Наталия ОРБЕНИНА
УВЯДАНИЕ РОЗЫ
Любовь прошла, увяли розы, и нам остались только грезы.
Глава 1
В книжных магазинах столицы происходило настоящее столпотворение. Еще бы!
Поступил в продажу новый роман Извекова «Увядание розы». Обожатели популярного романиста, а к ним себя относила значительная часть читающей публики, штурмом брали прилавки. Приказчики сбились с ног, кое-где владельцы магазинов были вынуждены прибегнуть к помощи полиции, утихомиривая разбушевавшихся покупателей.
– Господа! Помилуйте, господа! Вы же не хлеба насущного лишаетесь! Опомнитесь, милостивые государи! Через недельку-другую будет допечатан дополнительный тираж, и тут уж всем достанется!
Но все увещевания хозяина магазина были тщетны. Читатели жаждали получить вожделенный роман именно сейчас, тотчас же, чтобы уже сегодня вечером вкусить его прелестей, погрузиться в изящный слог, перипетии хитроумного сюжета, страстные переживания героев. Словом, во все то, чем славился модный писатель Вениамин Извеков.
Роман ждали с нетерпением. Оно подогревалось разговорами о том, что, мол, Извеков исписался, иссяк, уже не тот. Действительно, несколько последних вещей оказались столь бледными и невыразительными, словно были написаны другой рукой. И вот снова чудо, событие, невероятный триумф. Злопыхатели из толпы критиков посрамлены, враги и завистники отброшены на обочину литературной жизни. Извеков снова на вершине олимпа, где он царствовал уже более пятнадцати лет.
А тем временем герой дня, великий триумфатор, ехал в роскошном ландо по Каменноостровскому проспекту. Это был господин средних лет, невысокого роста, со светло-русыми волосами, которые спадали на лоб легкомысленной челкой. Голубые глаза с томной поволокой, тонкий выразительный изгиб чуть припухлых губ, изящный прямой нос – одним словом, именно такую романтическую внешность рисовали в своем воображении его многочисленные поклонницы. Если к этому добавить нарочитую небрежность роскошного костюма, пошитого по английской моде, мягкие выверенные движения, то можно без труда утверждать, что писатель Извеков являл собой яркое пятно в пестрой палитре столичной богемы.
Но в тот момент на нем не было маски преуспевающего литератора и сердцееда.
Рядом с ним в ландо сидела его взрослая дочь от первого брака Вера с напряженным и злым лицом.
– Я не понимаю, почему именно теперь вам захотелось ехать за город! Столько людей еще желают выразить вам свой восторг и почитание, а вы стремитесь спрятаться, как крыса в нору! Ну что, что мы там опять будем делать вдвоем в эдакой скукотище! – Вера почти кричала, в ее глазах стояли слезы.
Она непроизвольно обернулась назад, но их дом уже скрылся за поворотом. Еще утром она надеялась, что шум, вызванный выходом книги, заставит отца переменить решение съехать на дачу. Ведь еще не сезон, вокруг не будет ни души. Там и в разгар лета-то не очень много соседей, а теперь и вовсе нет никого! Однако Вениамин Александрович остался непоколебим в своем решении. Поэтому в дорогу они отправились после изрядной ссоры, искры которой все еще тлели.
– Ты не понимаешь, это часть моего образа! Я должен сохранять загадочность и непредсказуемость в глазах своих поклонников! Видишь, как замечательно все вышло с последним романом. Уже никто не ждал ничего особенного от Извекова, а он возьми да и выдай по первое число! – Он откинулся на спинку сиденья и самодовольно засмеялся. – А ведь и ты, моя драгоценная дщерь, уже не верила в мой талант?
Вера смутилась. Отвела взгляд. Отец был прав. Последние годы она не ждала от него чего-то великого.
– И ты готова была примкнуть к стае моих хулителей! – Извеков повысил голос и воздел руки к небесам, как подобает драматическому герою. – Но я прощаю тебя, потому что я знаю, что любишь меня не за мой гений, а за то, что я твой отец!
И я люблю тебя по закону крови! Ты моя единственная оставшаяся опора в жизни, и мы пойдем с тобой рука об руку, не расставаясь, до гроба!
Вера промолчала. Извеков отметил про себя недовольно поджатые губы.
– Ты все дуешься на меня? Напрасно!
Вера снова промолчала, хотя отец ожидал реакции на свои слова. И вдруг произнесла с неожиданным сочувствием в голосе.
– Вот! Я поняла, зачем мы едем! Вы надеетесь, что Ольга к вам вернется?
Именно теперь, когда вы снова в зените славы?
Извеков помрачнел лицом. Наверное, так оно и было, только он сам себе в этом не признавался. Жена Ольга Николаевна покинула его год назад. Вениамин Александрович и помыслить не мог, что она не вернется к нему, великому и прекрасному, сделавшему ее своей спутницей жизни.
Сейчас самое время вернуться и на коленях просить прощения, но сделать это в роскошном петербургском доме, полном прислуги и постоянных посетителей, совершенно невозможно. Для трогательной сцены семейного примирения нужны камерные подмостки. Это, конечно, их загородный дом в окрестностях Ораниенбаума. Оля тонкая натура, она если и вернется, то именно туда. Там никто не увидит ее слез. Он будет суров, как и подобает оскорбленному мужу, но отходчив. А затем они предадутся безумной любви. Как он скучает по ее молодому телу! За годы супружества он не остыл к ее прелестям.
Хотя в последнее время… Да, оно было неприятным, это последнее время!
Извеков выбросил из головы горькие воспоминания и снова обернулся к дочери.
– Ты что-то сказала, дитя мое? – Он погладил ее по голове.
– Я сказала, что ваши мечтания напрасны. Ольга не возвратится!
Вениамин Александрович отдернул руку как укушенный.
– Почему ты так уверенно говоришь?
Разве ты знаешь более моего?
– Я знаю, что она живет с Трофимовым, и вы это знаете, но притворяетесь, будто не имеете понятия!
– Противная! Как можешь ты рассуждать со мной в таком тоне! Что ты знаешь о чувствах! Ведь ты еще глупое дитя!
Я знаю, для чего ты мне все это говоришь!
Чтобы позлить меня, в отместку за то, что я заставил тебя покинуть Петербург и ехать со мной!
Они отодвинулись друг от друга и надулись. В тяжелом молчании прибыли на Балтийский вокзал, сели в поезд и тронулись в путь. Вера оставалась безучастной к подробностям поездки даже тогда, когда отца узнал кто-то из пассажиров. Начался гвалт, сумятица, вскрики, автографы. Девушка забилась в угол купе и стоически переносила неудобства папашиной популярности.
Наконец поток визитеров иссяк. Наступила тишина.
– Вот видишь, как меня любит и ценит публика! – отдуваясь, произнес Извеков. – А ты в такие радостные для твоего отца дни только огорчаешь меня.
Вера вздохнула и обняла Вениамина Александровича за шею.
– Слава Богу, примирились! – Извеков облобызал дочь в высокий лоб.
В сумерках они прибыли к дому, который соответствовал духу хозяина. Деревянное строение напоминало собой некое подобие готического замка в уменьшенном виде: узкие башенки, вытянутые вертикально окна с орнаментом, витиеватые перила лестницы, высокая острая крыша с флюгером, замысловатое крыльцо. Не хватало только рва с подъемным мостом (на это не хватило денег) и собственного домашнего привидения.
– Посмотри! Посмотри, Вера! Там кто-то есть! Это она, она вернулась! Я был прав! – Извеков захлопал в ладоши от радостного возбуждения, указывая на освещенные окна дачи.
Вера оказалась неприятно удивлена.
Стало быть, она совсем не знала мачеху, коли так ошиблась. Неужели и впрямь вернулась?
Глава 2
Отец и дочь поспешили в дом. В небольшой гостиной, со вкусом обставленной светло-коричневой мебелью с кремовой обивкой, на диване расположилась с книгой на коленях молодая белокурая дама.
Маленькая изящная шляпка с плюмажем покоилась на столе. На даме был горчичного цвета жакет, ладно сидящий на ее стройной фигуре. При виде Извековых она легко поднялась, раскрытая книга упала на пол.
– Оля? – строго произнес Вениамин Александрович. На его лице не было и тени радостного возбуждения. Он входил в роль оскорбленного и сурового мужа.
– Здравствуй, Вениамин Александрович, – произнесла Ольга, но не подошла к мужу, а двинулась к падчерице. – Здравствуй, милая Вера!
– Здравствуйте! – Девушка холодно поцеловалась с мачехой и подняла упавшую книгу. – Однако папеньку читаете! – произнесла она с торжеством.
– Что ж тут удивительного! Весь город только и говорит, что о новой книге, так сказать, господина Извекова.
Вениамин вздрогнул. Ему не понравилась последняя фраза жены. Показалось?
– Вот именно, что весь город! – пылко продолжала Вера. – И вы пожелали присоединиться к папиному торжеству?
– Пожалуй, – уклончиво произнесла Ольга Николаевна и внимательно посмотрела в лицо супруга.
– Что ж… – Извеков прошелся по комнате, помолчал, разглядывая жену. – Вероятно, нам нужно обстоятельно поговорить, и сделать это надо, не откладывая ни на минуту. Ведь ты хочешь поговорить, Оля, не так ли?
Ольга Николаевна кивнула головой.
Вениамин Александрович вздохнул. Она прелестна, на нее нельзя долго сердиться, но он должен выполнить свой тяжкий долг и указать на порочность ее поведения, заставить осознать глубину нравственного – падения. Да, именно так надо поступить.
Супруг мысленно выстраивал в голове обличительную речь. Он-то знал цену слова!
– Вера, дочка, пойди к себе да похлопочи насчет легкого ужина, а мы потолкуем в кабинете.
Муж и жена удалились, а Вера осталась одна в расстроенных чувствах. Конечно, папа уговорит ее возвратиться. И опять она воцарится в семье. Вера не могла решить для себя, хорошо это в нынешних обстоятельствах или нет. Очень хотелось подслушать разговор. Как мачеха будет каяться, какими словами ее будут бранить? Девушка поколебалась немного и бесшумными шагами подошла к двери отцовского кабинета. Однако, как она ни старалась, до ее слуха долетали только обрывки разговора, да такие странные, что ничего невозможно было понять. Она слышала только реплики отца, когда тот переходил на крик, Ольгина тихая речь оказалась недоступной для посторонних ушей.
– Это немыслимо, ты лжешь! – громкий возглас Извекова. – Мистификация!
Ты не посмеешь, нет, это немыслимо!
Потом разговор перешел на приглушенные тона. Вера с недоумением улавливала только интонации.
– Хорошо, будь по-твоему. Мне надо все обдумать…
Чувствуя, что разговор заканчивается, Вера поспешила прочь. Она пошла на кухню, недоумевая, о каком семейном ужине можно говорить после подобной беседы.
Назавтра прибудет прислуга, и жизнь войдет в привычное комфортное русло, а пока придется обойтись скромным угощением.
Вера неохотно кружила по кухне и чутко прислушивалась к звукам дома. Скрипнула дверь, вошла Ольга.
– Ты справишься сама?
На щеках молодой женщины играл возбужденный румянец, в глазах плескалось торжество. Вера не знала, что спросить, как говорить с ней. Что решено? Ольга Николаевна прервала ее мучительные колебания.
– Все кончено, Вера! Ты можешь торжествовать! Мы разводимся! – выдохнула с порога мачеха.
– Но папа говорил, что никогда не даст вам развода! – вскричала падчерица. – Он не может допустить, чтобы его известность пострадала от скандала!
– И тем не менее он согласился, у него не было выбора, – уверенно произнесла Ольга. – А что до скандала, то это только пойдет на пользу его популярности!
Вера тяжело опустилась на стул.
– Ты сейчас уедешь или.., или останешься? – нерешительно произнесла девушка, снова перейдя с мачехой на «ты», как это было меж ними всегда – Уже поздно, на ночь глядя я не поеду. Завтра, как можно раньше, пока он не встанет…
Они печально посмотрели друг на друга. Ольга подошла к падчерице и нерешительно обняла ее. Та не отстранилась, предательские слезы полились сами собой, против ее воли.
– Я бы тоже хотела поплакать, Вера, о своей погубленной молодости, растоптанной любви и растаявшем счастье, но я не хочу чернить Вениамина в твоих глазах, впрочем, ты уже взрослая и многое видела сама.
– Ты больше совсем-совсем не любишь его? – тихо простонала девушка.
– Прошу тебя, не будем говорить теперь об этом! Видит Бог, как мне тяжело!
Я пойду лягу, но ты к нему не поднимайся, не надо. Я думаю, что ужина ему уже не хочется, поверь!
С этими словами Ольга Николаевна удалилась в свою бывшую спальню. Вера перестала хлопотать на кухне и снова подошла к кабинету отца, хотела постучать, но передумала. Из-за двери доносились невнятное бормотанье, ненавистное позвякивание стекла. Девушка замерла в раздумье, а потом пошла по коридору в темноту пустого дома.
Глава 3
Вениамин Александрович после разговора с женой пребывал в ужасном состоянии души и тела. Гром небесный, гибель, мучительное балансирование на краешке былого великолепия! Крах надежд и честолюбивых мечтаний! Как он оказался неразумен и неосторожен! И теперь придется плясать под чужую дудку, и кому! Ему, Извекову, повелителю дамских сердец!
Под тяжестью невыносимых дум голова упала на письменный стол, руки бессильно повисли вдоль тела. Упираясь щекой в гладкую темную поверхность палисандрового дерева, он с тоской взирал на горы рукописей, в величайшем беспорядке громоздившиеся вокруг. Вот она, погибель!
Вениамин Александрович застонал и тяжело поднялся. В воздухе еще плавало облачко Олиных духов, нежных, как ее бархатная кожа. Извекова передернуло. Предательница! Все его предали, все его оставили! Ушла, улетела на небеса первая жена Тамара, затем один из сыновей.
В последнее время о Тамаре он вспоминал все чаще. Как они были счастливы тогда! Весь Петербург лежал у их ног. Еще бы! Ведь это была не просто божественная женщина, а знаменитая Тамара Горская, актриса театра и синематографа. Публика рыдала и неистовствовала, видя ее на сцене и на экране. Извеков и Горская – самая изысканная, талантливая и прекрасная супружеская пара столицы!
Потом раздумья о покойной жене приняли иной оборот. Извеков еще пуще налился раздражением и злобой. Ну что тут поделаешь, остается одно спасение. С некоторым сомнением он двинулся к небольшому шкапчику резного дерева, украшенному медными вставками. Стеклянные дверцы шкафа всегда были предусмотрительно задернуты изнутри шелковыми шторками.
Потянул за ручку, с легким скрипом дверка отворилась. В дальнем уголке притаился хрустальный графинчик со спасительной влагой. Он же не будет поглощать его весь!
Так, чуть-чуть, самую малость, залить пожар души! Быстро выхватил графин, налил, удерживая дрожь возбуждения в руках, и опрокинул одним глотком. Пошло!
Тепло и легкость стремительно растеклись по членам, а в голове наступила ясность, принося требуемое успокоение. Ничего, мы еще поборемся! Хотели Извекова завалить? Не выйдет, кукиш!
Он рассмеялся и уверенно плеснул себе еще, потом еще, а там и не заметил, как показалось прозрачное дно графинчика. Волшебное зелье иссякло, а с ним и эфемерная радость освобождения от грызущей тревоги.
Извеков хотел прилечь на турецкий диван, но возбуждение не давало сомкнуть глаз. Очень хотелось пойти к Ольге, грубо, по-хозяйски, откинуть стеганое одеяло, тяжело повалиться рядом и овладеть ею, сонной и недовольной. Но даже опьяненным умом он понимал, что теперь это невозможно. Тогда пойти к Вере и там искать утешения… Рассердится, опять кричать станет, ругать его. Ничего не решив, он двинулся в коридор и пошел по пустому и гулкому дому, как медведь-шатун, которому не спится в своей берлоге. Извеков добрел до кухни, но не обнаружил там никакого ужина. Это досадное обстоятельство усугубило его мрачную меланхолию.
И тут ему почудились звуки. Может, кто-то из женщин встал? Он поспешил наверх, на второй этаж, где располагались спальни. Комнаты были закрыты. Он постоял в нерешительности, повернулся, собираясь идти к себе, как вдруг увидел слабый свет, лившийся из угловой комнаты, которая раньше принадлежала покойной Тамаре.
Вениамину стало не по себе. Померещилось, или и впрямь там кто-то есть? Надо бы дворника разбудить. Но что это за силуэт? Господи, сохрани и помилуй! Тамара! Тамара! Боже милостивый! Допился, допился, проклятие, до горячки, до чертиков, в прямом смысле слова!
У Извекова подкосились ноги, он не мог пошевелиться. По коридору навстречу ему плавно двигалась его умершая жена.
Высокая прическа из черных волос, любимое темно-зеленое платье облегает стройную фигуру, мертвенным блеском мерцают бриллианты на шее, на голове знаменитая шляпа, в которой она запечатлена на многих фотографиях. Вся фигура укутана газовым шарфом, горящие глаза устремлены ему прямо в сердце.
– Тамарочка! Я знал, что придешь именно сегодня! Конечно, это и твой день!
Прости меня, я… – Вениамин судорожно сглотнул. "
Призрак остановился в раздумье, а затем бесшумно протянул руку к возлюбленному супругу.
– Ты за мной пришла? – в ужасе пролепетал писатель. – Смилуйся, пощади!
Прости меня! Ради Бога, прочь! Оставь меня! Господи, кто-нибудь! На помощь! Прочь, прочь! Пощади!
Хмель вылетел из головы. Трясущейся рукой он осенил себя крестным знамением и начал бормотать первую пришедшую на ум молитву.
Но это не испугало привидение. Оно снова двинулось по направлению к Извекову, и ему почудился тихий смех. От этого звука волосы встали дыбом, он закричал дурным голосом и бросился бежать на подгибающихся ногах. Внизу что-то загрохотало и затопало. Бесы! Сколько их тут, легион?!
– А-а-а! – кричал Вениамин, но ему казалось, что он не слышит своего голоса, что звук клокочет где-то в горле и не вырывается наружу. Так бывает в кошмарных снах, но это был кошмар наяву.
И тут он услышал знакомый голос, спасительно знакомый, но не успел обернуться, дикая боль в груди ударила его как кинжалом. Вениамин охнул и упал лицом в пол.
Читающая петербургская публика наслаждалась последним романом известного писателя и не подозревала, что это и впрямь последний его роман, ибо больше он уже не напишет ничего и никогда.
Глава 4
Полицейский следователь Константин Митрофанович Сердюков пребывал на даче Извековых почти целый день. Высокий, нескладный, худой, затянутый в форменный сюртук, он напоминал гигантскую цаплю.
Сходство усугублялось наличием длинного носа, уныло устремленного в пол. Он мерил дом покойного романиста огромными шагами и сверлил все углы внимательным взглядом серых водянистых глаз. Уже были сняты первые допросы, и услышанное повергло Сердюкова в глубокие раздумья.
Он вообще много думал, за что его очень ценило начальство.
Беседа с молодой вдовой оставила неприятный осадок. Миловидная блондинка с выразительными голубыми глазами была напугана смертью знаменитого супруга, но особенного горя не испытывала да и не скрывала этого.
– Почему вас удивляет моя реакция, господин следователь? – Она пожала плечами. – Конечно, смерть мужа – ужасное событие, но в последнее время мы жили врозь, вам многие подтвердят. Прежние чувства умерли, мы ничего не испытывали друг к другу.
– Тогда что же вы делали в доме?
– Я приехала переговорить о разводе.
Я хотела развода! – Ольге Николаевне неприятно было посвящать постороннего человека в свою семейную драму.
– И как господин Извеков отнесся к этой перспективе публичного скандала, не думаю, что его это устраивало? Ведь в своих книгах он выступает таким моралистом, таким поборником добродетели!
– Вот не думала, что доблестной полиции есть время читать романы, – удивилась новоиспеченная вдова.
– Вы плохо думаете о полицейских!
Мол, тупые и ограниченные людишки, бегают с револьверами да воров ищут! Нет, сударыня, смею заметить, что и среди нашего брата есть люди, не чуждые прекрасного!
Сердюков слукавил. Конечно же, он и в руки не брал сочинений господина Извекова, но был наслышан, так как вокруг только о том и говорили. Неделю назад он обнаружил замусоленную книжку на столе у кухарки, аккурат посреди разделанной курицы. «Помилуй, Степанида, так ты мне вместо бульона десяток с границ сваришь к обеду!» – забеспокоился Сердюков. Кухарка сердито сунула любимое чтение на полку над головой и обиженно засопела:
«Что ж с того, книжка хорошая, душевная! Для женского полу очень даже приятная! А вы вот только и делаете, что газетки просматриваете, не убили ли кого да не ограбили ли!»
Тут кухарка была совершенно права.
Сердюков по долгу службы читал «Ведомости Санкт-Петербургского градоначальства и Санкт-петербургской городской полиции». Даже в такой газете появлялись сведения о романах Извекова, собственно, в одной из статей и почерпнул следователь свои оценки.
– Итак, вы желали развода, и муж?.. – Следователь сделал паузу.
Извекова промолвила:
– И муж согласился.
– Вот так просто согласился? – удивился следователь, зная по опыту, какие дикие истории происходят в подобных случаях.
– Вероятно, вам покажется странным, но это так! – с нажимом произнесла Ольга Николаевна.
– Хорошо, не будем сейчас об этом говорить. Расскажите, что произошло ночью? – От следователя не укрылось, что Извекова с видимым облегчением сменила тему.
– После разговора с Вениамином Александровичем я ушла к себе и заснула быстро, была изнурена тягостной беседой.
Мой сон был глубок, поэтому я не сразу проснулась от крика в коридоре. Словно продолжался какой-то жуткий сон. Но потом крик повторился, и я вскочила. Это был крик мужа, но такой жуткий, что меня оторопь взяла. Он просил о помощи, просил кого-то пощадить его. В одной рубашке и босиком я выбежала в коридор и сразу увидела Вениамина, лежащего лицом вниз. Я бросилась к нему, с трудом перевернула и поняла, что он мертв… В коридоре и на лестнице никого не было. В этот миг снизу примчался наш дворник Герасим, который тоже слышал крики. Он был бледен и крестился. «Что, что произошло, Герасим? Ты видел убийцу?» – вскричала я, но Герасим только тряс головой. Тогда я кинулась в комнату падчерицы. «Вера! Вера! Открой скорее!» Но дверь не отворялась. Я была в панике, что с девочкой, жива ли она? Подоспел дворник, хотели дверь высаживать, и тут она открывает, бледная как смерть. «Вера, отец умер!» – только и успела сказать ей, как она упала в обморок. Потом Герасим поспешил за полицией, и вот вы здесь.
– Стало быть, вы сразу решили, что супруг ваш не умер естественной смертью, а именно убит?
– Я подумала так потому, что слышала его крики о помощи, и потом, в его голосе слышалось столько неподдельного ужаса! – Вдова передернула плечами от неприятных воспоминаний.
– А не припоминаете ли вы еще каких-либо деталей, которые бросились вам в глаза, но, так сказать, не были сразу осмыслены?
Извекова подумала и нерешительно покачала головой.
– Не знаю, нет, я так напугана, что не могу прийти в себя, быть может, потом, позже.
После разговора с вдовой следователь двинулся к девице Извековой. Она полулежала на низкой кушетке, прикрытая пушистым пледом. Рядом хлопотала полная добродушная горничная, прибывшая рано поутру. Сердюков уже допросил ее, да без толку.
«Не могу знать ничего, сударь! Ведь не было меня ночью, приехала и попала как кур в ощип!»
Зато разговор с Верой дал новый виток размышлений.
– Вы знали, что Ольга Николаевна приехала просить у мужа развода? – спросил Сердюков, пристраивая свое длинное тело на хлипком гнутом стульчике рядом с девушкой.
Вера слабо кивнула головой.
– Вы слышали разговор?
– Нет, я была на кухне.
– Вы знали, чем закончилась их беседа?
– Да, Ольга сказала мне, но я сразу поняла, что она лжет.
– То есть?
– Отец не мог дать ей развод, я точно знаю, мы говорили с ним об этом. – Девушка сделала паузу, словно собираясь с мыслями, а затем выпалила:
– Это она убила, я знаю, чтобы избавиться от него!
Он не дал ей развода, они ссорились, я слышала!
– Как же вы могли с кухни слышать разговор в кабинете на другом этаже? – мягко заметил следователь.
– Я.., я хотела подслушать, но.., но у меня ничего не вышло. – Бледные щеки Веры залила краска смущения. – Это ужасно, она опозорила отца, обесчестила его имя! Но ей было мало! Она погубила его!
Слезы у Веры хлынули рекой.
Горничная подоспела с платками и успокоительными пилюлями.
Константин Митрофанович вышел и направился еще раз осмотреть место, где было найдено тело. Однако повторный осмотр площадки лестницы и коридора не дал ровным счетом ничего. Зато здесь он столкнулся с дворником Герасимом. Он был допрошен первым, и его рассказ в целом совпадал с рассказом вдовы.
– Я извиняюсь, ваше высокоблагородие, словечко еще дозволите сказать?
– Коли по делу, так говори!
– Ей-богу, не знаю, по делу ли! Только не подумайте, что я того.., с приветом… – Дворник боязливо мял шапку и переминался с ноги на ногу.
– Да говори толком, не тяни!
– Я как услышал крик барина, ужасный такой крик, так тотчас и поспешил в дом, да наверх. А как поднялся по лестнице, да так и обмер. – Герасим прикрыл глаза. – Там призрак был!
– Какой призрак? – нахмурился Сердюков.
– Покойной барыни Тамары Георгиевны! – пролепетал дворник.
– Сильно пьешь? Вчера много принял?
– Никак нет, ваше высокоблагородие!
Вчерась, можно сказать, и не пил почти вовсе!
– Вот, видно, и допился до призраков! Экая дрянь это пьянство! Совершенно разума людей лишает, черт знает что делается! – вскричал раздосадованный полицейский.