В целом восточная политика Микаэлиса оставалась довольно нерешительной и неясной. Что касается проблемы пограничных государств, то он попросту предлагал провести «аннексию территорий бывшего противника в том случае, если они станут автономными и выразят желание сосуществовать с нами как самостоятельные дружественные государства, связанные с нами лишь военными и экономическими узами».
   Последующие месяцы внесли мало изменений в «остполитик» Микаэлиса. Большая часть этого времени была потрачена на составление ответов на мирные предложения папы, так же как и обсуждение вопроса о будущем Бельгии, игравшего существенную роль в любой программе достижения всеобщего мира. Только в конце октября 1917 года некоторые германские высокопоставленные лица стали обращать внимание на недооценку официальными кругами вопросов, связанных с Украиной. Одним из них был генерал Пауль фон Бартенвеффер, глава политического департамента германского Генерального штаба, который считал поддержку Германией национальных чаяний украинцев наилучшим средством ослабления России: «Продвижение России к проливам и Константинополю остановится только тогда, когда они оба окажутся в ее руках или когда Россия будет отброшена за пределы Украины. Только после образования независимой Украины можно надеяться на установление постоянного мира на Балканах. Только тогда балканские народы освободятся от интриг русского покровителя, и только тогда будет обеспечена безопасность маршрута Берлин – Багдад. Следовательно, украинская борьба за независимость столь же важна для Болгарии и Турции, сколь и для нашей собственной будущей политики на Балканах». Независимая и сильная Украина, далее в своем меморандуме доказывал генерал Бартенвеффер, поможет также сдерживать Польшу. (Эта идея относительно будущей Польши с использованием независимой Украины была не нова, но она редко упоминалась в официальных германских документах. Гораздо более важную роль она играла в сознании немцев во время и после переговоров в Брест-Литовске в 1918 году.)
   Трудно оценить влияние, которое, возможно, оказывали в то время такие идеи на разработку официальных германских планов, касающихся восточных территорий. На австро-германской конференции, работавшей 6 ноября 1917 года и специально созванной для пересмотра соглашений Кройцнаха, Чернин предложил вернуться к австро-польскому решению и никак не упомянул украинскую проблему. Однако официальные германские «Тезисы к переговорам о сепаратном мире с Россией» предусматривали, что «России следовало согласиться на уступку следующих регионов: Польши, Литвы и Курляндии, которые уже воспользовались своим правом на самоопределение. Если другие народы России выразят желание стать автономными или независимыми, России и Германии придется признать их независимость»[2]. Совершенно очевидно, что под «другими народами России» подразумевались прежде всего финны и украинцы. Немецкий посол в Вене Ведель после обсуждения вышеупомянутых «Тезисов» с Чернином послал 16 ноября 1917 года Кюльману, новому германскому госсекретарю по иностранным делам, сообщение следующего содержания: «Чернин не устает подчеркивать важность поддержки украинского движения и в принципе согласен с точкой зрения Вашего превосходительства. Однако в данный момент он вынужден оставаться сдержанным и осторожным в своих обещаниях из-за необходимости обеспечить польскую поддержку участникам переговоров в Брест-Литовске».
   Учитывая финансовую поддержку рейхом большевиков и других российских группировок социалистического толка в первые три года войны, оказание немцами помощи в возвращении Ленина в Россию через месяц после краха старого режима, продолжение финансирования его борьбы весь 1917 год, хочется сделать вывод, будто большевистский переворот в ноябре немцы приветствовали даже с большим энтузиазмом, чем Февральскую революцию. Падение Временного правительства в Петрограде, несомненно, нанесло урон силам в России, ориентировавшимся на Антанту, и приблизило страну к полному военному поражению, для которого немцы так много сделали с начала войны. Но даже в данном случае шансы на мир на Востоке оставались неопределенными, и, вероятно, по той же причине вслед за большевистским переворотом германская финансовая помощь резко увеличилась. Например, 9 ноября 1917 года министерство финансов рейха «выделило еще 15 млн марок на осуществление политических целей в России» и примерно в то же время перевело еще 2 млн марок в германское консульство в Стокгольме «на известные цели».
   Между тем большевики, призывая к всеобщему миру, с самого начала не делали секрета из того, что он должен быть основан на требованиях «без аннексий и контрибуций», а этого немцы не могли принять. Более того, их положение ни в коей мере нельзя было назвать прочным, и они пользовались в стране ограниченной поддержкой. Это обстоятельство, а также общий хаос, царящий в расположении русских войск за линией фронта, и имеющиеся сомнения относительно реальной мощи украинского и других национальных движений – все это объясняло отсутствие четкости в германских планах на восточных территориях в те недели, которые предшествовали началу переговоров в Брест-Литовске.
   Такая нерешительность особенно просматривается в германских планах в отношении Украины. Людендорф в «Основах переговоров с Россией», разработанных в начале декабря 1917 года, подчеркивал необходимость аннексии Литвы и Курляндии, а также создания независимой Польши, «приверженной центральным державам». Далее он требовал, чтобы Россия ушла из Финляндии, Эстонии, Ливонии, Молдавии, Восточной Галиции и Армении, но не упоминал Украину в целом. В том же документе генерал рекомендовал МИД дать обнадеживающий ответ на возможный запрос русских о союзе с Германией и пригласить их без промедления на переговоры по заключению соответствующего соглашения.
   Кюльман в это время был настроен даже более решительно, чем генерал Людендорф, против активной и открытой поддержки рейхом украинского движения. На совещании политического и военного руководства Германии, состоявшемся 7 декабря в ведомстве имперского канцлера, Кюльман высказался довольно скептически о возможности окончательного отделения прибалтийских провинций от России, а также счел невозможным и нежелательным отделение Украины от России. Без всяких экивоков он предупредил генералитет об опасностях, которые могла таить подобная политика. «Если бы мы настаивали на создании новых государств на Востоке, – говорил он, – это стало бы политическим решением с очень далеко идущими последствиями. Сильная Россия вскоре возобновит экспансию на Запад и вступит в конфликт с этими государствами».
   Другие германские высокопоставленные лица, как и Кюльман, проявляли осторожность в вопросе возможного использования украинского движения в качестве средства для полного прекращения войны на Востоке, а также реализации долговременных планов установления «нового порядка» в этой части Европы. Не все сообщения об объединении украинских политических сил обнадеживали. Доклад о национальном движении среди разных народов бывшей царской империи, подготовленный в середине декабря 1917 года высокопоставленным сотрудником германского МИД (он обозначен как «фон Р.». Возможно, Фридрих Ханс фон Розенберг), вызывал сомнения в реальной силе украинского сепаратистского движения.
   8 нем содержалось предостережение против слишком больших ожиданий, связанных с этим движением. В докладе был дан прогноз о том, что нерусские народы сыграют весьма важную роль в дальнейшем развитии событий в России. В нем также предсказывалось, что единство России будет сохранено. В этом документе содержался настоятельный призыв: учитывать данные перспективы в будущем политическом планировании.
   Примерно в то же время представитель германского МИД при ставке Верховного командования Курт фон Лерснер подготовил довольно обстоятельный доклад о последних национальных выступлениях в Украине, который он передал по инстанциям 16 декабря 1917 года. В нем автор остановился на «украинизации» Юго-Западного фронта, попытках агентов Антанты установить тесные контакты с Центральной радой, а также нарастании конфликта между Киевом и Петроградом. Весьма примечательно то, что он не предлагал противостоять активности Антанты в Украине или использовать в своих целях расширяющийся раскол между Радой и большевиками. Нет никаких доказательств того, что в те недели, которые предшествовали открытию переговоров в Бресте, ведущие политики Германии рассматривали возможность заключения сепаратного мира с Украиной или что они считали такой шаг желательным, хотя отдельные их представители в разное время предлагали это.
   Накануне отъезда Кюльмана в Брест-Литовск немцы предприняли новую попытку разработать план, касающийся восточных территорий. 18 декабря состоялось еще одно заседание Совета короны в Кройцнахе под председательством кайзера. Это мероприятие, как другие, не дало желаемых результатов. Планы Германии относительно Польши и прибалтийских территорий остались без изменений. Для других восточных территорий просто была принята неконкретная и довольно непонятная формулировка. Суть ее заключалась в разрешении национальным территориям, которые до войны не пользовались суверенитетом, слиться с тем или иным государством или провозгласить собственную независимость.
   Таким образом, госсекретарь по иностранным делам Кюльман отправился в Брест-Литовск без конкретного плана по Украине. Заключенный 9 февраля 1918 года сепаратный мир с Украиной отнюдь не явился логичным и неизбежным результатом тщательно разработанной германской программы, над составлением которой, как часто полагали, германские руководители работали с начала войны. Он стал результатом обыкновенной поспешной импровизации. Будучи принятым, сепаратный мир вынудил германских политиков все оставшееся время до конца 1918 года заниматься поисками конкретной программы, которую можно было бы назвать «остполитик» рейха.

Глава 4
Договор с Украиной в Брест-Литовске

   Сейчас имеется большой объем специальной литературы, касающейся договора в Брест-Литовске, и это в дополнение к упоминаниям данной темы во многих исследованиях, посвященных Первой мировой войне в целом. Однако обстоятельное рассмотрение обычно касается германо-русского договора, заключенного 3 марта 1918 года. Соглашение с Украиной, подписанное почти на четыре недели раньше, чем с Россией, как правило, упоминается вскользь, одним-двумя предложениями, или игнорируется вовсе.
   Предлагаемый ниже анализ поэтому касается договора с Украиной, заключенного 9 февраля 1918 года, который действительно заслуживает названия «забытый мир». Переговоры, ведущие к заключению этого договора, следует рассматривать как процесс, в ходе которого германские планы, касающиеся восточных территорий, постепенно и неуверенно приобретали более конкретный вид.
   Поскольку Совету короны не удалось 18 декабря 1918 года выработать определенную программу по восточным территориям, не говоря уже о конкретных планах, касающихся Украины, германская делегация на мирных переговорах во главе с Кюльманом отбыла в Брест-Литовск 20 декабря с простой целью: вести переговоры о мирном договоре с Россией, как с единым государством. Через заключение быстрого мира с Россией следовало решить важные задачи: 1) обеспечить переброску дополнительных войск на Запад для «решительного наступления» и 2) обеспечить Германию продовольствием и сырьем за счет восточных территорий, с тем чтобы облегчить тяжелое положение страны, вызванное плотной блокадой союзников. Продовольственный вопрос в Германии в это время стоял очень остро, хотя не до такой степени, как в Австрии. Интересно, что с заключением перемирия 15 декабря на Восточном фронте немцы выражали надежду на получение 1 млн т зерна от советского правительства и даже послали соответствующую делегацию в Петроград для переговоров по этому поводу. Именно такое количество зерна украинская сторона обязалась поставить центральным державам по условиям мирного договора.
   Между тем германское руководство безучастно наблюдало за событиями, происходящими в Украине. 14 декабря 1917 года, за день до подписания перемирия на Восточном фронте, Фридрих фон Розенберг, основной помощник Кюльмана в Бресте, проинформировал МИД о стремлении представителей Центральной рады прибыть в Брест-Литовск для участия в переговорах. Вначале большевики не позволили украинской делегации пересечь линию фронта, «поскольку они не смогли прибыть в Брест вовремя».
   Двумя днями позже советское правительство заявило, что оно разрешило украинцам проследовать в Брест, но немецкая сторона никак не отреагировала на это решение, хотя у представителей рейха они вызвали интерес, раз те прибыли на место переговоров. Генерал Гофман не согласился, чтобы украинская сторона присоединилась своими подписями к соглашению о перемирии, пояснив, что оно заключается «во благо всей России». Призывы австрийцев «не флиртовать» с украинцами из-за возможного негативного его влияния на поляков и другие народности монархии» немцы проигнорировали. Члены делегации рейха в Бресте в приватных разговорах с украинцами не уставали выражать свое сочувствие украинскому делу. Они подчеркивали совпадение во многом интересов двух народов.
   Тот факт, что представители Рады присутствовали в Брест-Литовске с 16 декабря неофициально, а 19 декабря участвовали «с согласия делегации России как представители независимой Украинской республики» в русско-германских переговорах по военнопленным, ставил перед немецкой стороной вопрос, каким образом использовать новый фактор в предстоящих мирных переговорах. 17 декабря генерал Людендорф сделал запрос в МИД относительно «руководящих принципов» в подходе к украинской проблеме. В качестве ответа госсекретарь Гилмар фон дем Буше-Хадденгаузен подготовил довольно обстоятельный меморандум по украинскому вопросу. Буше выражал озабоченность в связи с оппозицией Рады советскому правительству, опасаясь, что это может уменьшить шансы на мир на восточных территориях, а также свести на нет усилия украинцев по созданию независимого государства, «поскольку представляется сомнительным, найдется ли иное русское правительство, кроме большевистского, которое признает независимость Украины». Позже Розенбергу порекомендовали передать украинской стороне следующее послание: «У Германии нет никаких намерений вмешиваться во внутренние дела России или Украины, но, как только стороны урегулируют свои разногласия, мы будем готовы официально признать независимость Украины в любое время и попросить своих союзников последовать нашему примеру. Что касается участия украинцев в текущих мирных переговорах, то мы не возражаем, при условии отсутствия у России обиды, иметь с ними дело как с представителями независимой державы, равнозначной России, и позволить им присоединиться к недавно заключенному соглашению о перемирии».
   Официальная делегация Рады появилась в Брест-Литовске 1 января 1918 года. Рада решила послать свою делегацию в Брест 28 декабря 1917 года исключительно по собственной инициативе после продолжительных и жарких дебатов. В состав делегации входили Мыкола Любыньский, Мыкола Левыцький, Олександр Севрук, М. Полозов и Всеволод Голубович. Каждому из них не было и тридцати лет. Даже главе делегации Голубовичу, занимавшему тогда пост министра Рады по труду и промышленности, а впоследствии ставшему главой правительства, только исполнилось двадцать семь. Судьбоносному решению Рады предшествовала радиопередача от 28 декабря 1917 года, в которой было озвучено «Мирное послание ко всем нейтральным и воюющим странам». В нем содержалось требование Рады предоставить ей право быть официально представленной на переговорах в Брест-Литовске – требование, которому центральные державы охотно уступили через два дня. Таким образом, решение Рады не было результатом какой-то «уловки» или интриги немцев, как это часто подносится даже в некоторых фундаментальных исследованиях западных ученых. Оно явилось прежде всего следствием недоверия Рады к большевикам.
   Неприкрытая враждебность большевиков к «буржуазно-националистическому» режиму в Украине привела к полному разрыву между Петроградом и Киевом и первой попытке большевиков навязать Украине волю Советов при помощи военной силы. Быстрота, с которой действовали большевики, вскоре убедила Раду в необходимости решительных и смелых действий со своей стороны. 17 декабря был опубликован советский ультиматум Раде. 20 декабря Киев официально отверг его, после чего большевики объявили состояние войны с «контрреволюционным» режимом Рады.
   Между тем украинские большевики, неспособные составить сколько-нибудь серьезную оппозицию Раде в советском Киеве, перебрались в Харьков (здесь они могли установить прямой контакт с русскими товарищами на севере) и объявили Раду распущенной, а 26 декабря 1917 года провозгласили Украинскую Советскую Республику. Это был между тем первый подобный шаг Советов, и такой прием впоследствии не раз использовался большевиками в ходе Гражданской войны, а также после Второй мировой.
   Никого из руководства Рады нельзя было рассматривать в качестве сторонника Германии или Австрии, в то время как некоторые члены секретариата Рады (кабинет министров) были хорошо известны своими симпатиями к Антанте. В течение многих недель до принятия Радой решения отправить свою делегацию в Брест-Литовск в Киеве активно действовали французские и британские агенты. Париж пошел так далеко, что предоставил правительству Рады субсидию 50 млн в рублях с целью удержать Украину в сфере своих интересов. Одним из руководителей Рады, делавшим в то время все возможное для проведения курса, ориентированного на союзников, был секретарь по иностранным делам Украины Александр Шульгин (он предпочитал писать свое имя по-французски).
   Архивы германского МИД, как и другие источники того времени, не содержат никаких свидетельств активности немецких агентов в Украине, а также прямых контактов между Радой и представителями германского правительства или армии. Союз освобождения Украины, игравший прежде столь важную роль при разработке немецких планов в отношении Украины, оказался неспособен и не готов прямо повлиять на украинско-германские отношения на данном этапе. Он по-прежнему делал упор на работу среди военнопленных в Германии и Австро-Венгрии и не принимал никакого участия в мирных переговорах в Бресте.
   Известно, что немцы приветствовали присутствие украинцев в Бресте в основном потому, что надеялись использовать данный факт для оказания давления на советскую делегацию и, возможно, принуждения ее к принятию условий центральных держав. Однако прибытие украинской делегации осложнило ситуацию не только для графа Чернина, который не без оснований опасался серьезных ирредентистских требований с ее стороны, но и для немцев. Германии приходилось определить, поддерживать ли идею единой и неделимой России или сотрудничать с представителями нерусских народностей, которые организовались в самостоятельные политические общности, воспользовавшись наступившим после Февральской и Октябрьской революций хаосом. Выбор любого курса таил в себе важные, далеко идущие преимущества и недостатки. Компромисса между двумя решениями не существовало.
   1 января 1918 года Людендорф послал генералу Гофману документ под названием «Предложения и рекомендации», в котором советовал последнему не разрешать Украине выступать за Румынию, поскольку Украина не являлась самостоятельным государством, с которым Германия будет вести дела отдельно. Далее он предлагал удовлетворить украинские требования в отношении Австро-Венгрии и Польши частично. Наконец, он спрашивал мнение Гофмана относительно того, должны ли немцы вести переговоры с украинцами отдельно или вместе с большевиками. В тот же день Кюльман на встрече с депутатами рейхстага сообщил им, что отношения с автономными территориями России не игнорируются. Он выразил уверенность в том, что немцы смогут вести переговоры одновременно с этими «автономными общностями», особенно крупнейшей и наиболее важной из них – Украиной.
   Несмотря на рекомендации Людендорфа и Кюльмана об удовлетворении украинских требований за счет Австро-Венгрии, Совет короны на встрече 2 января 1918 года в берлинском замке Беллевю не смог выработать четкий план по Украине. Проблема Польши продолжала доминировать на переговорах. Что касается общего плана действий для восточных территорий, то решили не возвращать России территории пограничных государств, созданных по немецкую сторону линии фронта.
   4 января 1918 года Кюльман вернулся в Брест-Литовск с безрезультатного заседания Совета короны в замке Беллевю, которое закончилось ничем. Узнав о вступлении Розенберга и Гофмана в предварительные переговоры с представителями Рады, Кюльман немедленно запросил дальнейших инструкций у канцлера. Эти предварительные переговоры с украинцами начались с одобрения Чернина, но без его участия. Только на этом этапе ответственные официальные высокопоставленные лица Германии стали относиться серьезно к возможности заключения сепаратного мира с Украиной, хотя и были еще далеки от уверенности, что украинцы согласятся с таким предложением. В то время как заместитель госсекретаря Буше высказывался за возможность заключения альянса с Радой, Рицлер в письме из Брест-Литовска накануне начала сепаратных переговоров с делегацией Киева несколько пессимистично констатировал: «Неопределенная ситуация делает дальнейшую отсрочку переговоров (переговоров о мире) крайне опасной. Если бы только нам удалось установить связь с Украиной».
   Через два дня после предварительных переговоров с официальной украинской делегацией (4 – 5 января 1918 года), о которых немцы отзывались как о «дружественной подготовительной дискуссии, не дававшей возможности извлечь никакой выгоды», 6 января начались официальные переговоры с представителями Рады с участием всех четырех делегаций центральных держав. Канцлер Хертлинг расценил переговоры как событие большой важности, которое значительно усилит позицию Германии в Бресте. Однако фельдмаршал фон Гинденбург просто заметил, что «создание государства в Украине, очевидно, уменьшит польскую угрозу для Германии», хотя он не считает, что германской империи следует опереться в обеспечении своей безопасности на этот новый фактор». Кюльман согласился с канцлером в том, что нужно без промедления укреплять взаимопонимание с украинцами. Однако он считал украинцев «слишком хитрыми» и предупреждал, что с ними следует обращаться весьма осторожно, «потому что иначе они могли получить впечатление, что мы нуждаемся в них в игре против петербуржцев, и продолжать требовать от нас невозможного». Генерал Людендорф тоже одобрил украинско-германское сближение и предложил послать в Киев специальную комиссию для ведения прямых переговоров с Радой по различным экономическим и финансовым вопросам. Но на этом этапе никто не пошел дальше Диего фон Бергена из МИД, который давно занимался украинской проблемой и отстаивал создание самостоятельного украинского государства при помощи Германии. Он призывал к достижению быстрой договоренности с Украиной и втягиванию ее как можно глубже в орбиту немецкого влияния.
   Между тем австрийцы отнеслись еще более осторожно к перспективам тесного сотрудничества между Киевом и Веной. В целом пропагандистское наступление Австро-Венгрии на восточные территории должно было осуществляться следующим образом: Австрия солидаризировалась с усилиями украинцев по созданию независимого государства, но форма государственного устройства Украины и ее отношения с Россией оставались внутренним делом нового государства, в которое Вена не собиралась вмешиваться. Рада именовалась «временным украинским режимом». Необходимость всеобщего мира на восточных территориях считалась первоочередной. Разумеется, министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Чернин, которому вскоре пришлось вступить в прямые переговоры с украинцами, не мог держаться такой абсолютно беспристрастной формулы долго.
   Несмотря на взаимное согласие германских военных и гражданских руководителей относительно желательности достижения договоренности с Украиной, они воздерживались от полного признания делегации Рады, хотя немцы пошли на это во время прибытия украинской делегации в Брест. Ирония состоит в том, что Троцкий признал право посланцев Рады участвовать в переговорах в качестве отдельной делегации независимого государства за два дня до аналогичного признания центральных держав. Троцкий сделал это 10 января 1918 года на пленарном заседании мирной конференции. Согласно Уиллеру-Беннету, именно Кюльман «подвел Троцкого к признанию делегатов украинской Рады». Однако в присутствии члена украинской делегации Олэксандра Севрука Троцкий связал это признание с надеждой сохранения «единого фронта» с украинцами против центральных держав. Эта надежда Троцкого была не вполне оправданной. В то время позиция Рады еще не определилась четко. Украинцы и русские вели переговоры в попытках свести разногласия между собой к минимуму. Официальная советская историография между тем отнеслась весьма критично к признанию Троцким делегации Рады, представляя его наивной жертвой или даже инструментом германского империализма.