Страница:
Андрей Орлов
Сибирь 2028. Армагеддон
«В Новосибирске, как всегда, то тепло, то холода…» – хрипло пропела магнитола и сломалась. Теперь окончательно довели старушку. На всякий случай я вынул руку из-под вороха одеял и стукнул кулаком по разбитому корпусу. Из нутра аппарата вырвался душераздирающий скрежет, пробились две ноты, и снова все смолкло. Пусть покоится с миром. Насчет холодов исполнители из «древних» пели правильно – с холодами в наших палестинах все в порядке. Тепло же – явление редкое и наблюдается исключительно в районе печки. За последние двенадцать лет среднесуточная температура в сибирском регионе упала градусов на пятнадцать и продолжала понижаться, доставляя дискомфорт даже летом. Что уж говорить про середину сентября…
Упомянутое обогревательное устройство работало исправно, потрескивали дрова, дым через трубу уносился в ядовитую атмосферу. Заворочались шерстяные одеяла, которые я стирал на прошлой неделе, и в мерклом свете образовалась взъерошенная голова с моргающими глазами. Красотка Ада. Не красавица, конечно (в нашей зоне красавиц днем с огнем не сыщешь), но при взгляде на нее меня не тошнило, и в постели, разбросанной по полу, у нас кое-что получалось.
– Не парься, любимый… – прошептала женщина, обвиваясь вокруг меня и осыпая жаркими поцелуями, – Я тебе новую бандуру принесу, у нас на складах этой грязи…
– Новую? – удивился я. – Прямо с завода?
– Помолчи… Мне так хорошо с тобой… Не хочу возвращаться к этому редкому животному…
Мне тоже было неплохо. А если проявить воображение, заменить буржуйку английским камином, груду тряпок на полу – роскошной постелью, а женщину в объятиях – незабвенной Маринкой, погибшей двенадцать лет назад, то ничего другого и не надо. Я выпутался из объятий влюбленной женщины (подведет под монастырь такая влюбленность), дотянулся до ковшика с кипяченой водой, выхлебал половину. Ада привстала на колени, отняла ковшик и тоже к нему прильнула. У нее была отличная фигура – я невольно залюбовался. Гладкая кожа, ни капли жира, но и кости не выпирали, в отличие от большинства обитательниц нашего города. Умеет высокое начальство подбирать себе наложниц – и корма на них не жалеет. Она перехватила мой взгляд, хихикнула, разлеглась у меня на груди. Женское сердце энергично билось, и мгновенно между нашими телами образовалась прослойка пота.
– И почему я так счастлива с тобой, Карнаш? – прошептала Ада. – Ненавижу тебя за это. Слушай, а давай уедем? – Она подняла голову и уперлась носом в мой подбородок. – Ну, серьезно, Карнаш, сбежим – ты, да я…
– Куда поедем, детка? – улыбнулся я. – На Кипр? В Турцию? Не хотелось бы тебя расстраивать, но на планете давно не осталось ни Кипра, ни Турции, ни прочих пальмовых элизиумов…
– Я знаю, – вздохнула Ада. – Земля квадратная, а мы живем четко в углу. Дай помечтать, плохой мальчик… – Она сползла с меня, села на колени, заразительно зевнула и стала чесаться. Потом повертела забавной мордашкой и потянулась к куртке за сигаретами. Извлекла из пачки «Мальборо» курительную палочку, щелкнула зажигалкой и с таким наслаждением втянула дым, что я насилу обуздал желание сделать то же самое. Курить я бросил десять лет назад. Страшно подумать, во что бы превратился организм к этому времени. В воздухе и так хватает яда. А как представишь ежедневные страдания, связанные с добыванием табака…
– Я счастливая, но голодная, – затушив сигарету, заключила Ада, подтянула рюкзачок, с которым явилась в мое жилище, и принялась извлекать из него продукты – промасленные банки с консервированным тунцом, говяжью тушенку, сухари в хрустящей заводской упаковке. Ржаные хлебцы подернулись серым налетом – неприятно, но не ядовито. Последним извлеченным предметом оказалось тусклое зеркальце – она уставилась в него и стала печальной, как наше осеннее небо.
– Носик попудри, – с ухмылкой посоветовал я.
– Тут не носик пудрить – весь фасад штукатурить надо, – не без юмора ответствовала моя опасная любовница и покачала головой. – Была нормальная баба, а стала старой ящерицей. У тебя помыться можно?
– Только из ковшика, – вздохнул я. – Слив в полу, вода в ушате. Возможно, однажды я приглашу в гости сантехника, и он поставит мне душ, но это будет не сегодня и не завтра.
– М-м… – Она наморщила лоб. – Напомни, дорогой, кто такой сантехник?
– Ну… – принялся я воображать, – если, скажем, ты хочешь отдохнуть в лучших традициях немецкого кинематографа, то этот персонаж будет просто находкой. Если у тебя банально сломался кран и ты не заинтересована в получении сексуального удовольствия, то тут сложнее и непредсказуемо…
– Не продолжай, – отмахнулась Ада. – Я вспомнила.
Я встал и направился к хозяйственной секции, где в крупной емкости хранилась вода, добываемая в разломе неподалеку, а в емкости поменьше – она же, но обеззараженная и готовая к употреблению. Но не успел я пройти и несколько шагов, как вдруг тряхнуло, заскрипело, заходило ходуном мое ненадежное жилище, накренился пол! Жар ударил в голову, батюшки! – вот так всегда и бывает, хотя знаешь, что ничего ужасного не произойдет. Я расставил ноги, присел, чтобы сохранить устойчивость. Последовал еще один толчок, за ним пара затухающих – и все успокоилось. Жилище устояло, хляби земные не разверзлись. Не окончательно еще скончалась наша планета. Глубоко в недрах продолжались процессы. Но крупных толчков – выше двух или трех баллов по шкале Рихтера – не было много лет. Памятный удар двенадцатилетней давности оказался самым мощным. Все последующие – ерунда. Но приобретенные рефлексы работали…
Ада напряглась и побледнела. Машинально взялась за сердце.
– Успокойся, детка, все в порядке, – расклеив губы, сказал я самым небрежным тоном, который смог позволить в эту минуту. – Седьмой ангел давно вострубил, хуже не будет.
– Иди ко мне, не уходи. – Она простерла руки и жалобно посмотрела мне в глаза: – Я так трясусь от этих ударов… Ты уверен, что нам не следует покинуть самолет?
– Абсолютно, – уверил я, возвращаясь в постель и обнимая Аду. Она прильнула ко мне, стиснула до боли. Мы молчали. Фраза про самолет вырвалась не случайно. И Ада не заговаривалась. Мы действительно находились в салоне магистрального лайнера, на котором много лет назад демонтировали пассажирские сиденья. К сожалению, он никуда не летел. Жиденькое пламя свечей вырывало из полумрака скругленный к потолку салон, запотевшие иллюминаторы, покореженный пластик обивки. Отличный спортзал. На полу – войлочные коврики, неплохо хранящие тепло. Посреди пространства – между салонами бизнес– и эконом-класса – стояла печка-буржуйка с трубой, прорезающей потолок. Горкой валялись дрова. Далее просматривались грубые стеллажи, подобие шкафа, хозяйственный закуток. За ними – туалет с отводом продуктов жизнедеятельности глубоко под землю. Я по праву гордился своим жильем, хотя частенько испытывал в нем дискомфорт, поскольку стояло оно на отшибе. Шестнадцать лет назад на въезде в аэропорт Толмачево, в нескольких сотнях метров от терминала внутренних линий, поставили памятник. Списанный пассажирский лайнер Ту-154. Самолет-легенда отечественной авиации, почти полвека покорявший небеса. Было много шума, помпы, торжественных заявлений. Памятник обозвали красиво и романтично – «Аврора». Считалось, что его открытие – лишь начало большого музея авиации крупнейшего сибирского аэропорта. Рядом с Ту-154 собирались поставить Ил-86, разместить в нем экспозицию – восстановить интерьер пассажирского салона, сохранить авионику кабины, водить туда экскурсии, давать детям «порулить». Прекрасные планы остались на бумаге, но гордый лайнер у дороги смотрелся здорово. А главное, пугающе – для тех, кто ехал в аэропорт. Он и сейчас был неплох. Сохранился логотип компании в передней части фюзеляжа – белые буквы в красном круге: «S7». В ходе катаклизма самолет почти не пострадал. Надломились все три стойки шасси, брюхо лайнера плюхнулось на землю, деформировался хвост, треснула обшивка. Серьезных дыр и деформаций не было, а прочие я заделал, превратив лежащее на брюхе недоразумение в комфортное, а главное, просторное жилище. Буржуйка сохраняла тепло. В зимние месяцы для обогрева салона я использовал дизельный генератор, летом экономил, топил дровами, поскольку поиск горючего в наше время – довольно муторное и рискованное предприятие. Осень уже начиналась, вновь возникала необходимость в извлечении из тайника припрятанного агрегата…
Мы сидели посреди вороха постельного белья, смотрели в запотевший иллюминатор. Осень явно была не Болдинская. Через месяц снова зима – страшно подумать… Пейзаж не отличался пасторальностью. Восток Барабинской низменности, окраина «независимой республики» полковника Гнатюка. Так называемая Зона Безопасности, где еще можно жить и имеется хоть какое-то представление об этой самой безопасности. Вспученная, вздыбленная земля, сухие деревья. Разрушенная дорога, ведущая из аэропорта, минуя город Обь, в Новосибирск. Какой-то странный замысел Творца. С чего он решил, что это хорошо? За спиной руины Толмачево: горка, что поменьше – терминал внутренних авиалиний, горка массивнее – международный терминал. Гостиница у дороги повалилась на проезжую часть, перегородив проезд к зданиям аэровокзала. С обратной стороны, в пасмурной дымке – останки города Обь – спутника Новосибирска, в котором до катастрофы проживали 25 тысяч жителей. Впрочем, от Оби осталось больше, чем от аэропорта, там даже не все дома упали, особенно в частном секторе – хотя осыпалось с них практически все. В сумеречной хмари просматривались остовы многоэтажек, покореженный скелет строительного крана, завалившийся на высотку. На западе – минные поля, на востоке – охраняемые солдатами полковника «коридоры». А еще дальше на востоке, в семнадцати километрах от субъекта агломерации – когда-то полуторамиллионный город, суровая безразмерная глыба, самопровозглашенная «столица Сибири», а нынче – напоенная ужасами загадочная земля…
Белесыми хлопьями стелился дым, похожий на туман, сквозь прорехи просматривались фрагменты антуража. Этот дым уже двенадцать лет сопровождал планету. То гуще, то реже, то падал на землю, то зависал на уровне облаков, но он всегда был здесь, зловонный, токсичный, прочно впитавшийся в атмосферу. Он был причиной отсутствия солнца – за все эти годы оно не выглянуло ни разу! Даже днем возникало ощущение, что уже сумерки. В сумерки было, как ночью, а ночью – хоть глаз выколи…
– Лучше не смотреть, дорогой, – со вздохом заключила Ада и повалила меня на постель. – Время бежит, я должна идти к своему козлу. Давай еще разок – не возражаешь?
Я не возражал. Главное, вовремя сменить резину. Но на этом идиллия и закончилась. Началось что попало! Появление посторонних – отличное противозачаточное средство! Шутка, конечно, женщины в наше время не рожали (а если и были прецеденты, то малютки долго не жили), детей младше двенадцати в мире просто не существовало. Снаружи донесся дребезжащий, раздражающий звук. Он нарастал, делался еще противнее. Ахнула женщина, откатилась от меня, пятна страха заплясали по мордашке. Как же не узнать этот звук… Мне тоже стало дурно и неуютно.
– Не могу поверить, это паранойя… – Ее голос срывался. Не сговариваясь, мы прильнули к ближайшему иллюминатору. Женщину лихорадило, ее дрожь передавалась мне. День клонился к вечеру – еще немного, и густые сумерки заволокут распаханную окраину «республики»… Из хлопьев дыма и тумана выбиралось несуразное транспортное средство. Знаменитый «унитаз на колесах» – личный бронированный автомобиль полковника Гнатюка, способный выдержать попадание небольшой авиабомбы! Он гремел, как пескоструйный аппарат – далеко за сотню децибел. Водитель ловко объезжал вывернутые пласты земли, а на мелких препятствиях даже не заморачивался. Полуметровый клиренс и оси-качели позволяли играючи проходить препятствия. Сбывались ужасные предчувствия. Автомобиль, увитый трубами и увенчанный башней с двумя крупнокалиберными пулеметами, остановился в десяти метрах от лайнера. Красивый финиш оказался скомкан – водитель уперся в глиняный выворотень и едва не разнес себе фару.
– О, планета идиотов!!! – вознесся к небесам знакомый вопль. Брякнула телескопическая лестница, и первым из «тюнингованного» монстра выбрался полковник Гнатюк собственной персоной, угрюмо посмотрел по сторонам и прорычал: – К машине!
Распахивались обшитые бронью дверцы, сыпались бойцы его личной охраны – небритые, бородатые, всем основательно за тридцать, одетые в немаркие бушлаты, ватные штаны, сапоги, форменные кепи образца лохматого года. Вооружены по самые зубы – в здравом уме к такой публике лучше не приближаться. И сам полковник им под стать – плотный, коренастый, с отекшим багровым лицом, в камуфляжной куртке, отороченной мехом. Справа кобура, слева кобура. Он форсил без шапки, красуясь стрижкой под ноль и глубоким шрамом поперек черепа. Этот индивид, что самое смешное, 12 лет назад был действительно настоящим полковником Российской армии и пользовался репутацией порядочного человека. Но утекло немало воды. Абсолютная власть немного портит людей…
Четверо уже бежали к самолету, остальные озирались, вставали цепью. Полковник глянул по сторонам, придирчиво обозрел мое жилище (мол, не пора ли экспроприировать), презрительно фыркнул и вставил в зубы внушительную сигару. Ну где, скажите на милость, в наше время можно добыть настоящую сигару?!
Клевреты уже выламывали прикладами заднюю дверь. А деликатно постучать?
Мы провалились в оцепенение, не веря своим глазам. Я первым вернулся в чувство, чуть не взревел от избытка эмоций! Оттащил ее от иллюминатора, встряхнул, возвращая к реальности.
– Детка, это еще не конец, живо одевайся…
Она скулила от страха, но это ладно. Как она одевалась! Помер бы от зависти самый проворный новобранец! В дверь долбились, вопили хриплыми голосами: «Карнаш, отворяй калитку, мы знаем, что ты дома!» – а она втряхивалась в свою одежду. Застиранное белье, ватные штаны, кофта, вторая кофта, куртка с трогательной детской вышивкой. Зашнуровывать ботинки она не стала, уставилась на меня, задыхаясь от страха. Я тоже немного оделся – штаны, шерстяные носки. А дверь в мою скромную обитель уже трещала и прогибалась. Агрессоры исполняли сиплую капеллу. В принципе, я мог бы активировать небольшое взрывное устройство, расположенное в днище под дверью (жизнь на выселках обязывает заботиться о безопасности). Незваных гостей, разорванных на клочки, унесло бы метров на тридцать от самолета, а мне пришлось бы вставлять новую дверь. Впрочем, не пришлось бы – зачем вставлять новую дверь, если жить останется три минуты?
– Пошли, детка, не бойся, мы прорвемся… – Я схватил ее за руку и потащил в головную часть салона, где под ковриком у сортира имелся люк. Привычная манипуляция, распахнулась крышка. – Падай, детка, не тормози. – Я спихивал ее вниз. – Сосредоточься, ты знаешь эту дорогу. Под нами багажное отделение, но не вздумай там прятаться, они его проверят… Три шага к носу, отсек для шасси – если хорошенько сжаться, ты пролезешь, попадешь на улицу… Но только не беги, договорились? Отползи, забейся в складку местности – их там навалом, а когда они уедут, вернешься в самолет. Я разрулю ситуацию, не бойся и не психуй.
Она что-то шептала, хватала меня за плечи, загибалась от ужаса. Я знал, что Ада справится, она с характером. Если уж решилась на «адюльтер», чреватый если не расстрелом, то гарантированным изгнанием… Я швырнул ей вдогонку ботинок. Задраил люк, вернул на место коврик и помчался обратно. Дверь уже доламывали, еще чуть-чуть, и полезут «обстоятельства неодолимой силы»! Быстро ликвидировать следы преступления! Я сгреб свечи под иллюминатор – пусть там догорает эта «романтика», консервы обратно в рюкзак, рюкзак – в хозчасть, что еще? Я вертелся, как юла, бросился к шкафу, выхватил оттуда початую бутылку низкосортной самогонки, присосался к ней, вылакав половину, остальное разбрызгал по полу, бутылку бросил рядом с матрасом. И рухнул в гущу одеял как раз в тот момент, когда распахнулась изувеченная дверь, и в самолет полезла гвардия полковника! Один момент – и я оказался в гуще приятного и со всех сторон порядочного общества…
– Здесь он, сука, я же говорил, господин полковник! – гоготал рыжебородый детина, ворвавшийся первым. – Как Ленин в Мавзолее, блин – лежит и ни хрена не делает!
Ох, уж эта немеркнущая способность бравых ратников передавать запахи на большие расстояния! От них разило потом, перегаром, чесноком, несвежей одеждой. Неужели полковник не чувствует, кто его охраняет? Или сам такой? Бедная Ада с ее неуместной чистоплотностью… Я заворочался, что-то пьяно забубнил и раскрыл глаза, старательно мастеря блуждающий взор. Лучезарно улыбнуться? А надо мной уже топали, склонялись брутальные физиономии, одна из которых принадлежала самому могущественному типу на этой земле – полковнику Гнатюку. Кто-то пнул по пустой бутылке – она покатилась и разбилась, ударившись о стену.
– Вот он, артист оригинального жанра, – немного разочарованно протянул мускулистый гвардеец по имени Влас. – Нажрался, скотина…
«Что оригинального в этом жанре?» – вяло подумал я. Пол-литра жуткой самогонки основательно треснули по мозгам, и необходимость прикидываться пьяным как-то отпала.
– Эй, вы чего творите… – забормотал я заплетающимся языком. – Кто дал вам право, я буду жаловаться полковнику… Ба, полковник… Георгий Константинович, я лично хочу вам пожаловаться…
Маршал Жуков, блин.
Выразить ноту протеста мне не дали. Схватили за бока сразу трое, сопротивляться было бесполезно (два дебила – это сила, три дебила – это мощь). Утвердили меня вертикально, при этом дважды ударили по печени и один раз по затылку, отчего я глупо икнул. Удары были не сильные, можно сказать, дружеские. Потом унижения прекратились, и на передний план выбралась багровая физиономия полковника Гнатюка. Крупная рогатая скотина! Живот раздувшийся, как у насосавшегося комара, так и хочется по нему треснуть. Физиономия жирная, небритая, круги под глазами, как у панды. Был же нормальным человеком, а так деградировал, дорвавшись до власти! Самодур, тиран, социопат! Даже любимчиков не держит – ему одинаково противны все, кто его окружают! Впрочем, полковник молодец – в решительности и умении не откажешь. Добраться до вершины не сложно. А вот пробиться через толпу под горой…
– Тебе удобно сейчас говорить, Карнаш? – вкрадчиво осведомился Гнатюк. – Если нет, то мы можем подождать, посидеть тут немного… Что такое, Карнаш? Ты делаешь нецензурное выражение лица?
– Господин полковник… Георгий Константинович… – подобострастно забубнил я, меняя мину. Впрочем, чего я тут раболепствую, как его ни называй, а оно все равно не тонет! – Что случилось, господин полковник? – захрипел я. – Человек культурно выпил, отдыхает, чего вы ломитесь? – И густо закашлялся, когда меня снова хватили по печени. Впрочем, снова не сильно – друзья как-никак.
– Знаешь, Карнаш, ты нам ваньку не валяй и спектакли не разыгрывай, – тоном, не предвещающим ничего хорошего, зашипел Гнатюк. – Позволь задать тебе всего один вопрос: где моя жена? Поступила информация, что у вас с ней… гм, отношения, и сейчас она находится у тебя.
Какая сука сдала?! – чуть не проорал я во весь голос. Но постарался при этом сделать весьма недоуменное лицо:
– Что вы сказали, господин полковник?
– Повторяю для глухих. – Полковник тоже прикладывал усилия, чтобы не взорваться. – Где моя жена? – Он делал мощные паузы между словами, и я буквально ощущал, как чешутся у него кулаки.
Я сомневался, что нужно портить ответом такой прекрасный вопрос, но отделаться молчанием было бы невежливо.
– Какая из, Георгий Константинович? – спросил я, запоздало сообразив, что это было не лучшее, что я мог спросить. Женщин у полковника Гнатюка было больше, чем требуется среднему самцу. Но Ада считалась любимой. Меня треснули по загривку, я снова икнул, задумавшись, не блевануть ли полковнику в морду. Он мстительно загоготал.
– А ты догадайся, Карнаш. Ты же умный.
– А, та самая, луноликая и солнцеподобная… – Теперь меня ударили одновременно с нескольких направлений. Похоже, это было только начало. Хищно щерясь, полковник занес кулак, и я тоскливо подумал, что над моими зубами и деснами нависла страшная опасность. А после двенадцатого удара мое лицо рискует превратиться в тыкву! Ада, конечно, женщина хорошая, но готов ли я ради нее на всё?
– Подождите, полковник, вы что все, обалдели? – лихорадочно забормотал я. – Откуда мне знать, где ваша жена? Это явный поклеп, наветы недоброжелателей, как вы могли в это поверить? Просто кто-то хочет от меня избавиться, это же ясно, как день… Я даже незнаком с вашей женой, ну что вы, как маленький… Я что, похож на самоубийцу?
– Ты не похож на самоубийцу, Карнаш, – вбивал в мой мозг полковник. – Но ты без башни и парень рисковый. Будем говорить?
– Да что говорить, Георгий Константинович? – возмутился я. – Это измышления и ложный донос!
В заплывших глазах полковника мелькнула тень сомнения. А в принципе, мог бы почувствовать еще не выветрившийся запах своей «любимой жены».
– Поваляем дурака, господин полковник? – деловито предложил перекачанный Влас.
– Валяйте, – резко кивнул Гнатюк, отступая в тень. – Только не убейте мне этого дурака.
Позволить им меня отлупить? Блуждающий взор фиксировал меняющуюся ситуацию. Влас уже целился кулаком в ухо. Ясное дело, драку начинает тот, кто думает, что он сильнее!
– Получай, козел… – Я ударил с разворота, вырвавшись из клешней рыжего. Власа подбросило, он задыхался, булькал и свистел – адекватная реакция на удар в селезенку. Рискнул – и что теперь, шампанское будем пить? Не успели они возопить дружным хором, как я ушел из-под локтя рыжего, и он проделал красивый подъем-переворот, обрушившись в мою постель. Жалко, что мягкая посадка… Не владел я в этот час игровым преимуществом. Помимо обработанных двоих, здесь было по меньшей мере четверо. Они набросились на меня, как голодные зомби – под дьявольский хохот возбужденного полковника! Одному я успел припечатать ладонью по носу, но остальные меня повалили и стали валять. Они валяли меня со всей ответственностью и усердием – плевались матерками, ржали как подорванные. Я скорчился в позе зародыша, закрыл локтями грудную клетку, ладонями – лицо. В последующие пять минут я сполна ответил и за базар, и за козла, и за легкомысленное поведение. Было больно, я обрастал синяками и гематомами, но стойко держался. В принципе, били меня не смертным боем – в противном случае пришлось бы защищаться через «не могу». Продолжалось это несколько минут.
– Ладно, хватит с него, – проворчал полковник. После этого рыжий и Влас нанесли мне еще десяток ударов и отступили. Я встал на корточки и плевался кровью в обросший плесенью радиатор, который годами не мог промыть. Теперь, похоже, придется.
– Полковник, почему вы меня бьете? – прохрипел я.
– А на это нужны особые причины, Карнаш? – под общий гогот поинтересовался Гнатюк. – Ты, кстати, еще не доказал, что у тебя нет интрижки с моей, как ты выразился, луноликой и солнцеподобной. Эй, парни, а ну, обыщите тут все! Проверьте багажное отделение, пилотскую кабину, все сортиры, закутки! Чует мое сердце…
Я приходил в себя, а верные слуги полковника переворачивали вверх дном мой дом. Вытрясли шкафы, скинули ценные вещи со стеллажей, отыскали люк под ковриком. Спустились на нижний ярус, где у них хватило ума перевернуть кладовку, но не хватило – заметить узкий лаз в отсеке для шасси.
– Тушняк и тунец, ну и ну, – присвистнул щетинистый очкарик, высыпая на пол содержимое «криминального» рюкзачка. – Где хакнул, интересно? – ботаник, блин…
Я даже ухом не повел, хотя внутри все сжалось и похолодело.
– Хорошо живешь, Карнаш, – ухмыльнулся полковник, вновь переводя на меня недобрый взор. – Ведь не заставишь тебя жить плохо, верно?
– Так жизнь, как радуга, Георгий Константинович, – выхаркнул я. – Полоса черная, полоса белая. Бывают и на нашей голодной улице праздники живота…
– Мутишь, Карнаш, – неуверенно качнул головой Гнатюк. Я прекрасно понимал этого разжиревшего нетопыря. Душа и сердце подсказывали старому солдату, что Ада и это ничтожество радостно отращивают ему рога, а доказательств не было! Никаких! Он поедал меня глазами, хмурился, прислушивался к голосу интуиции. Единственное, что его удовлетворяло, – это полная власть над моей жизнью. Можно забрать, а если мы сегодня добрые – то можно и обождать.
– Карнаш, тебе разрешили здесь жить, предоставили в распоряжение целый самолет, поскольку… – полковник ехидно ощерился, – он никому из нас на хрен не нужен. Можешь летать, куда вздумается (прислужники гаденько захихикали). Население нашей республики живет в вечном голоде и холоде, в стесненных обстоятельствах, зачастую под землей, в то время как ты на своих нескромных площадях… – Полковник хмыкнул в кулак, с интересом обозрев мои площади. Что-то неприятное заворочалось в груди – не собирается ли он меня их лишить? – Нескромно, Карнаш, нескромно. Да, не спорю, у тебя имеются определенные заслуги…
– Например, та бомба, Георгий Константинович, которую я вырезал из-под вашей зад… простите, машины, – напомнил я. – А потом взорвал в уединенном месте. Прошу простить за дерзость, но кабы не мои действия, вы сейчас бы грелись на солнышке в райских кущах, и апостол Петр таскал бы вам пиво и докучал нудными беседами…
Упомянутое обогревательное устройство работало исправно, потрескивали дрова, дым через трубу уносился в ядовитую атмосферу. Заворочались шерстяные одеяла, которые я стирал на прошлой неделе, и в мерклом свете образовалась взъерошенная голова с моргающими глазами. Красотка Ада. Не красавица, конечно (в нашей зоне красавиц днем с огнем не сыщешь), но при взгляде на нее меня не тошнило, и в постели, разбросанной по полу, у нас кое-что получалось.
– Не парься, любимый… – прошептала женщина, обвиваясь вокруг меня и осыпая жаркими поцелуями, – Я тебе новую бандуру принесу, у нас на складах этой грязи…
– Новую? – удивился я. – Прямо с завода?
– Помолчи… Мне так хорошо с тобой… Не хочу возвращаться к этому редкому животному…
Мне тоже было неплохо. А если проявить воображение, заменить буржуйку английским камином, груду тряпок на полу – роскошной постелью, а женщину в объятиях – незабвенной Маринкой, погибшей двенадцать лет назад, то ничего другого и не надо. Я выпутался из объятий влюбленной женщины (подведет под монастырь такая влюбленность), дотянулся до ковшика с кипяченой водой, выхлебал половину. Ада привстала на колени, отняла ковшик и тоже к нему прильнула. У нее была отличная фигура – я невольно залюбовался. Гладкая кожа, ни капли жира, но и кости не выпирали, в отличие от большинства обитательниц нашего города. Умеет высокое начальство подбирать себе наложниц – и корма на них не жалеет. Она перехватила мой взгляд, хихикнула, разлеглась у меня на груди. Женское сердце энергично билось, и мгновенно между нашими телами образовалась прослойка пота.
– И почему я так счастлива с тобой, Карнаш? – прошептала Ада. – Ненавижу тебя за это. Слушай, а давай уедем? – Она подняла голову и уперлась носом в мой подбородок. – Ну, серьезно, Карнаш, сбежим – ты, да я…
– Куда поедем, детка? – улыбнулся я. – На Кипр? В Турцию? Не хотелось бы тебя расстраивать, но на планете давно не осталось ни Кипра, ни Турции, ни прочих пальмовых элизиумов…
– Я знаю, – вздохнула Ада. – Земля квадратная, а мы живем четко в углу. Дай помечтать, плохой мальчик… – Она сползла с меня, села на колени, заразительно зевнула и стала чесаться. Потом повертела забавной мордашкой и потянулась к куртке за сигаретами. Извлекла из пачки «Мальборо» курительную палочку, щелкнула зажигалкой и с таким наслаждением втянула дым, что я насилу обуздал желание сделать то же самое. Курить я бросил десять лет назад. Страшно подумать, во что бы превратился организм к этому времени. В воздухе и так хватает яда. А как представишь ежедневные страдания, связанные с добыванием табака…
– Я счастливая, но голодная, – затушив сигарету, заключила Ада, подтянула рюкзачок, с которым явилась в мое жилище, и принялась извлекать из него продукты – промасленные банки с консервированным тунцом, говяжью тушенку, сухари в хрустящей заводской упаковке. Ржаные хлебцы подернулись серым налетом – неприятно, но не ядовито. Последним извлеченным предметом оказалось тусклое зеркальце – она уставилась в него и стала печальной, как наше осеннее небо.
– Носик попудри, – с ухмылкой посоветовал я.
– Тут не носик пудрить – весь фасад штукатурить надо, – не без юмора ответствовала моя опасная любовница и покачала головой. – Была нормальная баба, а стала старой ящерицей. У тебя помыться можно?
– Только из ковшика, – вздохнул я. – Слив в полу, вода в ушате. Возможно, однажды я приглашу в гости сантехника, и он поставит мне душ, но это будет не сегодня и не завтра.
– М-м… – Она наморщила лоб. – Напомни, дорогой, кто такой сантехник?
– Ну… – принялся я воображать, – если, скажем, ты хочешь отдохнуть в лучших традициях немецкого кинематографа, то этот персонаж будет просто находкой. Если у тебя банально сломался кран и ты не заинтересована в получении сексуального удовольствия, то тут сложнее и непредсказуемо…
– Не продолжай, – отмахнулась Ада. – Я вспомнила.
Я встал и направился к хозяйственной секции, где в крупной емкости хранилась вода, добываемая в разломе неподалеку, а в емкости поменьше – она же, но обеззараженная и готовая к употреблению. Но не успел я пройти и несколько шагов, как вдруг тряхнуло, заскрипело, заходило ходуном мое ненадежное жилище, накренился пол! Жар ударил в голову, батюшки! – вот так всегда и бывает, хотя знаешь, что ничего ужасного не произойдет. Я расставил ноги, присел, чтобы сохранить устойчивость. Последовал еще один толчок, за ним пара затухающих – и все успокоилось. Жилище устояло, хляби земные не разверзлись. Не окончательно еще скончалась наша планета. Глубоко в недрах продолжались процессы. Но крупных толчков – выше двух или трех баллов по шкале Рихтера – не было много лет. Памятный удар двенадцатилетней давности оказался самым мощным. Все последующие – ерунда. Но приобретенные рефлексы работали…
Ада напряглась и побледнела. Машинально взялась за сердце.
– Успокойся, детка, все в порядке, – расклеив губы, сказал я самым небрежным тоном, который смог позволить в эту минуту. – Седьмой ангел давно вострубил, хуже не будет.
– Иди ко мне, не уходи. – Она простерла руки и жалобно посмотрела мне в глаза: – Я так трясусь от этих ударов… Ты уверен, что нам не следует покинуть самолет?
– Абсолютно, – уверил я, возвращаясь в постель и обнимая Аду. Она прильнула ко мне, стиснула до боли. Мы молчали. Фраза про самолет вырвалась не случайно. И Ада не заговаривалась. Мы действительно находились в салоне магистрального лайнера, на котором много лет назад демонтировали пассажирские сиденья. К сожалению, он никуда не летел. Жиденькое пламя свечей вырывало из полумрака скругленный к потолку салон, запотевшие иллюминаторы, покореженный пластик обивки. Отличный спортзал. На полу – войлочные коврики, неплохо хранящие тепло. Посреди пространства – между салонами бизнес– и эконом-класса – стояла печка-буржуйка с трубой, прорезающей потолок. Горкой валялись дрова. Далее просматривались грубые стеллажи, подобие шкафа, хозяйственный закуток. За ними – туалет с отводом продуктов жизнедеятельности глубоко под землю. Я по праву гордился своим жильем, хотя частенько испытывал в нем дискомфорт, поскольку стояло оно на отшибе. Шестнадцать лет назад на въезде в аэропорт Толмачево, в нескольких сотнях метров от терминала внутренних линий, поставили памятник. Списанный пассажирский лайнер Ту-154. Самолет-легенда отечественной авиации, почти полвека покорявший небеса. Было много шума, помпы, торжественных заявлений. Памятник обозвали красиво и романтично – «Аврора». Считалось, что его открытие – лишь начало большого музея авиации крупнейшего сибирского аэропорта. Рядом с Ту-154 собирались поставить Ил-86, разместить в нем экспозицию – восстановить интерьер пассажирского салона, сохранить авионику кабины, водить туда экскурсии, давать детям «порулить». Прекрасные планы остались на бумаге, но гордый лайнер у дороги смотрелся здорово. А главное, пугающе – для тех, кто ехал в аэропорт. Он и сейчас был неплох. Сохранился логотип компании в передней части фюзеляжа – белые буквы в красном круге: «S7». В ходе катаклизма самолет почти не пострадал. Надломились все три стойки шасси, брюхо лайнера плюхнулось на землю, деформировался хвост, треснула обшивка. Серьезных дыр и деформаций не было, а прочие я заделал, превратив лежащее на брюхе недоразумение в комфортное, а главное, просторное жилище. Буржуйка сохраняла тепло. В зимние месяцы для обогрева салона я использовал дизельный генератор, летом экономил, топил дровами, поскольку поиск горючего в наше время – довольно муторное и рискованное предприятие. Осень уже начиналась, вновь возникала необходимость в извлечении из тайника припрятанного агрегата…
Мы сидели посреди вороха постельного белья, смотрели в запотевший иллюминатор. Осень явно была не Болдинская. Через месяц снова зима – страшно подумать… Пейзаж не отличался пасторальностью. Восток Барабинской низменности, окраина «независимой республики» полковника Гнатюка. Так называемая Зона Безопасности, где еще можно жить и имеется хоть какое-то представление об этой самой безопасности. Вспученная, вздыбленная земля, сухие деревья. Разрушенная дорога, ведущая из аэропорта, минуя город Обь, в Новосибирск. Какой-то странный замысел Творца. С чего он решил, что это хорошо? За спиной руины Толмачево: горка, что поменьше – терминал внутренних авиалиний, горка массивнее – международный терминал. Гостиница у дороги повалилась на проезжую часть, перегородив проезд к зданиям аэровокзала. С обратной стороны, в пасмурной дымке – останки города Обь – спутника Новосибирска, в котором до катастрофы проживали 25 тысяч жителей. Впрочем, от Оби осталось больше, чем от аэропорта, там даже не все дома упали, особенно в частном секторе – хотя осыпалось с них практически все. В сумеречной хмари просматривались остовы многоэтажек, покореженный скелет строительного крана, завалившийся на высотку. На западе – минные поля, на востоке – охраняемые солдатами полковника «коридоры». А еще дальше на востоке, в семнадцати километрах от субъекта агломерации – когда-то полуторамиллионный город, суровая безразмерная глыба, самопровозглашенная «столица Сибири», а нынче – напоенная ужасами загадочная земля…
Белесыми хлопьями стелился дым, похожий на туман, сквозь прорехи просматривались фрагменты антуража. Этот дым уже двенадцать лет сопровождал планету. То гуще, то реже, то падал на землю, то зависал на уровне облаков, но он всегда был здесь, зловонный, токсичный, прочно впитавшийся в атмосферу. Он был причиной отсутствия солнца – за все эти годы оно не выглянуло ни разу! Даже днем возникало ощущение, что уже сумерки. В сумерки было, как ночью, а ночью – хоть глаз выколи…
– Лучше не смотреть, дорогой, – со вздохом заключила Ада и повалила меня на постель. – Время бежит, я должна идти к своему козлу. Давай еще разок – не возражаешь?
Я не возражал. Главное, вовремя сменить резину. Но на этом идиллия и закончилась. Началось что попало! Появление посторонних – отличное противозачаточное средство! Шутка, конечно, женщины в наше время не рожали (а если и были прецеденты, то малютки долго не жили), детей младше двенадцати в мире просто не существовало. Снаружи донесся дребезжащий, раздражающий звук. Он нарастал, делался еще противнее. Ахнула женщина, откатилась от меня, пятна страха заплясали по мордашке. Как же не узнать этот звук… Мне тоже стало дурно и неуютно.
– Не могу поверить, это паранойя… – Ее голос срывался. Не сговариваясь, мы прильнули к ближайшему иллюминатору. Женщину лихорадило, ее дрожь передавалась мне. День клонился к вечеру – еще немного, и густые сумерки заволокут распаханную окраину «республики»… Из хлопьев дыма и тумана выбиралось несуразное транспортное средство. Знаменитый «унитаз на колесах» – личный бронированный автомобиль полковника Гнатюка, способный выдержать попадание небольшой авиабомбы! Он гремел, как пескоструйный аппарат – далеко за сотню децибел. Водитель ловко объезжал вывернутые пласты земли, а на мелких препятствиях даже не заморачивался. Полуметровый клиренс и оси-качели позволяли играючи проходить препятствия. Сбывались ужасные предчувствия. Автомобиль, увитый трубами и увенчанный башней с двумя крупнокалиберными пулеметами, остановился в десяти метрах от лайнера. Красивый финиш оказался скомкан – водитель уперся в глиняный выворотень и едва не разнес себе фару.
– О, планета идиотов!!! – вознесся к небесам знакомый вопль. Брякнула телескопическая лестница, и первым из «тюнингованного» монстра выбрался полковник Гнатюк собственной персоной, угрюмо посмотрел по сторонам и прорычал: – К машине!
Распахивались обшитые бронью дверцы, сыпались бойцы его личной охраны – небритые, бородатые, всем основательно за тридцать, одетые в немаркие бушлаты, ватные штаны, сапоги, форменные кепи образца лохматого года. Вооружены по самые зубы – в здравом уме к такой публике лучше не приближаться. И сам полковник им под стать – плотный, коренастый, с отекшим багровым лицом, в камуфляжной куртке, отороченной мехом. Справа кобура, слева кобура. Он форсил без шапки, красуясь стрижкой под ноль и глубоким шрамом поперек черепа. Этот индивид, что самое смешное, 12 лет назад был действительно настоящим полковником Российской армии и пользовался репутацией порядочного человека. Но утекло немало воды. Абсолютная власть немного портит людей…
Четверо уже бежали к самолету, остальные озирались, вставали цепью. Полковник глянул по сторонам, придирчиво обозрел мое жилище (мол, не пора ли экспроприировать), презрительно фыркнул и вставил в зубы внушительную сигару. Ну где, скажите на милость, в наше время можно добыть настоящую сигару?!
Клевреты уже выламывали прикладами заднюю дверь. А деликатно постучать?
Мы провалились в оцепенение, не веря своим глазам. Я первым вернулся в чувство, чуть не взревел от избытка эмоций! Оттащил ее от иллюминатора, встряхнул, возвращая к реальности.
– Детка, это еще не конец, живо одевайся…
Она скулила от страха, но это ладно. Как она одевалась! Помер бы от зависти самый проворный новобранец! В дверь долбились, вопили хриплыми голосами: «Карнаш, отворяй калитку, мы знаем, что ты дома!» – а она втряхивалась в свою одежду. Застиранное белье, ватные штаны, кофта, вторая кофта, куртка с трогательной детской вышивкой. Зашнуровывать ботинки она не стала, уставилась на меня, задыхаясь от страха. Я тоже немного оделся – штаны, шерстяные носки. А дверь в мою скромную обитель уже трещала и прогибалась. Агрессоры исполняли сиплую капеллу. В принципе, я мог бы активировать небольшое взрывное устройство, расположенное в днище под дверью (жизнь на выселках обязывает заботиться о безопасности). Незваных гостей, разорванных на клочки, унесло бы метров на тридцать от самолета, а мне пришлось бы вставлять новую дверь. Впрочем, не пришлось бы – зачем вставлять новую дверь, если жить останется три минуты?
– Пошли, детка, не бойся, мы прорвемся… – Я схватил ее за руку и потащил в головную часть салона, где под ковриком у сортира имелся люк. Привычная манипуляция, распахнулась крышка. – Падай, детка, не тормози. – Я спихивал ее вниз. – Сосредоточься, ты знаешь эту дорогу. Под нами багажное отделение, но не вздумай там прятаться, они его проверят… Три шага к носу, отсек для шасси – если хорошенько сжаться, ты пролезешь, попадешь на улицу… Но только не беги, договорились? Отползи, забейся в складку местности – их там навалом, а когда они уедут, вернешься в самолет. Я разрулю ситуацию, не бойся и не психуй.
Она что-то шептала, хватала меня за плечи, загибалась от ужаса. Я знал, что Ада справится, она с характером. Если уж решилась на «адюльтер», чреватый если не расстрелом, то гарантированным изгнанием… Я швырнул ей вдогонку ботинок. Задраил люк, вернул на место коврик и помчался обратно. Дверь уже доламывали, еще чуть-чуть, и полезут «обстоятельства неодолимой силы»! Быстро ликвидировать следы преступления! Я сгреб свечи под иллюминатор – пусть там догорает эта «романтика», консервы обратно в рюкзак, рюкзак – в хозчасть, что еще? Я вертелся, как юла, бросился к шкафу, выхватил оттуда початую бутылку низкосортной самогонки, присосался к ней, вылакав половину, остальное разбрызгал по полу, бутылку бросил рядом с матрасом. И рухнул в гущу одеял как раз в тот момент, когда распахнулась изувеченная дверь, и в самолет полезла гвардия полковника! Один момент – и я оказался в гуще приятного и со всех сторон порядочного общества…
– Здесь он, сука, я же говорил, господин полковник! – гоготал рыжебородый детина, ворвавшийся первым. – Как Ленин в Мавзолее, блин – лежит и ни хрена не делает!
Ох, уж эта немеркнущая способность бравых ратников передавать запахи на большие расстояния! От них разило потом, перегаром, чесноком, несвежей одеждой. Неужели полковник не чувствует, кто его охраняет? Или сам такой? Бедная Ада с ее неуместной чистоплотностью… Я заворочался, что-то пьяно забубнил и раскрыл глаза, старательно мастеря блуждающий взор. Лучезарно улыбнуться? А надо мной уже топали, склонялись брутальные физиономии, одна из которых принадлежала самому могущественному типу на этой земле – полковнику Гнатюку. Кто-то пнул по пустой бутылке – она покатилась и разбилась, ударившись о стену.
– Вот он, артист оригинального жанра, – немного разочарованно протянул мускулистый гвардеец по имени Влас. – Нажрался, скотина…
«Что оригинального в этом жанре?» – вяло подумал я. Пол-литра жуткой самогонки основательно треснули по мозгам, и необходимость прикидываться пьяным как-то отпала.
– Эй, вы чего творите… – забормотал я заплетающимся языком. – Кто дал вам право, я буду жаловаться полковнику… Ба, полковник… Георгий Константинович, я лично хочу вам пожаловаться…
Маршал Жуков, блин.
Выразить ноту протеста мне не дали. Схватили за бока сразу трое, сопротивляться было бесполезно (два дебила – это сила, три дебила – это мощь). Утвердили меня вертикально, при этом дважды ударили по печени и один раз по затылку, отчего я глупо икнул. Удары были не сильные, можно сказать, дружеские. Потом унижения прекратились, и на передний план выбралась багровая физиономия полковника Гнатюка. Крупная рогатая скотина! Живот раздувшийся, как у насосавшегося комара, так и хочется по нему треснуть. Физиономия жирная, небритая, круги под глазами, как у панды. Был же нормальным человеком, а так деградировал, дорвавшись до власти! Самодур, тиран, социопат! Даже любимчиков не держит – ему одинаково противны все, кто его окружают! Впрочем, полковник молодец – в решительности и умении не откажешь. Добраться до вершины не сложно. А вот пробиться через толпу под горой…
– Тебе удобно сейчас говорить, Карнаш? – вкрадчиво осведомился Гнатюк. – Если нет, то мы можем подождать, посидеть тут немного… Что такое, Карнаш? Ты делаешь нецензурное выражение лица?
– Господин полковник… Георгий Константинович… – подобострастно забубнил я, меняя мину. Впрочем, чего я тут раболепствую, как его ни называй, а оно все равно не тонет! – Что случилось, господин полковник? – захрипел я. – Человек культурно выпил, отдыхает, чего вы ломитесь? – И густо закашлялся, когда меня снова хватили по печени. Впрочем, снова не сильно – друзья как-никак.
– Знаешь, Карнаш, ты нам ваньку не валяй и спектакли не разыгрывай, – тоном, не предвещающим ничего хорошего, зашипел Гнатюк. – Позволь задать тебе всего один вопрос: где моя жена? Поступила информация, что у вас с ней… гм, отношения, и сейчас она находится у тебя.
Какая сука сдала?! – чуть не проорал я во весь голос. Но постарался при этом сделать весьма недоуменное лицо:
– Что вы сказали, господин полковник?
– Повторяю для глухих. – Полковник тоже прикладывал усилия, чтобы не взорваться. – Где моя жена? – Он делал мощные паузы между словами, и я буквально ощущал, как чешутся у него кулаки.
Я сомневался, что нужно портить ответом такой прекрасный вопрос, но отделаться молчанием было бы невежливо.
– Какая из, Георгий Константинович? – спросил я, запоздало сообразив, что это было не лучшее, что я мог спросить. Женщин у полковника Гнатюка было больше, чем требуется среднему самцу. Но Ада считалась любимой. Меня треснули по загривку, я снова икнул, задумавшись, не блевануть ли полковнику в морду. Он мстительно загоготал.
– А ты догадайся, Карнаш. Ты же умный.
– А, та самая, луноликая и солнцеподобная… – Теперь меня ударили одновременно с нескольких направлений. Похоже, это было только начало. Хищно щерясь, полковник занес кулак, и я тоскливо подумал, что над моими зубами и деснами нависла страшная опасность. А после двенадцатого удара мое лицо рискует превратиться в тыкву! Ада, конечно, женщина хорошая, но готов ли я ради нее на всё?
– Подождите, полковник, вы что все, обалдели? – лихорадочно забормотал я. – Откуда мне знать, где ваша жена? Это явный поклеп, наветы недоброжелателей, как вы могли в это поверить? Просто кто-то хочет от меня избавиться, это же ясно, как день… Я даже незнаком с вашей женой, ну что вы, как маленький… Я что, похож на самоубийцу?
– Ты не похож на самоубийцу, Карнаш, – вбивал в мой мозг полковник. – Но ты без башни и парень рисковый. Будем говорить?
– Да что говорить, Георгий Константинович? – возмутился я. – Это измышления и ложный донос!
В заплывших глазах полковника мелькнула тень сомнения. А в принципе, мог бы почувствовать еще не выветрившийся запах своей «любимой жены».
– Поваляем дурака, господин полковник? – деловито предложил перекачанный Влас.
– Валяйте, – резко кивнул Гнатюк, отступая в тень. – Только не убейте мне этого дурака.
Позволить им меня отлупить? Блуждающий взор фиксировал меняющуюся ситуацию. Влас уже целился кулаком в ухо. Ясное дело, драку начинает тот, кто думает, что он сильнее!
– Получай, козел… – Я ударил с разворота, вырвавшись из клешней рыжего. Власа подбросило, он задыхался, булькал и свистел – адекватная реакция на удар в селезенку. Рискнул – и что теперь, шампанское будем пить? Не успели они возопить дружным хором, как я ушел из-под локтя рыжего, и он проделал красивый подъем-переворот, обрушившись в мою постель. Жалко, что мягкая посадка… Не владел я в этот час игровым преимуществом. Помимо обработанных двоих, здесь было по меньшей мере четверо. Они набросились на меня, как голодные зомби – под дьявольский хохот возбужденного полковника! Одному я успел припечатать ладонью по носу, но остальные меня повалили и стали валять. Они валяли меня со всей ответственностью и усердием – плевались матерками, ржали как подорванные. Я скорчился в позе зародыша, закрыл локтями грудную клетку, ладонями – лицо. В последующие пять минут я сполна ответил и за базар, и за козла, и за легкомысленное поведение. Было больно, я обрастал синяками и гематомами, но стойко держался. В принципе, били меня не смертным боем – в противном случае пришлось бы защищаться через «не могу». Продолжалось это несколько минут.
– Ладно, хватит с него, – проворчал полковник. После этого рыжий и Влас нанесли мне еще десяток ударов и отступили. Я встал на корточки и плевался кровью в обросший плесенью радиатор, который годами не мог промыть. Теперь, похоже, придется.
– Полковник, почему вы меня бьете? – прохрипел я.
– А на это нужны особые причины, Карнаш? – под общий гогот поинтересовался Гнатюк. – Ты, кстати, еще не доказал, что у тебя нет интрижки с моей, как ты выразился, луноликой и солнцеподобной. Эй, парни, а ну, обыщите тут все! Проверьте багажное отделение, пилотскую кабину, все сортиры, закутки! Чует мое сердце…
Я приходил в себя, а верные слуги полковника переворачивали вверх дном мой дом. Вытрясли шкафы, скинули ценные вещи со стеллажей, отыскали люк под ковриком. Спустились на нижний ярус, где у них хватило ума перевернуть кладовку, но не хватило – заметить узкий лаз в отсеке для шасси.
– Тушняк и тунец, ну и ну, – присвистнул щетинистый очкарик, высыпая на пол содержимое «криминального» рюкзачка. – Где хакнул, интересно? – ботаник, блин…
Я даже ухом не повел, хотя внутри все сжалось и похолодело.
– Хорошо живешь, Карнаш, – ухмыльнулся полковник, вновь переводя на меня недобрый взор. – Ведь не заставишь тебя жить плохо, верно?
– Так жизнь, как радуга, Георгий Константинович, – выхаркнул я. – Полоса черная, полоса белая. Бывают и на нашей голодной улице праздники живота…
– Мутишь, Карнаш, – неуверенно качнул головой Гнатюк. Я прекрасно понимал этого разжиревшего нетопыря. Душа и сердце подсказывали старому солдату, что Ада и это ничтожество радостно отращивают ему рога, а доказательств не было! Никаких! Он поедал меня глазами, хмурился, прислушивался к голосу интуиции. Единственное, что его удовлетворяло, – это полная власть над моей жизнью. Можно забрать, а если мы сегодня добрые – то можно и обождать.
– Карнаш, тебе разрешили здесь жить, предоставили в распоряжение целый самолет, поскольку… – полковник ехидно ощерился, – он никому из нас на хрен не нужен. Можешь летать, куда вздумается (прислужники гаденько захихикали). Население нашей республики живет в вечном голоде и холоде, в стесненных обстоятельствах, зачастую под землей, в то время как ты на своих нескромных площадях… – Полковник хмыкнул в кулак, с интересом обозрев мои площади. Что-то неприятное заворочалось в груди – не собирается ли он меня их лишить? – Нескромно, Карнаш, нескромно. Да, не спорю, у тебя имеются определенные заслуги…
– Например, та бомба, Георгий Константинович, которую я вырезал из-под вашей зад… простите, машины, – напомнил я. – А потом взорвал в уединенном месте. Прошу простить за дерзость, но кабы не мои действия, вы сейчас бы грелись на солнышке в райских кущах, и апостол Петр таскал бы вам пиво и докучал нудными беседами…