Страница:
Дверь снова задрожала, и голос бабушки возвестил:
– А мыло, Леня? Я говорила тебе вчера купить мыло в дорогу, где оно?
Леонид устало закатил глаза, а Марианна затряслась от беззвучного смеха.
2
3
4
– А мыло, Леня? Я говорила тебе вчера купить мыло в дорогу, где оно?
Леонид устало закатил глаза, а Марианна затряслась от беззвучного смеха.
2
Дверь за спиной Леонида тихо приоткрылась, и в раздевалку влетел рев и грохот огромного стадиона. Гудели трибуны, комментатор что-то монотонно бубнил из динамика, слышно было, как по коридору, громко совещаясь, бегают телевизионщики. В узкий дверной проем протиснулся Валерий Павлович, бессменный тренер и советчик.
– Ну что? Как настроение? Боевое? – он быстро прошелся по раздевалке, нервно потирая ладони.
Его облик, неестественно радостная улыбка и веселый голос не понравились Леониду, показались странными. Обычно тренер не доставал его перед соревнованиями, становился собранным и немногословным.
– Что-то случилось? – насторожился гимнаст.
– Видишь ли...
Валерий Павлович опустился рядом с ним на деревянную скамью, скрестил и с хрустом разогнул пальцы.
– Врач, который осматривал тебя утром... Он говорил со мной... И считает, что тебе еще рано выступать после той травмы. Помнишь, зимой?
– Как это рано? – Леня даже вскочил со скамейки от возмущения. – Да я и забыл уже про тот вывих. Во, смотрите!
Он сбросил темно-синюю шерстяную олимпийку и, оставшись в форменной майке, принялся крутить правой рукой в разные стороны, демонстрируя тренеру, что вывих плеча давно зажил.
– Да вы сами знаете, я всю программу сто раз делал на тренировках.
– Я-то знаю, – покивал Валерий Павлович. – Но врач говорит, что связки еще слабые, малейшее перенапряжение – и разрыв... А может быть и перелом... Это будет означать конец карьеры в большом спорте. Понимаешь?
Макеев помрачнел, отвернулся и принялся мерить шагами раздевалку. Конечно, это всего лишь крупные соревнования, не чемпионат мира, не Олимпиада. Можно и пропустить. И все-таки... Столько месяцев подготовки, столько сил, надежд. И так бесславно все закончить.
Кто-то заглянул в раздевалку, Ленчик снова услышал рев трибун. Сдаться без боя, не выйти на стадион, не услышать криков болельщиков? В зале несколько тысяч человек, которые, не дыша, следят за выполнением сложного элемента, а потом орут от восторга, потому что им никогда такого не сделать. Ты для них бог. Это ведь круче, чем деньги, женщины или водка, это самый сильный во вселенной наркотик.
Леонид познал это ни с чем не сравнимое чувство власти над толпой еще в ранней юности. Тогда он впервые неожиданно для себя самого выиграл первенство среди юниоров. И теперь, как и много лет назад, Леню охватывал священный трепет. Твердое осознание того, что сейчас он выйдет на арену, адреналин мощно захлестнет все его существо, и он, на мгновение став для толпы больше, чем богом, взлетит, укротив законы земного притяжения. Гимнаст точно знает, что сейчас на свете ни для кого нет и не может быть ничего более значимого и великого, чем то, что дано испытать ему. И Леня догадывается, что это и есть основной смысл его жизни. К этому моменту, длящемуся вечность, секунде власти над застывшими внизу в немом восторге людьми, он был привязан всем своим естеством, и только это имело реальную власть над всей его жизнью.
– Да ну, бросьте, – отмахнулся Леонид. – Все это ерунда, врачи перестраховываются.
– Я тоже так думаю, – просиял тренер. – Значит, выйдешь выступать?
«Перестраховываются... – усмехнулся Леонид. – Ты-то тоже не дурак: мол, тебя предупредил, моя совесть чиста, а дальше под твою ответственность».
– Конечно, – открыто улыбнулся гимнаст.
– Ну, тогда расслабляйся пока. – Валерий Павлович поднялся со скамейки и направился к выходу из раздевалки. – Тебя позовут, когда придет время.
Он вышел. Макеев опустился на скамейку, откинул голову и прикрыл глаза. Теперь, когда все решено, необходимо было избавиться от мыслей, любых мыслей, плохих или хороших.
Леня вышел на середину арены, поклонился и взлетел на брусья. В ту же секунду весь огромный, красочный мир сократился, сжался в яркую сверкающую точку. Только здесь и сейчас. Только сила, ловкость и уверенность. Главное, не думать, не анализировать собственные движения. Тело знает лучше.
Гимнаст ощущал, как свистит в ушах плотный теплый воздух, чувствовал, как напрягаются мускулы, заставляя тело взлетать, переворачиваться вниз головой, переноситься с одного бруса на другой, складываться пополам и мгновенно пружинисто распрямляться. Выступление шло к концу, оставалось лишь несколько элементов. Стойка на руках, круги двумя ногами, сальто...
Внезапно Леонид почувствовал, как плечевой сустав словно сделал лишний оборот, прокрутился вхолостую, как велосипедная цепь. Правая рука больше не желала слушаться, и Леня рухнул на расстеленные под брусьями маты прямо на вытянутую вперед руку, чувствуя, как ломается, лопается податливая плоть. Вдруг, словно кто-то вынул из ушей вату, оглушительно взревел стадион, заверещали что-то динамики, а затем все стихло и навалилась чернота.
– Подключичный вывих плеча, – объяснял ему пожилой солидный доктор, перетасовывая перед глазами рентгеновские снимки. – Вот, посмотрите... Головка плечевой кости значительно сместилась под ключицу. Также можем наблюдать перелом акромиального отростка лопатки и отрыв большого бугорка плечевой кости.
С черных глянцевых листков на Леню наползали непонятные белесые разводы. Он поморщился и отвел глаза.
– И что все это значит?
– Дело в том, что при таком обширном повреждении вправить плечевой сустав обычными методами невозможно. У вас ведь и раньше случались вывихи этого сустава? Разумеется, ткани сильно повреждены и ослаблены. Потребуется оперативное вмешательство... Возможно, придется использовать шурупы...
Леонид приподнялся на постели. Сейчас, пока действовала новокаиновая блокада, правого плеча он почти не чувствовал.
– Послушайте, – обратился он к врачу. – А какие прогнозы? Я смогу вернуться в спорт?
– Милый мой, – развел руками врач. – Какие же могут быть прогнозы до операции? Вот прооперируем вас, полечим, проведем терапию, на процедуры походите... Там и посмотрим. Вы лежите, лежите... Отдыхайте!
Его ласковый, успокаивающий голос действовал Лене на нервы.
– Ну шанс-то, шанс есть? – перебил он добродушно бурчащего врача.
– Шанс всегда есть, – доктор отвел глаза. – Разные чудеса случаются. Чего на свете не бывает?
Доктор пожал плечами и вышел из палаты.
«Чего на свете не бывает? – повторил про себя Леня. – Это значит, все, конец. Или?..»
– Я так перепугалась, – быстро говорила девушка. – Мы ведь смотрели по телевизору... Ты выходишь... И вдруг – раз, упал, и врачи подбежали. Я не знала, где тебя искать, куда звонить...
– Зачем ты приехала? – раздраженно спросил Леня, отодвигая руку.
– Но как же? – ахнула Марианна.
Лицо ее мгновенно покраснело, по щеке покатилась слезинка. Она шмыгнула носом.
– Ладно, прости, – устало выговорил Леня. – Ну извини меня. Только не реви, бога ради.
– Я не буду, не буду.
Она достала из сумочки платок, высморкалась и повернулась с уже готовой бодрой улыбкой.
– На самом деле все это ерунда, правда? – она с надеждой посмотрела на Леонида. – Травма, вывих... Жизнь ведь на этом не заканчивается, верно?
– Верно, – слабо улыбнулся Леня.
Кажется, его тон Марианну не убедил. Она придирчиво посмотрела на Леню и принялась натужно-весело о чем-то щебетать. «О господи, уж лучше б ревела», – морщась, словно от зубной боли, думал он. Выносить этот надсадно-веселый голос не было никаких сил.
– Я говорила с Валерием Павловичем. Он сказал, что подвижность вряд ли полностью восстановится. Но тренерской работе это не помешает...
От этих слов Леня дернулся, как от пощечины, охнул от вспыхнувшей острой боли в загипсованном плече, и с трудом выговорил:
– Тренерской работе? Это он тебе сказал?
– Ну да... – испугалась Марианна. – А что, что такое? Надо ведь будет чем-то заниматься, когда тебя выпишут.
«Какие прогнозы... Шанс всегда есть... – отчаянно стучало в голове у Лени. – Значит, с Валерой этот эскулап был пооткровенней. Со спортом покончено, меня списали со счетов». Он тяжело дышал, казалось, сейчас задохнется. Пришедшее осознание того, что все пропало, вся жизнь, все устремления, надежды, весь многолетний труд, все отправилось коту под хвост, давило на грудь, не давая глотнуть воздуха.
Марианна, увидев Ленино побелевшее лицо, выступившую на висках испарину, испугалась и заохала:
– Ленечка, Ленчик, тебе нехорошо? Я сейчас, милый, мигом за доктором сбегаю.
– Стой! – выдохнул он. – Не надо. Все в порядке.
– Точно? Уверен? – она настороженно вглядывалась в его глаза.
Только бы выставить ее вон. Иначе он не выдержит, заорет, ударит.
– Все хорошо, Мариша, просто неудачно повернулся, – с трудом объяснил он. – Уже прошло. Ты иди, пожалуйста, я посплю немного. До завтра, хорошо?
– Ладно... – неуверенно произнесла девушка.
Она наклонилась, тронула прохладными губами щеку и вышла. Дождавшись, пока шаги в коридоре стихнут, Леня натянул на голову одеяло, закусил костяшки пальцев, чувствуя, как все тело сотрясается, словно от спазмов.
– Ну что? Как настроение? Боевое? – он быстро прошелся по раздевалке, нервно потирая ладони.
Его облик, неестественно радостная улыбка и веселый голос не понравились Леониду, показались странными. Обычно тренер не доставал его перед соревнованиями, становился собранным и немногословным.
– Что-то случилось? – насторожился гимнаст.
– Видишь ли...
Валерий Павлович опустился рядом с ним на деревянную скамью, скрестил и с хрустом разогнул пальцы.
– Врач, который осматривал тебя утром... Он говорил со мной... И считает, что тебе еще рано выступать после той травмы. Помнишь, зимой?
– Как это рано? – Леня даже вскочил со скамейки от возмущения. – Да я и забыл уже про тот вывих. Во, смотрите!
Он сбросил темно-синюю шерстяную олимпийку и, оставшись в форменной майке, принялся крутить правой рукой в разные стороны, демонстрируя тренеру, что вывих плеча давно зажил.
– Да вы сами знаете, я всю программу сто раз делал на тренировках.
– Я-то знаю, – покивал Валерий Павлович. – Но врач говорит, что связки еще слабые, малейшее перенапряжение – и разрыв... А может быть и перелом... Это будет означать конец карьеры в большом спорте. Понимаешь?
Макеев помрачнел, отвернулся и принялся мерить шагами раздевалку. Конечно, это всего лишь крупные соревнования, не чемпионат мира, не Олимпиада. Можно и пропустить. И все-таки... Столько месяцев подготовки, столько сил, надежд. И так бесславно все закончить.
Кто-то заглянул в раздевалку, Ленчик снова услышал рев трибун. Сдаться без боя, не выйти на стадион, не услышать криков болельщиков? В зале несколько тысяч человек, которые, не дыша, следят за выполнением сложного элемента, а потом орут от восторга, потому что им никогда такого не сделать. Ты для них бог. Это ведь круче, чем деньги, женщины или водка, это самый сильный во вселенной наркотик.
Леонид познал это ни с чем не сравнимое чувство власти над толпой еще в ранней юности. Тогда он впервые неожиданно для себя самого выиграл первенство среди юниоров. И теперь, как и много лет назад, Леню охватывал священный трепет. Твердое осознание того, что сейчас он выйдет на арену, адреналин мощно захлестнет все его существо, и он, на мгновение став для толпы больше, чем богом, взлетит, укротив законы земного притяжения. Гимнаст точно знает, что сейчас на свете ни для кого нет и не может быть ничего более значимого и великого, чем то, что дано испытать ему. И Леня догадывается, что это и есть основной смысл его жизни. К этому моменту, длящемуся вечность, секунде власти над застывшими внизу в немом восторге людьми, он был привязан всем своим естеством, и только это имело реальную власть над всей его жизнью.
– Да ну, бросьте, – отмахнулся Леонид. – Все это ерунда, врачи перестраховываются.
– Я тоже так думаю, – просиял тренер. – Значит, выйдешь выступать?
«Перестраховываются... – усмехнулся Леонид. – Ты-то тоже не дурак: мол, тебя предупредил, моя совесть чиста, а дальше под твою ответственность».
– Конечно, – открыто улыбнулся гимнаст.
– Ну, тогда расслабляйся пока. – Валерий Павлович поднялся со скамейки и направился к выходу из раздевалки. – Тебя позовут, когда придет время.
Он вышел. Макеев опустился на скамейку, откинул голову и прикрыл глаза. Теперь, когда все решено, необходимо было избавиться от мыслей, любых мыслей, плохих или хороших.
* * *
Выходя на площадку стадиона, Леня уже не слышал, как голос диктора в динамике перечислял его награды и регалии, как неистовствовали зрители на трибунах. Не слышал он и последних напутственных слов тренера. В ушах звенела абсолютная ледяная пустота. Глаза видели только брусья – ничего лишнего, ничего отвлекающего. Это все потом, когда программа будет выполнена.Леня вышел на середину арены, поклонился и взлетел на брусья. В ту же секунду весь огромный, красочный мир сократился, сжался в яркую сверкающую точку. Только здесь и сейчас. Только сила, ловкость и уверенность. Главное, не думать, не анализировать собственные движения. Тело знает лучше.
Гимнаст ощущал, как свистит в ушах плотный теплый воздух, чувствовал, как напрягаются мускулы, заставляя тело взлетать, переворачиваться вниз головой, переноситься с одного бруса на другой, складываться пополам и мгновенно пружинисто распрямляться. Выступление шло к концу, оставалось лишь несколько элементов. Стойка на руках, круги двумя ногами, сальто...
Внезапно Леонид почувствовал, как плечевой сустав словно сделал лишний оборот, прокрутился вхолостую, как велосипедная цепь. Правая рука больше не желала слушаться, и Леня рухнул на расстеленные под брусьями маты прямо на вытянутую вперед руку, чувствуя, как ломается, лопается податливая плоть. Вдруг, словно кто-то вынул из ушей вату, оглушительно взревел стадион, заверещали что-то динамики, а затем все стихло и навалилась чернота.
* * *
Перед глазами на потолке больничной палаты разбегались трещины побелки.– Подключичный вывих плеча, – объяснял ему пожилой солидный доктор, перетасовывая перед глазами рентгеновские снимки. – Вот, посмотрите... Головка плечевой кости значительно сместилась под ключицу. Также можем наблюдать перелом акромиального отростка лопатки и отрыв большого бугорка плечевой кости.
С черных глянцевых листков на Леню наползали непонятные белесые разводы. Он поморщился и отвел глаза.
– И что все это значит?
– Дело в том, что при таком обширном повреждении вправить плечевой сустав обычными методами невозможно. У вас ведь и раньше случались вывихи этого сустава? Разумеется, ткани сильно повреждены и ослаблены. Потребуется оперативное вмешательство... Возможно, придется использовать шурупы...
Леонид приподнялся на постели. Сейчас, пока действовала новокаиновая блокада, правого плеча он почти не чувствовал.
– Послушайте, – обратился он к врачу. – А какие прогнозы? Я смогу вернуться в спорт?
– Милый мой, – развел руками врач. – Какие же могут быть прогнозы до операции? Вот прооперируем вас, полечим, проведем терапию, на процедуры походите... Там и посмотрим. Вы лежите, лежите... Отдыхайте!
Его ласковый, успокаивающий голос действовал Лене на нервы.
– Ну шанс-то, шанс есть? – перебил он добродушно бурчащего врача.
– Шанс всегда есть, – доктор отвел глаза. – Разные чудеса случаются. Чего на свете не бывает?
Доктор пожал плечами и вышел из палаты.
«Чего на свете не бывает? – повторил про себя Леня. – Это значит, все, конец. Или?..»
* * *
На следующий день после операции прибежала Марианна. Она сидела рядом с кроватью, моргала заплаканными глазами и безостановочно гладила Леню по руке.– Я так перепугалась, – быстро говорила девушка. – Мы ведь смотрели по телевизору... Ты выходишь... И вдруг – раз, упал, и врачи подбежали. Я не знала, где тебя искать, куда звонить...
– Зачем ты приехала? – раздраженно спросил Леня, отодвигая руку.
– Но как же? – ахнула Марианна.
Лицо ее мгновенно покраснело, по щеке покатилась слезинка. Она шмыгнула носом.
– Ладно, прости, – устало выговорил Леня. – Ну извини меня. Только не реви, бога ради.
– Я не буду, не буду.
Она достала из сумочки платок, высморкалась и повернулась с уже готовой бодрой улыбкой.
– На самом деле все это ерунда, правда? – она с надеждой посмотрела на Леонида. – Травма, вывих... Жизнь ведь на этом не заканчивается, верно?
– Верно, – слабо улыбнулся Леня.
Кажется, его тон Марианну не убедил. Она придирчиво посмотрела на Леню и принялась натужно-весело о чем-то щебетать. «О господи, уж лучше б ревела», – морщась, словно от зубной боли, думал он. Выносить этот надсадно-веселый голос не было никаких сил.
– Я говорила с Валерием Павловичем. Он сказал, что подвижность вряд ли полностью восстановится. Но тренерской работе это не помешает...
От этих слов Леня дернулся, как от пощечины, охнул от вспыхнувшей острой боли в загипсованном плече, и с трудом выговорил:
– Тренерской работе? Это он тебе сказал?
– Ну да... – испугалась Марианна. – А что, что такое? Надо ведь будет чем-то заниматься, когда тебя выпишут.
«Какие прогнозы... Шанс всегда есть... – отчаянно стучало в голове у Лени. – Значит, с Валерой этот эскулап был пооткровенней. Со спортом покончено, меня списали со счетов». Он тяжело дышал, казалось, сейчас задохнется. Пришедшее осознание того, что все пропало, вся жизнь, все устремления, надежды, весь многолетний труд, все отправилось коту под хвост, давило на грудь, не давая глотнуть воздуха.
Марианна, увидев Ленино побелевшее лицо, выступившую на висках испарину, испугалась и заохала:
– Ленечка, Ленчик, тебе нехорошо? Я сейчас, милый, мигом за доктором сбегаю.
– Стой! – выдохнул он. – Не надо. Все в порядке.
– Точно? Уверен? – она настороженно вглядывалась в его глаза.
Только бы выставить ее вон. Иначе он не выдержит, заорет, ударит.
– Все хорошо, Мариша, просто неудачно повернулся, – с трудом объяснил он. – Уже прошло. Ты иди, пожалуйста, я посплю немного. До завтра, хорошо?
– Ладно... – неуверенно произнесла девушка.
Она наклонилась, тронула прохладными губами щеку и вышла. Дождавшись, пока шаги в коридоре стихнут, Леня натянул на голову одеяло, закусил костяшки пальцев, чувствуя, как все тело сотрясается, словно от спазмов.
3
Маленькая пельменная притулилась в одной из подворотен на Пятницкой, напротив некогда красивой, но в советское время облезшей и захиревшей церкви. Здесь было тесно, а под потолком плавали клубы серого сигаретного дыма. У высоких пластиковых столиков толпились посетители – в основном мужчины с невыразительными, стертыми лицами, тусклыми, заплывшими глазами. Раздатчица за стойкой равнодушно шлепала в щербатые тарелки комки слипшихся пельменей. От тарелок поднимался белесый пар, смешиваясь с дымом под потолком.
Леня левой рукой (правая еще плохо слушалась) придвинул поближе к краю стола ополовиненную пивную кружку, прикрываясь полой ветровки, вытащил из внутреннего кармана четвертинку водки и щедро плеснул в пиво. Затем, морщась, глотнул горькую, отдающую спиртом, жидкость. Теплая волна прокатилась по телу, унимая колотившую его с утра мелкую дрожь. Темная пельменная словно осветилась вдруг яркими софитами. Мимо проковыляла уборщица в заношенном белом халате, мазнула по столу вонючей прокисшей тряпкой. Леня отхлебнул еще и прислонился к стене. Он был почти счастлив.
Весь мир, который мгновение назад жестоко терзал его, вся эта убогая обстановка, мерзкие пьяные рожи местных завсегдатаев, сизый прокуренный воздух помещения сузились для него в одну точку и потеряли реальные очертания. За один миг произошли необыкновенные перемены. Лене вдруг захотелось быть добрым, захотелось поговорить с кем-нибудь, синеватые физиономии местной публики больше не казались ему ужасными. И вся несложившаяся судьба теперь рисовалась совсем не в таком мрачном свете, какой он обычно представлял ее себе, будучи трезвым. Теперь казалось, что самое интересное еще впереди, не все потеряно и кое-что можно изменить, стоит только захотеть.
Где-то в глубине затуманенного разума Леня понимал, что это пьяный морок, что он непременно падет, и расплатой за сегодняшние грезы обязательно будет тяжелое, сводящее с ума похмелье. Неистребимое желание выбраться из собственного тела, как из кокона. Любым способом, лишь бы не чувствовать изводящей тяжести и не вспоминать, что творил минувшей ночью. Но это все будет завтра. А сегодня, сейчас, он относительно счастлив и готов заплатить любую цену за то, чтобы хотя бы на миг не ощущать себя ущербным калекой, жестоко выброшенным за борт жизни коварной предательницей фортуной. Леня пьяно ухмыльнулся и опрокинул очередную кружку ядреного зелья на одном выдохе.
Прошло четыре месяца с тех пор, как молодой гимнаст Леонид Макеев, надежда советского спорта, сорвался во время выступления с брусьев и получил травму плеча, несовместимую с дальнейшей карьерой. Гипс давно сняли, позади несколько месяцев изнурительных процедур, ежедневной физиотерапии, тоскливой лечебной физкультуры. Врачи обещали, что вот-вот еще чуть-чуть, и рука начнет работать как прежде. В плечевом суставе сидели металлические болты, навсегда превратившие его, парящего Икара, бросающего вызов земному притяжению, в неповоротливого скрипучего робота.
Валерий Павлович избегал встреч, прятал глаза и советовал заняться пока тренерской работой, но надежды не терять, продолжать заниматься, авось... Марианна постоянно выдумывала для него идиотские развлечения. От этой бодрой улыбочки, от брызжущего оптимизма, от настроя «во что бы то ни стало отвлечь, растормошить, не давать падать духом» хотелось выть белугой. Дома обстановка была не лучше. Мать, впервые увидев Ленчика после травмы, разрыдалась так, что чуть не пришлось вызывать ей врача. В последующие пару недель она искренне увлеклась ролью самоотверженной сиделки. Леня не раз просыпался по ночам и видел склонившуюся над собой Ларису в белом кружевном пеньюаре. Она дотрагивалась узкой холеной ладонью до его лба, смахивала слезу и шептала:
– Бедный мой мальчик!
Но время шло, а бедный мальчик не желал, как в детстве, быстро выздоравливать и бросаться к забытым игрушкам. И Ларе в конце концов наскучили ночные бдения. Она вернулась к устройству личной жизни, и в доме опять повисла грозовая атмосфера. Вновь замаячил какой-то таинственный Аркадий Петрович, посыпались телефонные звонки, букеты. Мать часто пропадала из дому, возвращалась поздно, пряча счастливые глаза. Валентина Васильевна ругалась, громыхая крышками кастрюль. Впрочем, все это было Леониду безразлично.
От бабки ждать понимания тоже не приходилось. Убедившись, что физически внук здоров и страшное позади, она успокоилась и хандру Леонида считала блажью. Подумаешь, несчастье, не война же, не голод! Слава богу, жив, здоров, не инвалид, работать можешь. Ну не вышло со спортом, так что ж теперь, руки на себя накладывать? Хватит дурью маяться, работай иди.
Единственный, кто по-настоящему понял, что произошло, – младший брат Алешка. Леонид был благодарен ему. Брательник не лез ни с участливыми расспросами, ни с натянуто-веселыми разговорами, не охал над ним, но и не ворчал, что тот с жиру бесится. Кажется, он и вообще ни разу не заговорил с Леней о постигшем его несчастье, но по преданным внимательным глазам брата ясно было, что, если только старший попросит о помощи или хотя бы намекнет, Алеша придет на зов в ту же секунду. Впрочем, закончился учебный год, начались летние каникулы, и он уехал куда-то на Волгу, в спортивный лагерь.
Леня старался поменьше бывать дома. Постоянные скандалы матери и бабки действовали ему на нервы. Вот только сегодня днем, когда он уходил, весь дом, казалось, сотрясался от их криков.
– Опять Аркадий Петрович? – громыхала бабушка. – Сколько у тебя этих Аркадиев Петровичей за последние годы перебывало. У тебя волосы уже седые! Хоть бы детей постеснялась, бесстыдница. Шляешься по ночам, как проститутка, все соседи пальцами показывают...
– Мама, ты меня с тридцати лет старухой считаешь... – оправдывалась Лариса. – А я еще молодая, я жить хочу!
– Ну так живи, кто тебе мешает? Но ты не жить хочешь, а по мужикам шастать. Аркадий Петрович... Позорище!
– Мама, мы расписались! – неожиданно выдала Лара.
– Да какое мне дело... – не унималась бабушка и вдруг притормозила, вытаращила глаза и схватила дочь за руку. – Как расписались? Да когда ж вы успели?
– Вчера! – со слезами в голосе выкрикнула мать. – Вчера днем. Аркадий теперь мой законный муж, и ты не имеешь никакого права...
– Законный муж? – ахнула Валентина Васильевна. – Ты что же, еще одного кобеля сюда приведешь? Не выйдет! – она сунула ей под нос морщинистый кукиш. – Мало мне вас, спиногрызов, ты еще одного на мою шею решила посадить?
– Мама, у Аркадия прекрасная квартира. Ему твои квадратные метры даром не нужны. К тому же мы собираемся... – Мать резко осеклась и, махнув рукой, умчалась по коридору в свою комнату.
– Что собираетесь? Куда собираетесь? – бабка двинулась следом.
Леня не стал дослушивать, чем закончится очередная серия семейного телефильма, и отправился в давно облюбованный кабак в соседней подворотне. Казалось, теперь это было единственное спокойное и умиротворяющее место в огромном мире, полном раздражителей.
Здесь он мог затеряться среди случайных посетителей, раствориться, слиться с толпой, избавиться от необходимости с кем-то говорить, что-то объяснять, кого-то слушать. Здесь не оставалось ничего из прошлой жизни. Ничего, кроме мыслей, беспощадно, безостановочно крутящихся в голове. Кто я теперь? Как жить дальше? И нужно ли мне это, жить дальше? Что изменится, если в одно мгновение Леонид Макеев вдруг просто перестанет существовать?
От этих мыслей начинала мучительно гудеть голова, перед глазами взвивались и мельтешили черные «мухи». А избавиться от них можно было только одним способом – снова и снова отхлебывать мутную вонючую жидкость из плохо вымытой кружки.
Леонид вошел в темную прихожую, споткнулся об угол какого-то ящика, чертыхнулся и включил свет. Посреди прихожей почему-то торчал старый объемный чемодан. В коридор вышел Алешка. Видимо, только сегодня приехал из лагеря.
– Здорово! – широко зевнув, сказал он. – Ты чего так поздно?
– Так, – неопределенно покрутил пальцами Леня. – А это что? – он кивнул на чемодан.
– Не знаю, – пожал плечами Алеша.
Из своей комнаты выпорхнула мать, заметалась по прихожей, прикладывая палец к губам и делая сыновьям странные знаки.
– Тише! Тише! Не разбудите бабушку. Это мое!
Но поздно, в глубине квартиры послышался громовой голос:
– Да что ж такое! Ни днем, ни ночью покоя нет! Обнаглели совсем!
Слышно было, как заскрипели пружины старой кровати, как Валентина Васильевна поднялась и, шаркая тапками, направилась к выходу.
– Алеша, Алешенька, отвлеки ее! – взмолилась мать. – Леня, пожалуйста, вынеси чемодан во двор!
– Ммм? Зачем? – не понял Леонид.
Такой уютный, теплый и понятный мир принялся раскачиваться из стороны в сторону. Откуда ни возьмись выплыло странное искаженное лицо матери, которая теребила его за рукав и просила о чем-то. Леня никак не мог понять, что нужно сделать.
Алеша же сориентировался сразу.
– Бабуленька, бабушка, это я, прости, ради бога! – Он рванул к бабушкиной комнате и затанцевал перед ней в дверях, не давая выйти в коридор. – Это мне не спится после лагеря. Я на кухню пошел и... ты понимаешь... шкаф опрокинул.
– Какой шкаф? Что ты болтаешь? – грохотала Валентина Васильевна.
– Ленечка, милый, пожалуйста, – ныла Лариса.
Сообразив наконец, что от него хотят, Леня взялся за ручку чемодана и шагнул к двери. Но тут Валентине Васильевне удалось наконец отодвинуть Алешу и прорваться в коридор. Мать, ойкнув, успела спрятаться в ванной.
– Леня, что происходит? – вопросила разгневанная старуха. – Оставь чемодан. Куда ты его тащишь?
– Ммм... Я его... К Маришке! – брякнул Леонид.
– Зачем? Куда? Почему ночью? – не унималась та.
– Бабуленька, ну что ты в самом деле? – уговаривал ее Алеша. – Ложись спать, успокойся. Это Леня Маришкины вещи собрал. Она... она за ними на такси приехала, ждет во дворе. Ей срочно нужно, потому что она... уезжает завтра. В Сочи! Вот!
– Ничего не понимаю, – помотала головой Валентина Васильевна. – Какие вещи? Почему ночью?
– Бабуль, ты иди, ложись. Мы сами разберемся!
Алеша подхватил упирающуюся старуху под руку и повлек ее в спальню. Леня, воспользовавшись затишьем, выволок чемодан из квартиры и спустился во двор. Как ни странно, возле подъезда действительно ждало такси. Из машины вышел незнакомый мужчина представительного вида в дорогом импортном костюме. Он молча сунул парню холодную влажную ладонь, забрал чемодан и опустил его в багажник. Леня, все еще ничего не понимая, стоял около желтой «Волги», когда во двор выпорхнула Лариса. За ней спустился Алеша.
– Мальчики мои, – всплакнула мать, обнимая их и прижимая к себе две головы, светлую и темную. – До свидания, мальчики мои! Простите меня. Живите дружно!
– Пока, мама! – Алеша поцеловал ее в щеку.
Леня же, ничего не понимая, выдержал материнские объятия и с облегчением отстранился. Ему нужно было непременно добраться до постели. Чувствовалось, что от ночного воздуха хмель начинает слабеть.
– Лара, Лара, я прошу тебя, – незнакомый мужчина взял рыдающую Ларису под руку и усадил в такси.
Дверь захлопнулась, машина резко развернулась и выехала со двора. Братья медленно двинулись к дому.
– Уехала, – с грустью констатировал Алеша и тут же добавил: – Ой, что завтра будет... Подумать страшно!
Леня промычал что-то неопределенное и прошел в свою комнату. Ему не было никакого дела до того, что будет завтра. До него еще нужно дожить.
Леня левой рукой (правая еще плохо слушалась) придвинул поближе к краю стола ополовиненную пивную кружку, прикрываясь полой ветровки, вытащил из внутреннего кармана четвертинку водки и щедро плеснул в пиво. Затем, морщась, глотнул горькую, отдающую спиртом, жидкость. Теплая волна прокатилась по телу, унимая колотившую его с утра мелкую дрожь. Темная пельменная словно осветилась вдруг яркими софитами. Мимо проковыляла уборщица в заношенном белом халате, мазнула по столу вонючей прокисшей тряпкой. Леня отхлебнул еще и прислонился к стене. Он был почти счастлив.
Весь мир, который мгновение назад жестоко терзал его, вся эта убогая обстановка, мерзкие пьяные рожи местных завсегдатаев, сизый прокуренный воздух помещения сузились для него в одну точку и потеряли реальные очертания. За один миг произошли необыкновенные перемены. Лене вдруг захотелось быть добрым, захотелось поговорить с кем-нибудь, синеватые физиономии местной публики больше не казались ему ужасными. И вся несложившаяся судьба теперь рисовалась совсем не в таком мрачном свете, какой он обычно представлял ее себе, будучи трезвым. Теперь казалось, что самое интересное еще впереди, не все потеряно и кое-что можно изменить, стоит только захотеть.
Где-то в глубине затуманенного разума Леня понимал, что это пьяный морок, что он непременно падет, и расплатой за сегодняшние грезы обязательно будет тяжелое, сводящее с ума похмелье. Неистребимое желание выбраться из собственного тела, как из кокона. Любым способом, лишь бы не чувствовать изводящей тяжести и не вспоминать, что творил минувшей ночью. Но это все будет завтра. А сегодня, сейчас, он относительно счастлив и готов заплатить любую цену за то, чтобы хотя бы на миг не ощущать себя ущербным калекой, жестоко выброшенным за борт жизни коварной предательницей фортуной. Леня пьяно ухмыльнулся и опрокинул очередную кружку ядреного зелья на одном выдохе.
Прошло четыре месяца с тех пор, как молодой гимнаст Леонид Макеев, надежда советского спорта, сорвался во время выступления с брусьев и получил травму плеча, несовместимую с дальнейшей карьерой. Гипс давно сняли, позади несколько месяцев изнурительных процедур, ежедневной физиотерапии, тоскливой лечебной физкультуры. Врачи обещали, что вот-вот еще чуть-чуть, и рука начнет работать как прежде. В плечевом суставе сидели металлические болты, навсегда превратившие его, парящего Икара, бросающего вызов земному притяжению, в неповоротливого скрипучего робота.
Валерий Павлович избегал встреч, прятал глаза и советовал заняться пока тренерской работой, но надежды не терять, продолжать заниматься, авось... Марианна постоянно выдумывала для него идиотские развлечения. От этой бодрой улыбочки, от брызжущего оптимизма, от настроя «во что бы то ни стало отвлечь, растормошить, не давать падать духом» хотелось выть белугой. Дома обстановка была не лучше. Мать, впервые увидев Ленчика после травмы, разрыдалась так, что чуть не пришлось вызывать ей врача. В последующие пару недель она искренне увлеклась ролью самоотверженной сиделки. Леня не раз просыпался по ночам и видел склонившуюся над собой Ларису в белом кружевном пеньюаре. Она дотрагивалась узкой холеной ладонью до его лба, смахивала слезу и шептала:
– Бедный мой мальчик!
Но время шло, а бедный мальчик не желал, как в детстве, быстро выздоравливать и бросаться к забытым игрушкам. И Ларе в конце концов наскучили ночные бдения. Она вернулась к устройству личной жизни, и в доме опять повисла грозовая атмосфера. Вновь замаячил какой-то таинственный Аркадий Петрович, посыпались телефонные звонки, букеты. Мать часто пропадала из дому, возвращалась поздно, пряча счастливые глаза. Валентина Васильевна ругалась, громыхая крышками кастрюль. Впрочем, все это было Леониду безразлично.
От бабки ждать понимания тоже не приходилось. Убедившись, что физически внук здоров и страшное позади, она успокоилась и хандру Леонида считала блажью. Подумаешь, несчастье, не война же, не голод! Слава богу, жив, здоров, не инвалид, работать можешь. Ну не вышло со спортом, так что ж теперь, руки на себя накладывать? Хватит дурью маяться, работай иди.
Единственный, кто по-настоящему понял, что произошло, – младший брат Алешка. Леонид был благодарен ему. Брательник не лез ни с участливыми расспросами, ни с натянуто-веселыми разговорами, не охал над ним, но и не ворчал, что тот с жиру бесится. Кажется, он и вообще ни разу не заговорил с Леней о постигшем его несчастье, но по преданным внимательным глазам брата ясно было, что, если только старший попросит о помощи или хотя бы намекнет, Алеша придет на зов в ту же секунду. Впрочем, закончился учебный год, начались летние каникулы, и он уехал куда-то на Волгу, в спортивный лагерь.
Леня старался поменьше бывать дома. Постоянные скандалы матери и бабки действовали ему на нервы. Вот только сегодня днем, когда он уходил, весь дом, казалось, сотрясался от их криков.
– Опять Аркадий Петрович? – громыхала бабушка. – Сколько у тебя этих Аркадиев Петровичей за последние годы перебывало. У тебя волосы уже седые! Хоть бы детей постеснялась, бесстыдница. Шляешься по ночам, как проститутка, все соседи пальцами показывают...
– Мама, ты меня с тридцати лет старухой считаешь... – оправдывалась Лариса. – А я еще молодая, я жить хочу!
– Ну так живи, кто тебе мешает? Но ты не жить хочешь, а по мужикам шастать. Аркадий Петрович... Позорище!
– Мама, мы расписались! – неожиданно выдала Лара.
– Да какое мне дело... – не унималась бабушка и вдруг притормозила, вытаращила глаза и схватила дочь за руку. – Как расписались? Да когда ж вы успели?
– Вчера! – со слезами в голосе выкрикнула мать. – Вчера днем. Аркадий теперь мой законный муж, и ты не имеешь никакого права...
– Законный муж? – ахнула Валентина Васильевна. – Ты что же, еще одного кобеля сюда приведешь? Не выйдет! – она сунула ей под нос морщинистый кукиш. – Мало мне вас, спиногрызов, ты еще одного на мою шею решила посадить?
– Мама, у Аркадия прекрасная квартира. Ему твои квадратные метры даром не нужны. К тому же мы собираемся... – Мать резко осеклась и, махнув рукой, умчалась по коридору в свою комнату.
– Что собираетесь? Куда собираетесь? – бабка двинулась следом.
Леня не стал дослушивать, чем закончится очередная серия семейного телефильма, и отправился в давно облюбованный кабак в соседней подворотне. Казалось, теперь это было единственное спокойное и умиротворяющее место в огромном мире, полном раздражителей.
Здесь он мог затеряться среди случайных посетителей, раствориться, слиться с толпой, избавиться от необходимости с кем-то говорить, что-то объяснять, кого-то слушать. Здесь не оставалось ничего из прошлой жизни. Ничего, кроме мыслей, беспощадно, безостановочно крутящихся в голове. Кто я теперь? Как жить дальше? И нужно ли мне это, жить дальше? Что изменится, если в одно мгновение Леонид Макеев вдруг просто перестанет существовать?
От этих мыслей начинала мучительно гудеть голова, перед глазами взвивались и мельтешили черные «мухи». А избавиться от них можно было только одним способом – снова и снова отхлебывать мутную вонючую жидкость из плохо вымытой кружки.
* * *
Было темно, когда Леня, опорожнив несчетное количество пивных кружек, возвращался домой. Прохладный августовский вечер плавно покачивался, горевшие вдоль улицы фонари сливались в длинную мерцающую линию. За ярко освещенными окнами окрестных домов матери разгоняли по кроватям непослушных детей, кое-где подмигивали голубые огоньки включенных телевизоров. На дверях магазинов уже покачивались тяжелые металлические замки. Леня чувствовал приятное умиротворение. Теперь нужно было быстрее добраться до квартиры, и тогда до утра он погрузится в теплый, медленно кружащийся перед глазами кокон.Леонид вошел в темную прихожую, споткнулся об угол какого-то ящика, чертыхнулся и включил свет. Посреди прихожей почему-то торчал старый объемный чемодан. В коридор вышел Алешка. Видимо, только сегодня приехал из лагеря.
– Здорово! – широко зевнув, сказал он. – Ты чего так поздно?
– Так, – неопределенно покрутил пальцами Леня. – А это что? – он кивнул на чемодан.
– Не знаю, – пожал плечами Алеша.
Из своей комнаты выпорхнула мать, заметалась по прихожей, прикладывая палец к губам и делая сыновьям странные знаки.
– Тише! Тише! Не разбудите бабушку. Это мое!
Но поздно, в глубине квартиры послышался громовой голос:
– Да что ж такое! Ни днем, ни ночью покоя нет! Обнаглели совсем!
Слышно было, как заскрипели пружины старой кровати, как Валентина Васильевна поднялась и, шаркая тапками, направилась к выходу.
– Алеша, Алешенька, отвлеки ее! – взмолилась мать. – Леня, пожалуйста, вынеси чемодан во двор!
– Ммм? Зачем? – не понял Леонид.
Такой уютный, теплый и понятный мир принялся раскачиваться из стороны в сторону. Откуда ни возьмись выплыло странное искаженное лицо матери, которая теребила его за рукав и просила о чем-то. Леня никак не мог понять, что нужно сделать.
Алеша же сориентировался сразу.
– Бабуленька, бабушка, это я, прости, ради бога! – Он рванул к бабушкиной комнате и затанцевал перед ней в дверях, не давая выйти в коридор. – Это мне не спится после лагеря. Я на кухню пошел и... ты понимаешь... шкаф опрокинул.
– Какой шкаф? Что ты болтаешь? – грохотала Валентина Васильевна.
– Ленечка, милый, пожалуйста, – ныла Лариса.
Сообразив наконец, что от него хотят, Леня взялся за ручку чемодана и шагнул к двери. Но тут Валентине Васильевне удалось наконец отодвинуть Алешу и прорваться в коридор. Мать, ойкнув, успела спрятаться в ванной.
– Леня, что происходит? – вопросила разгневанная старуха. – Оставь чемодан. Куда ты его тащишь?
– Ммм... Я его... К Маришке! – брякнул Леонид.
– Зачем? Куда? Почему ночью? – не унималась та.
– Бабуленька, ну что ты в самом деле? – уговаривал ее Алеша. – Ложись спать, успокойся. Это Леня Маришкины вещи собрал. Она... она за ними на такси приехала, ждет во дворе. Ей срочно нужно, потому что она... уезжает завтра. В Сочи! Вот!
– Ничего не понимаю, – помотала головой Валентина Васильевна. – Какие вещи? Почему ночью?
– Бабуль, ты иди, ложись. Мы сами разберемся!
Алеша подхватил упирающуюся старуху под руку и повлек ее в спальню. Леня, воспользовавшись затишьем, выволок чемодан из квартиры и спустился во двор. Как ни странно, возле подъезда действительно ждало такси. Из машины вышел незнакомый мужчина представительного вида в дорогом импортном костюме. Он молча сунул парню холодную влажную ладонь, забрал чемодан и опустил его в багажник. Леня, все еще ничего не понимая, стоял около желтой «Волги», когда во двор выпорхнула Лариса. За ней спустился Алеша.
– Мальчики мои, – всплакнула мать, обнимая их и прижимая к себе две головы, светлую и темную. – До свидания, мальчики мои! Простите меня. Живите дружно!
– Пока, мама! – Алеша поцеловал ее в щеку.
Леня же, ничего не понимая, выдержал материнские объятия и с облегчением отстранился. Ему нужно было непременно добраться до постели. Чувствовалось, что от ночного воздуха хмель начинает слабеть.
– Лара, Лара, я прошу тебя, – незнакомый мужчина взял рыдающую Ларису под руку и усадил в такси.
Дверь захлопнулась, машина резко развернулась и выехала со двора. Братья медленно двинулись к дому.
– Уехала, – с грустью констатировал Алеша и тут же добавил: – Ой, что завтра будет... Подумать страшно!
Леня промычал что-то неопределенное и прошел в свою комнату. Ему не было никакого дела до того, что будет завтра. До него еще нужно дожить.
4
– Леня, Лень, просыпайся! – Алеша настойчиво гудел над ухом. – Вставай, пожалуйста, я больше не могу с ней.
Леонид заворочался на кровати, с трудом разлепил глаза. От резкого утреннего света мгновенно застучала в висках головная боль.
– С кем? Что случилось? – морщась, спросил он.
– Да с бабкой, – пояснил Алеша. – Она записку от матери нашла. Полтора часа уже вожусь: то капли подай, то в «Скорую» звони, то в милицию, то не надо ничего, оставьте меня в покое, дайте спокойно умереть.
– Какую записку?
Леня сел на постели, нашарил на полу тапочки. Противно ныли суставы, и страшно хотелось пить. Он взглянул на брата: Алеша доверчиво смотрел на него круглыми синими глазами, словно ни минуты не сомневался, что взрослый и умный брат сейчас поднимется и решит все проблемы.
– Что нам теперь делать? – требовательно спросил Алеша.
Леонид глухо застонал, поднялся и натянул футболку.
– Ладно, рассказывай, что тут случилось.
– Мерзавка! – стонала Валентина Васильевна, катая седую голову по подушке. – Вильнула хвостом и ускакала. На все наплевала: на дом, на детей, на меня, старую. Ах, паршивка!
– Ну ладно, бабуля, не расстраивайся так, – примирительно говорил Алеша, гладя ее по руке. – Что, мы без нее не проживем? Мы с Ленькой уже взрослые.
– Да как мы проживем-то на мою пенсию? – Валентина Васильевна приподнялась на кровати, воинственно потрясая сжатым кулаком. – Ты школьник еще, потом в институт пойдешь... На стипендию много не накушаешь. А этот... – она махнула рукой в сторону Леонида. – Только и знает, что по кабакам шляться. Помощи никакой... Ох, плохо мне! Ой, сердце!
Старуха откинулась на подушку и принялась хватать бледными губами воздух. Алеша, покосившись на застывшего в дверях комнаты брата, бросился к столу и принялся капать в рюмку корвалол. Но, так и не докапав, бросил пузырек, кинулся обратно к бабушке, приговаривая что-то ласковое. Наконец топнул ногой и выкрикнул:
– Все, я иду звонить в «Скорую»!
– Не смей! – хрипела Валентина Васильевна. – В каталажку сдать меня хотите, а? Избавиться? Думаете, мать сплавили, теперь бабку выставим и устроим тут притон из квартиры?
– Бабуля, что ты такое говоришь! – в отчаянии взвыл Алеша. – Мы же тебя любим!
Леня, казалось, безучастно наблюдал за происходящим. На самом деле он пытался осознать, что вот так, в одночасье, на его плечи свалились больная бабка с не самым приятным характером и младший брат – школьник. На него, человека, который сам потерялся в этой жизни и не знает, как прожить следующий день. Больше всего хотелось плюнуть на все, уйти к черту из квартиры, затеряться в сутолоке знакомой пельменной, и будь что будет. Авось как-нибудь разберутся и без него. Алеша... Ну что ж, он может пойти в ПТУ, там стипендию платят, а потом на завод, работать. Бабка... Ведь она пережила войну и это выдержит как-нибудь. Почему, в конце концов, Леня должен взваливать все это на себя? Ведь не Леня нарожал детей, а потом свинтил с торгпредом в загранку.
Леонид заворочался на кровати, с трудом разлепил глаза. От резкого утреннего света мгновенно застучала в висках головная боль.
– С кем? Что случилось? – морщась, спросил он.
– Да с бабкой, – пояснил Алеша. – Она записку от матери нашла. Полтора часа уже вожусь: то капли подай, то в «Скорую» звони, то в милицию, то не надо ничего, оставьте меня в покое, дайте спокойно умереть.
– Какую записку?
Леня сел на постели, нашарил на полу тапочки. Противно ныли суставы, и страшно хотелось пить. Он взглянул на брата: Алеша доверчиво смотрел на него круглыми синими глазами, словно ни минуты не сомневался, что взрослый и умный брат сейчас поднимется и решит все проблемы.
– Что нам теперь делать? – требовательно спросил Алеша.
Леонид глухо застонал, поднялся и натянул футболку.
– Ладно, рассказывай, что тут случилось.
* * *
Из сбивчивого рассказа Алеши и невнятной ругани Валентины Васильевны, возлежавшей в спальне с холодным компрессом на голове, Леня уяснил следующее. Последний материнский ухажер, Аркадий Петрович, имя которого так часто звучало в доме последние полгода, вчера вечером отбыл торгпредом в Польшу. Лариса отправилась вместе с ним в качестве законной супруги. Сделала она это тайно, чтобы избежать неминуемого скандала с властной старухой. Проснувшись утром, Валентина Васильевна обнаружила на столе записку, начинавшуюся словами: «Мама, когда ты прочтешь это письмо...» Однако оказалось, что это не сообщение о задуманном суициде, а прощальное письмо. Лариса просила простить ее и пожелать ей счастья, а матери вверяла заботу о своих взрослых детях.– Мерзавка! – стонала Валентина Васильевна, катая седую голову по подушке. – Вильнула хвостом и ускакала. На все наплевала: на дом, на детей, на меня, старую. Ах, паршивка!
– Ну ладно, бабуля, не расстраивайся так, – примирительно говорил Алеша, гладя ее по руке. – Что, мы без нее не проживем? Мы с Ленькой уже взрослые.
– Да как мы проживем-то на мою пенсию? – Валентина Васильевна приподнялась на кровати, воинственно потрясая сжатым кулаком. – Ты школьник еще, потом в институт пойдешь... На стипендию много не накушаешь. А этот... – она махнула рукой в сторону Леонида. – Только и знает, что по кабакам шляться. Помощи никакой... Ох, плохо мне! Ой, сердце!
Старуха откинулась на подушку и принялась хватать бледными губами воздух. Алеша, покосившись на застывшего в дверях комнаты брата, бросился к столу и принялся капать в рюмку корвалол. Но, так и не докапав, бросил пузырек, кинулся обратно к бабушке, приговаривая что-то ласковое. Наконец топнул ногой и выкрикнул:
– Все, я иду звонить в «Скорую»!
– Не смей! – хрипела Валентина Васильевна. – В каталажку сдать меня хотите, а? Избавиться? Думаете, мать сплавили, теперь бабку выставим и устроим тут притон из квартиры?
– Бабуля, что ты такое говоришь! – в отчаянии взвыл Алеша. – Мы же тебя любим!
Леня, казалось, безучастно наблюдал за происходящим. На самом деле он пытался осознать, что вот так, в одночасье, на его плечи свалились больная бабка с не самым приятным характером и младший брат – школьник. На него, человека, который сам потерялся в этой жизни и не знает, как прожить следующий день. Больше всего хотелось плюнуть на все, уйти к черту из квартиры, затеряться в сутолоке знакомой пельменной, и будь что будет. Авось как-нибудь разберутся и без него. Алеша... Ну что ж, он может пойти в ПТУ, там стипендию платят, а потом на завод, работать. Бабка... Ведь она пережила войну и это выдержит как-нибудь. Почему, в конце концов, Леня должен взваливать все это на себя? Ведь не Леня нарожал детей, а потом свинтил с торгпредом в загранку.