчаса на исходную позицию, к полю картофельному пришлепали, как раз совсем рассвело.
   Шапа глянул на тарелку и говорит:
   – Блин, с самых петухов на ногах, а ещё не похмелился.
   Это он так дал понять, что неуютно ему малость.
   И действительно, вот блюдо железное с башенкой, разлеглось посреди картошки, а ты тут с голым задом практически – как прадедушка супротив фашиста. Сорокапятка, она, конечно, сила, но и блюдо уж больно железное, да и фиг знает, чего там за бластер-шмайсер в башне, и какой космический фашист за тем шмайсером притаился, сквозь прицел тебя оценивает.
   – А у нас с собой было… – как бы вспомнил Варыхан и руку за пазуху.
   Но Будкин панические настроения мигом пресек:
   – В бою пьяному сразу погибель. Не время сейчас, мужики.
   И смело направил мотоблок с края поля в борозду. Подкатил к тарелке шагов на сто, заглушил мотор.
   – Расчет! Орудие к бою!
   Будто всегда командовал.
   А куда ему, он и в армию-то не успел, да никто из его ровесников не успел, ни Шапа, ни Варыхан, не было уже армии.
   Ни фига уже не было, какая на фиг армия, когда на всей планете деньги кончились.
   То есть деньги и сейчас как бы есть, но их как бы нет, захочешь денег – зайди к Будкину в сортир, где стены в три слоя бумажками по сто долларов оклеены, папаня это покойный дурака валял. Оторви себе купюру и как хочешь, так используй.
   Да не в деньгах счастье и не в них дело. И без денег нормально устроились – наши землю пашут, городские железо варят, чечены бензин самогонят, хачики на рынке торгуют, доктор травки целебные собирает, поп детишек крестит, вроде живы, не помрем.
   Но когда такое счастье с неба валится, сразу думаешь: надо было выменять у городских не пушку, а танк, у них вроде есть лишний, ведер за пять самогона отдали бы. Хотя танк, зараза, солярки немерено жрет, пахать на нем невыгодно, да и неудобно, и чего он стоять будет, ржаветь.
   Ладно, мы уж как-нибудь с Божьей помощью.
   – Разворачивай! – скомандовал Будкин.
 
   …Точно под башню навели, не может быть промаха. Варыхан ушел к мотоблоку, пошуровал в прицепе, достал из ящика снаряд, ветошью обтер от смазки тщательно и на позицию принес. Снаряд бронебойный, длинный, хищный, похож на громадный винтовочный патрон, Варыхан стоит рядом с пушкой, смертоносную болванку на руках держит, будто младенца. Ещё и мурлычет себе под нос.
   – На поле танки гро-хо-та-а-ли…
   – Ты это и сыну поешь? – спросил Шапа.
   – А то, – сказал Варыхан, на тарелку глядя и баюкая снаряд. – Вместо колыбельной в самый раз. Жёнка ему пела «Хочу такого, как Путин», прикинь. Ты чего, говорю, творишь, чему ребенка учишь, педиком вырастет…
   – А так, думаешь, танкистом? Хе-хе…
   – Механиком станет. В город его отдам в учение, вернется – будет у нас молодой механик, чем плохо?..
   – Кончай базар, мужики, – сказал Будкин строго. – Мы тут вроде по делу. Пора вступать в переговоры.
   – И как? – спросил Шапа простодушно.
   – А как городские с чеченами, когда бензин подорожал.
   – А-а…
   Городские тогда с чеченами в момент договорились. Бах, трах, и готово дело. Правда, самих чеченов с тех пор никто не видел, бензин у них азеры перекупают и в город возят. Но главное – по старой цене.
   – Варыхан, дай сюда эту… вещь.
   Варыхан нехотя отдал снаряд, видать, понравился ему.
   – Точно бронебойный? – спросил Будкин, придирчиво оглядывая красивую остроносую штуковину. – Вроде да. Ну, с Богом!
   Звонко клацнул затвор.
   – Ну… – начал было Будкин.
   Летающая тарелка отчетливо чавкнула.
   Расчет дружно упал на колени и спрятался за щитком орудия.
   Тарелка чавкнула снова, потом тихо зашипела. Будкин осторожно выглянул в смотровую щель.
   – О-па… – сказал он. – Кажись, сработало.
   В боковине тарелки открылся люк, и оттуда торчала какая-то синяя морда.
   – Делать вам нечего?! – крикнула морда на незнакомом языке. – Взяли бы да помогли тогда!.. Эй! Гуманоиды! Чего молчим?! Сюда идите, разговор есть!
   – Ты его понял? – спросил Будкин громким шепотом. – Он же вроде не по-нашему…
   – Он прямо в башку говорит. – Варыхан постукал себя пальцем по лбу. – Ловко придумано, скачи по планетам да базлай со всеми… Мужики, давай его поймаем – и на базар! Чтоб перевел, о чем там хачи бур-бур-бур. Цены собьем!
   Будкин встал из-за щитка во весь рост и гордо расправил плечи.
   – Сам сюда иди! Ты нам картошку попортил! Все поле расфигачил, а жрать мы чего будем теперь?!
   – Несчастный! – взвыла синяя морда. – Какая картошка, какое поле?! Если я через час не стартую, за мной такие прилетят, вообще тут все расфигачат! Деревню сожгут!
   – Торгуется, – сказал Варыхан уверенно.
   Но Будкин уже шел по полю к тарелке.
   Вблизи тарелка оказалась не страшная, просто обгорелая железяка, под слоем копоти серая в синеву, и как бы теплая привычным уютным теплом нагретого механизма, вроде тракторного дизеля. Будкин и сам теперь не понимал, чего так опасался тарелки со ста шагов. Ну, летательный аппарат. У нас тоже были летательные аппараты. Некоторые и сейчас в городе на аэродроме стоят. Они бы и полетели, наверное, да не умеет уже никто на них, а пробовать боязно, мало ли куда свалишься, ладно в картошку, а то и в навозную яму загреметь можно.
   Синяя морда спряталась в люке, потом высунулась снова, а за ней и весь пилот вылез, кутаясь в бурую драную попону. Росточком он оказался Будкину едва по плечо, зато башка тыквой и пальцев немеряно на каждой руке, штук по восемь. А физиономия почти человеческая, ну вот как у Шапы наутро после литра самогонки, если не опохмелить. Жаба с пережору – она и есть жаба.
   – Хрю, – буркнул синий.
   – Хрю, – кивнул Будкин.
   – Ты не понял, это имя. Оно не такое, конечно. Но если подогнать под твой язык, будет Хрю.
   – А-а… Будкин Василий Степаныч. Можно просто Будкин, я привык.
   – Здравствуй, Будкин. Мне очень неприятно и очень стыдно, но я не нарочно тут упал. За мной гонятся. Меня подбили. Сейчас они меня потеряли временно, но скоро опять найдут. И в твоих интересах, чтобы я улетел как можно скорее. Потому что мои враги это такие негодяи, каких ты и не видел.
   – Ну, знаешь… – начал Будкин.
   – Да, знаю, – перебил Хрю. – Считается, что главные негодяи здесь вы, русские. Что вы страшнее всех, и вас надо бояться. Но я заявляю ответственно: мои враги – ещё страшнее. Они просто чудовищные негодяи. Помоги, чтобы я улетел быстро, и они вас не тронут.
   Будкин критически оглядел синего Хрю, зябко кутающегося в свою дерюгу, надвинул кепку на нос и почесал в затылке. Подошли Шапа и Варыхан. От обоих слегка пахло самогоном. Хрю бросил на них косой взгляд и заметно съежился.
   – Откуда ты, чудо? – спросил Будкин снисходительно.
   – Ну… Как бы тебе… Типа с Сириуса. Подданный Его Величества Императора… – тут Хрю сбился. —
   К сожалению, прекрасное имя Его на ваш язык не переводится. Нет у вас понятий, чтобы передать такую красоту. В дерьме живете, вот и нету, простите за откровенность.
   – Ой-ёй-ёй! – Шапа усмехнулся криво.
   – Да брось, он ведь правду говорит, – вступился за синего Варыхан. – Натурально в дерьме живем, как жуки навозные. А ты сам-то кто, сизая морда?
   – Курьер по особым поручениям Его Величества, – Хрю приосанился.
   – Государев человек, значит… – протянул Будкин. – А те, что за тобой… Они другому царю служат?
   – Какому царю, откуда у них царь? – Хрю отмахнулся восьмипалой рукой. – Демократы они, говоря по-вашему.
   Слово «демократы» вызвало понятный ответ: Варыхан с Шапой переглянулись и недобро оскалились, а Будкин воинственно поправил на голове кепку.
   – Демократы все свои богатства пустили на зарплаты лентяям да пособия дуракам, теперь без штанов сидят и нам завидуют, – добавил Хрю горестно. – А у нас всего много, потому что мы работящие. Хорошие товары производим и торгуем ими. А демократы говорят, торговать нечестно, раз у нас много, а у них пусто, надо бесплатно делиться. И вообще мы по-ихнему дураки, потому что у нас империя. И, типа, мы все делаем неправильно, значит, надо нас раскулачить. Нормальные заявочки, да? У вас тут похожая история была, как я понимаю.
   – Чем подсобить-то можем? – спросил Будкин почти ласково.
   – Да ничем особенным. Мне просто рук не хватает, помощник нужен. Там подержать надо, подвинуть кое-что… Я покажу. Давай со мной, Будкин, ты здоровый, то что надо. За час управимся – только вы меня и видели.
   Будкин оглянулся на мужиков – те молча кивнули – и полез в тарелку. Тут же ойкнул, стукнувшись внутри головой. Синий забрался в люк за ним следом. Сразу там опять загрохотало. Послышались неясные голоса.
   Шапа с Варыханом вернулись к пушке, присели на станины, свернули по козьей ножке из старой желтой газеты, задымили.