Страница:
Ольга Бэйс
Слишком острая пицца (сборник)
Слишком острая пицца
Все началось с неудач. Я бы назвала тот день черным понедельником, если бы главное зло не произошло во вторник и среду. Утром именно понедельника я обнаружила, что у меня закончился кофе. Может, для кого-то это мелкая проблема, но для меня – почти трагедия, так как, не выпив чашечку этого жизненно необходимого напитка, я не могу выйти из дома. А как можно, не выходя из дома, купить кофе?
Меня могла бы, как бывало не раз, выручить соседка, но ее не оказалось дома. Пришлось преодолеть свои комплексы, привести себя в порядок и топать в "супермаркет", благо он рядом. Но неприятности продолжали преследовать меня. У самой кассы я обнаружила, что забыла дома кредитку, а наличных у меня не было уже почти неделю.
В каком настроении я появилась в своей конторе, объяснять нужно только тому, у кого ни разу в жизни день не начинался таким образом.
Ари принес и положил мне на стол приличную пачку писем, среди которых преобладали счета.
После полудня у моего секретаря заболел зуб, и мне пришлось отпустить Ари к врачу. До вечера просидела в своей конторе совсем одна, настроение упало окончательно. Я поняла, что если немедленно не начну себя спасать от хандры, следующий день может оказаться еще хуже.
Меня могла бы, как бывало не раз, выручить соседка, но ее не оказалось дома. Пришлось преодолеть свои комплексы, привести себя в порядок и топать в "супермаркет", благо он рядом. Но неприятности продолжали преследовать меня. У самой кассы я обнаружила, что забыла дома кредитку, а наличных у меня не было уже почти неделю.
В каком настроении я появилась в своей конторе, объяснять нужно только тому, у кого ни разу в жизни день не начинался таким образом.
Ари принес и положил мне на стол приличную пачку писем, среди которых преобладали счета.
После полудня у моего секретаря заболел зуб, и мне пришлось отпустить Ари к врачу. До вечера просидела в своей конторе совсем одна, настроение упало окончательно. Я поняла, что если немедленно не начну себя спасать от хандры, следующий день может оказаться еще хуже.
Достойное завершение этого дня
Как может улучшить свое настроение женщина? Купить что-нибудь из одежды или косметики? Этот вариант мне был не по карману, да и по магазинам я не люблю ходить. Тогда послать к чертям диету! Вот это вполне доступно. Можно получить удовольствие, не выходя из конторы, если по телефону заказать пиццу. Так я и решила. На моем столе пару дней валялась рекламная открытка сети пиццерий «Патриссия» Так что не нужно было даже доставать телефонный справочник.
Через двадцать минут аромат свежеиспеченной пиццы не только возбуждал мое воображение, но и вызывал зверский аппетит. Пицца была круглой, аккуратно рассеченной на четыре живописных и ароматных куска. Я взяла из холодильника баночку апельсинового сока, поставила ее на стол, чтобы сок немного согрелся, и приступила к еде.
Мне пришлось так подробно описывать начало трапезы, потому что все остальное я помнила весьма смутно. Если верить комиссару Катлеру, съела я очень немного. Видимо, это и спасло мне жизнь, так как продолжение этой истории для меня ассоциируется с больничной палатой.
Первое, что я увидела, открыв глаза, был обычный круглый светильник, который меня по-настоящему озадачил. Все мои мыслительные способности сосредоточились на том, чтобы понять, что это за предмет, и почему он висит над моей головой. Эта задача, с блеском решенная моим вернувшимся к жизни интеллектом, помогла мне осознать, что я, слава Богу, жива.
События, начисто стертые из моей памяти, были мне описаны комиссаром полиции Эриком Катлером. Оказывается, перед тем, как потерять сознание, я все же успела ему позвонить. Поскольку я проговорила что-то не совсем внятное и очень странным голосом, комиссар, бросив все, примчался в мою контору – к счастью, вовремя. Он сразу сообразил, что оставшуюся пиццу нужно отправить на экспертизу. Результат оказался весьма интересным: обнаружили довольно редкий яд, вернее, в определенных дозах это даже не яд, а скорее наоборот. Аэролизин применяют при острых приступах астмы. В том количестве, которым была напичкана злополучная пицца, лекарство становится убийцей. Так впервые в своей жизни я из детектива превратилась в потерпевшую, а расследованием покушения на мою драгоценную жизнь занялась полиция в лице уже упомянутого комиссара.
– Послушайте, коллега, как получилось, что вы не почувствовали странный привкус, который наверняка был у этой чертовой пиццы? – начал разговор Эрик, устраиваясь в кресле, стоявшем возле моей кровати.
– Было столько острой приправы, что для того, чтобы почувствовать привкус, нужно было сначала утолить первый голод...
– Вы заказывали все эти приправы?
– Хороший вопрос, комиссар... Нет, я заказывала классический вариант, но это значит, что мне доставили не мой заказ! Против острых приправ я, в принципе, не возражаю, но я их не заказывала, это точно!
– Тогда, возможно, отравить хотели вовсе не вас, – вполне логично предположил комиссар.
– Это меня радует, – прокомментировала я и тут же объяснила, – значит, эта неудача не из моего жизненного сценария.
– Если это способно вас порадовать, скажу, что вычислить счастливчика будет несложно.
– Да, возможно, он даже скажет, кто так жаждал прекратить его земное существование. Впрочем, если действительно замышлялось убийство, а не шалость, то мой опыт подсказывает, что способ был явно не проверенный.
– Возможно, вам просто повезло? – эта реплика комиссара окончательно вернула мне хорошее настроение.
– Если бы кто-то захотел тебя убить, сомневаюсь, что он выбрал бы такой сложный и ненадежный способ, – Дэвид начал разговор, как всегда, минуя обмен приветствиями. – Скажи, когда ты в последний раз заказывала пиццу, если не считать нынешнего печального события?
– Не помню...
– Вот именно! Каким же провидцем надо быть, чтобы предвидеть, что именно в этот день ты закажешь пиццу, причем именно «Патриссию»! – горячился мой друг.
– Да никто всерьез и не рассматривает этот вариант, – попыталась я его успокоить.
– Тогда почему меня к тебе не пустили? – еще больше возмутился он.
– Пустая формальность, меня продержали там всего три дня, – улыбнулась я, пытаясь показать, что действительно ничего особенного не происходило.
– Три дня! Не три, а пять. Три дня тебя только под капельницей держали! Да я с ума тут сходил!
– Ты преувеличиваешь, – примирительно проговорила я, но мне было приятно.
– А полиция что-нибудь уже знает? По крайней мере, можно было уже выяснить, кто доставил заказ.
– Я жду комиссара Катлера с минуты на минуту.
Вскоре мы действительно знали все, что удалось установить официальному следствию.
– Как вы себя чувствуете, коллега? – поинтересовался Эрик, входя в мой кабинет.
– Замечательно, комиссар, словно только что появилась на свет, – бодро ответила я.
– Рад это слышать. Ну, а нам уже удалось кое-что выяснить. Правда, того, кто покушался на вашу жизнь, мы пока еще не нашли.
– Я все же думаю, что покушались не на мою жизнь, вот и Дэвид так считает…
– Это, конечно, здравое суждение, но пока мы рассматриваем все возможные варианты.
– Судя по всему, даже фантастические, – проворчал Дэвид, – а можно узнать то, что уже называют фактами?
– Можно, но их не так уж много. Пиццу доставлял некий Тони Фатмер, студент-математик, подрабатывающий в пиццерии во время каникул. Он действительно мог перепутать заказы, так как его ящик, в который были сложены коробки, оказался плохо закрепленным на багажнике его мотороллера. Когда парень резко затормозил, ящик упал, и коробки рассыпались. Тони не мог с уверенностью сказать, что после этого уложил их в прежнем порядке – по списку с адресами, выданными ему для развозки.
– И часто у них путают заказы? – спросила я.
– Ошибки случались и раньше, по разным причинам, иногда клиенты жаловались, но это были мелкие неприятности. Клиенту делали подарочную пиццу по персональному заказу, и этого было достаточно, чтобы закрыть проблему.
– Я так понимаю, что выяснилось еще что-то интересное?
– Сравнительно легко удалось установить, по какому адресу должны были доставить очень острую, с большим количеством приправ, пиццу, – продолжил свой рассказ Эрик Катлер.
И тут меня ждал сюрприз. Адрес мне, конечно, ни о чем не сказал, но имя было мне хорошо знакомо. Потенциальной жертвой покушения мог быть Роберт Гретт, художник издательской фирмы «Папирус»!
– Ты знаешь его? – отреагировал Дэвид на мое удивление.
Через двадцать минут аромат свежеиспеченной пиццы не только возбуждал мое воображение, но и вызывал зверский аппетит. Пицца была круглой, аккуратно рассеченной на четыре живописных и ароматных куска. Я взяла из холодильника баночку апельсинового сока, поставила ее на стол, чтобы сок немного согрелся, и приступила к еде.
Мне пришлось так подробно описывать начало трапезы, потому что все остальное я помнила весьма смутно. Если верить комиссару Катлеру, съела я очень немного. Видимо, это и спасло мне жизнь, так как продолжение этой истории для меня ассоциируется с больничной палатой.
Первое, что я увидела, открыв глаза, был обычный круглый светильник, который меня по-настоящему озадачил. Все мои мыслительные способности сосредоточились на том, чтобы понять, что это за предмет, и почему он висит над моей головой. Эта задача, с блеском решенная моим вернувшимся к жизни интеллектом, помогла мне осознать, что я, слава Богу, жива.
События, начисто стертые из моей памяти, были мне описаны комиссаром полиции Эриком Катлером. Оказывается, перед тем, как потерять сознание, я все же успела ему позвонить. Поскольку я проговорила что-то не совсем внятное и очень странным голосом, комиссар, бросив все, примчался в мою контору – к счастью, вовремя. Он сразу сообразил, что оставшуюся пиццу нужно отправить на экспертизу. Результат оказался весьма интересным: обнаружили довольно редкий яд, вернее, в определенных дозах это даже не яд, а скорее наоборот. Аэролизин применяют при острых приступах астмы. В том количестве, которым была напичкана злополучная пицца, лекарство становится убийцей. Так впервые в своей жизни я из детектива превратилась в потерпевшую, а расследованием покушения на мою драгоценную жизнь занялась полиция в лице уже упомянутого комиссара.
– Послушайте, коллега, как получилось, что вы не почувствовали странный привкус, который наверняка был у этой чертовой пиццы? – начал разговор Эрик, устраиваясь в кресле, стоявшем возле моей кровати.
– Было столько острой приправы, что для того, чтобы почувствовать привкус, нужно было сначала утолить первый голод...
– Вы заказывали все эти приправы?
– Хороший вопрос, комиссар... Нет, я заказывала классический вариант, но это значит, что мне доставили не мой заказ! Против острых приправ я, в принципе, не возражаю, но я их не заказывала, это точно!
– Тогда, возможно, отравить хотели вовсе не вас, – вполне логично предположил комиссар.
– Это меня радует, – прокомментировала я и тут же объяснила, – значит, эта неудача не из моего жизненного сценария.
– Если это способно вас порадовать, скажу, что вычислить счастливчика будет несложно.
– Да, возможно, он даже скажет, кто так жаждал прекратить его земное существование. Впрочем, если действительно замышлялось убийство, а не шалость, то мой опыт подсказывает, что способ был явно не проверенный.
– Возможно, вам просто повезло? – эта реплика комиссара окончательно вернула мне хорошее настроение.
* * *
Когда я покинула, наконец, больницу и появилась в своей конторе, то была приятно удивлена той неподдельной радостью, с которой встретил меня Ари. Вскоре меня навестил и Дэвид, в больницу ко мне никого не пускали по распоряжению полиции.– Если бы кто-то захотел тебя убить, сомневаюсь, что он выбрал бы такой сложный и ненадежный способ, – Дэвид начал разговор, как всегда, минуя обмен приветствиями. – Скажи, когда ты в последний раз заказывала пиццу, если не считать нынешнего печального события?
– Не помню...
– Вот именно! Каким же провидцем надо быть, чтобы предвидеть, что именно в этот день ты закажешь пиццу, причем именно «Патриссию»! – горячился мой друг.
– Да никто всерьез и не рассматривает этот вариант, – попыталась я его успокоить.
– Тогда почему меня к тебе не пустили? – еще больше возмутился он.
– Пустая формальность, меня продержали там всего три дня, – улыбнулась я, пытаясь показать, что действительно ничего особенного не происходило.
– Три дня! Не три, а пять. Три дня тебя только под капельницей держали! Да я с ума тут сходил!
– Ты преувеличиваешь, – примирительно проговорила я, но мне было приятно.
– А полиция что-нибудь уже знает? По крайней мере, можно было уже выяснить, кто доставил заказ.
– Я жду комиссара Катлера с минуты на минуту.
Вскоре мы действительно знали все, что удалось установить официальному следствию.
– Как вы себя чувствуете, коллега? – поинтересовался Эрик, входя в мой кабинет.
– Замечательно, комиссар, словно только что появилась на свет, – бодро ответила я.
– Рад это слышать. Ну, а нам уже удалось кое-что выяснить. Правда, того, кто покушался на вашу жизнь, мы пока еще не нашли.
– Я все же думаю, что покушались не на мою жизнь, вот и Дэвид так считает…
– Это, конечно, здравое суждение, но пока мы рассматриваем все возможные варианты.
– Судя по всему, даже фантастические, – проворчал Дэвид, – а можно узнать то, что уже называют фактами?
– Можно, но их не так уж много. Пиццу доставлял некий Тони Фатмер, студент-математик, подрабатывающий в пиццерии во время каникул. Он действительно мог перепутать заказы, так как его ящик, в который были сложены коробки, оказался плохо закрепленным на багажнике его мотороллера. Когда парень резко затормозил, ящик упал, и коробки рассыпались. Тони не мог с уверенностью сказать, что после этого уложил их в прежнем порядке – по списку с адресами, выданными ему для развозки.
– И часто у них путают заказы? – спросила я.
– Ошибки случались и раньше, по разным причинам, иногда клиенты жаловались, но это были мелкие неприятности. Клиенту делали подарочную пиццу по персональному заказу, и этого было достаточно, чтобы закрыть проблему.
– Я так понимаю, что выяснилось еще что-то интересное?
– Сравнительно легко удалось установить, по какому адресу должны были доставить очень острую, с большим количеством приправ, пиццу, – продолжил свой рассказ Эрик Катлер.
И тут меня ждал сюрприз. Адрес мне, конечно, ни о чем не сказал, но имя было мне хорошо знакомо. Потенциальной жертвой покушения мог быть Роберт Гретт, художник издательской фирмы «Папирус»!
– Ты знаешь его? – отреагировал Дэвид на мое удивление.
Лирическое отступление
Мне придется рассказать о событиях, вспоминать которые не очень хочется. Поскольку они откроют читателю страшную тайну. Мэриэл Адамс тоже когда-то была юной идиоткой, мечтающей об идеальной любви и прекрасном принце. Все это было очень давно, во всяком случае, если опираться на мое ощущение времени.
Я только окончила школу, мои планы на будущее были весьма неопределенными. Я понимала – нужно учиться, чтобы получить профессию и обеспечить, таким образом, себе независимость, без которой, как известно, нет ни материального благополучия, ни самоуважения. Так меня приучили думать родители, и пока я не вижу доказательств того, что они были не правы. Но сам процесс обучения мне порядком надоел. Мне было семнадцать, и этим тоже сказано, если не все, то многое.
Именно тогда в моей жизни появился ОН в лице гениального художника Роберта Гретта. Конечно, гениального! В моем представлении любой человек, сумевший при помощи красок изобразить на холсте нечто более сложное, чем оконная рама, был гениален. Впрочем, это был именно художник, потому, что коварное чувство настигло меня в картинной галерее. Если бы в этот момент я находилась в концертном зале, это вполне мог быть музыкант. Мне вообще присущи трепет и преклонение перед талантами, видимо потому, что сама я не способна ни нарисовать упомянутую выше оконную раму, ни воспроизвести мелодию сложнее классического шедевра типа «В лесу родилась елочка…».
Мы познакомились с Греттом на выставке его работ. Он скучал, рассматривая редких посетителей, блуждавших по выставочному залу. Тут его взгляд, видимо, и наткнулся на трех девчонок, которые стояли у одной из картин. Потом Робби говорил мне, как поразился тому, что мы выделили своим вниманием лучшую картину. Сейчас я знаю: это был обычный треп, но тогда была польщена, причем значительно больше подруг. Думаю, поэтому я и стала главной жертвой. Возможно, жертва – это слишком громко сказано, но по сути того, что произошло позднее, верно. Если вы ждете душещипательной истории о совращении юной девственницы, то мне придется вас разочаровать. Мы с Робертом погуляли по вечернему городу, поговорили о живописи, о жизни, о любви. Вечер был прекрасным и незабываемым. Потом Робби написал мне несколько писем, трогательных и романтичных. До настоящего свидания дело не дошло, так как мои наивные и весьма эмоциональные письма попали в руки жены героя моих грез. То, что я получила от Эммы Гретт, нельзя было назвать примером изящной словесности. Впрочем, сейчас я бы отнесла это к разряду учебной литературы, так как это злобное послание разгневанной женщины отучило меня раз и навсегда верить искренним и задушевным словам мужчины.
Воспоминания пронеслись в моей голове легким ураганом, и тут я поняла, что Дэвид меня о чем-то спросил и, видимо, ждет ответа.
– Мне показалось знакомым это имя, – не совсем искренне ответила я.
– Мы уже знаем об этом господине кое-что, и не только в связи с нашей кулинарной драмой, он был допрошен полицией совсем по другому делу, – неожиданно сообщил комиссар. – Но это покушение заставляет меня переосмыслить наши факты и выводы из них.
– Может, я могу кое-что узнать от вас, или это закрытая информация? – на всякий случай поинтересовалась я.
– При других обстоятельствах, в интересах следствия... Но вас ведь можно считать потерпевшей, да и ваш друг уже многое знает, ведь об этом случае писали газеты, – усмехнулся комиссар.
– То-то мне показалось это имя знакомым! Конечно! Это художник, которого подозревают в убийстве фотомодели! – тут же воскликнул Дэвид.
– Обвинение ему не предъявлено, но факты не в его пользу, – осторожно заметил Катлер.
– Тогда я хотела бы знать факты, тем более, что, по-видимому, они не известны только мне, – раздражено заметила я.
– И всем остальным оригиналам, которые не читают газеты, – не удержался от шпильки Дэвид.
Я только окончила школу, мои планы на будущее были весьма неопределенными. Я понимала – нужно учиться, чтобы получить профессию и обеспечить, таким образом, себе независимость, без которой, как известно, нет ни материального благополучия, ни самоуважения. Так меня приучили думать родители, и пока я не вижу доказательств того, что они были не правы. Но сам процесс обучения мне порядком надоел. Мне было семнадцать, и этим тоже сказано, если не все, то многое.
Именно тогда в моей жизни появился ОН в лице гениального художника Роберта Гретта. Конечно, гениального! В моем представлении любой человек, сумевший при помощи красок изобразить на холсте нечто более сложное, чем оконная рама, был гениален. Впрочем, это был именно художник, потому, что коварное чувство настигло меня в картинной галерее. Если бы в этот момент я находилась в концертном зале, это вполне мог быть музыкант. Мне вообще присущи трепет и преклонение перед талантами, видимо потому, что сама я не способна ни нарисовать упомянутую выше оконную раму, ни воспроизвести мелодию сложнее классического шедевра типа «В лесу родилась елочка…».
Мы познакомились с Греттом на выставке его работ. Он скучал, рассматривая редких посетителей, блуждавших по выставочному залу. Тут его взгляд, видимо, и наткнулся на трех девчонок, которые стояли у одной из картин. Потом Робби говорил мне, как поразился тому, что мы выделили своим вниманием лучшую картину. Сейчас я знаю: это был обычный треп, но тогда была польщена, причем значительно больше подруг. Думаю, поэтому я и стала главной жертвой. Возможно, жертва – это слишком громко сказано, но по сути того, что произошло позднее, верно. Если вы ждете душещипательной истории о совращении юной девственницы, то мне придется вас разочаровать. Мы с Робертом погуляли по вечернему городу, поговорили о живописи, о жизни, о любви. Вечер был прекрасным и незабываемым. Потом Робби написал мне несколько писем, трогательных и романтичных. До настоящего свидания дело не дошло, так как мои наивные и весьма эмоциональные письма попали в руки жены героя моих грез. То, что я получила от Эммы Гретт, нельзя было назвать примером изящной словесности. Впрочем, сейчас я бы отнесла это к разряду учебной литературы, так как это злобное послание разгневанной женщины отучило меня раз и навсегда верить искренним и задушевным словам мужчины.
Воспоминания пронеслись в моей голове легким ураганом, и тут я поняла, что Дэвид меня о чем-то спросил и, видимо, ждет ответа.
– Мне показалось знакомым это имя, – не совсем искренне ответила я.
– Мы уже знаем об этом господине кое-что, и не только в связи с нашей кулинарной драмой, он был допрошен полицией совсем по другому делу, – неожиданно сообщил комиссар. – Но это покушение заставляет меня переосмыслить наши факты и выводы из них.
– Может, я могу кое-что узнать от вас, или это закрытая информация? – на всякий случай поинтересовалась я.
– При других обстоятельствах, в интересах следствия... Но вас ведь можно считать потерпевшей, да и ваш друг уже многое знает, ведь об этом случае писали газеты, – усмехнулся комиссар.
– То-то мне показалось это имя знакомым! Конечно! Это художник, которого подозревают в убийстве фотомодели! – тут же воскликнул Дэвид.
– Обвинение ему не предъявлено, но факты не в его пользу, – осторожно заметил Катлер.
– Тогда я хотела бы знать факты, тем более, что, по-видимому, они не известны только мне, – раздражено заметила я.
– И всем остальным оригиналам, которые не читают газеты, – не удержался от шпильки Дэвид.
Художник Роберт Гретт
Гениального художника, судя по всему, из Робби не получилось. Во всяком случае, кроме меня, никто его таковым не признал. Поэтому ради хлеба насущного Гретт занимался вещами, вполне приземленными и, слава Богу, полезными. Он разрабатывал дизайны рекламных кампаний. Нужно сказать, что в этом деле он был даже по-своему знаменит.
В тот период времени, о котором идет речь, Роберт работал для издательского дома «Папирус» над рекламным проспектом новой книжной серии. Серия была посвящена достаточно модной теме: жизнь в виртуальном пространстве. Авторские идеи Гретта всегда отличались простотой и точностью, что делало его дизайнерские находки незабываемыми. Для этой работы ему нужен был подходящий женский образ. Ему нужна была героиня. Он пересмотрел тысячи фотографий и видеороликов, прежде, чем увидел Моник Саммерс, начинающую фотомодель, которая хорошо вписалась в образ, создаваемый Греттом. Он нашел ее по картотеке того же «Папируса», поскольку девушка числилась в штате издательства. Раньше Гретт и Моник никогда не встречались, да и в связи с этой работой встретились лишь дважды до того рокового дня.
Моник жила одна в небольшой двухкомнатной квартирке на окраине Сент-Ривера. Ее доходы были еще очень скромными, но она не бедствовала. Соседи отзывались о ней, как о девушке спокойной и приветливой. Никто не замечал, чтобы ее посещали подруги и, тем более, мужчины. Впрочем, снимала она эту квартиру всего пару месяцев.
Я отравилась в понедельник, а в среду, то есть через день, некий страховой агент обходил дом, в котором жила Моник, в поисках новых клиентов. Он увидел, что дверь одной из квартир открыта, позвонил, но никто не откликнулся. Разумеется, агент забеспокоился. Будучи человеком, достаточно разумным, он не стал входить в квартиру, а вызвал полицию, которая и обнаружила Моник лежащей на ковре рядом с небольшим диванчиком. Девушка была мертва уже пару часов. Ее убили выстрелом в затылок. Пистолет лежал рядом с ее правой рукой, но, учитывая положение раны на голове, говорить о самоубийстве не имело смысла. То, что пистолет был брошен на месте преступления, на первый взгляд, свидетельствовало о неопытности преступника. Любой, даже самый наивный читатель детективов, знает о тех возможностях, которые открываются перед следствием благодаря обнаружению орудия убийства. Только это обстоятельство пока и удерживало полицию от предъявления обвинений Роберту Гретту. Пистолет принадлежал именно ему. Ну, трудно себе представить, чтобы, решившись на убийство, художник отставил бы на месте преступления такую улику. Против Гретта было достаточно и других улик, его видели в тот день на улице, где произошла трагедия, он же уверял, что не знает, где живет Моник, а на этой улице навещал приятеля. Однако адрес приятеля назвать отказался. Кроме того, трое свидетелей заявили, что слышали, как Моник и Гретт ссорились за два дня до смерти девушки. Все эти факты лишь косвенно указывали на художника. Но покушение, жертвой которого невольно стала я, не вписывалось ни в версию о виновности, ни в версию о полной непричастности Гретта. Оно вообще ни во что не вписывалось. Зачем кому-то понадобилось убивать художника, да еще таким ненадежным способом? Если убийца имел отношение к пиццерии (иначе он просто не смог бы заправить пиццу ядом), то он не мог не знать, что заказы иногда путают.
Я не удержалась и позвонила Роберту Гретту. Его голос, как ни странно, узнала с первого невнятного «Алло»
– Здравствуйте, Роберт, – начала я разговор, – мы знакомы, но я не уверена, что вы меня помните.
– И, тем не менее, я узнаю ваш голос, – не думаю, что Робби сказал правду, но как знать.
– Мое имя – Мэриэл Адамс.
– Мэриэл! – в этом возгласе прозвучала искренняя радость, что увеличило мое желание помочь Гретту.
– Я предлагаю вам воспользоваться услугами моего детективного агентства, – проговорила я, стараясь сохранить в своем голосе официоз.
– Хорошая идея, только по карману ли мне услуги частного детектива в нынешних обстоятельствах?
– Я не стану брать с вас деньги вперед!
– Ну, разве что, – он явно усмехнулся.
Я ничего не сказала ему о злополучной пицце. Просто сказала, что могу попытаться ему помочь. В конце концов, у меня были финансовые проблемы, и клиент мне не помешал бы.
Минутную неловкую паузу первым нарушил Робби.
– Ты почти не изменилась, только похорошела, – произнес он, наконец.
– А ты, похоже, не утратил формы, комплимент все еще на вооружении, – я, конечно, съязвила, но лишь самую малость.
– Это не комплимент, ты действительно выглядишь потрясающе, – тон был предельно искренним.
– Допустим, но ты ведь не для того пришел сюда, чтобы говорить о моей внешности?
– Скажем, не только для того, – он грустно улыбнулся.
– Перейдем к делу?
– Как знаешь. Ты, как я догадываюсь, уже в курсе того, что случилось с Моник Саммерс? Знаешь, конечно, что я – главный подозреваемый?
– Более или менее. Серьезных улик против тебя нет... – заметила я.
– Дело не в этом, я хочу получить у тебя совет, – неожиданно заявил Робби, – есть информация, которую я не сообщил полиции, и я не знаю, как с ней поступить. Я действительно был на той улице, но не знал, что Моник снимает там квартиру, поверь мне, пожалуйста.
– Почему бы тебе не назвать адрес, по которому ты там был? – искренне удивилась я. – Возможно, это обеспечило бы тебе алиби.
– В том-то и дело, что совсем наоборот! Я был в том же самом доме, понимаешь?
– Да, ситуация не из приятных. Но ты ведь был не один, или, – вдруг догадалась я, – ты был не у приятеля, а у приятельницы, и теперь боишься гнева своей супруги больше, чем обвинения в убийстве?
– Я думал, что ты знаешь обо мне больше. Я давно уже свободный человек. Мы расстались восемь лет назад, – сообщил Гретт, – я пытался тебя найти, но знал только фамилию и имя, да еще старый адрес, – зачем-то добавил он.
– Только не говори, что с женой ты расстался из-за меня, – произнесла я очередную смесь банальности и глупости.
– Нет, конечно, наш брак с самого начала был жуткой дурью, а ты была слишком юной, чтобы понять. Я просто не хотел, чтобы ты считала меня подонком.
– Что же ты сразу мне все не объяснил? Ждал, пока я подрасту?
Вы можете мне не поверить, мой читатель, но обида в моем голосе удивила и меня саму.
Я чувствовала, что ввязываюсь в ненужный и дурацкий разговор, но меня понесло. До сих пор стыдно вспоминать то, что я тогда говорила, но, может, в этом и был какой-то смысл, ведь Роберт доверял мне, и нужно было выплеснуть старую обиду, чтобы она не мешала делу. Кроме того, это заставило Гретта увидеть во мне человека, который вовсе не желает ему зла. Когда мы опять вернулись к тому, ради чего встретились, я узнала весьма любопытный факт.
– Ты права – я был у женщины, но это не какая-нибудь интрижка, у нас чисто деловые отношения, – как ни странно, я ему поверила, – просто не хочется еще и ее в это впутывать. К тому же, она не может подтвердить мое алиби, так как почти два часа я был в ее квартире один. Работал за ее компьютером, заболела голова, и я решил на несколько минут оторваться от экрана. Встал и подошел к окну и тут увидел ее.
– Кого?
– Моник. Она вышла из дома с большим чемоданом, села в такси и уехала.
– Ты уверен, что это была она? – я понимала, что сейчас выяснила очень важный факт, но на фоне того, что произошло на самом деле, этот факт выглядел или фантастикой или ложью.
– Теперь, понятно, уже нет, – вынужден был признать Робби, – ведь я знаю, что ее убили, но тогда я не сомневался, что это она.
– Послушай, это ведь убийство, – решительно заговорила я, – Убита девушка. Убита из твоего пистолета. Ты, возможно, располагаешь очень важной информацией, мы не имеем права скрывать ее от полиции – ни ты, ни я. Я понимаю, ты растерялся, испугался. Но подумай сам: если окажется, что женщина, которая вышла из дома, где было совершено преступление, имеет отношение к этим событиям, можно будет выйти на след истинного убийцы. Давай поедем к комиссару Катлеру, который ведет это расследование. Он прекрасный человек и замечательный полицейский. Он вовсе не заинтересован в том, чтобы засадить за решетку невинного человека.
– Поеду, – вдруг согласился Гретт, – если ты скажешь, что веришь мне. Правда, Мэриэл, для меня очень важно это знать.
– Я тебе верю, я ведь не идиотка. Чтобы придумать такую историю, нужно воображение, а откуда оно у тебя, если... – у меня чуть не вырвалась очередная глупость, – ладно, поехали.
Не прошло и получаса, как мы уже сидели в кабинете Катлера. Робби успокоился. Видимо, ситуация действительно его измотала. После того, как он все рассказал, ему явно стало легче. Комиссар, как и я, отнесся с доверием к тому, что сообщил художник, но это еще больше все запутало. Кроме того, осталось несколько неясных моментов, которые мы могли прояснить прямо сейчас, это были вопросы, связанные не только с убийством модели. Нам нужно было понять, почему кто-то покушался на Роберта Грета? Да и покушался ли? На него ли? Связано ли это с убийством Моник? В этом деле было слишком много фактов, казавшихся бессмысленными. Например, если Гретт случайно оказался в доме, где убили Моник Самерс, то как на месте преступления оказался его пистолет? Если Гретта кто-то хотел подставить, то откуда он знал, что художник будет в это время там, если сам Робби об этом не знал?
И тут я вдруг подумала о том, что Робби ничего не знает про злополучную пиццу!
– Комиссар, вы разрешите задать господину Гретту несколько вопросов? – дипломатично начала я.
– Задавайте, но не забудьте, что свидетелю пока неизвестны факты, связанные с покушением.
– Каким покушением? – заволновался Робби.
– Нам тоже пока известно немногое, – поспешила вставить я, чтобы не упускать инициативу. – Я хочу задать вопрос, который может тебя поначалу удивить, но потом я тебе все объясню. Скажи, ты любишь пиццу?
– Пиццу? – удивился Робби.
– Да.
– Не то чтобы это было моим любимым блюдом, но иногда я очень даже не против. Особенно мне нравится...
– Пицца «Патриссия», – подсказала я.
– Да, там для меня делают особый заказ, но какое это имеет значение?
– Ты не можешь об этом своем заказе рассказать поподробнее? – спросила я, игнорируя его удивление.
– Пожалуйста, только мне все же непонятно... – Робби недоуменно посмотрел на комиссара, – ну, хорошо. Примерно полгода назад я принимал участие в подготовке рекламного шоу, организованного сетью пиццерий «Патриссия», и менеджер этой фирмы пообещал, что каждую неделю в течение года я буду получать пиццу, приготовленную именно так, как я люблю.
– То есть с большим количеством острых приправ, – опять не удержалась я от искушения показать свою осведомленность.
– Да. А что, собственно, случилось?
– Когда ты получил свою пиццу в последний раз?
– В понедельник, но...
– Что «но»?
– Мне привезли совсем не то, что я заказывал, хотя дареному коню, как говорится...
– Ты не стал жаловаться, как я понимаю?
– Я же говорю...
– Что ж, – обратилась я к Эрику, – вы разрешите мне объяснить господину Гретту смысл вопросов?
– Да, я думаю, он должен знать, ведь попытку могут повторить, – согласился комиссар.
– Что вы все загадки загадываете! – вдруг занервничал Гретт. – Объясните, наконец, при чем здесь мои кулинарные предпочтения?
– Дело в том, Робби, – я старалась, чтобы мой тон был успокаивающим, – что заказы перепутал парнишка, который развозил пиццу.
– Это понятно, но почему это так волнует полицию? – продолжал недоумевать Гретт.
– Твой заказ доставили по ошибке в мою контору, я тоже в понедельник вечером решила заказать «Патриссию».
– Тебе привезли мою пиццу? Вот это совпадение! А я удивился, что ты так хорошо знаешь мои вкусы, – на несколько секунд Роберт отвлекся от своих страхов и недоумений.
– Если бы ты съел то, что было приготовлено для тебя, мы бы сейчас с тобой не разговаривали. – наконец, произнесла я главное.
– Что ты хочешь этим сказать? – еще больше удивился Гретт.
– Я, между прочим, только сегодня выписалась из больницы, где находилась по причине тяжелого отравления после того, как съела очень небольшой кусочек предназначенной тебе острой пиццы, – наконец завершила я свои откровения.
– Но этого не может быть, кому это нужно?! Да и как?
– На эти вопросы мы и ищем ответы, – вклинился, наконец, в нашу беседу Катлер.
Он перехватил инициативу и начал задавать свои вопросы, которые, если честно, я уже просто не слушала, как и ответы на них. Мои мысли ушли в сторону от того, о чем сейчас вел речь комиссар.
Пока беседа продолжалась без моего участия, я могла обдумать полученную информацию. Меня беспокоил вопрос о выборе яда. Почему именно аэролизин? Ведь человек, используя это лекарство, должен был знать о его свойствах. Может, он врач? Или страдает астмой и поэтому знает этот препарат?
В тот период времени, о котором идет речь, Роберт работал для издательского дома «Папирус» над рекламным проспектом новой книжной серии. Серия была посвящена достаточно модной теме: жизнь в виртуальном пространстве. Авторские идеи Гретта всегда отличались простотой и точностью, что делало его дизайнерские находки незабываемыми. Для этой работы ему нужен был подходящий женский образ. Ему нужна была героиня. Он пересмотрел тысячи фотографий и видеороликов, прежде, чем увидел Моник Саммерс, начинающую фотомодель, которая хорошо вписалась в образ, создаваемый Греттом. Он нашел ее по картотеке того же «Папируса», поскольку девушка числилась в штате издательства. Раньше Гретт и Моник никогда не встречались, да и в связи с этой работой встретились лишь дважды до того рокового дня.
Моник жила одна в небольшой двухкомнатной квартирке на окраине Сент-Ривера. Ее доходы были еще очень скромными, но она не бедствовала. Соседи отзывались о ней, как о девушке спокойной и приветливой. Никто не замечал, чтобы ее посещали подруги и, тем более, мужчины. Впрочем, снимала она эту квартиру всего пару месяцев.
Я отравилась в понедельник, а в среду, то есть через день, некий страховой агент обходил дом, в котором жила Моник, в поисках новых клиентов. Он увидел, что дверь одной из квартир открыта, позвонил, но никто не откликнулся. Разумеется, агент забеспокоился. Будучи человеком, достаточно разумным, он не стал входить в квартиру, а вызвал полицию, которая и обнаружила Моник лежащей на ковре рядом с небольшим диванчиком. Девушка была мертва уже пару часов. Ее убили выстрелом в затылок. Пистолет лежал рядом с ее правой рукой, но, учитывая положение раны на голове, говорить о самоубийстве не имело смысла. То, что пистолет был брошен на месте преступления, на первый взгляд, свидетельствовало о неопытности преступника. Любой, даже самый наивный читатель детективов, знает о тех возможностях, которые открываются перед следствием благодаря обнаружению орудия убийства. Только это обстоятельство пока и удерживало полицию от предъявления обвинений Роберту Гретту. Пистолет принадлежал именно ему. Ну, трудно себе представить, чтобы, решившись на убийство, художник отставил бы на месте преступления такую улику. Против Гретта было достаточно и других улик, его видели в тот день на улице, где произошла трагедия, он же уверял, что не знает, где живет Моник, а на этой улице навещал приятеля. Однако адрес приятеля назвать отказался. Кроме того, трое свидетелей заявили, что слышали, как Моник и Гретт ссорились за два дня до смерти девушки. Все эти факты лишь косвенно указывали на художника. Но покушение, жертвой которого невольно стала я, не вписывалось ни в версию о виновности, ни в версию о полной непричастности Гретта. Оно вообще ни во что не вписывалось. Зачем кому-то понадобилось убивать художника, да еще таким ненадежным способом? Если убийца имел отношение к пиццерии (иначе он просто не смог бы заправить пиццу ядом), то он не мог не знать, что заказы иногда путают.
Я не удержалась и позвонила Роберту Гретту. Его голос, как ни странно, узнала с первого невнятного «Алло»
– Здравствуйте, Роберт, – начала я разговор, – мы знакомы, но я не уверена, что вы меня помните.
– И, тем не менее, я узнаю ваш голос, – не думаю, что Робби сказал правду, но как знать.
– Мое имя – Мэриэл Адамс.
– Мэриэл! – в этом возгласе прозвучала искренняя радость, что увеличило мое желание помочь Гретту.
– Я предлагаю вам воспользоваться услугами моего детективного агентства, – проговорила я, стараясь сохранить в своем голосе официоз.
– Хорошая идея, только по карману ли мне услуги частного детектива в нынешних обстоятельствах?
– Я не стану брать с вас деньги вперед!
– Ну, разве что, – он явно усмехнулся.
Я ничего не сказала ему о злополучной пицце. Просто сказала, что могу попытаться ему помочь. В конце концов, у меня были финансовые проблемы, и клиент мне не помешал бы.
* * *
Понятно, что мое вмешательство в это дело было предопределено. Я попала в водоворот таких странных событий вовсе не по своей воле. И мне до сих пор не дают покоя мысли: как бы развивались события, если бы я не была знакома с Робертом Гретом, если бы я не позвонила ему сама, если бы он не рассказал мне то, что сознательно скрывал от полиции? Видимо, это была бы совсем другая история. Однако, я позвонила, и Гретт появился в моей конторе.Минутную неловкую паузу первым нарушил Робби.
– Ты почти не изменилась, только похорошела, – произнес он, наконец.
– А ты, похоже, не утратил формы, комплимент все еще на вооружении, – я, конечно, съязвила, но лишь самую малость.
– Это не комплимент, ты действительно выглядишь потрясающе, – тон был предельно искренним.
– Допустим, но ты ведь не для того пришел сюда, чтобы говорить о моей внешности?
– Скажем, не только для того, – он грустно улыбнулся.
– Перейдем к делу?
– Как знаешь. Ты, как я догадываюсь, уже в курсе того, что случилось с Моник Саммерс? Знаешь, конечно, что я – главный подозреваемый?
– Более или менее. Серьезных улик против тебя нет... – заметила я.
– Дело не в этом, я хочу получить у тебя совет, – неожиданно заявил Робби, – есть информация, которую я не сообщил полиции, и я не знаю, как с ней поступить. Я действительно был на той улице, но не знал, что Моник снимает там квартиру, поверь мне, пожалуйста.
– Почему бы тебе не назвать адрес, по которому ты там был? – искренне удивилась я. – Возможно, это обеспечило бы тебе алиби.
– В том-то и дело, что совсем наоборот! Я был в том же самом доме, понимаешь?
– Да, ситуация не из приятных. Но ты ведь был не один, или, – вдруг догадалась я, – ты был не у приятеля, а у приятельницы, и теперь боишься гнева своей супруги больше, чем обвинения в убийстве?
– Я думал, что ты знаешь обо мне больше. Я давно уже свободный человек. Мы расстались восемь лет назад, – сообщил Гретт, – я пытался тебя найти, но знал только фамилию и имя, да еще старый адрес, – зачем-то добавил он.
– Только не говори, что с женой ты расстался из-за меня, – произнесла я очередную смесь банальности и глупости.
– Нет, конечно, наш брак с самого начала был жуткой дурью, а ты была слишком юной, чтобы понять. Я просто не хотел, чтобы ты считала меня подонком.
– Что же ты сразу мне все не объяснил? Ждал, пока я подрасту?
Вы можете мне не поверить, мой читатель, но обида в моем голосе удивила и меня саму.
Я чувствовала, что ввязываюсь в ненужный и дурацкий разговор, но меня понесло. До сих пор стыдно вспоминать то, что я тогда говорила, но, может, в этом и был какой-то смысл, ведь Роберт доверял мне, и нужно было выплеснуть старую обиду, чтобы она не мешала делу. Кроме того, это заставило Гретта увидеть во мне человека, который вовсе не желает ему зла. Когда мы опять вернулись к тому, ради чего встретились, я узнала весьма любопытный факт.
– Ты права – я был у женщины, но это не какая-нибудь интрижка, у нас чисто деловые отношения, – как ни странно, я ему поверила, – просто не хочется еще и ее в это впутывать. К тому же, она не может подтвердить мое алиби, так как почти два часа я был в ее квартире один. Работал за ее компьютером, заболела голова, и я решил на несколько минут оторваться от экрана. Встал и подошел к окну и тут увидел ее.
– Кого?
– Моник. Она вышла из дома с большим чемоданом, села в такси и уехала.
– Ты уверен, что это была она? – я понимала, что сейчас выяснила очень важный факт, но на фоне того, что произошло на самом деле, этот факт выглядел или фантастикой или ложью.
– Теперь, понятно, уже нет, – вынужден был признать Робби, – ведь я знаю, что ее убили, но тогда я не сомневался, что это она.
– Послушай, это ведь убийство, – решительно заговорила я, – Убита девушка. Убита из твоего пистолета. Ты, возможно, располагаешь очень важной информацией, мы не имеем права скрывать ее от полиции – ни ты, ни я. Я понимаю, ты растерялся, испугался. Но подумай сам: если окажется, что женщина, которая вышла из дома, где было совершено преступление, имеет отношение к этим событиям, можно будет выйти на след истинного убийцы. Давай поедем к комиссару Катлеру, который ведет это расследование. Он прекрасный человек и замечательный полицейский. Он вовсе не заинтересован в том, чтобы засадить за решетку невинного человека.
– Поеду, – вдруг согласился Гретт, – если ты скажешь, что веришь мне. Правда, Мэриэл, для меня очень важно это знать.
– Я тебе верю, я ведь не идиотка. Чтобы придумать такую историю, нужно воображение, а откуда оно у тебя, если... – у меня чуть не вырвалась очередная глупость, – ладно, поехали.
Не прошло и получаса, как мы уже сидели в кабинете Катлера. Робби успокоился. Видимо, ситуация действительно его измотала. После того, как он все рассказал, ему явно стало легче. Комиссар, как и я, отнесся с доверием к тому, что сообщил художник, но это еще больше все запутало. Кроме того, осталось несколько неясных моментов, которые мы могли прояснить прямо сейчас, это были вопросы, связанные не только с убийством модели. Нам нужно было понять, почему кто-то покушался на Роберта Грета? Да и покушался ли? На него ли? Связано ли это с убийством Моник? В этом деле было слишком много фактов, казавшихся бессмысленными. Например, если Гретт случайно оказался в доме, где убили Моник Самерс, то как на месте преступления оказался его пистолет? Если Гретта кто-то хотел подставить, то откуда он знал, что художник будет в это время там, если сам Робби об этом не знал?
И тут я вдруг подумала о том, что Робби ничего не знает про злополучную пиццу!
– Комиссар, вы разрешите задать господину Гретту несколько вопросов? – дипломатично начала я.
– Задавайте, но не забудьте, что свидетелю пока неизвестны факты, связанные с покушением.
– Каким покушением? – заволновался Робби.
– Нам тоже пока известно немногое, – поспешила вставить я, чтобы не упускать инициативу. – Я хочу задать вопрос, который может тебя поначалу удивить, но потом я тебе все объясню. Скажи, ты любишь пиццу?
– Пиццу? – удивился Робби.
– Да.
– Не то чтобы это было моим любимым блюдом, но иногда я очень даже не против. Особенно мне нравится...
– Пицца «Патриссия», – подсказала я.
– Да, там для меня делают особый заказ, но какое это имеет значение?
– Ты не можешь об этом своем заказе рассказать поподробнее? – спросила я, игнорируя его удивление.
– Пожалуйста, только мне все же непонятно... – Робби недоуменно посмотрел на комиссара, – ну, хорошо. Примерно полгода назад я принимал участие в подготовке рекламного шоу, организованного сетью пиццерий «Патриссия», и менеджер этой фирмы пообещал, что каждую неделю в течение года я буду получать пиццу, приготовленную именно так, как я люблю.
– То есть с большим количеством острых приправ, – опять не удержалась я от искушения показать свою осведомленность.
– Да. А что, собственно, случилось?
– Когда ты получил свою пиццу в последний раз?
– В понедельник, но...
– Что «но»?
– Мне привезли совсем не то, что я заказывал, хотя дареному коню, как говорится...
– Ты не стал жаловаться, как я понимаю?
– Я же говорю...
– Что ж, – обратилась я к Эрику, – вы разрешите мне объяснить господину Гретту смысл вопросов?
– Да, я думаю, он должен знать, ведь попытку могут повторить, – согласился комиссар.
– Что вы все загадки загадываете! – вдруг занервничал Гретт. – Объясните, наконец, при чем здесь мои кулинарные предпочтения?
– Дело в том, Робби, – я старалась, чтобы мой тон был успокаивающим, – что заказы перепутал парнишка, который развозил пиццу.
– Это понятно, но почему это так волнует полицию? – продолжал недоумевать Гретт.
– Твой заказ доставили по ошибке в мою контору, я тоже в понедельник вечером решила заказать «Патриссию».
– Тебе привезли мою пиццу? Вот это совпадение! А я удивился, что ты так хорошо знаешь мои вкусы, – на несколько секунд Роберт отвлекся от своих страхов и недоумений.
– Если бы ты съел то, что было приготовлено для тебя, мы бы сейчас с тобой не разговаривали. – наконец, произнесла я главное.
– Что ты хочешь этим сказать? – еще больше удивился Гретт.
– Я, между прочим, только сегодня выписалась из больницы, где находилась по причине тяжелого отравления после того, как съела очень небольшой кусочек предназначенной тебе острой пиццы, – наконец завершила я свои откровения.
– Но этого не может быть, кому это нужно?! Да и как?
– На эти вопросы мы и ищем ответы, – вклинился, наконец, в нашу беседу Катлер.
Он перехватил инициативу и начал задавать свои вопросы, которые, если честно, я уже просто не слушала, как и ответы на них. Мои мысли ушли в сторону от того, о чем сейчас вел речь комиссар.
Пока беседа продолжалась без моего участия, я могла обдумать полученную информацию. Меня беспокоил вопрос о выборе яда. Почему именно аэролизин? Ведь человек, используя это лекарство, должен был знать о его свойствах. Может, он врач? Или страдает астмой и поэтому знает этот препарат?