Страница:
Поднимаю голову и смотрю на расплывчатый силуэт. Неизвестный в данный момент пытается увести мою лошадь. Молния сопротивляется, активно кусается и встает на дыбы.
Вытираю глаза тыльной стороной руки и поднимаюсь с земли.
– Ты кто? – спрашиваю хрипло.
– Надо же. Темный. Ты откуда здесь взялся? Совсем еще мелкий.
– Я не мелкий. Я изящный, – выпрямляю спину и пытаюсь забыть о том, что творилось в воде.
Хихикающие русалки располагаются на противоположном берегу и томно делятся впечатлениями. Заразы.
– Хм. Ну да. Ладно. Лошадь трогать не буду, извиняюсь. Есть хочешь?
Киваю. Надо же. Эльф, причем светлый. Прямо-таки типично светлый эльф: белая кожа, белые волосы, собранные в хвост на затылке, длинные пушистые ресницы, тоже белые. На полголовы выше меня. Хотя… это еще не повод называть меня мелким, тоже мне, дылда нашелся.
– Ну чего молчишь? Иди сюда, помогать будешь. Тебе сколько лет?
– Тебе какое дело?
– Значит, совсем сопля еще. Да не шипи. Эх ты, уши прижал, глаза сощурил и думаешь – страшный?
Если бы не мой пацифизм!
– А чего с волосами стало? Прокляли?
– Это красиво! Это выражение моего внутреннего «я»! – говорю сквозь рычание.
Нет, не буду я ему помогать. Пусть сам костер разводит и готовит.
– Ясно. Твое внутреннее «я» – розовое и вздыбленное. Видел, как ты выезжал из деревни. У тебя на голове часто все так… дыбом?
– Это стиль такой. Скоро все так ходить будут.
– Надеюсь, не доживу.
– Аналогично.
На меня подозрительно смотрят.
– Эзофториус.
– А?
– Меня так зовут. Для друзей – Фтор.
– Фтор…
– Для друзей! Ты к ним не относишься.
– Понял, – кивает светлый. – А я – Аид. И для своих, и для чужих – просто Аид. Мне сто сорок лет, и я путешествую.
– Я, кстати, бард.
– Угу. И сколько тебе лет?
Скриплю зубами. Для светлых это важный вопрос. У них, в отличие от темных, эльфа считают самостоятельным только после того, как бедолаге исполнится сто тридцать. А до тех пор опека, опека и еще раз опека. Если же не повезло и ты родился девчонкой – опека вообще пожизненная, а значит, и лес покидать нельзя. Никогда. Задумчиво кошусь на светлоголового. Узнает, что мне чуть больше ста, – сдаст родителям. Хотя… кто ему позволит?
– Вчера исполнилось тысяча сто двадцать, – заявляю гордо.
Раздается тяжелый вздох. Не поверил? Ну и не надо. Фыркаю и слежу за тем, как он уходит в ближайшую рощу за дровами. Нам, к счастью, вместе путь не держать. Я, по крайней мере, в компании со светлым путешествовать не намерен, это точно. Они зануды, всегда и во всем поступают правильно и требуют того же от других. Вечно зациклены на своих законах, правилах, чести. Да и вообще, он мне чем-то сразу не понравился.
Успокоившись, но все еще продолжая бурчать под нос, лезу в мешок, изучаю продукты, которые мне дали в дорогу селяне. Так, что тут у нас? Хм, салат, брюква, картофель, каша… Начну с каши, тем более что тут мой любимый сорт – гречка.
Ни одной фальшивой ноты. Ни разу не сбился. И голос… словно проникает внутрь, согревая, успокаивая и очерчивая перед глазами картины мира, сотканного словами.
Давно он не слышал подобного голоса. Последний раз такое случилось лет сто назад. И певец был одним из самых почитаемых сказителей Вечного леса.
Эльф опускает голову и усмехается. Надо же. А он решил, что просто еще один темный эльфенок вырвался из-под родительской опеки и отправился познавать мир, чтобы быть прирезанным в ближайшем городе своими же сородичами. Хотя бы за внешний вид. И как только парень умудрился дожить до своих лет? Темные ненавидят все, что не относится к таким понятиям, как сила, оружие, хитрость и честь. Их личная честь…
– Это становится любопытным! – шепчет светлый эльф и выходит из тени дерева.
Песня тут же обрывается, и на него смотрят чуть сощуренные фиалковые глаза. Острые ушки прижаты к голове, эльфеныш явно нервничает.
– Я добыл дрова. Ты бы хоть воды в котелок набрал, – говорит светлый, поднимая бровь.
Его посылают. Пожав плечами, эльф подхватывает котелок и отправляется к пруду сам. На лице его играет задумчивая полуулыбка.
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Вытираю глаза тыльной стороной руки и поднимаюсь с земли.
– Ты кто? – спрашиваю хрипло.
– Надо же. Темный. Ты откуда здесь взялся? Совсем еще мелкий.
– Я не мелкий. Я изящный, – выпрямляю спину и пытаюсь забыть о том, что творилось в воде.
Хихикающие русалки располагаются на противоположном берегу и томно делятся впечатлениями. Заразы.
– Хм. Ну да. Ладно. Лошадь трогать не буду, извиняюсь. Есть хочешь?
Киваю. Надо же. Эльф, причем светлый. Прямо-таки типично светлый эльф: белая кожа, белые волосы, собранные в хвост на затылке, длинные пушистые ресницы, тоже белые. На полголовы выше меня. Хотя… это еще не повод называть меня мелким, тоже мне, дылда нашелся.
– Ну чего молчишь? Иди сюда, помогать будешь. Тебе сколько лет?
– Тебе какое дело?
– Значит, совсем сопля еще. Да не шипи. Эх ты, уши прижал, глаза сощурил и думаешь – страшный?
Если бы не мой пацифизм!
– А чего с волосами стало? Прокляли?
– Это красиво! Это выражение моего внутреннего «я»! – говорю сквозь рычание.
Нет, не буду я ему помогать. Пусть сам костер разводит и готовит.
– Ясно. Твое внутреннее «я» – розовое и вздыбленное. Видел, как ты выезжал из деревни. У тебя на голове часто все так… дыбом?
– Это стиль такой. Скоро все так ходить будут.
– Надеюсь, не доживу.
– Аналогично.
На меня подозрительно смотрят.
– Эзофториус.
– А?
– Меня так зовут. Для друзей – Фтор.
– Фтор…
– Для друзей! Ты к ним не относишься.
– Понял, – кивает светлый. – А я – Аид. И для своих, и для чужих – просто Аид. Мне сто сорок лет, и я путешествую.
– Я, кстати, бард.
– Угу. И сколько тебе лет?
Скриплю зубами. Для светлых это важный вопрос. У них, в отличие от темных, эльфа считают самостоятельным только после того, как бедолаге исполнится сто тридцать. А до тех пор опека, опека и еще раз опека. Если же не повезло и ты родился девчонкой – опека вообще пожизненная, а значит, и лес покидать нельзя. Никогда. Задумчиво кошусь на светлоголового. Узнает, что мне чуть больше ста, – сдаст родителям. Хотя… кто ему позволит?
– Вчера исполнилось тысяча сто двадцать, – заявляю гордо.
Раздается тяжелый вздох. Не поверил? Ну и не надо. Фыркаю и слежу за тем, как он уходит в ближайшую рощу за дровами. Нам, к счастью, вместе путь не держать. Я, по крайней мере, в компании со светлым путешествовать не намерен, это точно. Они зануды, всегда и во всем поступают правильно и требуют того же от других. Вечно зациклены на своих законах, правилах, чести. Да и вообще, он мне чем-то сразу не понравился.
Успокоившись, но все еще продолжая бурчать под нос, лезу в мешок, изучаю продукты, которые мне дали в дорогу селяне. Так, что тут у нас? Хм, салат, брюква, картофель, каша… Начну с каши, тем более что тут мой любимый сорт – гречка.
Светлый эльф останавливается у деревьев и слушает тихий голос паренька, сидящего у корней старого векового дуба и тихо напевающего незамысловатую песенку.
Над долиной, нас лесом, над взгорьями
Разливался серебряный звон.
Солнце алою тенью раскинулось,
Заслоняя ночной небосклон.
У колен моих травы шевелятся,
Изумрудные капли росы
Ярко-льдистыми искрами светятся,
Провожая ночные часы…
Ни одной фальшивой ноты. Ни разу не сбился. И голос… словно проникает внутрь, согревая, успокаивая и очерчивая перед глазами картины мира, сотканного словами.
Давно он не слышал подобного голоса. Последний раз такое случилось лет сто назад. И певец был одним из самых почитаемых сказителей Вечного леса.
Эльф опускает голову и усмехается. Надо же. А он решил, что просто еще один темный эльфенок вырвался из-под родительской опеки и отправился познавать мир, чтобы быть прирезанным в ближайшем городе своими же сородичами. Хотя бы за внешний вид. И как только парень умудрился дожить до своих лет? Темные ненавидят все, что не относится к таким понятиям, как сила, оружие, хитрость и честь. Их личная честь…
– Это становится любопытным! – шепчет светлый эльф и выходит из тени дерева.
Песня тут же обрывается, и на него смотрят чуть сощуренные фиалковые глаза. Острые ушки прижаты к голове, эльфеныш явно нервничает.
– Я добыл дрова. Ты бы хоть воды в котелок набрал, – говорит светлый, поднимая бровь.
Его посылают. Пожав плечами, эльф подхватывает котелок и отправляется к пруду сам. На лице его играет задумчивая полуулыбка.
Глава 3
Все думают, что быть творческой личностью легко. Знай себе сиди да бренчи весь день на гитаре или слова рифмуй по часу в день. И у тебя будет все: деньги, почести, слава, бабы… Ну это, конечно, взгляд непросвещенного селянина, который очень и очень далек от истины. Быть творцом – все равно что каждый день закатывать на огромную гору тяжеленный каменный шар. Шар уворачивается, стремится назад, выскальзывает из рук. Ты сотню раз на дню готов проклясть все и вся, бросить, наконец, этот камень, уйти в ближайшую таверну и залить горе вином. (Как правило, при этом рядом оказываются «правильные» друзья, которые помогают превратить неудачную попойку в продолжительный, порой пожизненный, запой.) Ну и, конечно, над тобой потешаются все кому не лень.
Да… именно так часто и происходит. Семья, друзья, просто знакомые – все удивляются, все просят прекратить заниматься ерундой. Все в один голос талдычат о том, что камень на гору катить не стоит, так как:
1. Гора слишком высокая – сил банально не хватит, а передохнуть негде.
2. Лучше бы делом занялся. Вон, все твои друзья уже белку в прыжке разделывают, а ты все с камнем носишься.
3. Даже если закатишь камень на вершину – он скатится с другой стороны горы.
4. Ты дурак? А зачем тебе камень? И зачем тащить его на гору?
5. А без камня забраться не пробовал? Я вот пробовал. Вчера два раза.
6. Если не прекратишь – перестанем кормить. И ешь тогда свой камень.
– Отстаньте от него, он просто больной чудак.
На этом последнем аргументе от тебя отворачиваются все. А ты все катишь и катишь этот камень. Каждый день.
Возвращаешься, находишь его, вновь поднимаешь на вершину. А камень снова срывается. День за днем, год за годом… иногда всю жизнь.
Но если вдруг… Если очень захотеть, если желание окажется таким сильным, что руки сводит… Если все же суметь однажды достичь вершины и прочно установить там камень… тогда ты становишься королем мира. Пусть ненадолго. А может быть, и навсегда. Но королем этого мира.
Потому как если к камню привязать динамит, поджечь запал и пустить в нужную сторону, а главное, донести эту мысль до окружающих… Мм. «Как прекрасен этот мир, посмотри-и…» И вот у тебя уже куча подношений, на горе строят первые дома твоего будущего города. Люди выясняют секрет закатывания камня на гору, отдавая за знания украшения и деньги. Появляется охрана, готовая защищать тебя и камень только ради того, чтобы диктовать окружающим свои условия. Появляются люди, заинтересованные в твоем продвижении. Вокруг много тех, кто не хочет, чтобы камень упал на их крыши.
Все это сложно, но в итоге ты получаешь все. И сам решаешь, как именно распорядиться в дальнейшем жизнью и богатством.
А пока… у тебя есть камень. И гора. И улыбки окружающих, уверенных в том, что ты чокнулся.
…Изучаю стоящий колом розовый ирокез в отражении воды. Русалки восхищенно причмокивают, плавая в глубине и пытаясь заглянуть мне в глаза. Так… где моя подводка? А, вот она. Рисуем контур вокруг глаз… Изящнее, еще изящнее. Вид у барда должен быть слегка болезненным, чтобы слушатели понимали душевные терзания исполнителя. Во! В самый раз. Подобные глаза не заметить сложно. Даже при очень большом желании. Выразительные такие. А что у нас с лаком? Так и знал. Опять потрескался.
Дую на ногти. Шепчу специальное заклинание, подслушанное у девчонок. И – вуаля! Ногти чистые, лака нет. Достаю из кармана пузырек с ярко-алой, страшно вонючей жидкостью. Откручиваю крышку зубами.
А теперь аккура-атненько.
– Ты что, ногти красишь?!
Инстинкты темного заставляют резко развернуться, врезать ногой в лоб с разворота, одновременно достать нож из сапога и приложить его лезвием к горлу нападающего.
Сижу на груди светлого эльфа, шипя и едва удерживаясь от того, чтобы не перерезать сонную артерию.
– Вот поэтому детей и не выпускают из дома, – хрипит он в ответ, косится на нож и старается не шевелиться.
Сижу, пытаюсь успокоиться и начать мыслить спокойно. Н-да. Инстинкты – вещь серьезная. Даже для пацифиста. Молча изучаю палец, накрашенный аж до локтя.
– Ножик убери.
Хмуро на него смотрю. Папа прирезал бы. Если бы его оторвали… к примеру, от охоты. Да так внезапно. Для профилактики и поддержания авторитета, так сказать. Но я не папа.
Встаю, сажусь у воды, снова колдую, счищая лак. Жалко. Кровь хищной игуаны достать сложно, а у меня остался всего один пузырек.
– Спасибо, – доносится из-за спины.
– За что?
– За то, что не убил. Видел бы ты свои глаза. Я думал, не остановишься.
– Ну ты уже старик, – отвечаю со вздохом. – А стариков убивать нельзя.
Наслаждаюсь слегка ошарашенным видом собеседника.
– Кто старик? А кому тут тысяча сто двадцать?
– Я пошутил.
– Я так и понял. Ну так сколько? – вопрошает светлый, выгнув дугой бровь.
– Пять.
– Не придуривайся. Если тебе пять, то мне десять.
– Поздравляю.
– Фтор.
– Что?
– Не груби старшим.
Кошусь на него. Лежит, закинув руки за голову, греется на солнышке и довольно продолжает перепалку. Странный он. Все светлые вроде как презирают темных. А этот разговаривает так спокойно, с издевкой, словно общение с темными для него вообще норма жизни.
– Кстати, я решил дальше путешествовать с тобой.
Кисточка с лаком заехала на палец. Хмуро изучил брак, попытался не паниковать.
– С чего бы это вдруг?
– Ты мне нравишься.
Паника медленно, но верно переросла в ужас. Слыхал я о таких светлых. После определенного возраста обычные удовольствия им приедаются, и они начинают извращаться. Так отец мне говорил: находят красивого мальчика, зверски развращают его и бросают бедолагу умирать от стыда и ужаса. Правда, потом папа прибавлял, что где-то я такого эльфа уже встретил. И мне понравилось. За что я всегда вызывал родителя на бой и неизменно был бит.
– Я понял. Ты – извращенец. – Прижимаю уши к голове и стараюсь незаметно отодвинуться как можно дальше.
На меня удивленно смотрят голубыми как небо глазами.
– А?
– Небось хочешь насладиться моим невинным телом.
– Невинным, – повторяет задумчиво. – И это в возрасте тысяча ста двадцати лет. Все настолько плохо? – Участие в его голосе оказывается таким неподдельным, что мне почему-то становится себя очень жалко. Появляется желание срочно что-нибудь добавить. Мгновение спустя приходит осознание того, что надо мной нагло издеваются.
– Не родилась еще та… зараза… которая насильно вырвет мой поцелуй!
– Я убит горем.
Подозрительно на него кошусь.
– Опять издеваешься?
– Да нет. Я так! – Задумчивый взгляд, хитрая улыбка. – Ты, главное, не переживай. Я тебя нашел и теперь всегда буду рядом. Позабочусь, обласкаю…
– Стоп. – Встаю, плюнув на лак. У меня уже все руки перемазаны. Позже докрашу. – Я. С тобой. Никуда. Не пойду! Понял?! Ищи другого идиота.
И, бросив на светлого взгляд, полный презрения, подхожу к Молнии, быстро седлаю и поспешно отъезжаю, показывая напоследок еще лежащему на траве эльфу мизинец[1].
Да… именно так часто и происходит. Семья, друзья, просто знакомые – все удивляются, все просят прекратить заниматься ерундой. Все в один голос талдычат о том, что камень на гору катить не стоит, так как:
1. Гора слишком высокая – сил банально не хватит, а передохнуть негде.
2. Лучше бы делом занялся. Вон, все твои друзья уже белку в прыжке разделывают, а ты все с камнем носишься.
3. Даже если закатишь камень на вершину – он скатится с другой стороны горы.
4. Ты дурак? А зачем тебе камень? И зачем тащить его на гору?
5. А без камня забраться не пробовал? Я вот пробовал. Вчера два раза.
6. Если не прекратишь – перестанем кормить. И ешь тогда свой камень.
– Отстаньте от него, он просто больной чудак.
На этом последнем аргументе от тебя отворачиваются все. А ты все катишь и катишь этот камень. Каждый день.
Возвращаешься, находишь его, вновь поднимаешь на вершину. А камень снова срывается. День за днем, год за годом… иногда всю жизнь.
Но если вдруг… Если очень захотеть, если желание окажется таким сильным, что руки сводит… Если все же суметь однажды достичь вершины и прочно установить там камень… тогда ты становишься королем мира. Пусть ненадолго. А может быть, и навсегда. Но королем этого мира.
Потому как если к камню привязать динамит, поджечь запал и пустить в нужную сторону, а главное, донести эту мысль до окружающих… Мм. «Как прекрасен этот мир, посмотри-и…» И вот у тебя уже куча подношений, на горе строят первые дома твоего будущего города. Люди выясняют секрет закатывания камня на гору, отдавая за знания украшения и деньги. Появляется охрана, готовая защищать тебя и камень только ради того, чтобы диктовать окружающим свои условия. Появляются люди, заинтересованные в твоем продвижении. Вокруг много тех, кто не хочет, чтобы камень упал на их крыши.
Все это сложно, но в итоге ты получаешь все. И сам решаешь, как именно распорядиться в дальнейшем жизнью и богатством.
А пока… у тебя есть камень. И гора. И улыбки окружающих, уверенных в том, что ты чокнулся.
…Изучаю стоящий колом розовый ирокез в отражении воды. Русалки восхищенно причмокивают, плавая в глубине и пытаясь заглянуть мне в глаза. Так… где моя подводка? А, вот она. Рисуем контур вокруг глаз… Изящнее, еще изящнее. Вид у барда должен быть слегка болезненным, чтобы слушатели понимали душевные терзания исполнителя. Во! В самый раз. Подобные глаза не заметить сложно. Даже при очень большом желании. Выразительные такие. А что у нас с лаком? Так и знал. Опять потрескался.
Дую на ногти. Шепчу специальное заклинание, подслушанное у девчонок. И – вуаля! Ногти чистые, лака нет. Достаю из кармана пузырек с ярко-алой, страшно вонючей жидкостью. Откручиваю крышку зубами.
А теперь аккура-атненько.
– Ты что, ногти красишь?!
Инстинкты темного заставляют резко развернуться, врезать ногой в лоб с разворота, одновременно достать нож из сапога и приложить его лезвием к горлу нападающего.
Сижу на груди светлого эльфа, шипя и едва удерживаясь от того, чтобы не перерезать сонную артерию.
– Вот поэтому детей и не выпускают из дома, – хрипит он в ответ, косится на нож и старается не шевелиться.
Сижу, пытаюсь успокоиться и начать мыслить спокойно. Н-да. Инстинкты – вещь серьезная. Даже для пацифиста. Молча изучаю палец, накрашенный аж до локтя.
– Ножик убери.
Хмуро на него смотрю. Папа прирезал бы. Если бы его оторвали… к примеру, от охоты. Да так внезапно. Для профилактики и поддержания авторитета, так сказать. Но я не папа.
Встаю, сажусь у воды, снова колдую, счищая лак. Жалко. Кровь хищной игуаны достать сложно, а у меня остался всего один пузырек.
– Спасибо, – доносится из-за спины.
– За что?
– За то, что не убил. Видел бы ты свои глаза. Я думал, не остановишься.
– Ну ты уже старик, – отвечаю со вздохом. – А стариков убивать нельзя.
Наслаждаюсь слегка ошарашенным видом собеседника.
– Кто старик? А кому тут тысяча сто двадцать?
– Я пошутил.
– Я так и понял. Ну так сколько? – вопрошает светлый, выгнув дугой бровь.
– Пять.
– Не придуривайся. Если тебе пять, то мне десять.
– Поздравляю.
– Фтор.
– Что?
– Не груби старшим.
Кошусь на него. Лежит, закинув руки за голову, греется на солнышке и довольно продолжает перепалку. Странный он. Все светлые вроде как презирают темных. А этот разговаривает так спокойно, с издевкой, словно общение с темными для него вообще норма жизни.
– Кстати, я решил дальше путешествовать с тобой.
Кисточка с лаком заехала на палец. Хмуро изучил брак, попытался не паниковать.
– С чего бы это вдруг?
– Ты мне нравишься.
Паника медленно, но верно переросла в ужас. Слыхал я о таких светлых. После определенного возраста обычные удовольствия им приедаются, и они начинают извращаться. Так отец мне говорил: находят красивого мальчика, зверски развращают его и бросают бедолагу умирать от стыда и ужаса. Правда, потом папа прибавлял, что где-то я такого эльфа уже встретил. И мне понравилось. За что я всегда вызывал родителя на бой и неизменно был бит.
– Я понял. Ты – извращенец. – Прижимаю уши к голове и стараюсь незаметно отодвинуться как можно дальше.
На меня удивленно смотрят голубыми как небо глазами.
– А?
– Небось хочешь насладиться моим невинным телом.
– Невинным, – повторяет задумчиво. – И это в возрасте тысяча ста двадцати лет. Все настолько плохо? – Участие в его голосе оказывается таким неподдельным, что мне почему-то становится себя очень жалко. Появляется желание срочно что-нибудь добавить. Мгновение спустя приходит осознание того, что надо мной нагло издеваются.
– Не родилась еще та… зараза… которая насильно вырвет мой поцелуй!
– Я убит горем.
Подозрительно на него кошусь.
– Опять издеваешься?
– Да нет. Я так! – Задумчивый взгляд, хитрая улыбка. – Ты, главное, не переживай. Я тебя нашел и теперь всегда буду рядом. Позабочусь, обласкаю…
– Стоп. – Встаю, плюнув на лак. У меня уже все руки перемазаны. Позже докрашу. – Я. С тобой. Никуда. Не пойду! Понял?! Ищи другого идиота.
И, бросив на светлого взгляд, полный презрения, подхожу к Молнии, быстро седлаю и поспешно отъезжаю, показывая напоследок еще лежащему на траве эльфу мизинец[1].
Глава 4
Поля, вдали лес шумит листвою. У обочины то и дело мелькают в траве мелкие пичуги, перекрикиваются и выискивают червячков пожирнее. Мимо уха, гудя, пролетают три мухи, спешащие на свой мушиный банкет. Изучаю карту, покачиваясь в седле и чувствуя, как ветер пригибает ирокез.
Так, следующее село у нас стоит на болоте. И чтобы подобраться к нему, придется сделать крюк от основного тракта. Задумчиво изучаю недалекую кромку леса, прикидываю, насколько сильно мне хочется туда соваться. Тракт идет аккурат вдоль леса, солнце слепит глаза и заставляет насекомых стрекотать с неслыханной силой. Да и жара порядком допекает, подталкивает упасть в тень разлапистых крон и отдохнуть у корней деревьев.
Гм, с одной стороны, припасов хватает, и крюк делать не хочется, а с другой – денег как не было, так и нет. Да и светлый извращенец в болото вряд ли сунется. Кстати, вот и развилка.
Лошадь фыркает и останавливается у обочины дороги, у узкой, ответвляющейся в лес, поросшей травой тропки. Внимательно ее изучаем. Молнии, кстати, она чем-то не нравится, и меня ненавязчиво пытаются провезти дальше.
– Эй, а ну стой. Нам деньги нужны. И крыша над головой.
Рыжая красавица качает головой и косит на меня правый глаз. Я это перевожу просто: тебе надо, ты и иди, а мне и тут неплохо. Смотрю на небо. Ветер крепчает, облака медленно застилают небосклон. К вечеру может пойти дождь. Не хотелось бы при этом оказаться на тракте. Ирокез намокнет, да и инструмент, хоть и в чехле, все равно может испортиться.
– Молния, надо ехать. Ну надо – и все тут. И потом, ты только представь: светлый меня догонит и… поцелует взасос. С разбегу, – добавляю мрачно. – Извращенцы, они такие. Сначала тихие-тихие. А как откажешь – прорывается плотина чувств.
Молния что-то жует, склонив голову к траве и не реагируя на мои терзания.
– А я натура творческая, тонкая. Могу впасть в шоковое состояние, и тогда ни есть, ни пить не смогу. И тебе не дам. – Ко мне поворачивают правое ухо. – Яблоки пропадут, сахар исчезнет, морковки не дождешься. Про овес и вовсе молчу.
Ко мне поворачивают уже всю голову, напряженно сужают глаза. Довольно продолжаю, задрав подбородок для пущего эффекта:
– А могу и вовсе от шока с катушек съехать и… продать тебя на рынке в состоянии временного помешательства. Куплю взамен изящного вороного жеребца и буду ездить по деревням в бандане, шипастом ошейнике и с плетью…
Хм, а я не перегнул палку? Все-таки ошейник и плеть это как-то…
Тихое ржание и перестук копыт отвлекают меня от образа темного эльфа, готового мстить всему миру. С удивлением отмечаю, что мы медленно въезжаем в заросли кустов, приближаясь к лесу, а значит, и к самой деревне. Нет, ну все-таки я талантлив. Даже лошадь уболтал за какие-то три минуты.
– Милый!
Вздрагиваю и оборачиваюсь. За мной во весь опор мчится светлый. Орет, привстав в стременах, размахивает чем-то, просит подождать.
– Ой, мамочки, началось.
Молния удивленно оглядывается на меня.
– Что смотришь? Вперед! А то овса вообще больше никогда не дам!
Видимо, вид у меня совсем страшный, так как лошадь, не задумываясь, срывается в галоп. А то, как моя Молния умеет бегать, в свое время стало приятным сюрпризом даже для отца. Недаром у темных самые резвые лошади в мире.
В лес я влетаю на бешеной скорости, петляю по тропинке и практически сливаюсь с лошадью. Как говорится, лечу на всех парах, подгоняя животное криками. Но преследователь не отстает. За спиной то и дело слышатся треск сучьев и мое имя, которое выкрикивают во весь голос.
Еще минут через пять я понимаю, что идиот. Я же темный! Я по-любому сильнее этого светлого хлюпика. Да и тропинка всего одна. Зачем я вообще пытаюсь удрать?
Резко натягиваю поводья, останавливаю лошадь. На меня гневно косятся и фыркают.
– Спокойно. Я сейчас с ним разберусь, – стараюсь говорить убедительно. Голос – ледяной, в глазах – смерть.
Молния опять фыркает, сдает чуть назад и затихает, нервно оглядываясь по сторонам в поисках приличной травы или листьев. Спрыгиваю на землю и спокойно жду эльфа посреди тропы.
– Тпру-у-у… Стой.
Перед моим лицом сверкают чужие копыта и едва не перекашивают нос набок. Мужественно стою на месте, едва заметно отклонившись назад и сохраняя предельно спокойное выражение лица. Ирокез, правда, падает. Ну и ладно.
– Чего тебе? – Так, нужно помнить, что любую проблему можно решить в ходе спокойного разговора. А не как папа: топор в глотку и кожу на барабаны.
– Тебя. – За этим следует сногсшибательная улыбка блондина, откидывающего назад прекрасные волосы. Эта улыбка едва не стоила мне звания пацифиста. – Чего так внезапно убежал? Испугался?
– Нет, – отвечаю сквозь зубы.
– Хм, возникает такое ощущение, что меня немного опасаются. Чувствую себя сорвавшимся с цепи зверем… в твоих глазах.
– Поверь, цепь я могу и обратно повесить.
– Я понял. Ты в деревню? Я с тобой! – Следует еще одна ослепительная улыбка.
Вот интересно. Он и впрямь такой или просто все больше и больше входит во вкус, стараясь меня довести?
– Нет, я передумал ехать в деревню.
– Что так? Спешил, гнал во весь опор – и передумал? Что-то забыл на поляне? – уточняю с любопытством.
– Нет. Просто передумал и теперь буду с не меньшим энтузиазмом гнать в обратную сторону.
– Какая у тебя насыщенная жизнь. Вечная гонка, эмоции, огонь в глазах.
Молния недовольно косится на нас и переходит к следующему кусту. Бегать она не любит, и эту гонку припоминать станет мне еще долго.
– Мы, барды, все такие.
– Здорово. Я тоже так хочу.
– А? – застываю растерянно.
– Быть бардом, – уточняет он, пожимая плечами.
– Поверь, на деревню одного барда более чем достаточно. Вдвоем путешествовать не резонно.
– Ладно. Тогда я стану охраной.
– Я не смогу тебе платить.
– Твои глаза будут мне достаточной платой, – заявляет светлый на выдохе.
У меня дергается веко.
– Мм, прости, но это мои глаза. В долг не дам. И даже просто подержать.
– Верю. Я имел в виду, что стану смотреть в них хотя бы изредка, и этого мне будет более чем достаточно. А чего это ты такой нервный? Словно я предлагаю тебе немедленно уединиться за кустом и угрожаю фаерболом.
– Так, все. Или ты уезжаешь! Или я тебя убиваю прямо тут! Долго, мучительно и некрасиво.
Эльф хрюкает, но тут же принимает серьезный вид и задумчиво сводит брови.
– Что ж, ладно. Не судьба, значит, не судьба. Кстати, кажется, дождь начинается.
На голову действительно что-то накрапывает, медленно перерастая в частую дробь.
– Прошу прощения за нежелательное общество. Я – в деревню. А ты можешь ехать туда, куда собирался. Не смею более задерживать.
И эльф гордо проезжает мимо, огибая нас с Молнией по широкой дуге. Настороженно смотрю ему вслед, понимая, что здесь что-то не так. Но в итоге он действительно уезжает и скрывается за поворотом. Так что… так что я остаюсь стоять под проливным дождем, медленно перерастающим в потоп. Над головой сверкает молния, в отдалении грохочет так, что закладывает уши. Молния поворачивает голову и презрительно на меня смотрит.
– Ну что?!
Лошадь не отвечает. Просто разворачивается и идет по тропинке в сторону деревни. И никакие мои угрозы и увещевания не могут заставить ее свернуть обратно. Умное животное прекрасно чует, в какой стороне можно найти тепло и уют, а в какой – долгую холодную ночь в поле под проливным дождем, да к тому же в компании придурка.
Так, следующее село у нас стоит на болоте. И чтобы подобраться к нему, придется сделать крюк от основного тракта. Задумчиво изучаю недалекую кромку леса, прикидываю, насколько сильно мне хочется туда соваться. Тракт идет аккурат вдоль леса, солнце слепит глаза и заставляет насекомых стрекотать с неслыханной силой. Да и жара порядком допекает, подталкивает упасть в тень разлапистых крон и отдохнуть у корней деревьев.
Гм, с одной стороны, припасов хватает, и крюк делать не хочется, а с другой – денег как не было, так и нет. Да и светлый извращенец в болото вряд ли сунется. Кстати, вот и развилка.
Лошадь фыркает и останавливается у обочины дороги, у узкой, ответвляющейся в лес, поросшей травой тропки. Внимательно ее изучаем. Молнии, кстати, она чем-то не нравится, и меня ненавязчиво пытаются провезти дальше.
– Эй, а ну стой. Нам деньги нужны. И крыша над головой.
Рыжая красавица качает головой и косит на меня правый глаз. Я это перевожу просто: тебе надо, ты и иди, а мне и тут неплохо. Смотрю на небо. Ветер крепчает, облака медленно застилают небосклон. К вечеру может пойти дождь. Не хотелось бы при этом оказаться на тракте. Ирокез намокнет, да и инструмент, хоть и в чехле, все равно может испортиться.
– Молния, надо ехать. Ну надо – и все тут. И потом, ты только представь: светлый меня догонит и… поцелует взасос. С разбегу, – добавляю мрачно. – Извращенцы, они такие. Сначала тихие-тихие. А как откажешь – прорывается плотина чувств.
Молния что-то жует, склонив голову к траве и не реагируя на мои терзания.
– А я натура творческая, тонкая. Могу впасть в шоковое состояние, и тогда ни есть, ни пить не смогу. И тебе не дам. – Ко мне поворачивают правое ухо. – Яблоки пропадут, сахар исчезнет, морковки не дождешься. Про овес и вовсе молчу.
Ко мне поворачивают уже всю голову, напряженно сужают глаза. Довольно продолжаю, задрав подбородок для пущего эффекта:
– А могу и вовсе от шока с катушек съехать и… продать тебя на рынке в состоянии временного помешательства. Куплю взамен изящного вороного жеребца и буду ездить по деревням в бандане, шипастом ошейнике и с плетью…
Хм, а я не перегнул палку? Все-таки ошейник и плеть это как-то…
Тихое ржание и перестук копыт отвлекают меня от образа темного эльфа, готового мстить всему миру. С удивлением отмечаю, что мы медленно въезжаем в заросли кустов, приближаясь к лесу, а значит, и к самой деревне. Нет, ну все-таки я талантлив. Даже лошадь уболтал за какие-то три минуты.
– Милый!
Вздрагиваю и оборачиваюсь. За мной во весь опор мчится светлый. Орет, привстав в стременах, размахивает чем-то, просит подождать.
– Ой, мамочки, началось.
Молния удивленно оглядывается на меня.
– Что смотришь? Вперед! А то овса вообще больше никогда не дам!
Видимо, вид у меня совсем страшный, так как лошадь, не задумываясь, срывается в галоп. А то, как моя Молния умеет бегать, в свое время стало приятным сюрпризом даже для отца. Недаром у темных самые резвые лошади в мире.
В лес я влетаю на бешеной скорости, петляю по тропинке и практически сливаюсь с лошадью. Как говорится, лечу на всех парах, подгоняя животное криками. Но преследователь не отстает. За спиной то и дело слышатся треск сучьев и мое имя, которое выкрикивают во весь голос.
Еще минут через пять я понимаю, что идиот. Я же темный! Я по-любому сильнее этого светлого хлюпика. Да и тропинка всего одна. Зачем я вообще пытаюсь удрать?
Резко натягиваю поводья, останавливаю лошадь. На меня гневно косятся и фыркают.
– Спокойно. Я сейчас с ним разберусь, – стараюсь говорить убедительно. Голос – ледяной, в глазах – смерть.
Молния опять фыркает, сдает чуть назад и затихает, нервно оглядываясь по сторонам в поисках приличной травы или листьев. Спрыгиваю на землю и спокойно жду эльфа посреди тропы.
– Тпру-у-у… Стой.
Перед моим лицом сверкают чужие копыта и едва не перекашивают нос набок. Мужественно стою на месте, едва заметно отклонившись назад и сохраняя предельно спокойное выражение лица. Ирокез, правда, падает. Ну и ладно.
– Чего тебе? – Так, нужно помнить, что любую проблему можно решить в ходе спокойного разговора. А не как папа: топор в глотку и кожу на барабаны.
– Тебя. – За этим следует сногсшибательная улыбка блондина, откидывающего назад прекрасные волосы. Эта улыбка едва не стоила мне звания пацифиста. – Чего так внезапно убежал? Испугался?
– Нет, – отвечаю сквозь зубы.
– Хм, возникает такое ощущение, что меня немного опасаются. Чувствую себя сорвавшимся с цепи зверем… в твоих глазах.
– Поверь, цепь я могу и обратно повесить.
– Я понял. Ты в деревню? Я с тобой! – Следует еще одна ослепительная улыбка.
Вот интересно. Он и впрямь такой или просто все больше и больше входит во вкус, стараясь меня довести?
– Нет, я передумал ехать в деревню.
– Что так? Спешил, гнал во весь опор – и передумал? Что-то забыл на поляне? – уточняю с любопытством.
– Нет. Просто передумал и теперь буду с не меньшим энтузиазмом гнать в обратную сторону.
– Какая у тебя насыщенная жизнь. Вечная гонка, эмоции, огонь в глазах.
Молния недовольно косится на нас и переходит к следующему кусту. Бегать она не любит, и эту гонку припоминать станет мне еще долго.
– Мы, барды, все такие.
– Здорово. Я тоже так хочу.
– А? – застываю растерянно.
– Быть бардом, – уточняет он, пожимая плечами.
– Поверь, на деревню одного барда более чем достаточно. Вдвоем путешествовать не резонно.
– Ладно. Тогда я стану охраной.
– Я не смогу тебе платить.
– Твои глаза будут мне достаточной платой, – заявляет светлый на выдохе.
У меня дергается веко.
– Мм, прости, но это мои глаза. В долг не дам. И даже просто подержать.
– Верю. Я имел в виду, что стану смотреть в них хотя бы изредка, и этого мне будет более чем достаточно. А чего это ты такой нервный? Словно я предлагаю тебе немедленно уединиться за кустом и угрожаю фаерболом.
– Так, все. Или ты уезжаешь! Или я тебя убиваю прямо тут! Долго, мучительно и некрасиво.
Эльф хрюкает, но тут же принимает серьезный вид и задумчиво сводит брови.
– Что ж, ладно. Не судьба, значит, не судьба. Кстати, кажется, дождь начинается.
На голову действительно что-то накрапывает, медленно перерастая в частую дробь.
– Прошу прощения за нежелательное общество. Я – в деревню. А ты можешь ехать туда, куда собирался. Не смею более задерживать.
И эльф гордо проезжает мимо, огибая нас с Молнией по широкой дуге. Настороженно смотрю ему вслед, понимая, что здесь что-то не так. Но в итоге он действительно уезжает и скрывается за поворотом. Так что… так что я остаюсь стоять под проливным дождем, медленно перерастающим в потоп. Над головой сверкает молния, в отдалении грохочет так, что закладывает уши. Молния поворачивает голову и презрительно на меня смотрит.
– Ну что?!
Лошадь не отвечает. Просто разворачивается и идет по тропинке в сторону деревни. И никакие мои угрозы и увещевания не могут заставить ее свернуть обратно. Умное животное прекрасно чует, в какой стороне можно найти тепло и уют, а в какой – долгую холодную ночь в поле под проливным дождем, да к тому же в компании придурка.
Глава 5
Эльф меня радует: пропускает вперед; дает накидку от дождя, уверяя, что она ему не нужна; кричит что-то ободряющее сквозь грохот грома и смеется над прилипшим к голове ирокезом. Впрочем, смеется он недолго. Холод и тугие струи ледяной воды делают свое дело – заставляют его затихнуть в седле.
В деревню мы въезжаем только часа через два. Я, хоть личность и закаленная, замерз страшно, ибо дожди в этой части страны необычайно холодные (ветер гонит тучи с ледников). Хорошо хоть сейчас ветра нет.
Деревня состоит из десятка домов, каждый из которых приподнят над водой и укреплен на деревянных сваях. Дорожки между домиками представляют собой конструкции из двух натянутых канатов, между которыми крепятся толстые доски, способные выдержать даже тяжело нагруженного всадника. Чувствуется, что делается все основательно и на века, такое у людей большая редкость.
При въезде в деревню в нашу сторону пускают стрелу – и чуть меня не убивают. Еле уворачиваюсь, перехватываю стрелу и швыряю ее обратно. Вскрикнувший охранник падает на помост, куда-то отползает и вопит как резаный. Стоим у крайнего домика. Ждем.
– Вы кто?
О! Делегация встречающих, наконец-то. Сижу мокрый, взъерошенный. Изучаю народ, застывший с луками под козырьком дома, и соображаю, что такого сказать, чтобы нам стали рады.
– Я бард!
Ни тени улыбки в ответ.
– А я королева западного континента! – слышится из задних рядов.
Шутник. Ты у меня сейчас дошутишься. Апчхи!
– Я знаю много хороших песен.
– Так пой!
Они издеваются? Но тут неожиданно вперед выезжает светлый, видимо отчаявшись услышать что-то вразумительное с моей стороны.
– Эй. Я охотник. Нежить есть?
Под козырьком шушукаются, на нас смотрят уже чуть менее подозрительно, зато я обижаюсь. Значит, бард им не нужен, а охотник – очень даже? Убийцы.
– Есть! Заходи.
Едем вперед.
– Э! А ты куда собрался, черный?
Кто черный? Я черный?! Да я темный эльф! Неучи. У меня разве что пар из ушей не идет от возмущения.
– Он со мной. Парень в детстве в каменноугольную смолу упал, с тех пор такой. Пустите, он и впрямь петь может. Воображает себя великим бардом.
Со всех сторон доносятся смех, подколки. Такого унижения я еще ни разу не испытывал за всю свою жизнь. Даже когда свои высмеивали. Сижу в седле, глотаю слова и целые предложения и сжимаю поводья так, что ногти впиваются в ладони.
– А ты как думал? Путь барда – тернист и сложен. Не всегда можно идти напролом, – шепчут мне на ухо, после чего треплют по голове и едут вперед.
Смотрю вслед, мысленно решаю, что лично я в эту деревню ни ногой…
– Молния! Стой! Куда пошла?! Ну, зараза, я тебе это еще припомню.
Лошадь в ответ и ухом не ведет.
В избе пахнет сыростью, но тепло. В углу растоплен камин, по лавкам раскиданы шкуры… в целом неплохо. Дыма только многовато, но и это не страшно.
Садимся за большой стол, который в спешном порядке накрывают бабы. Светлому оказывают почести (вина подливают, мяса подкладывают), расспрашивают, что творится в мире, да кто кого, куда и как. Я сижу на лавке с краю, кашляю в кулак и стараюсь делать как можно более безразличный вид. Получается с трудом, но очень стараюсь.
– А рыцарь этот… самый сильный который… Как же его звали-то? Вспомнил! Торгерт! Он как? Герцогство получил али нет?
– Ну… король передумал и послал его на передовую. В битве с троллями отряд был разбит и уничтожен.
Цокают языками, качают головами.
– Вон оно как. А скока в отряде народу-то было?
– Кроме него? Еще два человека, один эльф и гном.
– Это после битвы?
– Это до.
Прислушиваюсь практически против воли.
– Эм-м… а троллей скока?
– Триста.
Вылупленные глаза слушателей. Торгерта жалеют все.
– И как же ж он-то?
– Ну как? Явился к королю, доложил о потере… всего отряда. Попросил отряд побольше.
– И выжил? Ведь выжил! Небось всех уделал.
– Говорят, тролли просто не смогли его догнать.
Шок в глазах присутствующих. Тихо ржу. Вот так рушатся легенды. А вот темные не убежали бы. Темные стояли бы до последнего. И хоть триста, хоть четыреста… н-да.
– И шо король?
– Повесил его.
Все вздыхают.
– Ну оно, конечно, правильно, н-да-а. Хотя какой мужик был, какой мужик. Говорят, полугном.
Фыркаю. На меня хмуро косятся. Недовольно опускаю взгляд в тарелку, мучаюсь от того, что пацифист. Даже прибить никого не могу для поднятия самооценки.
– А что твой чумазый-то… – О боги, неужели тут никто и никогда не слыхивал о темных эльфах? Или я просто первый сюда забрался? Н-да, нашего брата в такую нищету и на аркане не затащишь. Мои сородичи стремятся в крупные портовые города, где наживы поболее будет, а не по болотам шляются. – Он поет аль нет?
– Поет. Но по настроению.
– И хорошо поет? Али не тем местом?
Громкий хохот присутствующих подтверждает, что шутка – свежая, смачная, с искрой. Сижу, прижав уши к голове, стараюсь не сорваться. Им повезло… очень повезло… что я пацифист.
– Да сами и оцените. Что рассказывать? Мне нравится. Вам – не знаю.
– Хм. Эй ты! Чумазый!
Смотрю на самого бородатого, сидящего рядом с Аидом. Очень хочется ощериться и запустить в него когти. Убить – не убью, но запомнит он меня надолго. Тыкать темному эльфу – прямой путь к мучительной смерти, если только ты не один из нас и выше по званию.
«Путь барда тернист…» – слова всплывают в голове сами собой. Медленно расслабляюсь, понимаю, что надо держаться. Еще не так унижали.
– Ты баллады знаешь? Боевые чтоб, ну, там, про рыцарей, про масштабные сражения, али одни только цветочки-лютики в башке?
– Знаю, – отвечаю хмуро. Произношу слова через силу. По правилам он сейчас должен не сидеть и тыкать в меня грязным пальцем, а валяться в ногах и трепетать от ужаса.
Ладно. Закидываю мокрый ирокез назад и расправляю плечи. Рывком достаю из-за спины чехол с инструментом. Рывком расчехляю его.
Все с интересом смотрят.
– Будет вам баллада.
В деревню мы въезжаем только часа через два. Я, хоть личность и закаленная, замерз страшно, ибо дожди в этой части страны необычайно холодные (ветер гонит тучи с ледников). Хорошо хоть сейчас ветра нет.
Деревня состоит из десятка домов, каждый из которых приподнят над водой и укреплен на деревянных сваях. Дорожки между домиками представляют собой конструкции из двух натянутых канатов, между которыми крепятся толстые доски, способные выдержать даже тяжело нагруженного всадника. Чувствуется, что делается все основательно и на века, такое у людей большая редкость.
При въезде в деревню в нашу сторону пускают стрелу – и чуть меня не убивают. Еле уворачиваюсь, перехватываю стрелу и швыряю ее обратно. Вскрикнувший охранник падает на помост, куда-то отползает и вопит как резаный. Стоим у крайнего домика. Ждем.
– Вы кто?
О! Делегация встречающих, наконец-то. Сижу мокрый, взъерошенный. Изучаю народ, застывший с луками под козырьком дома, и соображаю, что такого сказать, чтобы нам стали рады.
– Я бард!
Ни тени улыбки в ответ.
– А я королева западного континента! – слышится из задних рядов.
Шутник. Ты у меня сейчас дошутишься. Апчхи!
– Я знаю много хороших песен.
– Так пой!
Они издеваются? Но тут неожиданно вперед выезжает светлый, видимо отчаявшись услышать что-то вразумительное с моей стороны.
– Эй. Я охотник. Нежить есть?
Под козырьком шушукаются, на нас смотрят уже чуть менее подозрительно, зато я обижаюсь. Значит, бард им не нужен, а охотник – очень даже? Убийцы.
– Есть! Заходи.
Едем вперед.
– Э! А ты куда собрался, черный?
Кто черный? Я черный?! Да я темный эльф! Неучи. У меня разве что пар из ушей не идет от возмущения.
– Он со мной. Парень в детстве в каменноугольную смолу упал, с тех пор такой. Пустите, он и впрямь петь может. Воображает себя великим бардом.
Со всех сторон доносятся смех, подколки. Такого унижения я еще ни разу не испытывал за всю свою жизнь. Даже когда свои высмеивали. Сижу в седле, глотаю слова и целые предложения и сжимаю поводья так, что ногти впиваются в ладони.
– А ты как думал? Путь барда – тернист и сложен. Не всегда можно идти напролом, – шепчут мне на ухо, после чего треплют по голове и едут вперед.
Смотрю вслед, мысленно решаю, что лично я в эту деревню ни ногой…
– Молния! Стой! Куда пошла?! Ну, зараза, я тебе это еще припомню.
Лошадь в ответ и ухом не ведет.
В избе пахнет сыростью, но тепло. В углу растоплен камин, по лавкам раскиданы шкуры… в целом неплохо. Дыма только многовато, но и это не страшно.
Садимся за большой стол, который в спешном порядке накрывают бабы. Светлому оказывают почести (вина подливают, мяса подкладывают), расспрашивают, что творится в мире, да кто кого, куда и как. Я сижу на лавке с краю, кашляю в кулак и стараюсь делать как можно более безразличный вид. Получается с трудом, но очень стараюсь.
– А рыцарь этот… самый сильный который… Как же его звали-то? Вспомнил! Торгерт! Он как? Герцогство получил али нет?
– Ну… король передумал и послал его на передовую. В битве с троллями отряд был разбит и уничтожен.
Цокают языками, качают головами.
– Вон оно как. А скока в отряде народу-то было?
– Кроме него? Еще два человека, один эльф и гном.
– Это после битвы?
– Это до.
Прислушиваюсь практически против воли.
– Эм-м… а троллей скока?
– Триста.
Вылупленные глаза слушателей. Торгерта жалеют все.
– И как же ж он-то?
– Ну как? Явился к королю, доложил о потере… всего отряда. Попросил отряд побольше.
– И выжил? Ведь выжил! Небось всех уделал.
– Говорят, тролли просто не смогли его догнать.
Шок в глазах присутствующих. Тихо ржу. Вот так рушатся легенды. А вот темные не убежали бы. Темные стояли бы до последнего. И хоть триста, хоть четыреста… н-да.
– И шо король?
– Повесил его.
Все вздыхают.
– Ну оно, конечно, правильно, н-да-а. Хотя какой мужик был, какой мужик. Говорят, полугном.
Фыркаю. На меня хмуро косятся. Недовольно опускаю взгляд в тарелку, мучаюсь от того, что пацифист. Даже прибить никого не могу для поднятия самооценки.
– А что твой чумазый-то… – О боги, неужели тут никто и никогда не слыхивал о темных эльфах? Или я просто первый сюда забрался? Н-да, нашего брата в такую нищету и на аркане не затащишь. Мои сородичи стремятся в крупные портовые города, где наживы поболее будет, а не по болотам шляются. – Он поет аль нет?
– Поет. Но по настроению.
– И хорошо поет? Али не тем местом?
Громкий хохот присутствующих подтверждает, что шутка – свежая, смачная, с искрой. Сижу, прижав уши к голове, стараюсь не сорваться. Им повезло… очень повезло… что я пацифист.
– Да сами и оцените. Что рассказывать? Мне нравится. Вам – не знаю.
– Хм. Эй ты! Чумазый!
Смотрю на самого бородатого, сидящего рядом с Аидом. Очень хочется ощериться и запустить в него когти. Убить – не убью, но запомнит он меня надолго. Тыкать темному эльфу – прямой путь к мучительной смерти, если только ты не один из нас и выше по званию.
«Путь барда тернист…» – слова всплывают в голове сами собой. Медленно расслабляюсь, понимаю, что надо держаться. Еще не так унижали.
– Ты баллады знаешь? Боевые чтоб, ну, там, про рыцарей, про масштабные сражения, али одни только цветочки-лютики в башке?
– Знаю, – отвечаю хмуро. Произношу слова через силу. По правилам он сейчас должен не сидеть и тыкать в меня грязным пальцем, а валяться в ногах и трепетать от ужаса.
Ладно. Закидываю мокрый ирокез назад и расправляю плечи. Рывком достаю из-за спины чехол с инструментом. Рывком расчехляю его.
Все с интересом смотрят.
– Будет вам баллада.