Страница:
----------------------------------------------------------------------------
Joost Van Den Vondel
Treurspelen
Йост Ван Ден Вондел
Трагедии
Издание подготовили: Е. Витковский, В. Ошис, Ю. Шичалин
Серия "Литературные памятники"
М., "Наука", 1988
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
"Фондель, славный голландский
стихотворец, или Виргилий тамошний, трагик
хороший. Жил в 17 веке. Умер 5 дня февраля, в
1679 году, на 92 века своего".
(Сумароков А. П. Примечание на
употребленные в сих эпистолах стихотворцев
имена. 1747).
17 ноября 1587 г. в Кельне в семье антверпенского шляпника Йоста ван
ден Вондела, бежавшего от религиозных преследований из родного города на
Шельде, и его землячки Сары Кранен родился Йост ван ден Вондел, имя которого
вот уже три столетия упоминается в числе первых, как только речь заходит о
вкладе современных Нидерландов в общеевропейскую культуру. "Современными
Нидерландами" мы называем эту страну в отличие от "Нидерландов
исторических", существовавших до буржуазной революции последней трети XVI в.
и включавших территорию нынешних Нидерландов, Бельгии, Люксембурга и
Северной Франции. Само это государство возникло, таким образом, незадолго до
рождения поэта и конституировалось в январе 1579 г., когда семь северных
провинций образовали Республику Соединенных провинций, во главе которой
встал национальный герой Вильгельм Оранский. В 1581 г. новое буржуазное
государство окончательно сбросило с себя оковы феодального испанского ига, и
рассеявшиеся по всей Европе беженцы стали понемногу возвращаться на родину.
Перебирались на Север и выходцы из южных провинций, обреченных еще на многие
десятилетия оставаться под испанской короной. В 1597 г., когда
Йосту-младшему шел десятый год, его семья переехала в Амстердам, где
родители открыли на торговой улочке Вармусстраат магазин шелковых тканей и
чулок в доме с девизом "Справедливость и верность". После смерти мужа (1608)
вдова Сара Вондел вела торговлю одна, а в 1613 г. передала "дело" в руки
Йоста и его молодой жены, как и он сам, уроженки Кельна Майкен (Марии) Де
Волф, с которой Вондел обвенчался в 1610 г. С Амстердамом связана вся
жизненная судьба Вондела и его многочисленного рода (он был вторым из семи
детей Йоста-старшего и Сары, в его собственной семье родилось пятеро детей,
двое умерли сразу после рождения).
Но прославил свой город не малоудачливый негоциант средней руки Й. ван
Вондел. Еще мальчиком, посещая известную в Амстердаме школу математика
Виллема Бартьенса, дружившего с музами, он начал сочинять стихи, испытал
воздействие поэта-художника Карела ван Мандера и филолога-эразмиста Хендрика
Спигела. В 1606 г. его принимают в камеру риторов "Белая лаванда", которую
еще называли "брабантской". В ней объединились художники, поэты, музыканты,
переселившиеся с юга. Южан в Голландии долго недолюбливали, и они держались
обособленно. Комедия Гербранда Бредеро "Испанец из Брабанта" (1617 г.) дает
почувствовать тогдашнее неприветливое отношение голландцев к тем, кого позже
стали называть фламандцами. В кругу редерейкеров (риторов) Воздел создает
свои первые поэтические произведения, там же ставится его "трагикомедия"
"Пасха" (1610), еще находящаяся на полпути между лирикой и драмой. С
Амстердамом связана и вся творческая судьба самого выдающегося
нидерландского писателя нового времени.
Значение и важность творчества Вондела трудно оценить чересчур высоко
даже в европейских масштабах. Едва ли возможно представить себе европейское
барокко, например, без Мильтона и Грифиуса; между тем, не будь написаны
Вонделом "Люцифер" и "Самсон", кто знает, какими появились бы на свет
хрестоматийные шедевры Мильтона "Потерянный рай" и "Самсон-борец". В
"Потерянном рае" и "Возвращенном рае" находят также много параллельных мест
с трагедией "Адам в изгнании", с поэмами "Иоанн Креститель" и "Размышления о
боге и о религии". Проблема влияния Вондела на Мильтона изучается уже более
ста лет {Edmundson G. Milton and Vondel: a Curiosity of Literature. L., 1974
(факсимильное переиздание; книга опубликована в 1885 г.); Muller A. Cher
Miltons Abhangigkeit von Vondel. В., 1891; Moolhutzen J. J. Vondel's Lucifer
en Milton's Verloren Paradijs. 's Gravenhage, 1895.}, и дебаты еще не
кончились; помимо текстологических аргументов важным доводом в них служит
тот доказанный факт, что великий англичанин владел нидерландским языком. Нет
недостатка и в исследованиях по проблеме "Вондел - Грифиус" {Haerten H.
Vondel und der deutsche Barock. Nijmegen, 1934.}.
Иному литератору одного этого вполне хватило бы для бессмертия. Между
тем в истории вонделоведения это всего лишь факт - важный, интересный, но
эпизодический. Только сохранившееся наследие Вондела включает 24
оригинальных драмы на библейские, мифологические, исторические сюжеты,
восемь драм "переводных" - из Сенеки, Софокла, Еврипида, а также из Гуго
Греция. Входит в него большая, почти в четыре тысячи строк александрийского
стиха, поэма "Иоанн Креститель"; оды, сатиры, сонеты, эпитафии; наконец,
выполненные классическими александринами переводы "Метаморфоз" Овидия,
"Энеиды" Вергилия и многое другое. Первое полное собрание сочинений Вондела
в 12 томах увидело свет в 1855-1869 гг. Его переиздание, предпринятое в
1888-1895 гг. после трехсотлетнего юбилея со дня рождения Вондела, едва
уместилось в 30 томов. Следующим этапом был "однотомный" Вондел,
подготовленный к печати выдающимся нидерландским поэтом и литературоведом
Албертом Вервеем в 1937 г., к 350-летию со дня рождения национального
классика, - гигантский том, набранный мельчайшим шрифтом во много столбцов
на тонкой бумаге с учетом современной орфографии. В том же 1937 г. было
закончено растянувшееся на десять лет юбилейное десятитомное издание
Вондела, позже повторенное в дешевом семитомном варианте.
Нидерланды утратили к концу XVII в. значение "мировой державы". Еще и
по сей день не произошло там по-настоящему научного освоения огромного
наследия собственного "золотого" XVII в. Относительно полные собрания
сочинений других великих поэтов того же времени - Хофта, Хейгенса и даже
рано умершего Бредеро - выходили всего один-два раза; творчество же тех, кто
был рангом пониже, не собрано и не изучено в полном объеме до сих пор.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что исследований о Вонделе на
английском, французском, немецком и других европейских языках едва ли не
больше, чем на его родном. Как это ни удивительно, но подобная ситуация
сложилась и вокруг величайшего из голландских живописцев, Рембрандта.
Литература высокого европейского барокко начала раскрываться перед
читателем во всем своем блеске лишь в XX в., а ее изученность в целом и
сейчас еще оставляет желать лучшего. Вондела никогда не забывали ни на его
родине, ни за ее пределами, на подлинное его открытие для читателя -
впереди.
Нидерландская буржуазная революция, проходившая под знаменами
национально-освободительной борьбы и Реформации, привела к образованию
Республики Соединенных провинций. Страну, по имени ее крупнейшей провинции,
зачастую стали называть Голландией, а ее язык - голландским. Политический
раскол Нидерландов привел и к расколу культуры. На юге нидерландская
культура-и литература в первую очередь - пришла к быстрому угасанию,
писавшие там на нидерландском языке поэты (Юстус де Хардювейн, Михил де Сван
и др.) оставили едва ли более глубокий след, чем писавшие на том же языке в
Новом Амстердаме (нынешний Нью-Йорк) Якоб Стейндам или в Капской колонии на
мысе Доброй Надежды Арно ван Овербек. Зато на севере Голландия, первая
буржуазная республика Европы, вступила в свой апогей. Рост мануфактурной
промышленности, завоевание иноземных территорий, расширение торговых связей
- все это помогло Республике Соединенных провинций стать "... образцовой
капиталистической страной XVII столетия" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.
Т. 23. С. 761. 434}. В первой половине XVII в. Голландия обладала самым
крупным в Европе торговым, военным и фрахтовым флотом, "была более сильной,
чем Англия, великой колониальной державой" {Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т.
30. С. 46.}. Голландские корабли можно было встретить в портах всех стран
Европы, в том числе и Россия, в водах Индийского океана, у берегов Америки,
Африки, Дальнего Востока, Австралии (которую тогда называли Новой
Голландией); в самый канун XVII в. экспедиция Виллема Баренца первой
попыталась проложить Северный морской путь на Восток, но оборвалась
трагической зимовкой на Новой Земле.
Голландская буржуазия могла, без сомнения, гордиться своими успехами в
первоначальном накоплении и с полным основанием считать "золотым" этот
первый век своего безраздельного господства. Но она строила свое могущество
на разорении ремесленников и мелких торговцев, обезземеливании крестьян,
эксплуатации рабочих. "... Народные массы Голландии уже в 1648 году более
страдали от чрезмерного труда, были беднее и терпели гнет более жестокий,
чем народные массы всей остальной Европы" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд. Т. 23. С. 763.}.
"Золотой" XVII в. был также веком первых работных домов, женского и
детского труда, самой высокой в Европе стоимости жизни, народных восстаний,
первых пролетарских стачек.
Стихийное движение народных масс, не принося им самим облегчения,
нередко оказывалось в роли решающего фактора в борьбе господствующих классов
и политических группировок и использовалось ими в корыстных целях. С первых
же дней независимости в республике столкнулись интересы купеческой
олигархии, которая добивалась свободы торговли и автономии отдельных
провинций, и интересы промышленной буржуазии, стоявшей за централизованную
власть (ее поддерживали дворянство, духовенство, армия). Наряду с
республиканскими учреждениями типа Генеральных штатов осталась в силе
должность наместника, "статхаудера", которую после убийства Вильгельма
Молчальника в 1585 г. занял его младший брат, главнокомандующий голландской
армии Мауриц Оранский; в 1634 г. статхаудерство вообще было закреплено как
наследственное за домом Оранских.
В начале XVII в. политическая вражда провинциалистов и унитаристов
облеклась в форму религиозного конфликта, имя которому (но не начало) дала
полемика лейденских богословов Франса Гомара и Якоба Арминия о свободе воли
и божественном предопределении, о месте церкви в государстве. Однако своими
корнями спор уходил во времена давно минувшие. Чтобы понять его сущность,
нужно возвратиться в начало XVI в. - в самую гущу событий европейской
Реформации. В сентябре 1524 г. Эразм Роттердамский опубликовал свой трактат
"О свободе воли". Хотя Эразм расходился с Лютером по многим пунктам, для
полемики он выбрал именно то, что более всего отличало его гуманистический
взгляд от лютеровской трактовки человека. Согласно Лютеру, человек
вследствие грехопадения утратил самую способность к добру, и сил для
свободного усвоения благодати у него не осталось: даже мысли, возникающие в
уме читающего св. Писание, суть не плод его разума, а результат действия
благодати, даже веровать человек не может сам, по своей воле. Признаваемые
Лютером таинства - крещение и причастие - также сообщают людям благодать без
всякого участия свободы и даже без веры приемлющего таинство.
Такая всецелая подчиненность человеческой воли действию божественной
благодати и полная неспособность человека сделать самостоятельный выбор
представлялись Эразму не только противоречащими свидетельствам и отцов
церкви и Писания (к которым он прежде всего стремился адресовать Лютера), не
совместимыми с мнением большинства древних философов и даже просто со
здравым смыслом. Эразма более всего поражало то, что Лютер не видит одного
несомненного вывода, которым чревато его учение: отрицая свободу воли, Лютер
неизбежно отрицает возможность всякого нравственного совершенствования
человека. Если в Лютере вызывают законное негодование пороки католической
церкви, то на что он может рассчитывать, призывая к нравственному очищению,
коль скоро сам он отнимает у человека возможность Сознательного и
самостоятельного выбора между добром и злом? И даже если Лютер прав в своих
детерминистских крайностях, то с педагогической точки зрения развивать
подобную концепцию перед лицом непросвещенной массы - есть безумие, и
безумцу еще придется раскаяться в своей опрометчивости. "Представим, - писал
Эразм, - что в каком-то смысле справедливо то, ... что утверждает Лютер, а
именно: все, что с нами совершается, происходит не по свободной воле, а в
Силу чистой необходимости. Но менее всего этот парадокс нужно разглашать
всему свету. Опять-таки предположим, что в некотором смысле справедливо
написанное где-то у Августина: бог вершит в нас и благое и злое, и благие
свои свершения в нас засчитывает, а злые свершения в нас наказывает. Но
обнародуй это, - и какой доступ к несправедливости откроется для
бесчисленных смертных, в особенности при такой их косности, нерадивости,
порочности и неудержимой склонности ко всякого рода несправедливости? Какой
нестойкий станет выдерживать бесконечную и тяжкую борьбу со своей плотью?.."
{Эразм Роттердамский. О свободе воли. Перевод Ю. А. Шичалина.}
В Эразме говорил не только воспитатель человечества. Он словно
предвидел, что Лютер, призывавший немцев к бунту против католической церкви
и светской власти, с началом крестьянской войны в Германии обратит весь свой
пыл против народа и будет призывать потопить восстание в крови. Для Эразма
оправдание человеческой разнузданности сверхчеловеческим авторитетом и
попытка бесчеловечной жестокостью укротить разгулявшуюся стихию не
представлялись возможными ни с точки зрения простого человеческого здравого
смысла, ни с точки зрения тех идущих от античности традиций, которые
ренессансный гуманизм положил в основу своего учения о морали в о
воспитании.
В ответ на диатрибу Эразма Лютер написал свою - "О рабстве воли". Эразм
снова ответил - трактатом "Заступник, или Против зловреднейшего письма
Мартина Лютера". Спор, тем не менее, велся лишь в рамках печатного слова и
кончился только со смертью Эразма. Исторический диспут двух идейных вождей,
о котором звали только ведавшие латынь ученые мужи и грамотеи, привел в
конечном счете к очень многим последствиям; из брошенных им семян выросла
трилогия Йоста ван ден Вондела.
Спустя неполные сто лет теологический спор уже должен был стоить крови
одной из сторон. Умеренные кальвинисты, сторонники Якоба Арминия и "нового
богословия" Эразма, подали в провинциальные штаты Голландии протест и
одновременно изложение своего кредо - "ремонстрацию", где доказывали, что
спасение человека зависит не только от божественной воли, но и от самого
человека. Под прямым влиянием "великого пенсион ария" Йоана ван
Олденбарневелта провинциальные штаты согласились признать, что в
"ремонстрации" арминиан ереси нет. Подобное решение никак не устраивало их
идейных и политических противников - "контрремонстрантов". После
"решительной резолюции" Олденбарневелта и перед лицом гражданской войны
глава унитаристов, статхаудер Мауриц Оранский, обвинил Олденбарневелта в
государственной измене. Олденбарневелт был обезглавлен, а один из главных
идеологов "ремонстрантов", Гуго Греции, приговорен к пожизненному тюремному
заключению. Одновременно Дордрехтский синод, созванный годом раньше по
инициативе Генеральных штатов для "замирения" с "ремонстрантами", осудил их
учение как ересь и лишил сана более двухсот проповедников (80 из них были
изгнаны за пределы страны).
События 1619 г., переломившие весь ход истории в Нидерландах, решающим
образом повлияли на мировоззрение начинающего поэта и драматурга Йоста ван
ден Вондела, которому, как и его духовному наставнику и другу Гуго Грецию,
было уготовано в истории культуры место куда более прочное, чем всем их
политическим попутчикам и противникам. К тому времени, как уже говорилось,
Вондел был автором нескольких поэтических произведений, в том числе
трагикомедии "Пасха, или же Избавление детей израилевых из Египта". В ней
наметилась важнейшая сторона его творчества - злободневность и проистекающая
из нее тенденциозность, определяемая стремлением дать под оболочкой
объективно-исторического, заимствованного из Библии или из мифологии сюжета
субъективный отклик на происходящее. В "Пасхе" (на сюжет из "Книги Исход")
речь шла об избавлении Голландии от испанского господства. Освобождению
страны от иноземного владычества был посвящен также сонет "На
двенадцатилетнее перемирие Соединенных Нидерландов" (1609). 1620 г.
датирована драма "Разрушенный Иерусалим", сюжет которой был заимствован из
"Иудейской войны" Иосифа Флавия. Трагическая судьба Иерусалима - символ
предостережения от опасности, которая угрожает Нидерландам из-за внутренних
конфликтов, ведущих к "бесчеловечному кровопролитию" (пьеса создавалась в
период острой борьбы провинциалистов и унитаристов).
Хотя в "Разрушенном Иерусалиме" Вондел уже полностью самостоятелен в
технике стиха, в драме еще присутствовали архаические для XVII столетия
черты театра риторов, в частности - аллегорическая фигура Дочери Сиона,
олицетворяющей Иерусалим. Аллегория и впоследствии находит у Вондела широкое
применение, трансформируясь в барочном духе - единичное, случайное
становится знаком, символом всеобщего, существенного. Многое Вондел принял
из зиннеспела - риторовой "драмы идей" (термин Т. Виверса {Weevers Th.
Poetry of the Netherlands in its European context. 1170-1930. L., 1960.}),
прежде всего сам принцип построения персонажа как изначального носителя
отвлеченной идеи, близкий театру классицизма. Значительную роль в творческом
формировании Вондела сыграла в гуманистическая "школьная драма", также тесно
связанная с театром редерейкеров; некоторые исследователи, например Герард
Бром, вообще выводят из нее всю драматургию Вондела.
Глубокий интерес к античной и ренессансной культуре Вонделу привили
Хофт и Мейденский кружок {О риторах и мейденцах подробнее см.: Ошис В. В.
История нидерландской литературы. М., 1983.}. Позднее ренессансный дух
Мейденского кружка, колоритнейшие фигуры самого Хофта (ставшего в 1609 г.
бальи крупного округа и в качестве резиденции занимавшего замок Мейден),
наставника мейденцев, поэта и негоцианта Румера Виссера, другие лица того же
круга - блестящие латинисты Каспар ван Барле и Герард Фоссий, увековеченный
как в поэзии Вондела, так и в живописи Рембрандта хирург Николай Тюлп,
архитектор Якоб Кампен, талантливые поэтессы, дочери Виссера Анна Румерс
Виссер и Мария Тесселсхаде - все они оказали благотворное влияние на
молодого Вондела. Увлеченность разработкой подчеркнуто светской (при
различии вероисповедания) гуманистической культуры словно бы "умершими для
внешнего мира", по слову Хофта, мейденцами представляла собой по сути дела
духовную оппозицию реальной общественной практике. Эта духовная оппозиция
была сопряжена с неизбежностью определенной самоизоляции в литературном
творчестве и носила почти что анахронический характер.
Однако Вондела неудержимо влекло в гущу реальной жизни, в нем говорил
подлинный патриот Голландии - пусть патриотизм его и был отравлен большой
долей горечи. Вондел не мог воспринимать происходящее с высот олимпийского
гуманизма, как его наставник Хофт, который позже сказал о нем: "Мне жаль
человека, ни от чего не устающего так скоро, как от покоя". Страстная
"южная" натура Вондела не позволила ему остаться в оазисе Мейдена, вновь и
вновь бросала его в водоворот общественной жизни. В творчестве Вондела
главное место занимает именно драма, ведущий жанр нидерландской литературы
XVII в. И это лишний раз подтверждает известную мысль, что драма вообще
родилась как искусство политическое. Как и мейденцы, "также вскормленный
традициями Ренессанса, Вондел открыл новую эпоху. Грандиозная концепция и
могучее дыхание барочной поэзии не были совместимы с изысками Мейдена",
справедливо замечает французский нидерландист Пьер Брашен {Brachin P. Au
siecle d'or hollandais. P., 1957.}. Вондел, а вслед за ним его выдающийся
современник Константин Хейгенс силой своих дарований сумели преодолеть
маньеристские тенденции Мейденского кружка и стать крупнейшими
представителями нидерландского барокко.
Но, как справедливо заметил Б. Р. Виппер, "когда представители стиля
барокко опирались на теорию, то это была классицистическая теория",
поскольку - по крайней мере, в Нидерландах - теории барокко не существовало.
Но формальный классицизм Вондела, преемника великих нидерландских
гуманистов, в той мере, в какой он присущ его творчеству, - так, античных
авторов Вондел перелагал на нидерландский язык правильным александрийским
стихом, притом подчиняясь "романской" просодической традиции стяжения
стыкующихся гласных, в чем коренное отличие его александрин от александрин
его последователей в Германии Мартина Опица и Андреаса Грифиуса, - был
продиктован не одной лишь верностью традиции и не теоретическим "голодом". И
творческий метод (выражаясь нынешним языком), и богатейший жанровый арсенал,
и всю палитру поэтических средств ставил Вондел на службу своему времени. В
иносказательной форме библейской или мифологической трагедии, эпической
поэмы, оды, сатиры он находил повод говорить о самом животрепещущем, самом
насущном, порою вопреки мнению и действиям власть предержащих. Поэт и
драматург сумел по-своему выразить некоторые из тех принципиальных мыслей о
мире, об обществе и человеке, которые тревожили философов-рационалистов его
эпохи - Гоббса, Декарта, Спинозу. Именно в философском, гносеологическом
плане, в анализе соотношения рационального и иррационального нужно искать
самую глубинную основу синтеза барокко и классицизма у Вондела.
В ранний период творчества, особенно в 1620- 1630-е годы, выучив в свои
33 года латынь, Вондел увлекался Сенекой, по трагедиям которого изучал
драматургическое ремесло, перерабатывал их - его трагедия "Амстердамская
Гекуба" (1625) представляет собою переделку "Троянок" Сенеки, его "Ипполит"
(1628) - переработанная "Федра". Видимо, на сюжет Сенеки была написана
уничтоженная Вонделом трагедия "Мессалина". Но куда важней для понимания
Вондела не прямое влияние на него Сенеки, а опосредствованное, шедшее через
латинские драмы Гро-ция: позднюю драму Гроция "Софомпанеас" (о просвещенном
правлении Иосифа в Египте) Вондел перевел на нидерландский язык (1635 г.) с
прямым указанием на первоисточник; ранний Гроциев "Адам изгнанный" лег в
основу публикуемой ныне на русском языке трилогии "о гибели первого мира" {О
влиянии Сенеки на самого Гроция подробнее см. в статье Ю. А. Шичалина, наст.
изд., с. 491-493.}.
Однако между творчеством и мировоззрением Бонде ла и Гроция следует
усматривать нечто большее, чем просто влияние, связанное с их личной
дружбой. Мировоззренчески наследуя "христианскому" гуманизму Эразма
Роттердамского, Гроций глубоко воздействовал на духовное становление
Вондела. Мысли Гроция о веротерпимости, единстве церкви, войне и мире,
народном суверенитете можно найти у Вондела повсюду. Гроций и Вондел
познакомились, вероятно, когда Гроций, после романтического бегства из
своего заточения в замке Левенстейн, прожив десять лет во Франции, в самом
конце 1631 г. возвратился в Амстердам; в апреле 1632 г. ему, однако, снова
пришлось эмигрировать. Вондел и Гроций много встречались в Амстердаме в 1634
г., когда Гроций, уже в качестве посла шведской королевы Кристины во
Франции, по пути в Париж провел на родине несколько месяцев. Гроцию посвящен
целый ряд произведений Вондела, в том числе знаменитая "национальная" драма
"Гейсбрехт ван Амстел" (1637 г.). В 1645 г., вскоре после смерти Гроция,
попавшего в кораблекрушение на обратном пути из Швеции, Вондел переводит с
латыни одно из его теологических сочинений, названное им "Завещание Гроция".
С Грецией в душе (иной раа, видимо, и с драмой Гроция в руках) будет
создавать Вондел свою последнюю трилогию. Но сейчас возвратимся в 1620-е
годы.
События 1619 г., казнь 72-летнего "великого пенсионария" так потрясли
Вондела, что он, по свидетельству его первого биографа и ученика Герардта
Брандта, "был поражен стойким недугом слабости, который изнурил его дух и
возбудил в нем желание смерти". Все труднее давалось ему и другое -
совмещать свое призвание с ригористической верой отцов. Хотя меннониты
избрали его в 1616 г. своим дьяконом, его вхождение в камеру риторов "Белая
лаванда", а с 1617 г. - в созданную врачом Самюэлом Костером "Нидерландскую
академию" воспринималось неодобрительно. Вондел переживал тяжелый духовный
кризис, как это бывает всегда, когда жизнь заставляет ломать свои убеждения.
Вондел не мог оставаться меннонитом и заниматься стихотворством - для
секты, к которой принадлежали его родители, были характерны тяжкие
нравственные вериги (нередко, впрочем, лицемерные {См. сатирическое
стихотворение Я. Я. Стартера "Ухаживание за меннониткой" (БВЛ, т. 41:
Европейская поэзия XVII века. М., 1977).}) и, в частности, нетерпимость к
театру. С 1621 г. Вондел не принадлежит ни к какой церковной общине. Тогда
же он занял позицию деятельного защитника арминианства и веротерпимости,
Joost Van Den Vondel
Treurspelen
Йост Ван Ден Вондел
Трагедии
Издание подготовили: Е. Витковский, В. Ошис, Ю. Шичалин
Серия "Литературные памятники"
М., "Наука", 1988
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
"Фондель, славный голландский
стихотворец, или Виргилий тамошний, трагик
хороший. Жил в 17 веке. Умер 5 дня февраля, в
1679 году, на 92 века своего".
(Сумароков А. П. Примечание на
употребленные в сих эпистолах стихотворцев
имена. 1747).
17 ноября 1587 г. в Кельне в семье антверпенского шляпника Йоста ван
ден Вондела, бежавшего от религиозных преследований из родного города на
Шельде, и его землячки Сары Кранен родился Йост ван ден Вондел, имя которого
вот уже три столетия упоминается в числе первых, как только речь заходит о
вкладе современных Нидерландов в общеевропейскую культуру. "Современными
Нидерландами" мы называем эту страну в отличие от "Нидерландов
исторических", существовавших до буржуазной революции последней трети XVI в.
и включавших территорию нынешних Нидерландов, Бельгии, Люксембурга и
Северной Франции. Само это государство возникло, таким образом, незадолго до
рождения поэта и конституировалось в январе 1579 г., когда семь северных
провинций образовали Республику Соединенных провинций, во главе которой
встал национальный герой Вильгельм Оранский. В 1581 г. новое буржуазное
государство окончательно сбросило с себя оковы феодального испанского ига, и
рассеявшиеся по всей Европе беженцы стали понемногу возвращаться на родину.
Перебирались на Север и выходцы из южных провинций, обреченных еще на многие
десятилетия оставаться под испанской короной. В 1597 г., когда
Йосту-младшему шел десятый год, его семья переехала в Амстердам, где
родители открыли на торговой улочке Вармусстраат магазин шелковых тканей и
чулок в доме с девизом "Справедливость и верность". После смерти мужа (1608)
вдова Сара Вондел вела торговлю одна, а в 1613 г. передала "дело" в руки
Йоста и его молодой жены, как и он сам, уроженки Кельна Майкен (Марии) Де
Волф, с которой Вондел обвенчался в 1610 г. С Амстердамом связана вся
жизненная судьба Вондела и его многочисленного рода (он был вторым из семи
детей Йоста-старшего и Сары, в его собственной семье родилось пятеро детей,
двое умерли сразу после рождения).
Но прославил свой город не малоудачливый негоциант средней руки Й. ван
Вондел. Еще мальчиком, посещая известную в Амстердаме школу математика
Виллема Бартьенса, дружившего с музами, он начал сочинять стихи, испытал
воздействие поэта-художника Карела ван Мандера и филолога-эразмиста Хендрика
Спигела. В 1606 г. его принимают в камеру риторов "Белая лаванда", которую
еще называли "брабантской". В ней объединились художники, поэты, музыканты,
переселившиеся с юга. Южан в Голландии долго недолюбливали, и они держались
обособленно. Комедия Гербранда Бредеро "Испанец из Брабанта" (1617 г.) дает
почувствовать тогдашнее неприветливое отношение голландцев к тем, кого позже
стали называть фламандцами. В кругу редерейкеров (риторов) Воздел создает
свои первые поэтические произведения, там же ставится его "трагикомедия"
"Пасха" (1610), еще находящаяся на полпути между лирикой и драмой. С
Амстердамом связана и вся творческая судьба самого выдающегося
нидерландского писателя нового времени.
Значение и важность творчества Вондела трудно оценить чересчур высоко
даже в европейских масштабах. Едва ли возможно представить себе европейское
барокко, например, без Мильтона и Грифиуса; между тем, не будь написаны
Вонделом "Люцифер" и "Самсон", кто знает, какими появились бы на свет
хрестоматийные шедевры Мильтона "Потерянный рай" и "Самсон-борец". В
"Потерянном рае" и "Возвращенном рае" находят также много параллельных мест
с трагедией "Адам в изгнании", с поэмами "Иоанн Креститель" и "Размышления о
боге и о религии". Проблема влияния Вондела на Мильтона изучается уже более
ста лет {Edmundson G. Milton and Vondel: a Curiosity of Literature. L., 1974
(факсимильное переиздание; книга опубликована в 1885 г.); Muller A. Cher
Miltons Abhangigkeit von Vondel. В., 1891; Moolhutzen J. J. Vondel's Lucifer
en Milton's Verloren Paradijs. 's Gravenhage, 1895.}, и дебаты еще не
кончились; помимо текстологических аргументов важным доводом в них служит
тот доказанный факт, что великий англичанин владел нидерландским языком. Нет
недостатка и в исследованиях по проблеме "Вондел - Грифиус" {Haerten H.
Vondel und der deutsche Barock. Nijmegen, 1934.}.
Иному литератору одного этого вполне хватило бы для бессмертия. Между
тем в истории вонделоведения это всего лишь факт - важный, интересный, но
эпизодический. Только сохранившееся наследие Вондела включает 24
оригинальных драмы на библейские, мифологические, исторические сюжеты,
восемь драм "переводных" - из Сенеки, Софокла, Еврипида, а также из Гуго
Греция. Входит в него большая, почти в четыре тысячи строк александрийского
стиха, поэма "Иоанн Креститель"; оды, сатиры, сонеты, эпитафии; наконец,
выполненные классическими александринами переводы "Метаморфоз" Овидия,
"Энеиды" Вергилия и многое другое. Первое полное собрание сочинений Вондела
в 12 томах увидело свет в 1855-1869 гг. Его переиздание, предпринятое в
1888-1895 гг. после трехсотлетнего юбилея со дня рождения Вондела, едва
уместилось в 30 томов. Следующим этапом был "однотомный" Вондел,
подготовленный к печати выдающимся нидерландским поэтом и литературоведом
Албертом Вервеем в 1937 г., к 350-летию со дня рождения национального
классика, - гигантский том, набранный мельчайшим шрифтом во много столбцов
на тонкой бумаге с учетом современной орфографии. В том же 1937 г. было
закончено растянувшееся на десять лет юбилейное десятитомное издание
Вондела, позже повторенное в дешевом семитомном варианте.
Нидерланды утратили к концу XVII в. значение "мировой державы". Еще и
по сей день не произошло там по-настоящему научного освоения огромного
наследия собственного "золотого" XVII в. Относительно полные собрания
сочинений других великих поэтов того же времени - Хофта, Хейгенса и даже
рано умершего Бредеро - выходили всего один-два раза; творчество же тех, кто
был рангом пониже, не собрано и не изучено в полном объеме до сих пор.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что исследований о Вонделе на
английском, французском, немецком и других европейских языках едва ли не
больше, чем на его родном. Как это ни удивительно, но подобная ситуация
сложилась и вокруг величайшего из голландских живописцев, Рембрандта.
Литература высокого европейского барокко начала раскрываться перед
читателем во всем своем блеске лишь в XX в., а ее изученность в целом и
сейчас еще оставляет желать лучшего. Вондела никогда не забывали ни на его
родине, ни за ее пределами, на подлинное его открытие для читателя -
впереди.
Нидерландская буржуазная революция, проходившая под знаменами
национально-освободительной борьбы и Реформации, привела к образованию
Республики Соединенных провинций. Страну, по имени ее крупнейшей провинции,
зачастую стали называть Голландией, а ее язык - голландским. Политический
раскол Нидерландов привел и к расколу культуры. На юге нидерландская
культура-и литература в первую очередь - пришла к быстрому угасанию,
писавшие там на нидерландском языке поэты (Юстус де Хардювейн, Михил де Сван
и др.) оставили едва ли более глубокий след, чем писавшие на том же языке в
Новом Амстердаме (нынешний Нью-Йорк) Якоб Стейндам или в Капской колонии на
мысе Доброй Надежды Арно ван Овербек. Зато на севере Голландия, первая
буржуазная республика Европы, вступила в свой апогей. Рост мануфактурной
промышленности, завоевание иноземных территорий, расширение торговых связей
- все это помогло Республике Соединенных провинций стать "... образцовой
капиталистической страной XVII столетия" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.
Т. 23. С. 761. 434}. В первой половине XVII в. Голландия обладала самым
крупным в Европе торговым, военным и фрахтовым флотом, "была более сильной,
чем Англия, великой колониальной державой" {Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т.
30. С. 46.}. Голландские корабли можно было встретить в портах всех стран
Европы, в том числе и Россия, в водах Индийского океана, у берегов Америки,
Африки, Дальнего Востока, Австралии (которую тогда называли Новой
Голландией); в самый канун XVII в. экспедиция Виллема Баренца первой
попыталась проложить Северный морской путь на Восток, но оборвалась
трагической зимовкой на Новой Земле.
Голландская буржуазия могла, без сомнения, гордиться своими успехами в
первоначальном накоплении и с полным основанием считать "золотым" этот
первый век своего безраздельного господства. Но она строила свое могущество
на разорении ремесленников и мелких торговцев, обезземеливании крестьян,
эксплуатации рабочих. "... Народные массы Голландии уже в 1648 году более
страдали от чрезмерного труда, были беднее и терпели гнет более жестокий,
чем народные массы всей остальной Европы" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд. Т. 23. С. 763.}.
"Золотой" XVII в. был также веком первых работных домов, женского и
детского труда, самой высокой в Европе стоимости жизни, народных восстаний,
первых пролетарских стачек.
Стихийное движение народных масс, не принося им самим облегчения,
нередко оказывалось в роли решающего фактора в борьбе господствующих классов
и политических группировок и использовалось ими в корыстных целях. С первых
же дней независимости в республике столкнулись интересы купеческой
олигархии, которая добивалась свободы торговли и автономии отдельных
провинций, и интересы промышленной буржуазии, стоявшей за централизованную
власть (ее поддерживали дворянство, духовенство, армия). Наряду с
республиканскими учреждениями типа Генеральных штатов осталась в силе
должность наместника, "статхаудера", которую после убийства Вильгельма
Молчальника в 1585 г. занял его младший брат, главнокомандующий голландской
армии Мауриц Оранский; в 1634 г. статхаудерство вообще было закреплено как
наследственное за домом Оранских.
В начале XVII в. политическая вражда провинциалистов и унитаристов
облеклась в форму религиозного конфликта, имя которому (но не начало) дала
полемика лейденских богословов Франса Гомара и Якоба Арминия о свободе воли
и божественном предопределении, о месте церкви в государстве. Однако своими
корнями спор уходил во времена давно минувшие. Чтобы понять его сущность,
нужно возвратиться в начало XVI в. - в самую гущу событий европейской
Реформации. В сентябре 1524 г. Эразм Роттердамский опубликовал свой трактат
"О свободе воли". Хотя Эразм расходился с Лютером по многим пунктам, для
полемики он выбрал именно то, что более всего отличало его гуманистический
взгляд от лютеровской трактовки человека. Согласно Лютеру, человек
вследствие грехопадения утратил самую способность к добру, и сил для
свободного усвоения благодати у него не осталось: даже мысли, возникающие в
уме читающего св. Писание, суть не плод его разума, а результат действия
благодати, даже веровать человек не может сам, по своей воле. Признаваемые
Лютером таинства - крещение и причастие - также сообщают людям благодать без
всякого участия свободы и даже без веры приемлющего таинство.
Такая всецелая подчиненность человеческой воли действию божественной
благодати и полная неспособность человека сделать самостоятельный выбор
представлялись Эразму не только противоречащими свидетельствам и отцов
церкви и Писания (к которым он прежде всего стремился адресовать Лютера), не
совместимыми с мнением большинства древних философов и даже просто со
здравым смыслом. Эразма более всего поражало то, что Лютер не видит одного
несомненного вывода, которым чревато его учение: отрицая свободу воли, Лютер
неизбежно отрицает возможность всякого нравственного совершенствования
человека. Если в Лютере вызывают законное негодование пороки католической
церкви, то на что он может рассчитывать, призывая к нравственному очищению,
коль скоро сам он отнимает у человека возможность Сознательного и
самостоятельного выбора между добром и злом? И даже если Лютер прав в своих
детерминистских крайностях, то с педагогической точки зрения развивать
подобную концепцию перед лицом непросвещенной массы - есть безумие, и
безумцу еще придется раскаяться в своей опрометчивости. "Представим, - писал
Эразм, - что в каком-то смысле справедливо то, ... что утверждает Лютер, а
именно: все, что с нами совершается, происходит не по свободной воле, а в
Силу чистой необходимости. Но менее всего этот парадокс нужно разглашать
всему свету. Опять-таки предположим, что в некотором смысле справедливо
написанное где-то у Августина: бог вершит в нас и благое и злое, и благие
свои свершения в нас засчитывает, а злые свершения в нас наказывает. Но
обнародуй это, - и какой доступ к несправедливости откроется для
бесчисленных смертных, в особенности при такой их косности, нерадивости,
порочности и неудержимой склонности ко всякого рода несправедливости? Какой
нестойкий станет выдерживать бесконечную и тяжкую борьбу со своей плотью?.."
{Эразм Роттердамский. О свободе воли. Перевод Ю. А. Шичалина.}
В Эразме говорил не только воспитатель человечества. Он словно
предвидел, что Лютер, призывавший немцев к бунту против католической церкви
и светской власти, с началом крестьянской войны в Германии обратит весь свой
пыл против народа и будет призывать потопить восстание в крови. Для Эразма
оправдание человеческой разнузданности сверхчеловеческим авторитетом и
попытка бесчеловечной жестокостью укротить разгулявшуюся стихию не
представлялись возможными ни с точки зрения простого человеческого здравого
смысла, ни с точки зрения тех идущих от античности традиций, которые
ренессансный гуманизм положил в основу своего учения о морали в о
воспитании.
В ответ на диатрибу Эразма Лютер написал свою - "О рабстве воли". Эразм
снова ответил - трактатом "Заступник, или Против зловреднейшего письма
Мартина Лютера". Спор, тем не менее, велся лишь в рамках печатного слова и
кончился только со смертью Эразма. Исторический диспут двух идейных вождей,
о котором звали только ведавшие латынь ученые мужи и грамотеи, привел в
конечном счете к очень многим последствиям; из брошенных им семян выросла
трилогия Йоста ван ден Вондела.
Спустя неполные сто лет теологический спор уже должен был стоить крови
одной из сторон. Умеренные кальвинисты, сторонники Якоба Арминия и "нового
богословия" Эразма, подали в провинциальные штаты Голландии протест и
одновременно изложение своего кредо - "ремонстрацию", где доказывали, что
спасение человека зависит не только от божественной воли, но и от самого
человека. Под прямым влиянием "великого пенсион ария" Йоана ван
Олденбарневелта провинциальные штаты согласились признать, что в
"ремонстрации" арминиан ереси нет. Подобное решение никак не устраивало их
идейных и политических противников - "контрремонстрантов". После
"решительной резолюции" Олденбарневелта и перед лицом гражданской войны
глава унитаристов, статхаудер Мауриц Оранский, обвинил Олденбарневелта в
государственной измене. Олденбарневелт был обезглавлен, а один из главных
идеологов "ремонстрантов", Гуго Греции, приговорен к пожизненному тюремному
заключению. Одновременно Дордрехтский синод, созванный годом раньше по
инициативе Генеральных штатов для "замирения" с "ремонстрантами", осудил их
учение как ересь и лишил сана более двухсот проповедников (80 из них были
изгнаны за пределы страны).
События 1619 г., переломившие весь ход истории в Нидерландах, решающим
образом повлияли на мировоззрение начинающего поэта и драматурга Йоста ван
ден Вондела, которому, как и его духовному наставнику и другу Гуго Грецию,
было уготовано в истории культуры место куда более прочное, чем всем их
политическим попутчикам и противникам. К тому времени, как уже говорилось,
Вондел был автором нескольких поэтических произведений, в том числе
трагикомедии "Пасха, или же Избавление детей израилевых из Египта". В ней
наметилась важнейшая сторона его творчества - злободневность и проистекающая
из нее тенденциозность, определяемая стремлением дать под оболочкой
объективно-исторического, заимствованного из Библии или из мифологии сюжета
субъективный отклик на происходящее. В "Пасхе" (на сюжет из "Книги Исход")
речь шла об избавлении Голландии от испанского господства. Освобождению
страны от иноземного владычества был посвящен также сонет "На
двенадцатилетнее перемирие Соединенных Нидерландов" (1609). 1620 г.
датирована драма "Разрушенный Иерусалим", сюжет которой был заимствован из
"Иудейской войны" Иосифа Флавия. Трагическая судьба Иерусалима - символ
предостережения от опасности, которая угрожает Нидерландам из-за внутренних
конфликтов, ведущих к "бесчеловечному кровопролитию" (пьеса создавалась в
период острой борьбы провинциалистов и унитаристов).
Хотя в "Разрушенном Иерусалиме" Вондел уже полностью самостоятелен в
технике стиха, в драме еще присутствовали архаические для XVII столетия
черты театра риторов, в частности - аллегорическая фигура Дочери Сиона,
олицетворяющей Иерусалим. Аллегория и впоследствии находит у Вондела широкое
применение, трансформируясь в барочном духе - единичное, случайное
становится знаком, символом всеобщего, существенного. Многое Вондел принял
из зиннеспела - риторовой "драмы идей" (термин Т. Виверса {Weevers Th.
Poetry of the Netherlands in its European context. 1170-1930. L., 1960.}),
прежде всего сам принцип построения персонажа как изначального носителя
отвлеченной идеи, близкий театру классицизма. Значительную роль в творческом
формировании Вондела сыграла в гуманистическая "школьная драма", также тесно
связанная с театром редерейкеров; некоторые исследователи, например Герард
Бром, вообще выводят из нее всю драматургию Вондела.
Глубокий интерес к античной и ренессансной культуре Вонделу привили
Хофт и Мейденский кружок {О риторах и мейденцах подробнее см.: Ошис В. В.
История нидерландской литературы. М., 1983.}. Позднее ренессансный дух
Мейденского кружка, колоритнейшие фигуры самого Хофта (ставшего в 1609 г.
бальи крупного округа и в качестве резиденции занимавшего замок Мейден),
наставника мейденцев, поэта и негоцианта Румера Виссера, другие лица того же
круга - блестящие латинисты Каспар ван Барле и Герард Фоссий, увековеченный
как в поэзии Вондела, так и в живописи Рембрандта хирург Николай Тюлп,
архитектор Якоб Кампен, талантливые поэтессы, дочери Виссера Анна Румерс
Виссер и Мария Тесселсхаде - все они оказали благотворное влияние на
молодого Вондела. Увлеченность разработкой подчеркнуто светской (при
различии вероисповедания) гуманистической культуры словно бы "умершими для
внешнего мира", по слову Хофта, мейденцами представляла собой по сути дела
духовную оппозицию реальной общественной практике. Эта духовная оппозиция
была сопряжена с неизбежностью определенной самоизоляции в литературном
творчестве и носила почти что анахронический характер.
Однако Вондела неудержимо влекло в гущу реальной жизни, в нем говорил
подлинный патриот Голландии - пусть патриотизм его и был отравлен большой
долей горечи. Вондел не мог воспринимать происходящее с высот олимпийского
гуманизма, как его наставник Хофт, который позже сказал о нем: "Мне жаль
человека, ни от чего не устающего так скоро, как от покоя". Страстная
"южная" натура Вондела не позволила ему остаться в оазисе Мейдена, вновь и
вновь бросала его в водоворот общественной жизни. В творчестве Вондела
главное место занимает именно драма, ведущий жанр нидерландской литературы
XVII в. И это лишний раз подтверждает известную мысль, что драма вообще
родилась как искусство политическое. Как и мейденцы, "также вскормленный
традициями Ренессанса, Вондел открыл новую эпоху. Грандиозная концепция и
могучее дыхание барочной поэзии не были совместимы с изысками Мейдена",
справедливо замечает французский нидерландист Пьер Брашен {Brachin P. Au
siecle d'or hollandais. P., 1957.}. Вондел, а вслед за ним его выдающийся
современник Константин Хейгенс силой своих дарований сумели преодолеть
маньеристские тенденции Мейденского кружка и стать крупнейшими
представителями нидерландского барокко.
Но, как справедливо заметил Б. Р. Виппер, "когда представители стиля
барокко опирались на теорию, то это была классицистическая теория",
поскольку - по крайней мере, в Нидерландах - теории барокко не существовало.
Но формальный классицизм Вондела, преемника великих нидерландских
гуманистов, в той мере, в какой он присущ его творчеству, - так, античных
авторов Вондел перелагал на нидерландский язык правильным александрийским
стихом, притом подчиняясь "романской" просодической традиции стяжения
стыкующихся гласных, в чем коренное отличие его александрин от александрин
его последователей в Германии Мартина Опица и Андреаса Грифиуса, - был
продиктован не одной лишь верностью традиции и не теоретическим "голодом". И
творческий метод (выражаясь нынешним языком), и богатейший жанровый арсенал,
и всю палитру поэтических средств ставил Вондел на службу своему времени. В
иносказательной форме библейской или мифологической трагедии, эпической
поэмы, оды, сатиры он находил повод говорить о самом животрепещущем, самом
насущном, порою вопреки мнению и действиям власть предержащих. Поэт и
драматург сумел по-своему выразить некоторые из тех принципиальных мыслей о
мире, об обществе и человеке, которые тревожили философов-рационалистов его
эпохи - Гоббса, Декарта, Спинозу. Именно в философском, гносеологическом
плане, в анализе соотношения рационального и иррационального нужно искать
самую глубинную основу синтеза барокко и классицизма у Вондела.
В ранний период творчества, особенно в 1620- 1630-е годы, выучив в свои
33 года латынь, Вондел увлекался Сенекой, по трагедиям которого изучал
драматургическое ремесло, перерабатывал их - его трагедия "Амстердамская
Гекуба" (1625) представляет собою переделку "Троянок" Сенеки, его "Ипполит"
(1628) - переработанная "Федра". Видимо, на сюжет Сенеки была написана
уничтоженная Вонделом трагедия "Мессалина". Но куда важней для понимания
Вондела не прямое влияние на него Сенеки, а опосредствованное, шедшее через
латинские драмы Гро-ция: позднюю драму Гроция "Софомпанеас" (о просвещенном
правлении Иосифа в Египте) Вондел перевел на нидерландский язык (1635 г.) с
прямым указанием на первоисточник; ранний Гроциев "Адам изгнанный" лег в
основу публикуемой ныне на русском языке трилогии "о гибели первого мира" {О
влиянии Сенеки на самого Гроция подробнее см. в статье Ю. А. Шичалина, наст.
изд., с. 491-493.}.
Однако между творчеством и мировоззрением Бонде ла и Гроция следует
усматривать нечто большее, чем просто влияние, связанное с их личной
дружбой. Мировоззренчески наследуя "христианскому" гуманизму Эразма
Роттердамского, Гроций глубоко воздействовал на духовное становление
Вондела. Мысли Гроция о веротерпимости, единстве церкви, войне и мире,
народном суверенитете можно найти у Вондела повсюду. Гроций и Вондел
познакомились, вероятно, когда Гроций, после романтического бегства из
своего заточения в замке Левенстейн, прожив десять лет во Франции, в самом
конце 1631 г. возвратился в Амстердам; в апреле 1632 г. ему, однако, снова
пришлось эмигрировать. Вондел и Гроций много встречались в Амстердаме в 1634
г., когда Гроций, уже в качестве посла шведской королевы Кристины во
Франции, по пути в Париж провел на родине несколько месяцев. Гроцию посвящен
целый ряд произведений Вондела, в том числе знаменитая "национальная" драма
"Гейсбрехт ван Амстел" (1637 г.). В 1645 г., вскоре после смерти Гроция,
попавшего в кораблекрушение на обратном пути из Швеции, Вондел переводит с
латыни одно из его теологических сочинений, названное им "Завещание Гроция".
С Грецией в душе (иной раа, видимо, и с драмой Гроция в руках) будет
создавать Вондел свою последнюю трилогию. Но сейчас возвратимся в 1620-е
годы.
События 1619 г., казнь 72-летнего "великого пенсионария" так потрясли
Вондела, что он, по свидетельству его первого биографа и ученика Герардта
Брандта, "был поражен стойким недугом слабости, который изнурил его дух и
возбудил в нем желание смерти". Все труднее давалось ему и другое -
совмещать свое призвание с ригористической верой отцов. Хотя меннониты
избрали его в 1616 г. своим дьяконом, его вхождение в камеру риторов "Белая
лаванда", а с 1617 г. - в созданную врачом Самюэлом Костером "Нидерландскую
академию" воспринималось неодобрительно. Вондел переживал тяжелый духовный
кризис, как это бывает всегда, когда жизнь заставляет ломать свои убеждения.
Вондел не мог оставаться меннонитом и заниматься стихотворством - для
секты, к которой принадлежали его родители, были характерны тяжкие
нравственные вериги (нередко, впрочем, лицемерные {См. сатирическое
стихотворение Я. Я. Стартера "Ухаживание за меннониткой" (БВЛ, т. 41:
Европейская поэзия XVII века. М., 1977).}) и, в частности, нетерпимость к
театру. С 1621 г. Вондел не принадлежит ни к какой церковной общине. Тогда
же он занял позицию деятельного защитника арминианства и веротерпимости,