Онойко Ольга. Дети немилости

   – Почему?
   – Он не проснется.
   Она совсем об этом забыла.
   Ей стало тоскливо. Почему-то мимо ушей пролетели все слова Лонси о том, что они ненастоящие и неправильные, их послали сюда затем, чтобы Воин не проснулся. Запомнилось только, что он может защитить от Бездны. Юцинеле когда-то целую неделю пробыла в плену. Уаррцы не тронули ее и пальцем, не считая того, что лечили, но мертвецы вселяли в нее невыносимый ужас. Время, проведенное среди них, становилось бесконечной пыткой. Неле не смела спать, не смела съесть и кусочка уаррской еды и сбежала, как только поднялась на ноги.
   Таянских пленных было там много. Наргияс научил людей, как правильно сдаваться Уарре. Чаары попадали в плен только мертвыми, а своих Неле потом встречала в Верхнем Таяне живых и невредимых. Сбежать от уаррцев несложно.
   Но вернулись не все. Юцинеле решила, что тех, кто не успел сбежать, убили и сделали ходячими мертвецами. Уарра – место зла.
   И все же Наргияса убили чаары...
   Отчаянно грустно было думать об этом. Получалось, что некого ненавидеть за его гибель, некому мстить: чаары сами отомстили себе своей глупостью, навеки исчезнув с лица гор. Армии генерала Эрдрейари вдавили их в камни, впечатали в землю. Если бы можно было за Наргияса ненавидеть Уарру, это помогло бы справляться со страхом. А чаары внушали презрение.
   – Что тут напишано? – спросила Неле, наклонившись к камню. Буквы были знакомые, хоть и вязались друг с другом престранно. Наверно, древняя риеска. – Я... герой?
   Лонси помялся, с опаской косясь на Воина, но все же подошел и пригляделся.
   – Нет, – объяснил он угрюмо. – Это его имя. Я забыл правила, по которым читается. Что-то вроде Ятгеро... Атергеро? Адро?.. Кажется, «гат» здесь проглатывается...
   – А это? Ка... ва...
   – Это часть заклятия. «Именем Каэтана». – Маг даже не взглянул на камень второй раз. Он смотрел на нее. – Неле...
   Та стояла, напряженно стискивая пальцы. Брови ее хмурились.
   Воин мотнул головой и всхрапнул со стоном. Что-то недоброе ему снилось.
 
   – Никуда его не увезли, – устало ответил Лонси. – То есть увезли, конечно, вперед нас в Ройст.
   Неле сидела перед ним на овчине, внимательно глядя красивыми глазами. Ее соплеменники расхаживали в отдалении, переговаривались певучими фразами на своем языке, и только Кентаяс улегся на траву неподалеку и изредка поглядывал на мага. Лонси подумал, что стоит быть осторожней. Горец себе на уме, мало ли какие выводы сделает из неосторожно сказанного. Подозрения, раз родившись, роились, как мошкара над болотом, и Лонси успел решить, что за ними следят.
   Мордастый дурак, что проходился насчет принцессы, тоже вполне мог быть не дурак, а агент-провокатор.
   Насколько бы фальшивыми ни были они с Неле, Воина они пробудили. Что-то пошло не так, как рассчитывала Ассамблея.
   – Так они жнали, что он прошнетша? – заломила бровь горянка.
   – Нет, – ответил Лонси. – Но это тоже предусмотрели. Потому что... через какое-то время он сам мог проснуться. Потому что Уарра...
   – Что – Уарра? – мгновенно спросил Кентаяс, до сих пор безмятежно жевавший травинку.
   Лонси протолкнул сквозь горло сухой комок. Объяснять Неле физику магии было занятие нелепое и безнадежное, но хотя бы безопасное. Этот же дикарь страшил мага всерьез, как сам по себе, так и ввиду того, что за посланцем таянского каманара наверняка следили тени. Можно было палец поставить на то, что следили.
   Тени. Это было обидней всего. Лонсирем Кеви, столичный житель, повидавший всякого, оказался наивней дурочки-горянки. Неле заметила слежку, а он даже не понял, что девчонка пыталась ему сказать.
   Они появились, когда Воин непонятного имени, Ятгеро или Атергеро, вышел наружу. Спокойные немногословные люди, безоружные, на удивление свежие, точно не пробирались весь день по кустам, а ждали своего часа где-нибудь в ресторации за чаем и газетой. Один походил на богатого дачника, другой – на мага-механика с железной дороги, третий, изящный господин с бриллиантом в перстне, и вовсе напоминал землевладельца откуда-нибудь из-под Аньяра. Элегантная дама рядом с ним ободряюще улыбнулась Лонси. Она была в перчатках. В убийственную жару, в диких безлюдных местах, она была в туфлях, перчатках и шляпе, и перо на ее шляпе качалось пышное, точно прямиком из лавки...
   – Добрый день, господин Кеви, – сказал тот, с перстнем, пока маг пялился на его спутницу. – Вижу, события пошли не так, как задумывалось?
   Лонси стоял столбом до тех пор, пока Неле не сказала ему в плечо:
   – Это тени. Тени Ройшта. Я же говорила...
   – А... – жалко пискнул маг.
   – Не волнуйтесь, – сказал господин с перстнем. – С этой минуты ответственность за происходящее несем мы. Господин Кеви, госпожа Юцинеле, спасибо, вы можете быть свободны.
   – Куда это мы швободны? – мрачно поинтересовалась Неле. Лонси только рот разевал, как живая рыба на разделочной доске.
   – Лошади ждут, – мягко сказал изящный господин. – Аллендор благодарит вас за помощь. Ваша миссия окончена.
   – Что еще жа мишия? – Голос Неле был ледяным, но шепелявый выговор делал ее злость комичной. Дама в шляпе весело улыбнулась...
   ...Воин Выси поднял голову.
   До сих пор он стоял тихо, сутулясь, глядя в землю мутными глазами. Наверное, непросто было пробудиться от тысячелетнего сна, в особенности – если будили тебя не те и не так. Лонси не успел даже разобраться, как это должно было произойти. Подняла Воина Неле, притом самым непочтительным и незамысловатым образом: потрясла за плечо и заорала прямо в ухо: «Шоня! Вштавай!»
   Здоровенный небритый парень с тяжелой челюстью и опухшим со сна лицом держался за ее руку, как ребенок. Сиреневые глаза Юцинеле сощурились, заполыхав гневом, – и Воин поднял голову, окинул недобрым взглядом застывших теней...
   Дама покачала головой, печально поджав губы. Господин с перстнем вздохнул и поднял левую руку. Лонси успел опознать заклятие по началу схемы. Вторая и Четвертая магии, тотальный контроль над сознанием.
   Очнулся он верхом и на полпути к станции. Долго еще покачивался в седле, пытаясь вспомнить, кто он и как оказался здесь. Заклятие продолжало управлять им, даже когда он полностью осознал себя. Господин-тень был великим магом, несомненно...
   Неле опомнилась только в паровике.
 
   – Что – Уарра? – небрежно, с праздным интересом переспросил Кентаяс.
   Лонси только набрал в грудь воздуха, подыскивая слова, а Неле уже скрестила ноги, стиснула пальцами грязные щиколотки и возбужденно заговорила. Кентаяс слушал ее, усмехаясь.
   – Теперь такое время, – сказала горянка. – Великие шилы поднялишь и пошли друг на друга. Люди одержимы духами и чарами и желают крови. Ночь пожирает день. Но Отец-Шолнце пошлал великого воина, чтобы битша с нею. Он шпал до поры, пока не было нужды битша с великой шилой. Теперь он прошнулша и будет битша. Это Уарра, потому что там гнеждитша жло. Там Беждна!
   И Неле скорчила рожу.
   Ее соплеменник хмыкнул. Покосился на мага. Лонси испугался, что тирада Неле его не удовлетворила и горец сейчас заставит его объяснять заново.
   – Империя пробудилась и поползла вширь, – до странности равнодушно сказал Кентаяс. – Но не всем это по вкусу. Вот что это значит.
   – Д-да, – кивнул Лонси, поглядев на него не без почтения. – Так.
   – Люди будут биться против ночи, – сказал горец и перевернулся на живот. Светлые глаза, пронзительные, точно взгляд господина-тени, нашли глаза мага. – И Аллендор больше не останется в стороне.
   Лонси молчал.
   Он не имел к происходящему никакого отношения... ну, почти никакого, но ему стало стыдно. Безусловно, горец обладал проницательным умом, и все же ум Кентаяса был ближе к сметке дикаря, нежели к политической искушенности. Истекая кровью, Таян дрался за свою свободу; люди гор стояли против самой Бездны, держались из последних сил, и Аллендор, Королевство Выси, был их надеждой...
   Лонсирем не много понимал в политике. Он просто, как любой образованный человек, читал газеты и потому знал, что двум величайшим государствам жизненно необходима дорога через Хребет Мира. Чем бы ни являлась Уарра в контексте магии, Аллендор со всей определенностью предпочитал спокойную торговлю любым столкновениям, предписаны те высшим временем или нет. Горцы были проблемой и для его величества, и для повелителя Уарры. Аллендорские дипломаты долго и безуспешно пытались договориться с надменными каманарами, уаррцы делали то же самое, разница заключалась лишь в том, что терпение у императора Данараи закончилось раньше, чем у короля Сангрема.
   И еще – в том, что Уарра способна была позволить себе затяжную войну.
   Война могла ослабить империю или усилить ее. Аллендор истово желал первого и потому помогал горцам оружием. Остальное было вторично, как это ни оскорбительно для Изначальных сил. Начало нового цикла пришлось на самое неудачное время. Трансцендентное вмешивалось в политику и экономику. Прежде людям не оставалось бы ничего иного, кроме как смириться с этим, но за время последней «зимы» случился гигантский рывок прогресса, а война стихий должна была на земле проявиться в войне государств; ужасная и всесокрушающая, она отбросила бы цивилизацию далеко назад, в дикость и невежество.
   Владыки мира приняли решение: любым способом избежать войны.
   Лонси не мог знать, что теперь будут делать великие маги и государственные мужи по обе стороны гор. Но не требовалось семи пядей во лбу, чтобы догадываться – вряд ли их планы изменятся.
   – Хорошо, – сказал Кентаяс с полуулыбкой. – Мы поедем в Ройст, Юцинеле. Аллендорские летуны хороши, но я хочу посмотреть на танки. Юнэ обещала нам пир в честь аллендорского каманара. Не опоздай, а то будешь есть с женщинами.
   Он хохотнул и поднялся. Неле скривилась, неприязненно глянув ему в спину.
   – Нужны вы мне... – одними губами сказала она.
   Лонси смущенно отвел глаза, сделав вид, что ничего не заметил.
 
   Парад окончился, и публики на холмах стало меньше. Оставшиеся, уже не таясь, доставали корзины со снедью: погожим летним деньком по случаю праздника хорошо устроить пикник. Государственные маги перестали удерживать погоду, отправившись по домам на собственные пирушки. С севера потянулись облака, но тепла и солнца должно было хватить еще на несколько часов.
   Неле сидела на овчине, понурая и безмолвная. Лонси сочувственно покосился на нее. Кажется, соплеменники не слишком ее жаловали... Тут и там бродили торговки с тележками, маг окликнул одну, купил пирожков и шипучей воды. Кажется, горянка удивилась его заботе, но угощение приняла и шепеляво поблагодарила.
   – Неле, – сказал Лонси, жуя, – ты... ничего особо не хочу сказать, но, может, посидим тут еще? Погода хорошая.
   Девушка хмыкнула.
   – А што ты домой к шебе не пойдешь? У тебя ж шемья ешть...
   Лонси помолчал.
   – Я тебе обещал про магию рассказать, – напомнил он, когда пауза стала слишком длинной. – Будешь слушать?
   – Ага...
   Лонси дожевал пирожок и глотнул воды.
   – Есть пять магий, – сказал он. – Первая еще называется деревенской, потому что она самая простая, ее знают даже ведуньи и знахари в селах. Вообще-то она немного ненастоящая.
   – Как мы? – спросила Неле с грустью.
   – Ну да, – ответил Лонси и смешался. – В общем... бывает, человек просто верит, что заклятие поможет, – и оно помогает, хотя силы в нем нет. Талисманы делают с помощью Первой магии. Всякие простенькие заговоры. Порчу наводят. В Первой есть элементы, ну, кусочки других магий. Вторая магия – это магия мыслей. Когда нужно управлять человеком или животным, внушить что-то, заставить чувствовать, думать, видеть то, чего он не хочет, то, чего нет, или наоборот, – это Вторая магия. Третья – это магия сил природы. Огонь, вода, земля, воздух, электричество. Когда маги разгоняли облака над полем, они применяли Третью.
   – А когда ручница стреляет, это тоже Третья?
   – Точно.
   – А Четвертая?
   – Четвертая – это... само устройство природы. Это очень трудно объяснить, Неле. Я даже не знаю, как сказать. Вот смотри: можно летать, управляя ветром. Но это неудобно. Тяжелую вещь ветер не поднимет, да и упасть рискуешь. А если летать с помощью Четвертой, то ты как будто бы не зависишь от сил природы. Земля не притягивает тебя к себе.
   – А Пятая? – подалась навстречу Неле. – Еще сложнее?
   – Нет, – сказал Лонси. – Пятая – проще. Пятая – это время, пространство и жизнь. Маг был здесь, и в ту же секунду оказался далеко-далеко, за горами и морями. Оживил мертвого. Но Пятой владеет очень мало людей. По-настоящему Пятой магией могут пользоваться только Великие маги Выси и Бездны... вот так. – Лонси прикусил губу и невпопад закончил: – Я, наверно, домой не пойду сегодня...
   Неле подняла голову. В прекрасных глазах брезжила тихая грусть.
   – Почему?
   – Мои родители... они много работают, но сегодня не станут. А я у них один. А им меня видеть грустно.
   Лонси не знал, зачем говорит это Неле, с чего вдруг переменил тему. Что-то близкое почудилось в девушке. Аллендорцы не слишком приветливо принимали таянских гостей; сказать по правде, и Лонси не очень порадовался, когда ему навязали в спутницы щербатую дикарку, – а соплеменники, оказывается, сами относились к Неле без большой приязни. Родители приходили в отчаяние от одного вида Лонсирема. Оба они с Неле были ненастоящие, поддельные, не нужные никому, и сиреневые глаза горянки, отражая небесный свет, делались бездонными и завораживающе красивыми, и лицо ее уже не казалось таким неприятным, и щербатый рот не отталкивал... Лонси, робкий и воспитанный в строгости, подумать не смел о связи вне брака, но чем старше он становился, тем ясней понимал, что вряд ли отыщется девушка, согласная стать его женой. Неле – она вроде него самого...
   Дальше мысль идти отказывалась. Нежной дикарка отнюдь не казалась, и в глубине души Лонси ее побаивался. Ножи эти. Прирежет еще, кто ее знает.
   – Почему груштно? – спросила Неле; в голосе ее звучало сочувствие. – Потому что ненаштоящий?
   Маг вздохнул.
   – Да. Они сильные маги, Неле, очень сильные. Они думали, что я тоже таким буду. А я... – И он развел руками. – Я ведь потому в толпе и оказался, что не хотел им глаза мозолить. Они на трибуне сидели. Нам пригласительные билеты прислали на почетные места. А я не пошел с ними.
   – Нам тоже пришлали, – неожиданно сказала Неле. – И мы не пошли. Чего это, там шидеть, чтоб они вше пялилишь. Мы что, диковины какие?
   – Ну и правильно, – понимающе, с созвучной неприязнью согласился Лонси. – Ну их всех.
   – А что, – сказала горянка, – ешли ты такой родилша нешпошобный к магии, почему ты в маги-то пошел? Ешть же вшакие жанятия. Хорошие.
   Лонси беспомощно развел руками.
   – Это не сразу понятно становится, – ответил он. – Очень долго все думали, что я сильный. Я учусь быстро, в детстве много заклинаний знал. А потом оказалось, что большие, сложные дела мне не по силам... Когда я реэкзаменовку завалил, думал, повешусь.
   Неле не знала, что такое реэкзаменовка, но догадалась, что она значила для аллендорца.
   – Большой штыд? – шепотом спросила она, тревожно приподняв брови.
   Лонси самому неловко было от того, что он так разоткровенничался. Но девушка его понимала, не думала насмехаться и даже приплетенную для красного словца петлю восприняла всерьез.
   – Стыд, конечно, – тихо сказал Лонси. – Но... его я бы пережил. Вот только мама...
   – Что?
   – Она сказала... – Он запнулся. – Неле, у тебя ведь есть брат? Вот представь... – Лонси в мучительном стеснении отвел глаза. – Если бы он сделал что-то дурное... и мать сказала ему, что он... позор для своих предков, жалкий человек и недостоин называться ее сыном, – что бы он сделал?
   Неле подумала немного и совершенно спокойно ответила:
   – Он бы ее убил.
 
   Та ночь врезалась в память раскаленным тавром. Неле разбудил шум: отовсюду бежали с факелами, что-то кричали невпопад. Никто не удосужился бросить женщинам хоть пару слов, и потому сестры кинулись к Неле, умоляя выйти наружу и разузнать, что случилось. Их бы затолкали там, в суматохе, а если, как кто-то вопил, на селение и впрямь напали, речь шла о жизни и смерти. Глупую девку, не ко времени выбежавшую с женской половины, могли ударить кулаком в сердце и убить; даже дочерям каманара грозила такая участь. Но в случае серьезной опасности только бегство давало крохотную надежду на спасение. Визжащих от страха женщин и в комнатах перерезали бы враги, или свои – чтоб не достались врагам.
   Отрывая от себя руки сестер, мокрые, точно слезами заливались даже их ладони, Неле молча кривилась. Иной раз она даже радовалась, что родилась ненастоящей женщиной. Невозможно представить, что и она вот так, чуть что, начинала бы выть и рыдать. Наконец Юрале и Юстиле получили от младшей сестры по вразумляющей оплеухе, притихли и покорно отправились к матери.
   Неле не пошла во двор, предпочтя выбраться на крышу. Видно оттуда было лучше, а толкаться среди громадных мужчин девушка не собиралась.
   Факелов вынесли уже достаточно. Неле смотрела и посмеивалась, воображая, как взгреют дурака, что не узнал своих. Брат с верными воинами подолгу оставались в пещерах Верхнего Таяна, выходя оттуда в набеги, и частенько они возвращались в новых доспехах. Но не узнать Таянского Демона...
   Неле неистово обожала старшего брата. Во всем камане лишь двое обращались с нею так, будто она была настоящим воином, но эти двое стоили двадцати тысяч. Первым был Наргияс, и Наргияса она любила как отца; родной отец слишком пугал ее, чтобы его любить. Вторым же был Демон Высокогорья, непобедимый, великолепный, беспощадный, внушавший ужас всем – кроме немногих соратников, мудрого Наргияса и любимой младшей сестры.
   Наргияс, учивший Неле воинскому искусству, запрещал ей ввязываться в поединки; она и сама бы ни за что не полезла, но те, кто хотел посмеяться над нею, не спрашивали ее согласия. Как-то один весельчак взялся гонять ее и сильно избил. Неле, одуревшая от боли и усталости, не поверила глазам, различив сквозь кровавый туман очертания знакомой фигуры; думала, бредит, но шутник заметил тоже...
   – Должно быть, моя сестра – храбрый воин, если победа над нею для тебя почетна, – улыбаясь, сказал ему Итаяс. Он стоял у границы круга, в котором проходили поединки, безоружный, и был прекрасен, точно один из братьев-богов.
   Насмешник отшатнулся, неловко переступив, и едва не упал; в тот день Неле впервые в жизни увидела, как у взрослого мужчины ноги подкашиваются от страха.
   ...Ворота отворились, и он, не думая спешиваться, въехал во двор. Пламя факелов, закрепленных в шипастых гнездах по стенам, металось в ночи, алые тени дрожали на его лице и распущенных волосах, стальные накладки на доспехах и конской сбруе точно плавились в огненном свете. Домочадцы каманара выходили навстречу, и гомон стихал. Постепенно двор заполнился; люди жались к стенам, не сводя с Итаяса полных ужаса глаз.
   Неле подалась вперед. Дыхание замерло в груди.
   На седле перед братом, прямая, словно меч, смертельно бледная, но без следа слез на лице, сидела самая чудесная красавица, которую только видела Неле в своей жизни. По толпе побежал шепоток, другой; Неле напрягла слух, различить, конечно, ничего не могла, но быстро догадалась, кого привез брат. Речи о ней, как ручьи, бежали от камана к каману. Правнучка одного из дзерасских старейшин, Мирале, прекраснейшая невеста гор... Кое-кто говорил, что неплохо бы принести ее в жертву богам: нельзя людям обладать такой красотой, она принесет несчастье. Но прадед ее был силен и любил правнучку как сердце свое – так любил, что дал ей право самой выбрать из тех сотен мужчин, что желали взять ее в жены.
   Дурное то было решение: отказал старику разум, любовь возобладала над мудростью. Сотни гордых витязей, не только дзеры, многие воины многих каманов были оскорблены. Мирале выбрала не отважного, не прославленного, не могучего – выбрала хромого бедняка, которого когда-то приютил ее прадед по увечию и сиротству.
   Много печалился старейшина, много качал головой. Долго говорил он со счастливцем, но не робкого десятка оказался хромец, не предал невесту, не взял золота, да и понял старик, что любит он Мирале так, как никто другой не будет любить.
   ...Вороной жеребец стал как вкопанный посреди двора. Итаяс спешился и бережно принял на руки полуобморочную Мирале. Сердце Юцинеле странно дрогнуло... и немедля, закусив губу, девушка поклялась, что будет любить невестку больше родной сестры и служить ей служанкой. «Она утешится, – подумала Неле почти весело, – она, конечно, капризная, своенравная, потому что красавица. Но она поймет. Он... ласковый». Ногти впились в ладони, побелели костяшки пальцев. Неле смотрела, как брат обнимает Мирале, какая улыбка светится на его прекрасном лице, и дыхание спирало в груди, туман в глазах вставал от отчаянной жалости. Она такая красивая. Неужели она – тоже?..
   Итаяс никогда не бил своих жен, ни единого грубого слова они не слышали от него, но каждый год он брал двух или трех новых. Одна за другой они умирали в родах или же беременными; до сих пор ни одна не смогла взрастить его семя. Ненавистники в соседних каманах говорили, что Итаяс не сын Ариясу, что каманар Таяна уступил свою жену горному демону, желая получить непобедимого воина; но как бесплоден отпрыск осла и кобылы, так не может человеческая женщина выносить дитя полукровки...
   Послышались тяжелые шаги. По спине Юцинеле катились мурашки. Она прижалась к камню, надеясь скрыться за низкой оградкой крыши. Сердце прыгнуло к горлу.
   На крыльцо, прямо под нею, вышел отец. Остановился, скрестив на груди руки.
   – Кого я вижу, – негромко проговорил Арияс, и в наступившей гулкой тишине слова его отозвались эхом.
   – Здравствуй, отец, – улыбнулся Демон. – Радуйся! У меня праздник сегодня.
   – У тебя – праздник? – раздельно переспросил каманар. – Со мною ты думал разделить радость? Хорошо же. Подойди ко мне, Итаяс.
   Тот вскинул глаза и крикнул:
   – Юцинеле!
   Сердце так дернулось, что на миг почудилось: разорвалось, и теперь она умрет. Но брат приказывал, медлить было нельзя. Неле, помертвев от ужаса, заставила себя подняться на ноги.
   – Иди сюда, – улыбнулся Итаяс.
   Она послушно спрыгнула наземь, перемахнув через оградку крыши. Стараясь даже вскользь не смотреть на отца, подбежала к брату – и в руки ей упало безвольное тело Мирале... Неле едва не выронила ее.
   Факелы трещали, свистел ветер, а кроме того, не было никаких звуков.
   – Тебе я могу доверить мою невесту, – ласково сказал Итаяс. – Отведи ее в дом, утешь, дай воды и постель. Я скоро приду.
   – Стой, – тяжело велел Арияс.
   Юцинеле замерла, быстро поглядывая то на одного, то на другого. Невозможно было ослушаться отца, но и брату невозможно было не подчиниться! Колени слабели от ужаса, еще немного – и Неле вместе с бесчувственной невесткой осела бы наземь, но вдруг гибкое тело в ее объятиях напряглось, холодные пальцы больно впились в плечо: Мирале, цепляясь за нее, вставала на ноги. Неле попыталась найти ее взгляд, но красавица смотрела в землю. Она не плакала.
   Улыбка, искаженное отражение улыбки сына, явилась на лице каманара.
   – Мне в моем доме ни к чему чужая невестка, – сказал он. – Верни девушку жениху.
   – Я – ее жених.
   Луна выплыла из-за облаков. Лик ее был бледен, как лик каманара, а глаза Арияса сверкали подобно двум страшным звездам. Он сошел с крыльца и стоял теперь перед Демоном, глядя ему в глаза – такие же, как у отца, светлые, бешеные.
   – Дзеров я хотел видеть союзниками против императора, – сказал каманар. – Теперь для Дзерасса настала пора гнева. Больше Дзерасс не выйдет биться рядом с Таяном. Думал ли ты, что делаешь?
   – Я захотел девушку и взял ее, – безмятежно ответил Итаяс. – Она родит мне сыновей.
   С ужасом глядя на них, Юцинеле крепче обняла безразличную ко всему Мирале. В лунном сиянии сверкнули перстни, когда рука Арияса взлетела в замахе... Итаяс перехватил отцовскую руку и сдавил так, что серебряный браслет глубоко вошел в плоть. Лицо Арияса перекосилось от боли: кость треснула.
   – Благодари богов, отец, что поднял на меня левую руку, – сказал Демон с неизменной улыбкой. – Много ли стоит каманар, не способный держать меч?
   Взгляд Арияса помутился от гнева.
   И быть бы смертельной схватке между отцом и сыном, не встань между ними Наргияс...
 
   Эхо давнего ужаса проснулось в груди Юцинеле. Только Наргияса согласны были выслушать оба – отец и сын. Он славился мудростью, он судил справедливо; Арияс не знал жалости и сам это понимал, а еще он понимал, что не всегда людям по сердцу непреклонный правитель. Потому каманар часто соглашался поступить по слову своего побратима. К тому же силы Наргияс был такой, что утихомирить сцепившихся мог не только мудрым словом, но и щедрой оплеухой...
   «Что теперь будет? – подумала Неле. – Наргияса убили. Теперь, если брат повздорит с отцом, никто их не остановит».
   Потом мысли ее оставили далекий Таян и вернулись на авиаполе под Ройстом.
   Кентаяс сказал, что мать Неле собрала для них пир. С тех пор, как Арияс отказался от лона Юнэ, все помыкали ею, как рабыней. Неле сморщила нос. С четырех лет, став ученицей Наргияса, она ходила на женскую половину немногим чаще, чем мальчишки, и мать свою знала плохо. Мать, сестры, младшие жены отца – все они были на одно лицо: трусливые, плаксивые, какие-то блеклые. Неле не нравились женщины гор. Мужчина может насладиться женщинами, а потом получить от них сыновей, и что ему тогда за дело, смелы ли эти женщины, умны ли. Неле мужчиной не была и ничего хорошего в них не видела. Одна только Мирале не походила на прочих. В первый миг она напомнила Неле меч и была впрямь как меч – сияющая и строгая.