Орлов Алекс. Золотой воин

   Придерживая свою цепь, чтобы не звенела, Питер стал пробираться к «колодцу» по нужде. Нужник находился на лунной стороне галеры, и из него странный звон слышался еще отчетливее.
   Справив нужду, Питер толкнул стоявшее на подоконнике узкого сруба ведро. Оно упало за борт, плеснув так громко, словно в воду свалился человек. Питер подивился такому явлению, но решил, что это из-за штиля, который образовался на море, недаром же они стояли на якоре, вместо того чтобы плыть под ветер.
   Ухватившись за веревку, Питер стал подтягивать ведро. Застучал, закрутился деревянный блок, помогая поднимать груз, но внезапно ведро как будто зацепилось. Питер дернул раз, другой, но высвободить его не получалось. Бывало, на него наматывались водоросли, но стоило стравить пару футов и снова дернуть, как травянистая канитель разрывалась, однако сейчас ничего не помогало: что-то крепко удерживало ведро, не давая втащить его в сруб.
   Питер не успел еще испугаться, как ведро освободилось и пошло. Вот оно уже в срубе – Питер привычно слил его на отхожий трап и, не слишком задумываясь о случившемся, вышел в «колодец».
   Постоял, глядя на затянутое туманной дымкой ночное небо, из которой лунный свет свивал длинные золотистые нити.
   «Чудно», – подумал Питер, удивленный такой невиданной красотой. Нити переплетались, гасли и загорались с новой силой.
   Питер не заметил, как поднялся на две ступени трапа, желая увидеть больше. Он уже поймал себя на этом и хотел поскорее вернуться на нижнюю палубу, когда заметил краем глаза большую тень. Она пронеслась неслышно, но ветер от нее рванул плохо подвязанный парус. Где-то ударила дверца, скрипнула якорная цепь, и снова стало тихо.
   «Что это было?» – спросил себя Питер. Ему вдруг показалось, что, кроме гребцов, на судне никого нет. А вдруг их бросили? Но зачем?
   Он снова ступил на трап и стал подниматься, стараясь ступать так, чтобы доски не скрипели. Еще немного – и он смог осторожно выглянуть на верхнюю палубу.
   Света от луны было достаточно, чтобы осмотреться – здесь повсюду царило разрушение. Почти все настройки были снесены, а доски от них либо забрали, либо выбросили за борт. Возле левого борта валялось какое-то тряпье, наверное, забытое временной командой перепуганных моряков.
   Тут же валялись несколько мешков с орехами, черепки от горшков. Очевидно, порядок на этом судне молоканов не интересовал, а сорокавесельной галеры нигде видно не было.
   «Они нас действительно бросили!» – поразился Питер, уже смелее поднимаясь по трапу.
   Он прошелся по палубе, немного пьянея от кажущейся свободы. Неужели конец рабства и можно, подняв парус и якорь, вернуться к вольной жизни?
   Снова зазвучавший мелодичный звон заставил Питера вернуться к реальности. Он подошел к правому борту и, взглянув на луну, замер. В ее сонных, струящихся лучах парили десятки морских змеев. Они почти не двигали своими не слишком развитыми крыльями и, опустив длинные хвосты, висели над морской гладью, уставив морды на луну.
   Время от времени кто-то из них срывался и, сложив крылья, стремительно летел вниз, чтобы почти без брызг исчезнуть в темной воде, но спустя мгновение выныривал и снова поднимался к остальным, чтобы опять обездвиженно повиснуть на лунных лучах и искриться серебристой чешуей. Должно быть, волшебный звон исходил от этих прекрасных и в то же время ужасных существ – Питер знал, что одного удара хвоста змея достаточно, чтобы развалить галеру надвое.
   Очарованный и перепуганный, он стоял и не знал, что предпринять – закричать и поднять своих собратьев по несчастью, чтобы ударить веслами и уйти назад, в море, или оставить все как есть – кто знает, что предпримут морские змеи, если что-то потревожит их?
   – Что это такое? – прошелестел позади севший от страха голос.
   – Это морские змеи, Крафт, – узнал товарища Питер.
   – Но что они делают?
   – Они пьют лунный свет, – уверенно заявил Питер, хотя понятия не имел, что именно делают эти существа.
   Крафт замолчал, проникаясь значительностью увиденного. Немногие из смертных могли поведать о таком приключении.
   – А где молоканы? – спустя несколько минут поинтересовался Крафт.
   – Не знаю, когда я сюда пришел, никого уже не было. Сначала я подумал, что нас бросили, но теперь полагаю, что причины тут иные...
   – Какие же?
   – Они проверяют, не сожрут ли нас змеи, чтобы завтра с утра получить ответ – двигаться дальше к Голубому Суринаму или отступить. Поверь мне, Крафт, они бы ни за что не оставили нас в живых, если бы решили просто бросить.
   – Да, я согласен с тобой, Питер. – Крафт встал рядом и посмотрел на освещенное луной лицо товарища. – Ты как будто изменился.
   – В чем же? – спросил Питер, не в силах оторваться от созерцания парящих змеев.
   – Ты стал иначе говорить... Смелее, что ли.
   – Наверное, это оттого, что нас сейчас никто не охраняет, – пожал плечами Питер. – Давай не станем возвращаться на нижнюю палубу и ляжем здесь, у борта.
   Он указал на оставшиеся на палубе тряпки.
   Рядом с галерой раздался громкий всплеск, судно закачалось на пробежавшей волне.
   – Нет, Питер, нужно вернуться. Если молоканы застанут нас здесь, бросят на корм змеям.
   – Пожалуй, ты прав.

8

   Пара лошадей из последних сил тянула отяжелевшую от пыли кибитку. За ней едва плелись две нагруженные поклажей лошади – еще вчера они имели седоков, но сегодня даже возницу хозяин заменял сам, обстоятельства вынудили его избавиться от этих троих.
   Его собственные силы были на пределе, он не знал, как поступить в следующую минуту, не говоря уже о более далеких планах. Ситуация заставляла Карцепа и его спутницу двигаться по проселочным дорогам, избегая трактов, на которых теперь встречалось множество разбойников. Это были уже не прежние малочисленные шайки воров: по дорогам провинции сновали отряды туранов, прибывших из-за реки Тивир.
   По договору с императором Рамбоссой Лучезарным туранский тиран Шарындасай получил право собирать дань между Арумом и Гойей, и теперь на всей территории южных провинций империи поднимались черные столбы дыма: вместо дани тураны собирали иную повинность, они разоряли города и деревни, освобождая территорию для прихода новых хозяев этой земли – орков-молоканов из Хиввы.
   Пять недель назад Карцеп выехал из Дацуна с дюжиной охранников и пятью кибитками, потом были две схватки на дороге и недельное бегство через степь и пески. Тураны здесь были повсюду. Карцепу самому приходилось брать меч в руки, поскольку охранники падали с лошадей быстрее, чем он успевал их пересчитать.
   Но туранов Карцеп не боялся, устоять против него не мог ни один смертный, а если их было много – что ж, тогда ему требовалось лишь чуть больше времени. В этих схватках Карцеп крепчал, вспоминая былую силу и собственное предназначение. И чем больше он вспоминал, тем более странным ему казались собственные поступки – куда и зачем он вез эту женщину? Кто она, зачем она рядом с ним?
   Нет, разумеется, он помнил свой эксперимент, когда ему хотелось узнать, каково это – быть смертным, иметь множество чувств, слез, разочарований, смеха, счастья. Он попробовал и был так очарован, что не удержался от того, чтобы не испробовать любовь. Кто же предполагал, что на его пути встанет не просто женщина – раба мужчины и хозяйка домашнего очага, а ведьма Юлия, оказавшаяся к тому же проводником испепеляющей Хиввы?
   Десятилетия пронеслись, словно сны сумасшедшего, маг Карцепос превратился в смертного Карцепа, неизменно угождавшего ненасытной Юлии. Ей хотелось вечной молодости, и он придумывал заклятия, вылавливал жертв для кровавых подношений духам разрушения, чтобы те пощадили, дали новую отсрочку для дряхлеющего тела Юлии.
   Сам того не заметив, Карцеп забыл, кем был когда-то, и без счета тратил силу на прихоти ведьмы.Только теперь, на пыльной дороге южной провинции, под ударами преследователей он как будто вдохнул свежего воздуха и взглянул вокруг другими глазами. Случись это вчера – и двое последних охранников и погонщик остались бы живы, но он уже принес их в жертву духам, чтобы хоть немного освежить черты стареющей Юлии.
   Кибитка вкатилась во двор старого постоялого двора, выглядевшего так, будто его давно забросили, однако Карцеп чувствовал, что здесь еще теплится жизнь. Он уже сталкивался с подобной маскировкой, когда хозяева не восстанавливали постройки после набегов туранов, чтобы те думали, будто поживиться в этих местах уже нечем.
   – Что такое? Почему мы остановились? – проскрипела Юлия сквозь прикрывавшее ее лицо покрывало. Сейчас она выглядела как сорокалетняя женщина, но и этого ей, вечносемнадцатилетней, казалось мало.
   – Нас ждет Хивва! Я припаду к священной Каиппе, и Хивва простит меня! Живее гони лошадей, мы опаздываем!
   – Уймись, – буркнул Карцеп и, бросив поводья, сошел на землю. – Лошадям нужен отдых, кормежка и вода. Если они падут, тебе придется идти к Хивве пешком.
   Юлия зарычала и забилась в кибитке так, что лошади стали храпеть, как будто почуяли шакала.
   – Вы с добром к нам, господин? – спросил высунувшийся из пролома в стене трактирщик.
   – Да, милейший, я заплачу серебром. Примите лошадей, к утру они должны быть в полном порядке.
   – Конечно, господин, – кивнул трактирщик, выбираясь из пролома. – Ульмар, Олафут, выходите!
   Из-за угла показались двое рослых селян, угрюмо глядевших из-под косматых бровей. Один был вооружен вилами, другой самодельным кистенем.
   – Забирайте лошадей, а я провожу господина в покои, – распорядился трактирщик и, улыбнувшись новому постояльцу, добавил: – У нас тут кое-что еще осталось.
   – Я не один, там, в кибитке, женщина.
   – Женщина? Ваша жена, господин?
   – Э-э... – Еще вчера Карцеп ответил бы утвердительно, но теперь в нем что-то переменилось. – Нет, просто знакомая, дальняя родственница. Она больна...
   – Она ходит, господин? – спросил трактирщик, заглядывая в темноту кибитки.
   – Юлия, тебе нужно сойти.
   – Я останусь здесь! – резко выкрикнула та, чем напугала лошадей и трактирщика.
   – Иди сюда, дорогая... Дай мне руку. – Карцеп попытался дотянуться до закутанной в тряпки Юлии, но она неожиданно укусила его, да так, что на пальцах проступила кровь.
   «Если ей не полегчает, я ее убью», – пообещал себе Карцеп и почувствовал от этого необыкновенное облегчение. Он даже засомневался: может, сделать это прямо сейчас, однако, почувствовав взгляд трактирщика, взял себя в руки и, встав на ось колеса, схватил Юлию за одежду.
   Не дожидаясь протестующих воплей, свободной рукой он отвесил ей оплеуху. Юлия зашипела, как кошка, однако позволила снять себя с телеги.
   – Этот человек проводит нас в комнаты, чтобы мы могли отдохнуть, поэтому веди себя прилично, – отчитал ее Карцеп, не обращая внимания на злые слезы, наполнявшие глаза Юлии.
   Первый работник уже увел за угол лошадей с поклажей, второй, подождав, пока сойдут хозяева, потянул туда же запряженную в повозку пару.
   Трактирщик нырнул в пролом и, поклонившись оттуда Юлии, сделал приглашающий жест, всем своим видом демонстрируя радушие. Дождавшись, когда она, подобрав края одежды, двинется за трактирщиком, Карцеп пошел следом.
   Небольшая тропинка, натоптанная поверх обломков саманного кирпича, привела их к скрытым в высоком кустарнике постройкам.
   Трактирщик распахнул крашенную глиной дверь и пропустил вперед Юлию, сказав:
   – Прошу вас, госпожа.
   Карцеп опасался, что та снова устроит скандал, однако его спутница покорно вошла в просто обставленную чистую комнату и опустилась на обшитую овечьими шкурами тахту.
   Карцеп вошел следом и огляделся. Саманные стены были побелены изнутри и хорошо держали прохладу. Пара старых шкафов, накрытая ковром скамья, выскобленный стол и скрученные шерстяные одеяла на заменяющем кровать возвышении.
   – Мне здесь нравится, – признался Карцеп и подал хозяину несколько медных монет. – Это аванс.
   Трактирщик поклонился и смиренно принял медь, хотя рассчитывал, что постоялец заплатит вперед.
   – Я принесу вам чай, свежий мед и хлеб. Баранина будет позже – мясо мы готовим только для постояльцев.
   – Много постояльцев? – спросил Карцеп, выглядывая в узкое, не больше бойницы, оконце.
   – С севера почти никого – за полгода вы единственный, а вот с юга бегут. Говорят, возле Арума жить невозможно, тураны губят людей без повода.
   – М-да, нехорошо это, – покачал головой Карцеп, хотя участь каких-то людей его мало интересовала. – Ну ладно, несите свой чай, хочется освежиться.
   – Уже иду, господин...

9

   Трактирщик ушел, Карцеп закрыл дверь на задвижку. Потом снова оглядел комнату, его взгляд уперся в неподвижную фигуру Юлии.
   – Ты можешь лечь на одеяла, дорогая, путь был не близок, и ты устала. Если хочешь, я прикажу принести ширму, за ней тебе будет спокойнее.
   Юлия лишь зашипела в ответ, не желая разговаривать.
   Карцеп хотел проверить мягкость одеял, но, сделав шаг, почувствовал за спиной чье-то присутствие. Резко обернувшись, он увидел стоящего в углу незнакомца в низко опущенном на лицо черном капюшоне.
   Карцеп выхватил из-за пояса короткий меч, однако тотчас заметил слева второго незнакомца.
   – Нас предали! – завизжала Юлия и, выпустив когти, бросилась на того, что стоял в углу, однако его ответ был страшен: одежды Юлии с треском разошлись на длинные ленты и рука незнакомца, словно трезубец, прошла сквозь тело ведьмы, а затем отшвырнула его прочь.
   Вспомнив силу, Карцеп атаковал сам, пытаясь рассечь существо пришельца косым заклинанием. Однако сказалось отсутствие практики, и противник ускользнул Карцепу за спину, а второй резким возгласом вышиб из руки Карцепа меч.
   Прыгнув в освободившийся угол, Карцеп скрестил на груди руки и уставил взгляд в пол, закрывшись от дурных воздействий и собираясь с силами. Было ясно, что на него напали маги, но он не собирался сдаваться, желая противопоставить им все, что помнил.
   Карцеп пытался остановить собственное время, чтобы его тело нельзя было разрушить, но чей-то знакомый голос вывел его из состояния глухой обороны:
   – Полно, Карцепос, мы не хотим выбрасывать тебя из этого мира. Ты нужен нам здесь. Подними глаза и вспомни прошлое...
   – Я тебе не верю, ты убил Юлию.
   – Я убил Джул, ведьму, которая превратила мага Карцепоса в ничто. Я сделал то, о чем ты мечтал еще несколько минут назад.
   Карцеп перевел дух и медленно поднял глаза. Незнакомец сбросил капюшон, но лицо его все еще казалось Карцепу незнакомым.
   – Кто ты?
   – Вспоминай.
   – Кто ты?! – повторил вопрос Карцеп, с трудом сдерживая дрожь. – Я не вижу!
   – Ты – видишь, и ты – помнишь.
   С этими словами незнакомец раскрыл ладонь, и на ней заплясали языки искрящегося пламени.
   – Ты... Ты... Ты... – начал задыхаться Карцеп, пытаясь выразить еще не до конца сформировавшуюся догадку. – Ты – огонь! Ты – Вендор!
   – Да, это так. А вот кто ты?
   – Я... Я... – Карцеп снова стал задыхаться. – Я – Карцепос, я – воздух...
   – Правильно.
   По лицу Вендора скользнула улыбка.
   В дверь постучали.
   – Откройте, господин, я принес для вас чай! – раздался голос трактирщика.
   – Я открою, – сказал Карцепос.
   – Конечно, – согласился Вендор.
   Карцепос отворил дверь и впустил трактирщика, который, казалось, не видел находившихся в комнате посторонних людей.
   – Вот – чай, а вот – мед и свежий хлеб, – приговаривал хозяин, снимая с подноса и расставляя на столе принесенное угощение. – А что же госпожа, она не желает чаю? – поинтересовался трактирщик, махнув в сторону упавших возле одеял останков Юлии.
   – Дорога была дальняя, и она устала.
   – Если хотите, я принесу ширму, там госпоже будет удобнее...
   – Спасибо, нам и этого достаточно, – отказался Карцепос, открывая перед трактирщиком дверь.
   – Хорошо, господин, отдыхайте.
   Трактирщик ушел. Карцепос поднял с пола меч и спрятал за пояс под широкий плащ. Незваных гостей он больше не боялся.
   – Кто это? – спросил он Вендора, кивнув на второго гостя.
   – Это – Харар, мой ученик.
   Харар поклонился.
   – Ученик? Ты взял ученика, чтобы он убил тебя?
   – Если в небесных скрижалях так написано – этого не избежать. И потом... – Вендор пожал плечами, – маг-учитель может уйти сам, не вступая в поединок с претендентом.
   – М-да... – Карцепос вздохнул и опустился на тахту. Потом провел ладонью по мягкой обивке из овечьих шкур. – Я думал, ты привел Гильгума или Энверсая.
   – А я надеялся от тебя узнать хоть что-то. Но теперь вижу, что ошибался.
   Вендор сел рядом с Карцепосом.
   – Выпьем чаю? – предложил тот, потянувшись к прикрытому войлочной шапкой чайнику.
   – Харар, возможно, выпьет, а я этого не практикую.
   – Иди сюда, Харар, мне пока еще требуется общество смертных.
   – Я стану магом! – возразил ученик, присаживаясь прямо на ковер рядом со столом.
   – Может быть. Но меня это не интересует, просто я привык пить горячую воду.
   – Что еще ты практиковал? – спросил Вендор. Теперь он был седобородым старцем, отрешенно глядящим сквозь стену.
   – Юлия... То есть Джул, хотела, чтобы я чаще занимался с ней всем тем, что помогает рожать детей.
   – Какая мерзость. Разве можно магу опускаться так низко? Вы родили хотя бы одного ребенка?
   Карцепос не стал отвечать сразу, сначала он разлил чай по фаянсовым кружкам.
   – Нет, мы никого не родили, даже напротив – убили множество молодых людей, чтобы Джул снова могла привлекать меня.
   – Какая глупая трата сил, – покачал головой Вендор.
   – Что ты знаешь о воде и земле? – спросил Карцепос, пробуя напиток – теперь он не казался ему таким ароматным, как прежде. Маг возвращался к своей сути, теряя человеческие качества и привязанности.
   – Совсем немного. Гильгум хотел убить меня...
   – Убить? – Карцепос распрямился. – Зачем ему это?
   – Теперь он служит Хивве. Помнишь, что это такое?
   – Еще не вспомнил, хотя именно к ней мы с Юлией и направлялись. Это какая-то черная пропасть.
   – Вот именно. Гильгум отчаялся встретить кого-то из нас и пошел в услужение к Хивве, как многие маги-одиночки.
   – Но зачем ему убивать тебя?
   – Наверное, Хивва боится, что Круг Четырех соберется вновь и тогда ей придется оставить этот мир. Гильгум – лучшее оружие для ее целей. Он искал тебя и Энверсая.
   – Если бы нашел – убил бы, – произнес Карцепос.
   – Разумеется, но я тоже искал тебя, потому что однажды сумел увидеть эту встречу с тобой, правда, меня сбил с толку связанный с тобой человек.
   – Связанный со мной человек?
   Карцепос поставил кружку на стол.
   – Да, связанный с тобой человек, – подтвердил Вендор, грея руки на появившемся в его руках посохе с синеватым кристаллом.
   Со стороны возвышения послышался треск, Карцепос оглянулся. Останки Юлии и ее искромсанная одежда приходили в движение. Подрагивая, словно на мельничном решете, они вращались, как водяная воронка, сжимаясь все сильнее и превращаясь в иссиня-черный шар. Еще мгновение – и шар рассыпался в тонкий пепел, который взметнулся к потолку и просочился наружу через щель в стене.
   – Хивва взяла ее к себе, – сказал Вендор.
   – Туда ей и дорога, – бесстрастно отозвался Карцепос. – О каком человеке ты говорил?
   – Это юноша, скорее мальчик. Он состоял на казенном довольствии без прав и пожеланий.
   – Ты говоришь о рабе?
   – Да. Сначала я подумал, что ты нашел для себя новую оболочку, но потом догадался, что этот юноша лишь носит в своей жизни твой след.
   Вендор пристально посмотрел на Карцепоса, ожидая объяснений.
   – Да, он был моим рабом. Я купил его для жертвоприношения, но он оказался не тем, кто был нужен нам с Юлией. Я искал потомственного торгаша, однако он оказался приемным сыном купца, к тому же довольно беспокойным – он пытался бежать.
   – И ты продал его казне?
   – Да. К тому времени я уже присмотрел другую жертву.
   – Значит, этот раб ни при чем? – не удержался от вопроса Харар.
   Карцепос уже собрался подтвердить это, однако заметил движение посоха Вендора.
   – Самый простой ответ еще не значит самый верный, – произнес тот.
   – Ты хочешь сказать, что мой бывший раб...
   – Бывший раб имперского чиновника по имени Карцеп, – поправил его Вендор.
   – Да, конечно. Так что же необыкновенного в этом рабе?
   – Я еще не знаю. Он слишком закрыт, возможно, это последствие его прошлой нелегкой судьбы или тяжкого заклятия. Мы с Хараром подбирались к нему совсем близко, но тогда не было полной ясности.
   – У тебя хороший посох, – неожиданно заметил Карцепос. – Это ламидиан?
   – Да, ламидиановое дерево, – сдержанно ответил Вендор. Среди магов было не принято оказывать внимание чужим предметам силы, но Карцепос долго оставался без практики, и ему были простительны некоторые промахи. – Уверен, твой был ничуть не хуже.
   – Наверное, – кивнул Карцепос. – Мне кажется, мои руки вспоминают его, однако куда он делся, я не помню.
   – Уверен, что ты вспомнишь, когда накопишь больше силы.
   – Хорошо бы... – качнул головой Карцепос и вздохнул: – Какая звезда была на нем?
   – Горный хрусталь. Иногда он становился серым, как пасмурное небо, иногда источал зимний холод. Случалось, принимал опаловый оттенок.
   – Это был цвет силы.
   Карцепос поднялся, достал из кошелька пару серебряных монет и положил на стол.
   – Мы ведь уйдем прямо сейчас, я правильно понял?
   – Правильно, – кивнул Вендор.
   – Гильгум уже спешит сюда, – заметил Харар и, опершись на собственный посох, поднялся с пола.
   – Ты можешь видеть это? – удивился Карцепос возможностям ученика.
   – Он всего лишь предположил, – пояснил Вендор. – Но это предположение близко к истине. Мы уходим.

10

   Молоканы вернулись с рассветом, Питер услышал плеск весел и, привстав, сумел разглядеть через сруб большую галеру.
   Вскоре о борт грохнул трап, и первой по нему пробежала исчезнувшая накануне команда – несколько моряков и четверо молоканов. Питер легко сосчитал их по тому, сколько раз скрипнул прогибавшийся под ними трап.
   Пробудившиеся гребцы стали быстро занимать места, чтобы предстать перед хозяевами в лучшем виде, однако никто из них на нижнюю палубу не спустился – пришел матрос с мешком орехов, оставил его на настиле и ушел.
   Гребцы разделили орехи и начали их старательно пережевывать – брюхо следовало беречь, поскольку даже безобидный понос мог стать поводом к немедленному увольнению за борт.
   Вскоре моряк вернулся, и гребцы, без команды, установили весла в срубы.
   – Ум! Ка-та! Ум! Ка-та! – начал отсчитывать ритм моряк.
   В пролом сверху заглянул молокан, встряхнул грязными лохмами и исчез. Галера плавно набирала ход, но сорокавесельной рядом видно не было – порядок движения поменялся, и она шла позади, на приличном расстоянии. Экспедиция молоканов вступала в район обитания морских змеев, и орки осторожничали, чтобы в случае чего не потерять весь отряд.
   – Ум-ката! Ум-ката!
   Моряк разгонял галеру несколько нервно, забывая, что за веслами сидят живые люди и их мышцам требуется разогрев. Гребцы стали обмениваться сердитыми взглядами – что толку гнать, ведь при таком темпе они скоро выдохнутся.
   Наверху невнятно рявкнул молокан, и моряк стал считать медленнее.
   Рыжий ухмыльнулся, Бычок, приподнявшись, выглянул в сруб. Становилось светлее.
   Следующие два часа гребцы работали в привычном среднем темпе, а галера продолжала двигаться на восток. На нижней палубе становилось все жарче, что свидетельствовало о полном дневном штиле.
   Пока гребцы, обливаясь потом, отбивали средний темп, на верхней палубе царила напряженная тишина. На носу галеры, рядом с возвращенными клетками с белыми ягнятами, стояли один из моряков и двое молоканов. Этот человек был единственным, к кому они относились с долей уважения, поскольку он бывал в здешних водах и знал многое из того, что помогло бы галере пробиться через обиталища змей к вожделенному Голубому Суринаму.
   – Что там-м, боцман? Что ты видищ-щ? – спросил молокан с обезображенной шрамом мордой.
   – Кажись... искрится чего-то. Звона не слышите?
   Боцман приложил ладонь к уху и всматривался в гладкую поверхность моря. Отсутствие волнения в районе морских змей было делом обычным, и появление спинного оперения чудовища можно было увидеть издалека.
   – Я не слыщу никакого звона, да? – произнес второй орк и посмотрел на командира. Тот пошевелил ушами, строя разнообразные гримасы, однако расслышать звона тоже не смог.
   – Как пойдет звон, нужно бросать ягненка. Главное – не проспать, – пояснил боцман.
   – Не проспать, – кивнул командир и, заметив, что другой молокан берет клетку с ягненком, толкнул его в плечо. – Зачем берещ, да? Убери руки, да?
   – Я – не проспать, – пояснил тот, поднял клетку и вдохнул запах ягненка. – Вкусн-а-а.
   – Звон! Я слышу звон! – вдруг завопил боцман. – Бросай!
   Орк поднял над головой клетку и швырнул по ходу галеры, в то время как под водой уже мелькали быстрые росчерки пробудившихся змеев.
   Вода вокруг галеры вдруг разом вскипела, по бортам несколько раз ударило, будто гигантским хлыстом, отчего в воздух полетели обломки весел. В панике закричали гребцы.
   Клетка с блеющим ягненком покачивалась на образовавшихся волнах, а под ней, будто молнии, проносились серебряные тела змеев, однако жертву они не трогали, пугая и озадачивая этим молоканов.