Ольга Бэйс. Слишком острая пицца (сборник)

   – А как она относилась к вам? Как вообще складывались ваши с ней отношения? – спросила я, поскольку суть отношений Джейн и ее родителей мне уже была понятна.
   – Я была к ней привязана, наверное, я ее любила, по-своему. Но это не было материнской любовью. Будь она настоящей сиротой, возможно, мы стали бы с ней гораздо ближе. Впрочем, мы вольны предполагать все, что угодно, но было то, что было. Я заботилась о ней, старалась сделать ее счастливее, но разве я могла выдержать сравнение с Марго?
   – Насколько я понимаю, были еще какие-то отношения между Джейн и Моник?
   – Да, девочки, можно сказать, даже были дружны. Сначала, подружились мы с Джулией. Нас познакомила Марго, исходя из того, что у Джулии дочь такого же возраста, чтобы мне было легче. Действительно, Джулия очень мне помогла, да и Джейн любила гостить у них. Она там словно отогревалась. Так, правда, было лишь сначала. Потом, видимо она стала чувствовать разницу, вы ведь понимаете, о чем я говорю?
   – Да.
   – Я думаю, вам теперь понятно, в каких условиях формировался характер Джейн. Она стала взрослой, красивой девушкой, с душой одинокого, обиженного ребенка. Ее душа искала любви, а эти поиски не всегда приводят туда, куда надо бы. Окончив школу, она уехала в Сент-Ривер, чтобы поступить в университет. Училась она средне, но получить высшее образование вполне могла. Одна любопытная деталь. Вряд ли я вас удивлю, если скажу, что у Джейн были очень неплохие музыкальные способности, она училась музыке и умела немного играть на фортепиано, но в двенадцать лет отказалась продолжать музыкальное образование и никогда больше не подходила к инструменту. Именно в этом возрасте в ее поведении появились странности, которые даже заставили меня пригласить к ней специалиста-психиатра.
   – И что же это были за странности? – это был важный вопрос, поэтому я и решилась прервать рассказ Элизабет.
   – Она могла замолчать на несколько дней. Или пару суток обходиться без сна. Иногда плакала во сне. Впрочем, все это прошло годам к семнадцати. В этот период она почти не отличалась от своих сверстников, и я даже думала, что все будет в ее жизни нормально. Она увлеклась историей, поступила в университет. Я хотела тоже переехать в Сент-Ривер, чтобы быть поближе к ней, но она решительно этому воспротивилась. Я сейчас думаю, что мне нужно было настоять на своем. Но, так или иначе, я этого не сделала. Поэтому о ее внезапном увлечении некой экзотической религией узнала слишком поздно.
   – Что за религия? – я почувствовала, что это важный момент, хотя всю его важность оценила не в момент этого разговора, а гораздо позднее.
   – Братство открытого сердца – так называлась эта секта. Как потом выяснилось, это братство было создано наркоторговцами. Процесс над этой сектой был достаточно громким.
   – Да, помню, – подтвердила я.
   – Секту разоблачили, но мне кажется, что после этого Джейн полностью так и не вернулась к нормальной жизни. И еще, я так и не поверила в искренность не только ее религиозных чувств, но даже и ее наркотической зависимости. Не знаю почему, но мне все время казалось, что Джейн во все это просто играла.
   – У меня есть к вам еще один вопрос, – я его задала для очистки совести, я все уже понимала.
   – Да, пожалуйста, если смогу, я обязательно отвечу, – заверила меня Элизабет.
   – Мне вчера сказали, что Джейн в день гибели родителей находилась в клинике, то ли на обследовании, то ли на лечении…
   – На обследовании, – подтвердила и уточнила госпожа Грей.
   – Марго говорила своей знакомой журналистке, что вы просили ее проведать дочь в клинике, это так?
   – Да, она действительно очень хотела повидаться с Марго, но та не приехала.
   – Как вы относитесь к слухам о том, что девочка знала о будущей судьбе своих родителей?
   – А вы как бы отнеслись? Никаких пророчеств Джейн не делала, она была в неважном состоянии, в клинике она находилась после попытки суицида. Желание повидаться с матерью в этих обстоятельствах я расцениваю, как совершенно нормальное. Все остальное – было спекуляцией, попыткой заработать тираж на чужом горе.
   – Что ж, примерно так я и предполагала, – согласилась с ней я, – спасибо, что согласились поговорить с нами.
   – Дай Бог, чтобы вам это помогло найти убийцу. – Элизабет вздохнула, впервые за все время нашего разговора глаза ее наполнились слезами, но она сдержалась.
   – У меня есть вопрос, который, возможно, не совсем к вам, но это может оказаться важно.
   – Говорите.
   – Родители Джейн ведь были не бедными людьми, как минимум, у них был дом в Тотридже. Что стало с их имуществом?
   – Они не были и так уж богаты, но дом и некоторая сумма на счету была. Все это должно было остаться Джейн. Но об этом вам, пожалуй, действительно лучше поговорить с господином Роненом, это адвокат, который вел все дела Портеров. Его контора находится рядом с муниципалитетом.
   – Хорошо, спасибо. И извините…
   – Ну, что вы? Я понимаю.

Наследство Портеров

   Когда мы разыскали нужную нам адвокатскую контору, господин Ронен уже собирался уходить. У него были дела, да и время приближалось к обеду. Но он все же задержался на несколько минут, чтобы ответить на наши вопросы.
   – Вас интересует имущество Портеров? – уточнил он, – надеюсь, вы можете подтвердить ваше право на получение этой информации?
   – Да, разумеется, – я показала документ, которым меня снабдил комиссар Катлер.
   – Так вот, завещания у супругов Портер не было, поэтому все их имущество по закону отошло их дочери Джейн Портер, теперь по завещанию Джейн Портер, ее имущество переходит во владение ее двоюродной сестры Моник Саммерс, но не ранее, чем через год после смерти завещательницы, таковы условия.
   Для нас это было полной неожиданностью.
   – А Моник уже извещена об этом? – спросила я.
   – Да, ей послано письменное уведомление, кроме того, я говорил с нею по телефону.
   Это завещание оказалось единственной неожиданностью, с которой мы столкнулись в Мэрвике. Это совсем не укладывалось в ту версию, которую я начала было выстраивать. Что ж придется вносить в нее коррективы.
   Больше дел в Мэрвике у нас не было. Мы с Дэвидом наскоро перекусили в маленьком открытом ресторанчике на набережной и отправились в обратный путь.

Тони Фатмер и Ори Стентнер

   Всю дорогу я обдумывала свою версию. Но все же оторвалась от этого полезного процесса, чтобы позвонить комиссару и предупредить, что мы возвращаемся в Сент-Ривер. Эрик Катлер пообещал дождаться нас в управлении. Свое обещание он выполнил.
   Он внимательно выслушал и мой отчет и мои рассуждения.
   – Боюсь, – сказал комиссар, – что новые факты не слишком прояснили это дело, кстати, и те, что удалось собрать нам. У меня как и у вас было подозрение, что Тони Фатмер и Ори Стентнер – это одно и то же лицо, но мы ошибались. Их действительно двое. Но, похоже, они иногда пользовались именами друг друга, например, приходил пробоваться на роль фотомодели именно Фатмер, у нас, таким образом, оказалась его фотография, в пиццерии нам сразу сказали, что это Тони. Но Фатмер с того самого понедельника не выходит на работу. Мать Ори тоже узнала Фатмера по фотографии. Она сказала, что этот молодой человек как-то приезжал к ней вместе с ее сыном.
   – А удалось ли выяснить, где жил Фатмер, возможно, что там же была и Джейн? – спросила и одновременно предположила я.
   – Адрес Фатмера нам сообщили в университете, где он действительно учится, – продолжил свой рассказ комиссар, – его квартирная хозяйка опознала Джейн как девушку, которая жила вместе с Тони. На вопрос, почему она не обратилась в полицию, ведь наверняка видела фотографии Джейн в газетах, она ответила:
   «Фотографии в газетах я никогда не рассматриваю, а написано было, что убита какая-то модель, при чем же тут Джейн?» Нам пришлось принять эти объяснения.
   – Но о Фатмере можно, видимо, узнать в университете, если он там действительно учится? – опять спросила я.
   – В университете о Фатмере все говорят примерно одно и то же: талантливый математик, возможно, даже гений, своего рода, но жутко заносчивый тип. Джейн жила с ним последние несколько месяцев, и все предполагали, что они, в конце концов, поженятся. Именно Фатмер настоял на том, чтобы девушка вернулась к учебе, он помог ей устроиться на работу. Непонятно, почему она ни разу не воспользовалась деньгами своих родителей. Почему не стала жить в их доме, это понятно. Она училась в Сент-Ривере, а дом в Тотридже. Но у них, оказывается, была еще и неплохая квартира в столице. Почему она предпочитала жить у Фатмера? Понятно, что хотела жить именно с ним, но почему не в своей квартире? Один из сокурсников Тони предположил, что здесь своего рода воспитательная цель. Не имея на руках лишних денег, будучи вынужденной зарабатывать себе на жизнь, Джейн не подвергалась опасности вернуться к употреблению наркотиков. Впрочем, сомнительно, что существовала такая опасность, если учесть, насколько девушка была предана своему другу. Это отмечают все, кто их знал. В медицинской академии мы получили некоторую информацию и об Ори Стентнере. Он студент четвертого курса. Учится средне, часто подолгу не посещает лекции, но охотно дежурит в больнице. Увлекается психологией и психиатрией. Парень, судя по всему, добродушный, но какой-то безалаберный. Велико подозрение, что именно он достал аэролизин для Фатмера. Он мог достать его, находясь на дежурстве в больнице. Препарат жестко контролируется, но его часто употребляют в экстренном порядке, поэтому, как нам объяснили в больнице, может быть лазейка для похищения двух-трех упаковок. Кроме того, таблетки могли собираться и постепенно, впрочем, для этого у них не было, судя по всему, достаточно времени. Сейчас, ведется нашим специалистом проверка всех документов по движению внутри больницы этого препарата. Но самое главное, что ни Фатмера, ни Стентнера мы не можем найти. Хотел бы я послушать вашу версию событий, возможно, мы нашли бы сейчас общими усилиями место для всех полученным нами фактов.

Рабочая версия и новые факты

   – Изложение моей версии событий может оказаться не совсем гладким, поскольку не считаться с новыми фактами, которые вы мне только что сообщили, я не могу, а определить их место в моей гипотезе еще только предстоит, – произнесла я, пожалуй, излишне важно.
   – Мы тебя поправим, – тут же отреагировал Дэвид, не столько на мои слова, сколько на мой тон.
   – И так вернемся к моему отравлению, – начала я рассуждать, – отравить хотели, конечно, не меня. Но, исходя из своего не самого приятного опыта, хочу заметить, что шансов избавиться насовсем от кого-либо таким способом маловато. Во-первых, для того чтобы отравиться аэролизином, его нужно слишком много, а значит не почувствовать изменение вкуса, даже очень острой, пиццы практически невозможно. Кроме того, лекарство слишком быстро начинает действовать, а значит проглотить всю дозу вообще не реально.
   – Но тут стоит вспомнить, что отравить хотели человека, который регулярно принимает это лекарство, – напомнил Дэвид.
   – Мы спрашивали врачей, – ответил на это комиссар, – аэролизин почти не вызывает привыкания, если бы это произошло, врач должен был бы назначить Гретту другой препарат. Ведь лекарство применяется именно в качестве срочной помощи.
   – Отсюда единственный вывод, – продолжила я, – Гретта не собирались убивать, но надеялись на какое-то время отправить в больницу. Итак, первый вопрос: зачем это было нужно? Идем дальше, после покушения, к которому мы еще вернемся, почти сразу происходит убийство, как все мы сначала думаем, Моник Саммерс, фотомодели, с которой в этот момент работает Гретт. Но вскоре выясняется, что Моник жива, она уехала в Мэрвик к находящемуся при смерти престарелому родственнику, наследницей которого она является, а в ее квартире оставалась ее кузина очень на нее похожая, что и предопределило путаницу. Опять убийца, на сей раз, имевший вполне серьезное намерение, ошибся? То есть, убить хотели именно Моник, но просто перепутали с ее двоюродной сестрой, которая случайно оказалась в этой квартире? Если в первом случае пара совпадений, хоть и очень подозрительны, но вполне укладываются в нормы вероятности, то во втором – мне уже не верится в случайность.
   – Да, здесь мне трудно вам что-либо возразить, – прокомментировал сказанное мною комиссар.
   В это время на его столе зазвонил телефон внутренней связи.
   – Боюсь, что нам придется оторваться от наших теоретических упражнений, – заявил Эрик Катлер после того, как положил трубку, – так как могут появиться новые факты. Только что Ори Стентнер находится в клинике Бермана. Он жив, но пока без сознания, у него сотрясение мозга, предположительно его ударили по голове чем-то тяжелым, причем, похоже, его хотели убить. Он поступил в больницу два дня назад. Наш детектив, который по моему распоряжению должен был обойти все больницы Сент-Ривера с фотографией Ори, начал с центра Бермана, это сэкономило ему время.

Ори Стентнер

   До центра Бермана мы доехали на полицейском джипе. Это заняло у нас не больше десяти минут. Собственно, мы и сами не знали, почему так спешили. Дежурный врач нам сообщил, что состояние молодого человека стабильное, однако шансы пятьдесят на пятьдесят. Поэтому мы решили, что здесь в клинике постоянно должен дежурить детектив с диктофоном на случай, если парень хоть ненадолго придет в себя. Понятно, что сразу организовали и охрану, и круглосуточное наблюдение. К счастью никакие данные об этом участнике событий в прессе еще не светились.
   Интересными оказались обстоятельства, при которых Ори был найден и доставлен в центр Бермана.
   В больницу пострадавшего привезла машина неотложной помощи, которую вызвала пожилая дама живущая в том подъезде, где и был обнаружен Ори. Его могли и не найти, так как убийца затолкал его в небольшую кладовку на первом этаже, где хранился инвентарь для уборки. Но помимо тряпок и ведер в этой комнатушке был щит для подключения кабельного телевидения. Видимо, был задет какой-то провод, и телевизор госпожи Эммы Вайсман прекратил показывать ее любимый сериал на самом интересном месте. Многоопытная телезрительница уже знала, где нужно поискать причину этого безобразия и спустилась вниз, чтобы посмотреть именно на щит в этой комнатушке, где и обнаружила Ори, к счастью, еще живого.
   Что можно было предпринять в этих обстоятельствах? Комиссар послал пару инспекторов в дом, где парень был найден. Обошли все квартиры, спрашивая живущих там людей, возможно, кто-то видел этого молодого человека, может, кто-то его даже знал, или, как минимум, мог что-то рассказать о нем. Но никто ничего не видел и не слышал, Ори, по фотографии, никто не узнал.

Роберт Гретт и Моник Саммерс

   Пока мы решили вернуться в кабинет комиссара и продолжить наш разговор о версиях и тех фактах, которые уже были в нашем распоряжении. Еще были некоторые вопросы, ответы на которые могли поступить в ближайшее время. Очень важно было сейчас выяснить, где Тони Фатмер. Его фото было размножено, сотни полицейских занимались сбором информации о нем. Не мешало бы в новой ситуации еще раз расспросить Роберта Гретта и Моник Саммерс. Кроме того, мы подумали, что безопаснее было бы держать их рядом. Было понятно, что попытка убрать Стентнера – это уже не запланированная жертва, это попытка в панике убрать свидетеля.
   Таким образом, решили, что прежде чем я сформулирую и обосную свою окончательную версию, мы все же переговорим с Робертом и Моник. Мы легко дозвонились до обоих, и в ожидании их прибытия в управление комиссар собственноручно приготовил замечательный кофе, по пути мы заехали в супермаркет и купили коробку с лимонными бисквитами.
   В ожидании наших свидетелей, хотя точнее их нужно было бы назвать несостоявшимися потерпевшими, мы просто болтали о всяких пустяках, не относящихся к нашему нынешнему делу, пили кофе и лакомились бисквитами. И, тем не менее, мои мысли обретали вполне определенную направленность. Мне казалось, что единственный вопрос, на который я не знаю сейчас ответа – это где Тони Фатмер?
   Первой приехала Моник. От гостиницы «Корона», где она пока жила, и пешком-то минут десять ходу, но мы строго наказали ей взять такси и обязательно воспользоваться для этого службой отеля. Гретт приехал минут через пятнадцать после Моник на своей машине. Он уже не выглядел таким задерганным и держался, наконец, вполне естественно. Теперь, по крайней мере, мы знали, какие вопросы нужно им задать.
   – Извини, Роберт, что я об этом спрашиваю, но скажи, как часто тебе приходится покупать свое лекарство? – спросила я.
   – Да, ничего, я же понимаю, – спокойно отреагировал Гретт, – мой док выписывает мне один рецепт на три месяца, но поскольку это лекарство употребляется только по мере необходимости, то иногда остаются неиспользованные таблетки, но бывает и наоборот, конечно.
   – Ну, а если тебе не хватило, лекарства или ты, к примеру, потерял целую упаковку, ты ведь держишь таблетки в брючном кармане, вдруг постирал брюки и забыл вытащить из кармана аэролизин, что тогда?
   – Тогда доктор мне выпишет новый рецепт, но в его комп отправляется что-то вроде объяснительной записки, текст, в котором указывается причина дополнительного рецепта.
   – Это правило для всех врачей?
   – Думаю, что да…
   – Спасибо. Еще один вопрос. Как ты думаешь, если бы на съемки вместо выбранной тобой модели, с которой ты уже поработал хотя бы один день, вдруг пришла другая женщина, внешне на нее почти абсолютно похожая, и даже подготовленная на роль модели, смог бы ты заметить подмену?
   – Я, конечно, не могу утверждать на все сто процентов, всякое случается в нашей жизни, но все равно мне кажется, я бы мог заметить. Невозможно, если, конечно, не готовиться по какой-то специальной шпионской программе, точно соответствовать в каждом жесте, в осанке, в пластике движений, слишком много мелких деталей, которые создают индивидуальный зрительный образ человека. Неспециалиста, конечно, можно обмануть таким образом, но я бы заметил, хотя, возможно, сказал бы себе, что мне это только показалось, ведь еще нужно знать, что такое может быть, вы же меня понимаете? – он посмотрел поочередно на меня, затем, на комиссара, и на Дэвида.
   – Да, понимаю, – сказала я, – то есть, тебя, конечно, имело смысл опасаться, хотя можно было и рискнуть.
   – Да, именно так. Все бы зависело от обстоятельств и от дальнейшего развития событий, если я правильно понял ход твоих мыслей, – улыбнулся Гретт.
   – Теперь вопрос к вам, Моник, как часто в последние месяцы, до этого трагического случая, вы встречались, или общались как-то иначе с Джейн? – переключила я свое внимание на Моник Саммерс.
   – До того дня, как она появилась в моей квартире в последний раз, я ее довольно давно не видела…
   – Давно – это как? Ну, примерно, сколько времени, неделю, месяц, год? – попросила уточнить я.
   – Понимаете, наши отношения вообще были какими-то взрывными, что ли. Не знаю, какое слово подобрать. Она могла не вспоминать обо мне несколько недель, даже месяцев, а потом вдруг заявиться в один прекрасный день, и месяц, два, три не прекращать постоянного общения со мной, словно ее жизнь без этих наших отношений просто невозможна.
   – А как вы к ней относились? Вы любили ее? Ну, она вам хотя бы нравилась?
   – Да я и сама сейчас все время пытаюсь это понять. В детстве я очень любила, когда Джейн привозили к нам погостить. С ней было так интересно. Она умела все превращать в сказку, но со мной она всегда держалась на правах старшей, всегда стремилась меня подчинить. Это трудно объяснить, но с возрастом, мое отношение к ней стало сложнее. Временами я ее даже боялась. В ней появилось, что-то жестокое. Впрочем, в тот день, когда я ее видела в последний раз, она была какой-то не такой, в ней была некая отрешенность, она была похожа на человека… – Моник задумалась, видимо, пытаясь подобрать наиболее точный образ, – на человека, который сжег все мосты. Мне теперь кажется, что она что-то предчувствовала. Хотя я понимаю, что сейчас нетрудно перепутать причину и следствие, – она грустно улыбнулась.
   – По-моему, коллега, – обратился ко мне Катлер, – вы уже имеете полное представление о том, что произошло.
   – Ну, еще нужно убедиться, что мое представление соответствует действительности, – усмехнулась я, – да и одного действующего лица нам явно не хватает.
   – Я так понимаю, что ты имеешь в виду Тони Фатмера? – продемонстрировал проницательность Дэвид.
   – Да, и я предлагаю тебе, если ты не устал еще от моего общества, съездить туда, где этого молодого человека должны неплохо знать, у нас ведь есть его анкетные данные? – обратилась я к комиссару.
   – Конечно. – ответил он, – вы хотели бы встретиться с его семьей?
   – Да, это было бы не лишним, хотя психологически это достаточно трудно. Впрочем, если ход моих мыслей все-таки ошибочен, где как не там я могла бы это понять.
   – В таком случае, действительно поезжайте, тем более, что живут его отец и брат совсем недалеко в пригороде Сент-Ривера. Сразу за национальным парком есть небольшой живописный поселок, его называют…
   – Волдвест, – догадалась я.

Тони Фатмер

   – В Волдвест мы съездим, но, пожалуй, завтра. А пока неплохо бы позаботиться о безопасности Роберта и Моник, – подняла я вопрос, без решения которого не могла бы спокойно уехать домой.
   – Вы правы, – согласился со мной комиссар. – Придется обратиться в отдел охраны свидетелей.
   – Ну, что касается Моник, то да, – встрепенулся Гретт, – но я-то сам могу о себе позаботиться.
   – Ох, уж эти мне герои, – усмехнулась я, – вот когда ты научишься пули на лету ловить…

* * *

   Волдвест – действительно очень красивое место. А домик Фатмеров располагался еще и у небольшого, но удивительно чистого озерца, в прозрачной воде которого игриво суетились маленькие блестящие рыбки.
   Мы предупредили о своем приезде, но неприятное напряжение не оставляло меня всю дорогу. Я понимала, что еду в этот дом не с доброй вестью. Но не могла и не поехать. Я хотела понять этого человека, да и не только его как отдельную личность, мне необходимо было объяснить себе суть явления, ибо я точно знаю, что у него, у этого явления, должны быть причины. Нам не дано изменить мир в целом, но чуть-чуть повлиять на расстановку сил в нем может каждый. А для этого мы должны понимать, как все это устроено, чем руководствуются люди вокруг нас, когда принимают свои решения, делают свой выбор, определяя тем самым и свою судьбу, и нашу.
   Дверь нам открыл небольшого роста худощавый пожилой человек с совершенно белыми длинными волосами, стянутыми у самой шеи в пучок, при помощи простой черной резинки. Он молча пропустил нас в дом, жестом пригласил войти в одну из комнат.
   Наверняка, это был кабинет. Вдоль стен, от потолка до пола, стеллажи с книгами под маленьким окошком узкая тахта, накрытая мягким теплым клетчатым пледом. Посредине большой письменный стол с удобным креслом с одной стороны и двумя стульями, старыми, с потертой кожаной обивкой, – с другой.
   Хозяин кабинета занял кресло и предложил нам стулья. Все это молча, жестами.
   Заговорил он приятным и каким-то удивительно молодым баритоном.
   – Я не думаю, молодые люди, что наш с вами разговор будет длинным. Вы ведь сказали, что хотите поговорить со мной о моем старшем сыне.
   Я кивнула в знак согласия.
   – Уже пять лет я ничего не знаю о своем старшем сыне, и, представьте себе, ничего не хочу знать. О причинах таких отношений между нами я не собираюсь говорить, если меня не обяжет к этому судебное решение, – он вопросительно посмотрел сначала на Дэвида, потом на меня.
   – Нет, мы не собираемся вмешиваться в сложное прошлое вашей семьи, – я постаралась это сказать, как можно, мягче, – но, возможно, вы сможете нам рассказать о том, каким был Тони раньше, например, когда он был еще школьником.
   – Мне трудно понять, чем это может вам помочь в раскрытии преступления, вы ведь этим занимаетесь? – Я кивнула. – Но он был очень хорошим и послушным мальчиком. С ним не было хлопот, школу он окончил на отлично.
   – Вы любили его? – вопрос буквально вырвался у меня, я смутилась и не ожидала ответа.
   – Любил, – ответил он каким-то неожиданно глухим голосом, – но без взаимности.
   Этот визит оставил в душе настольно тяжелое впечатление, что не хотелось обсуждать его результаты ни с кем. Мне казалось, что Дэвид понял меня, поэтому весь недолгий путь до моего дома мы ехали молча. Комиссару мы не позвонили. Да в этом и не было необходимости. Была договоренность о том, что завтра мы все встречаемся в его кабинете. Сейчас, в отрыве от моей основной версии, мне нечего было ему сказать.