Оруэлл Джордж. Ферма животных

   Осенью, ценой огромных изнурительных усилий животные, не прекращая уборки урожая, довели до успешного окончания строительство мельницы. Оставалось еще установить машины (Уимпер вел переговоры об их приобретении). Но здание было построено. Вопреки всем трудностям, несмотря на примитивные орудия, случайные неудачи, предательство Снежка, работа была закончена день в день. Утомленные до предела, но гордые, животные все ходили вокруг своего шедевра, казавшегося им еще более прекрасным, чем первый вариант постройки. К тому же и стены были вдвое толще. Теперь разве что взрывчатка могла их разрушить. Когда же они вспомнили о том, как трудились, какие препятствия преодолели, когда думали об огромных изменениях, которые войдут в их жизнь после того, как крылья мельницы завертят валы динамомашины, - они забывали об усталости и галопом носились вокруг мельницы, крича от восторга. Сам Наполеон, сопровождаемый своими собаками и петухом, прибыл проинспектировать законченную работу. Он лично поздравил животных и объявил, что мельница будет носить имя Наполеона.
   Спустя два дня животные собрались в амбар на специальное совещание. Все онемели от удивления, когда Наполеон объявил, что лес продан Фредерику. Завтра придут подводы и начнут вывозку. В течение всей предполагаемой дружбы с Пилкингтоном Наполеон на самом деле был в тайном сговоре с Фредериком. Теперь все связи с Фоксвудом были прерваны. Пилкингтону послали оскорбительный меморандум. И голуби получили задание избегать ферму Пинчфилда и изменить лозунг - вместо "Смерть Фредерику!" - "Смерть Пилкингтону!" Наполеон заверил всех, что слухи о готовящемся нападении на ферму не соответствуют действительности, а жестокость Фредерика по отношению к его животным сильно преувеличена. По-видимому, эти слухи распускал Снежок и его агенты. Кроме того, оказалось, что Снежок не только не прячется в Пинчфилде, а живет он в Фоксвуде, где его уже много лет содержит в роскоши Пилкингтон.
   Хитрость Наполеона привела свиней в восторг. Благодаря его притворной дружбе с Пилкингтоном, Фредерику пришлось поднять цену на лес в полтора раза. Пискун отметил, что несравненная мудрость Наполеона видна еще и в том, что он не доверяет никому, и Фредерику в том числе. Фредерик хотел заплатить за лес какой-то штукой под названием "чек" попросту листком бумаги, на котором пишут обещания заплатить деньги. Но Наполеона не проведешь! Он потребовал все деньги в хрустящих банкнотах, и они будут вручены прежде, чем вывезут лес. Денег, которые уплатит Фредерик, должно будет хватить на машины для мельницы.
   Между тем вывоз леса шел чрезвычайно быстро. Когда весь лес был вывезен, в амбаре был проведен специальный митинг, чтобы животные смогли осмотреть банкноты Фредерика. Удовлетворенно улыбаясь, Наполеон при обеих своих медалях возлежал на высоком соломенном ложе. Рядом с ним на фарфоровом блюдце лежала аккуратная стопка денег. Все продефилировали перед Вождем, и каждый вдоволь насмотрелся на деньги. А когда Боксер слегка наклонил голову и принюхался к ним, от его дыхания полупрозрачные белые бумажки зашевелились.
   Три дня спустя начался страшный кавардак. Уимпер, смертельно бледный, примчался на велосипеде, бросил его во дворе и кинулся прямо в дом. В следующую минуту прерывающийся от ярости рев раздался в апартаментах Наполеона. Банкноты оказали фальшивыми! Фредерик получил лес даром!
   Наполеон немедленно созвал всех и проревел смертный приговор Фредерику. Он объявил, что как только Фредерик будет схвачен, его сварят заживо. Тут же он предупредил всех, что после такого предательства следует ожидать самого худшего. Давно готовящееся нападение Фредерика может начаться в любой момент. На подступах к ферме разместили часовых. Кроме того, четыре голубя были посланы в Фоксвуд с примирительным посланием, следствием которого, как надеялся Вождь, может быть восстановление добрых отношений с Пилкингтоном.
   Нападение совершилось на следующее же утро. Животные завтракали, когда примчались вестовые с вестью о том, что Фредерик и его единомышленники уже миновали тяжелые ворота. Животные решительно выступили навстречу, но легкая победа, вроде той, что была одержана в Битве при Коровнике, не далась им. Людей было пятнадцать, половина из них с ружьями, которые они пустили в ход, как только расстояние сократилось до пятидесяти метров. Животные не смогли противостоять грому выстрелов и укусам дроби, несмотря на усилия Наполеона и Боксера, и были отброшены. Многие были ранены. Они укрылись в строениях фермы и осторожно выглядывали сквозь щели. Все большое пастбище было в руках врага. Холм тоже. На минуту даже Наполеон, казалось, растерялся. Он шагал взад-вперед, лишь хвостик его дергался, выдавая напряженную работу мысли. Опасливые взгляды то и дело обращались в сторону Фоксвуда. Если Пилкингтон и его люди решат помочь им, то дело может закончиться победой. Но тут вернулись голуби, посланные ранее. Один из них нес в клюве кусок бумаги с ответом Пилкингтона. Там было четыре слова: "Так вам и надо".
   Между тем Фредерик и его люди остановились у мельницы. Среди животных, наблюдавших за ними, прошел горестный вопль. Двое людей достали лом и кирку. По-видимому, они собирались ломать мельницу.
   - Не выйдет! - вскричал Наполеон. - Мы выстроили толстые стены. Им не сломать их в неделю. Спокойно, товарищи!
   Бенджамин, внимательно наблюдавший за действиями людей, увидел, что они выдалбливают дыру в основании мельницы. И медленно, как будто даже с удовлетворенным видом, Бенджамин покачал головой.
   - Я так и думал, - сказал он. - Не видите вы разве, что они делают? Сейчас они заложат взрывчатый порошок в эту дыру.
   Животные в ужасе притаились. Теперь уже невозможно было выйти из укрытия. Через несколько минут люди побежали куда-то. Затем грохнул оглушительный взрыв. Голуби взметнулись в воздух, а все животные, кроме Наполеона, попадали на землю и плотно прижались к ней. Когда они снова поднялись, на месте, где раньше стояла мельница, висело громадное облако черного дыма. Ветерок медленно отдувал его в сторону. Мельницы больше не существовало.
   И тогда храбрость вернулась к животным. Страх и отчаяние, только что владевшие ими, потонули в волне ярости, вызванной этим ужасным преступлением. Раздался яростный призыв к отмщению, и, не дожидаясь приказа, животные всей толпой бросились прямо на врага. На этот раз их не остановила градом посыпавшаяся жестокая дробь. Сражение было яростным и упорным. Люди стреляли снова и снова. А когда животные приблизились вплотную, били их палками и коваными сапогами. Корова, три овцы и два гуся пали убитыми. Почти все остальные были ранены. Даже у Наполеона, направлявшего бой из тыла, дробинкой отбило кончик хвоста. Но и люди терпели урон. Трое лежало, головы их были проломлены ударами копыт Боксера, одному корова ударила в живот рогами, с другого Бесси и Блюбелл почти сорвали штаны. А когда собственные псы Наполеона, которым он приказал обойти врага под прикрытием изгороди, внезапно выскочили во фланг противнику с яростным лаем, людей охватила паника. Они увидели, что налицо опасность окружения. Фредерик приказал отступить, пока возможно, и в следующий момент трусливый враг бежал. Животные гнали людей до самого края поля и напутствовали последними ударами, когда враги продирались сквозь изгородь на волю.
   Победа досталась дорогой ценой. Усталые, окровавленные животные побрели назад, к ферме. Слезы выступили у некоторых при виде мертвых товарищей, распростертых на траве. В скорбном молчании постояли они у места, где была мельница. Ее больше не было - на этом месте не осталось почти никаких следов их труда. Даже фундамент был частично разрушен. И в этот раз им не удалось при восстановлении использовать упавшие камни - силой взрыва камни разбросало на десятки метров во все стороны. Мельницы как будто и не бывало.
   Когда они приблизились к ферме, Пискун, пропадавший неизвестно где, пока шло сражение, вышел им навстречу. Он подошел, подпрыгивая, удовлетворенно помахивая хвостом. Со стороны построек до животных доносились торжественные размеренные звуки канонады.
   - Зачем палят из ружья? - спросил Боксер.
   - Чтобы отпраздновать нашу победу! - вскричал Пискун.
   - Какую победу? - спросил Боксер. Колени его кровоточили, он потерял подкову и разбил копыто, а в задней ноге у него сидела дюжина дробинок.
   - Какую победу, товарищи? Разве мы не изгнали врага с нашей земли, священной земли "Фермы Животных"?
   - Но они разрушили нашу мельницу! А мы трудились два года, чтобы построить ее.
   - Ну и что же? Мы построим другую мельницу. Мы построим шесть мельниц, если потребуется. Вы недооцениваете, товарищи, величие победы, одержанной нами. Та самая земля, на которой мы сейчас стоим, находилась в руках врага. А теперь, благодаря полководческому гению товарища Наполеона, мы отвоевали ее обратно до последней пяди!
   - Выходит, мы отвоевали то, что у нас и раньше было, сказал Боксер.
   - В этом - наша победа, - сказал Пискун.
   Наконец животные приковыляли ко двору. Боль от дроби, засевшей у Боксера в ноге, все усиливалась. Ему виделся впереди тяжкий труд по восстановлению полностью разрушенной мельницы, и мысленно он собирался с силами. Не в первый раз подумалось ему, что одиннадцать лет - не молодость, и, наверное, мощные мышцы его - уже не те, что были раньше.
   Но вот животные увидели развевающийся зеленый флаг, услышали вблизи буханье ружья - оно выпалило семь раз подряд. Услышали речь Наполеона, в которой он высоко оценил их поведение в бою. И поняли, что ведь и правда одержали большую победу.
   Животным, павшим в бою, были устроены торжественные похороны. Боксер и Люцерна тянули повозку, служившую лафетом. Во главе процессии шел сам Наполеон. На празднование было выделено два полных дня. Звучали песни и речи, новые ружейные салюты, и каждому животному было преподнесено по яблочку, каждой птице - по три унции кукурузы, каждой собаке - по три галеты. Объявили, что сражение будет носить имя Битвы при Мельнице, и что Наполеон учредил новый орден - "Зеленое знамя", которым и наградил самого себя.
   Среди общего ликования несчастная история с лесом и банкнотами была забыта.
   Несколько дней спустя свиньи нашли в погребах жилого дома ящик, полный отлично закупоренных бутылок виски. Прежде о его существовании никому не было известно. В этот вечер из дома неслись звуки громового пения, в том числе, ко всеобщему изумлению, был слышен мотив "Звери Англии". Примерно в половине девятого животные видели, как из дома через заднюю дверь выскочил Наполеон в старом котелке Джонса, быстро обежал двор и снова исчез внутри дома.
   Но утром в доме царило тяжкое молчание. Казалось, там не шевелилась ни одна свинья. Было уже почти девять часов, когда во дворе появился Пискун. Шел он медленно, рассеянно, глазки его потухли, хвостик вяло свисал - у него был совершенно больной вид... Он созвал животных и объявил ужасную новость - товарищ Наполеон при смерти.
   Горестный крик исторгли животные. Принесли солому, постелили у дверей дома. Все ходили на цыпочках. Со слезами на глазах спрашивали друг у друга, что с ними будет, если не станет Вождя.
   Прошел слух, что Снежку удалось все же подсыпать яду в пищу Наполеона. В одиннадцать часов вышел Пискун и сделал новое объявление. В качестве своего последнего прижизненного благодеяния Наполеон велел издать Указ, карающий смертной казнью каждого, кто употребляет алкоголь.
   К вечеру Наполеону как будто стало лучше, а на следующее утро Пискун сообщил, что Вождь выздоравливает. Вечером он уже смог приступить к своим обязанностям, а на следующий день поручил Уимперу приобрести несколько руководств по пиво- и самогоноварению. Спустя неделю Наполеон приказал, чтобы вспахали лужок за садом, который предполагалось некогда отвести под пастбище для престарелых. В качестве причины называли истощение почвы, но вскоре стало известно, что Наполеон намерен выращивать там ячмень.
   Примерно в это же время случилось странное происшествие, смысл которого в то время остался для многих совершенно темным. Однажды ночью, часов около двенадцати, во дворе раздался страшный треск, и затем - глухой удар. Все животные выбежали из своих стойл. Светила полная луна. У подножья стены большого амбара, той, где были начертаны Семь Заповедей, лежала сломанная лестница. Рядом копошился на земле полуоглушенный Пискун.
   Возле него валялись фонарь, кисть и горшок, из которого вытекала белая краска. Собаки немедленно окружили Пискуна и, как только он обрел способность ходить, эскортировали его в дом. Никто из животных, казалось, не имел ни малейшего понятия о том, что все это значило. Исключение составлял старый Бенджамин, который медленно, с понимающим видом покачал головой, но сказать ничего не захотел.
   А несколькими днями позднее Мюриэль, перечитывая Семь Заповедей, обратила внимание на то, что еще одна из них помнилась ей не совсем так. Ей казалось, что в Пятой Заповеди было сказано: "Ни одно животное да не вкусит алкоголя", но там обнаружились еще два слова, о которых она, наверное, позабыла. Заповедь гласила: "НИ ОДНО ЖИВОТНОЕ ДА НЕ ВКУСИТ АЛКОГОЛЯ ЫВ ИЗБЫТКЕЭ".
   Глава 9
   Разбитое копыто зажило у Боксера не скоро. А восстановление разрушенной мельницы началось на другой день после того, как кончили праздновать победу. Боксер отказался воздерживаться от участия в работах даже на один день и считал делом чести для себя скрывать свои страдания. Лишь Люцерне он признавался по вечерам, что копыто сильно его беспокоит. Люцерна лечила его компрессом из трав, которые приготовляла, пережевывая нужные ингредиенты. Она и Бенджамин уговаривали его работать не так напряженно. "И у лошади легкие не вечны", - говорила она. Но Боксер не желал их слушать. Он говорил, что у него осталась лишь одна мечта: увидеть, как строительство мельницы развернется по-настоящему прежде, чем он достигнет пенсионного возраста.
   В самом начале, когда впервые были сформулированы законы о старости, пенсионный возраст для лошадей и свиней считался 12 лет отроду, для коров - 14 лет, собак - 9, овец - 7, а для кур и гусей - 5 лет. Были установлены большие пенсии по старости. До сих пор никто из животных не уходил на пенсию. Но в последнее время этот вопрос обсуждался все чаще и чаще. Теперь, когда лужок за садом был отдан под ячмень, поговаривали, что для престарелых животных будет специально отгорожена часть большого пастбища. Говорили, что для лошади ежедневный пенсионный рацион составит пять фунтов зерна, а зимой - пятнадцать фунтов сена, да еще морковь, может быть, яблоки по праздникам. В конце будущего лета Боксеру и должно было исполниться двенадцать лет.
   А между тем жизнь была тяжелой. Зима выдалась такая, как и в прошлом году, - морозная. Пищи было даже еще меньше. Снова уменьшили рацион всем, кроме свиней и собак. "Полная уравниловка в количестве пищи и в качестве была бы противна принципам Анимализма", - как объяснил Пискун. Ему без труда удалось доказать животным, что видимый недостаток пищи не был реальным явлением. Правда, в настоящее время пришлось провести упорядочение рациона (Пискун никогда не называл это "уменьшением", но всегда "упорядочением"), но в сравнении с временами Джонса отмечалось громадное улучшение. Пронзительной скороговоркой он зачитывал цифры, подробно показывая, что овса, сена, свеклы у них теперь больше, чем при Джонсе, что работали они меньше, что вода теперь лучше, а жизнь дольше, и большее число младенцев остается в живых, что в стойлах больше соломы и меньше блох. Животные верили каждому слову. По правде сказать, Джонс и все, что с ним было связано, почти совсем исчезло из их памяти. Они знали, что жизнь сейчас трудная и неласковая, им часто приходится мерзнуть и голодать, а работают они все то время, что не спят. Но в прежние времена все, несомненно, было еще хуже. Они были рады поверить этому. Кроме того, не было сомнения в том, что прежде они были рабами, а теперь свободны, и на главное это различие Пискун указывал неустанно. Голодных ртов стало много больше, чем раньше. Осенью опоросились все четыре свиноматки, принеся тридцать одного поросенка. Молодые были все разномастные, но так как Наполеон был единственный хряк на ферме, нетрудно было догадаться, чье это потомство. Было объявлено, что позднее, когда можно будет приобрести лес и кирпич, возле огорода за домом будет построена школа. Пока же поросят обучал сам Наполеон на кухне. Прогуливаясь с поросятами на огороде, не поощряли общение с прочим молодняком. Примерно в это время было введено правило: если какое-нибудь животное встретит на тропинке свинью, это животное должно сойти со своего пути. Кроме того, все свиньи, независимо от ранга, получили право по праздникам носить на хвостике зеленую ленту.
   Хозяйственный год был для фермы довольно удачным, но денег все же не хватало. Нужно было приобрести кирпич, песок и цемент для школы, оставалась необходимость откладывать деньги для мельничного оборудования. Нужны были: керосин для ламп, свечи в дом, сахар к столу Наполеона (другим свиньям он сахар запрещал из-за того, что от этого они жиреют) и разные обиходные предметы - инструменты, проволока, шпагат, железо, собачьи галеты. Продали стог сена и часть урожая картофеля, а поставки яиц увеличились до 600 штук в неделю, так что выводков цыплят едва хватало, чтобы поддерживать число кур на прежнем уровне. После декабрьского уменьшения рациона последовало новое, февральское. Фонари в стойлах были отменены в целях экономии керосина. Впрочем, свиньи чувствовали себя неплохо, даже, казалось, прибавляли в весе. Однажды вечером густой чудесный запах, никогда раньше не слыханный на ферме, донесся из маленькой пивоварни, стоявшей при Джонсе без дела. Кто-то определил, что это запах запаренного ячменного зерна. Животные жадно вдыхали воздух, надеясь, что он означает теплую похлебку на ужин. Но ничего подобного не оказалось, а в следующее воскресенье было объявлено, что ячмень поступает в распоряжение свиней. Все поле за селом уже было засеяно ячменем. Вскоре просочились сведения о том, что отныне каждая свинья получает пинту ячменного пива в день, а Наполеон - целых полгаллона, причем пиво подается ему в фарфоровой супнице.
   Да, жизнь, конечно, стала труднее, но зато и наряднее, чем раньше - больше стало песен, речей, шествий. По приказу Наполеона каждую неделю проводились стихийные Демонстрации праздники в честь борьбы и побед Фермы Животных. В назначенное время животные прекращали работу и маршировали в пределах фермы военизированной колонной - свиньи впереди, за ними лошади, потом коровы, овцы, птица. Собаки шли на флангах, а впереди всех - черный петух Наполеона. Боксер и Люцерна несли зеленое знамя с изображением копыта и рога и с надписью "Да здравствует товарищ Наполеон!" После декламировали стихи, сложенные в честь Наполеона, затем Пискун произносил речь, оповещая всех о последних достижениях в производстве продуктов питания, иногда палили из ружья. Овцы были величайшими поклонниками Стихийных Демонстраций, и если кто-нибудь выражал недовольство (а это иногда случалось, если ни свиней, ни собак поблизости не было) тем, что теряют зря время, да еще мерзнут без толку, они немедленно затыкали ему рот громовым "Четыре ноги хорошо, две - плохо". В общем, животные скорее радовались этим праздникам. Им было приятно еще раз услышать, что в конце концов они сами себе господа и работают для своего собственного блага. И в песнях, в маршировке, в речах Пискуна, в громе ружья, в крике петуха, колыхании флага легче было забыть хоть на минуту о пустом желудке...
   В апреле Ферма Животных была объявлена республикой, так что потребовался выбор президента. Был выдвинут лишь один кандидат - Наполеон, который и был избран единогласно. В тот же день животным сообщили, что найдены новые документы, раскрывающие новые подробности связи Снежка с Джонсом. Оказалось, что, в противоположность представлению, давно сложившемуся у животных, Снежок не просто пытался вести пораженческую тактику в Битве у Коровника, но попросту сражался на стороне Джонса. Собственно, он был истинным руководителем войска человеческих существ и атаковал животных с криком "Да здравствует человечество!" А раны на спине Снежка, еще помнившиеся кое-кому из животных, были нанесены зубами самого Наполеона.
   В середине лета на ферме внезапно появился ворон Мозес, отсутствовавший несколько лет. Он совершенно не изменился все еще бездельничал и вел все те же разговоры о Леденцовой Горе. Усевшись на пень, он хлопал своими черными крыльями и часами толковал с каждым, кто соглашался его слушать. "Там, наверху, товарищи, - начинал он торжественно, указывая на небо своим большим клювом, - там, наверху, сразу вон за той черной тучей лежит Леденцовая Гора - счастливая страна вечного отдохновения, где все мы, бедные скоты, навек освободимся от наших трудов". Мозес даже утверждал, что однажды летал туда и видел вечнозеленые поля, покрытые клевером и льном, вокруг которых росли на изгородях хрустящие корочки и колотый сахар. Многие верили ему. Они рассуждали так: нынешняя жизнь полна голода и тяжкого труда, - разве не будет справедливо, если где-то существует лучший мир? Очень трудно было определить отношение к Мозесу со стороны свиней. Они презрительно называли его рассказы о Леденцовой Горе враньем, но не запрещали оставаться на Ферме и получать, не работая, свой стаканчик пива в день.
   С тех пор, как зажило копыто, Боксер работал больше, чем обычно. Вообще-то все животные трудились, как каторжные. Кроме обычных сельскохозяйственных работ нужно было еще восстанавливать мельницу и строить школу для поросят. Работать от восхода до заката при скудных рационах было трудно, но Боксер ни разу ни дрогнул. Ни словом, ни делом не показал он ни малейшей слабости, как будто его сила была неистощима. Лишь внешне он слегка изменился - шкура утратила блеск, бока казались запавшими. Кое-кто говорил: "Появится весенняя трава, и Боксер поправится", но весна пришла, а Боксеру не становилось лучше. Иногда на склоне карьера, когда Боксер весь напрягался, удерживая огромный валун, казалось, что весу камня противостоит не мышечная сила, а чистая воля коня. В такие минуты губы его шевелились, рождая слова "Буду работать больше" - но голоса не было. Люцерна и Бенджамин снова и снова предупреждали его о том, что надо позаботиться и о своем здоровье, но Боксер не обращал на все предупреждения ни малейшего внимания. Приблизился день, когда ему должно было исполниться двенадцать лет. Боксеру было безразлично, что произойдет с ним потом, лишь бы успеть до пенсии натаскать для мельницы достаточную груду камней.
   Однажды поздним вечером пронесся слух, что с Боксером плохо. Знали, что ушел он один, чтобы оттащить повозку камней. Слух оказался верным. Через несколько минут примчались два голубя с криком: "Боксер упал! Он лежит на боку и не может подняться!" Чуть ли не половина всех животных бросилась к холму, где стояла мельница. Боксер лежал между оглоблями повозки, вытянув шею, но не в состоянии поднять даже головы. Глаза его затуманились, бока блестели от пота. Тонкая струйка крови текла их угла рта. Люцерна упала возле него на колени.
   - Боксер! - крикнула она. - Скажи, что с тобой?
   - Дышать больно, - слабым голосом сказал Боксер, - но это неважно. Я думаю, вы сможете закончить мельницу без меня. Уже набрался хороший запас камня. Все равно мне осталось работать только один месяц. Правду сказать, я предвкушал, как пойду на пенсию. Вот Бенджамин тоже стареет, я и думал, что нас отпустят на пенсию вместе, и он будет со мной.
   - Мы должны сразу же обеспечить ему помощь, - сказала Люцерна. - Сбегайте к Пискуну, скажите ему, что произошло.
   Все тотчас помчались назад, к дому, чтобы передать новость Пискуну. Остались лишь Люцерна и Бенджамин, который лег рядом с Боксером и своим длинным хвостом стал отгонять от него мух. Через четверть часа появился Пискун, весь сочувствие и забота. Он сказал, что товарищ Наполеон глубочайше огорчен известием об этом несчастье, случившимся с одним из самых преданных тружеников Фермы, и что он уже договорился о госпитализации Боксера в лучшей больнице Уиллингдона. При это известии животным стало не по себе. Кроме Молли и Снежка, ни одно животное никогда не покидало Ферму, и не хотелось думать, что их товарищ попадет в руки человеческих существ. Но Пискун легко убедил их в том, что хирург-ветеринар в Уиллингдоне будет лечить Боксера лучше, чем это возможно на Ферме. Полчаса спустя, когда Боксер пришел в себя, его с трудом подняли на ноги и помогли добраться до стойла, где Люцерна и Бенджамин приготовили добрую постель из соломы.
   Два дня отлеживался Боксер у себя на конюшне. Свиньи прислали ему большую бутылку лекарства, которую они обнаружили в аптечке, и Люцерна давала ему лекарство два раза в день после еды. По вечерам она лежала вместе с ним, развлекая его разговорами, а Бенджамин отгонял от него мух. Боксер утверждал, что не жалеет о случившемся. Если он вполне поправится, то сумеет прожить еще года три, и он предвкушал дни, которые будет мирно проводить в уголке большого пастбища. У него впервые появится время, чтобы учиться и духовно расти. Боксер решил, что остаток своих дней он посвятит изучению остальных букв алфавита.
   Но Люцерна и Бенджамин могли проводить с ним лишь нерабочие часы, а фургон приехал за ним в середине дня. Все животные были на прополке свеклы, работая под присмотром свиньи, и вдруг с удивлением увидели Бенджамина, который мчался галопом со стороны строений, крича изо всех сил. Впервые видели они Бенджамина возбужденным, в первый раз видели, как он скачет галопом. "Быстрей! Быстрей! - кричал он. - Они увозят Боксера!" Не ожидая разрешения свиньи, животные бросили работу и помчались к строениям. И действительно, во дворе стоял крытый фургон, запряженный парой, бока фургона были покрыты надписями, а на козлах сидел подлого вида человек в круглом котелке.