Страница:
Слушатели, вдохновлённые речью понтифика, поклялись освободить Гроб Господень от мусульман. Те, кто пожелал идти в поход, спешно экипировались и пришивали к своим плащам красные кресты. Крестовый поход начался…
Рено II, правитель графства Бургундия, и его братья Этьен и Гуго тотчас откликнулись на пламенный призыв понтифика. И объединили под своим знамёнами всю бургундскую знать, которая сочла своим долгом выступить в священный Крестовый поход.
Виконт де Монбельяр не мог остаться в стороне от столь знаменательного события. Он не испытывал религиозного экстаза, подобно другим рыцарям, ибо ему не хотелось покидать жену и роскошный замок.
Но чувство долга возобладало над любовью и он, объединившись с отрядом Персеваля де Понтарлье, родным братом Матильды, присоединился к Рено II.
Провожая мужа в Крестовый поход, Матильда даже не подозревала, что вскоре многие знатные дамы Бургундии останутся вдовами. Увы, ей также суждено будет сменить герб мужа, бесстрашную Амфисбену, на вдовий[25] …
Глава 3
Рено II, правитель графства Бургундия, и его братья Этьен и Гуго тотчас откликнулись на пламенный призыв понтифика. И объединили под своим знамёнами всю бургундскую знать, которая сочла своим долгом выступить в священный Крестовый поход.
Виконт де Монбельяр не мог остаться в стороне от столь знаменательного события. Он не испытывал религиозного экстаза, подобно другим рыцарям, ибо ему не хотелось покидать жену и роскошный замок.
Но чувство долга возобладало над любовью и он, объединившись с отрядом Персеваля де Понтарлье, родным братом Матильды, присоединился к Рено II.
Провожая мужа в Крестовый поход, Матильда даже не подозревала, что вскоре многие знатные дамы Бургундии останутся вдовами. Увы, ей также суждено будет сменить герб мужа, бесстрашную Амфисбену, на вдовий[25] …
Глава 3
1098 год
Пьер Жюиф имел торговое дело в Мюлузе. Его постоянными покупателями были богатые горожане, и даже сама графиня Беатрисса де Мюлуз, щедро тратившая деньги своего престарелого супруга.
Граф де Мюлуз сильно постарел, постоянно страдал от подагры и потому не почти не уделял внимания своей молодой жене, коей всего-то минуло двадцать шесть лет. И потому та находила удовольствие в трате денег, охоте, различных празднествах, которые она устраивала в замке с участием странствующих голиардов, дочери же она, увы, почти не уделяла внимания.
Её пасынок, виконт Анри де Мюлуз, рождённой от первой жены графа, печально покинувший сей бренный мир, был постоянным участником забав, устраиваемых мачехой. Но мачехой ли в действительности?.. Ведь Беатрисса и Анри были почти ровесниками и оттого имели много общего.
Графиня в очередной раз заказала у Пьера Жюифа миланские ткани, тот поспешил выполнить желание богатой госпожи. Он отправился в Ломбардию, в Милан, в сопровождении сына Ригора, дабы выбрать лучшие образцы, кои могли удовлетворить изысканный вкус знатной дамы.
Ригору, как всегда, пришлось сопровождать отца, но в душе его вовсе не интересовали ткани. Его утончённая натура жаждала отнюдь не этого, но – музыки и стихосложения. Господин Жюиф не одобрял наклонностей своего отпрыска, постоянно выговаривая ему, увидев с лютней в руках, что он – сын почтенного торговца, а не бродячий голиард.
Ригор соглашался с отцом, обещал с большим радением относиться к семейному делу, ибо он – единственный наследник, но при малейшей возможности уединялся с лютней, разучивая новые мелодии, или посвящал время написанию стихов. И в том и в другом Ригор преуспел. Его тонкие пальцы ловко извлекали из струн лютни нежные завораживающие звуки, в чём он не раз убеждался, исполняя свои скромные произведения дочерям мюлузских торговцев. Девушки пребывали в восторге… Некоторые влюблялись в Ригора, забрасывали любовными записками и подарками. Особенно в этом преуспела молодая вдова некоего зеленщика, безвременно оставившего сей мир.
Ригора, снискавшего славу среди женщин торгового сословия, сравнивали с известными голиардами, мода на которых пришла из Ломбардии, Веронского и Тосканского маркграфства. Юноше льстило подобное сравнение, ибо в душе он был скорее голиардом, нежели торговцем.
Отец и сын Жюифы покинули Мюлуз в начале ноября, время не подходящее для дальних путешествий, ибо они не могли пренебречь желанием графини. Достигнув Милана, Жюифы закупили образцы тканей и отправились в обратный путь. Разыгралась непогода и пожилой Пьер простудился, в Мюлуз же он вернулся уже в тяжёлом состоянии. Почувствовав приближение смерти, он составил завещание, в котором всё своё имущество и торговое дело отписывал своему единственному сыну Ригору, других детей у него не было.
После чего, промучившись ещё несколько дней, Пьер Жюиф скончался. Ригор был опечален смертью отца, ибо теперь ему предстояло самостоятельно вести дело, а делать этого вовсе не хотелось. Похоронив родителя, он попытался разобраться в финансовом состоянии дел и, как выяснилось, оно оставляло желать лучшего.
Ригор сник и стал всерьёз подумывать над тем, чтобы с лютней в руках и песней на устах зарабатывать себе на хлеб. Проведя несколько бессонных ночей, он сочинил стихи, образом для которых послужила Беатрисса де Мюлуз, одна из прекраснейших женщин графства Портуа.
Юноша не раз воочию видел графиню, когда с отцом посещал замок, дабы представить её вниманию новомодные образцы тканей или доставить с нетерпением ожидаемый заказ. Ригор внимательно наблюдал за женщиной, она казалась ему ещё молодой, желанной и красивой. Беатрисса же, полностью поглощённая тканями и оживлённой беседой с Пьером, лишь изредка удостаивала Ригора кивком головы, таким образом, реагируя на его замечания.
Любуясь Беатриссой, юноша невольно представлял сцену: старый граф де Мюлуз входит в спальню молодой жены и, отбросив свой костыль, без коего не может передвигаться мучимый постоянными болями в пояснице, неловко пытается овладеть ею. В такие минуты у Ригора рождался естественный вопрос: а есть ли у графини любовник?
Однажды в разговоре с сыном отец поделился сплетнями: Беатрисса – возлюбленная своего пасынка, виконта. Недаром он постоянно рядом с ней. Ригор удивился, а затем, подумав, решил, что это должно было случиться, ибо графиня и виконт почти одного возраста и для их встреч не существует преград. А старый граф де Мюлуз, страдавший от вечных болезней, им явно не помеха. Да и наверняка он благополучно забыл, когда в последний раз навещал спальню супруги.
…После похорон отца прошла почти неделя, всё это время Ригор пребывал в унынии. Не желая думать о вечном, он сочинил мелодию, на которую прекрасно легли ранее написанные стихи:
«А как же быть с миланскими тканями?.. – внезапно вспомнил он. – Придётся отправиться в замок… Признаться ей, что я не буду продолжать торговое дело отца, ибо у меня другое призвание. А может подарить графине свои стихи?..»
Поначалу Ригору эта мысль показалась прекрасной, какой даме не польстит, если ей посвятят стихи, пусть даже не столь блестящие. Но потом его охватило смятение: «Кто я такой, чтобы дарить ей стихи?.. Я всего лишь торговец тканями…»
Ригора снова обуяла тоска, и он дотронулся пальцами до лютни, струны издали нежный звук.
В комнату вошёл слуга:
– Сударь, к вам прибыл посыльный от графини, – доложил он.
Ригора охватило волнение. Он отложил лютню и попытался придать своему лицу достойное выражение.
– Зови! – приказал он.
Посыльный, облачённый в красную куртку с изображением герба Мюлузов (золотого льва со свитком в зубах на тёмно-зелёном поле) с важным видом протянул Ригору небольшую записку, она предназначалась покойному Пьеру Жюифу, ибо графиня не знала о его внезапной кончине и с нетерпением ожидала с образцами тканей.
Молодой человек бегло прочитал послание, понимая, что ему неизбежно придётся предстать перед очами Беатриссы.
– Передай, что завтра, едва церковные колокола отзвонят нону, я прибуду в замок и представлю строгому суду графини образцы миланских новинок.
Посыльный, удовлетворённый ответом, откланялся и ушёл. Ригор попытался сосредоточиться и подготовиться к предстоящему визиту. Для начала он выбрал камзол, с новомодными длинными рукавами, в коем он предстанет перед графиней. Затем юноша открыл сундук, где отец хранил так называемые «штуки» тканей, небольшие отрезы, которые можно было бы представить богатому покупателю в качестве образцов, а затем уже заказывать полновесные отрезы в Милане. Именно из-за этих образцов Пьер Жюиф и подхватил простуду, а затем умер. Ибо ему во чтобы то ни стало хотелось угодить графине.
Убедившись, что все образцы пребывают в полном порядке, Ригор отправился в кабинет отца, крохотную комнату со старым письменным столом и парой сундуков, один из которых был полностью завален финансовыми бумагами.
Он сел за стол, расстелил перед собой отлично выделанный пергамент, на котором отец обычно составлял различного рода документы, обмакнул перо в чернильницу, вывел первую витиеватую букву и придирчиво посмотрел на неё. Удовлетворившись внешним видом своего творения, Ригор начал писать, доверяя пергаменту самое сокровенное – стихи, на создание коих его вдохновила красота Беатриссы де Мюлуз.
Ригор с упоением предавался любимому делу, когда дверь кабинета отворилась, вошёл слуга.
– Что тебе? – раздражённо поинтересовался Ригор.
– Пришёл господин Лоран с супругой… – робко доложил слуга.
Ригор замер, пытаясь вспомнить: что именно отец обещал этим богатым горожанам. Но так толком и ничего не вспомнив, тяжело вздохнул и отправился в небольшое помещение на первом этаже дома, приспособленное под торговую лавку.
Впервые после смерти отца ему предстояло самостоятельно принять посетителей, ибо помощи ожидать было неоткуда.
Затем он взял в руки небольшой изящный ларец из красного дерева, в котором лежали свитки пергамента со стихами, повторил поклон и протянул подношение предполагаемой графине. Удовлетворившись своими упражнениями, Ригор накинул тёплый шерстяной плащ, подбитый мехом лисицы, оставшийся от отца, надел берет, также отороченный мехом, сунул ларец под мышку, и спустился на первый этаж в лавку. Окинув придирчивым взором товар, лежавший на многочисленных стеллажах, юноша вздохнул, всё более ощущая отвращение к торговому делу, и острое желание покинуть отчий дом. Единственное, что останавливало: так это страх перед бесконечными странствиями, ибо далеко не каждому голиарду удавалось удачно пристроиться при дворе какого-нибудь знатного господина и жить в сытости и достатке. Неожиданно Ригор поймал себя на мысли, что почёл бы за честь стать придворным голиардом прекрасной Беатриссы, без сожаления распростившись с ненавистной лавкой и домом, давно требующим ремонта. Но, увы, то были всего лишь мечты…
Повозка Ригора миновала замковые ворота, когда колокола мюлузкой церкви отзвонили нону. Юноша не без удовлетворения отметил, что он пунктуален и прибыл в замок, как и обещал без опозданий. Наверняка графиня уже завершила свой туалет и предстанет перед ним во всей своей блистательной красоте. От этих мыслей Ригор невольно ощутил волнение и желание, несравнимое с тем, которое он испытывал по отношению к молодой вдове, обучившей его любовной науке.
Мажордом проводил торговца в просторный зал, за ними проследовали слуги графини, державшие увесистый сундук с тканями, замыкал процессию личный слуга Ригора с ларцом в руках.
Мажордом приказал поставить сундук на стол.
– Ожидайте, – сказал он, обращаясь к Ригору, не считая нужным тратить лишние слова. Ведь он имел дело всего лишь с торговцем. – Я доложу Её Сиятельству графине…
Мажордом неспешно удалился. Ригор окинул взором зал, в нём царил полумрак, несмотря на полдень. В интерьере ничего не изменилось: длинный дубовый стол в центре, вокруг него стулья с высокими резными спинками с изображением фамильного герба; два камина, облицованные цветными изразцами; многочисленные шпалеры, висевшие на стенах и окнах, дабы в помещение не задувал холодный ветер.
Беатрисса де Мюлуз не заставила себя долго ждать и появилась в сопровождении компаньонок. Увидев Ригора одного, без отца, графиня тотчас приблизилась к нему, и не успел он продемонстрировать свой специально разученный по этому поводу поклон, а лишь смущённо склонить голову, произнесла:
– А где твой отец, юноша?
– Он умер неделю назад… – печально ответствовал он.
– Мне жаль твоего отца, юноша… Надеюсь, он успел привезти ткани из Милана? – живо поинтересовалась графиня, не проявив должного христианского сострадания.
Звуки её голоса подействовали на Ригора чарующе. Несмотря на видимую растерянность и смущение, он всё же нашёл в себе силы преодолеть их и изящно поклониться. Графиня оценила грациозные движения юноши.
– О да, ваше сиятельство… – ответил Ригор, волнуясь, и это не ускользнуло от внимания графини. – Мой отец, как и обещал, привёз из Милана образцы тканей только что вошедших в моду.
Беатрисса кивнула, отчего вуаль, украшавшая её высокий головной убор, а затем ниспадавшая на плечи, издала приятный шелест. Ригор уловил нежный аромат её духов и восторженно воззрился на графиню.
Беатрисса заметила его взгляд и слегка улыбнулась. Она давно томилась от скуки: пасынок Анри ей порядком надоел, с тех пор как он вернулся из Крестового похода прошёл почти год. Графиня поначалу пребывала наверху блаженства, ибо многие знатные дамы стали вдовами. По возвращении Анри предстал перед ней истинным рыцарем, закалённым в боях, сильным, дерзким и даже грубым. Первое время эта дерзость и грубость доставляла Беатриссе несказанное удовольствие. Но потом ей надоели синяки – последствия бурной страсти пасынка. Она пресытилась своим возлюбленным и не раз предлагала ему жениться. Пасынок же со свойственной ему грубостью отвечал, что не намерен этого делать, ибо остаток своей жизни намеревается провести у ног своей мачехи. Такая перспектива графиню явно не радовала.
…Слуги поставили сундук на стол, Ригор открыл его, извлёкая лежавший сверху образец. Им оказался фиолетовый шёлк. Юноша аккуратно развернул небольшой отрез перед графиней. Она окинула её придирчивым взором.
– Доставай всё, Ригор… – проворковала она.
Юноша слегка покраснел: ведь графиня соблаговолила вспомнить его имя. Невольно он перевёл взгляд на ларец из красного дерева, таивший в себе любовные фантазии, изложенные на пергаменте изящным слогом и прекрасным почерком, который сейчас держал слуга, смиренно стоя подле двери. Графиня, поглощённая созерцанием фиолетового шёлка, не заметила замешательства юноши.
Ригор подчинился желанию графини, предоставив её искушённому взору содержимое сундука. Беатрисса и компаньонки заметно оживились, наперебой обсуждая цвета, рисунок и качество тканей. Увы, Ригор, робел и оттого не мог вести светской беседы, лишь отвечая на вопросы графини и её дам.
Перебирая ткани, Беатрисса подумала: «Приятный юноша… Внешне вовсе не похож на торговца, не то что его покойный отец… Какая утончённость, какие манеры! Ему бы служить при дворе…»
Невольно она оторвала взор от тёмно-зелёного бархата и воззрилась на Ригора. Тот и вовсе смутился, чем доставил графине немало удовольствия.
«Ещё и скромник в придачу… Не удивлюсь, если он девственник…» – мысленно рассуждала она, разглядывая тончайший шёлк, а затем накинув его на одну из своих компаньонок, сказала:
– Из этой ткани получится прекрасная вуаль… А ты как считаешь, Ригор?
Компаньонки замерли. Затем среди них пробежала волна удивления: графиню интересует мнение какого-то юнца-торговца! Неслыханно!
Но Беатрисса не обратила на них ни малейшего внимания. Она сняла с компаньонки ткань и приложила к своей груди.
Юноша смутился, но быстро взял себя в руки.
– Ваше сиятельство, мне кажется, что ваша несравненная красота заставит любую ткань стать прекрасной, – сказал он с уверенностью в голосе и галантно поклонился.
Графине понравился ответ юного торговца, она даже пожалела, что тот не знатного рода. Ибо зачастую знатные юноши бывают грубыми, неучтивыми, на вопросы отвечают невпопад, потому как изучению наук и галантных манер поведения предпочитают охоту и искусство владения мечом.
Беатрисса отобрала образцы пурпурного и тёмно-фиолетового тяжёлых шелков на платья, тончайшие белый и нежно-голубой для вуалей. Затем – синий насыщенный бархат (она уже представила, как он будет великолепно смотреться в сочетании с крупным жемчугом), а также ярко-красную и тёмно-коричневую шерсть для плаща.
Графиня, окинув взором отрез тёмно-зелёного бархата, и посоветовавшись с компаньонками, всё же решила присовокупить его к ранее выбранным тканям.
Теперь перед Ригором стояла нелёгкая задача, ему предстояло посчитать стоимость заказа и отправиться в Милан за закупкой.
– Я пришлю своего камерария[27]. О цене и всех последующих расчётах будешь договариваться с ним, – произнесла утомлённая графиня.
– Как вам угодно, ваше сиятельство… – Ригор склонился в поклоне, а затем устремил на Беатриссу взор полный любви и восхищения. – Осмелюсь дерзнуть…
«Несомненно, этот юноша влюблён в меня!» – подумала графиня и решила на прощание быть снисходительной.
– Продолжай, Ригор.
Юноша смолк, но всё же, собравшись с силами, продолжил:
– Осмелюсь дерзнуть, ваше сиятельство, преподнести вам свои стихи…
Беатрисса удивлённо приподняла брови. Компаньонки снова зашептались: он ещё и стихи пишет! Кто бы мог подумать! Смотрите-ка, голиард!
Ригор жестом подозвал слугу, взял у него ларец и, опустившись перед графиней на правое колено подобно рыцарю, чем привёл Её сиятельство и болтливых компаньонок в замешательство, произнёс:
– Ваше сиятельство, увы, я – не голиард. Но как бы мне хотелось им быть, дабы игрой на лютне и пением услаждать ваш слух. Для человека моего сословия неслыханная дерзость писать стихи, и потому прошу вас: не судите строго мои скромные начинания.
Ригор закончил свою витиеватую фразу и с мольбой воззрился на графиню.
– Право, юноша, не скрою: ты удивил меня, – сказала та после некоторой паузы. – Я слышала, что в Провансе есть некий голиард, купец по происхождению. Увы, не знакома с его сочинениями, но говорят, они достойны внимания. По моему разумению, стихосложением пристало заниматься людям знатным. Ни для кого не секрет, что голиарды подчас происходят из разорившихся благородных семей, и вынуждены музыкой и изящным словом зарабатывать себе на жизнь.
– О да, ваше сиятельство, – согласился Ригор. – Но в Ломбардии и в Тосканском маркграфстве голиардом может стать любой грамотный человек, имеющий способность к музыке и стихосложению не зависимо от происхождения. И оттого среди голиардов всё больше горожан. Многие графы с удовольствием приглашают их к своему двору…
Беатрисса задумалась. Действительно голиарды всё более входили в моду. Так, например, двор Рено II Бургундского славился музыкантами и голиардами. Одних он выписал из Парижа, других – любезно прислал зять Губерт Савойский.
Она даже слышала, что при дворе барона де Понтарлье жил некий голиард. Правда, он отличался чрезмерно пылким нравом, и барону пришлось его выгнать.
«А что, если этот юноша талантлив?.. – подумала Беатрисса. – И торговое дело отца, доставшееся ему по наследству, тяготит его…»
Графиня милостиво улыбнулась и приказала одной из компаньонок принять ларец. После чего она неспешно удалилась. Компаньонки, оживлённо переговариваясь, не преминув обсудить столь необычное поведение юноши, последовали за ней.
Ригор, не поднимаясь с колена, проводил Беатриссу взором полным обожания и восхищения. Увы, он прекрасно понимал – ему не на что надеяться.
Вскоре появился камерарий, справившись о размере необходимого аванса. Ригор с трудом переключил внимание на финансовые расчёты, ибо всё ещё пребывал под действием чар Беатриссы.
Достигнув необходимых договорённостей с камерарием, Ригор вернулся домой. Повозка въехала в небольшой внутренний дворик, до юноши донеслись аппетитные запахи – слуга занимался приготовлением обеда и, хлопоча около очага, переворачивал румяного каплуна, нанизанного на вертеле.
Несмотря на то, что Ригор пребывал под впечатлением встречи с графиней и предавался несбыточным мечтам о любви Прекрасной Дамы, ощутил резкое чувство голода. Он буквально вбежал в дом, сбросил с себя тёплый плащ и устремился на небольшую кухню, расположенную тут же на первой этаже рядом с торговой лавкой. Он потёр руки, едва сдерживаясь, чтобы не оторвать ножку от каплуна.
– Жаркое готово? – с нетерпением спросил он.
– Ещё немного хозяин… – ответил слуга. – Куда прикажете подавать?..
– В мои покои.
– Как угодно…
Ригор с наслаждением вдохнул аромат жаркого, покинул кухню и поднялся по винтовой лестнице на второй этаж, где располагались три небольшие комнаты: собственно его спальня, спальня ныне покойных родителей и кабинет отца.
Юноша вошёл в комнату, снял берет и бросил на кровать, украшенную старым выцветшим балдахином, который давно следовало бы сменить. Затем он скептическим взором окинул свои владения и вздохнул… Обстановка была предельно скромной и это несмотря на то, что отец поставлял ткани Беатриссе де Мюлуз.
Ригор позвал слугу, тот помог ему снять камзол, одно из немногих модных одеяний которым располагал молодой торговец.
– Аккуратно сложи и убери в сундук, – приказал Ригор слуге и подумал, что не помешает прикупить в Милане пару отрезов для новых камзолов, ибо не пристало появляться перед графиней в одном и том же одеянии. Он мысленно подсчитал: сколько это будет стоить. Затем сравнил с полученным авансом и возможным доходом, придя к выводу, что может позволить себе немного потратиться.
В комнату вошёл пожилой слуга, держа в одной руке блюдо с каплуном, в другой – кувшин с вином. Его внук, мальчишка лет десяти, который помогал на кухне, держал на оловянном подносе нож и кубок для вина.
Ригор жадно втянул в себя воздух, тотчас пропитавшийся ароматом жаркого, приправленного травами, жестом указав на небольшой столик, стоявший около кровати, который служил ему и обеденным, и письменным, и туалетным одновременно.
Затем он сел за стол, с жадностью вонзил нож в каплуна, отрезал аппетитную ножку и впился в неё зубами. В этот момент он подумал, что жизнь не так уж и плоха.
Немного насытившись, Ригор подумал, что следует отправиться в Милан, как можно скорее, пока погода стоит сухая, и не подули холодные северные ветры.
Впервые Ригор проделал путь из Мюлуза до Милана один, без отца, в сопровождении двух верных слуг. Сначала ему было грустно, но потом, остановившись на постоялом дворе, недалеко от города Сьон, что на границе с Ломбардией, он смог сполна насладиться свободой.
Сытно отужинав, он расположился около очага, и начал музицировать на лютне. Его искусная игра привлекла внимание постояльцев, среди них были торговцы, обедневшие землевладельцы с семьями, направлявшиеся в Аосту, Турин и Милан[28]; две бывшие маркитантки, которым пришлось сменить занятие и вместо солдатских башмаков, дешевого вина и копчёных колбас продавать постояльцам-мужчинам самих себя. Были здесь и несколько странствующих монахов. При звуках музыки они отнюдь не стали укорять Ригора, что он отвлекает их от размышлений о Господе, напротив, расположившись прямо у очага, на свежей соломе, постеленной на полу, они внимали с удовольствием.
Ригор, увлечённый игрой на лютне, не сразу заметил, что подле него собрались слушатели. Те же, затаив дыхание наслаждались мелодией.
– Голиард, спой нам… – попросила баронесса, облачённая в платье с заштопанными рукавами; мех, украшавший некогда роскошный лиф, вытерся и потерял цвет. Она посмотрела на Ригора выцветшими от горя и слёз бледно-голубыми глазами.
Музыкант заметил, что дама путешествует с дочерью, хрупкой девочкой лет двенадцати в сопровождении двух ещё крепких с виду пожилых слуг. Вероятно, её муж, барон, не вернулся из Крестового похода. Родовое поместье ушло за долги и она, собрав последние крохи, оставшиеся от продажи земель и замка, направляется в Турин в надежде на лучшую долю.
Ригор слегка поклонился почтенней публике, дотронулся тонкими пальцами до струн лютни, и запел. Он исполнял одну песню за другой. Бывшие маркитантки от умиления прослезились, затем многозначительно переглянулись, решив, что этой ночью обслужат голиарда бесплатно.
Баронессе с печальными голубыми глазами на миг показалось, что она снова молода, её муж-барон жив, они скачут на лошадях по своим лесным угодьям, наслаждаясь прекрасной летней погодой и пением птиц. Теперь остались лишь воспоминания…
Пьер Жюиф имел торговое дело в Мюлузе. Его постоянными покупателями были богатые горожане, и даже сама графиня Беатрисса де Мюлуз, щедро тратившая деньги своего престарелого супруга.
Граф де Мюлуз сильно постарел, постоянно страдал от подагры и потому не почти не уделял внимания своей молодой жене, коей всего-то минуло двадцать шесть лет. И потому та находила удовольствие в трате денег, охоте, различных празднествах, которые она устраивала в замке с участием странствующих голиардов, дочери же она, увы, почти не уделяла внимания.
Её пасынок, виконт Анри де Мюлуз, рождённой от первой жены графа, печально покинувший сей бренный мир, был постоянным участником забав, устраиваемых мачехой. Но мачехой ли в действительности?.. Ведь Беатрисса и Анри были почти ровесниками и оттого имели много общего.
Графиня в очередной раз заказала у Пьера Жюифа миланские ткани, тот поспешил выполнить желание богатой госпожи. Он отправился в Ломбардию, в Милан, в сопровождении сына Ригора, дабы выбрать лучшие образцы, кои могли удовлетворить изысканный вкус знатной дамы.
Ригору, как всегда, пришлось сопровождать отца, но в душе его вовсе не интересовали ткани. Его утончённая натура жаждала отнюдь не этого, но – музыки и стихосложения. Господин Жюиф не одобрял наклонностей своего отпрыска, постоянно выговаривая ему, увидев с лютней в руках, что он – сын почтенного торговца, а не бродячий голиард.
Ригор соглашался с отцом, обещал с большим радением относиться к семейному делу, ибо он – единственный наследник, но при малейшей возможности уединялся с лютней, разучивая новые мелодии, или посвящал время написанию стихов. И в том и в другом Ригор преуспел. Его тонкие пальцы ловко извлекали из струн лютни нежные завораживающие звуки, в чём он не раз убеждался, исполняя свои скромные произведения дочерям мюлузских торговцев. Девушки пребывали в восторге… Некоторые влюблялись в Ригора, забрасывали любовными записками и подарками. Особенно в этом преуспела молодая вдова некоего зеленщика, безвременно оставившего сей мир.
Ригора, снискавшего славу среди женщин торгового сословия, сравнивали с известными голиардами, мода на которых пришла из Ломбардии, Веронского и Тосканского маркграфства. Юноше льстило подобное сравнение, ибо в душе он был скорее голиардом, нежели торговцем.
Отец и сын Жюифы покинули Мюлуз в начале ноября, время не подходящее для дальних путешествий, ибо они не могли пренебречь желанием графини. Достигнув Милана, Жюифы закупили образцы тканей и отправились в обратный путь. Разыгралась непогода и пожилой Пьер простудился, в Мюлуз же он вернулся уже в тяжёлом состоянии. Почувствовав приближение смерти, он составил завещание, в котором всё своё имущество и торговое дело отписывал своему единственному сыну Ригору, других детей у него не было.
После чего, промучившись ещё несколько дней, Пьер Жюиф скончался. Ригор был опечален смертью отца, ибо теперь ему предстояло самостоятельно вести дело, а делать этого вовсе не хотелось. Похоронив родителя, он попытался разобраться в финансовом состоянии дел и, как выяснилось, оно оставляло желать лучшего.
Ригор сник и стал всерьёз подумывать над тем, чтобы с лютней в руках и песней на устах зарабатывать себе на хлеб. Проведя несколько бессонных ночей, он сочинил стихи, образом для которых послужила Беатрисса де Мюлуз, одна из прекраснейших женщин графства Портуа.
Юноша не раз воочию видел графиню, когда с отцом посещал замок, дабы представить её вниманию новомодные образцы тканей или доставить с нетерпением ожидаемый заказ. Ригор внимательно наблюдал за женщиной, она казалась ему ещё молодой, желанной и красивой. Беатрисса же, полностью поглощённая тканями и оживлённой беседой с Пьером, лишь изредка удостаивала Ригора кивком головы, таким образом, реагируя на его замечания.
Любуясь Беатриссой, юноша невольно представлял сцену: старый граф де Мюлуз входит в спальню молодой жены и, отбросив свой костыль, без коего не может передвигаться мучимый постоянными болями в пояснице, неловко пытается овладеть ею. В такие минуты у Ригора рождался естественный вопрос: а есть ли у графини любовник?
Однажды в разговоре с сыном отец поделился сплетнями: Беатрисса – возлюбленная своего пасынка, виконта. Недаром он постоянно рядом с ней. Ригор удивился, а затем, подумав, решил, что это должно было случиться, ибо графиня и виконт почти одного возраста и для их встреч не существует преград. А старый граф де Мюлуз, страдавший от вечных болезней, им явно не помеха. Да и наверняка он благополучно забыл, когда в последний раз навещал спальню супруги.
…После похорон отца прошла почти неделя, всё это время Ригор пребывал в унынии. Не желая думать о вечном, он сочинил мелодию, на которую прекрасно легли ранее написанные стихи:
Ригор закрыл глаза, перед ним встал образ графини де Мюлуз…
Оделась дубрава листвой,
Ярко луга запестрели,
В рощах, в зацветших садах
Звенит голосов разнобой
Приободрившихся птах.
Я радость ловлю на лету,
И сам я как будто цвету
В этом цветущем апреле.
Обласкан счастливой судьбой,
Счастье отрину ужели?
То, что я вижу в мечтах,
Становится явью живой,
А остальное все – прах!
Одну только Донну я чту,
А на других красоту
Вовсе глаза б не глядели[26].
«А как же быть с миланскими тканями?.. – внезапно вспомнил он. – Придётся отправиться в замок… Признаться ей, что я не буду продолжать торговое дело отца, ибо у меня другое призвание. А может подарить графине свои стихи?..»
Поначалу Ригору эта мысль показалась прекрасной, какой даме не польстит, если ей посвятят стихи, пусть даже не столь блестящие. Но потом его охватило смятение: «Кто я такой, чтобы дарить ей стихи?.. Я всего лишь торговец тканями…»
Ригора снова обуяла тоска, и он дотронулся пальцами до лютни, струны издали нежный звук.
В комнату вошёл слуга:
– Сударь, к вам прибыл посыльный от графини, – доложил он.
Ригора охватило волнение. Он отложил лютню и попытался придать своему лицу достойное выражение.
– Зови! – приказал он.
Посыльный, облачённый в красную куртку с изображением герба Мюлузов (золотого льва со свитком в зубах на тёмно-зелёном поле) с важным видом протянул Ригору небольшую записку, она предназначалась покойному Пьеру Жюифу, ибо графиня не знала о его внезапной кончине и с нетерпением ожидала с образцами тканей.
Молодой человек бегло прочитал послание, понимая, что ему неизбежно придётся предстать перед очами Беатриссы.
– Передай, что завтра, едва церковные колокола отзвонят нону, я прибуду в замок и представлю строгому суду графини образцы миланских новинок.
Посыльный, удовлетворённый ответом, откланялся и ушёл. Ригор попытался сосредоточиться и подготовиться к предстоящему визиту. Для начала он выбрал камзол, с новомодными длинными рукавами, в коем он предстанет перед графиней. Затем юноша открыл сундук, где отец хранил так называемые «штуки» тканей, небольшие отрезы, которые можно было бы представить богатому покупателю в качестве образцов, а затем уже заказывать полновесные отрезы в Милане. Именно из-за этих образцов Пьер Жюиф и подхватил простуду, а затем умер. Ибо ему во чтобы то ни стало хотелось угодить графине.
Убедившись, что все образцы пребывают в полном порядке, Ригор отправился в кабинет отца, крохотную комнату со старым письменным столом и парой сундуков, один из которых был полностью завален финансовыми бумагами.
Он сел за стол, расстелил перед собой отлично выделанный пергамент, на котором отец обычно составлял различного рода документы, обмакнул перо в чернильницу, вывел первую витиеватую букву и придирчиво посмотрел на неё. Удовлетворившись внешним видом своего творения, Ригор начал писать, доверяя пергаменту самое сокровенное – стихи, на создание коих его вдохновила красота Беатриссы де Мюлуз.
Ригор с упоением предавался любимому делу, когда дверь кабинета отворилась, вошёл слуга.
– Что тебе? – раздражённо поинтересовался Ригор.
– Пришёл господин Лоран с супругой… – робко доложил слуга.
Ригор замер, пытаясь вспомнить: что именно отец обещал этим богатым горожанам. Но так толком и ничего не вспомнив, тяжело вздохнул и отправился в небольшое помещение на первом этаже дома, приспособленное под торговую лавку.
Впервые после смерти отца ему предстояло самостоятельно принять посетителей, ибо помощи ожидать было неоткуда.
* * *
На следующий день, ближе к полудню Ригор приказал слугам приготовить к поездке крытую повозку и погрузить в неё сундук с образцами. Затем, посмотревшись в зеркало из амальгамы, висевшее у него в комнате, и оставшись вполне довольным своим видом, Ригор ещё раз отрепетировал изящный поклон, предназначавшейся графине, который он разучил во время последнего путешествия по Ломбардии.Затем он взял в руки небольшой изящный ларец из красного дерева, в котором лежали свитки пергамента со стихами, повторил поклон и протянул подношение предполагаемой графине. Удовлетворившись своими упражнениями, Ригор накинул тёплый шерстяной плащ, подбитый мехом лисицы, оставшийся от отца, надел берет, также отороченный мехом, сунул ларец под мышку, и спустился на первый этаж в лавку. Окинув придирчивым взором товар, лежавший на многочисленных стеллажах, юноша вздохнул, всё более ощущая отвращение к торговому делу, и острое желание покинуть отчий дом. Единственное, что останавливало: так это страх перед бесконечными странствиями, ибо далеко не каждому голиарду удавалось удачно пристроиться при дворе какого-нибудь знатного господина и жить в сытости и достатке. Неожиданно Ригор поймал себя на мысли, что почёл бы за честь стать придворным голиардом прекрасной Беатриссы, без сожаления распростившись с ненавистной лавкой и домом, давно требующим ремонта. Но, увы, то были всего лишь мечты…
Повозка Ригора миновала замковые ворота, когда колокола мюлузкой церкви отзвонили нону. Юноша не без удовлетворения отметил, что он пунктуален и прибыл в замок, как и обещал без опозданий. Наверняка графиня уже завершила свой туалет и предстанет перед ним во всей своей блистательной красоте. От этих мыслей Ригор невольно ощутил волнение и желание, несравнимое с тем, которое он испытывал по отношению к молодой вдове, обучившей его любовной науке.
Мажордом проводил торговца в просторный зал, за ними проследовали слуги графини, державшие увесистый сундук с тканями, замыкал процессию личный слуга Ригора с ларцом в руках.
Мажордом приказал поставить сундук на стол.
– Ожидайте, – сказал он, обращаясь к Ригору, не считая нужным тратить лишние слова. Ведь он имел дело всего лишь с торговцем. – Я доложу Её Сиятельству графине…
Мажордом неспешно удалился. Ригор окинул взором зал, в нём царил полумрак, несмотря на полдень. В интерьере ничего не изменилось: длинный дубовый стол в центре, вокруг него стулья с высокими резными спинками с изображением фамильного герба; два камина, облицованные цветными изразцами; многочисленные шпалеры, висевшие на стенах и окнах, дабы в помещение не задувал холодный ветер.
Беатрисса де Мюлуз не заставила себя долго ждать и появилась в сопровождении компаньонок. Увидев Ригора одного, без отца, графиня тотчас приблизилась к нему, и не успел он продемонстрировать свой специально разученный по этому поводу поклон, а лишь смущённо склонить голову, произнесла:
– А где твой отец, юноша?
– Он умер неделю назад… – печально ответствовал он.
– Мне жаль твоего отца, юноша… Надеюсь, он успел привезти ткани из Милана? – живо поинтересовалась графиня, не проявив должного христианского сострадания.
Звуки её голоса подействовали на Ригора чарующе. Несмотря на видимую растерянность и смущение, он всё же нашёл в себе силы преодолеть их и изящно поклониться. Графиня оценила грациозные движения юноши.
– О да, ваше сиятельство… – ответил Ригор, волнуясь, и это не ускользнуло от внимания графини. – Мой отец, как и обещал, привёз из Милана образцы тканей только что вошедших в моду.
Беатрисса кивнула, отчего вуаль, украшавшая её высокий головной убор, а затем ниспадавшая на плечи, издала приятный шелест. Ригор уловил нежный аромат её духов и восторженно воззрился на графиню.
Беатрисса заметила его взгляд и слегка улыбнулась. Она давно томилась от скуки: пасынок Анри ей порядком надоел, с тех пор как он вернулся из Крестового похода прошёл почти год. Графиня поначалу пребывала наверху блаженства, ибо многие знатные дамы стали вдовами. По возвращении Анри предстал перед ней истинным рыцарем, закалённым в боях, сильным, дерзким и даже грубым. Первое время эта дерзость и грубость доставляла Беатриссе несказанное удовольствие. Но потом ей надоели синяки – последствия бурной страсти пасынка. Она пресытилась своим возлюбленным и не раз предлагала ему жениться. Пасынок же со свойственной ему грубостью отвечал, что не намерен этого делать, ибо остаток своей жизни намеревается провести у ног своей мачехи. Такая перспектива графиню явно не радовала.
…Слуги поставили сундук на стол, Ригор открыл его, извлёкая лежавший сверху образец. Им оказался фиолетовый шёлк. Юноша аккуратно развернул небольшой отрез перед графиней. Она окинула её придирчивым взором.
– Доставай всё, Ригор… – проворковала она.
Юноша слегка покраснел: ведь графиня соблаговолила вспомнить его имя. Невольно он перевёл взгляд на ларец из красного дерева, таивший в себе любовные фантазии, изложенные на пергаменте изящным слогом и прекрасным почерком, который сейчас держал слуга, смиренно стоя подле двери. Графиня, поглощённая созерцанием фиолетового шёлка, не заметила замешательства юноши.
Ригор подчинился желанию графини, предоставив её искушённому взору содержимое сундука. Беатрисса и компаньонки заметно оживились, наперебой обсуждая цвета, рисунок и качество тканей. Увы, Ригор, робел и оттого не мог вести светской беседы, лишь отвечая на вопросы графини и её дам.
Перебирая ткани, Беатрисса подумала: «Приятный юноша… Внешне вовсе не похож на торговца, не то что его покойный отец… Какая утончённость, какие манеры! Ему бы служить при дворе…»
Невольно она оторвала взор от тёмно-зелёного бархата и воззрилась на Ригора. Тот и вовсе смутился, чем доставил графине немало удовольствия.
«Ещё и скромник в придачу… Не удивлюсь, если он девственник…» – мысленно рассуждала она, разглядывая тончайший шёлк, а затем накинув его на одну из своих компаньонок, сказала:
– Из этой ткани получится прекрасная вуаль… А ты как считаешь, Ригор?
Компаньонки замерли. Затем среди них пробежала волна удивления: графиню интересует мнение какого-то юнца-торговца! Неслыханно!
Но Беатрисса не обратила на них ни малейшего внимания. Она сняла с компаньонки ткань и приложила к своей груди.
Юноша смутился, но быстро взял себя в руки.
– Ваше сиятельство, мне кажется, что ваша несравненная красота заставит любую ткань стать прекрасной, – сказал он с уверенностью в голосе и галантно поклонился.
Графине понравился ответ юного торговца, она даже пожалела, что тот не знатного рода. Ибо зачастую знатные юноши бывают грубыми, неучтивыми, на вопросы отвечают невпопад, потому как изучению наук и галантных манер поведения предпочитают охоту и искусство владения мечом.
Беатрисса отобрала образцы пурпурного и тёмно-фиолетового тяжёлых шелков на платья, тончайшие белый и нежно-голубой для вуалей. Затем – синий насыщенный бархат (она уже представила, как он будет великолепно смотреться в сочетании с крупным жемчугом), а также ярко-красную и тёмно-коричневую шерсть для плаща.
Графиня, окинув взором отрез тёмно-зелёного бархата, и посоветовавшись с компаньонками, всё же решила присовокупить его к ранее выбранным тканям.
Теперь перед Ригором стояла нелёгкая задача, ему предстояло посчитать стоимость заказа и отправиться в Милан за закупкой.
– Я пришлю своего камерария[27]. О цене и всех последующих расчётах будешь договариваться с ним, – произнесла утомлённая графиня.
– Как вам угодно, ваше сиятельство… – Ригор склонился в поклоне, а затем устремил на Беатриссу взор полный любви и восхищения. – Осмелюсь дерзнуть…
«Несомненно, этот юноша влюблён в меня!» – подумала графиня и решила на прощание быть снисходительной.
– Продолжай, Ригор.
Юноша смолк, но всё же, собравшись с силами, продолжил:
– Осмелюсь дерзнуть, ваше сиятельство, преподнести вам свои стихи…
Беатрисса удивлённо приподняла брови. Компаньонки снова зашептались: он ещё и стихи пишет! Кто бы мог подумать! Смотрите-ка, голиард!
Ригор жестом подозвал слугу, взял у него ларец и, опустившись перед графиней на правое колено подобно рыцарю, чем привёл Её сиятельство и болтливых компаньонок в замешательство, произнёс:
– Ваше сиятельство, увы, я – не голиард. Но как бы мне хотелось им быть, дабы игрой на лютне и пением услаждать ваш слух. Для человека моего сословия неслыханная дерзость писать стихи, и потому прошу вас: не судите строго мои скромные начинания.
Ригор закончил свою витиеватую фразу и с мольбой воззрился на графиню.
– Право, юноша, не скрою: ты удивил меня, – сказала та после некоторой паузы. – Я слышала, что в Провансе есть некий голиард, купец по происхождению. Увы, не знакома с его сочинениями, но говорят, они достойны внимания. По моему разумению, стихосложением пристало заниматься людям знатным. Ни для кого не секрет, что голиарды подчас происходят из разорившихся благородных семей, и вынуждены музыкой и изящным словом зарабатывать себе на жизнь.
– О да, ваше сиятельство, – согласился Ригор. – Но в Ломбардии и в Тосканском маркграфстве голиардом может стать любой грамотный человек, имеющий способность к музыке и стихосложению не зависимо от происхождения. И оттого среди голиардов всё больше горожан. Многие графы с удовольствием приглашают их к своему двору…
Беатрисса задумалась. Действительно голиарды всё более входили в моду. Так, например, двор Рено II Бургундского славился музыкантами и голиардами. Одних он выписал из Парижа, других – любезно прислал зять Губерт Савойский.
Она даже слышала, что при дворе барона де Понтарлье жил некий голиард. Правда, он отличался чрезмерно пылким нравом, и барону пришлось его выгнать.
«А что, если этот юноша талантлив?.. – подумала Беатрисса. – И торговое дело отца, доставшееся ему по наследству, тяготит его…»
Графиня милостиво улыбнулась и приказала одной из компаньонок принять ларец. После чего она неспешно удалилась. Компаньонки, оживлённо переговариваясь, не преминув обсудить столь необычное поведение юноши, последовали за ней.
Ригор, не поднимаясь с колена, проводил Беатриссу взором полным обожания и восхищения. Увы, он прекрасно понимал – ему не на что надеяться.
Вскоре появился камерарий, справившись о размере необходимого аванса. Ригор с трудом переключил внимание на финансовые расчёты, ибо всё ещё пребывал под действием чар Беатриссы.
Достигнув необходимых договорённостей с камерарием, Ригор вернулся домой. Повозка въехала в небольшой внутренний дворик, до юноши донеслись аппетитные запахи – слуга занимался приготовлением обеда и, хлопоча около очага, переворачивал румяного каплуна, нанизанного на вертеле.
Несмотря на то, что Ригор пребывал под впечатлением встречи с графиней и предавался несбыточным мечтам о любви Прекрасной Дамы, ощутил резкое чувство голода. Он буквально вбежал в дом, сбросил с себя тёплый плащ и устремился на небольшую кухню, расположенную тут же на первой этаже рядом с торговой лавкой. Он потёр руки, едва сдерживаясь, чтобы не оторвать ножку от каплуна.
– Жаркое готово? – с нетерпением спросил он.
– Ещё немного хозяин… – ответил слуга. – Куда прикажете подавать?..
– В мои покои.
– Как угодно…
Ригор с наслаждением вдохнул аромат жаркого, покинул кухню и поднялся по винтовой лестнице на второй этаж, где располагались три небольшие комнаты: собственно его спальня, спальня ныне покойных родителей и кабинет отца.
Юноша вошёл в комнату, снял берет и бросил на кровать, украшенную старым выцветшим балдахином, который давно следовало бы сменить. Затем он скептическим взором окинул свои владения и вздохнул… Обстановка была предельно скромной и это несмотря на то, что отец поставлял ткани Беатриссе де Мюлуз.
Ригор позвал слугу, тот помог ему снять камзол, одно из немногих модных одеяний которым располагал молодой торговец.
– Аккуратно сложи и убери в сундук, – приказал Ригор слуге и подумал, что не помешает прикупить в Милане пару отрезов для новых камзолов, ибо не пристало появляться перед графиней в одном и том же одеянии. Он мысленно подсчитал: сколько это будет стоить. Затем сравнил с полученным авансом и возможным доходом, придя к выводу, что может позволить себе немного потратиться.
В комнату вошёл пожилой слуга, держа в одной руке блюдо с каплуном, в другой – кувшин с вином. Его внук, мальчишка лет десяти, который помогал на кухне, держал на оловянном подносе нож и кубок для вина.
Ригор жадно втянул в себя воздух, тотчас пропитавшийся ароматом жаркого, приправленного травами, жестом указав на небольшой столик, стоявший около кровати, который служил ему и обеденным, и письменным, и туалетным одновременно.
Затем он сел за стол, с жадностью вонзил нож в каплуна, отрезал аппетитную ножку и впился в неё зубами. В этот момент он подумал, что жизнь не так уж и плоха.
Немного насытившись, Ригор подумал, что следует отправиться в Милан, как можно скорее, пока погода стоит сухая, и не подули холодные северные ветры.
* * *
Через три дня он отправился в Ломбардию. Путешествие прошло без приключений, ибо дорога шла по территории Савойи, что принадлежала Бургундскому королевству, а её нынешний правитель Рудольф III, благополучно вернувшийся из Крестового похода, сумел навести порядок на подвластных ему землях.Впервые Ригор проделал путь из Мюлуза до Милана один, без отца, в сопровождении двух верных слуг. Сначала ему было грустно, но потом, остановившись на постоялом дворе, недалеко от города Сьон, что на границе с Ломбардией, он смог сполна насладиться свободой.
Сытно отужинав, он расположился около очага, и начал музицировать на лютне. Его искусная игра привлекла внимание постояльцев, среди них были торговцы, обедневшие землевладельцы с семьями, направлявшиеся в Аосту, Турин и Милан[28]; две бывшие маркитантки, которым пришлось сменить занятие и вместо солдатских башмаков, дешевого вина и копчёных колбас продавать постояльцам-мужчинам самих себя. Были здесь и несколько странствующих монахов. При звуках музыки они отнюдь не стали укорять Ригора, что он отвлекает их от размышлений о Господе, напротив, расположившись прямо у очага, на свежей соломе, постеленной на полу, они внимали с удовольствием.
Ригор, увлечённый игрой на лютне, не сразу заметил, что подле него собрались слушатели. Те же, затаив дыхание наслаждались мелодией.
– Голиард, спой нам… – попросила баронесса, облачённая в платье с заштопанными рукавами; мех, украшавший некогда роскошный лиф, вытерся и потерял цвет. Она посмотрела на Ригора выцветшими от горя и слёз бледно-голубыми глазами.
Музыкант заметил, что дама путешествует с дочерью, хрупкой девочкой лет двенадцати в сопровождении двух ещё крепких с виду пожилых слуг. Вероятно, её муж, барон, не вернулся из Крестового похода. Родовое поместье ушло за долги и она, собрав последние крохи, оставшиеся от продажи земель и замка, направляется в Турин в надежде на лучшую долю.
Ригор слегка поклонился почтенней публике, дотронулся тонкими пальцами до струн лютни, и запел. Он исполнял одну песню за другой. Бывшие маркитантки от умиления прослезились, затем многозначительно переглянулись, решив, что этой ночью обслужат голиарда бесплатно.
Баронессе с печальными голубыми глазами на миг показалось, что она снова молода, её муж-барон жив, они скачут на лошадях по своим лесным угодьям, наслаждаясь прекрасной летней погодой и пением птиц. Теперь остались лишь воспоминания…