За две недели были построены: «грязнуха»[9] длиною в двадцать шагов; ров глубиной метра два с половиной и с валом за ним в рост человека; завал из деревьев, длиною в десять шагов; канава с водой шириною метра в четыре, преодолевать которую придется прыжком при помощи шеста или каната. Далее следовали: ограда треугольной формы длиной метра три и высотой метра в два с отверстиями, в которые надо пролезть; ров, через который будут перебегать по бревнам, малозаметные препятствия (силки и спотыкачи) на участке длиною метров десять; надолбы и колья, расставленные на участке длиной шагов двадцать; горка из камней и деревяшек, стенка для преодоления по связанному из трех бревнышек штурмовому мостку. После этого оставалось только перебраться через баррикаду, пробежаться вверх-вниз по наклонным лестницам высотою метра в три, перепрыгнуть через забор в человеческий рост с поднятыми руками, и оставалось совсем чуть-чуть: горизонтальное бревно, канат метров в пять, по которому надо будет перелезть как по канату; «крокодил»[10], стенка с ямой для спрыгивания и подобие частокола, который придется брать штурмом, предварительно вогнав стрелу хоть в одно из чучел наверху.
   Вчера я попробовал пройти весь городок сам и понял, что это задачка не для слабонервных. Пройти-то я его прошел, но время у меня было такое, что случись это во времена «учебки» – нарядов бы мне отсыпали по полной! Ну, да ладно: терпенье и труд все перетрут! Будем стараться. Тем более что во всей этой стране со странным названием «Деналагу»[11], кроме меня, ни одного сержанта Советской Армии не предвидится, и наряды моим подопечным раздавать будет некому. Кроме меня, разумеется…
   Зато, если все наши бойцы будут подготовлены в этом учебно-тренировочном городке – никакому замку не устоять! Да они ж ворота зубами прогрызут, если предупредить заранее, что за невзятие замка – десять дополнительных кругов по полосе ежедневно! Да что ворота: они и стены прогрызут!
   Батька Хэб стоит в обнимку с Марион и пытается постигнуть внутренним взором то, что видит перед собой внешним. Остальные гаврики стоят понурившись: чуют, салаги, что от сержанта пряников дуй хождешься! Итак, приступим к торжественной церемонии…
   – Парни! Мой собрать вы тут, чтобы сказать: тяжело в учить – легко в бой! Харе бездельничать! Мышцы накачать быть, драка учить быть, теперь будем учить война!
   Язык я уже частично освоил, хотя подозреваю, что звучит он в моем исполнении все еще коряво. Хотя Алька – дал я Альгейде такое ласковое сокращенное имя – так вот Алька утверждает, что теперь меня можно понять и без ее перевода.
   – Раньше как бить рыцарь из сволочь манор я учить вас, как это будет делать! Каждый орган, каждый капля кровь, каждый сдох должен уметь ненавидеть врага. И не бояться! Их много, но мы стоять за доброта – а большая доброта, чем вызвать смерть е…ый рыцарь из зае…ый манор, я представить не умеет! Так что начинать учить, чтобы причинять смерть рыцарь, легко и не принуждая. Мой умеет, ваш – научится!
   Ну, все ясно. Радостных воплей я и не ждал. Правда, папанька стоит потрясенный и завороженный моим красноречием, а Ольстейн так и вовсе аж трясется от услышанного. Алька потупилась, поднялась на цыпочки и чмокнула меня в губы. Отлично, значит, речь была понятной и доходчивой. Тогда – вперед!..
   – Парни! Я начать ходить вперед, вы – за я! И чтобы от я ж… не отрывать! Кто отставать от моя ж… – будет качать рука! Вперед, дети шлюха и черный козел! – проорал я и первым запрыгал по грязнухе. Остальные, вдохновленные моим напутствием, ломанулись следом…
   Ровно через час, сделав пару кругов по всему этому безобразию и полюбовавшись на чахлые потуги вверенного моим заботам контингента, я смог предварительно разделить весь отряд на три неравные группы. Первая – почти готовые бойцы. То есть некоторых стоит подтянуть в стрельбе, некоторых – в драке, но, в общем и целом, это – готовые бойцы. Почти готовые. Жаль только, что их всего шестеро…
   Вторая, самая многочисленная группа – это натуральные салаги. Бойцы из них обязательно получатся… когда-нибудь. Но не сейчас. Их еще гонять и гонять.
   Третья группа, в которую вошли всего двое: Билль Статли – худющий парень, напоминающий ящерицу или скелет из класса анатомии, и Энгельрик Ли – невысокий ладный крепыш с умным, жестким лицом. Про этого Ли поговаривают, что он бил клинья к Альке, пока я не «вернулся из Лоуксцели». Может быть, и правда, потому как поглядывает он на меня, нет, даже не с завистью, а с такой хорошей, честной и преданной ненавистью. Но бил он к ней клинья или нет, сейчас не важно, потому что эти двое – бойцы, да еще как бы не покруче меня!
   Про «покруче» – это я, конечно, хватил, но то, что у этих ребят подготовочка – дай боже всякому, так это точно! По крайней мере, я не стал бы спорить даже на рубль, кто из нас – я или Энгельрик – выйдет живым из поединка. Парень не худо бьет из лука, с копьем мы на равных, в рукопашке я, может, и возьму верх, просто потому, что больше знаю, но вот с мечом мне не светит ни хрена хорошего! Такое ощущение, что парень просто родился с клинком в руках!
   А Билль Статли – лучник от бога. Их в отряде было два хороших стрелка – он и мой предшественник, безвременно почивший Робер. У них и луки были приличные: не то примитивное нечто, которым вооружены все остальные, а самые настоящие классические английские «длинные» луки… Вообще, какая несправедливость, что меня закинуло черт знает куда, в какую-то Деналагу! Забросило бы куда-нибудь в Англию, к Робин Гуду, а?! Я б там оторвался по полной! Да мы б с этим парнем таких бы дел натворили! Я бы его парней научил всему, что сам знаю, а там, глядишь, и они б меня чему путному подучили. Может, еще и в короли бы его вывели. А что? Я вот по «Айвенго» помню, что Робин Гуд нормально «по понятиям» с ихним королем базарил. И что характерно: Ричард – «конкретный пацан» был. Не пытался Робину по ушам ездить, а так, по-хорошему, с ним все перетер, все точки расставил и наезжать на ребят не стал. Вот бы мне в эти времена… Да куда уж там! С моей-то везухой!..
   Билль стреляет немногим хуже меня. Причем однажды я заставил его все-таки взять в руки мой Bear Attack, и с ним он показал отменные результаты. Техника у него, конечно, своеобразная – мои тренера от такой техники просто бы повесились! – но все, что дает хорошие результаты, заслуживает права на существование. Зато в чем малый – абсолютный гений, так это в искусстве маскировки в лесу. Можно пройти от него в двух шагах и не заметить. Ну, естественно, что в прошлой, «мирной» жизни он пользовался этим умением постоянно, а потому в его доме оленина не переводилась. Что вызвало бешеную ярость каких-то «охранников леса» – что-то вроде наших егерей и лесников. В конце концов, они таки подловили парня, что, впрочем, стоило им двух человек. Но Билль был опознан и счел за лучшее домой не возвращаться. Ну, еще бы, если там его ждало только «Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью»!..
   Статли я начал натаскивать на сарацинский лук. Пусть у нас в отряде будет две «вундервафли», или как там фрицы именовали чудо-оружие? В принципе, в два таких лука мы можем, не хвалясь, остановить отряд рыцарей человек в пятнадцать-двадцать, а если попридержать – так и больше. А дальше? Так что первое и главное, что придется сделать как можно скорее, – выучить здешних хотя бы английскому луку, раз уж сложносоставных не предвидится.
   Однако все на своих, пусть и крепких, плечах я один не выволоку. А значит, нужно передать часть полномочий помощникам. Которыми и станут Ли и Статли…
   – …Энгельрик, я хочу поговорить с тобой. Здесь и сейчас. Ты слушаешь, я – говорю!
   Энгельрика я перехватил, когда он просто без дела шатался по лесу, делая вид, будто охотится. При моем появлении он вздрогнул и торопливо перекрестился. И сейчас смотрит на меня исподлобья, очень нехорошим взглядом.
   – Энгельрик, слушай. Я хочу сделать тебя командиром одного отряда. Научи парней махать мечом.
   – Мне ничего не надо от тебя, колдун!
   Голос грозный, и рука на рукояти меча, но вот глаза… Да что ж ты меня так боишься-то, Энгельрик Ли? Что я тебе сделал? Альгейду увел? Ну, извини, но тут уж свободный выбор свободной девчонки…
   – Зачем ты называешь меня колдуном? Ты что, видел, чтобы я хоть раз колдовал?
   Энгельрик стискивает рукоять меча так, что у него белеют костяшки:
   – А кто же ты, если не колдун? Ты посмотри на себя! Джильберт рехнулся от горя, когда Робина повесили, и теперь готов любого, мало-мальски похожего, принять за своего сына! Но ты посмотри на себя! Какой ты Робин? Ты не умеешь говорить, ты стреляешь из лука как сам дьявол, на тебе колдовская одежда! Кто же ты, если не колдун?!
   А парень-то не только фехтовальщик, он еще и думать умеет?! Однако…
   – Послушать, Энгельрик. Я не колдун. Я – человек, как ты или Хэб.
   – Еще скажи, что ты – Робин Хэб!
   – Нет. Я не Робин Хэб. Я – Роман Гудков. Я пришел издалека. Оттуда, – я махнул рукой куда-то на восток. – Там носят такую одежду, как на мне. Там говорят, как я. Там мой дом. Там Локтево.
   Энгельрик смотрит все еще с вызовом, но уже как-то спокойнее. Потом вздыхает:
   – Как же тебя угораздило попасть к нам, Рьмэн Гудкхой из Лоуксцевоу? Зачем ты к нам попал?
   – Это очень долго рассказывать, Энгельрик. Я знаю еще не все названия… Сначала – по воде. Долго-долго. Потом – по земле. Тоже долго-долго. Вот так я и попал сюда.
   Я стараюсь говорить проникновенно и задушевно. На Энгельрика это действует весьма положительно, он слегка расслабляется и, под конец, даже отпускает рукоять меча:
   – Альгейда… Она знает, что ты – не Робин?
   – Да… Алька знает. Только она думает, что я знаком с дьяволом. Будто бы я заплатил своей душой за то, чтобы оказаться здесь, получить мой лук и уметь хорошо стрелять, чтобы убивать рыцарей.
   Я еще не очень хорошо говорю на местном наречии, поэтому Энгельрик некоторое время пытается сообразить, что это я такое сказал, но потом, видимо, понимает все верно. Его лицо затуманивает печаль:
   – Она знает, что ты – не Робин, но все равно… с тобой?
   Черт, вот ведь бедолага! Он любит эту рыжую чертовку, а она, судя по всему, ноль внимания, фунт презрения. Видно, у нее был роман с настоящим Робином, а Энгельрик… Блин, я могу только посочувствовать парню. Знаю я, что такое неразделенная любовь. Из-за чего б, вы думали, меня в армию из МГУ понесло?..
   Я подхожу к нему поближе и чуть приобнимаю за плечи:
   – Слушай, я не могу пообещать тебе Альгейду. Она так решила, она имеет право решать. Но давай будем друзьями. Я не стану убивать тебя, если Альгейда передумает. Если ты сумеешь отбить ее у меня – отбей!
   Он очень удивлен. Он силится понять: как это я предлагаю ему ТАКОЕ. Потом снова мрачнеет:
   – Ты ее не любишь. Ты не должен быть с ней! – гордо заявляет он и снова кладет руку на меч.
   Ага. Ну, что-то такое у меня уже было. Тогда я объяснял своему другу, что не желаю получить от него пулю в спину только за то, что медсестра Марина предпочла ему меня…
   – Ты не понял. Я люблю Альгейду так сильно, что если с тобой она будет счастливее, чем со мной, – пусть уходит к тебе! Если с тобой она счастливее, чем со мной, – пусть будет с тобой!
   Секунду он переваривает услышанное. Потом поднимает на меня глаза.
   – Ты сейчас сказал правду? – Его голос чуть заметно дрожит. – Ты любишь ее так, что ради ее счастья готов ее отпустить?
   Так, максимум честности во взгляде и максимум уверенности в голосе. Щаз, так я тебе Альку и отдал, но терять такого бойца – фигушки! А уж обаять салажонка сержант завсегда сможет!
   – …Ты, наверное, еще не знаешь, что я – не из вилланов. И не из йоменов. Я сын и наследник сёра Ли из Вирисдэла…
   Опа! А чего это я прослушал? Ага, парнишка – из феодалов. Тогда понятно, откуда такие познания в рубке на мечах…
   – …Я убил на поединке Францва Тэйбуа, племянника Хэя Хайсбона, знатного норга. Люди Хайсбона набросились на меня и посадили в тюрьму. Ночью мне удалось бежать, и вот уже год, как я здесь. В манор моего отца (блин! Так «манор» – это замок?!) мне возвращаться нельзя – меня там сразу же схватят. Вот и брожу с молодцами старины Хэба…
   – А ты дружил с настоящим Робином?
   Энгельрик мнется. Интересно, с чего бы это?..
   – Извини, Рьмэн Гудкхой, но… Нет, клянусь святым Климентом! Я не был его другом, как он не был моим! Он был дерзок, он с самого начала предлагал меня повесить, и потом Альгейда… – он сбивается и умолкает, опустив глаза.
   Клиент дозрел. Я чуть толкаю его в плечо, а когда он удивленно поднимает на меня глаза, протягиваю ему свою руку:
   – Я хочу быть твоим другом, Энгельрик. Ты хочешь стать моим другом?
   Он молчит, потом порывисто хватает мою руку, но вместо того, чтобы пожать, зачем-то прикладывает ее ко лбу:
   – Клянусь святым Климентом, я буду тебе верным другом Рьмэн Гудкхой! И никогда не возжелаю ничего твоего, кроме того, что разрешил мне желать! Отныне я – твое плечо, Рьмэн Гудкхой! Будь уверен во мне!
   – И ты верь мне. Я не предам тебя, не брошу, не оставлю одного. А если ты сможешь дать Альгейде больше счастья, чем я, и она будет с тобой – пусть будет так!
   Мы еще долго клялись друг дружке в вечной дружбе. А на следующий день Энгельрик уже вовсю дрессировал остальную ораву, обучая их великому искусству фехтования. Ну, это значит – раз.
   Интерлюдия
   Рассказывает Энгельрик Ли
   Я знаю Робина уже скоро два года. И всегда он мне не нравился. Раньше – не так, как сейчас, но все равно – не нравился. Неулыбчивый, грубый, недалекий в своих рассуждениях йомен. И ненавидит меня. Раньше, стоило ему услышать мое имя, рычал и плевался, точно дикий камелеопард[12]. Особенно когда говорил сквозь зубы. Напившись, он здорово издевался надо мной. А напивался он регулярно.
   Да, ему, безусловно, было неприятно, что в его банде есть человек благородной крови, чьи предки пировали в залах наших старых королей, когда его предки убирали в хлеву навоз. Я старался не обращать на это внимания и смотрел на его грубые шутки и подначки сквозь пальцы. В конце концов, отец Робина выручил меня. Не задаром, разумеется: отец заплатил пять марок золотом и дал старому разбойнику пять отличных копий, два совсем новых кожаных гамбизона[13], простеганных конским волосом, три бочонка эля, мешок ячменя, свинью, боевой топор и короткий меч. Но все же старый Хэб помнит, что отец был другом его старого хозяина, Торстина Глейва, и что мы всегда были добры к своим сокменам, коттариям и вилланам[14]. И мог одернуть сына, если он уж очень разойдется. Да и идти мне все равно было некуда. Приходилось, плюнув на скотство и грязь, жить дальше. Наверное, постепенно мы привыкли бы друг к другу. Если бы не Альгейда…
   Альгейда, Альгейда, ненаглядная Альгейда… Она считалась его подругой, но проявляла ко мне сострадание, а иногда даже согревала ночью, если Робин отправлялся на очередную вылазку. Все знали о том, что Альгейда никак не может выбрать между мной и Робином. А ни один из нас не желал делиться этим прекрасным цветком. Что-то должно было произойти…
   Может, я и не очень хорошо поступил, и душа моя должна была быть погублена, но терпеть этого грубого грязного смердящего йомена я больше не мог. После очередной ночи, проведенной с Альгейдой, я, наконец, решился. Пусть он только вернется. Когда все перепьются, ткну его мечом, схвачу Альгейду, и ищите ветра! На Англии свет клином не сошелся. Я – хороший воин, любой сеньор будет рад видеть меня в своей дружине! Может, даже возьмет в оруженосцы. А там и до рыцарского пояса недолго. Насчет Альгейды я не волновался и не сомневался. Никто никогда не посмеет обидеть служанку воина, а то и оруженосца! А в будущем, если будет нужно, я признаю наших детей своими бастардами, с правом наследования герба! Ведь я в самом деле люблю эту рыжую красотку…
   Однако меня постигло горькое разочарование. Именно в тот день, когда я хотел одним ударом своего клинка проучить Робина и разрешить все вопросы, его схватили. Мне самому еле удалось избежать плена.
   Надо признать, что если бы не Робин, нам пришлось бы туго. Но он мужественно защищался и вообще вел себя как благородный человек. Но его все равно схватили и после допроса повесили. Я искренне считаю, что шериф и его прихвостни грубо попрали все божеские и человеческие законы. Отец Робина был свободным человеком, так что вешать его без приговора королевского суда было просто подлостью и, я бы сказал, наглостью!
   Но после меня постигло жестокое, глубочайшее разочарование. Я-то был уверен, что Альгейда любит меня, а Робину лишь уступает, как сыну атамана, но – увы! Как же я заблуждался! Узнав о гибели Робина, бедняжка перестала есть. Почти совсем! Все время сидела под деревом, молчала, а иногда – плакала. Иногда мне удавалось заставить ее съесть кусочек оленины или выпить глоток вина, но этого было явно недостаточно. С каждым днем Альгейда становилась все бледнее, все тише, все прозрачнее. Было видно, что тоскует она по Робину даже больше, чем старый Хэб.
   А старик, верно, чокнулся от горя! Он каждый день устраивал поминки по сыну, не предпринимая, однако, попыток отомстить. Хотя это не удивительно: что он мог против обученных вооруженных благородных воинов? Ничего! А Альгейда медленно умирала, и я ничем не мог помочь ей. Только горячей молитвой, кою и возносил ежеутренне и ежевечерне. Как я просил оставить Альгейде жизнь! И я был услышан. Господь наш, царь небесный Иисус Христос и все святые угодники сжалились надо мной и не остались глухи к моим мольбам…
   Нет, я и раньше знал, что не слишком-то везучий и что ко мне можно смело отнести прозвище нашего последнего короля[15], но чтобы так!.. Господи! Зачем ты вынул эту мразь, этого выродка – молодого Хэба из петли и воскресил! Чем согрешил я, господи, что ты караешь меня столь немилосердно?!!
   На него наткнулся наш дозор, сидевший в засаде на дороге. Сначала Робина не узнали, потому как одежда на нем была самая что ни на есть бесовская, да и шел он так, словно впервые оказался в Шервудском лесу. Чтобы привлечь его внимание, дозор пустил несколько стрел, но Хэб-младший оказал такое яростное сопротивление, что Эльфера Лысого приволокли в лагерь изрядно охромевшим, и ему еще повезло, потому что Робин собирался его прирезать. К счастью для всех, Билль Статли шарахнул Робина по голове дубиной, и тот угомонился. Но в лагерь его пришлось нести.
   Принесли его, и старый Хэб на радостях лишился последнего ума. Прыгает по поляне, точно мартовский заяц, и вопит, что ангелы господни возвратили ему сына. От его воплей Робин было пришел в себя, но то, что было потом… Произошло совершенно невероятное. Робин потребовал, чтобы ему вернули его кошель. В этом, собственно, не было ничего невероятного – он всегда был прижимист, этот грязный навозник, но Робин неожиданно раздал свою добычу всем. И не оставил себе даже пенни, даже осьмушки пенни! От изумления я чуть не подавился олениной. Робин сам, своей волей роздал деньги?! И плащ, подбитый лисьим мехом, продырявленный стрелами всего в шести местах?! И красивейшее, совсем новое сюрко?[16] И шелковую рубаху?! И щегольские туфли, шитые золотом?! Сам отдал?! Мир перевернулся…
   Но эта странность была ничто по сравнению с остальным. Во-первых, этот «Робин» начисто забыл человеческий язык и лопотал что-то на непонятном тарабарском наречии, где на всю фразу приходилось два-три ясных слова. Он махал руками, что твой аист крыльями. А уж как он пил… Как он пил!!! Кубок за кубком он пил драгоценное бордоское так, словно это была вода. Даже не икая, не рыгая и не отдуваясь! Пречистая Дева Мария, тут дело нечистое…
   Но тут мне стало не до удивления, потому что Альгейда наконец разглядела причину поднявшегося на поляне шума и бросилась к своему «замечательному» Робину со всех ног и повисла у него на шее. Она шепчет ему на ухо, как она любит его, как не верила в его смерть, как ждала его… Ну хорошо же, Робин Хэб! Еще посмотрим, надолго ли ты воскрес!..
   Следующее утро выдалось нелегкое – гуляли мы знатно. Хэб велел выкатить даже те бочки, которые мы собирались продать знакомому купцу – Исааку из Йорка. Ах, Альгейда, милая Альгейда… За что ты так со мной, рыжая красотка?.. Ушла со своим Робином и всю ночь была с ним. Будь ты проклят, Робин Хэб! Будь прокляты все эти взвизги, крики и стоны страсти, что я был принужден слушать до тех пор, пока вино и эта… как ее?.. девка из Сайлса, пришедшая к нам со своими родичами, не заставили меня забыться в тяжелом сне.
   Да, это ревность. Да, все возненавидят меня, но сегодня все должно свершиться! Раз и навсегда! Меч мой всегда при мне. Я встал и пошел искать этого выродка. И нашел…
   Его отец уже начинал отчитывать своего отпрыска! А тот, вместо того чтобы высказать своему отцу, что тот старый козел, похотливый хряк и пустоголовое ничтожество, даже не сопротивляется! Так, лопочет что-то на своем непонятном наречии, но не зло, а… примирительно?! Это Робин-то – примирительно?!! Да не может быть… Да это не он!!!
   Хэб, должно быть, тоже что-то заподозрил. А потому и решил проверить Робина стрельбой из лука. У нас лучше Робина луком владеет только Билль Статли, но и молодой Хэб лучник был хоть куда! Не уступал валлийским наемникам. И вот теперь испытание…
   А Робер-то и рад. Как?!! Еще и плюется?! Лук, видите ли, ему не нравится. Что?! Ты это мне?! Святой Климент, дай мне вынести это оскорбление, а не броситься на него прямо здесь! Послать меня за своими грязными вещами, будто какого-то раба или виллана?!! Да я…
   Стоп! А почему ты не оскорбил меня? Почему не назвал «саксонским щенком норманнских псов»? И обратился ко мне, пусть на своем, никому не понятном языке, но нормально, а не как обычно: «Эй ты, благородный козел!»
   Господь моя крепость! Святая Катарина! Спаси меня, раба божьего!..
   Дьявол! Нет. Колдун! Только черный колдун, слуга духов холмов и прочих фэйри, мог договориться с дьяволом не только о жизни, но и подарке! Это что за?.. Что это, господи?.. Уродливая коряга с дырами… это – лук? Это – не лук! Это чертов лук!..
   Царю небесный! Вы гляньте! Попал. Да не один раз, а три! Бьюсь об заклад: никто ни в Мерсии, ни в Нортумбрии… да что там – в Нортумбрии! В целом свете никто не сможет так точно и так быстро вогнать три стрелы! Ни за что и никогда!!!
   Хэба увиденное даже не смутило. Он продолжил игру. Теперь и с яблоком на голове. Иногда Робин рисковал стрелять в яблоко, лежащее на голове родного отца. В последний момент старый Хэб, повинуясь знаку молодого, резко нагибался, и стрела пронзала яблоко, летящее к земле. Иногда. Но тут… Робин, явно рисуясь, закрыл глаза и всадил стрелу в яблоко, лежащее на голове своего отца, вслепую! Тот даже пригнуться не успел…
   Я все понял, сволочь, черная душонка! Ты так испугался встречи с создателем и расплаты за свои грехи, что продал душу дьяволу! Твой лук из ребра самого Люцифера, и теперь ты получил еще и признание банды, которого и без того было в избытке. И, конечно же, мою Альгейду! А вот не отдам! Никогда не отдам!
   Собака! Как же тебе не попасть, если тебе сам черт в глаз залез и куда метить показывает. Собака. Опять пьянка? Ну ладно. Если вино еще есть, то можно и повторить. Что ты там орешь, Хэб? Что это твой сын? Ты глаза, что ли, потерял?! Конечно, это твой сын! Только теперь еще и сын дьявола! Сукин сын!..
   Несколько следующих дней прошли как-то странно. Сколько раз мы с Робином пересекались глазами, сколько раз я заступал ему дорогу, но он всегда смотрел на меня, как… как на своего! Ни капли презрения! Ни намека на вызов! Ни малейшей обиды! Даже рука не поднимается убить его. Будто и не он совсем. Повадки другие. Он даже ходить стал иначе. Раньше он ходил по поляне и по лесу так, словно все должны уступать ему дорогу, а теперь… Теперь он ходит, словно насторожившийся волк. Будто все время охотится. А с Альгейдой… Раньше, бывало, он и покрикивал на нее, и тумака мог дать. А сейчас… Сейчас он с ней нежен и заботлив, точно он – не он, а ее родная мать! Не-ет, тут дело нечисто…
   Хэб вновь пошел на вылазку. Ну конечно. Вино кончилось, можно и побегать. Взял с собой Робина, Статли и еще десяток. А меня оставил на поляне. Сказал, что нельзя оставить лагерь без пригляда хоть одного хорошего воина. Решил лестью скрыть свою тревогу за исход нашей возможной стычки со своим «сыночком». Бедный Хэб! Ему ведь даже не объяснишь, кого он пригрел на своей груди…
   – …Альгейда, можно поговорить с тобой?
   Она обернулась, посмотрела мне в глаза. И в ее взгляде я не увидел не то что любви, а даже того сострадания, которое видел раньше!
   – Что тебе, Энгельрик?
   Какая же она все-таки у меня красивая! Как прекрасны ее губы, как стройны ноги, как соблазнительно выглядывает из выреза грудь… но… что это у нее в ложбинке меж грудей?! Нет!..
   – Ты зачем взяла его кольцо? Это знак дьявола, это – его печать! Брось его! Скорее!
   – Нет! – Альгейда чуть не плачет. – Когда за ним придет дьявол, я оденусь в его одежду и покажу кольцо. Тогда он заберет меня, а Робин будет жить. Я живу только для него! Уйди! Оставь меня, не прикасайся ко мне!
   Вот так вот. Всего несколько фраз, и я понял, что она уже не будет меня любить, пока на моем пути есть этот мерзкий червяк. Все решится завтра. Завтра!..
   …Кто смеет меня так рано будить? Чего? Какая тренировка! Прочь! Не сметь!..
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента